Огилви говорит, что вот-вот опять наступит зима. Зима - это когда холодно, и темноты гораздо больше, чем обычно. Холод нам не страшен, напоминаю я, мы его не чувствуем, а вот темнота... это да...

Темноту мы не любим. Она здесь особая, страшная, душная. Густая, как смола. Она такой стала после того, как уехали наши, и день ото дня становится все плотнее и все прочнее.

- Маша, - просит Лялька тоненьким голосом, - давай сегодня зажжем свечку и не станем спать. Всю ночь, как в тот раз. Будем рассказывать истории, играть в "да и нет не говорите", и всякое такое. Ну, пожалуйста.

- Ляль, - отвечаю я. - Тот раз был в виде исключения, мы же договорились. Ты же знаешь, нам нельзя. Вдруг кто-нибудь увидит свет с улицы...

- Но ставни же закрыты, - возражает она тихонько.

- Все равно. - Опускает голову. - Вернутся наши, обнаружат, что свечей не хватает, заподозрят что-нибудь...

- Ага, вернутся, - хмыкает Огилви. Я делаю ему страшные глаза поверх опущенной Лялькиной головы. Нечего пугать ребенка.

Огилви виновато перебирает лапами.

- А вы включите лампу, - пытается он исправить положение, но выходит еще хуже.

- Света нет, - отвечаю я коротко. - Уже давно.

- Вон оно что, - тянет Огилви. - Ну, это не только у вас. Это во всем поселке. То-то я смотрю, ни огонька по ночам во всей округе. Будто вымерли все. Никогда такого раньше не бывало. Так что, может, в сам-деле, вымерли... Да и скатертью дорога.

Я прищуриваю глаз, кривлю губы и смотрю на Огилви, как на насекомое. Поскольку он и есть насекомое, мое презрение его не пронимает.

- Пошел я, - говорит он деловито. - На зиму надо откормиться успеть. Мой вам совет: впадайте в спячку, как я. Весной встанете, как заново родитесь.

Не успеваю я моргнуть, его уже и след простыл.

- Маша, - говорит Лялька. - А давай, правда, в спячку. Проснемся - бац! - наши вернулись. И все опять, как раньше.

- А давай, - говорю я сердито, - уже немножечко придем в себя и перестанем жить паучьим умом. Тебе Огилви в следующий раз скажет, что нет ничего лучше, чем мух лопать, и ты сразу примешься паутину плести, так, что ли?

Лялька закусывает губу и хлопает ресницами. Я вздыхаю.

- Вот и рассказывай тебе истории, если они у тебя в одно ухо влетают, а в другое вылетают. Ну-ка, вспоминай про куклу, которая слишком любила спать. Что с ней произошло, а?

- Она стала неживой, - шепчет Лялька. - И никогда не ожила обратно.

- Правильно, - киваю я. - Так что ты мне это брось, пожалуйста.

- Маша, - взгляд у Ляльки становятся задумчивым и очень-очень грустным, - а что, если наши...

- Ой, - перебиваю я. - Я совсем забыла. У тебя же скоро день рождения!

Лялька распахивает глазищи:

- Правда?

Неправда. Я понятия не имею, когда он у нее на самом деле. Я просто так испугалась вопроса, который она вот-вот собиралась задать, что выпалила первое, что пришло на ум.

- День рождения, - говорю я твердо. - Вот как раз и устроим праздник. И свечку зажжем, и спать всю ночь не будем, и вообще станем делать все, что взбредет в голову. Ну, как?

Она улыбается.

- Здорово.

Лялька красивая, как ангел. Или там, фея. Ума не приложу, как ее могли оставить. Я-то старая уродина, со мной все ясно, у меня в правой ноге сустав почти не поворачивается, и глаз один не закрывается, ну и в целом тоже... воображения не поражаю. Рядом с Лялькой я выгляжу бегемотом и страшилищем. Бегемот и фея. Такая вот парочка.

... Я все равно не верю, что наши уехали насовсем. Несмотря ни на что. Надо ждать себе спокойненько, говорю я, и не выдумывать ерунды. Приедут. Это их дом, их шкаф, их, вон, книжки. Их, в конце концов, куклы.

- Приедут, приедут, - бурчит Огилви. - Только лет через пятьдесят. И не ваши, а вовсе даже чужие. Очень им будут нужны старые книжки-игрушки.

"Чужие", повторяю я про себя и вздрагиваю.

- А то и никого больше здесь не появится, - подливает он масла в огонь. - Куда-то все разом сгинули. Заметила, какая по ночам тишина?

Тишина и в самом деле мертвая. Сидишь, смотришь в смоляную черноту прямо перед собой и вслушиваешься. Замираешь, цепенеешь - вслушиваешься. Как будто погружаешься в болото: жутко, гадко, а вырваться не можешь. И тут потихоньку начинают раздаваться звуки. Шуршание и топоток, топоток и шуршание, все увереннее, все ближе...

- Маша, - Лялькины пальчики вцепляются в мою руку.

- Не бойся, глупенькая. Они там, мы здесь. Стекло мы задвинули, щель заткнули. Еды у нас никакой тут нет, свечки тремя полками ниже. И до свечек-то не доберутся, а уж до нас - тем более.

Во мне пропадает великая актриса - голос не то что не дрожит, а, наоборот, звучит в высшей степени бодро и бесстрашно. Мол, подумаешь, крысы, дело житейское. А ведь я боюсь их до обморока. И Лялька до обморока. Наверное, у кукол это врожденное.

Моя фальшивая бодрость срабатывает. Пальцы ослабляют хватку.

- Вот вернутся наши, - грозно объявляет Лялька, - и эти сразу уберутся. Правда?

Правда. Когда тут были наши, этих не было и следа. Это теперь: шуршание и топоток, топоток и шуршание. Громче и ближе ночь от ночи. А наших все нет и нет.

- Конечно, - говорю я. - Именно так и будет.

 

День рождения проходит вполне весело. Я дарю Ляльке ажурный воротничок, вырезанный из бумаги. (Да-да-да, нам нельзя, не я ли все уши прожужжала. Но в виде исключения - одного-то листочка точно не хватятся - он чистый, я проверила - короче, в виде исключения). Она приходит в такое восхищение, будто ей преподнесли не бумагу, а кружево, и немедленно надевает воротничок на шею. Я ощущаю себя мастерицей и талантищем, испытываю прилив вдохновения и начинаю придумывать всякие затеи, тормошить Ляльку, подшучивать над Огилви, который так растолстел, что стал похож на шарик с ножками. Он добродушно усмехается и качает головой.

- Кстати, девицы, - говорит он вдруг. - Я узнал, что вам надо делать.

- В смысле? - удивляюсь я.

- В том самом, - он многозначительно вращает глазами. Их у него восемь, так что многозначительность получается внушительной. Я морщусь. Опять он за свое. Такое было хорошее настроение...

- Вам надо в Небыван, - выдает он. - Страну потерянных вещей.

О Небыване я уже слышала раньше. Давно, когда наши еще были здесь, мне рассказывал о нем Утенок-за-бочкой. Он как раз потерялся. Лежал за огромной бочкой, наполненной дождевой водой, и очень тосковал. "Долго я тут не протяну, - сказал он. - Если не найдут до конца лета, буду пробираться в Небыван".

- Что за Страна? - интересуется Лялька.

- Подходящая страна, - принимается объяснять Огилви. - Туда переселяются такие, как вы... те, что остались без... все, у кого...

Ни за что не выкрутится.

- ...возникли сложности, - завершает-таки он фразу.

- Что я, дурочка? - укоризненно говорит Лялька. - Раз "потерянных вещей", значит, переселяются потерянные вещи.

- Ну, в общем, да, - подтверждает Огилви. - Тем или иным образом.

- Мы не потерянные.

Огилви бросает на меня взгляд. Я молчу. На меня вдруг наваливается безразличие. В комнате все больше темнеет. Ну, скажи. Назови вещи своими именами. Потерянные, забытые, брошенные... От любого из этих слов темнота сгустится на толику больше, только и всего.

- Верно, - осторожно говорит паук. - Но у вас сложности. А в Небыване они исчезнут. Там светло и безопасно. Никого не нужно ждать. Каждый сам себе указ.

- Правда? - поворачивается ко мне Лялька.

Правда. Вот делайте со мной, что хотите - правда. "До конца лета", - сказал тогда Утенок. Когда я снова смогла оказаться снаружи, было начало осени. За бочкой Утенка не было. И я поняла: ушел. И почему-то накрепко поверила: есть Страна. Есть.

- Нет, - отзываюсь я. - Выдумки это.

Закидываю руки за голову и начинаю напевать, будто мне ни до чего нет дела.

- Ну-ну, - в голосе Огилви ясно слышится осуждение. - Ладно, девицы, хорошо тут с вами, но пора мне. Теперь уже до весны прощаюсь. Счастливо вам перезимовать.

- И тебе, - отвечаем мы.

Он уходит. Я зажигаю свечку и улыбаюсь имениннице:

- Как обещала.

- Знаешь, Маша, - говорит она, - не надо, я передумала. Погаси. Давай лучше ляжем спать.

 

- Лялечка, вставай. Ля-а-ля!

Она куксится:

- Еще чуть-чуть.

- Хватит.

Лялька нехотя садится. Прислушивается.

- Шуршат, - говорит она, передергиваясь.

Шуршат. Они все смелее и смелее. Разгуливают по комнатам совершенно по-хозяйски. Теперь уже и днем. Мы почти не отодвигаем стекло: боимся. Сидим на полке, притворяемся, что все в порядке, они там-мы здесь, и всякое такое. Вяло перебрасываемся словами. Зимуем. Ровным счетом ничего не делаем, но Лялька все чаще жалуется на усталость. Это меня тревожит. Стараюсь ее занять, развлекаю всякими историями, придумываю новые игры. Стоит мне иссякнуть, Лялька тут же начинает клевать носом. Мне хочется плакать от отчаяния. Заболевает моя фея. Если так дальше пойдет дело, она начнет видеть сны. Рано или поздно ей приснится дверь, которую она непременно во сне откроет. И когда она войдет в эту дверь, все. "И никогда не ожила обратно..." А наши не приедут. Не приедут. Прав паук, а я дура.

И я принимаю решение.

Облизываю губы и откашливаюсь.

- Есть разговор.

Ляля обхватывает коленки руками и утыкает в них подбородок. Обозначает готовность.

- Помнишь, Огилви рассказывал про Небыван? - спрашиваю я.

Она вопросительно поднимает брови.

- Страну, где светло.

Вспоминает. Кивает:

- Которая выдумка.

- Я соврала, - заявляю я почти злобно. - Никакая это не выдумка. Небыван есть. И вторая новость: мы туда отправляемся.

К моему изумлению, Лялька не удивляется. И не сердится на меня за обман. И не возражает: мол, а как же наши. Она просто радуется. Расплывается в такой счастливой улыбке, что мне становится не по себе.

- Подожди, - говорю я испуганно. - Это еще не все. Попасть туда можно только одним способом. Через собственный страх.

Брови снова становятся вопросительными.

- Как тебе объяснить?.. Дорога в Небыван проходит через место, где живет твой самый большой страх. Где находится то, чего боишься больше всего на свете. Понимаешь?

Улыбка медленно сползает с лица. Понимает. Обнимает коленки еще крепче. Грызет губу.

- Ну и пусть, - говорит тихонько. - Они скоро сюда и сами доберутся.

 

Внутри у меня пусто-пусто. Три дня я пыталась придумать план. План придумался жалкий. Но я должна верить, что он сработает, иначе просто не найду в себе сил отодвинуть стекло и начать карабкаться вниз.

- Ну, - говорю я, ухмыляясь самым разудалым образом, - поехали. С орехами.

Бегемот я все-таки, а не великая актриса. Увидев мою кривую ухмылку, Лялька прерывисто вздыхает и неуверенно произносит:

- Все будет хорошо, Маша. Правда?

Ой, Ляль, конечно, неправда. Все истории на свете говорят о крысах только одно. Но думать об этом я запрещаю даже себе.

- Даже не сомневайся. Ты рассуди, зачем мы им сдались?

А впрочем, лучше не рассуждай, не надо.

 

Проскочить незаметно - это лучший сценарий. Не такой уж невероятный, хм? Все-таки днем их меньше, все-таки у них и впрямь есть дела, все-таки нам просто может повезти. Но если не выйдет, не беда. Со всеми можно договориться, надо только найти нужный подход. Я постараюсь. Для налаживания контакта мы прихватили с собой приветственные дары: я волочу за собой связку из трех новехоньких свечей, еще одну свечку тянет Лялька.

Лаз мы находим быстро. Он в дальнем углу, за диваном, как я и предполагала. Не давая себе времени на раздумья, лезу. Первой. Внутри темно и тесно. И, мамочки мои, до чего же жутко. Я и не ожидала, что меня так скрутит. Если бы не Лялька, клянусь, я бы легла на землю и пронзительно завыла. Да если бы не Лялька, я бы не стала и пытаться искать дорогу через собственный страх. Я бы в нем сразу захлебнулась.

Проход расширяется и расширяется; скоро я уже могу выпрямиться в полный рост. Оборачиваюсь назад и шепчу в кромешный мрак:

- Ты как?

- Нормально, - еле слышно доносится в ответ.

- Бери меня за руку, а то потеряемся.

Интересно, кто из нас сильнее дрожит.

Шуршание и топоток. Сначала в отдалении, так что можно понадеяться, что это всего-навсего собственное трусливое воображение. Потом громче, безошибочней. Впереди. За спиной. Сбоку. Мы шагаем, шагаем, не чувствуя под собой ног, а шорохи сжимают в нас в кольцо.

Страх прошмыгивает так близко, что от движения воздуха мои волосы шевелятся. В голове что-то щелкает, и я наконец осознаю, что кольцо вот-вот сомкнется. Резко останавливаюсь. Снимаю со спины коробок, переоборудованный в ранец. Чиркаю спичкой. "Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста..."

Умница Лялька не вскрикивает и не разражается слезами. Она только издает коротенький слабый писк и тут же снова умолкает. Наш страх смотрит на нас горящими красными глазами. Он многолик и огромен. Очень умен и очень хитер.

Все заготовленные слова растеряны по пути. Пытаюсь найти другие.

- Пожалуйста, - говорю я хрипло. - Пожалуйста.

Страх обнажает острые зубы. То ли скалится, то ли смеется. К его ногам медленно катится одинокая свечка. Приветственный дар от Ляльки.

- Ищешь проход в Потерянную Страну? - спрашивает меня Страх. - Он за моей спиной.

Я поднимаю спичку. Проход всего в нескольких шагах. Дайте нам их сделать. Нам очень надо.

- А зачем?

- О нас забыли, - говорю я без всяких обиняков. - Нас бросили, мы не нужны. А ненужные игрушки рано или поздно видят мертвый сон.

"И никогда не оживают обратно".

Я пододвигаю свою свечную вязанку навстречу красному взгляду. Он щурится.

- Хорошо, - говорит равнодушно наш страх. - Иди, если хочешь, ненужная кукла. Хочешь - вперед, а хочешь - обратно.

Конечно, вперед. С какой стати нам отправляться обратно?

- Ты вещь, потерявшая хозяина. Ты и есть та игрушка, что спит в темном углу пустого дома и давно уже не может проснуться. Все, что происходит с тобой - это сон, твой мертвый сон; он закончится, когда ты пройдешь через дверь за моей спиной. Никакой Потерянной Страны не существует.

Очередная спичка догорает, и я не спешу зажечь следующую. Лялька виснет на мне так тяжело, будто собирается вывернуть мою руку из шарнира.

- Маша, он ведь специально, да? Он ведь врет, правда? Ведь правда же???

Не знаю. Я не знаю, Ляль. Я знаю только две вещи. Во-первых: Небыван - есть. И еще: опасно верить своему страху.

Но в любом случае назад я не пойду. Назад - это темнота и зима, ожидание и шорохи. И ангел, который день от дня становится все более неживым.

- Давай вернемся, - слезы падают на мою руку маленькими горячими каплями. - Если ты спишь, я тебя разбужу. И все будет хорошо.

Если я сплю, ангел, значит, ты мне только снишься и разбудить меня некому. Если я сплю и не могу проснуться, значит, мне не к кому возвращаться. И, в конце концов, кто знает, что там, за этой дверью, которая снится потерянным вещам и брошенным куклам? Не волшебная ли страна Небыван, путь в которую всегда проходит через самый большой страх?

Так и так выходит, дорогая Ляля, что идти нам надо вперед. Давай руку и перестань плакать.

Я толкаю дверь, и она с готовностью распахивается. Мы проходим в нее уверенно и бесстрашно, счастливо жмурясь и прикрывая рукой глаза от ослепительного небыванского света.