Боец невидимого фронта.



Струнами, нитями, тонкими прядями
связаны, призваны спереди сзади ли
Продыха, Господи, просвета, отсвета,
отзвука, Господи, кроху, не досыта!
Чтобы услышали, чтобы увидели
тонкими прядями,
струнами,
нитями.

***

Вот и он, радетель солнца,
увидал весны явленье -
это феи-ротозеи 
распахнули все оконца,
чтоб проветрить помещенье.

До утра прособирали
разноцветные наряды,
все судили да рядили,
прозевали зорьку кряду.

Второпях не разбудили,
впопыхах не разобрали,
чуть посуду не побили
и устали.

Запрягай свои кибитки
вороными с бубенцами,
запирай на век калитки
расшвыряй ключи кустами.

Скоро маки приподымут
свои алые головки,
родники потоком хлынут
в разноцветные ведерки.

Вот и воздух зыбко вьется,
отпуская ночь в ворота
Только сердце вдруг займется,
словно он забыл кого-то.


***

О, женщины, - вы свет моим надеждам.
Вы тоньше чувствуете, вы полны любви.
Вы сможете всезнайкам и невеждам
всю правду без остатка донести.

Вы только никогда не забывайте,
о чем мечтали 
в юности своей.
Пусть все невзгоды, горести, печали
не тронут нежность тех беспечных дней!

***

От изысканности слова,
от невысказанных чувств
дрожь по телу, и сурово
смотрит Бог, глотая грусть.

Омертвевших век ресницы
тяжелы - не приподнять.
Снова в двери Бог стучится,
а мне нечем угощать.

Разведу руками только
да за голову схвачусь -
я больной, больной настолько,
не поверишь - я лечусь...

***

Живешь во сне, в немом восторге
чудесной сказки для тебя,
в сиянье дня, ночи безмолвье -
когда б не чудеса, решил - сошел с ума.

Следишь внимательно с бесстыдным интересом
движенья плавного неспешные шаги
в ответ на чувства, песни и стихи
в противодействие и в сопряженье.

Как ты писал:
подземных рек бурлящее теченье
вплетается в безмерность тишины.

***

А не взять ли нам 
отпуск до белых колен?
до белых камней добежать,
избежать перемен
губы сжать и матом кричать,
а потом все кому-нибудь передать
переряд, передряг, нам овраг будет рад
стая злобных собак догрызет звукоряд
а не взять ли нам отпуск
и пропуск назад
в тот острог, что состриг
кудри с белых палат
что не рад я, об этом слова говорят
по садам алым пламенем вишни горят
все подряд
а не взять ли нам отпуск
до лучших зарплат?


***

Лепят мерки по науке,
ими меряют острог,
в мерках этих нету бога,
Бог отныне одинок.
Он глядит, глотая слезы,
в мир, уставший от идей,
он, чудак, все так же любит
равно всех своих детей.
...
дети режут вкровь друг друга

***

Читайте, вы, познавшие творенье,
но лишь затем, чтоб до конца понять,
что разве то не свыше вдохновенье
вам даровало все без книг узнать?!

Когда своим сомнительным изыскам
найдете подтвержденье в мудрецах,
поверите - насколько близко
дыхание небес в людских сердцах.

Покуда не достигли совершенства,
спешите - петь, плясать, писать...
не торопитесь к высшему блаженству,
оно, похоже, может лишь молчать.

***

Подобно эльфам в Ривенделле
я зла перенести не в силе,
марш похоронный стервенеет, 
гремит по Матушке-России.
Немеют руки, разум меркнет, 
отказывая в пониманье,
как люд, пуская слюни, внемлет 
правительственным заклинаньям.
Бандитский род расправил руки 
кровавых рек по бездорожью,
уже задраивают люки 
и маской прикрывают рожи.
Ах, что за сильная натура! 
Да честная, да вся с иголки!
И "русский" дух из-под мундира 
торчит, как фаллос на пригорке.
Дух молодой, задорный, стильный, 
как Беломор после просушки.
Прости детей своих, Россия! 
Прощайте, Лермонтов и Пушкин!
Подобно эльфам в Ривенделле 
я зла перенести не в силе,
по всем web-, радио- и теле- 
каналам трахают Россию!

***

- Не приплетайте Бога к государству,
его не видит Он, не знающий границ.
не различает Он на картах царства
и стен не ведает у замков и темниц.

- Поэт, оставь безумие великим
владыкам мира, не касайся тьмы.
В своих беседах с Многоликим
не отвлекайся от любви.

***

Сидеть как в танке, рта не раскрывать,
бояться шевельнуться даже пальцем,
чтоб не спугнуть, чтоб ненароком не предать,
неведомую суть, стоять-бояться?
Секунды тянутся, летят - года
ах, на излете не словить бы пулю
не вспомнить, как бывала молода
луна, что солнца свет ловила всюду
и отражала в никуда, подобно зеркалу Венеры.
Да будут нервы нам подругами всегда,
да станут веры лепестками розы
и по прогнозу не увянут в холода.
Хоть вкрай до той поры, покуда слезы,
одна слеза нас не утешит навсегда.

***

Уже с безумием в обнимку,
до пропасти рукой подать.
Уже четвертых серафимов
я начинаю приплетать.

Останови меня! Не слышит?
Подай остереженья знак!
Иль, с дуба рухнувший, дурак
и не такое понапишет.

***

Заброшенных домов пустые окна,
слепые зеркала, ошметки шлама
уже давно по нам не роют ямы,
хотя за окнами вьетнам.
Пора бы отгрызаться от капкана
Канкана стервенеет барабан.

***

Да жить иллюзией не страшно.
Сама иллюзия страшна.

Теперь средь лжи многоэтажной
краснеть готова и твоя.

Видать, судьба твоя такая.
Так ложью правде послужи.

Ведь каждый служит, потакая
потоку правды или лжи.

И не случайно так убого
слова любви твоей звучат.

Все обличители земного
в сторонке курят и молчат.

***

Чем думаешь больше, мутнее сознанье,
от мыслей тревоги твои и сомненья.
Океан ниже всех, но вбирает все реки,
пойдешь по теченью, откроется небо.

***

Моя печаль недолго длится,
хоть не проходит до конца.
Готов я, грешник, веселиться,
стерев холодный пот с лица.

Кровоточит на сердце рана,
и путь до края недалек,
но зреет нежно и упрямо
в зрачках лукавый огонек.

Не верю я в святые муки
безжалостных к самим себе.
Пусть сердце стынет от разлуки,
не мне сидеть в его тюрьме.

Я радость вольную восславил,
любви читая манифест.
Там завещал апостол Павел
с улыбкою нести свой крест.

***

Жить каждый такт сердцебиенья
всегда никто, всегда ни с чем
влюбляться - до самозабвенья
касаться - лишь опасных тем
стреляться - в полночь,
а вернуться - утром
ловить - нутром пропитанную боль
а если вдруг случится улыбнуться,
так улыбаться до ушей счастливым ртом.

***

Одна простая идея - 
что будет, когда придет смерть,
удасться ли не краснея, 
в глаза твои, Вечный, смотреть?
Все мерить последней минутой, 
все временное - стереть.
Идее разутой, немного раздутой 
приходит пора умереть.
Все верно, какие сомненья. 
Жизнь кончится когда-нибудь.
Вот только не то откровенье, 
и наш не кончается путь
за гранью трехмерного мира. 
Нас ждут и другие миры.
Глаза твои из сапфира, 
но сердце из мраморной тьмы.
И рухнет пылающий город, 
и светом взойдет огород.
Пройдет отрезвляющий холод, 
но жажда твоя не пройдет
любви беспредельной и вечной, 
единой на все времена.
Религии век - быстротечный. 
И будет еще не одна.

***

Может, станет псом волчица,
может, примешь ты Ислам.
Не забудь, когда случится,
скинуть фотку в Инстаграм.
Принимай. По чайной ложке
пять раз в день перед едой -
ежедневным ритуалом
откупи рассудок свой.
От костров, что жгут снаружи,
от огня, что жжет внутри.
Был ты, вроде бы, простужен,
все, однако, позади.
Потекут, мой друг, покойно,
как по мрамору, дожди.

***

Может, ты прав, дружище, - не время любить,
в каждом наушнике тыщи "убивать-хоронить".
А я не умею. Руки из жопы что ли?
Совесть протухла? Переучился в школе?
Мне бы глоток рассола с ненависти перепоя.
Хотел говорить я с нею. Вот, говорю с тобою.
Да, я люблю, я нищий, и небо над головою.

***

Роса катилась по листу капелькой ртути,
как по дырявому мосту над бездной жути,
и оставляла по пути маленьких деток:
бусинки ртути в устьицах зеленых клеток.
И стала так она мала, что натяженье,
совсем поверхностное, сберегло от продолженья,
когда уткнулось в край листа судьбы движенье.

***

Давай станем деревом. Только не дубом)
Ты так долго был человеком. Ты устал,
взгляд притомился быть человеком,
любить человеком.
Стань теперь деревом. Им поживи.
И у тебя есть кора, корни и ветви. Ствол.
Соки текут сюда и туда, рождают на стыке
новые клетки для неразменного бытия.
Давай возьмем те потоки, что ветви питают.
Пищу новым побегам и листьям приносят.
Текут они от корней, а корни уходят
в глубокие почвы веков-стариков.
Переберем их как пряди, что мать разбирает,
дочери косу заплесть. Все они есть
опора, чтоб вырос ты новой ступенькой.
Ты в слоях водоносных, сетью тонкой
корни свои расплети и познакомься поближе,
откуда истоки твои истекают.
Снова к потокам вернись. Ты теперь дерево,
знанье потоков - важная часть твоей жизни.
Восходящих движенье следи до ветвей -
им навстречу иные бегут, несут
силу, энергии зерна, рождаются в листьях,
направленных к Солнцу. А листья не вечны.
Лету на смену является осень, а следом зима.
И жди, когда снова проснутся подземные реки,
снега потекут, и весна вновь язычки запалит
изумрудным пожаром.
Листья засохшие зря не терзай зимней порою.
Сберегай то, что уже принесли, больше не требуй.
Ветви пока рассмотри - все ли тянут руки
к небу и Солнцу? Нет ли таких, что жердиной
смотрят вовнутрь, мешают движенью,
спрятавшись в тень, ствол терзают под ветром.
Дай им спокойно уснуть, не трать на них время.
Дереву, как никому, так важно терпенье.
Ждать научись. Знай - в свой час приходит пора
новой весне и новой эры цветенья.
Дань отдадим же сполна, завершая картину:
время настанет, и легкой пыльцой над собой
полетишь ты. Да и посмотришь тогда,
как удалась тебе крона, как вплелась
в кроны соседних деревьев.
Сможешь увидеть, что кроме
есть еще:
травы - сродни,
птицы - другое,
человек - ты был им когда-то,
солнце - греет,
почва - питает,
ветер - тобою играет.

***

В то утро падал снег, дымили трубы,
в коробках тесных просыпались люди,
и в снежной пыли одинокие машины
безлюдной улицей точно по небу плыли.

А были ль люди? Было ль это небо?
Вселенная от края и до края,
у алой звездочки, застряв между мирами,
еще дымит планета, остывая.

***

Бывает, что холодный душ
не так сознанье прочищает,
как слово, брошенное вскользь, -
"Бывает"

Ей говорят - поспела рожь,
в полях колосья опадают,
а по земле проходит дрожь.
Она в ответ - "бывает".

Ей говорят - гляди - Луна
в пруду сестру свою купает,
а рядом с ней - одна звезда.
Она в ответ - "бывает"

Бывает так правдива ложь,
и хохот правда вызывает.
Увы, не знаешь, что найдешь,
когда она тебя теряет!
Но хорошо, что на Земле
все это 
все еще 
бывает.

***

На мотивы Игры престолов Дж.Мартина.

От черных лесов до восточных пределов стена ледяная
вздымается к небу, под натиском ветра звенит.
И что ты хотел разглядеть здесь, неведомый путник
с мечом валерийским и псом, походящим на волка?
Быть может, почудились песни людские и дым очага?
Нет, мальчик. Здесь звезды как слезы и черного неба 
рука накрывает любого, не знают здесь запаха хлеба.
Уже почернела река, осталось немного, приходит Зима. 

***

Метет, метет пурга-поземка, 
дымами белыми клубит,
молочной известью потемки 
с подтеками бетонных плит -
спят в забытьи дворы и ульи 
многоэтажных баррикад.
Лишь пара птиц, взлетев над бурей, 
высоко над землей кружат. 

***

Какая музыка из мириадов звезд, 
планет и слез, и снов, и слов
кружится вихрем ежечасно!
Порой мелодия столь ясна,
что сам продолжил, если б мог.
И так душа со всем согласна,
что восклицает громогласно
о том, что знает только бог.

Твоя мелодия прекрасна!
Плывет как сон моя любовь, 
ложится утренним туманом,
смягчив отроги гордых гор,
крадется пропастью опасно
и до небес вздымает взор.
Ах, музыкант, останься пьяным,
и за вселенским фортепиано
не смей заснуть с пустым стаканом!

***

Наша правда - несовершенство!
Правда наша и естество.
Ах, какое же это блаженство:
быть нескладным, смешным - хорошо!

Ведь люблю я рисунок корявый,
недописанный холст - мне хорош.
Совершенный собор златоглавый -
словно к горлу приставленный нож.

И в весеннем саду мне милее
тот цветок, что ветрами измят.
Он нежней и куда как живее
тех, что вверх как по струнке торчат.

Я и сам не достиг совершенства.
Все хотел, а теперь не хочу.
И, коль было бы, все королевство
подарил своему палачу.

Он упорно ведет к идеалу,
он в петлю заставляет глядеть,
но не верю святому овалу.
Совершенство его - это смерть.

И покуда живой, я не стану
совершенством руки марать,
я достану со шкафа гитару
песни вздорные петь-сочинять.

***

Вот так однажды в выходной
возьмешь билетик в проходной
походный плащ накинешь
и ад холодный, неживой
с дорожной сумкой вещевой
за спину перекинешь. 

***

По дорогам земным, по тропинкам лесным
бродят барды и менестрели
Камыши на ветру, вишни в диком саду,
ветер, волны, сосны да ели
внемлят песням людским с мотивом простым,
но подернутым тайною страстью.
И готовы любить и ласкать, и смешить,
жить и жить под неведомой властью.
Молодые сыны у излучья реки 
в тихом свете луны видят странные сны:
рыб у водопоя
Одинокой сосны нескончаемы сны,
бесконечные сны про иное.
Я покину дворец одиноких сердец
одиноким, как прежде.
Не узнает певец, чей я сын, чей отец,
каких мест не поймет по одежде.
Попрошу его спеть да в дорогу надеть
пару новых сапог и оставить порог.
Ни снегов, ни стогов не увидим в пути,
ни людей, ни зверей - только скалы одни.

***

Беспросветная тьма окружает помосты перронов.
Тьма вагонов в предутренней дымке молчит.
Всех калибров патроны. Отповедью похоронной
мокрый дождик по лицам застывшим стучит.

Обернуться, вернуть билет в кассу, с вокзала
убежать в переулок, в проулок, до ближних домов.
Даже если б шпана по штанам прошманала карманы,
ты б сумел отыскать эти несколько слов.

***

Индра, гимном подними Говинду,
как он поднял холм Говардхана!
Не случается чудес наполовину!
Впрочем, ты ведь знаешь все сама.

Океан рождения и смерти,
колесо Сансары, круговерть.
Как пробиться в этой круговерте?!
Разве чуть поправит что-то смерть.

Мне ж до смерти жалко Твою глину.
Да меня хоть в камень обрати!
Не случается чудес наполовину.
Просто половинка все в пути.

***

Сказка ложь, да в ней намек,
не скостить у сказки срок.
А скостишь, так повторят
сказку для больших ребят.

Терем-терем, теремок.
Он не низок, не высок,
а и в нем поет свирель,
забегает солнце в дверь.

В дверь, в чердачное окно,
света в горнице - полно:
на залатанных коврах
да на застиранных штанах.

Свет искрится золотой,
пляшет зайчик озорной
из бадьи живой воды.
По двору бегут ручьи.

Дом непрочный - на песке,
жизнь кипит на волоске,
разлетится в щепы дверь,
вот тогда придет апрель.

Запирай - не запирай,
а друга в гости поджидай.
И в чердачное окно не гляди -
взойдет оно - солнца полное ведро.

***

Может быть, и ты не человек, 
может быть, и я треклятый демон,
может, мы обречены навек 
порознь метаться во вселенной.
Может быть, по жилам по моим 
ад давно тоскует в ожиданьи -
обождет. Тобою одержим, 
одного лишь жажду оправданья:
узы роковые превозмочь, 
все узлы перевязать по-новой
так, чтоб нитью крепкою, суровой 
мы соединили день и ночь.
Кто ж ты? Я, твой паж бессменный, 
разгляжу ль когда твое лицо?
В этой богом сотканной вселенной 
догоню ли Солнца колесо?

***

Неверною рукой черкаешь дни,
выплескивая боль наружу.
Ты, ужас пережив войны,
смертельно тишиной контужен.
Ужель кому-то нужен ты,
когда ты сам себе не нужен?!

***

Однажды сердце перестанет биться,
Однажды кончится бессмысленный полет.
И ты усталой одинокой птицей
Присядешь на карниз глядеть с высот,
Как жизнь кипит внизу все с той же силой,
Как люди задыхаются в аду,
Как милый твой отныне и любимый
Спалил дотла сверхновую звезду.

Ах, не хватило сердцу подзарядки.
Оно рвалось на волю к небесам.
В Контакте - крапинки,
Следы в большой тетрадке,
Да привкус крови в горле по утрам -
Вот антураж его беспечной жизни.
Ах нет, еще... Еще была любовь.
И сердце падало и билось в лихорадке,
Вставало, морщилось и подлетало вновь.

Но нет.., не будет так, я знаю точно.
Мир не дружок - со скуки вышел погулять:
И основоположены основ основы прочно,
И им на нас совсем не наплевать!

***

Никто не в силах отменить закона кармы,
А путь тернист, и нет тропы назад.
Кому-то жребий выпал - уж не нам ли?
Да? Так идем, пускай потерпит ад.

Поверить в мир живой совсем не сложно,
Куда сложней уверовать в себя.
Быть может, это даже невозможно -
И вот не сохнет кровь на острие ножа.

Отринуть прочь двусмысленные фразы,
Искать ответ в заброшенных словах,
Влюбиться в красоту, но всеж не сразу
Сгореть в ее рентгеновских лучах.

Простая правда - да и нет - довольно.
Хитро лукавство и замудрено.
(Нашел я и не взял ключи от царства -
Ах, как без них теперь мне тяжело.)

Мы можем поиграть в земные игры.
Но, ради Бога, нам ли в них играть?!
Ведь не видать конца и края битвы,
Бойцы уже устали умирать.

В густом тумане задохнулся Ежик,
А друг его оставлен на десерт.
И лезет вон логистик тьмы из кожи
По нарам рассовать весь белый свет.

***

Нередко думаешь о чьей-нибудь кончине
или порою о своей,
и сердце холодеет. И причине
вдруг изумлен:
о, тщетность скоротечных дней!
Но жизнь опять окинув трезвым взором,
ни тщетности, ни скоротечности не зришь.
Напротив, хитросотканным узором
жизнь предстает, когда за ней следишь.

Событья разных лет сближая вместе,
ты замечаешь вне сомнений связь.
Находишь помощь вдруг в своих же старых песнях.
А ведь писал легко,.. особо не стремясь.
И преопределенности не видишь,
но всеж вплетен в узоры лейтмотив.
И хоть разнокалиберны вагоны,
да тянет все один локомотив.

Гоним желаньем, про Сиддхартху вспоминаешь -
вот, скрестив ноги, он сидит и ждет.
И сам смиряешь пыл и выжидаешь,
что жизнь тебе еще преподнесет.
Но не хватает, как всегда, терпенья,
срываешься на глупости опять,
мешаешься в ногах до исступленья
своей судьбы, а ей вперед шагать...

***

Такая тишь во мне, что стыдно.
Все замерло: ни боли, ни тоски.
Просторно и пустынно.
Гладь невозделанной земли -
от края в край простерлась пашня.
Такая тишь во мне, что страшно.

***

Где найти такую боль?!
Что разворотит темницу!
Дай ее сполна напиться,
не томи, тюремщик мой!
Я готова расплатиться
жгучей, давящей, тупой,
монотонной, полнозвучной,
день за днем из ночи в ночь
распинай меня и мучай,
обрывай одежды прочь.
Сеткой обними колючей,
пусть поет ручьями кровь.
Дай же, выродок ты сучий!
Прояви свою любовь!

Я должна узнать свободу!
Я люблю веселый смех!
Глаз твоих бездонных воду...
Твою святость и твой грех.

***

Есть солнце на свете, 
есть волны, 
песок, молодая луна,
и есть безалаберный ветер.
И, знаешь, он - это я.

Хранит несусветная тайна
природу шальную мою.
Уходит отшельник в изгнанье -
я песню ему пропою.

Бредет неседеющий путник
дорогою призрачных гор -
восславит унылые будни
ветвей моих взбалмашный хор.

Украсит луна молодая
блистающий неба чертог -
я ноты не выбираю,
сыграю, чему волен Бог.

Работа, знаешь, такая -
летать неизвестно куда.
Я долю не выбираю,
она выбирает меня.

***

На алом острие заката
Влетают всадники во тьму,
Уже не помня почему,
Но зная точно, что так надо.
Влетают ангелы во тьму.

Пьянил сосной в предгорьях бор,
Полынью вторила долина,
Звенел ручьев веселый хор,
А жизнь неслась как будто мимо.
Как предзакатный разговор -
О том, о сем и ни о чем,
И весь уже окутан сном,
И в сумерках затихнет он.

Влетают всадники во тьму
По острому клинку заката,
За все круги земного ада,
За сумасшедшую мечту
Влетают ангелы во тьму.

В ночи безлунной крики птицы
И Зверя леденящий вой.
Пускай друзей не зримы лица,
Все стало вдруг само собой -
Разбились в памяти темницы,
Повержен сон - потом приснится.
Так пусть скорее грянет бой!
Напьемся ж крови голубой!

***

Придумаем себе заботу,
поможем всем поверить в ее важность,
поверим сами - так и надо.
И уж тогда голодными кнутами
под образами соберем все стадо.
И сядем пировать, образованье славя.

***

Что ж вы, люди, себе возомнили?
В этом ваша "вся суть" бытия?!
Где Луна плыла - палец отныне,
указующий сам на себя.

Продолжение рода людского,
процветанье, семейный уют -
что ж, допустим, это основа,
но основой одной не живут!

Раздобреет от счастья "основа",
все сомнет, умиляясь, "любя",
и когда стадо будет готово,
волк найдется, потешить себя.

Нет, однако, в том даже основы,
знать основу - нам ли дано?!
Что же, люди, вы снова и снова
превращаете воду в вино!

Опьянев от своих "озарений",
до наук возведя суету,
вы не видите божьих творений,
задохнувшихся в вашем бреду!

Не напьешься земными ручьями,
рек иных не увидев вдали.
Если ноша одна за плечами,
никогда не расправишь спины.

***

Крепчал маразм, и танки ускорялись.
Первый вахтер, последний зам.,
как же они не обосрались
склонить головки к образам?!

Подобны блеску пистолета.
Ох, чую близится оргазм.
Скорее б уж планета эта
исторгла в ночь кровавый спазм.

Там, за окном, застыло лето,
здесь в памяти звенит январь.
Еще чуть-чуть, немного света,
и в синь добавить киноварь.

Еще чуть-чуть, немного шума
в тишь несусветную мою,
понять еще бы, почему
я задыхаюсь, но люблю.

***

Видишь руки мои? - они пали плетьми, недвижимы.
Словно ждать и лежать так решили до самой могилы.
Помнишь, как подлетали они, им вторили звуки?
Дуновенья любви, вихри боли и муки.

Эти руки хранят и хранить до конца обещали
все, что не было в них никогда, разве только ночами.
Там во снах до сих пор их еще уловимо движенье,
как угасшей звезды в непроглядной воде отраженье.

***

Все обостряется: надежда и тоска.
Я лезу на стену, а после восклицаю -
Да здравствует весенняя пора!
Апрель мой, солнышко, я по тебе скучаю.

Все обостряется у бездны на краю.
Мы снова к пику горному подходим.
Давай проложим новую тропу.
Спеши - мы как всегда не по погоде.

Все обостряется: и мысли, и слова.
Нам слава не нужна, здесь не до жиру.
Нет, нам нельзя вот так, наполовину.
И первая струна - последняя струна.

Все обостряется: падение и взлет
над бездной одинаково опасны.
Но мы увидим, как они прекрасны
наши поля с заоблачных высот.

***

Жизнь сложится как пазл,
все лишнее - уйдет.
А чей-то вздох и слог забытой фразы
с узором общим совпадет.

Пробьют часы на башне -
графиня иль княжна,
иль стайка птиц на еще теплой пашне
окажется не важна, а, может, и важна.

Гаданьем не поможешь -
нетрудно угадать.
Но, если песню вдруг об этом сложишь,
то сможет Бог тебе немножко подпевать.

***

Длить радость бытия,
из мига в миг перетекая.
Увертываясь и играя
с той, чье орудие - коса.

Длить радость бытия.
Какая сладость эта мука:
свиданья, долгая разлука
и расставанье навсегда.

Длить радость бытия.
Нейронов пламенные сети
перетекание процедят,
скроят, примерят на себя.

Длить радость бытия.
Касаться мира, круги 
пускать и лопать пузыри
глубоководной рыбы Я.

В дырявой лодке рыбака,
удить, длить радость бытия.

***

Какая наглость отпустить
стропу благоразумья!
Раскинуть руки и купол загасить,
к земле, след оставляя, пулей
нестись, строфою белою дымить?
Ветра подули.

Что он творит, стервец?!
Венец творенья...
Куда смотрели мать, отец?!
Какой поэт?! Какое пенье?!
Наглец своей не понял роли.
Ветра подули.

Вот так и пропадете вы,
заблудшие овечки!
Не создадите для страны
семьи, храм не увидит свечки.
Жизнь без основы, жизнь без воли!
Ветра подули.

Что за неведомая страсть
свободно падать?
Дальше могил вам не упасть,
И что за радость
жечь хилые костры на голом поле?
Ветра подули...

***

Как плыть по волнам вдохновенья -
поддерживать души молчание.
Порой, как ровное гудение,
порой, как ручейка журчание.

Как согревать одним дыханием
в жаровне угольков горение.
Как отрекаясь отречения,
удерживать воспоминание.

И как пружинки натяжение
хранить, ладоней не сближая.
Как замерев от удивления,
как легкий шорох замечая.

Чего б не принесло мгновение,
чего б судьба не предлагала,
подслушивай реки течение,
держись за поручень причала.

***

Молчание - оно изначально,
оно - основа всех основ.
Нет ничего сильней молчания
и в том молчаньи голосов.

Храни молчание в отчаяньи,
храни молчание в любви.
Твои мгновенья не случайные,
шаги по лестнице они.

Когда-нибудь "весенней вестницей..."
когда-нибудь, когда-нибудь...
Закончатся ступени лестницы,
но не закончится наш путь.

Не злись - я напишу нечаянно -
слова летят, как мотыльки.
Они, мгновения молчания,
и сокровенны, и легки.

***

Вылетел из глаз и не вернулся,
так и шел вперед перед собой.
Ну и ну... неужто я рехнулся?
Как же заскочить назад "домой"?

Токнуло в башке и пошатнулся,
Кто со стороны - увидел, как
возле носа воздух колыхнулся,
но мужик остался на ногах.

Вылетел из глаз и не вернулся.
Где я? Чуть отстал, пока живой.
Рот мой, вероятно, растянулся,
когда я улыбнулся всей душой.

***

По капельке, по крохе вниз по склону
подтаивает мерзлая вода.
И давят, давят сверху эшелоны
веков ушедших бледные снега.

- Когда ж прихватит льдину мхом зеленым?
- Когда, когда... Боюсь, что никогда.

И всё-то чувствуют, и всё-то замечают.
Вонзают крепи в придорожный наст.
Границу льда затягивают в цепи,
побольше штор, побольше шор для глаз.

- Когда ж они вздохнут, достигнув цели?
- Когда-нибудь, не в этот раз.

Поехали снега на мокром склоне,
звенит под снегом талая вода.
Как стали всем смешны наполеоны,
законы, даже гвардия смешна!

- Все остановим. Времени - вагоны!
- Лавину - может быть, вагоны - никогда.

***

Мой друг, забудем про заботы!
Уйдем туда, где нас не ждут!
Да неужели жизни круг
снижает обороты?!

Там где-то плавится асфальт.
А по асфальту катят шины.
Там дети Шивы так красивы,
так непонятно говорят.

Едва ли это повторят
диваны, скатерти, комоды.
Пора ушла вчерашней моды
по стенкам ставить все подряд.

Мой друг, забудем про заботы!
Забросим жен и матерей.
Им одиночество нужней,
а нам - вязать покрепче шкоты.

В безбрежном океане дней
отыщем острова свободы!
Там, где рабы буравят воды,
как рыбы, в вольности своей.

Забрось учебники, мой друг,
пора учебы миновала!
Валов девятых не хватало
в словах и пары верных рук!

На перекатах, перевалах
найдется время прокричать,
пропеть Коран. Стоит начать,
и закопаешься в анналах.

Оставь детей, забудь супруга!
Ты... женщина, жена, мой друг.
Забрать бы всех на новый круг...
Куда мы, нафиг, друг без друга..?

***

Сколько Надежды в друзьях,
а со мной безнадега
да любовь - грунтовая дорога
в запустелых садах.
В ней ни скатерти, ни порога.

Мне дышать ароматами трав,
мне подошвами шаркать по кочкам.
Вновь весною проклюнутся почки,
мне не мало, если в годах,
и немного, если по строчкам.

Если страх поборю я легко,
если с болью закину надежду,
что от этого станет, как прежде,
если прежде и нет ничего,
кроме этой дороги безбрежной?

Впереди нет схожденья дорог,
ни развилок, ни перекрестков.
От погоста к погосту - подросток,
пустотой обожженный горшок,
неизвестно чьей ветви отросток.

***

Вырви сорочиный хвост,
сделай веер по-китайски,
одолжи у белых роз
терпкий дух тигров бенгальских.

Под ямайский свистопляс
запахни плотнее шторы.
Пусть откроют третий глаз
реки, облака и горы.

День суровый, погляди,
шерстяным укрыт туманом.
Кружит лужи посреди
китобой листом багряным.

Сталь воды, и воздух чист,
умирает небо в стали,
ветреные дни настали,
кружат в луже, кружат лист.

Вырви сорочиный хвост,
сделай веер по-китайски...

***

Снова улетают птицы
в дальний край за средним морем,
в среднем небе стаей биться
за пространство голубое.
Здесь в краю, зиме покорном,
нам оставят луг и поле.
И овраги за холмами,
и сугробы меж домами.
Середины нет меж ними,
расстояний нет меж нами,
всюду край. Как на витрине.
Пред вселенскими очами.

***

Под кров мой под покровом ночи
незваный заявился Покровитель.
Учитель нежити и крови отравитель
под капюшоном прятал очи.

Меж пальцами его струился тлен,
как черный рой железной пыли,
ведомый магнетической рукой,
края плаща по полу тенью плыли.

К щеке я прикоснулся тетивой,
пустил стрелу - умчалась она птицей,
сверкнула в нем, вначале - журавлем,
и после - черною синицей.

Кричал он - ухо различало звуки,
но я не слышал слов -
проклятья - нелюдские муки
неслись навстречу сворой псов.

Но я уже стал отраженьем тени,
они летели сквозь меня
и, как стрела, горели
синицей, обращаясь в журавля.
...
Такое слово - "Покровитель" -
так объяснило мне себя.

***

Империалов звон
до сабельных нисходит,
испроизводит сон,
с ума который сводит.
Низложит на века,
на муки обрекая,
течет алтын-река.
Нелепая какая!

Империалов звон
звенит струей коньячной
над пороволокой зон,
от ржавчины невзрачной,
в апартаментах сил
люминисцентных кружев.
Бестужев не дожил.
Ах! вспомнился Бестужев...

Империалов звон
по набережной вьюжной,
звенит кольчугой он,
надежной и ненужной,
бряцает эполет,
и тенькают копыта:
еще эксперимент,
коль фляга не допита!

Положим на авось
свои кульки с поклажей:
с продажей не срослось,
да и не жалко даже.
С покупкой - тяжеляк.
Империал рассохся.
Авось, сойдет и так,
ты, главное, не бойся...

Авось, сойдет и так,
под шум кабриолета.
До пристани - пустяк,
всего одна ракета.
Один беспутный жест
прислуге в услуженье,
и опрокинут крест,
и душ преображенье.

***

Трезвоньте на всех площадях,
ликуйте и пейте "Боржоми"!
По наледи тонкой в лаптях
мы донельзя тонко уходим.
Пером ледебдиным, пушком
на волчьей окровленной морде,
ложимся друг к дружке ничком.
Чуток. Мы уходим, уходим.

***

Мне кажется, что, если я умру
и свет увижу белый и лучистый,
то сердце разорвется алой птицей,
и вот тогда, я окончательно умру.
Вы в этот миг, друзья, не откажите!
Хватайте птицу и держите.

***

Говорил адептам Будда -
будьте, как пустой бамбук.
Я на вид пустой, как-будто,
только тикает "тук-тук"
нечто под скрещеньем рук.
нечто чуткое, живое,
и свербит и молотит.
Это не аппендицит.

Это сказка ниоткуда,
вольнодумная слегка.
И летит с улыбкой Будда
метаморфом облака
над бамбуковой террасой
пустотелых вольных дум,
эквилибриум парнаса,
аскетичный эпикур.

***

Цифры, цифры, совпаденья,
колесницы колесо...
соломоново крушенье:
архимедово число.
Заглянул в скрижали призмы,
жизнь одну не досчитал.
Значит, снова эвфемизмы,
то бишь в реку, как в портал.

Цифры, числа, коромысла,
одного не достает.
Неужели снова?.. Смысла
не увидит звездочет,
в небе посчитав все звезды,
только холод, только дрожь.
Ноздри треплет запах розы:
только раз еще. И все ж...

***

От трех прорех потек алтарь
(и в храмах есть водоснабженье),
и дьякон, серый пономарь,
отцеживал воды скольженье
по мрамору лощеных плит.
Был мрамор бит, но эвкалипт
и ветви ароматных пихт
в окно глядели в довершенье.

И за окном - цвела лазурь,
дымилась облачками куце,
и чьей-то притчей во языцех
над перламутром вился угрь,
смешав все краски на палитре,
в одной поллитре ноября,
и возносилась мирно к Митре
отца духовного душа.

***

Когда прощались под луной,
спускались по крылечку,
она твердила: под рукой
держи всегда аптечку.
И он бубнил, как пономарь,
в боях, во снах, в окопах:
аптека, улица, фонарь...
забыл, забыл чего-то...

Бубнил, как заползал в блиндаж
под хохот артобстрела,
когда давило так, что аж
не отвечало тело,
когда швырнул гранату враг,
в ней выдернув колечко,
пронзила мысль, мозги взорвав:
а где моя аптечка?!

И как летел на небеса,
все шарил по карманам.
Внизу остатки блиндажа
достались пиликанам,
плыл синий кит меж облаков
сиял двумя боками,
а он ошметки рукавов
обыскивал руками.

И когда черти припекли
к железной сковородке,
он вспомнил лица у реки
с названием коротким,
и как условием одним
связали человечки:
вперед, плыви, живи, люби,
но только без аптечки.

***

Мало -измов, мало -измов:
коммунизм, капитализм...
Гном придумывал капризно
новый - неокритинизм.
И не так, чтоб были -омы
в щитовидной железе,
но железо, катакомбы
уже снились и во сне.

Плюнул на ладонь и вытер
о дырявые штаны,
измохренный старый свитер:
раз - и не было слюны.
Раз - и все чуть-чуть иначе,
паки, паче и вот так...
гном с соседкиной подачи
изготовил даже знак.

Символ неокритинизма:
восьмигранник в двух очках.
Думал про себя, что призма
с супер-виденьем в очах.
Ни железа, ни бетона,
только свет двуглазых призм.
Так и вынес гном из дома
новый неокритинизм.

И, поди ж ты, зацепило,
понесло: в руке весло,
а в другой, гляди, - кадило,
вот и чресла, всем назло,
перевязаны ремнями:
кожа, кости, блеск колец.
Восьмигранники руками
вырывали из сердец.

Символ неокритинизма
припечатали в бетон.
Все увидел гном и спился,
лил горючий самогон
в глотку, словно уголь в топку
зачарованно кидал,
и решал: нашел находку,
не тревожь голодный зал.

Закопай, куда поглубже,
схорони внутри себя,
самому же будет лучше:
оприходует толпа
всякий повод для дебоша,
хоть и повод - растопша.
Либо юности Гавроша,
либо вдребезги душа.

***

Работа отнюдь не свобода,
придумана ложь во блага.
Когда ж в невода небосвода
всех рыб отпускает душа,
тогда глубина - вроде брода,
тогда и беда - не беда.
Тогда ты идешь без озноба,
что сделала шаг не туда.

Тогда все причины - причины,
тогда все финалы - финал.
И признаки дурачины -
лишь чьей-то пучины провал.
Но ты нынче меряешь воды
на цвет, на мерцанье в ночи, 
а мысли уже - нищеброды,
забывшие к акку ключи.

***

Я книг талмуды пролистал,
глотая через строчку:
в них пыл пылал и прахом стал,
едва поставил точку
их автор. Мне открыл портал
в свое земное время,
в ту жизнь, которую читал,
чужим словам не веря.

Я жизнь свою не обману,
прочту ее по капле,
хотя нам ближе по ведру -
"по капле - то на Капри".
Прости, я умыкнул строку
без спроса, только вряд ли
ты будешь против, пока пью
до донца, не по капле.

***

Как будто где-то,
как будто, как то
далекий кактус
в пустыне Гоби.
Я космонавтом
летел над морем
и видел звезды
и это горе.

И эти слезы
на иван-чае:
простые грезы,
росы поплоще.
И душу грел я
зеленым чаем,
а становилось
лишь только горше.

***

В сталактитах, стигматах и матах,
что пещер непролазная глушь,
пробиваются гномы на запах,
отсвет, отзвук, обычную чушь
воспаленного воображенья.
Нисхождение и высота
опьяняет до одурения,
до печенок, до языка.

В семафорах, звонках, разговорах,
что намеки на тонкий подвох,
проникают ничком без зазоров
и пылают поленницей дров,
посрамив свой сарай бесприютный,
обнажив погреба без замка.
Отживают легко и уютно
жизнь скупую, что так коротка.

***

Бутон белой розы
брутальный и нежный:
мороженщик кремом
измазал одежды.
Кипящим пломбиром
и льдом леденящим,
на воздухе сиром
дурманом пьянящим,

вуалью двуликой,
загоном из кружев.
Шипами и зеленью
напрочь контужен,
глазею на царство
растительной жизни:
ни лжи, ни коварства,
ни дани "отчизне".

***

Жара, - что плавится асфальт,
мозги дымятся от угара,
За слоем слой, за рядом ряд
кружат миры Шаданакара
за куполом небесных врат.
Хожу, гляжу куда попало,
касаюсь призрачной земли
в полосках сизого тумана.

Всплывают рядом корабли,
по воле волн и капитана
уходят в серые клубы:
по ветру нос, по борту знамя
и след короткий до кормы.
Смущаюсь славою Икара:
разжать бы жаркие стопы
да сигануть сквозь все миры
Шаданакара.

***

Боец невидимого фронта,
слуга пищалей и рапир,
лежит за амбразурой дота
недружелюбный серый мир.

В нем каждый снаряжен особо,
притырился и не свистит.
Но мысли в голове любого -
островокритский лабиринт.

В кармане серая бумага,
на ней самой судьбы печать.
В груди желанье и отвага
от белого листа начать.

Не выдавай своих желаний.
И за словами пригляди.
План не приемлет оправданий!
К доктрине тайно подводи!

Настанет день, и в одночасье
несчастья сгинут на века!
И что-нибудь еще про счастье -
но я устал, моя рука.

Боец невидимого фронта,
не дрейфь, но вежливость храни,
не ровен час с другого дота
кто-нибудь вдарит по груди!