Разрушение свободы.

     Зимняя  дорога  петляла   между   огромных   валунов   снега
собранного определенно хорошими мощными машинами. А  за  валунами
виднелись  крыши  небольших,  но  качественных  коттеджей  крытых
натуральной красной черепицей.
     -  Типичный  европейский   пейзаж,   посмотрите-ка,   и   не
подумаешь, что здесь так можно... - произнес  попутчик,  глядя  в
окно - полный хорошо одетый господин в хорошем пальто и  шляпе  -
он держал на коленях небольшой докторский  чемоданчик.  Маленькие
круглые очки в тонкой золотой  оправе  дополняли  это  докторское
впечатление. Он часто улыбался, даже когда говорил, но эта улыбка
была  скорее  профессиональным  приемом  или  инструментом,  как,
например, стетоскоп, позволяющий услышать сокровенное.
     - А вы, я так понимаю, его адвокат?  -  спросил  "доктор"  у
своего оппонента. Тот другой выглядел не так весело,  видимо  это
ему  профессионально  было  не  нужно,  а  нужно  было  выглядеть
солидно, достойно  или  как-нибудь  еще,  что  более  заслуживает
доверия, чем улыбка.
     "Адвокат"  едва  заметно  кивнул,  так   как   сложно   было
реагировать на  первую  реплику  от  незнакомого  человека  после
часового молчания, которое продолжалось от самой станции, где  их
встретили и без лишних слов усадили в лимузин. В  лимузине  кроме
шофера никого не было, так что двум пассажирам  приходилось  либо
молчать, либо пытаться затянуть разговор. Впрочем, и то и  другое
занятие для них было, в этой ситуации, одинаково мучительными.
     - Ах, простите, я кажется даже не представился, -  продолжал
свой монолог "доктор", - доктор  Кунц  -  сказал  он  и  помедлив
протянул руку для рукопожатия. Но "адвокат" будто не понял  этого
жеста, а может быть и не видел, так как сидел  полуприкрыв  веки,
или,  что  вернее  всего,   считал   свое   рукопожатие   слишком
драгоценным, а доктор, ничуть не  смущаясь  плавно  перевел  этот
жест в одергивание рукава - будто и не собирался он вовсе  никому
пожимать руку.
     - Я, честно говоря, - улыбнулся доктор,  -  и  не  собирался
никуда ехать. Более того, скажу вам,  я  вообще  редко  куда-либо
езжу. Ко мне ездят. А когда мне позвонили и назвали это место, я,
так обрадовался! Господи, думаю,  наконец-то  позвонил  настоящий
идиот! А то звонят все более  господа  достойные,  зашоренные.  Я
даже хотел с этим  человеком  поговорить  подольше  -  интересно,
знайте ли, какая у него там "виртуальная реальность" в голове,  а
он мне без лишнего цену назвал.  Два  раза  повторил  -  подумал,
наверное, что я идиот. Да, дорогой мой, да деньги вообще  ужасная
вещь...
     Снова разговор, если его можно таковым считать, остановился.
"Адвокат" не меняя позы еще более прикрыл глаза,  но  определенно
не заснул, так как заснуть в таком напряженном положении было  бы
физически невозможно, а развалиться, откинувшись на  внушительных
размеров сидение - означало бы выпасть из достойных рамок.
     Доктор Кунц же, напротив, не  зная  -  куда  приложить  свою
активность блуждал взглядом по внутренностям лимузина  в  надежде
найти лучшее применение своему вынужденному безделью.
     Сколько продолжалось такое бдение сказать  трудно,  учитывая
однообразный  дорожный  пейзаж  за  окном,  никоим   образом   не
обозначавший  течение  времени.  Словом  прошло   некоторое   его
количество, когда к полной неожиданности заговорил "адвокат".  Он
вдруг  открыл  глаза,  слегка  поморгал  -  будто   действительно
проснулся, но, что вернее, для него  "скрытый"  процесс  изучения
собеседника закончился.
     - Простите, мою  подавленность,  доктор.  Я,  очевидно,  был
слишком занят своими мыслями,  -  "адвокат"  даже  приподнялся  и
как-то сразу вытянулся от этого, - он протянул в сторону  доктора
тонкую белую ладонь, - Салем, - сказал он.
     Доктор с воодушевлением пожал протянутую руку и  с  радостью
подхватил разговор.
     - Ах, что вы - это же я  нарушил  ваше  уединение.  Так  что
простите в первую очередь вы меня. Я вот  тоже  так  -  все  хочу
как-нибудь серьезно поговорить с собой, да времени нет или мешает
кто или просто совестно. Да, времени совсем  нет,  знаете  ли,  -
развел руками доктор и тут  же,  сложив  их  на  своем  саквояже,
продолжил - Так вы адвокат?
     - Да как вам  сказать,  -  склонил  набок  голову  Салем,  -
считайте, что в данном случае адвокат.
     - То есть вы работаете еще кем - то? - интерес доктора,  как
видно был неискренний, а совершенно не обязывающий.  Доктор  всем
своим видом показывал свое желание просто поболтать.
     - Считайте что я юрист. Для краткости, - Салем позволил себе
криво улыбнуться одним уголком губ.
     - И широкого профиля?
     - Достаточно широкого.
     - И это хорошо? - спросил, но не констатировал доктор.
     - Что?
     - Ну, широкий профиль - это ведь, насколько  я  понимаю,  не
ремесло какое-нибудь, а искусство.
     - Вроде медицины? - показал пальцем на доктора Салем.
     - Вот-вот! -  хохотнул  доктор,  -  только  медицина  иногда
бывает, бессильна, а вот  в  юриспруденции  я  что-то  такого  не
встречал. Ну, вот скажите мне - что вы делаете, если  чувствуете,
что средства  ваши,  законы  то  есть,  бессильны?  Вы  -  так  и
говорите?
     - Закон бессилен. Пожалуй, так и говорим.
     - И отдаете бразды правления хаосу тогда?
     - Почему же хаосу - просто не применяем эти законы.
     - Так просто?
     - А  что  тут  удивительного  -  вы  же  не  станете  лечить
ревматизм бормашиной.
     - Ну, положим, от ревматизма есть другие средства, -  сказал
доктор, - хотя, бормашина... Впрочем, скажите мне все-таки,  если
нет средства, просто никакого, что тогда?
     - Тогда, наверное, ничего.
     - Не хаос?
     - О нет, только не хаос!
     - Свобода?
     - Пожалуй. Но мне  больше  импонирует  название  "отсутствие
ограничений".  Законы  ведь  хотите  вы  или  нет  -  всего  лишь
ограничения.
     - А нравственные законы - они, по-вашему, тоже ограничения?
     - Разумеется - все законы таковы.
     - А закон, провозглашающий  свободу.  Ну,  скажем, слова?  -
доктор снял  очки  и  принялся  их  протирать  красной  бархатной
тряпочкой, неизвестно откуда взявшейся в его руках.
     -  А  вы  внимательно  почитайте  такой  закон  -   сплошные
ограничения.
     - М-да - чувствуется у вас хватка - доктор снова взглянул  в
окно.
     Однообразный пейзаж  за  окном  слегка  изменился.  Коттеджи
попадались гораздо реже, но зато они были более внушительные. Это
уже и не коттеджи - а целые усадьбы.
     -  Более  дикие  места  пошли,   -   констатировал   доктор,
равнодушно глядя в окно.
     -   Не  такие  уж, я  думаю,  дикие  -  заметьте  дорога  до
асфальта расчищена, - ответил в тон ему адвокат.
     - Вы правы, состояние дороги внушает уверенность,  -  сказал
доктор, а потом произнес, - так  вы  считаете,  что  за  законами
начинается именно свобода?
     - Именно так, более того - законы создают ее.
     - Вы хотите сказать - не будь берегов - не было бы озера?
     - Что-то в этом роде.
     - Ну, положим, для берегов дело ясное, это их дело,  но  для
озера-то на какого ему эти берега, для обрамления?
     - Если хотите для обрамления - все ведь имеет границы и даже
шедевры - всегда подчеркиваются  их  обрамленьями,  вы  разве  не
замечали? -  парировал  адвокат,  поддерживая  разговор,  который
вместо  карманных  шахмат,  позволял  занять  время   в   иллюзии
полезности.
     - А что и "Монна Лиза" по вашему  без  обрамления  бы  и  не
смотрелась? Или смотрелась бы не так? А? А  где  тогда  шедевр  в
этой монне - в ней самой или же в ней самой с рамкой?
     - Думаете, загнали меня в угол? -  спросил  адвокат,  слегка
улыбнувшись  уже  двумя  уголками    губ,    -     вы,   любезный
доктор, просто слабо представляете - с чем связались.
     - С "кем", вы хотите сказать?
     - О нет, именно с "чем", - произнес адвокат обводя в воздухе
некую замкнутую фигуру, демонстрируя, очевидно, нечто большее чем
он сам - так вот, дорогой доктор, при отсутствии  рамок,  рамками
такими становится все что угодно - серые  стены  для  этой  вашей
монны, несчастный прибрежный город для этого вашего озера, а уж о
естественных рамках для свободы я вообще не говорю, не  дай,  как
говорится, бог никому...
     -   Понимаю-понимаю,   до,   так    сказать,    "физического
изнеможения",  -  это  вы  имеете  в  виду   под   "естественными
рамками"?
     - Если бы, ох если бы - сразу видно, что у вас  классическое
медицинское образование, а вот за рамками "физическими" есть  еще
рамки разума, который как жандарм с плеткой может эти  физические
и естественные рамки раздвинуть настолько..., а то и сломать их и
все в угоду свободе, заметьте.
     - Вас послушаешь, так свобода это сущее наказание и только и
надо, что запихнуть ее куда-нибудь, в какие-нибудь рамки.
     -  А  что  вас  удивляет,  я  же  и  строю  эти  рамки   или
восстанавливаю - как угодно, это мой хлеб, если хотите.  Вот  ваш
хлеб ваши методы лечения, уважаемый  доктор,  в   конце концов  у
каждого свои рамки, в смысле инструменты, -  сказал  адвокат.  Он
хотел сказать еще что-то, но лимузин ощутимо замедлил ход.
     - Наконец-то - произнес доктор полушепотом.
     Лимузин подъезжал к белой  каменной  ограде.  А  за  оградой
продолжался точно такой же лес и  из  далека  казалось,  что  эта
ограда просто построена зачем-то посреди леса. С первого  взгляда
возникало  впечатление,  что  она  представляла   собой   остаток
какого-то  древнего  строения,  которое  само  уже  сравнялось  с
землей. Впечатление не изменилось и при  приближении  -  неровные
потрескавшиеся белые кирпичи и казалось самой ограде осталось  не
долго, однако, стоило лимузину  приблизиться  -  ворота  бесшумно
распахнулись, так  что  не  потребовалось  даже  останавливаться.
Пассажиры всматривались в  окно,  пытаясь  разглядеть  что-нибудь
примечательное, но ничего им разглядеть не удалось. Ни  надписей,
ни указателей, ни даже  какого-либо  персонала,  очевидно  ограда
открывалась автоматически.
     Попутчики молчали.  Они  были  заняты  созерцанием  нехитрых
пейзажей за окном, стараясь, безуспешно приметить в них  хотя  бы
что-нибудь, достойное внимания. Лимузин тем временем углубился  в
лес,  посреди  которого  продолжалась   все   та   же   прекрасно
расчищенная дорога, которая стала более извилистой, но не чуть не
менее качественной.
     - М-да, - сказал доктор, - заповедные  места.  Отдохнуть  бы
здесь пару деньков.
     -  Не знаю - не знаю, - отозвался  адвокат,  -  я  вообще-то
предпочитаю отдыхать в известных местах.
     - Известных кому?
     - Мне разумеется, кому же еще. Я, знаете ли, долго  привыкаю
к новым местам, всегда подавляет эта обязанность привыкать...
     - К новым рамкам?
     - Может быть...
     Лес кончился и лимузин вырулил на небольшую  площадку  перед
домом.  Дом  напоминал  старинный  и  опять-таки  в  тон  ограде,
полуразрушенный особняк. В сочетании с  зимним  пейзажем,  скорее
можно было бы предположить, что этот особняк был сделан из  снега
в  угоду  детворе.  Однако  ветхость   его   была,   по-видимому,
действительно частью пейзажа, вполне продуманной и  вписывающейся
в стиль. Потому что при внимательном взгляде - все  что  касалось
"жизненно важных" атрибутов здания все было в  полном  порядке  -
блестящие тонированные окна, добротная дверь, расчищенные ступени
с бархатным покрытием  -  все  говорило  об  идеальном  состоянии
здания, несмотря на внешнюю ветхость.
     Лимузин, описав полукруг, остановился около ступеней ведущих
в здание и одновременно  с  этим  процессом  из  дверей  вышел  и
спустился вниз молодой человек  во  фраке.  Одежда  его  явно  не
соответствовала погоде,  однако  он  не  выказывал  не  малейшего
намека на  неудобство  от  этого.  Он  двигался  и  спускался  по
ступенькам степенно и плавно, видимо встреча гостей входила в его
обязанности. Лицо молодого  человека  выражало  только  намерение
встретить гостей, даже не вступая с  ними  в  беседу.  Однако  он
произнес, по-видимому, стандартную фразу для своей функции.
     - Добрый день, господа, будьте хозяевами нашего дома.
     На такое приветствие попутчики ничего не ответили. Доктор же
повернувшись к адвокату, сказал беззвучно.
     - Плохо у них тут дело, похоже.
     - А с чего вы взяли? - спросил Салем, так же тихо.
     - Почему не "гостями", а "хозяевами".
     - А что вам не нравится?
     - Унижаются...
     Молодой человек,  тем  временем, поднявшись  по  ступенькам,
открыл массивную дубовую дверь и  остановился,  пропуская  гостей
вперед. После зимнего холода, тепло  дома  показалось  попутчикам
ласковым одеялом или рюмкой хорошего  коньяку,  словом  тем,  что
неожиданно оказывается желанным.
     Прихожая    оказалась    довольно      большой.     Покрытая
мохнатым персидским  ковром,  окруженная  зеркалами,  мебелью  из
дорогих натуральных  пород  дерева,  натуральным  легким  запахом
цветов и еще чего-то вкусного и даже съедобного  она  производила
соответствующее добротное и натуральное же  впечатление.  Молодой
человек, пропустивший гостей,  не  зашел  сам,  а  закрыл  дверь,
оставшись, очевидно,  мерзнуть  на  улице.  Но  судьба  его  была
безразлична  определенно  всем,  включая  его  самого,  а   гости
остались посреди прихожей в полном одиночестве. Но  оставаться  в
таком положении им  долго  не  пришлось,  так  как  сзади  к  ним
заботливо подошли другие молодые люди, одетые точно  так  же  как
тот первый, приглашая  гостей  жестами  снять  пальто  и  активно
помогая им в этом, только что не расстегивая пуговицы.  Еще  один
молодой человек сделал  мягкую  попытку  забрать  у  доктора  его
багаж. Но доктор начал сопротивляться, бормоча, что-то вроде: "ах
что вы, не беспокойтесь...", как в этот момент гости услышали.
     - О нет, господа, это вам не нужно ни  о  чем  беспокоиться,
уверяю вас, - слова принадлежали человеку, который  спускался  по
большой изогнутой  лестнице  в  прихожую.  Человек  был  по  виду
средних лет, но волосы на голове его были совершенно  седыми,  из
чего следовало, что  это  все-таки  пожилой  человек,  но  хорошо
сохранившийся. Человек  был  одет  в  аккуратную  темно-малиновую
тройку и на галстуке, судя по блеску, заколка сверкала настоящими
бриллиантами.  Человек  излучал   радушие   и   чувство   давнего
знакомства,  однако  гости  были  уверены,  что  никогда   никого
похожего раньше не видели, -  здравствуйте  господа,  -  произнес
человек, протягивая гостям руку, - господин Кунц, господин Салем,
а я Зелинский, я ваш покорный слуга. Я  в  этом  доме  решаю  все
проблемы, хотя, в прочем у вас ведь пока нет проблем? Ведь так?
     Гости молчали, а Зелинский, подождав немного, продолжил:
     - Как вам, господа, наши места? Тихая обитель  -  не  правда
ли?
     - Да уж, пожалуй слишком тихая, - отозвался доктор.
     - О  не  беспокойтесь,  "уровень  громкости"  здесь  зависит
исключительно от желания хозяев.
     - То есть вас? - спросил Салем.
     - Нет, боже сохрани, я же сказал, что мы здесь ваши покорные
слуги, так что господа здесь вы. Прошу вас,  господа,  -  показал
Зелинский вверх по лестнице, - следуйте за  мной,  я  покажу  вам
ваши комнаты. О вещах не беспокойтесь - любая ваша вещь  будет  у
вас под рукой - когда вы пожелайте. Это наша забота и  принцип  -
закончил со скрываемой гордостью свою речь Зелинский.
     Компания поднялась по лестнице и свернула в длинный коридор,
вдоль которого были выстроены вазы с  миниатюрными  фонтанчиками,
на полу коридора лежал, как и везде мягкий ковер, так что, как  и
везде шаги были  совершенно  не  слышны.  Доктор  даже  слегка  и
намеренно топнул погромче, но не добился  результата.  Ничего  не
нарушило тишины. Только фонтанчики со своим журчанием.
     Следуя по коридору, гости наткнулись  на  морщинистую  худую
даму  в  черном  поблескивающем  вечернем  платье.   Она,   уютно
примостившись  между  двумя  фонтанчиками,  курила  сигарету   на
длинном мундштуке. Ее блуждающий взгляд говорил о  приближении  к
крайней степени опьянения. Зелинский, пройдя  мимо  дамы,  слегка
кивнул в ее сторону и учтиво произнес.
     - Госпожа Эльза, - и, не задерживаясь, прошел мимо,  за  ним
проследовали и гости, так же слегка кивнув.
     Дама, пустым взглядом упершись  вслед  проходящим,  невнятно
промычала.
     - О,  ор-рлы!  -  и  отвернувшись,  постучала  мундштуком  о
фонтанчик, стряхивая пепел.
     Пройдя  еще   несколько   шагов   по   коридору,   Зелинский
остановился.
     - Вот, господа, - сказал  он  и  указал  на  правую  сторону
коридора.
     Гости посмотрели туда же и были крайне поражены  увиденному.
На  двух  соседних   дверях   коридора   красовались   добротные,
выгравированные на золотистом металле  таблички.  На  одной  была
надпись "Доктор Р.Кунц", на другой "Адвокат С.Салем".
     - И  это  серьезно?  -  спросил  доктор,  указывая  на  свою
табличку.
     - Что? - устремил непонимающий взгляд Зенинский.
     - Вы думаете, что мы здесь будем так долго?
     -  А  это  как-то,  по-вашему,  определяет  длительность?  -
ответил Зелинский вопросом на вопрос и продолжил, - впрочем, если
вам не нравится, мы заменим надписи на бумажные.
     - Да нет... Почему же. Нравится...
     - Вот и чудно, - кивнул Зелинский, - располагайтесь господа.
Время кончается завтра.
     - Какое время? - тут же отреагировал Салем - и в голосе  его
отчетливо проскочило беспокойство и даже испуг.
     -  Время  нашего  с  вами  подопечного,  сударь,  -  ответил
Зелинский, - а вы что подумали?
     - Ничего я не подумал, - сказал Салем, - просто согласитесь,
как-то странно это звучит.
     - О, ничего странного, а тем более беспокойного в этом  нет,
господа мои, - убедительным тоном заверил Зелинский - И  особенно
не будет странного, когда вы познакомитесь  с  нашими  порядками.
Это вы найдете в ваших комнатах. Но сначала давайте договоримся -
когда я осмелюсь вам объяснить ситуацию?
     - Вы хотите сказать,  что  ее  еще  требуется  объяснить?  -
спросил доктор.
     - А вы хотите сказать, что вам понятно - почему вас, дорогой
доктор, пригласили сюда, предложив ваш годовой гонорар?
     - Признаться не совсем,  но  я  думаю,  что  по  медицинской
части?
     - В определенном  смысле,  -  ответил  Зелинский,  загадочно
улыбнувшись. - Так  что  господа  я  предлагаю  нам  встретиться,
скажем, после ужина, согласны?
     - А когда у вас ужин? - спросил Салем.
     - Извините, - ответил Зелинский, - совершенно забыл уточнить
- когда, господа, у вас ужин?
     Господа отчетливо растерялись. Но первым нашелся доктор.
     - А вы нам не скажете?
     - Я вам не скажу.
     - И по чему же?
     - Откуда мне знать, когда вы ужинаете?
     - Мы сами назначаем что ли?
     - Разумеется, сами, или вы предпочитаете рамки режима?
     - А если в восемь? Вас это устроит? - спросил доктор.
     - Меня устраивает то же, что и  вас,  господа,  -  слегка  и
учтиво кивнул Зелинский, - так в восемь?
     - Да, - подтвердил доктор и посмотрел на Салема.
     - В восемь, - отозвался тот.
     - Вот  и  славно  -  заключил  Зелинский  и,  развернувшись,
направился обратно по коридору.
     Гости проводили его  взглядом  и  им  ничего  не  оставалось
делать, как войти в свои именные комнаты.
     До ужина оставалось около полутора часов  и  гости  занялись
обычными занятиями после дороги.  Внутренности  комнат  особенным
ничем не выделялись. Заметно было,  однако,  что  рассчитаны  они
были на людей, привыкших к  комфорту.  Слегка  поразило  приезжих
необычайных размеров мягкое кресло - что-то, скорее среднее между
креслом    и     кроватью,      с      какими-то,     не    сразу
понятными  приспособлениями  у  головы  и   у   подлокотников   и
рассчитанное явно  более  чем  на  одного  нормального  человека.
Кресло располагалось перед огромным телевизором, оно могло, в  то
же время, поворачиваться в  одну  сторону  к  не  менее  огромной
кровати, также рассчитанной человек на пять и в другую сторону  к
большому окну с балконом, за которым ничего кроме  облаков  видно
не  было.  Неподалеку  в  прозрачном  шкафу  громоздились  книги,
журналы,  диски,  видеокассеты,  разномарочные   бутылки,  словом
практически все, что  могло  представлять  интерес  для  среднего
разумного представителя человеческой породы.
     С  другой  стороны  окна,  в  противоположность  телевизору,
размещался  большой  письменный   стол   со   всеми   письменными
принадлежностями и даже компьютером с  большим  плоским  экраном,
повешенным на стену. Кроме всего прочего на столе лежал  странный
буклет, который хотя и не сразу привлек внимание. Доктор,  ожидая
ужина и побоявшись  устраиваться  в  кресле,  присел  на  стул  и
принялся изучать этот буклет.
     На  первый  взгляд  он  ничем  не   отличался   от   обычных
гостиничных проспектов в номерах. На глянцевой обложке фотография
этого же здания с надписью. "Добро пожаловать, наши  господа!"  а
ниже более крупно  "Здесь  ваша  Свобода!".  На  второй  странице
крупно по средине было написано "Расписание занятий и режим дня".
"Так-так,  значит,  режим  все-таки  есть!"  подумал   доктор   и
перелистнул страницу. На следующей же странице ничего не было,  а
была пустая таблица означающая, что этот режим  должен  заполнить
сам гость. Только внизу  очень  мелкими  буквами  была  приписка.
"Стремитесь  удовлетворить  все  свои  желания,   иначе   вы   не
отдохнете!". Доктор фыркнул и  закрыл  надоевший  буклет,  но  на
обратной стороне было еще что-то написано и Кунц, не желая  того,
прочитал. Под заголовком "НО НЕ ЗАБЫВАЙТЕ" помещалось следующее:
     Правило 1. Вы можете делать все, что захотите.
     Правило 2. Вы ничего и никому здесь не должны.
     Правило 3. Когда  ваше  время  заканчивается  -  первые  два
правила перестают действовать.
     "Вот тебе на" подумал доктор. Как это ни  странно  последнее
правило было наиболее понятным для него. Кто может  спорить,  что
когда истекает срок - всякие удовольствия заканчиваются.  Гораздо
забавнее были первые два правила. Что означало  это  -  "все  что
захотите"? Это действительно все? Или у этого всего есть разумные
пределы? Впрочем, доктор решил в  этом  позднее  разобраться.  Он
сложил буклет и засунул его к себе в карман пиджака. Приближалось
время ужина и только теперь доктор вспомнил, что как, собственно,
этот ужин будет происходить - ему никто не рассказал. И тогда  он
решил испытать это "Правило 1.", а за одно  и  "2".  А  именно  -
плюхнулся в кресло, сложил ноги на небольшой столик перед креслом
и принялся ждать. "А вот не  хочу  я  выяснять  насчет  ужина"  -
самодовольно подумал он, поглядывая, однако, на часы.
     Наступило  ровно  восемь,  так  как  часы  доктора,   будучи
дорогими и разумными, проиграли  "гимн".  В  дверь  постучали,  а
затем она тут  же  раскрылась,  пропустив  в  комнату  столик  на
колесах, уставленный  многочисленными  салфетками,  декоративными
корзинками,  блестящими  боками  с  корочкой  вкусных   животных,
зеленью и вином. Столик двигался благодаря миловидной  девушке  в
наряде горничной, скромно смотрящей вниз. Когда  столик  закончил
движение - девушка подняла большие голубые  глаза  на  доктора  и
улыбнулась.  После  чего  она  показалась   доктору   не   просто
миловидной, а вполне более того.
     -  Ваш  ужин,  господин  Кунц,  -  произнесла  она  звенящим
голоском.
     - О, благодарю вас - не стоило так, наверное, -  пробормотал
доктор. Столик же подъехал к креслу и, оказалось, что есть с него
в таком положении вполне удобно.
     - Спасибо, - сказала горничная, улыбаясь  и,  развернувшись,
удалилась.
     Доктор посмотрел ей вслед,  но  не  решился  спросить  более
ничего. "Не хочу и все" подумал он и переключился на еду.
     Когда доктор окончательно  разделался  с  предложенными  ему
яствами - раздался отчетливый, ненавязчивый  и  очень  мелодичный
электронный сигнал, а потом знакомый голос проговорил:
     - Господин Кунц, это Зелинский, - голос шел откуда-то сверху
     - Да, да, - доктор  принялся  вертеть  головой,  разглядывая
стены - он не мог определить - откуда исходит  звук  и,  что  еще
более  странно,  как  это   Зелинский    определил   что  трапеза
окончена.
     - Я жду вас, господин Кунц, в гостиной - не волнуйтесь - вас
проводят.
     - Да, да - уже иду, - заторопился доктор,  на  ходу  вытирая
руки салфеткой.
     Он открыл дверь и слегка испугался, так как прямо перед ним,
за дверью, видимо давно стоял плечистый молодой человек во фраке.
Человек молча указал  вправо  по  коридору,  оставаясь  при  этом
неподвижным. Из чего следовало, что доктор должен пойти вперед  в
указанном  направлении.  Сопровождающий   сзади   слегка   смущал
доктора, но ничего не оставалось делать - по-видимому,  это  была
часть этикета обслуживания, а может быть еще чего-нибудь,  о  чем
только можно догадываться. Первые шаги доктор совершил  осторожно
- поминутно норовя изогнуться  назад,  чтобы  знать,  по  крайней
мере, правильно ли он идет, однако все его неуклюжие попытки были
пресечены репликой молодого человека.
     - Пожалуйста прямо, - больше молодой человек не произнес  ни
слова.
     - Прямо так прямо, - согласился доктор  и,  сложив  руки  на
животе, зашагал по коридору.
     Они шли в полном одиночестве  мимо  журчащих  фонтанчиков  и
вьющихся растений вдоль стен.  Не  было  слышно  звуков  шагов  и
вообще  каких-либо  других  звуков.  В  какой-то  момент  молодой
человек произнес.
     - Пожалуйста стойте.
     Доктор подчинился и, оказалось,  что  он  остановился  около
двери лифта. Куда они проехали на лифте - вверх или  вниз  доктор
не успел заметить,  а  может  быть,  следуя  правилам,  он  и  не
старался уже что-либо замечать или запоминать. Так  или  иначе  -
после лифта, пройдя еще некоторое расстояние по коридорам, Кунц и
сопровождающий его оказались  в  гостиной  -  очень  небольшом  и
уютном   холле,   обставленном   мягкими   пушистыми   и    очень
конфиденциальными диванами и освещенном несколькими свечами.  Там
уже находились Зелинский и Салем, причем Зелинский,  посмеиваясь,
о чем-то увлеченно рассказывал адвокату.
     -... а  она  ему  и  говорит  -  почему  у  тебя  ничего  не
получается за что бы ты ни взялся?
     - А он что же? - спрашивал Салем
     - А он ответил - что не хочет быть хозяином положения здесь,
представляете?  Он,  видите  ли,  не  хочет!  А  нам  что  делать
прикажете?
     - Я не помешал? - прервал беседу Кунц.
     - О, господин доктор, прошу вас, прошу!  -  Зелинский  обвел
широким жестом диваны - Свободен  -  затем  сказал   он   адресуя
это, очевидно, сопровождающему доктора.
     Молодой человек немедленно развернулся и  удалился.  А  Кунц
примостился на соседнем диване.
     Зелинский же тут же изменил тон.
     - Итак, господа, я надеюсь, вы догадываетесь о  цели  вашего
присутствия здесь?
     - Салем слегка кивнул, а доктор только пожал плечами.
     - Позволю себе уточнить, - продолжил Зелинский, не дожидаясь
ответов,  -  Вы,  господин  Салем  являетесь   адвокатом   одного
известного нам с вами лица.  Чтобы  не  будоражить  нашу  совесть
назовем его, ну скажем, господин Эн. Вы понимаете о ком я?
     - Вполне.
     - А вы, господин Кунц?
     - Да уж можно догадаться, - сказал доктор, показывая  руками
знак поклонения.
     - Вот и отлично, что мы друг друга понимаем, - констатировал
Зелинский,  -  но  есть  одна  проблема,  господа,  время  нашего
подопечного, который является, ну скажем так, отпрыском господина
Эн кончается завтра в восемь утра.
     - И для этого следовало вызывать нас? - спросил Кунц.
     - О нет!  Определенно  не  для  этого,  господа,  -  ответил
Зелинский,  -  обычно  проблемы  окончания  времени  у   нас   не
существует наши, назовем их, постояльцы  прекрасно  ориентируются
как во времени, так и в его окончании.  Они,  в  большей  степени
ведь  люди  организованные.  Некоторые  просто  молча  уходят   в
положенный срок, некоторые очень шумно, в хорошем смысле  -  всех
встречных одаривают сувенирами, визитными карточками и  поцелуями
на прощание. Случаев, таких как с нашим подопечным единицы. Но, к
сожалению, они всегда являются проблемой.
     - Но в чем же тогда проблема? - спросил Кунц.
     Зелинский будто не расслышал этого вопроса, а,  может  быть,
дальнейшая его речь и была ответом  на  вопрос,  потому  что  он,
откинувшись на спинку кресла, изобразив полную серьезность, начал
говорить:
     - Около месяца назад, совершенно неожиданно к нам  обратился
господин Эн - не устроим ли мы на время его младшего отпрыска. Мы
посчитали  такое  обращение  в  высшей  степени  лестным  и  даже
устроили  по  этому  поводу  небольшой  семейный,  так   сказать,
праздник. Сами понимаете, господа небожители редко заглядывают  к
нам. Чаще заглядывают, как  бы  это  выразиться  помягче,  жители
противоположного... И вот, когда к нам прибыл  указанный  клиент,
мы  его  пустили  по  обычной  программе,  обычным  правилам.  Вы
господа, надеюсь, успели ознакомиться с ними.
     - Да, признаться, не совсем я их воспринял, - ответил Кнуц,-
но об этом может быть позже.
     - Нет-нет, - возразил Зелинский, - именно сейчас, так в чем,
уважаемый доктор ваше "не совсем"?
     - Ну, например, что  означает  "Вы  можете  делать  все  что
захотите"?
     - Честно говоря, я даже теряюсь - как вам ответить, господин
Кунц, вы ищете какой-то тайный смысл в этом выражении?
     - А здесь есть еще и тайный смысл? - искренне удивился Кунц.
     - Так вот именно, что нет, уважаемый доктор,  я  вам  больше
скажу, что и явного-то смысла в этом нет. Это означает именно то,
что написано.
     - Извините, - вмешался Салем, - но любое  "все"  имеет  свои
пределы.
     - Разумные пределы - вы хотите сказать? - спросил Зелинский.
     - Да, а какие еще существуют пределы, по-вашему?
     - Наверное, те, которые наш подопечный устанавливает  сам  -
не всегда они, кстати и разумные.
     - А если он захочет совершить, ну скажем... -  Салем  слегка
растерялся, чувствовалось, что он  просто  не  может  представить
своим здоровым воображением ничего шокирующего, а потом,  видимо,
устав придумывать конкретные примеры выпалил, - преступление?
     - Захватить в заложницы  горничную!  -  воскликнул  Кунц,  в
отличие от адвоката не долго думая.
     - И что? - повернулся к доктору Зелинский.
     - И потребовать... - произнес Кунц менее уверенно.
     - Чего?
     - Скажем... Например, удовлетворение какое-нибудь.
     - Уверяю вас, господин  Кунц.  Все,  что  в  пределах  нашей
компетенции мы удовлетворим и без всяких захватов, но если ему  с
захватами интереснее, острее - что ж. Правила на его  стороне,  -
сказал Зелинский.
     - Но это же  преступление!  -  почти  возмущенно  воскликнул
Салем.
     - Преступление чего? -  спросил  Зелинский,  -  я  чувствую,
господин Салем уже записывает в "книжечку грехов"  наши  правила,
раз они так расходятся с законами. Но уверяю, вас,  наши  правила
не претендуют на закон, а тем более на  преступление  его.  Более
того, наши клиенты настолько стеснены нашими правилами, что  сами
не решаются ими воспользоваться. Это вообще такой маркетинг, если
хотите, господа.
     - А горничная? - спросил Кунц.
     - Это наши проблемы, - отозвался Зелинский.
     - Несчастная, - покачал головой доктор.
     Зелинский повернулся и в упор взглянул на Кунца.
     -  Дорогой  доктор,  -  вам  нравится  делать  больно  вашим
пациентам?
     - Так это, - явно не ожидая такого вопроса растерялся  Кунц,
- это ведь ради... ради медицины... То есть нет,  простите,  ради
выздоровления.
     - Нет, вы не уходите от ответа - нравится вам делать  больно
или нет?
     - Не знаю - мне скорее все  равно,  хотя  иногда  да  бывает
неприятно.
     - Вот  так  и  персоналу  нашему  иногда  бывает  неприятно,
дорогой доктор, только и всего - а иногда и приятно и даже очень.
Я вообще хочу заметить, господин законоисполнитель,  -  Зелинский
посмотрел в сторону Салема, - не  в  наших  интересах  держать  и
использовать персонал здесь против  воли,  найдутся  ведь  тогда,
сами     понимаете,  герои,  желающие  вскрыть  несправедливость,
начнутся погони, подкупы, дискредитации, устранения свидетелей  и
тому подобное баловство. А организация такого детектива  отнимает
слишком много времени и денег, так что мы  решаем  наши  проблемы
проще.
     - И на каком крючке вы держите ваш...  персонал?  -  спросил
Салем тоном следователя.
     - Да на них самих, господин адвокат.  Видите  ли,  они  сами
здесь хотят находиться, жаждут, даже и страдают иногда,  если  им
не позволяют находиться здесь. Просто кадры такие - ну  умеем  мы
их подбирать - нечего сказать.
     - А они что - все ненормальные? - спросил Кунц.
     - Почему же ненормальные. Вполне нормальные для наших норм,
- ответил Зелинский, - это, знаете ли, как за кулисами  театра  -
король прикуривает у нищего - и оба они нормальные  по  правилам,
не так ли?
     - Но, это в театре.
     - А у нас здесь, по-вашему - суровая правда жизни? Вы в этом
уверены?
     Кунц пожал плечами и ничего не ответил.
     - Да, так мы отвлеклись, господа, - продолжил  Зелинский,  -
так  вот  уважаемый  отпрыск  господина  Эн,  назовем  его,   для
краткости господин Эм.
     - Он тоже господин? - удивился Кунц.
     - А вы думали он кто? - спросил Зелинский.
     - А что он разве не ребенок?
     Салем при этом нервно хохотнул.
     - Вообще-то ребенок, в некотором смысле, если таковым  можно
считать тридцатилетнего мужчину.
     - О тогда, безусловно  -  прошу  прощения,  что  прервал,  -
сказал доктор.
     - Да сколько угодно, - отозвался Зелинский  и  продолжил,  -
так вот этот Эм повел себя  крайне  вызывающе  с  самого  начала.
Первые дни он сидел,  запершись  у  себя  в  комнате,  никого  не
пускал, только горничную для обычных процедур.
     Кунц раскрыл рот, но сказать что-либо не успел.
     - Потом, - продолжил Зелинский, - он три дня ходил за мной с
рассказами о том, что за ним должны вот-вот прийти какие-то  люди
или какие  то  службы.  Он  умолял  спрятать  его.  Мы,  конечно,
исполняли  его  просьбы.  У  нас,  знаете  ли,  есть  для   этого
специальные помещения в  подвалах,  есть  даже  большие  сейфы  с
минимальными удобствами, а для особых любителей и без удобств, но
это ему не помогало. Еще, через несколько дней, он  начал  гулять
по коридорам  забредая  наугад  в  комнаты  гостей  и  персонала,
предлагая  посочувствовать  ему.  Ему,   конечно,   кто   мог   -
сочувствовал. Потом же, он  на  неделю  пропал  на  нижнем  этаже
массовых увлечений.
     - Это где сейфы? - спросил Кунц.
     - Да как раз над ними - там  собираются  желающие  проводить
время в массе, так сказать - так что  неделю  он  провел  там,  в
самых, интересных местах.
     - И вы следили за ним? - спросил адвокат.
     - В  общем  да,  -  сказал  Зелинский,  -  мы  же  стремимся
удовлетворить любые желания, а  значит  должны  прислушиваться  к
каждому из наших подопечных.  Так  вот,  пройдя  через  все  наши
"круги", господин Эм вернулся к себе и снова заперся.  Только  уж
на этот раз горничную даже к себе не впускал.
     - Но он, я извиняюсь, как  тогда  мог  питаться?  -  спросил
доктор.
     - Вы, я вижу, доктор, все еще стеснены нашими  правилами,  -
улыбнулся Зелинский - видите ли, если подопечный не  хочет  -  он
может вообще не выходить из номера  и   не   впускать   никого  в
номер. Система питания также это учитывает.
     - Так что же он делал в своем  номере? -  спросил  Салем,  -
ведь, я уверен, вы знаете.
     - Эта информация конфиденциальна,  -  ответил  Зелинский,  а
помедлив добавил, - даже для вас, господин адвокат.
     - Он что там делал нечто ужасное? - спросил доктор.
     - О нет, - сказал Зелинский, - если бы так было - мы бы  вас
даже не вызвали.
     - А что же тогда - более ужасное? - крайне удивился доктор
     - Я же сказал - мы гарантируем  конфиденциальность,  как  на
исповеди, я вам вправе, господа, лишь сказать  -  почему  мы  вас
вызвали.
     - Так почему же? - почти в один голос спросили гости.
     - Понимаете, последние  два  дня  он,  как  бы  это  помягче
сказать, - замялся Зельнский, - он... не   то   что бы ничего  не
делает - его там, по-видимому, просто нет.
     - Может быть, он  вышел  опять  куда-нибудь?  -  предположил
Салем.
     - Не все так просто - в этом  случае  мы  бы  знали  -  его,
похоже, нет и, что более всего настораживает,  мы  не  знаем  где
он...
     - То есть вы его не наблюдаете в комнате?  -  спросил  Салем
напрямую.
     - Эта информация конфиденциальна, я  же  сказал,  -  ответил
Зелинский, покачав головой, - давайте остановимся на том, что  мы
предполагаем, что его там нет.
     - Так чего проще - давайте войдем туда, - азартно  предложил
доктор.
     - К сожалению, мы не можем, - ответил Зелинский, - на  двери
висит табличка "Не беспокоить", а пока  не  истекло  время.  Сами
знаете...
     - Маркетинг, - продолжил Салем
     - Святое дело, - утвердительно и грустно закивал  Зелинский.
     Доктор встал и прошел по мягкому ковру холла к  окну  плотно
закрытому шторой. Он приоткрыл штору в надежде заглянуть в  окно,
но ничего  у  него  не  получилось,  так  как  стекла  окна  были
совершенно непрозрачными.
     - Так уж может быть нарушить ваши правила, - предложил Кунц,
все еще делая вид, будто смотрит в окно.
     - А действительно, - подхватил Салем, - мало  ли  что  может
произойти - и потом правила на то и существуют, чтобы их время от
времени нарушать.
     - Давайте нарушим, господа, я согласен! - сказал Зелинский,
- войдем туда и выяснится, что мы, как бы  это  сказать  помягче,
были не правы. А завтра  будет  известно,  что  мы  не  выполнили
правила, а послезавтра от нашей обители останется  пустое  место,
найдутся, так сказать ревнители. Прецедент  ведь  страшная  вещь,
господа, это правила и даже исключения из  них  можно  обсуждать,
строить, оправдывать, а прецедент он разрушает  любые  правила  и
ничто, заметьте, ничто их потом не сможет  восстановить.  А  наши
правила слишком они дороги,  чтобы  вот  так  их  разрушить  ради
одного... случая.
     - Ну хорошо, - сказал доктор глядя на Зелинского, - допустим
вы, как представитель персонала туда не можете войти, потому, что
на двери  висит  табличка.  А  я,  как  ваш  гость  или,  как  вы
выражаетесь хозяин, могу, следуя правилам, вести себя как захочу.
Вот я и подойду к этой двери, потому что я  так  хочу  и  разорву
пополам эту табличку и войду туда - ваши  правила  позволяют!  Да
что я с вами говорю, - с энтузиазмом произнес  доктор,  -  вот  я
захотел и пошел! Всего доброго, господа!
     -  Пожалуйста,  пожалуйста,  господин   Кунц,   -   произнес
Зелинский с готовностью, - прямо по коридору шестая дверь.
     Доктор, повернувшись на каблуках, демонстративно  зашагал  к
выходу из холла, ожидая, в то же время, что  его  так  просто  не
отпустят. Внутренне  он  радовался  этой  маленькой  победе,  как
радуется мальчик, сумевший открыть  папин  стол.  Вот  радость  -
действуя по правилам - пренебрегать  ими.  Зелинский  же  молчал,
повергая  доктора  в  тихую  растерянность  -  так  ничего  и  не
произойдет? Только на пороге коридора Кунц вдруг услышал.
     - Уважаемый доктор, неужели вы думаете, что наши  сотрудники
отдыхают в других местах?
     Смысл вопроса не дошел до Кунца а потому  никак  не  изменил
его траектории. Когда же доктор удалился из холла, Салем спросил.
     - Он что так просто уйдет?
     - Он вернется, - уверенно ответил Зелинский.
     - Почему вы так думаете?
     - Во-первых, наш уважаемый доктор не хочет входить  туда  на
самом деле. Вообще-то я бы мог ему ничего не говорить - он бы все
равно вернулся. А во-вторых,  а  за  одним  и  в-третьих  -  наши
отдыхающие сотрудники имеют так  сказать  те  же  права,  что  и,
простите за каламбур, отдыхающие. Так что ничего у  нашего  гостя
не получится - просто он НЕ ЗАХОЧЕТ туда войти вот  и  все.  Ведь
наши сотрудники  ценят  наши  правила  и  искренне  не  хотят  их
нарушения.
     - Его остановят силой?
     - Если бы я сказал "не  сможет",  однако  я  же  сказал  "не
захочет", обратите внимание - в этом правила. Действия только  по
желанию.  Другое  дело  -  какие  это  желания  и   кто   о   них
позаботится.
     - Ваши отдыхающие сотрудники?
     - Совершенно необязательно. Среди обычного контингента  есть
так сказать ревнители ничуть не меньшие.
     После этих  слов,  в  холл  действительно  вернулся  доктор.
Ничего не говоря, он уселся на свое место и принялся  постукивать
пальцами по подлокотнику, выражая тем самым беспокойство.
     - Так я продолжу, господа, - сказал Зелинский, как ни в  чем
не бывало, - мы пригласили вас не просто,  чтобы  войти  туда.  Я
надеюсь, вы  понимаете,  что  мы  в  состоянии  это  сделать  без
чьей-либо помощи, когда  истечет  время,  а  пригласили  мы  вас,
скорее как официальных представителей, чтобы  зафиксировать,  так
сказать.
     - Что зафиксировать? - спросил Салем.
     - Факт, - ответил Зелинский,  -  юридический  и  медицинский
факт. Я думаю, вы понимаете.
     - Вы думаете - он там... - недоговорил фразу  Салем,  -  его
никто не перебил - он просто замолчал на половине фразы.
     - Мы не знаем - что "он там" - мы можем лишь предполагать. А
с  вашей  помощью,  господа  и  обезопасить  себя,  от   ненужных
юридических  и  медицинских  проблем  -  если  "он  там"  как  вы
говорите. Вот, собственно и все, что я хотел сказать.
     - Значит завтра в восемь, - подал голос Кунц.
     - Да, смею вас предупредить, - заметил Зелинский, ни минутой
раньше. Впрочем, вижу, я отнимаю слишком много времени,  так  что
господа...
     - А мое время - когда кончается? - спросил Кунц отрешенно.
     - Не беспокойтесь, вас  известят,  -  ответил  Зелинский,  -
больше вопросов нет у вас господа?
     Гости молчали.
     - Вот и отлично.  Позвольте  мне  проводить  вас,  прошу,  -
показал Зелинский на выход из холла.
     Кунц, а за ним Салем вышли, Зелинский последовал за ними.
     - Пожалуйста прямо, - сказал он учтиво.
     Проводив  гостей  и  осведомившись   о   времени   завтрака,
Зелинский откланялся и удалился.
     - Может зайдете, - предложил Салем доктору, кивая в  сторону
своей двери.
     - Спасибо не хочу, - ответил тот и скрылся за своей.
     "Правила  у  них"  -  пробормотал  доктор,  снимая  выходной
костюм. Он принял душ и завернувшись  в  бархатный  теплый  халат
вошел в комнату и плюхнулся в кресло. Под  рукой  оказался  пульт
управления телевизором, хотя доктор  готов  был  поклясться,  что
раньше он под рукой не оказывался.
     Вообще-то Кунц как  образованный  человек,  не  очень  любил
телевидение. Его всегда  что-нибудь  возмущало  -  то  навязчивая
интонация ведущих, то откровенная плоскость и даже  неграмотность
персонажей и сюжетов.  Доктор  всегда  подчеркивал  -  не  будучи
брюзгой, не мог никогда подавить возмущения.  Кунц  больше  любил
читать,   что-нибудь  откровенно-научное,  честное,  даже   когда
отдыхал. Но на этот раз истома, а также полная  уверенность,  что
ничего он не сможет найти достойного для  чтения,  заставили  его
оставаться  в  кресле.  Смерившись  с  мыслью  об   исключительно
зоологическом интересе  к  предлагаемой  информации,  Кунц  нажал
кнопку на пульте. Экран включился немедленно.
     На небесно-голубом фоне  в  напряженных  позах  сидели  двое
мужчин,  причем  один  более  пожилой  и  более  упитанный  сидел
совершенно неподвижно. Не видно было даже - как он открывал  рот,
а другой по-моложе, видимо, брал интервью у первого  -  улыбаясь,
дергаясь, перебивая и подкрепляя каждую свою фразу телодвижением.
"Боже - опять разговоры" - подумал доктор, но  все  же  попытался
вникнуть.
     - Мы уже приняли и принимаем и будем  принимать  проекты,  -
говорил пожилой, -  направленные  на  улучшение  содержания  дел.
Потому что содержание  определяет,  как  говорится,  смысл  и  мы
стремимся этот смысл показать с разных сторон разным людям.
     - Отчасти много устаревшего. Ведь так? - ухитрился  вставить
фразу тот, что по-моложе.
     -  Я  об  этом  и  говорю.  Несомненно,  роль   нашу   здесь
недооценить нельзя, ведь дела, как правило, заканчиваются...
     "Бред какой-то" - подумал доктор и переключил канал.
     Там в тропическом лесу мускулистый  боец  с  чумазым  лицом,
увешенный  военной  амуницией  медленно  чеканил  каждое   слово,
обращаясь к кому-то за кадром:
     - Идемте ребята! Покажем теперь  этим  грязным  ублюдкам  их
грязное место! - и, передернув что-то внутри  своего  снаряжения,
повернулся к зрителю задом и зашагал широкими шагами в джунгли, а
за ним поспешила порхающим шагом тонюсенькая блондинка в бикини и
тяжелой базукой за плечами.
     Кунц переключил канал, снова только помотав головой.
     - Омаров лучше готовить свежими, - вещал  прижимистого  вида
смуглый  старичок  в  полосатой  футболке  и  высоком   поварском
колпаке, уходящем  за  кадр,  -  берем  сначала  бутылочку  бордо
пятьдесят третьего или, если уж на худой конец, русской водки - и
выпиваем, - раздался организованный смех аудитории, - простите, -
улыбнулся широко повар, - и заливаем наших друзей...
     Кунц нервно нажал на другую кнопку.
     Там посреди, очевидно, небольшой  театральной  сцены  стояла
дверь. Был слышен неясный шорох. Никто ничего не говорил.  Вообще
ничего не  менялось.  Доктору  стало  интересно  и  он  продолжил
смотреть. На сцене по-прежнему закрытая дверь. Долго. Наконец  на
сцену вышел обросший молодой человек в лохмотьях и  уселся  перед
дверью на пол в глубокой задумчивости.  Он  сидел  в  такой  позе
тоже долго. Кунцу показалось, что прошло минут пять, хотя времени
он специально не замечал. Через некоторое время лохматый  человек
дернулся и пристроился перед дверью лежа на боку в  эмбриональной
позе. По его виду стало ясно, что он снова намеревается пребывать
снова нескончаемо.
     "Несчастные..." проворчал доктор и  выключил  телевизор.  Он
поблуждал глазами по  полкам  с  кассетами  и  журналами,  честно
пытаясь вообразить - как он проведет оставшееся до сна время. Как
ни странно, но после утомительной дороги и  вообще  привыкания  к
новому месту доктор не чувствовал себя утомленным. Так что просто
завалиться спать теперь для него казалось слишком  примитивным  и
бесполезным действием. Он считал  себя  более  достойным  высоким
занятиям.  А  именно - провести  вечер  если  не  с  пользой  для
интеллекта, то хотя бы с пользой для дела.
     Ублажая себя подобными мыслями, Кунц одел снова свой костюм,
так как не считал возможным  наряжаться  в  более  свободное.  Он
вышел в коридор и оглядевшись по сторонам не нашел никого. Доктор
вдруг подумал  -  а  для  чего  это  он  собственно  вышел.  Себя
показать?  Определенно  нет.  "Для  дела"  -   пробормотал   Кунц
спасительную причину. Конечно - что может быть достойнее.
     То  ли  благодаря  профессионально-хорошей   кратковременной
памяти, а может напряжению, не спадающему с  самого  их  приезда,
доктор отлично помнил - куда он должен двигаться.  "Шестая  дверь
по коридору от холла". Он шел стремительно и ему не встретился ни
один человек. "Уснули все что ли" думал он "а впрочем,  это  и  к
лучшему".
     Он спустился на два  этажа  вниз  и  через  некоторое  время
оказался в том самом холле,  в  котором,  наконец,  увидел  живое
существо. Это был плечистый юноша во фраке,  который  старательно
протирал все блестящие предметы бархатной тряпочкой,  не  обращая
на доктора никакого внимания. Кунц прошмыгнул, таким образом,  по
его мнению,  незамеченным  через  холл  и,  пройдя  по  коридору,
оказался перед заветной дверью.
     На двери  действительно  висела  табличка  "Не  беспокоить".
Доктор оглянулся и убедился, что по-прежнему нет  никого  вокруг.
Он еще  некоторое  время  постоял  в  нерешительности,  а  потом,
отважившись, протянул руку к табличке.
     -  П-простите  пожалуйста  -  это  т-тот   этаж?   -   голос
прозвучавший за спиной заставил доктора  даже  не  вздрогнуть,  а
окаменеть. Удивительно  было  то,  что  этот  голос  прозвучал  в
непосредственной  близости  от  Кунца,   хотя   тот   готов   был
поклясться, что никого в коридоре небыло. Еще более  удивительно,
что  голос  принадлежал  молодой  женщине  или  даже  девушке  и,
несмотря на легкое заплетание языка, был  довольно  мелодичный  и
приятный на слух.
     Больше всего доктор боялся, что обернувшись, он-таки  никого
не увидит. Поэтому он начал поворачиваться медленно всем корпусом
как памятник. К своему облегчению он увидел  -  кому  принадлежал
голос.  Он   принадлежал   весьма   привлекательной   девушке   в
обтягивающем черном брючном костюме увешенной золотыми  цепочками
и  другими  драгоценностями.  Ее  светлые  волосы   были   слегка
растрепаны и прикрывали открытые  плечи.  Она  стояла  в,  слегка
нелепой,   позе   подпирая   противоположную   стену   -    будто
прислушиваясь к звукам за этой стеной и, также нелепо и растеряно
рассматривала доктора. По блуждающему  взгляду  наш  профессионал
определил,  что  красавица  находится,  очевидно,  под  действием
какого-то допинга.
     Пока доктор молчал,  не  пытаясь  даже  ответить  на  вопрос
относительно "того этажа", девушка, остановив на  нем  блуждающий
взгляд, задала еще более конкретный вопрос.
     - А Макс где? - и склонила голову  набок  как  умная  собака
перед фотоаппаратом.
     Доктор все время помнил о своей цели, поэтому главная задача
у  него  в  данный  момент была как можно быстрее  отвязаться  от
неожиданной собеседницы. Поэтому, неопределенно махнув  вдоль  по
коридору, он ответил.
     - Посмотрите там.
      Но девушка не двинулась с места.
     - Макс с-сказал,  что  пойдет  в  месте  с-со  мной,  а  сам
потерялся! Или н-нет - это я потерялась! А вы тоже  п-потерялись?
- задала она очередной странный вопрос.
     - Н-нет,  -  тоже  заикнувшись,  только  и  смог  произнести
доктор. "Станешь тут нервным", - подумал он.
     -  Значит,  вы  не  потерялись!  -  заключила  девушка.  Она
оторвалась от стены и, подойдя к доктору, ухватила его под руку.
     - Вы проводите меня,  пожалуйста!  -  сказала  она,  перейдя
почему-то на шепот, - мне надо найти Макса.
     Вблизи от нее пахнуло дорогой  парфюмерией,  но  ни  как  не
алкоголем, из чего доктор сделал вывод,  что  она  находится  под
допингом более серьезным. "Этого еще не хватало"  -  почти  вслух
сказал он.
     - Вам нужно сейчас отдохнуть, а не искать никого,  -  доктор
помолчал, придумывая, как  бы  усилить  сказанное  и  добавил,  -
говорю вам как врач.
     - О - так вы доктор! - встрепенулась девушка, - Какая удача!
З-знаете, док, что-то у меня в ушах шумит - з-знаете - так ф-шшшш
- как волны! - это к чему? - она более прильнула  к  доктору,  но
скорее потому, что ей трудно было стоять.
     - Просто  вам  нужно...  -  "сказать  -  в  постель  или  не
сказать?"  засомневался  доктор,  но   произнес,   -   немедленно
отдохнуть.
     - А в-вы знаете - я тоже так думаю - у меня, наверное, шум в
ушах от музыки. Этот Макс прыгает как лось... Я ему  -  пойдем  в
медленный зал - а нет - ему подавай это  бу-бу-бу -  заводит  это
его, видишь ли.
     Девушка  потянулась  к  красному  уху  доктора,   вцепившись
ногтями в его рукав и снова перешла на шепот:
     - З-знаешь чего я хочу? Ч-чего я на самом деле хочу? Знаешь?
     Доктор молчал. Вернее он придумывал - как  бы  все-таки  ему
поскорее вырваться из этих цепких коготков.
     - Я хочу, - продолжала она,  -  никого  не  трогать!  -  она
сделала многозначительную паузу, ожидая,  очевидно,  восторженной
реакции слушателя. Но так  как  ничего  не  последовало,  девушка
пробормотала, - аплодисменты, ну... - так как и  после  этого  не
произошло никакого эффекта она продолжила, - это же так  здорово,
вы только представь, Макс, ведь когда ты никого не  трогаешь,  то
значит и ты не трогаешься! Фу. Правда Макс -  дурак  сначала  все
трогает, а потом говорит. Нет,  он  и  не  говорит.  Он  дурак...
Сначала...
     Доктор понял, что у пациентки,  очевидно,  началась  обычная
для такого случая, следующая  бессознательная  фаза,  а  поэтому,
пока  не  стало  совсем  поздно,  перешел  к  более   решительным
действиям. А именно: оторвал ухватившие его лакированные  коготки
и  установил  покачивающуюся  фигуру  в  направлении  "вдоль   по
коридору", после чего произнес медленно и отчетливо:
     - Идите прямо и там встретите Макса.
     Девушка близоруко прищурилась, всматриваясь в даль. "Очки бы
тебе" подумал доктор.
     - Правда там? - спросила она сомнительно.
     - Уверяю вас, там вы встретите все, что вам нужно.
     - Мечта! - отозвалась девушка, - и все там?
     - Все.
     - Тогда пошли, - сказала она  и  снова  схватила  Кунца  под
руку.
     - Нет уж увольте, - извиваясь как мог выпутывался доктор.
     - А в-вы разве не проводите меня?
     - Нет, у меня другие планы.
     Девушка уставилась на доктора и некоторое время молчала.
     - А  ты  сла-а-вный,  -  протянула  она  и  сделала  попытку
погладить доктора по лысине, но тот перехватил занесенную над ним
руку и вернул ее на место со словами.
     - Спасибо я знаю, а теперь прошу вас меня оставить.
     - Как жаль, - пробормотала девушка  и  к  удивлению  доктора
действительно направилась вдоль по коридору.
     Кунц стоял и  смотрел  на  удаляющуюся  фигуру,   но   решил
пока горизонт не очистится ничего не предпринимать. Этого  он  не
дождался, потому что и без  того  неуверенная  траектория  девицы
начала клониться в сторону и  определенно  скоро  бы  закончилась
столкновением с фонтанчиком у стены.  Такого  продолжения  доктор
никак не мог допустить, "еще покалечиться" подумал  он  и  следуя
гипократу, заспешил на помощь. Вместе с этим неизвестно откуда  у
него всплыла фраза "все просчитано..." - к чему она  всплыла,  он
не осознал и принялся исполнять почти прямые  обязанности,  придя
на помощь пациентке. Он приобнял ее как это делают с  больными  и
повел осторожно между фонтанчиков.
     - Вот и отлично, - бормотала девушка, -  то,  что  надо!  Ты
ведь хороший! Я знаю...
     - Где вы, ... остановились? - осведомился доктор.
     - Да где угодно! - не поняла вопроса его спутница.
     - Простите, я хотел спросить - где ваш номер?
     - Отлично! -  отозвалась  та  -  Там...  н-не  далеко,  -  и
помахала, показывая вниз. Они шли, покачиваясь, вдоль коридора  и
со стороны казалось, что строгий, но справедливый отец  провожает
после  вечеринки  свою   недостойную   переростка-дочь.   Коридор
закончился лифтом и не успела  наша  пара  подойти  -  двери  его
раскрылись, обнажая зеркальные внутренности.
     - Туда, туда! - почему-то с энтузиазмом воскликнула  девица.
Но доктору было  не  до  эмоций.  Его  мозг  все  искал  варианты
выхода.
     Не успели они войти в лифт, как девица уже нажала на кнопку.
Причем сделала она это настолько молниеносно, что доктор не успел
как-либо среагировать.
     Лифт двинулся и, как Кунц успел понять, помчался вниз. "Куда
это меня несет" - подумал он и почувствовал первый  раз  вечернюю
усталость, которой не было минуту назад, которая родилась  вместе
с  перспективой  бесцельного,  ненужного,  а  главное  совершенно
неоправданного  блуждания  неизвестно  где,  неизвестно  с   кем.
"Доведу ее до комнаты и все - и пусть разбираются сами"  -  решил
доктор.
     Когда лифт остановился, Кунц сразу понял, что это  "не  тот"
этаж, следуя терминологии его спутницы. Коридор был заметно шире,
а на стенах вместо фонтанчиков висели картины.  Причем  насколько
наш доктор разбирался в живописи - это были репродукции классиков
от эпохи возрождения до  импрессионистов,  однако,  приглядевшись
трудно было не заметить нечто общее во всех этих полотнах - они в
той или иной степени  изображали  голую  натуру,  преимущественно
женскую.  То  ли  подбором  репертуара   занимались   озабоченные
личности, то ли такова была вообще особенность классиков  -  Кунц
делать выводы не стал, а  влекомый  девицей,  стоявшей  на  ногах
заметно тверже, последовал к ближайшей двери.
     "Втолкнуть и бежать" - сконцентрировалась мысль в докторской
голове. Он уже  приготовился  к  именно  такому  движению,  когда
девица открыла дверь. А  за  дверью  оказался  небольшой  зал  со
столиками, словом нечто, напоминающее камерный ресторан.
     - Вот вам! - почему-то радостно выкрикнула девица и  втащила
за собой доктора.
     - Что вы - зачем! - вяло отбивался он, рассчитывая  все-таки
вырваться, но шансы его были равны нулю, так как откуда-то из-под
потолка в  лицо  ударил  желтый,  ослепляющий  луч  прожектора  и
загремела приветственная музыка.
     - А вот еще кто к нам пришел! - раздался усиленный голос.  В
противоположном  конце  зала  оказалась  небольшая  эстрада,   на
которой был втиснут небольшой  эстрадный  оркестр,  а  перед  ним
победно  расхаживал  конферансье   с   фотогеничной   улыбкой   в
отливающем золотыми искрами костюме. Конферансье держал  в  руках
радиомикрофон, а непосредственно за ведущим  топтались  несколько
высоких полуодетых фотомоделей в перьях. Вообще,  по-видимому,  в
разгаре было какое-то шоу и это шоу продолжилось непосредственно,
когда доктор со своей пациенткой вошли.
     - Это потрясающе, - выкрикнул  конферансье  и  действительно
слегка  затрясся  золотыми  бликами,  -   только   мы   говорили,
господа, о новом и вот вам пожалуйста - будто услышали  нас,  это
знак, господа - я по крайней мере считаю - знак свыше! -  победно
выкрикивал конферансье, а вы как считаете? - протянул он микрофон
к ближайшей особе в перьях, на что та от  неожиданности  невнятно
вскрикнула.
     - Вот именно! - заключил конферансье, -  а  теперь  попросим
наших гостей подойти. Просим, просим!  -  почти  приказным  тоном
обратился  он  к  посетителям,  сидящим  за  столиками.   Которые
послушно  принялись  аплодировать,  а  некоторые  помоложе,  даже
повскакивали   с   мест,   видимо,   шоу   предполагало    что-то
действительно интересное и даже важное для них.
     Девушка не отцеплялась и принялась тащить доктора к эстраде.
     - Пойдем - пойдем - ну что - ты такой упрямый! - покрикивала
она.
     Кунц упирался как мог, пока не  почувствовал,  что  спутнице
его спешат на помощь некоторые посетители.
     - Иди же! Иди! Не съедят! - послышались шутливые выкрики.
     Их подвели к конферансье и развернули лицом к публике.
     - Вот оно новое! - кричал конферансье - А все новое - хорошо
забытое старое! -  понизил  он  голос  и  подмигнул  в  зал.  Это
почему-то вызвало дружный смех.
     Доктор стоял, ничего  не  видя  после  прожектора  и  хлопая
глазами. Его подопечная игриво махала руками в разные  стороны  и
раздавала воздушные поцелуи. "Где я" - думал доктор.
     - Так, представимся, - сказал конферансье более спокойно,  -
ну меня представлять не надо - меня  и  так  все  без  исключения
любят, - он снова улыбнулся залу и снова вызвал смех. А  вас  как
зовут, мои дорогие? - спросил он, обращаясь к пришедшим и тут  же
себя перебил - Ах, впрочем, молчите, молчите! Я сам!  Сам  назову
вас!
     Первый  раз  доктор  выразил   удивление   и   взглянул   на
конферансье.
     -Так,  -  выпалил  тот,  -  наша  очаровательная  гостья   -
безусловно - э-э-э Принцесса! - зал зааплодировал. - Так,  а  наш
гость - да-а-а для принца крупноват - в зале послышались  смешки.
А для короля...
     - Мелковат! - выкрикнул кто-то с места  и  вызвал  очередную
волну смеха - но конферансье не отреагировал
     - А давайте-ка,  назовем  его,  кстати,  вы,  господин,  кем
приходитесь Принцессе? - и  конферансье  сунул  доктору  под  нос
влажный микрофон, - ну, кем? Папой, дядей, мужем, мучителем -  а?
Молчит наш герой, - заключил конферансье - или - о  нет!  Неужели
то чего я еще не знаю. Вот оно новое вот,  господа!  -  последнее
утверждение почему-то снова вызвало аплодисменты.
     - Итак, назовем-ка мы вас, э-э-э, -  прищурился  конферансье
на  Кунца,  как   портной-профессионал   снимает   мерки   -   не
притрагиваясь,  -  Папочка.  Согласны?  -  последний  вопрос  был
адресован отнюдь не доктору, что было  бы  естественно,  а  залу,
который разразился радостными возгласами.
     - Но позвольте! - попытался подать голос Кунц,  но  лишенный
микрофона его возглас потонул в общем шуме.
     - Итак, что наш Папочка нам покажет? - обратился со странным
вопросом конферансье и только тогда снова сунул доктору микрофон.
     - Я вам  не  папочка!  -  выпалил  доктор,  воспользовавшись
случаем.
     - А вы думаете,  я  об  этом  не  догадываюсь?  -  парировал
конферансье, - или вы  согласны  назвать  свое  настоящее  имя  -
духовно обнажиться, так сказать? Не даром я почувствовал новое! -
прогремел конферансье и снова протянул микрофон Кунцу, который не
знал что возразить.
     Тут "Принцесса", подпрыгнув к микрофону и  почти  прижавшись
щекой к щеке доктора, воскликнула:
     - Да он ха-ароший! Очень ха-ароший! - и фамильярно похлопала
доктора по плечу.
     - Сегодня ночь чудес - господа, - воскликнул конферансье,  -
Кто  из  вас  не  хотел  бы  добиться  такой  похвалы  из   таких
очаровательных уст. Но, моя принцесса, до вас очередь  дойдет.  А
до хорошего папочки уже дошла. Итак, что вы нам покажете?
     Кунц стоял с кислой миной на лице и  как  только  глаза  его
привыкли к полумраку стал просчитывать - за сколько  шагов  и  за
сколько секунд он успеет добежать от  сцены  до  выхода.  "Только
спокойно, а то эта свора кинется еще под ноги" думал он.
     - Да будьте вы свободнее! Расслабьтесь -  никто  же  вас  не
принуждает, папочка, -  на  это  утверждение  конферансье  доктор
снова отреагировал удивленным взглядом.
     - И нечему удивляться - мы же не просим ничего! Делайте  что
хотите! - восклицал конферансье. - Итак, что вы нам покажете?
     - Что? - спросил доктор.
     - Вот   это   уже    разговор!  Покажете  фокус,  расскажете
анекдот, пройдете на руках, разденетесь наконец - да что  хотите,
- подсказывал конферансье. И  в  этот  момент  в  голове  доктора
созрел план побега.
     - Я, я - расскажу, - пролепетал он.
     - Анекдот? - спросил конферансье.
     - Нет, - ответил Кунц.
     -  А  что  вы  тогда   расскажете?   -   искренне   удивился
конферансье.
     - Узнаете, - сказал доктор и протянул руку за микрофоном.
     - Мы все внимание, - ответил конферансье  и  неохотно  отдал
микрофон доктору. Первый пункт плана побега был выполнен.
     Кунц повертел микрофон в руках будто не знал с какого  конца
в него говорить, а потом принял позу, которую принимал на  редких
теперь симпозиумах - позу обещающую длинный рассказ и начал.
     - Я расскажу вам, господа, одну историю,  -  сказал  доктор,
сделал шаг по направлению к выходу и оглянулся, -  конферансье  в
отсутствие микрофона давал какие-то указания женщинам в перьях, а
Принцесса не сводила с доктора глаз и кусала почему-то губки  при
этом. Кунц продолжил свой рассказ.
     - Как-то давно. Очень давно. Триста пятьдесят  лет  назад  -
один молодой... - кто был молодой - публика этого заведения так и
не узнала, потому  что  доктор  приступил  к  реализации  второго
пункта плана побега. А именно: он оборвал свой рассказ внезапно и
в том месте, где ни кто не мог ожидать  и,  проявив  удивительную
резвость в несколько прыжков  покрыл  расстояние  от  эстрады  до
выхода. Конферансье что-то закричал, но лишенный  микрофона  крик
поглотился  всеобщим  возгласом  удивления.   Конферансье   начал
взмахивать руками, но эти жесты без слов были бесполезны.
     - Сидеть на месте! -  крикнул  как  можно  более  властно  в
микрофон доктор, а затем распахнул дверь и выскочил в  коридор  -
захлопывая за собой дверь, он все-таки успел заметить, как  толпа
начала  шевелиться,  поднимаясь,  как видно, в  погоню.  Тогда  в
оставшийся проем Кунц бросил микрофон как гранату и  окончательно
захлопнул дверь.
     Дальше пунктов плана не было и пришлось соображать на  ходу.
Очевидно, что так просто в коридоре поймать  немолодого  человека
не составит труда,  бежать  к  лифту  было  рискованно,  так  как
неизвестно - сколько его придется ждать.  Поэтому  доктор  выбрал
самую правильную стратегию - он пробежал  по  коридору  несколько
шагов  и  пропустил,  таким  образом,  несколько  дверей,  затем,
подбежав к очередной  двери,  не  долго  думая,  распахнул  ее  и
прошмыгнул в ее темное лоно.
     Там  было  действительно  темно  и  очень  тихо.  Там   было
совершенно не так как в первом  балагане  и,  что  самое  ценное,
вошедшего  там  никто  не  встречал.  Некому  потому   что   было
встречать.   В   полумраке   вдоль   стен   различались   мрачные
нагромождения вроде больших  плохо  обработанных  камней  -  выше
человеческого роста. Как  вскоре  убедился   доктор, - это  была,
конечно, бутафория, но очень хорошая бутафория. Глыбы  составляли
некое подобие мрачного лабиринта, через  который,  однако,  можно
было пройти без труда. Тем более, что впереди мерцал, хотя  и  не
ясный, но все-таки свет.
     Доктор, стараясь ступать как можно  тише,  пробирался  вдоль
глыб и с каждым  шагом  ему  становилось  яснее,  что  происходит
впереди. Там шло, видимо очень  серьезное  собрание.  По  средине
освещенной площадки стоял большой овальный стол, вокруг  которого
в разных позах восседали серьезного вида  личности.  Их  позы  от
долгого сидения    приняли    утомленно-расползшийся  вид,  какой
бывает у людей  застигнутых  мероприятием  большой  длительности.
Некоторые из них пили кофе, некоторые  курили,  словом  атмосфера
многочасового мозгового штурма была налицо.
     С одной стороны стола возвышался человек. Он не стоял  -  он
именно слегка возвышался над остальными, опираясь локтями в  стол
и водя круги карандашом в воздухе над  столом,  на  котором  была
разложена большая бумажная простыня - не  то  карта  не  то  план
большого  сооружения.  Человек  говорил.  Его   речь   отличалась
краткостью и конкретностью и не  содержала  пауз  и  затягиваний,
свидетельствующих об отставании скорости мышления от языка.
     - Это  произойдет  тогда,  когда  соратник  Миллер  отключит
электричество, - говорил человек,  -  соратник  Миллер  -  я  вас
попрошу повторить - что требуется от вас.
     С другой стороны  стола  встал  невысокий  плотный  человек,
застегнутый до подбородка в странный костюм - нечто среднее между
полувоенным кителем и пижамой.
     - Я, - отчеканил соратник, - спускаюсь в подвал  этого...  -
он на мгновение запнулся, подбирая слово.
     - Говорите "объекта", - подсказал председатель собрания.
     - Да, объекта - так  вот  спускаюсь  в  подвал,  нейтрализую
охрану подстанции и выключаю электричество.
     - Так, дальше что, - деловито спросил председатель.
     - Дальше,  -  растерялся  соратник,  -  дальше  ничего.  Жду
указания.
     - Нет - после того как отключите - что  вы  должны  сделать?
     Соратник  густо  покраснел,  рыская  глазами  по  кругу  как
двоечник у доски.
     - Последний раз повторяю   вам, Миллер -  дальше  вы  должны
уничтожить подстанцию, - председатель стал стучать карандашом  об
стол, - повторяю не просто выключить или даже сломать,  а  именно
уничтожить! Нам этого не нужно! А нужно будет - мы построим свою,
новую в сто раз лучше. Вы поняли меня? Повторите!
     - Уничтожить, - едва слышно проговорил соратник.
     - Так, садитесь, - махнул карандашом председатель.
     - Соратник Молдун - ваши действия? - председатель повернулся
к другому с виду интеллигентному  господину  в  хорошем  костюме,
шляпе и маленьких круглых непрозрачных очках.
     - Я, - только слегка приподнялся тот, - уничтожаю на объекте
продовольствие.
     - Неверно, - отозвался председатель, - хотя  уничтожать  вам
никто   не   запрещает,   поэтому    правильнее    назвать    это
регулированием, а еще  лучше  контролем. Помните,  что  мы  будем
вынуждены контролировать  и  население  объекта.  Помните  -  это
гораздо важнее чем просто уничтожать - необходимо  контролировать
или, по крайней мере, уничтожать с пользой. Вам понятно?
     - Так точно.
     - А теперь самое важное, - продолжал председатель и встал во
весь рост, - нам до сих  пор  неизвестны  данные  о  населении  и
этажности объекта и если этажность, в  конечном  счете,  роли  не
играет,  то  фактор  населения,  человеческий  фактор,   является
решающим и решать эту  задачу  будет  наша  группа  реагирования,
которой командует соратник Тинник.
     Рядом  с  говорившим  поднялся  маленький  и  юркий,  гладко
выбритый и стриженный под ежика человек в сером пальто.
     -   Ваша   задача,   соратник?   -   спросил    председатель
демонстративно.
     - Я тремя отрядами иду по этажам и обеспечиваю контроль  над
населением объекта.
     - Каким образом обеспечиваете?
     - Согласно инструкции - боеспособных мужчин  помечаю  белыми
крестами и направляю в распоряжение контролирующих этажи.  Женщин
детородного возраста помечаю синими кругами и направляю на нижний
этаж в распоряжение ответственных за ресурсы.
     - А как быть с другими  категориями?  -  тоном  экзаменатора
спросил председатель.
     - Пожилых людей независимо от пола помечаю белыми квадратами
и  оставляю  на  месте  для  обеспечения  умеренного  потребления
ресурсов.
     - Хорошо, а если,  положим,  вы  встретите  детей?  -  задал
председатель явно не подготовленный  вопрос.  На  что  отвечающий
после секундной паузы совершенно невозмутимо произнес:
     - Они ни под какую категорию не подпадают, значит,  особенно
нас не интересуют.
     - Пока, - подсказал председатель.
     - Пока не достигнут соответствующего возраста.
     - Хорошо, - сухо заключил председатель, - но помните в то же
время,  что  ваша  группа  будет  работать  непрерывно,  так  как
население есть текущий ресурс, подлежащий постоянному контролю.
     Председатель еще отступил на шаг от стола  и  принял,  таким
образом, еще более торжественную позу.
     -  Соратники,  я  обращаюсь  ко  всем  вам  без  исключения.
Помните, что наша задача, прежде всего, заключается в переменах -
тех переменах, которые  должны  произойти  и  неизбежны  с  нашей
помощью. Потому что дальше не  может  продолжаться  существование
подобного порядка вещей на нашем и на других  подобных  объектах.
Поэтому  перемены  стали  всеобщей  нашей  потребностью.  Да,  мы
намерены расширять и распространять наши  действия  до  пределов,
которые мы сами себе  установим.  Помните  о  нашей  идее  -  это
поможет  вам!  Жалость,  сострадание  к  противнику,  их  рождают
физические инстинкты, но идея всегда превыше.  По  крайней  мере,
потому, что она не зависит от инстинктов, а  у  настоящих  борцов
идея  подчиняет  себе  любые  инстинкты.  Наша  задача  огромная,
поэтому будем предельно дальнозоркими. Поэтому  следующим  этапом
нашей разработки предлагаю  обсуждение  дальнейших  действий,  то
есть после реализации планов захвата и контроля.
     - Какие могут тут быть дальнейшие действия,  -  сказал  тот,
что был в непрозрачных очках, - дальше все прозаично и буднично.
     - И снова вы ошибаетесь, соратник,  -  поправил  говорившего
председатель, - буднично - для тех, кто не  ищет.  Я  вам  точнее
скажу,  кто  не  сверяет  свою  жизнь  с  идеей,  а   подчиняется
инстинктам самосохранения. Я вам приведу два  примера.  Первый  -
наш объект достаточно велик по размеру, а  значит,  неизбежны,  я
подчеркиваю, не возможны,  а  неизбежны  очаги  сопротивления.  А
значит, работа будет адовая, соратники, потому что  сопротивление
есть тоже идея, которая не подчиняется физическим воздействиям.
     - Так что же тогда делать с сопротивлением? -  задал  вопрос
человек в сером пальто.
     - А борьба идей - что по-вашему? -  спросил  председатель  в
свою очередь, - борьба идей требует физических  жертв,  они  если
хотите, питают эту борьбу,  так  будьте  соответственно,  готовы,
обеспечьте ей это питание. А иначе  не  будет  не  только  борьбы
идей, не будет и самой идеи, нашей идеи, вы поняли меня?
     "Что же это за бред-то такой" думал Кунц,  едва  высовываясь
из-за бутафорской глыбы. "Они что - все сумасшедшие, или  они  на
самом деле готовят этот переворот?" - от последней мысли  мурашки
пробежали у доктора  по  всей  задней  стороне  тела.  "Интересно
администрация об этом знает или нет? А  может  быть  сообщить  об
этом пока не поздно куда следует?". Но желание сообщить  уперлось
в животный страх. "А если узнают, они? Узнают что я?  А  если  им
это все удастся? Чем тогда они  меня  пометят?  Боже  мой...".  У
доктора начало складываться убеждение -  пусть  уж  лучше  трижды
участвуют в дурацких шоу или упиваются до смерти или рассуждают о
спорте,  политике,  женщинах,  да  о  чем  угодно  -  набор   тем
беспределен - но только не это, не это....
     - И  второй  пример,  -  продолжал  председатель,  -  в  так
называемой будничной жизни самое страшное знайте что,  соратники?
Самое страшное  это  информация.  Именно  она  является  питающей
средой для любых идей, в том числе и чуждых. Поэтому  информацией
надо заниматься особо, так как ее избыток рождает хаос, а  тот  в
свою очередь новые идеи, а недостаток информации рождает  так  же
хаос как собственно все неорганизованное, а значит недостаток, по
сути,  то  же  самое  что  избыток.  Из  этого  следует  вывод  -
информация, которую мы  будем  распространять,  не  должна  нести
никакие идеи!
     - А нашу идею разве она не должна нести? - удивился один  из
соратников.
     - Я повторяю - н-и-к-а-к-и-е идеи не  должна  нести!  Потому
что поставьте перед нашей идеей знак "минус" и  вот  вам  другая,
чуждая. А молодежь в  особенности  любит,  ох  любит  эти  минусы
расставлять где придется. Поэтому условие одно - плотный поток, я
бы сказал даже  непробиваемый  поток  информации,  не  содержащей
идей. И пусть ставят в нем минусы - сколько хотят!
     Председатель закончил говорить и вернулся к столу.
     - Машенька, чайку бы нам!  -  послышался  неожиданно  резкий
блеющий   голос,   в   котором   не   было   ничего   общего    с
председательскими интонациями, однако это  говорил  председатель,
который присел на стул  и  расслабился.  Он  достал  из  бокового
кармана сигару и принялся ее кусать и раскуривать -  поза  и  тон
его приобрели явно отдыхающий от трудов вид.
     - А что, коллега Миллер - охотились вы сегодня? -  обратился
председатель к прежнему своему подчиненному соратнику.
     - Да нет - знайте, как-то не довелось, - ответил тот  -  тем
же тоном и так же приподнявшись как в "боевом" режиме.
     - Да вы сидите, мон шер, что же вы  прыгаете  как  этот.  О,
кстати, все забываю вам рассказать, -  оживился  председатель,  -
гулял я намедни утром по парку. Утром, батенька хорошо, а  воздух
и птички поют, хотя и морозно, снег кругом чистый даже жалко. Так
вот - хожу я, размышляю и  представьте-ка  -  вдруг  выскочил  на
дорогу  зайчик.  Не  поверите,  друзья  мои,  настоящий  живой  и
несмышленый. Посидел он, повертел ушами своими,  заметил  меня  и
поскакал. Так ведь нет, чтобы от меня, а на меня поскакал. Выбрал
он дорогу такую, значит. Ох, пожалел я тогда, что Миллера  нашего
с ружьем рядом не было. Да, в общем-то и без Миллера, ружье  хотя
бы. Курок спустить - не велика  наука.  А  морда  у  зайца  такая
хитрая, почуял подлец, что я его не возьму, поиздевался,  значит,
наплевал он мне в душу. Вот как. А, кстати, что мы будем делать с
животными - еще не обсуждали. Надо бы запланировать.
     Речь  председателя  прервало  мерное  цоканье  каблуков   по
паркету. Из темноты валунов вышла женщина в синем рабочем  халате
с золоченым подносом, уставленном чашками.
     - Пожалте, - произнесла она и принялась обходить соратников,
раздавая чашки.
     - А поесть ничего нет? - спросил один из них как можно тише.
     - Не велено, батюшка, - ответила женщина.
     - А вы, соратник  Молдун,  не  о  том  думаете,  -  вмешался
председатель в разговор, - еда - это вопрос стратегический и я бы
сказал идеологический вопрос. Как и все жизненно-важное - помните
об этом. А чаек это так, баловство
     - Да я что... Я только, - пролепетал соратник.
     - Постоянно помните об этом, - повторил председатель.
     Кунц решил, наконец, что смотреть на этот зверинец хватит  и
прошло достаточно времени, чтобы там, в  коридоре  его  перестали
искать. Так что очень осторожно он начал  пробираться  обратно  к
выходу. Странное свойство имел этот лабиринт,  такой  понятный  и
простой теперь при движении назад становился темным и запутанным,
казалось, что за это небольшое время или валуны кто-то переставил
или память со  светом  сыграли  злую  шутку,  но  Кунцу  пришлось
изрядно поплутать в потемках, чтобы найти заветный выход.  Но  не
все так было просто. В полуметре  от  двери  путь  ему  заслонила
неясная низкорослая фигура в длинном пальто.
     -  Подслушиваем  значит,  -  вкрадчиво  произнесла   фигура.
"Соратник Тинник" - всплыло в мозгу Кунца - но это была последняя
здравая мысль, так как он почувствовал, что земля  уходит  из-под
ног и начинает  отказывать  зрение.  Заслонивший  выход  соратник
показался ему на миг таким же плохообработанным валуном.
     - Я, я здесь случайно... - выдавил Кунц.
     - Конечно случайно! - почти дружески ответил  Тинник,  -  Я,
знаете ли, люблю все что происходит случайно - случайно это  сама
истина, честность сама, если хотите.
     Тинник подошел и мягко, но настойчиво взял Кунца за плечо.
     - А я вот тут случайно подумал, может быть вы поговорите  со
мной я вас очень прошу - это не займет  много  времени.  Жизненно
важный вопрос!
     - Вопрос... - повторил доктор.
     - Конечно - прошу вас.
     Тинник толкнул ближайший валун, который  оказался  вовсе  не
валуном, а дверью. Он  бесшумно  отъехал  в  сторону,  а  за  ним
оказалась небольшая и даже очень тесная комната. Впечатление было
такое,  что  и  пол  и  стены  этой  комнатки  и  даже  маленький
прямоугольный стол с очень тусклой настольной  лампой  и  стулья,
стоящие  с  обеих  сторон  стола  были   сделаны   из   того   же
плохообработанного каменщиками материала, что и валуны. Помещение
было более чем  аскетичное,  как  аскетичным  выглядел  и  хозяин
помещения. Он уселся на один стул и  дружеским  жестом  предложил
Кунцу присесть напротив.
     - Так вы поговорите со мной? - спросил Тинник.
     - О чем? - в подобной ситуации доктор был впервые и не  знал
как себя вести. Единственное, что получалось у него - отвечать на
вопросы тусклым голосом и смотреть при этом на  противную  желтую
лампу,  которая  не  освещала  ничего,  а  казалось,  напротив  -
поглащала свет.
     - А вы не догадываетесь? - снова спросил Тинник, - Подумайте
вот здесь, сейчас, мне ничего не хочется рассказать - поведать?
     - Не хочется... - отозвался Кунц.
     - Заметьте - как вас  зовут  -  я  не  спрашиваю.  А  знайте
почему?
     Кунц молчал.
     - А потому, что это неважно! - ответил сам себе Тинник -  Ни
мне  не   важно,   ни   вам,  по  большому  счету.  Бессмысленно,
согласитесь. Времени же у нас, сами понимаете, в обрез.
     Тинник повернул лампу в сторону доктора.
     - Так вы наблюдали?
     - Нет ...
     - То есть вы ничего не видели? - снова спросил Тинник.  -  А
впрочем, можете не отвечать, не мучайте свою совесть.  Тем  более
она вам скоро понадобится.
     - Я ничего не  наблюдал,  -  получилась,  наконец,  фраза  у
доктора.
     - Простите,  но  вы  ведь  были  здесь  и  видели  все,  что
происходило? Прошу не отрицать - это бесполезно.
     - Не отрицаю.
     - Значит, вы наблюдали?
     - Нет - я просто смотрел, - подбирал слова доктор,  -  я  не
наблюдал с какой-либо целью.
     - О, дорогой мой, это вообще всегда очень неопределенно -  я
имею в виду цель, - сказал Тинник.
     - Я просто смотрел, - повторил Кунц.
     - Да я понимаю вас прекрасно - тем более - что  вы  еще  мне
можете сказать "Нет - я не просто смотрел" или "Я вас ненавижу" -
так вы не скажете ни того не другого, а знаете почему?
     Кунц только перевел взгляд с тусклой лампы  на  темное  лицо
Тнника и обратно.
     - А потому, что вы боитесь! - ответил тот - нет, не  боитесь
солгать мне, вы боитесь правду сказать мне.  Поэтому  молчите.  А
тем временем правда и состоит в том, что самый опасный  свидетель
и  самый  ценный  свидетель   тот,   кто   просто   смотрит,   не
заинтересован и чист по-своему. А вы тот самый свидетель и  есть.
Это первое правило, для нас.
     "И долго  еще  они  все  тут  будут  передо  мной  правилами
трясти?" подумал Кунц. И тут сознание вернулось  к  нему,  потому
что он, наконец, вспомнил где находится и все происходящее вокруг
предстало  перед  ним  не  более  чем  просто  игрой,  имитацией,
бутафорской агрессивностью, словно на показательных  выступлениях
полностью оплаченных драчунов. Кунц  вспомнил  о  Правилах  этого
заведения  и  решил,  что  ими  уместно  воспользоваться   именно
сейчас.
     - Спасибо за гостеприимство, но мне пора - произнес  он  как
можно более спокойно и в то же время солидно.
     - Уже уходите? - удивился Тинник.
     - А вы меня что - не отпускаете? - спросил Кунц -  ожидая  и
боясь утвердительного ответа.
     - Да почему не отпускаю, я всех  отпускаю.  Пока,  -  сказал
Тинник и протянул руку доктору для рукопожатия.
     - Пока, - ответил также фамильярно доктор, но руку  в  ответ
не протянул.
     - До свидания, -  снова  сказал  Тинник,  -  я  надеюсь,  до
скорого.
     Доктор встал из за стола и  на  ватных  ногах  направился  к
выходу, толкнул дверь, но она не поддалась. Он попытался  открыть
ее снова в другую сторону - так же безуспешно.
     - Откройте дверь, - попросил он.
     - А что она не открывается?  -  спросил  Тинник  беспокойно.
"Этого еще не хватало" - подумал  доктор  -  потому   что  такого
поворота он никак не ожидал. Тинник, тем  временем, с озабоченным
видом вскочил со своего места и подошел к двери. Также попробовал
ее открыть - ничего не получилось.
     - Действительно, - проговорил он удивленно,  -  захлопнулась
она что-ли. Опять.
     - Что значит - захлопнулась, - сказал  доктор  -  мы  же  не
снаружи?
     - Ну, это как посмотреть, - ответил Тинник.
     - А другого выхода нет? - Кунц стал оглядывать стены.
     - Если вы не святой дух, то, пожалуй, нет, - ответил  Тинник
и издал ухающий звук, который должен был означать смех.
     - Так сделайте что-нибудь, - настойчиво сказал доктор.
     - Увы, мой друг, похоже, наша участь быть  запертыми  здесь,
да вы не волнуйтесь, что особенного -  вы  что  -  не  застревали
никогда в лифте, например. Не ехали в одном  купе  с  незнакомыми
людьми?  Согласитесь  эта  ситуация   вполне   типична   и   даже
романтична. Этакий случайный  попутчик-  собеседник  и  беседа-то
получается гораздо откровеннее, правда? Так что  деваться  некуда
придется ждать.
     Доктор не знал что делать. Он  стоял,  упершись  взглядом  в
дверь и каждую секунду надеялся, что вот-вот повернется ключ  или
лязгнет засов и выпустят его, наконец, из  этого  склепа.  Он  ни
хотел оборачиваться не хотел видеть эти атрибуты "беседы"  снова,
включая Тинника.
     - Я вообще здесь недавно, - вдруг услышал  Кунц  у  себя  за
спиной, - я по  выходным  вообще  люблю  на  рыбалку  ездить.  На
верхние озера - а  вы  бывали  на  верхних  озерах?  Нет?  Сказка
просто! Вечер, тишина, раскинем  свои  сети  и  ждем.  Там  карпы
золотые все больше  попадаются  -  такие  головастые,  костлявые,
черти. Один,  представляете,  прямо  с  пристани  уполз  от  нас.
Перелез через край ведра и уполз. Мы потом с ребятами  долго  его
вспоминали, но с тех  пор  никто  не  убегает,  мы  каждого,  как
вытаскиваем - мордой об пирс сначала, а уж потом в ведро. Так  им
не до побега потом. А вы любите рыбалку? - спросил Тинник доктора
в спину.
     - Нет, - ответил тот.
     - А рыбку есть любите? - снова спросил его мучитель.
     - Нет, - снова ответил доктор и подумал, что его ведь  никто
не обязывает и не заставляет признаваться в чем-то. Действительно
- так ли уж страшно быть случайно запертым. Тем более что  Тинник
в том же положении. С этими мыслями доктор вернулся к столу.
     - Вот видите, - сказал Тинник, - мы теперь с  вами  товарищи
по несчастью. А знаете - я не жалею. Вы вот умный человек ведь, я
сразу  это  понял,  а  мне  с  умными   людьми   очень   нравится
разговаривать - от них, что ли поле такое особое  исходит  и,  не
скрою, мне приятно в нем находиться. А   вы   ведь   здесь   тоже
недавно?
     - Да. Только приехал.
     - И как на ваш свежий взгляд тут дела?
     Кунц пожал плечами.
     - Просто отвратительно, правда?
     - Не знаю, - честно признался доктор.
     - Выражение "не  знаю"  надо  забыть  -  меня  этому  еще  в
академии научили. Когда знаешь - говори что знаешь,  а  когда  не
знаешь - говори, что ты думаешь  по  этому  поводу.  Так  что  вы
думаете относительно дел. Не кажется ли вам - что надо все менять
здесь. Распустились ведь, расползлись, я бы даже сказал. Правда?
     - Не знаю, - повторил Кунц, - извините, но  я  действительно
здесь совсем недавно.
     - Вот и отлично! - сказал Тинник -  Но  вы  ведь  не  против
перемен? Как можно быть против перемен. Они ведь смысл жизни.  Вы
вглядитесь - вся жизнь наша с вами  построена  на  непостоянстве.
Даже, - Тинник прикрыл рот ладонью и произнес шепотом, - идеи  не
постоянны. А значит - все нужно менять принципиально. Вы  поняли?
Не сейчас, а всегда. Менять из принципа. Вы согласны?
     Тон Тинника был спокойный и расслабляющий. Так действительно
разговаривают  невольные  попутчики.  И  доктор  стал  постепенно
осваиваться.
     - Так ли уж все менять, - ответил он   по возможности  также
спокойно, - все хорошее-то зачем менять, а тем  более  ломать?  А
искусство, а красота - вы тоже намерены изменить это?
     - И в первую очередь, - подтвердил Тинник и постучал пальцем
по столу, - нет большего удовольствия, как создавать искусство  и
красоту, а что можно создать нового, если все это уже создано, а?
Вторичность? Плагиат? Переписывать друг у друга  сюжеты.  По  сту
раз пересказывать бедную историю? Удариться в  хаос  фэнтэзи?  Уж
увольте! Где будет новое искусство и красота, если старое мешает.
Так значит старое и не нужно, оно  уже  исчерпало  свою  функцию.
Закон перемен, закон обновления -  это  сама  жизнь.  Вот  почему
секрет бессмертия  не  найден  и,  я  уверен,  не  будет  найден.
Медицина вон шагнула вперед и что? Дольше жить  стали?  Так  нет!
Больше войн стало, катастроф, болезней изуверских. Закон жизни. Я
вот вижу, вы образованный человек и наверняка работаете на  благо
людей, или я ошибаюсь - вы может быть человек военный?
     - А что, разве заметно? - спросил Кунц.
     - Конечно заметно, -  вы  человек  не  военный,  мирный.  И,
пожалуй, ни на кого не работаете, разве что на себя. Я прав?
     Кунц никак не отреагировал, он понял вдруг, что допрос, если
его таковым можно назвать, продолжается, но в  более  изощренной,
обволакивающей форме. Он решил больше никак особенно не  отвечать
и не вступать, по крайней мере, в дискуссии
     - Конечно, я прав. У вас вид человека умеющего  работать  на
себя, независимого. А поэтому вам ведь все равно на кого работать
- раз вы независимы?
     - Все равно, - отозвался доктор.
     - А раз все  равно,  тогда  работайте  на  закон  жизни,  на
перемены. Это ведь просто и понятно. Создавайте  перемены  своими
руками, сами будьте этими переменами. Это ведь счастье, поверьте.
И вы осознайте тогда нужность свою  и  принадлежность  свою.  Это
ведь просто, правда?
     -  Да,  -  невнятно  ответил  доктор  у  него  вдруг  начала
кружиться голова, очевидно недостаток воздуха  в  камере  являлся
тому причиной. Доктору  вдруг  стало  все  равно,  что  отвечать,
соглашаться  или  нет.  Ему  хотелось  поскорее   покинуть   этот
замкнутый мирок с этим попутчиком и тусклой лампой.
     Кунц расстегнул ворот рубахи, чего никогда не позволял  себе
вне дома и откинулся на спинку стула.
     - Что - нехорошо? - спросил Тинник - Вам нехорошо?
     - Н-нет - ничего, - ответил доктор невнятно.
     - Вот примите, - Тинник достал из внутреннего кармана пальто
маленькую блестящую фляжку со стаканчиком-пробкой,  -  примите  -
помогает, - сказал он и налил в крышку немного темной жидкости.
     Доктор протянул руку и взял стаканчик. Но  медлил  пить.  Из
стаканчика пахло хорошим коньяком.
     - О вы не думаете, пожалуйста, - сказал Тинник, - вот...
     С этими словами он поднес фляжку  к  своим  губам  и  сделал
несколько глотков.
     - Это за вас, - сказал Тинник, - или, если хотите, за наше с
вами скорое освобождение.
     Доктор еще немного помедлил  и   выпил   стаканчик   залпом.
Он почувствовал, что огонь начал распространяться  по  всему  его
телу, а затем, когда огонь подступил к голове - доктор понял, что
кроме коньяка там,  очевидно,  еще  что-то  намешано.  Восприятие
реальности  стало  отказывать  окончательно.   Временами   доктор
осознавал, что, с трудом удерживаясь в сидячем положении,  что-то
еще отвечает, что-то рассказывает и при этом все вокруг хорошо  и
очень даже мило, а потом он уткнулся в руки сложенные на столе  и
окончательно перестал существовать. Только спать так  было  очень
неудобно и жестко.
     Через некоторое время  неудобство  сменилось  блаженством  и
мягкостью, но доктор не проснулся и не  осознал  -  от  чего  это
произошло.
     Только когда он  услышал  мелодичный  звон  часов  и  открыл
глаза, удобство это объяснилось.  Он  лежал  на  большой  кровати
полностью расстеленной, на нем была пижама и, что было еще  более
странно, он спал в своем номере.
     На  часах,  стоящих  рядом   с   кроватью,   так   мелодично
разбудивших доктора было половина восьмого утра.
     "Вот и ночь прошла" - подумал Кунц почему-то с  облегчением.
Он прекрасно помнил все произошедшее, он был уверен, что  это  не
сны, но в то же время он очень хотел считать все это снами.
     В дверь постучали и снова, как и вечером, горничная привезла
завтрак. Он был оформлен на специальном переносном  столике,  для
потребления в постели. Горничная, однако, не спешила его  ставить
доктору, а присела на край кровати и улыбнулась.
     - Вам сделать массаж? - спросила она.
     Доктор даже подавился слюной от неожиданности и закашлялся.
     - А вы делаете массаж? - спросил он.
     - Конечно. Вам какой?
     - А какой вы умеете?
     - Любой - ответила горничная, все еще продолжая сидеть.  Она
наклонила голову и светлые волосы ее упали на одеяло.
     "Бедная девочка" подумал доктор, а вслух сказал.
     - Благодарю, может быть в другой раз.
     - Другой так другой, - улыбнулась горничная и Кунц не  понял
- над ним она улыбается или ему.
     Горничная встала  и  молча  поставила  на  постель  завтрак.
Полчаса прошли незаметно и без двух  минут  восемь  доктор  Кунц,
Салем  и  Зелинский  вновь  встретились  в  холле.  Там  же   где
происходила их вечерняя беседа.
     - Как прошла ночь, господа? - осведомился Зелинский.
     - Спасибо интересно, - ответил Кунц.
     - А вы как спали, господин Салем?
     - Как убитый ответил адвокат, - и только в этот момент  Кунц
заметил густо замазанный пудрой синяк под глазом Салема.  Но  как
человек интеллигентный, вопросов задавать не стал.
     - Время, господа, - сказал Зелинский и указал ладонью  вдоль
по коридору, - теперь можно.
     Кунц, а за ним Салем  проследовали  к  цели.  Шестая  дверь.
Табличка "не беспокоить" висела по-прежнему.
     Зелинский с ней больше не церемонился,  а  хозяйским  жестом
снял и нажал на ручку двери. Дверь не поддалась.
     - Заперто, - сказал он. - Минутку, господа. - Он вытащил  из
кармана ключ и попытался вставить в замок, - Да, изнутри заперто.
     Зелинский постучал в дверь и прислушался. Никакого  движения
за дверью не было.
     -  Или  не  хочет  или,  -   проговорил   Зелинский,   будто
разговаривал сам с собой.
     - Проблемы? - спросил адвокат.
     -  Что  вы!  -  ответил  Зелинский  и  вытащил   миниатюрный
мобильный телефон. - Мортирия мне. Да. Срочно. Вы знаете где, - и
закончил разговор.
     -  Давайте  подождем,  господа,  -  сказал  Зелинский  после
некоторой паузы, - как вам наша система обслуживания?
     - Вполне, - ответил Кунц, - только мне трудно судить я с ней
почти не соприкасался.
     - Это как посмотреть - не все обязательно в кадре.
     Доктор хотел попросить разъяснения, когда сзади по  коридору
послышались шлепающие звуки. Ничего удивительного в  этих  звуках
не было за исключением того, что это были шаги по мягкому  ковру,
который поглощал звуки любых шагов. Загадка  разъяснилась,  когда
носитель этих звуков  приблизился.  Это  был  полностью  обросший
неряшливо одетый мужчина и шаги  его  были  слышны  из-за  обуви,
которая представляла собой  систему  плохо  пригнанных  сшитых  и
склеенных   элементов.   То   есть   звуки   исходили   из   этой
обуви, конечно, а не из ковра.
     - Бог в  помощь,  -  прокряхтел  бородач,  сверкая  золотыми
зубами, - что, Зелинский, обижают?
     - Нет, нет - Мортирий, - поспешно сказал Зелинский, - вот, -
и указал на закрытую дверь.
     - О да это два раза наплевать! - радостно произнес Мортирий,
- это дело я особенно люблю, - он порылся в  заплечном  мешке  и,
достав оттуда маленький ломик - неожиданно и страшно ударил им по
полированной двери.
     - Ты, дурак! - завопил Мортирий на весь коридор,  -  Отворяй
быра дверь! - закричал он еще громче и еще  три  раза  ударил  по
двери оставляя безобразные вмятины  и  трещины  на  полировке.  А
потом перестал стучать и прислушался.
     - Молчит ведь, баран! Ну, пусть только выйдет!
     Зелинский молча стоял и смотрел на эту сцену,  нисколько  не
пытаясь каким-то образом вмешаться.
     - Извините, но я бы попросил...- начал Салем.
     -  Не  волнуйся,  начальник,  все  в  пределах   необходимой
обороны, - ответствовал Мортирий.
     - Эй! - крикнул он снова и  пнул  дверь  -  Считаю  до  трех
раз-два-три! - проговорил он  быстро,  а  потом,  повернувшись  к
Зелинскому, добавил, - придется вскрывать черепушку.
     Зелинский  кивнул  и  Мортирий  принялся  открывть  дверь  с
помощью своего ломика и небольшого  топора,  тоже  достанного  из
мешка.
     Дверь стонала, издавала страшный деревянный скрежет,  но  не
поддавалась.
     - Хэй! Раньше были двери как двери, - бормотал  Мортирий,  -
из туалетной бумаги склеены, подтираться только нельзя,  я  такие
пальцем  протыкал.  А  потом  железные  пошли,  а  чего  -   если
администрация дурная - какие еще двери могут быть.  Тогда  вообще
возюкались мы как эти. Бригадой на тракторе - трос в окно и аллах
акбар. Это пока пластид не раздали. А когда раздали,  так  вообще
счастье - прилепляй себе жвачку и падай ниц. Так двери как птички
отлетают. Потом пластид снова отобрали - бригадир наш  под  новый
год - веселый человек - ходил и прилеплял его на все -  фейерверк
значит у него. Тоже дурень. Я ему  так  и  говорю.  Дурень  ты  -
фейерверк в небе взрывается, а этот где. А ему  один.  Говорит  -
раз взрывается значит фейерверк. Упокой господи...
     В  этот  момент  дверь  издала  последний  жалобный  стон  и
открылась.
     - Пожалте, - произнес Мортирий,  убирая  инструмент,  -  так
что, хозяин, я свободен?
     - Да Мортирий, - ответил Зелинский, - ты свободен, голубчик.
     - А то помочь может разобраться?
     - Нет, нет, благодарю. Мы уж сами как-нибудь.
     Мортирий ушел, бормоча себе под нос. Зелинский вошел в номер
первый, за ним последовали остальные.
     На первый взгляд номер ничем особенным не выделялся - только
заметно было, конечно, длительное отсутствие хозяйской приборки и
еще вошедшим  показалось,  что  в  номере,  несколько  прохладно.
Постель была раскидана и смята варварским способом, будто  в  ней
основательно порылась большая бродячая собака в поисках  лакомого
кусочка. На полу валялись предметы мужской  одежды  некоторые  из
них разорванные.  И  вообще  впечатление  оставалось  такое,  что
человек,  живущий  здесь,  совершенно  не   заботится   даже   об
элементарном собственном удобстве. Гости разбрелись по  номеру  в
поисках главного героя этого хаоса, но поиски их  ни  к  чему  не
привели. Интерес  привлекли  только  листки,  разбросанные  около
стола - смятые и почти чистые, а на листках, оставшихся на столе,
стараясь особенно не прикасаться к ним, удалось различить надпись
прыгающим почерком. "Если  по  каким-то  причинам  я  не  буду  в
состоянии..." - фразы на других листках,  более  или  менее  были
аналогичны.
     - Завещание что ли он писал? - спросил доктор.
     -  Не  похоже,  -  ответил  адвокат,  -  скорее  это   чисто
информационное письмо. Или  он  хотел  предупредить  кого-то  или
обезопасить себя. Пока определенно сказать нечего.
     - А посмотрите-ка здесь, - послышался  голос  Зелинского  со
стороны окна.
     Окно и даже вся  рама  оказались  слегка  приоткрытыми,  что
несколько странно для такой погоды.
     - Господи, неужели он сделал это? - спросил Кунц с дрожью  в
голосе, подозревая самое неприятное.
     - Нет, все прозаичнее, господа, - сказал Зелинский и показал
им неуклюже привязанный к батарее самодельный канат, связанный из
разорванных простыней и уходящий в окно.
     - Дерзко бежал... - констатировал Кунц.
     - Не понимаю, - задумчиво произнес Зелинский, - почему.
     - А я  понимаю,  -  несколько  официально  сказал  Салем,  -
Господин Зелинский, я вынужден поставить вас в известность, что с
этой минуты за все, что произошло с моим  клиентом  -  вы  несете
личную ответственность.
     - А  когда  я  ее  не  нес,  господин   Салем, -  ничуть  не
смутившись, ответил Зелинский, - Более того,  я  вам  скажу  -  я
здесь и существую для несения этой ответственности,  кроме  всего
прочего. Так что вы зря беспокоитесь  по  этому  поводу.  Гораздо
важнее нам сейчас найти нашего подопечного, вы согласны?
     - И все же, - попытался дискутировать Салем.
     - Да успокойтесь, адвокат, - вмешался доктор,  -  мы  же  не
знаем в каком состоянии наш друг, а может быть он в защите  и  не
нуждается.
     - Именно об этом я и говорю, спасибо, доктор, - одобрительно
кивнул Зелинский и приоткрыл окно.
     Канат тянулся до  самого  низа  и  на  земле  виднелись  уже
занесенные снегом следы.
     - Метель, - сказал Зелинский задумчиво, - надо  идти,  а  то
вообще заметет.
     - Куда это идти? - спросил Салем.
     - По следам, разумеется, - ответил Зелинский,  -  мы  же  не
знаем.
     - Вот уж увольте! - возразил Салем, - ходить  по  следам  не
моя обязанность. Вы потеряли моего клиента, в конце  концов,  это
ваша проблема.
     - А если клиент нуждается  и  в  вас  в  первую  очередь?  -
спросил Зелинский - Я допускаю, что, скорее он будет нуждаться  в
нашем докторе, но в вас нуждаются не менее ведь, когда не  думают
о здоровье личности, почему-то всегда этим недовольно общество, а
это уж ваша сфера.
     Салем молчал, с отвращением глядя на  белый  канат,  по  его
лицу было видно, что ему абсолютно не  хочется  идти  по  зимнему
холоду.  Он  откровенно  страдал   от   безвыходности   ситуации,
осознавая, что должен идти. Если бы дискуссия, аргументы, правила
спасали от этого принуждения - он бы немедленно их  применил.  Но
обстоятельства и  должность  заставляли,  давили,  принуждали  не
оставляя даже вариантов.
     - Как же мы... пойдем? - произнес он смиренно.
     - Я предлагаю на лошадях, - ответил Зелинский, -  не  правда
ли чудно - утренняя конная прогулка. Вы как?
     Доктор округлил глаза.
     - Какая вы сказали... прогулка?
     - А что, доктор у вас мало опыта? - спросил Зелинский.
     - Да нет, у меня его не мало. У меня, знаете ли, его  вообще
нет. Боюсь, меня лошадь просто не поймет. Да я, собственно,  даже
не знаю как вести себя с лошадью, не то, что ездить на ней.
     - А все поведение в том и заключается, дорогой доктор, чтобы
ездить - не беседовать же с ней.
     - И все же это какое-то мальчишество, - сказал Кунц, - у вас
не найдется чего-нибудь более соответствующего.
     - Чему?
     - Моему... положению, - сказал доктор смущаясь.
     -  Есть  королевский  жеребец  по   кличке   Айзек,   -   не
задумываясь, отозвался Зелинский, - он всегда достоин, он вывезет
кого угодно и главное бесконечно терпелив. Недавно один горластый
отдыхающий, бил его ногами и плеткой. А тот стоял, только  голову
опустил и просто  ждал  -  когда  это  все  закончится.  А  когда
закончилось - устал тот отдыхающий, значит - просто ушел от  него
подальше. Представляете ушел! А не убежал и  не  жаловался  и  не
плакал. Удивительно просто.
     - Еще скажете, он умный, - сказал доктор.
     - Конечно умный - зачем жаловаться, если можно уйти.
     - А если нельзя?  -  спросил  Салем,  будто  разговаривал  с
собой.
     - Все меняется, господа, все меняется, - ответил  Зелинский,
сегодня нельзя - завтра можно.
     - Бывает и наоборот, - сказал Самем.
     - Бывает, но гораздо реже. Люди, они ведь, всегда  стремятся
к выбору.
     - Иногда выбора нет, - Салем теребил белый канат,  -  иногда
даже страшно как  его  нет.  Должность,  деньги,  власть.  Выбора
оставляют все меньше.
     - Значит просто их не достаточно, по-моему, их количество  и
обеспечивают свободу выбора, - Зелинский подошел к Салему и мягко
снял его руку с каната.
     - Они же и сокращают, - произнес Салем настойчиво, но  очень
тихо.
     - Я  распоряжусь  насчет  лошадей,  -  сказал  Зелинский,  -
встретимся через полчаса у  главного  входа.  Да  и  попрошу  вас
господа пока ничего здесь не трогать. Пока не известно чем все  у
нас с вами закончится.
     Полчаса, отпущенные Зелинским, прошли гораздо  быстрее,  чем
предполагалось. Доктор, по крайней мере, опоздал  к  назначенному
сроку. Сказалось волнение и предвкушение некомфорта, однако,  как
за спасительную соломинку он держался за долг. В конце концов, он
мог оказаться нужным пациенту. Собираясь, он прикидывал - чем мог
страдать или уже страдает подопечный. От элементарной простуды до
тяжелой формы психического расстройства - "Да - выбор огромен"  -
констатировал доктор, собираясь и уже проигрывал  варианты  более
массированной помощи,  если  он  сам  не  будет  в  состоянии.  С
одеждой, как собственно и ни  с  чем  другим,  проблем  не  было.
Ласковая горничная не только помогла отыскать в гардеробе  костюм
для  зимних  верховых  прогулок,  но  и   помогла   его   надеть.
Страшноватый  на  вид  этот  костюм   оказался   вполне   удобен.
Напоследок горничная предложила доктору  плетку  изящно  расшитую
золотой змейкой.
     - Не надо, спасибо, - проговорил доктор, смущаясь,  -  я  не
собираюсь никого бить.
     - Это  для  вас,  -  улыбнулась  горничная  и,  почувствовав
недоумение доктора, добавила, - если замерзните.
     Недалеко  от  крыльца  главного  входа  аккуратной  шеренгой
стояли лошади. Порядок им удавалось поддерживать за счет  молодых
людей, одетых в одинаковые  черные  куртки  с  одинаковым  желтым
кругом   посредине  -  очевидно  знаком  отличия.   Троих   коней
предоставили Зелинскому, Кунцу  и  Салему,  еще  четверо  молодых
людей  составляли  сопровождение.  Так  что  через   относительно
продолжительное время, которое в основном ушло  на  приведение  в
совмещение доктора Кунца и  лошади  Айзека,  кавалькада  из  семи
всадников двинулась в объезд здания, ровно к тому окну, откуда им
предстояло продолжить свои преследования. Уверенность  в  поисках
внушало и то, что один  из  сопровождающих,  гнал  впереди  своей
лошади  на  привязи  двух  борзых   собак,   которые   откровенно
радовались происходящему, погоне и снегу. Они  радостно  лаяли  и
нюхали воздух. Для них это была настоящая охота, без нюансов.
     Всадники топтались под окнами, пока собаки  нюхали  канат  и
утоптанный снег под ним. Но ничего им особенно не удавалось,  так
как, изображая рвение, они таращились на людей.
     - Не берут, - сказал молодой человек.
     - Ничего удивительного, -  Зелинский  всматривался  в  следы
занесенные снегом, а потом вскинув руку, скомандовал, - вперед!
     Он направил свою лошадь прямо в засыпанный снегом ельник, по
едва заметному углублению следов.  Остальные  двинулись  за  ним.
Собаки радостно залаяли и  также  побежали  вслед  за  хозяевами,
порываясь бежать впереди, насколько позволял повод.
     Лес был завален снегом, однако его глубина позволяла лошадям
скакать почти без  напряжения.  Солнце  взошло  уже  высоко.  Оно
пробивалась сквозь кроны вековых елей  и  заставляло  блестеть  и
слепить снежную пыль, поднятую копытами, это  очень  ограничивало
обзор и приходилось выбирать путь почти  наугад.  Доктор  отметил
про себя, что будь это лес, то есть настоящий дикий лес, они  так
просто в нем не смогли бы двигаться. Поэтому,  скорее  всего, это
был парк, просто удачно спланированный и стилизованный под  дикий
лес.
     -  А  вы  знаете  -  что  там  дальше?  -   спросил   Салем,
перекрикивая топот. Он скакал непосредственно за Зелинским
     - Да ничего  особенного,  -  отозвался  тот,  -  практически
ничего, а дальше горы.
     - Я надеюсь, он до гор не дошел, - произнес Салем.
     - В каком это смысле "не дошел"? - спросил его Кунц, который
скакал вслед.
     - Да в любом, - бросил Салем через плечо и замолчал.
     Прогулка, если таковой ее можно было назвать, продолжалась в
высоком  темпе.  Иногда  всадники  останавливались  и  Зелинский,
слезая с лошади, почти припадал к снежному  покрову,  вглядываясь
или нюхая. А, убедившись в правильности маршрута, вновь забирался
в седло и скачки продолжались.
     Только далеко за полдень лес неожиданно кончился и  всадники
выехали на равнину. Тогда стали видны горы  и  до  них,  судя  по
бледным очертаниям, было еще порядочно.  Но  все  внимание  людей
привлеки  небольшие  деревянные  домики,  которые  жалкой  кучкой
громоздились по ту сторону поля. Из некоторых  домишек  шел  дым,
что  сразу  напомнило  всадникам  о  тепле,  а  точнее  -  о  его
отсутствии и поэтому, особенно не обсуждая, охотники припустили к
первому испускающему дым домику.
     Приближение  не  сделало  избушки   более   величественными,
казалось, что от времени и снега они вжались  в  землю,  стараясь
как можно меньше высовываться. Всадники  спешились  и  подойдя  к
ветхому, но расчищенному крыльцу постучали в дверь.
     Сначала  никакого  движения  не   было   слышно,   а   потом
послышались шаркающие звуки и заспанный женский голос спросил:
     - Кто там?
     - Простите, но у  нас  к  вам  небольшое  дело,  -  произнес
Зелинский.
     Дверь не открывалась.
     - А у меня к вам нет  никакого  дела,  -  отозвался  тот  же
голос, - ступайте себе.
     - Еще раз простите, - сказал Зелинский невозмутимо, - но  мы
с добрыми намерениями.
     - Какими еще намереньями? - спросил голос.
     - Добрыми, добрыми, хозяюшка не волнуйтесь - полчаса у очага
и мы двинемся дальше. Да вы посмотрите на нас - разве у нас могут
быть недобрые намеренья.
     Вместо ответа  за  дверью  кто-то  начал  скрестись,  видимо
путников действительно рассматривали через тайную щель,  а  потом
лязгнули запоры  и  дверь  отворила  молодая  женщина  в  длинной
холщовой рубахе и  с  керосиновым  фонарем.  Вид  у  женщины  был
действительно заспанный несмотря на дневное время.
     - Вы откуда? - спросила она.
     - Да здесь недалеко,  -  неопределенно  махнул  Зелинский  в
сторону леса, -  видите,  голубушка,  поехали  покататься,  ну  и
заплутали слегка.
     - Ну заходите раз так, - сказала хозяйка пропуская гостей.
     В дом вошли Зелинский, адвокат  и  доктор.  Четверо  молодых
людей сопровождения остались на улице  при  конях.  Это  поразило
доктора. Эти четверо не только не  выказывали  желания  погреться
или передохнуть, но  и  не  были  приглашены.  Ни  Зелинский,  ни
хозяйка домика не обратили на молодых  людей  никакого  внимания.
Словно это была какая-то часть транспорта, которая априорно ни  в
чем не нуждается.
     Дверь закрылась и вошедшие оказались в темной избе. Тепло  и
запах свежего хлеба окутали их  и  потянули  расслабиться.  Гости
расположились на предложенной им полукруглой лавке вокруг  печки.
Огонь играл на их лицах и какое-то время все сидели молча. Первой
тишину нарушила женщина. Она принесла поднос, на котором дымились
маленькие чашечки горячего кофе и сэндвичи.
     - Пожалте, - сказала она с какой-то весьма знакомой  доктору
интонацией "Пожалте..." повторил Кунц про себя.
     Последнюю чашечку женщина поднесла Зелинскому.
     - Где? - спросил он тихо и не к месту,  на  что  женщина  не
ответила ничего, а только взглянула на потолок  мол  "Надоели  вы
мне все".
     Зелинский достал мобильный телефон и произнес в него  только
"Девятый. Да. Спасибо."
     - И что это означает? - спросил Салем.
     - Никуда не деться от дел, - улыбнулся Зелинский  -  Достают
даже здесь. Да вы  не  обращайте  внимания.  Отдыхайте,  господа.
Времени у нас еще достаточно.
     - И как же мы будем дальше? - Кунц уже выпил  кофе  и  жевал
сэндвич.  Тепло  подействовало  и  доктора  потянуло  на   анализ
ситуации.
     - А как вы предполагаете действовать? - спросил Зелинский.
     - Как  предполагаю? Наверное  стоит  обследовать каждый дом,
опросим местных жителей - а как еще? - сказал Кунц.
     - А если они  не  согласятся  отвечать?  -  Зелинский  снова
улыбнулся "Что-то он повеселел" подумал доктор.
     - Вот именно, - сказал Салем, - не согласятся,  поэтому,  не
пора ли поиск организовать более официально что  ли.  Спасателей,
наконец, привлечь. Или вы добиваетесь еще и наших мучений?
     - Ни коим образом, - сказал Зелинский, - наш с вами  процесс
скоро закончится и, я полагаю, скорее  чем  вы  думаете.  А  вам,
доктор, смею заметить - есть вещи понадежнее  опроса  свидетелей,
гораздо надежнее и эффективнее.
     - Пытки что ли? - спросил Кунц.
     - Да что же  это  вас  все  на  мученья-то  тянет,  милейший
доктор. Профессиональное не иначе  у  вас,  -  игриво  возмутился
Зелинский - Я же говорю - никакого принуждения. В этом ребус и  в
этом, если хотите, смысл.
     - Чего смысл, - спросил Кунц
     - Считайте получения достоверной  информации.  Но  хотя  это
случай частный.
     - Прекрасно, - доктору  стала  эта  игра  надоедать,  -  так
просветите нас, грешных. В чем ваш метод?
     Зелинский  вместо  ответа  посмотрел  на   часы.   А   потом
пробормотал.
     - Терпение, господа, всему свое терпение, - он  посмотрел  в
маленькое мутное окно, - день-то какой солнечный.  И  время  есть
еще.
     - Вы не ответили на мой вопрос, - сказал Кунц,  -  это  ваше
"терпение" и есть метод?
     - И терпение тоже может быть методом, - ответил Зелинский, -
но судя, по нашему адвокату, мы от этого далеки.
     - Чем мы тут  занимаемся,  -  пробурчал  Салем,  -  в  конце
концов.
     Он нервно встал, потирая руки и подошел к  маленькому  окну.
Он прищурился, так как солнце за окном действительно  очень  было
ярким и мешало рассмотреть пейзаж.
     - Я предлагаю, - начал  говорить  Салем  и  вдруг  замолчал,
вглядываясь в пейзаж за окном, а потом произнес, -  Это  что  еще
такое!
     Кунц вскочил и подошел вслед за  ним.  За  окном  невдалеке,
там, где между домиками проходила плохо  расчищенная  дорога,  на
большой скорости двигались четыре черных джипа. Стекла у них были
также непрозрачные и трудно  было  определить  -  сколько  внутри
сидело людей.
     - М-да, - сказал доктор, - мне почему-то кажется, что к  нам
это имеет какое-то отношение. А не спрятаться ли нам, господа,  -
и повернувшись к женщине, спросил,  -  хозяйка,  есть  ли  у  вас
подвал?
     Женщина ничего не ответила.
     Джипы остановились неподалеку от входа в избу. Из них  вышли
несколько  плечистых  мужчин  в  темных  куртках  и  непрозрачных
очках.
     - Знал ведь - не следует лезть в это дело, - прошипел  Салем
сквозь зубы.
     - А что, - сказал Кунц и голос его слегка начал дрожать, - я
ведь ничего не знаю. Чего мне в конце концов... Я  же  ничего  не
знал и не знаю. Да уж и не узнаю, наверное. Боже мой...
     Зелинский тронул доктора за плечо - от чего тот вздрогнул.
     - Подвала здесь нет, дорогой доктор, но есть чердак, -  лицо
Зелинского было безмятежным, - предлагаю вам проследовать туда.
     Кунц еще раз посмотрел в окно. Несчетное  количество  мужчин
топтались вокруг своих джипов, ожидая, видимо, сигнала.
     - Да, да, конечно - чердак... - пролепетал доктор и пошел за
Зелинским как на  привязи.  Он  чувствовал,  что  теряет  остатки
воли.
     В углу избы наверх действительно  шла  причудливая  винтовая
деревянная лестница, которую со стороны  можно  было  принять  за
нагромождение бревен. Гости один за другим поднялись на чердак.
     Вопреки ожиданиям, на чердаке было довольно чисто.  На  полу
лежал травяной настил, стоял небольшой столик с нехитрой  посудой
и бутылкой вина  посредине.  А  дальше, прямо на  полу   (кровать
здесь  не  помещалась  из-за  низких  потолков)  была  расстелена
широкая постель с двумя подушками. На постели спал человек.
     Скрип  ступеней  разбудил  человека  и  он  поднял  обросшее
многодневной  щетиной  лицо.  Он  был  взлохмачен,  в  такой   же
первозданной  холщовой  рубахе,  однако  Салем  остановился   как
вкопанный.
     - Вы?... - произнес только Салем, а  потом,  опомнившись  от
шока, сказал, - Михаил, ну нельзя же так!
     - Что нельзя? - произнес хрипло со сна  лохматый  Михаил,  -
Чего мне, прости господи, опять  нельзя!  -  он  дико  и  коротко
взглянул на Зелинского и Кунца, потом еще поискал кого-то  и  так
же хрипло воскликнул - А Мария где? Мучители! Что  вы  сделали  с
Марией?!
     - Ничего-ничего, пожалуйста  успокойтесь,  -  Зелинский  как
можно радушнее, - вообще все нормально. Теперь.  Мы,  сударь,  за
вами, так что одевайтесь. Мне  очень  жаль,  но  я  ведь  за  вас
отвечаю... Так что...
     - Ничего, - перебил Михаил Зелинского, - ничего не  нужно...
Отвечать за меня не нужно. Я не хочу, чтобы за меня вы  отвечали!
Эти ваши правила, эти законы ваши, эта свобода  ваша,  о  которой
надо говорить, которую надо завоевывать,  которую  надо  вырывать
зубами... Да кому она нужна такая, искусанная! Да кому  вы  нужны
такие,  служители!  Вы...  Вы  опять  здесь.  Я  только  перестал
прятаться и расстраиваться.  Я  только  перестал  бояться  своего
принуждения, а значит погибели моей и вот опять. Нет, убежден,  я
уже убежден - это будет продолжаться вечно. Не вы так  кто-нибудь
другой будет заставлять меня или просить меня  или  умолять  меня
приказывать ему и  желать.  А  вы  не  догадались  еще?  Это  уже
принуждение, это клетка, хотя и вывернутая на изнанку.  А  вы  не
догадываетесь,  что  покой  и  является  освобождением,  ощущение
бесконечности   является   освобождением.    Неважно    -    чего
бесконечности: покоя, мира, любви, забвения. Я понял  это  только
здесь. Не в напряжении, не в страдании и не в  наслаждении,  а  в
покое - я ощутил себя здесь. Вы думаете - даете покой? Вы думаете
- несете освобождение?  Но  как  можно  нести  это,  устанавливая
правила, вы же не видите  своей  участи,  вы  строите  стену  для
себя. А я, представьте, только здесь ощутил себя. И покой и жизнь
моя здесь. Здесь я просыпаюсь и знаю - что бы я ни сделал  -  все
будет радостно. Я могу сочинять стихи или ходить на охоту, пить с
соседями  или  драться  с  ними  и  все  это  здесь  и  вся   эта
бесконечность здесь и ничего другого не нужно мне. Как  жаль  мне
вас, господа. Вы ведь так и не поймете этой радости.  Бедные  мои
господа.
     Зелинский выслушал эту речь учтиво  и  слегка  кивая,  будто
соглашаясь с каждым пунктом. А потом, как ни  в  чем  не  бывало,
сказал:
     - Прекрасно! В таком случае, я  за  вас   бесконечно рад,  -
произнес он  таким  тоном  будто  слушал  историю,  об  очередном
чудесном отдыхе, а потом спросил, - Так вы не желаете  поехать  с
нами?
     Михаил молчал.
     - Ну так чудно, - Зелинский развернулся и первый  направился
к лестнице.
     - Что - все? - спросил Кунц.
     -  Не  волнуетесь,  уважаемый  доктор  -  у  вас  будет  еще
возможность провести осмотр.
     Зелинский жестом предложил спуститься.
     - А как же он? - спросил Салем.
     -  Все  в  порядке,  я  надеюсь,  вы  убедились,  -  ответил
Зелинский.
     - Да но... - Салем стоял в нерешительности.
     Доктор заметил внизу у основания лестницы  несколько  мужчин
и, обернувшись к Зелинскому, прошептал.
     - Они здесь!
     - Спускайтесь, дорогой доктор, - сказал тот громко.
     Гости спустились и встретили   молчаливую компанию  в черных
куртках. Один из них подошел к Зелинскому.
     Тот молча кивнул и несколько молодых людей бесшумно взлетело
по ступенькам на чердак. После чего оттуда послышалось  невнятное
мычание и барахтанье.
     Кунц и Салем переглянулись, а затем, торопясь и толкая  друг
друга,  вытеснулись  из  дома  вон.  Зелинский  же  на  мгновение
задержался. Он посмотрел на хозяйку.
     В ответ на его взгляд молодая женщина  встала  из-за  стола,
погасила лампу и подошла.  Она  смотрела  вниз  не  смея  поднять
глаза, а он легким жестом погладил ее по щеке и тихо проговорил:
     - Неплохо. Очень неплохо, -  а  затем  добавил  еще  тише  -
Останешься...
     Затем он тоже  вышел  и  оказался  позади  Кунца  и  Салема,
которые стояли в нерешительности на ветхом крыльце. Равнина перед
ними была залита золотым закатным солнцем, таким ярким, что  свет
мешал смотреть и к нему невозможно было привыкнуть.  Лошадей  уже
видно  не  было,  но  зато  у  дороги,  совсем  рядом,   блестели
воронеными крыльями четыре одинаковых черных джипа.
     - Ну что, господа, - произнес из-за спины голос управляющего
Зелинского, - выбирайте - в каком поедем?
     Господа только посмотрели на него, но ничего не ответили.