Аннотация: К юбилею записи альбома Джона Колтрейна A Love Supreme
Если бы Шекспир задумал написать эпическую трагедию на джазовую тему, то ее главными героями наверняка стали бы Чарли Паркер, Майлз Дэйвис и Джон Колтрейн. Примерно то же самое сделал бы и Достоевский, если бы ему пришла в голову сумасшедшая идея переписать "Преступление и наказание", как теперь говорят "в стиле джаз". Дэйвису, думаю, досталась бы роль эдакого беспредельщика-Свидригайлова, Паркер сыграл бы студента, прибившего топором старушку-процентщицу, а Колтрейн хорошо вжился бы в противоречивый характер Ивана Карамазова. Это персонаж из другого романа? Ну что ж, спишем такую небольшую оплошность на импровизацию. Шутки-шутками, однако в джазе, пожалуй, нет фигур, которые в столь выпуклой форме воплощали бы идею трагического существования музыканта в современном мире. Честно говоря, я даже немного сомневался, стоит ли включать сюда Майлза Дэйвиса. Но потом мне показалось, что Паркеру с Колтрейном в этой трагедии как-то неуютно вдвоем, ну и добавил Дэйвиса к этой компании.
Каждый из трех названных музыкантов трагичен по-своему. Траектория их трагического пути, как мне кажется, определена конфликтом между музыкой и реальностью. В биографии Паркера это противоречие обнаруживается особенно болезненно. Он всю жизнь живет с осознанием того, что ему нет равных. Эпизод с брошенной к его ногам тарелкой, как мне кажется, это один из джазовых мифов. То есть, я допускаю, что гений, нанюхавшись какой-нибудь дряни, может сыграть неудачно. Но поверить в то, что Паркер сначала играл плохо, а потом дорос до состояния непререкаемого совершенства, мне очень трудно. Это все равно что рассказывать историю о тарелке, брошенной к ногам Моцарта: никто не поверит, все знают, что Моцарт с самого раннего детства был гением. Так вот, Паркер, несомненно, понимает, что он избранный, что через музыку ему предоставлена возможность прикоснуться к некой особой реальности. Но смысла он в этом не видит никакого, к своему особому предназначению относится наплевательски, людей ненавидит, успех презирает. К тому же очень быстро находится другой способ расширить горизонты сознания и заглянуть в иную реальность. Паркер как бы назло всем выбирает именно этот путь и в конце концов уходит в иной мир навсегда.
Майлз Дэйвис, в отличие от Паркера, проходит чуть более долгую эволюцию. Он тоже знает, что природа одарила его с особой щедростью. И он довольно бережно относится к тому свету, источник которого находится в его душе. Но особых иллюзий не питает и вывести человечество из мрака не пытается. Просто освещает определенное эстетическое пространство, прочно на нем закрепляется и иногда позволяет некоторым одаренным с его точки зрения людям пересекать границу этого круга. Ко всему остальному миру относится с холодным презрением. Одним из тех, кого Майлз Дэйвис впускает на свою территорию, оказывается молодой Джон Колтрейн.
В отличие от Паркера и Дэйвиса, Колтрейн - романтик, гуманист и даже альтруист в какой-то мере. Я разумеется, не имею в веду конкретных фактов его биографии, и не собираюсь рассказывать истории о том, как в пионерском возрасте он переводил старушек через дорогу. Я основываюсь лишь на том, что нашло отражение в самой его музыке, легло в основу творческой эволюции. Если Паркер и Дэйвис всегда оставались собой, только внешность немного меняли в соответствии с духом времени (Дэйвис, прежде всего), то Колтрейн действительно прошел большой путь духовного развития. Он как будто верил, что музыка приведет его туда, где выход есть, где ему откроется нечто особое. Истина. Знание. Свет. И он шел по этому пути всю жизнь, поднимался все выше и выше и в результате настолько оторвался от всего остального музыкального мира, что практически потерял его из виду. Музыка Калтрейна невероятна. Его замыслы непостижимы. Его технический уровень недосягаем. И дойдя до этих вершин, музыкант понимает, что путь пройден, дальше идти нет смысла, там впереди пустыня, стена, бездна, и вот он один стоит в конце пути, но никакой особой истины здесь нет, нет знания, нет света... Часто говорят, что творчество позднего Колтрейна исполнено света и высокой духовности. Когда слушаешь его последние записи, полные боли и смятения, невольно начинаешь сомневаться, так ли это? Гораздо логичней предположить, что диссонансы и элементы хаоса появляются в его записях по иной причине: весь последний период творчества Колтрейна, примерно с 1965 по 1967 год - это зашифрованный рассказ о том, как он дошел до края и уперся в него, не обнаружив там самой цели долгого пути. Рассказ о том, что пришлось возвращаться назад, но на прежнем месте тоже не удалось обрести покой. На этом этапе Колтрейн постепенно расстается со старыми партнерами, и предпочитает им более молодых артистов - Фэрроу Сэндерса, Мэриона Брауна, Арчи Шеппа, Джуно Льюиса, Рашида Али. Все они в те годы считали себя авангардистами, ниспровергателями устоев и борцами с несправедливостью. Однако Колтрейну не было дела до их общественных и художественных амбиций. Просто резкий, вызывающий характер их музыки соответствовал расколотому состоянию его души, и в этой маргинальной компании он до конца своих дней рассказывал о том, как выглядит открывшееся ему "ничто".
В декабре 2009 года исполняется 45 лет со дня записи одного из самых необыкновенных альбомов в истории джаза. Я имею в виду A Love Supreme Джона Колтрейна. В этой работе он продемонстрировал всю мощь своего таланта, всю силу духовного порыва. По сути дела, это - последняя работа зрелого Колтрейна, которой он как бы завершает период долгого восхождения к вершине. Он чувствует, что ему остался последний шаг, но он еще не дошел до конца и пока не знает, что ждет его в конце пути. Лишь смутно мы угадываем в его музыке скрытую тревогу, туманное предчувствие того, чему суждено случится. Однако он верит в судьбу и готов сделать этот последний шаг, ибо, подобно шекспировским героям, прекрасно знает: чему быть, того не миновать.
Андрей Соловьев