Петрович аккуратно стряхнул на газетку остатки космической пыли. Протуберанец понимающе обдал его радиацией Солнца, подтянувшись к пухлой папиросе. Туманность Ориона распласталась посреди комнаты, спустя несколько минут. Завихрения галактик пробуждались тут и там, когда от костра ввысь стреляли снопы искр. Ярко-желтые вспышки утопали в сигаретном дыме, исчезая там, как кометы в духоте атмосферы.
Петрович криво усмехался, глядя на звездный дождь, стекающий по стеклу. От его шума внутри скромного убежища становилось особенно уютно. Стряхивая остатки пепла в черную дыру, вырезанную из пивной банки, он кивал в такт орбитальному шуму Юпитера. И пусть никакого такта там и в помине не было, именно движения Петровича порождали в хаотичном наборе щелчков нечто человеческое.
Сквозь дыру в потолке можно было без труда рассмотреть безгранично глубокую синь космоса. Чернеющие куски арматуры, о которые когда-то вспорола брюхо капсула разумной жизни, покрылись инеем. Там было очень холодно, даже дым и тепло костра не могли отогреть бездушное железо.
Иногда Петрович позволял себе открыть ржавый иллюминатор, чтобы зачерпнуть горсть алмазов, тающих в его ладони. Он мог бы одарить ими каждого человека на далекой-далекой Земле, но сокровища исчезали слишком.
Придирчиво осмотрев свой желтый ноготь, Петрович очистил им марсианскую породу с зубов. Густая слюна на мгновение застыла на пыльном полу, после чего свернулась в грязный кокон, подобно встревоженной улитке.
В этом космическом безвременье хорошо было только одно - ни одно из светил не указывало тебе, когда спать. Не отсчитывало твои дни, не заставляло прятаться в картонной коробке по ночам. Закинув руки за голову, Петрович присмотрелся к Конской Голове. Кажется, та кивала на его умиротворенные мысли...
Бетонный шар мчался по орбите Млечного Пути, неся в своем чреве абсолютную пустоту. Кто-то внутри нее закашлялся от дыма. Кто-то, владеющий разумом, познавшим, что такое в действительности пустота. И в каких системах измеряется ее абсолютность.