Свобода является одним из самых глубоких и благородных устремлений человеческого духа.
Рональд Рейган
"Стучи да откроют тебе", - гласила надпись над Вратами. И это была первая ложь из множества, что путник встретит на пути, пролегающем через Вафали-рейн. Моя страна полна иллюзий. После того, как людям удалось победить нежить и освободить земли, которые они читали своими, требовались силы, чтобы отстроить мир заново. Особые силы, данные не каждому. Магия. Именно тогда она перестала казаться чем-то необузданным и опасным, а колдуны - дикарями, подлежащими немедленному уничтожению. Люди, предпочитавшие закрывать глаза и отворачиваться от правды, наконец, признали, что эту силу можно обратить во благо. Магия стремительно проникала во все отрасли: медицину, науку, образование. Люди научились лечить болезни, от которых прежде неминуемо умирали. Впрочем, стоили подобные услуги непомерно дорого, и смертность осталась на прежнем уровне. Магию изучали, находя все новые способы применения. Появлялись первые магические учебные заведения, поначалу, напоминавшие тюрьмы для волшебников. Эта сила стала неотъемлемой частью нового мира.
Однако, как и следовало ожидать, разумное отношение к магии вскоре изменилось. Она превратилась из кухонного ножа в отравленный кинжал.
Еще при Урикхе Великолепном появились многочисленные колдовские миражи, обманывавшие путников. Так, среди леса могла вырасти избушка с приветливым светом в окошках. Надеясь на гостеприимство и горячую еду, путник стучал в двери, входил и... оказывался в пещере с голодными троллями, которые сами не отказались бы отужинать. Или же падал в глубокий колодец.
Рейнцы все эти "шутки" знали с детства и различать умели. Эдакие "ловушки" были расставлены для чужеземцев. Но, разумеется, попадались в них и свои, и чужие. По мне, так это подлая и бессмысленная забава короля-самодура.
Так и Первые врата с обманчиво-приветливым "Стучите...".
Стучите, и напоритесь на выставленное копье или меч. Вафали-рейн к гостям извне относится крайне настороженно, а мимо стражи не проскочит даже крыса.
Незадолго до заката к Первым вратам чинно проследовали две женщины - я и Верлена. Это был хорошо спланированный разбойницей спектакль, в котором ей была отведена роль благородной дамы, а мне - ее служанки. Тщательно продуманный ею план оказался предельно прост: отвлечь стражу, усыпить бдительность. Однако за Первыми Вратами находилось еще двое таких же, и проскочить незаметно вряд ли получилось бы. И потому Верлена взяла на себя главную миссию - подкупить стражу. Не деньгами, но красотой. А там уж, утверждала она, мужчины сами откроют перед нами все двери. При всем моем восхищении нимфой, верилось в это с трудом.
Я прятала волосы под капюшоном, а лицо - под платком так, что оставались видны одни глаза. Трясясь от ужаса, вела под уздцы украденную лошадь, на которой восседала верхом "благородная дама". Надо признать, играла она великолепно, а в седле держалась так, будто всю жизнь именно этим и занималась.
У самих Ворот охраны не было. Стражники располагались чуть выше, на малых сторожевых башнях.
- ... а я ему и говорю, мол, ренор, ваша жена давеча купила на рынке гуся.
- А он что?
Стражник поднял забрало, сделал большие страшные глаза и, подражая, очевидно, чьему-то голосу, прохрипел:
- Так это был гусь?...
Оба покатились со смеху над понятной лишь им шуткой. Мы терпеливо ждали, когда стражники, повеселившись от души, обратят на нас внимание. Это случилось довольно скоро, и я подозревала, что всему виной сильная энергетика Верлены, расходящаяся волнами во все стороны и обжигающая всех, кого может коснуться. В этой женщине была магия, дремлющая где-то глубоко внутри ее естества. Стражники, как один, вытянули шеи, разглядывая одиноких путниц. Кажется, они были удивлены. На закате за ворота входить было опасно. В темноте особенно плохо различимы иллюзии.
Я взглянула на разбойницу и шикнула. Время стремительно утекало, как песок сквозь пальцы. Я не могла больше ждать. Кто знает, быть может, Регард уже добрался до Йефиалии, и жить Свермиру осталось недолго. Верлена поняла все без слов, опустила капюшон и, подняв голову, улыбнулась своей невозможной улыбкой. Стражники замерли, а потом исчезли. Мы слышали грохот их шагов. Они торопились вниз, обгоняя друг друга.
Появившись внизу, сняли шлемы, как один, пригладили волосы и с одинаковыми улыбками устремились к Верлене. Дело оставалось за малым - пустить в ход чары.
Я не слушала разговор, а мысленно перебирала возможные пути в Йефиалию, пытаясь навскидку определить самый короткий. По Полотняному Тракту я буду добираться до столицы около трех дней. Это слишком долго, к тому же, мне придется миновать не один город, хоть и небольшой. А это значит - привлечь внимание. С Верленой мы расстанемся уже здесь, на границе, и помочь мне она не сможет. Если же выбирать пути в объезд города, я потеряю драгоценное время.
Был и другой путь. Но о нем даже думать страшно, ибо там - ловушка на ловушке. Наставницы говорили, у меня врожденное чутье на них. Но теперь, спустя столько лет вдали от дома, боюсь, я лишилась этого дара, и непременно попадусь. Впрочем...
Мысль оборвалась, когда я почувствовала: на моем предплечье сомкнулась рука. Я подумала, что это Верлена. Но когда я повернулась, увидела стражника. Он почему-то уже не улыбался. Бросив беспокойный взгляд на разбойницу, сдержала испуганный возглас. Ее держали двое.
Кажется, наш идеальный план провалился...
***
Темно, сыро, из угла доносится мышиная возня. Ни единого окна и липкий страх, ползущий по спине. Это сон. Нескончаемый кошмарный сон. В Йефиалии было принято зажигать благовония и окуривать ими комнату перед отходом ко сну. Злые духи тогда покидали дом, и можно было не бояться, что они нашепчут на ухо гадости и нашлют дурные сны.
А что делать, если я не сплю и вижу кошмар?
Хотелось бы рассказать, как Верлена отвлекла стражников, а те, поверженные ее красотой, вручили ей ключи от всех Врат. Хотелось бы описать, как лихо я проскакала по Вафали-рейн три дня и три ночи, как дерзко ворвалась в Йефиалию. Хотелось бы похвалиться, как одним движением я раскидала стражу у тюрьмы, как спасла Свермира и как мы ускакали на рассвет.
Но увы. У нас не получилось. Должно быть, я и Верлена играли недостаточно правдоподобно.
У ворот мне надели на голову мешок и повели в неизвестном направлении. Об остатке того дня я не помню ничего, кроме звуков собственных шагов, холодного пота, стекавшего по лицу, и панического ужаса перед неизвестностью. Куда меня привели, я не знала. Мешок сняли лишь в маленькой темной холодной комнате без окон и с решетчатой дверью. Не били, не пытали. Скучающий мужчина средних лет с плешью и ужасающим шрамом через все лицо задавал странные вопросы вроде того, когда я в последний раз видела отца и как зовут мою троюродную бабку. Скрестив руки на груди, он прислонился к массивному дубовому столу, за которым старичок пытался совладать с пергаментом, пером и собственными трясущимися руками.
Этот человек пугал. Не столько внешностью своей, сколько мороком тайны, что его окутывал. Он знал обо мне все: имя, биографию, даже мои оценки за все время учебы в Йефиалии. Я же не знала о нем ничего. Впрочем, стоило ли предавать этому значение? Теперь, когда я так вляпалась...
По наивности своей я не догадывалась, откуда могла знать стража о моей личности. Меня больше беспокоило, почему рядом нет Верлены. И когда поток вопросов ко мне иссяк, я отважилась задать тот единственный, что мучил меня.
- А Верлена?.. Женщина, которая была со мной...
Допрашивающий посмотрел на меня недоверчиво. В серых, как сталь, глазах, мелькнуло нечто похожее на сочувствие.
- Странно, что ты о ней спрашиваешь.
Сомнение и дурное предчувствие во мне подняли змеиные головы и зашипели.
- Она тебя к нам привела.
Я непонимающе моргнула, а потом бессильно уронила голову на руки. Какая же я дура!
Кое-что в мире никогда не меняется...
В Йефиалию я все же отправилась, но уже под конвоем. Ехала верхом, с привязанными к седлу руками. Впереди и сзади, а так же по бокам находилась вооруженная охрана. Одно резкое движение, одна малейшая попытка ускорить шаг лошади, ткнув ее в бок пятками - и мне конец. Все были очень вежливы, что меня немало удивило. но спокойно и твердо сообщили, что если я буду плохо себя вести, церемониться со мной не станут, будь я хоть трижды благородной по крови.
Этот, со шрамом, ехал чуть позади справа, и мне казалось, всю дорогу сверлил мою несчастную больную спину взглядом.
Мимо проплывали знакомые с детства пейзажи - крохотные деревеньки с аккуратными чистенькими домиками, сосновые леса и дубовые рощи, поля, засеянные пшеницей и заросшие ромашками, луга, где пасся скот и дремали в высокой траве пастухи. Все было таким родным. Но в то же время меня не покидало ощущение, что все воспоминания, всплывавшие при виде этих картин, принадлежали не мне.
Зачем же я вообще во все это ввязалась? Зачем помчалась спасать того, от кого мечтала сбежать? Должно быть, вы думаете, что никогда бы такого не сделали. Весь вы - человек здравомыслящий, не совершаете глупых ошибок и считаете каждый свой шаг. В самом деле? Проверьте, живы ли вы еще.
Любила ли я Свермира? О нет, я так не думаю. Столь глубокие и сильные чувства не родятся так быстро. Что же я к нему испытывала?
Благодарность. Остановив мою повозку, он спас меня, возможно, сам того не ведая.
Сочувствие. Что бы ни толкнуло Свермира на извилистый путь, что бы ни сделало его таким, какой он есть, У него была своя история и ноша, которую на него возложили, должно быть, против воли.
Да, наверное, мне хотелось его оправдать, докопаться до правды, которой - кто знает - я бы наверняка не отыскала. Умрет бывший главарь разбойников или нет - я бы хотела запомнить его таким - не жестоким головорезом, но благородным разбойником, вынужденным отвергнуть все существующие законы. Человеком чести, за каждым поступком и каждым решением которого стоит веская причина.
Мне так хотелось, чтобы дракон обернулся принцем. В конце концов, после стольких испытаний Вильгельмина Эльмьери дель Асквель заслужила мало-мальски сказочного чуда.
***
Есть вещи, которые просто нужно вытерпеть. Сцепить зубы, закрыть глаза, успокоиться и подождать, когда случится то, что должно. И все это время мысленно утешаться мыслью, что вот-вот все закончится.
Целыми днями мы ехали, останавливаясь лишь для того, чтобы напоить лошадей. Ночью разбивали лагерь, и, отдохнув немного, с рассветом продолжали путь. Вечерами мне было особенно паршиво.
- Вы совсем ничего не едите, - прорвалось сквозь туман моих мыслей.
Я скосила глаза в сторону. Мужчина со шрамом сидел рядом, держал в руке миску с кашей и ложку и смотрел на меня так же бесстрастно, как и в той темной комнате без окон. Эмоции на этом изуродованном лице отражали только стальные глаза. Интересно, что же с ним случилось?.. А впрочем, нет, неинтересно.
Мужчина со шрамом доел, встал, потянулся.
- Еще осталась еда в котле, - сказал он как бы между прочим.
Отвечать не хотелось. Не было сил выдавить из себя хоть слово. Я отвернулась и уставилась в огонь. Он больше не навязывался.
Следующий день походил на предыдущий, как брат-близнец. К вечеру я не чувствовала ног, а поясница болела так, что хотелось от нее избавиться. Полулежа, облокотившись о бревно и стараясь расслабиться, я старательно отгоняла навязчивые мысли, настойчиво осаждавшие голову.
Чтобы хоть как-то отвлечься, я изучала мужчину со шрамом. Имени его я так и не узнала, и дала ему кличку Меченый, чтобы звать про себя хоть как-то. Он вряд ли был привлекателен даже до того, как получил жуткое "украшение". Обычный мужчина, ничем не выделяющийся. Какой-то... серый, как и его глаза. Седина уже посеребрила виски, но я догадывалась, это вовсе не от возраста, как и морщины. Отчего-то я его совсем не боялась, хотя и чувствовала нутром, что он совсем не так безобиден, как кажется на первый взгляд. Безобидные люди отчего-то мне на пути не встречались.
Скользя взглядом по его спине, я невольно вспоминала Свермира. Они были совсем не похожи, но в них чувствовалось что-то общее. Оба - воины. Уверенные в себе, сильные, бесстрашные.
Мне почему-то казалось, что у Меченого не такая изломанная жизнь, какая была у меня. Истинные люди чести этого не заслуживают. Подобное наказание полагается таким, как я, путающим друзей с врагами, добро со злом, а доблесть с подлостью. У него, должно быть, где-то семья, красивая жена и куча детишек.
Меченый разговаривал с одним из моих охранников. Можно было не опасаться, что он заметит мой взгляд. И я так крепко задумалась, рисуя в воображении картину идеального мира Меченого, что лишь спустя некоторое время поняла, что мы смотрим друг другу в глаза. Сталь волновалась, отражая целую гамму чувств, которая меня не интересовала. Я отвернулась, чувствуя неловкость, стыд и злость.
Я почти не спала, а поесть себя заставила всего два раза за три дня. На рассвете четвертого мы прибыли в Йефиалию.
Город, в котором я училась, встретил хмурым небом, грозой и проливным дождем. Перед самым въездом Меченый пересел на мою лошадь и укрыл своим плащом. Расправляя складки на нем, он спокойно пояснил:
- Город уже знает о вашем прибытии. И жаждет отмщения. Вам лучше не попадаться на глаза толпе.
- За что? - прохрипела я и с удивлением поняла, что за четыре дня заговорила впервые.
- За близких, которые погибли от рук разбойников.
- Я никого не убивала, - зло ответила я.
Это была, конечно, неправда. Но едва ли Лария или тот задира из трущоб Зеленроя имеют какое-то отношение к простому йефиальскому люду.
- Вы не понимаете? Этим людям плевать.
Я понимала. Для всех обозленных людей, пострадавших от злодеяний разбойников, я - живое воплощение убийцы их близких.
Но почему я?
- Они закидают вас камнями раньше, чем мы доберемся до Тихой Пустоши.
- Меня отправят в тюрьму? - бесстрастно спросила я.
- А как вы думали? Мы не варвары. Вас будут судить. Казнят или нет - решит Совет.
Для меня это ничего не меняло. В Совете мои наставницы. Которые наверняка ненавидят меня за то, кем я стала. Поблажки от них ждать было бы глупо.
Город мы миновали без происшествий. Я почти ничего не видела, кроме булыжника под копытами лошади. Столица Вафали-рейн без преувеличения стоит на костях. Лошадиных, драконьих, людских. Мощеные улицы - одно большое надгробие на их могилах. Будучи подростком, я боялась до смерти ходить по этим мостовым, думая, что духи на меня обозлятся, ведь я проявляю таким образом неуважение к мертвым.
Тихая Пустошь стояла в нескольких драконьих шагах от Йефиалии, в горах под названием Хребет Семерых, в честь последних Великих драконов, у самого моря Фах-рейн. Дорога туда заняла остаток дня. Мы поднимались все выше, и мне начало казаться, что Хребет - не горы вовсе, а лестница в небо. Вот-вот мы скроемся в облаках, а потом из ниоткуда появятся врата Лучшего из Миров.
Но потом узкая горная тропа стала уходить вниз, и я увидела высокие башни самой зловещей тюрьмы во всей Иниармарии в багровых лучах заката.
Вот он, мой новый дом. Последний.
***
Меня втолкнули в камеру.
- Мы еще встретимся, - сказал Меченый и ушел, оставив меня один на один со своими страхами.
Без него я почему-то сразу почувствовала себя брошенной, уязвимой, беззащитной. Всю дорогу до тюрьмы мы ехали на одной лошади. Я чувствовала за спиной тепло, уверенность и защиту, будто позади меня не сидел человек, а стояла каменная стена. На некоторое время у меня возникло обманчивое впечатление, будто все хорошо.
И этот запах... Все мужчины пахнут по-разному. Но не каждый - так приятно.
Я стояла посреди клетки, обхватив себя руками и стараясь унять дрожь. Совсем рядом я услышала шорох. Повернулась и обомлела. Черные волосы, прежде всегда собранные в косу, были растрепаны, одежда превратилась в лохмотья, руки изранены. Похудевший, будто высохший оборванец - я с трудом узнала в нем своего мужа.
Нас разделяла лишь решетка.
Впившись в железные прутья онемевшими пальцами, я вперила взгляд в спину разбойника. Он стоял у маленького окошка, расположенного под самым потолком. В нем не было даже решеток. Злая ирония. Выбраться через него не смогла бы даже я. А если бы мне и удалось протиснуться через столь крохотное отверстие, меня бы ждала быстрая и болезненная смерть на прибрежных камнях. Мы находились в десятке драконьих шагов над морем.
У меня задрожали губы, и я до крови прикусила их. Боль высушила подступившие к глазам слезы.
Увидев меня, Свермир, казалось, даже не удивился. Будто ждал меня все это время. Он подошел и накрыл мои пальцы своими ладонями.
- Не бойся, - сказал он.
- Почему ты мне не сказал? - выдавила я, задыхаясь от застрявшего в горле кома. - Почему скрывал все это время?
Он не задал ни единого вопроса. Понимал, о чем я спрашиваю.
- Думал, если ты будешь думать, что это я во всем виноват, станешь меня ненавидеть. Это сильное чувство. Оно позволило тебе стать сильнее. И это было не так больно, как знать правду...
"Я хотел оградить тебя от этого..." - слышался мне голос отца.
Мы так и держались за руки, пока за Свермиром не пришли. Он улыбнулся и велел мне не плакать. И я держалась. Ровно до того момента, как стихли его шаги. Тогда я упала на холодный грязный пол своей камеры и забилась в поначалу беззвучных рыданиях, с каждым мгновением набиравших силу. На мои звериные вопли сбежалась охрана. Но меня не могли остановить ни крики, ни угрозы, ни болезненные тычки палкой сквозь прутья. В конце концов, меня оставили в покое, бросив дьявольски человечное: "А, баба! Перебесится..."
Я успокоилась, только когда не осталось сил и слез. Тогда я уснула с мыслью, что скоро придет и мой черед расплачиваться... Теперь, когда битва проиграна, я не видела для себя другого пути. Не хотела видеть.
Проспав весь день, я проснулась только к вечеру. Через крохотное окошко пустой свермировой камеры я видела постепенно темнеющее небо. Всего кусочек, но и этому я была рада. Где-то там была свобода, которую ни я, ни он, больше не увидим.
Всю ночь я провела в раздумьях, время от времени давая волю рвущимся слезам. Едва обретя Свермира, я его потеряла. Если бы я знала все с самого начала...