Аннотация: Драматические воспоминания о путешествии двух дилетантов по Горному Алтаю в 2002 году.
--
Мирикл Он Айс.
1. Барнаул, начало
Неизбежно зло при поездке на Алтай -- это автомобильный перегон от Барнаула на юг длительностью десять-двенадцать-пятнадцать часов. Это если у вас, конечно, нет личного вертолета. Говорят, при советской власти по этому маршруту вообще рейсовый автобус ходил, ПАЗик. Шел двое суток с ночевкой "где придется".
У нас личного вертолета нет.
На сей раз в качестве транспортного средства нам подвернулся микроавтобус "Газель". Тяготы путешествия на этой "Газели" разделяла с нами команда туристов-водников, в количестве семи-восьми взрослых разнополых особей. Мы с ДВ за полторы тысяч рублей каждый обеспечили себе право размещаться на двух передних сиденьях рядом с водилой, водники поехали в салоне, вперемежку с рюкзаками, за тысячу двести с носа. Разницу в триста рублей считаю прекрасной инвестицией в свое здоровье и комфорт, особенно вспоминая прошлогоднюю обратную поездку из Тюнгура в Бийск на раздолбанном УАЗике-"батоне". То был не "батон", а какой-то передвижной пыточный стенд. Уже через три-четыре часа поездки в нем я бы выдал все пароли и явки, если б только знал. Впрочем, это из другой истории.
Чем отличаются сплавные туристы-водники от туристов всех других типов? Тем, что сплавных туристов-водников движет по маршруту неутомимая водная стихия, а никак не сила мысли или напряжение бицепсов, трицепсов и икроножного мяса. Поэтому туристы-водники могут вполне успешно передвигаться по маршруту, независимо от своего состояния. Более того, они, в принципе, способны передвигаться по маршруту вообще в отсутствие какого-либо состояния. Вот просто в "никаком" состоянии. А чего? -- вода ж несет... Чем они и пользуются.
Короче говоря, не успела наша "Газелле" вывернуть с привокзальной площади Барнаула, как туристы-водники уже ловко доставали, умело открывали и привычными движениями разливали. Напомню: "Газель" идет в Тюнгур больше двенадцати часов. Мы с ДВ мысленно экстраполировали происходящее на полсуток вперед, и мысленно ужаснулись.
Предчувствия не обманули. Уже к Бийску туристы-водники были веселы необычайно. Ближе к Горно-Алтайску взялись горланить песни, потом еще затарились новой порцией водки где-то в придорожном магазине вдоль Катуни.
Может возникнуть естественный вопрос: а вам-то что? Ну, пьют себе люди, и пьют. Не ваше дело.
"Нет, наше. Нет наше. Мы будем прямо-таки нещадно бороцца с людями, выпивающих, допустим, в "Газели" Барнаул - Тюнгур". Почему? -- становится ясно уже ближе к вечеру, когда "Газелле" сворачивает с асфальтированного Катунского тракта и начинает пылить по бесконечному грейдеру через Чергу и Усть-Кан. Сначала дорога идет по пологим степям среди лысых сопок, потом начинаются подъемы покруче и спуски поизвилистее, а после Усть-Кана со всех сторон начинают подступать горы, и дорога начинает все больше напоминать этапы Джиро д'Италия, только без асфальта.
Наконец, в подъеме на очередной перевал "Газелле" взвывает измученным двигателем, жалобно стонет и останавливается, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой.
-- Все, мужики, приехали. Вылезай, в гору пешком пойдете. С пассажирами не въеду. -- буднично сообщил водила.
Вот так так! "И за что мы полторы тысячи платили? За то чтоб нас везли, или за пешеходную прогулку?" -- хотел было вознегодовать я, но, как выяснилось, впереди был более подходящий повод брызгать слюной. Мы с ДВ спокойно и интеллигентно вылезли со своих передних мест, и принялись наблюдать за десантированием туристов-водников. Дело шло тяжело. Неожиданно оказавшись на своих двоих посреди качающейся Земли, водники чувствовали себя неуверенно. А какой-то Саша -- так и вовсе не смог покинуть борт нашей сухопутной "Газелле", потому что был уже пьян до состояния немоты и неподвижности.
Нда... Мы хмыкнули, пожали плечами, и умеренным шагом потопали по дороге вверх. Водники же начали прислоняться к стволам деревьев и дорожным знакам, рассаживаться на обочине, обнимать землю. Самые неуязвимые и твердокаменные еще пытались закурить. Водила дал газ, "Газелле" снова как-то жалобно застонала. Водила обратился к нам с ДВ, на сей раз с несколько виноватыми интонациями:
-- Мужики, может, толкнете для разгончика? А?
Русские люди снисходительны, добры и отходчивы, как знать -- может, мы и толкнули бы. Но тут главный из водников, вывалив на обочину брюхо в полосатой тельняшке и глянув мутным взглядом, повторил нам вслед за водилой:
--
Да!.. А, м-м.. м-ммжики?.. М-ммжет?.. Та-а-алкнёте? -- причем очевидно было, что речь шла только о нас с ДВ. Потому что вся его водоплавающая братия еще только нащупывала утерянные навыки прямохождения.
-- А не пойти ли тебе нах, а? -- совсем уже возмутились два трезвых пешеходных туриста. -- Там внутри еще твой Саша валяется как баранина, в центнер весом. Сам его и толкай.
Водила, отчаявшись, еще раз люто застонал вместе со своей "Газелле", дал газ на первой передаче, и "Газелле", пусть и со скрипом, тяжко, натужно, но постепенно все-таки поползла по дороге вверх. Мы с ДВ пешком отставали ненамного. Водники тянулись где-то сзади, вразнобой -- кто в одиночку, кто парами, кто поперек дороги. Ждать их не было никаких сил, подгонять -- никакого желания. Любой уважающий себя конвой расстрелял бы их к чертовой матери.
А потом был еще один такой подъем, и еще. А потом на очередном подъеме не смог вылезти наружу не только уже знакомый нам Саша, но еще и какой-то Паша. Конвой просто в бешенстве. В общем, если бы подъемы вовремя не кончились, то "Газелле" рано или поздно встала бы где-нибудь намертво, перегруженная неподвижными всякими Сашами, Пашами, Дашами и Глашами. И прочими разными пьяными водниками.
Километров за пять до Тюнгура, уже во втором часу ночи, руководитель водников вдруг заявил, что именно в этом месте им надо вылезать. Сказано -- сделано. Водила остановился, открыли дверь, и водники начали вываливаться на обочину. Самые трезвые вспомнили, что надо еще выгрузить багаж -- все эти ихние рюкзаки, весла и баулы с надувными катамаранами. И еще неподъемных Сашу с Пашей. Живые долго и мучительно елозили по полу, выволакивая тяжести наружу. Помню, мы с ДВ тоже вылезли подышать и осмотреть местность. Кромешная тьма, обочина шириной метр в свете фар, за ней земля обрывается, и угадывается уходящий вниз склон, поросший густым черным ельником, И где-то далеко внизу грохочет Катунь. Уж не знаю, что с ними дальше стало, с водниками-то -- то ли они все на обочине упали и уснули, то ли потом в темноте в Катунь попадали, и там и сгинули. Одно слово -- "водники".
И в этом же месте водила вдруг решил, что ему пора поворачивать назад.
-- Какой еще Тюнгур? Вот, приехали ведь уже! -- заявлял он с простецким видом.
Пришлось воспользоваться своим численным преимуществом и физически превосходством:
-- Да ты чё, дядя?! Сейчас ведь может так получиться, что ты нас сюда бесплатно привез. А?
Пришлось дяде проехать с нами еще пять километров. Однако уже в самом Тюнгуре он категорически отказался ехать через мост.
-- Я тут первый раз, темно, ничего не видно. Что мне, из-за вас машину гробить?
Смешной ничтожный человечек. То ли дело Олег в прошлом году -- пьяный, на своей Волге, не снижая скорости пролетел по тому же мосту в те же полвторого ночи в такой же полнейшей темноте. И тоже, кстати, видел этот мост впервые в жизни! Какие разные люди.
Ладно, выгрузились на левом берегу. Во время выгрузки обнаружили в салоне еще парочку увесистых водно-туристических баулов, забытых нашими измученными попутчиками. Забытых тел самих попутчиков -- не обнаружили. И то хорошо.
Все той же черной ночью перешли по мосту, почти на ощупь. Внизу шумела Катунь, впереди горел одинокий огонек на турбазе. Кое-как дошли, спотыкаясь, не видно ни зги. Разложили мешки прямо под забором турбазы и забылись безмятежным сном.
2. Знакомой дорогой
Утром в Тюнгуре всегда плохо. По крайней мере, мы бывали в Тюнгуре дважды, и оба раза утром бывало плохо. Ну, ладно, насчет первого раза -- понятно. В первый раз мы приехали в Тюнгур год назад на Олеге, и потом еще полночи пили всякие спиртосодержащие жидкости, разливая и закусывая прямо на капоте его "Волги" в неверном свете карманного фонарика. Причем в число спиртосодержащих жидкостей входили водка, купленная Олегом в поселке Усть-Кан, а также настойка боярышника, привезенная нами из Москвы в исключительно медицинских целях. По моему мнению, каждого из этих компонентов было бы вполне достаточно, чтобы безнадежно испортить следующее утро, ну а уж их суперпозиция вообще способна поставить под угрозу перспективы любой экспедиции. Так что с прошлым годом все понятно.
Ну а в этот-то раз? Вроде ехали себе чинно-благородно, и в стаканы к туристам-водникам не сильно заглядывали. Но все равно утром проснулись с таким ощущением, будто вчера мы весь день пили, а потом нас за это всю ночь били. Ломота в голове и во всем теле. То ли многочасовая тряска в "Газели" тому виной, то ли искусственный подъем вверх (Тюнгур расположен на высоте около километра), то ли все-таки надышались вчера этаноловыми парами от водников.
В общем, вверх двинулись тяжело. Первые три дня шли знакомой тропой вдоль Кучерлы, дальше мимо Кучерлинского озера и снова по долине вверх. Против ожидания, поначалу темп был лишь немногим лучше, чем во время прошлогоднего трагикомического марша. ДВ начал практически сразу же сильно отставать, иногда даже безнадежно. На остановках я ждал его по полчаса и больше. В первый же день, отставая и отчаявшись меня догнать, ДВ начал интересоваться у встречных туристов -- а не видали ли они там впереди высокого человека средних лет с большим черным рюкзаком? Благо, ниже Кучерлинского озера туристы на тропе так и снуют туда-сюда -- и попутные, и встречные.
-- Видели, да! Здорове-е-енный такой дядька!! Во-о-от с такенным рюкзачищем!! -- восторженно отозвался кто-то из встречных юннатов. Фраза запала ДВ в душу и стала нашим лейтмотивом на первые три дня. Раз за разом я уходил вперед, потом останавливался, поджидая, сняв рюкзак и сидя в некотором отдалении от тропы. Можно растянуться на травке, можно жмуриться на солнышке, можно разглядывать елочки на крутом противоположном склоне и слушать грохот белой пенной Кучерлы внизу. А потом наконец приходил ДВ, плюхался рядом, хрипя, выбирался из лямок рюкзака и произносил это неизменное:
-- Здорове-е-енный такой дядька!
Беззастенчиво мне льстил и подлизывался. Причем была в этом какая-то особая интонация. Не просто восклицание, а как бы негодующий ответ на гипотетический вопрос. Вроде такого: "А тот, первый -- он у них хилый замухрышка, да?" -- "Да не, ты чё, наоборот, здоровенный такой дядка!!". Вот примерно из такого диалога вырванные пол-фразы. "Здорове-е-енный такой дядька!"
Здоровенный дядька тем временем уже сильно затосковал. По всему выходило, что если мы и дальше будем двигаться в таком же темпе, то никак не видать нам ни Белухи, ни казахской стороны, ни Аккемской стены. Вместо этого -- очередная пенсионерская прогулка с видом на Алтай.
Однако на третий день все неожиданным образом переменилось. Помню, мы двинулись с обеденной остановки, ДВ довольно быстро отстал, а я часам к четырем вышел на край большой поляны, которая лежит у подножия водопада Кони-Айры. Небо было тревожное и хмурое, напарник в ближайшее время не ожидается, и я приостановился-призадумался: что делать дальше. В принципе дальнейшая дорога была известна и понятна по прошлому году -- подъем по крутому каменистому склону слева от водопада. ДВ она тоже должна быть известна и понятна. Но лезть туда в одиночку, не дождавшись, было как-то неправильно. Во-первых, подъем тяжелый, а во-вторых, вот выйдет человек вслед за мной на эту поляну -- и никого. Начнутся у него сомнения и гадания: то ли я уже влез вверх выше водопада, то ли, наоборот, где-то в лесу потерялся и на поляну еще не вышел, то ли меня вообще водопадом смыло. Значит, надо остановиться и подождать. Меж тем небо из тревожного и хмурого на глазах превратилось в свинцовое и угрожающее, поднялся ветер. Ясное дело, сейчас дождь начнется. Вырисовывалась следующая перспектива: сейчас я до пяти часов прожду тут ДВ под дождем, потом он придет, скажет "Здорове-е-енный такой дядька", потом мы решим, что лезть на водопад уже поздно (к тому же, насколько я помню, прямо за водопадом леса нет, для ночлега еще придется пройти немного вверх), и поэтому надо ставить палатку прямо здесь.
Так почему бы мне не поставить палатку здесь и сейчас, не дожидаясь? По счастью, она была именно у меня в рюкзаке. Выгода очевидна: этот час я проведу в палатке, а не под дождем.
Сказано -- сделано. Взялся развязывать рюкзак, достал палатку, кинул ее на траву, и... И в этот момент из леса по тропинке бодрым шагом появился ДВ. Отстал от меня максимум на пять-семь минут. Что-то у него в организме перещелкнуло, притерлось, и больше не отваливалось.
-- Здорове-е-енный такой дядька!
Удивительное дело, но с этого момента и до самого конца экспедиции мы оба шли примерно с одинаковой скоростью, отставая лишь изредка и ненамного.
А дождь, кстати, покапал немножко, и прекратился. Ну, не сворачивать же палату снова? Тут и остались ночевать.
3. Капчал
На следующий день с самого утра установилась идеальная погода. Собрались и пошли к водопаду. Послушали этот подавляющий всё грохот, посмотрели снизу на стационарную радугу над верхним краем -- там, где вода срывается из горизонтали в вертикаль, померзли немного в стоячем ледяном тумане, который распространяется на десяток в метров в обе стороны от этой грохочущей безостановочной лавины. Знакомой дорогой поднялись вдоль водопада, по камням и скальной расселине, и вышли на травянистую лужайку, которую помнили по прошлому году. Справа, на противоположном берегу Кучерлы, поднималась длинная относительно некрутая осыпь к леднику Немицкого, прямо по курсу высились обрывистые крутые склоны Капчальского хребта -- северные, угрюмые, с приткнувшимся внизу небольшим ледником Капчал Центральный. И серебристая ниточка ручья из-под него, по диагонали вниз по изумрудному травянистому склону. А наш путь лежал налево, к леднику Капчал Восточный. Вот, пожалуй, именно с этого момента и можно считать, что путешествие наше началось по-настоящему. Именно с этого момента я помню экспедицию в живых и ярких красках. Будто до того на протяжении трех дней в кинокамере была черно-белая пленка, а начиная с этого момента и дальше -- цветная, и плюс к тому стереозвук пошел на микрофоны. Наверное, до самой смерти буду помнить, если, конечно, старик Альцгеймер на настигнет раньше.
Возможно, читателю будет небезынтересно узнать -- с чем же мы подошли к этой примечательной точке?
К этой примечательной точке мы подошли с ледорубами -- двумя, комплектами обвязки верхней -- двумя, кошками -- одной парой, веревкой (восьмеркой) -- 30 метров. И полным неумением всем этим пользоваться. Ну, кроме, пожалуй, ледоруба. На него удобно опираться при ходьбе вверх, как на палку-клюку, это мы уже освоили.
* * *
Здесь необходимая вставка. В свое время ДВ где-то вычитал, что Лев Толстой в один из периодов своей жизни все записи в своем лично дневнике заканчивал аббревиатурой "ЕБЖ", что означало -- Если Будем Живы. Перед началом подъема на Капчальский ледник ДВ поделился со мной этим своим знанием, и с тех пор почти до конца похода все наши разговоры, в которых присутствовали глаголы в будущем временем, неизменно заканчивались словами "е-бе-же". Например (при разглядывании мною карты):
--
Ну, чё там видно, папаш?
--
Ну вот сюда вправо, и вроде за сегодня должны успеть..
--
Это -- ЕБЖ
--
ЕБЖ, конечно, ЕБЖ
Или (во время приготовления ужина):
--
У нас сгущенки сколько осталось?
--
Еще четыре банки.
--
Ну, тогда наверное одну сегодня можно, а?
--
Ну да, наверное. А следующую тогда -- послезавтра.
--
ЕБЖ
--
ЕБЖ
Ну и так далее.
* * *
Самого ледника Капчал Восточный было пока не видать, только безжизненная осыпь-морена над нами, и где-то правее мутный бурный поток -- очевидно, из-под ледника. Погода отличная, общая эстетика места просто великолепная, кое-где даже были видны последние одиночные елочки высотой 1-2 метра, но все, что дальше -- уже тревожно, и больше подниматься не хотелось. Отчетливое ощущение, что курорт закончился. Тем не менее, съели пол-шоколадки и потопали вверх. Идти почему-то сразу оказалось тяжело, кое-как миновали эти последние елочки, дальше нудный утомительный подъем по травянистому склону. Тропа довольно круто поднимается вверх. Ползли медленно, каждые полчаса (а то и чаще) валились вместе с рюкзаками на землю и замирали обмякшими грушами, хриплые вдохи-выдохи безо всякого намерения поддерживать диалог. Частичной компенсацией за страдания является постепенно раскрывающаяся, по мере подъема, панорама верховий Кучерлы и ледника Немицкого где-то уже далеко сзади, и все эти бурные потоки, прорезающие склоны со всех сторон и сбегающие белыми извилистыми нитями вниз, в сторону уже невидимого водопада Кони-Айры. Раздвигаются все новые горизонты и открываются новые ракурсы, становится отлично виден ледник Центральный Капчал и окружающие его иззубренные хребты -- расчерченные сеткой заснеженных трещин вверху и подернутые изумрудно-зеленой травкой внизу.
Неприятным контрастом с этой красотой явился вдруг могильный камень, поставленный практически на пути нашего подъема. В память о новосибирской студентке (фамилию не помню), "...трагически погибшей на леднике Восточный Капчал в 1974 году". Текст настраивает на серьезный лад.
Постояли, приняли к сведению. Почти разу после могилы началась моренная осыпь, а за ней, наконец, показался язык ледника. И мне, и ДВ ходить по леднику предстояло всего лишь второй раз в жизни, и с учетом памятника новосибирской студентке это обстоятельство немножко поддавливало на психику. Вблизи язык ледника выглядит вовсе не такой кристально-белоснежной сказкой, как на рекламе чудодейственной воды "Аква Минерале". Это многометровая сплошная масса грязного мокрого льда, заваленного сверху песком и мелкими камнями, неряшливая ноздреватая поверхность с едва уловимым розоватым оттенком, а перед нею раскисшая лужа талой жижи.
По первому впечатлению, надевать ради этого кошки показалось глупо, пошли вверх без них. Изъеденный солнцем и водой лед напоминал весенние проталины в подмосковном лесу. Ноги немного разъезжаются, но, в общем, терпимо. Наконец, одолели, выбрались непосредственно на ледник. Тут стало совсем полого, весь ледник Восточный Капчал просматривается до самого начала (километра два-три) -- здоровенная снежно-ледовая площадка, слегка наклоненная, огороженная с трех сторон крутыми каменистыми бортами высотой метров по двести. А с четвертой стороны на эту ледовую арену только что вылезли мы с ДВ.
При взгляде назад хотелось остановиться и замереть в восхищении -- на фоне насыщенного, яркого голубого неба вырезан двуглавый контур горы Кони, иссеченный сетью заснеженных трещин, в ее кулуарах лежали небольшие ледники, а отроги внизу исходили мягкими осыпями. От ледников тянулись вниз серебряные ниточки ручьев-водопадов, которые еще ниже пересекали яркие травянистые склоны. Слева по ходу движения нарастающей массой возвышался длинный отрог горы Капчал, а справа ледник Капчал Центральный. И лишь впереди было тревожно -- панорама замыкалась сплошной чередой скалистых и заснеженных склонов, в которых глаз никак не мог нащупать искомый перевал Капчал Восточный.
Предварительно я читал где-то где, что ледники бывают открытые и закрытые. Открытый -- это тот, где лед выходит на поверхность, а закрытый -- это если ледяная поверхность засыпана сверху снегом. По снегу легче идти, зато он скрывает трещины. Тот ледник, который был перед нами -- пока открытый, ледяной.
Впрочем, не стоит думать, что открытый ледник и вправду представляет собой гладкую ледяную площадку, на которой совершенно разъезжаются ноги. На самом деле лед здесь вовсе не такой скользкий, как на катке или детской ледяной горке. Это неровная бугристая поверхность, грязноватая и ноздреватая, подточенная лучами летнего солнца, по которой в дневное время там и сям журчат ручейки разного размера, шириной до полуметра, которые пропиливают во льду небольшие канавки. Кое-где поперек этой грязноватой поверхности видны длинные светлые полосы -- по-видимому, трещины, забитые сверху снегом. И это, конечно, вопрос, который будоражит воображение: насколько много снега забилось в трещину, насколько глубоко она засыпана?
По мере нашего движения на леднике вскоре начали появляться пятна снега, а затем его скользкая поверхность и вовсе скрылась под сплошным снежным покровом (спешу подтвердить догадку сообразительного читателя -- такой ледник называется "закрытым"). И на этом снежном покрове, пока еще тоненьком, отчетливо вырисовывался лабиринт темноватых полос-канавок, ознаменовавших появление закрытых трещин.
Поначалу мы с ДВ решили изображать из себя настоящих альпинистов: напялили верхние обвязки, связались, и пошли гуськом в некотором отдалении друг от друга. Перед стартом ДВ вспомнил цитату из Тенцинга: "Внезапно Хиллари исчез из виду и я, раньше чем успел что-то сообразить, уже распластался на леднике и вогнал ледоруб в фирн". Я ответил ему шуткой из советского антарктического писателя Санина: "Трещины? Это такие очаровательные отверстия глубиной до конца географии, покрытые сверху снежными мостиками. Наступаешь на мостик -- и летишь себе минуту-другую, насвистывая песни и марши".
Вскоре, однако, выяснилось, что ходить "правильно" у нас никак не получается из-за разного стиля передвижения. Я был более склонен идти равномерно и постепенно, без остановок, ритмично пыхтя и раздувая легкие. А приятель мой ДВ -- короткими ударными перебежками, после каждой из которых он почти останавливался и переводил дыхание. Средняя скорость у обоих была примерно одинаковая, но веревка-связка мешала обоим. Кстати, такое различие в способах передвижения ранее никогда не бросалось мне в глаза и показалось весьма странным, потому что вообще-то мы с ДВ люди примерно сходного темперамента (за что и люблю) и, казалось, равномерность движения у нас тоже должна быть примерно одинаковая.
Поколебавшись, я предложил:
--
Папаш, может, ну ее в жопу, эту веревку?
--
"Шаг ступил на ледник, и сник" -- укорил меня ДВ, но от предложения не отказался.
Думаю, что в глубине души оба уже поняли: если напарник провалится в трещину, второй все равно ничего сделать не успеет и не сможет. Не Тенцинг все-таки. Куда более вероятно, что первый тривиально утянет за собой второго.
Дальше пошли с постоянным адреналиновым запахом. Я шел первым, старался различать на тоненьком снегу ложбинки-трещины и обходить их в меру своего дилетантского разумения. ДВ за мной. Некоторое время нам везло. Потом я провалился, правда, задней ногой, уже на выходе. Нога ушла чуть глубже, чем по колено, я судорожно выдернул и сделал два торопливых шага вперед. Тяжело и неповоротливо обернулся с рюкзаком, глянул назад. Черная сквозная дырка в снегу, размер обуви 46. С той стороны подошел ДВ, но не слишком близко, вопросительно посмотрел на черную сквозную дырку в снегу, огорчился и молча повернул под прямым углом. Надо сказать, что до этого момента мы, по умолчанию, двигались строго один за другим. То есть если кто-то провалится, то, по крайней мере, только один (лично мне это было утешением в меньшей степени, так как первым шел именно я). Теперь же движение наше окончательно утратило признаки взаимовыгодной кооперации, каждый топал собственным маршрутом, примерно параллельными курсами, ДВ слегка сзади. Не скажу, что было как-то уж особенно страшно (настоящие страхи начались несколькими днями позже), но перманентная тревога присутствовала. Надежда исключительно на "авось", милость Господню и, возможно, интуицию. Причем насчет интуиции -- самообман.
Отчасти скрашивала обстановку и поднимала настроение погода, просто идеальная, великолепная. Совершенно синее небо, ни единого облачка, тепло, ослепительно-белый снег на окрестных склонах, а если обернуться назад -- панорама кучерлинского ущелья и ледник Немицкого где-то уже совсем далеко, и ощутимо ниже нас. Помню, я еще тогда впервые пожалел об отсутствии солнцезащитных очков. Сел передохнуть и посмотреть карту, и обнаружил вдруг, что после взгляда на сверкающий снег и лед вокруг, оказывается, довольно затруднительно разглядеть тонкую паутину линий на бумаге. Надо сидеть, глядя на карту, секунд двадцать-тридцать, и только тогда глаз адаптируется.
Потом пути наши снова соединились.
Потихоньку справа от нас проплыл перевал Капчал Центральный, 1Б. Крутой снежный взлет от ледника, наверху на склоне проплешины голого льда. Посовещавшись, решили, что перевал для нас теоретически проходим, и одновременно порадовались тому, что "наш"-то перевал, Капчал Восточный, всего 1А (слава Тебе, Господи).
В очередной раз как-то обернулись назад, чтобы снова полюбоваться не ледник Немицкого вдали-внизу -- и вдруг увидели вдалеке три крохотных точки, которые двигались примерно по нашим следам, только-только поднявшись на язык ледника из долины. "Наверное, настоящие альпинисты" -- подумалось мне, -- "здоровенные лосистые парни, сейчас они быстрыми прыжками нас догонят, посмеются над нашим убогим снаряжением и неумелыми ледорубами, обскочат на повороте и поминай, как звали". Впрочем, мысль была довольно вялая. Мы к тому времени уже изрядно устали, и топали вверх механически, без восторгов и энтузиазма. В целом же даже удивительно, что движение вверх по этому леднику оказалось таким утомительным. Вроде ледник ровный, снег гладкий и твердый, уклон небольшой. Но давался тяжеловато. Может, это из-за постоянного слегка стрессового фона?
Тем временем "настоящие альпинисты" внизу остановились и надолго застопорились. Начиная с этого момента я буду называть этих настоящих альпинистов "грифами" -- через пару глав читатель поймет, почему. Итак, "грифы" возобновили движение после остановки, и стало видно, что все трое связались.
-- Видишь, оказывается, умные люди именно так делают. -- ДВ назидательно поднял палец.
Вскоре, однако, выяснилось, что и "умные люди", и "грифы" в таком связанном состоянии передвигаются значительно медленнее нас, и постепенно мы потеряли их из виду.
А тут и сам перевал подоспел, наконец. Капчал Восточный. Красавец. И, что особенно приятно -- нестрашный совершенно. Просто щель в склоне, каменистый подъем метров двадцать -- и...
Ах, как люблю я вылезать на перевал первым, тянуть, тянуть шею, увидеть раньше других -- ну, ну что же там? Что же там на другой стороне?! Даже не знаю, чего здесь больше -- предосудительного тщеславия или похвальной любознательности. Итак, что же там, на другой стороне?
На другой стороне тоже замечательно. Еще один ледник, примерно такой же ровненький, как и наш, в окружении таких же каменистых гребней. Только сверкает еще ярче, потому как сторона южная. И он немножко поменьше, поаккуратнее. А дальше, в сторону Казахстана -- нескончаемая череда горных хребтов теряется в дымке, три линии горизонта, последняя уже совсем полупрозрачная. Впрочем, довольно однообразно и серо в том смысле, что снега маловато, и по-настоящему снежных вершин не видать. Это вам не Памир.
Перевальный триумф, полноценный. Съедена традиционная шоколадка, запита остатками растворимого сока "Зуко", всеобщее умиротворение. Солнышко продолжает светить, все трещины успешно миновали (тьфу-тьфу-тьфу), времени еще вагон, успеем без суеты спуститься и нормально встать. По-любому уже существенно опережаем график прошлого года, и есть надежда, что на сей раз пройдем так, чтобы не было мучительно стыдно.
ЕБЖ.
Просидели на перевале полчаса, подхода "грифов" снизу так и не увидели, и начали спускаться на южную сторону. Спуск сначала довольно крутой и противный по камнепаду, потом добрались до снега, проехались на жопе, потом пешком по леднику вниз. Ледник открытый почти весь (южная сторона!), и не такой пологий, как предыдущий. И весь в ручейках, буквально весь. Изрытый параллельными канавками, похожий на брюхо кита-полосатика. Кое-где видны небольшие камни, лежащие на смешных и трогательных ледяных ножках-столбиках высотой сантиметров двадцать -- результат вытаивания льда под солнечными лучами. Довольно скользко, несколько раз чуть не грохнулись, особенно на спуске с языка ледника на морену. Эквилибристика и акробатические этюды. Но ничего, справились без вывихов и ушибов.
Прямо здесь, на морене, какие-то хорошие и добрые люди задолго до нас выложили из камней более-менее ровную площадку два на два, и мы решили не умничать и поставить палатку в том же месте. В принципе, время до вечера еще оставалось, и можно было спуститься пониже. Но на этой стороне хребта речка Капчал очень круто уходит из-под ледника, склон перегибался куда-то вниз, и сколько там еще идти до следующей ровной площадки -- было совершенно непонятно. Решили, что от добра добра не ищут. Тем более что день в целом получился очень успешный, удачно миновали два ледника и перевал. А если вспомнить, где мы проснулись сегодня утром -- еще на подступах к водопаду Кони-Айры -- то и вовсе был повод собою гордиться.
Пока ДВ возился с обустройством в палатке, я решил слегка прогуляться по морене вправо-влево и прикинуть маршрут спуска на завтра. И вот только сейчас, когда мы уже спустились, нашли место, решили, остановились, распаковались и поставили палатку -- только сейчас, наконец, на спуске с ледника появились трое "грифов", на сей раз не связанные. Прошли мимо меня на некотором расстоянии, приветливо помахали, и проследовали дальше вниз. Ну, что ж, у каждого своя тактика. А я с удовлетворением констатировал про себя, что, в целом, мы с ДВ прошли участок от языка ледника на северной стороне до языка ледника на южной стороне однозначно быстрее, чем трио "грифов"
Ближе к вечеру над языком ледника образовалось серое "одеяло" конденсатного тумана толщиной несколько метров, и легонько сползло на нас. По счастью, есть в русском языке прилагательное "могильный". Вот это как раз для таких случаев. Чтобы сказать "Холод -- могильный", зябко поежиться, и нырнуть в палатку, в теплый спальный мешок.
4. Катунь
На следующий день погода продолжала баловать. Поднялись рано и быстро -- ибо на камнях, даже любовно и ровненько сложенных чьими-то заботливыми руками, не больно-то разоспишься. И завтрак сварили тоже быстро, потому что без костра, а на горелке. Какой тут, к черту, костер, если в округе ни одной травинки не растет, одни только каменные россыпи. А раз без костра -- значит, не настоящие макароны, а этот "Доширак", будь он неладен.
И пошли по долине вниз, вдоль ручейка Капчал. Тактика была: спуститься на "Дошираке" до мест с древесной растительностью, и там сварить себе полноценный обед, которого мы не видели уже больше суток.
По мере спуска постепенно начала появляться травка, а на травке начала проявляться тропинка. Тоже ободряющий знак. Все еще под впечатлением от вчерашних успехов, мы с ДВ бежали вниз почти бегом. Потом в один из моментов приостановились посидеть-передохнуть, и в это время мимо нас проследовала сверху вниз вчерашние "грифы". Поприветствовали уже как хороших знакомых. Выходит, пока они сегодня утром просыпались и выползали на тропу, мы с ДВ уже успели сбежать сверху, с нашей стоянки на морене, и обогнать их. Ну, достойно, достойно.
Мы подождали, пока "грифы" скроются за поворотом тропы, встали, взвалили рюкзаки, и снова понеслись вниз почти вприпрыжку. Через некоторое время снова догнали "грифов", и я звучно заорал "Лыыы-Жнююю!" На сей раз думал, что мы обставили их окончательно.
Подходящее место для обеда обнаружилось только часа через два, уже ближе к месту впадения Капчала в великую русскую реку Катунь. Ручеек поперек тропы, елочки, дровишки. Шустро разожгли костер, изготовили обед, потом взялись кипятить себе чай, и тут на тропе сверху один за другим опять показались "грифы". Первый подошел, приостановился, и устало выдохнул:
-- Ну вы и скачете, мужики! За вами не угнаться... -- и тем самым сразу как-то расположил к себе. -- Мы эта... Если присоседимся... Не помешаем?
Объективно говоря, мы с ДВ заняли самое лучшее, самое естественное место для привала, поэтому отказывать было как-то не с руки. Тем более наш обед уже подходил к завершению, если б отказали -- была бы собака на сене.
"Грифы" один за другим плюхнулись рядом, сбросили рюкзаки. Рюкзаки щмякнулись об землю плотно, увесисто, и вроде даже громыхнули чем-то железным. Дальше пошел обычный в таких случаях разговор -- кто, откуда, куда идем. Оказалось, что "грифы" из Магнитогорска (или Нижнего Тагила, не помню уже точно), и что они, в отличии от нас, более-менее настоящие альпинисты. О цели своего путешествия они говорили как-то уклончиво и в весьма общих чертах. "Ну, мы по Катуни вверх, дальше по Рассыпному до ледника Черный, а там посмотрим... Мы там уже были в прошлом году, но не очень получилось. В этом году решили еще раз подойти, посмотреть, может, что там получится... Вот, железа с собой набрали всякого побольше". Самый главный "гриф" пнул ближайший рюкзак, и в нем снова что-то тяжело громыхнуло. Я не сразу догадался, что под "железом" альпинисты подразумевают не сервера, процессоры и материнские платы, а разные ледобуры, карабины и шлямбурные крючья. Зато сразу же догадался, что конечная их цель -- подняться на Белуху по кружному маршруту с юго-запада, и что они не озвучивают ее только из суеверия. Это очень близко и понятно. Я тоже в таких случаях обычно отделываюсь общими фразами вроде "Пойдем, посмотрим, как получится".
ЕБЖ.
Это только идиоты говорят "Мы собираемся покорить то-то и то-то".
Потом пошли воспоминания о недавнем прошлом.
--
Блин, мужики, вы нас вчера чуть не подставили! Мы ж по вашим следам на леднике шли. Так вот шли, шли, а потом -- бац! -- а следующий след уже в трещину! Это кто из вас провалился-то?
--
Я... -- пришлось нехотя признаться. -- Но я так, немножко, по колено примерно...
Эта сообщение почему-то вызвало у "грифов" приступ веселья. И вообще, похоже, тема трещин в леднике была у них стандартной темой шуток, вроде "приезжает муж из командировки" или "умирает старый еврей".
--
Вы хоть связанные были?
--
Не-а.
--
Ну эт вы зря, зря, мужики. Связываться, связываться все-таки надо в таких местах. Кошки-то есть у вас?
--
Одни. Как раз у меня.
--
А, ну понятно. Все грамотно, по науке. Кто в кошках, тот и провалился. -- и новый приступ не очень понятного мне веселья.
Наконец, пришла очередь неизбежного и самого животрепещущего вопроса:
--
А питаетесь чем? -- поинтересовался кто-то из "грифов".
--
Ну вот, это... Тушенкой с макаронами в основном... -- слегка стесняясь, промямлил я и опасливо съежился в ожидании потока критики во стороны настоящих альпинистов. Однако, против ожидания, мой ответ вызвал эффект неоднозначный. Один гриф с пониманием покивал головой "Ага, тушенка, понятно", второй блаженно зажмурился и мечтательно протянул "Даааа... Тушееенка... Я бы сейчас бы тоже бы тушенки бы....". А третий, самый авторитетный и командующий гриф, строго оборвал второго:
--
Я тебе дам "тушенки"! Я те дам! Да ты, если с утра тушенки нажрешься, совсем отяжелеешь, идти не сможешь! Вечером тушенку, только вечером.
Мы с ДВ сконфуженно переглядывались. Вот оно, оказывается, как. У настоящих-то альпинистов.
Оказалось, что у настоящих альпинистов принято питаться на обед вареным рисом, кинув на него сверху немного соевого мяса. Потом, уже по возвращении в Москву, я из любознательности пытался готовить и дегустировать такое же соевое мясо (благо жена была на даче, иначе бы грудью встала против осквернения своей кухни таким непотребством). Ну, что сказать? Один раз в жизни, наверное, это самое соевое мясо съесть можно. Или два. А вот чтобы питаться им изо дня в день -- это только настоящие альпинисты могут. Но мы явно не из их числа.
После тушенки и соевого мяса разговор снова свернул на маршруты, горы и так далее. Мы с ДВ порассказали про свои выезды на Северный и Полярный Урал. Для магнитогорцев, естественно, почти домашние места. "Сердце старой девы наполнилось теплом родного края". В ответ наслушались разных историй про альпинистскую технику и железки, тренировки, режим питания и прочее. Запомнилось, что один из "грифов" регулярно участвовал в традиционном альпинистском соревновании где-то у них там на Урале: зимой подъем на скорость по ледяному столбу. Сокрушался, что из года в год входит в призовую тройку, но никак не может занять первое место.
В общем, узнали много интересного. Впрочем, и мы, со своей стороны, слегка обогатили познания "грифов" об экспедиционном питании. Дело в том, что как раз в момент их подхода мы с ДВ изготавливали на костре "компот" из чилийского растворимого сока "Зуко". Тепленький, кисло-сладенький, для усталого человека в горах -- исключительная вещь. Налили по пол-кружечки "грифам", "грифы" пили, причмокивали, и нахваливали. И удивлялись: "Чё же это мы, сколько раз эти пакетики в магазине видели, а чтобы с собой на Алтай взять и там компот сварить -- такого в голову не приходило! Спасибо, мужики, надоумили"
В общем, мы расстались с "грифами" лучшими друзьями. Оставили их давиться соевым мясом, а сами отправились вниз. Дальнейший план был такой: выйти к Катуни, пройти по течению несколько километров вверх до тех пор, пока не найдем переправу. Там где-нибудь переправиться, затем перевалить через узкий и маловыразительный хребет на той стороне, и выйти в долину Белой Берели.
ЕБЖ.
Спустились к Катуни. Какое тут, к черту, "переправиться! Быстрая река шириной с Москву-реку в районе Звенигорода. Пошли по тропе вдоль берега вверх. Тропа спустя буквально километр превратилась в отвратительную. Очень крутой берег, изрезанный кое-где оврагами, обрывался прямо в воду. В некоторых местах вдоль уреза воды росли густые непролазные ивы высотой чуть больше человеческого роста, причем глубина реки в этих местах была уже по колено, и тонкие гибкие стволы торчали прямо из воды, рассекая волны. Можно было либо идти по тропе поперек склона (каждый раз ставя левую ногу на полметра выше, чем правую), либо продираться сквозь эти чертовы ивы, постоянно по колено в воде, цепляясь за ветки карманами рюкзака и регулярно получая по роже мокрыми хлесткими ветками. Я шел первым. Пробовал и так, и иначе -- все было погано. Тропа, ко всему прочему, еще металась вверх-вниз, как кардиограмма при стенокардии. По три почти вертикальных подъема на каждые сто метров. Еще через пару километров эта стенокардия совершенно меня укатала, я окончательно спустился вниз и обреченно полез продираться сквозь ивы. ДВ к тому моменту уже начал отставать. Он откуда-то сверху посмотрел на мои маневры, но остался на этой вертлявой тропе. и в результате отстал окончательно. А у меня все те же ивы, наглое бульканье в ботинках, и мантра для самоободрения: "а, сссука... от ссука... а, ссссука..." Пару раз, споткнувшись об эти чертовы ивы, чуть не грохнулся в воду плашмя, мордой вниз и рюкзак-пригнётыш сверху.
В один из моментов увидел далеко впереди группу конных туристов, которые более-менее успешно переправлялись через Катунь, не слезая с лошадей. Вода была примерно лошадям по брюхо. Да, есть на Алтае и такой вид отдыха -- передвижение на спине животного, под бдительной опекой специально обученного провожатого. Очень хотелось закричать, побежать, попросить, умолять, заплатить, что угодно -- лишь бы специально обученные провожатые перевезли и нас тоже на ту сторону на спинах этих непотопляемых животных. Увы, слишком далеко. Лошадиный караван пересек реку изящной безмолвной вереницей, как недостижимый нереальный мираж, и двинулся по противоположной стороне.
А вот, кстати, на противоположной стороне в смысле проходимости все было просто прекрасно. Даже отсюда видно. Роскошные ровные галечные пляжи, песчаные отмели. Ходи -- не хочу.
Похоже, самая реальная перспектива переправиться -- завтра рано утром.
ЕБЖ.
За ночь там наверху, в Катунских ледниках, замерзнет вся вода, и река на несколько часов обмелеет. Ну а потом, после восхода солнца, постепенно снова вернет себе былую силу. Помню, лет десять назад мы с ДВ наблюдали такое на Памире. Вечером остановились на берегу широкой разливистой реки, а на следующее утро, когда я отправился за водой, мне пришлось метров сто топать по высохшей гальке, пока я не нашел цепочку тихих луж и едва уловимый ручеек между ними -- все, что осталось от вчерашней речки после того, как замерзли питающие ее верхние ледники.
Меж тем день отчетливо клонился к вечеру, и на душе становилось все тревожнее. Вот-вот начнет смеркаться, но где тут можно остановиться на ночь? Совершенно непонятно. И где отставший ДВ? Совершенно неизвестно.
Ни малейшего намека на место, где можно было бы поставить палатку. Крутой склон поднимался над рекой метров на сто с лишним. Ну разве только прибить палатку гвоздями к склону, перпендикулярно, под прямым углом. И потом удивляться, почему она оторвалась и свалилась в Катунь. "Колдун, блин". Или еще альтернатива -- угнездить палатку тут где-нибудь внизу между ивами, и всю ночь плавать в спальном мешке, как в наполненной ванне. Только холодно. Кроме того, было очень тревожно за ДВ. Вдруг он там наверху набрал хороший темп? Тогда, если я даже найду тут где-то место для палатки, он вполне может проскочить поверху и не заметить, обогнать, да так и топать до самых Катунских ледников. В этом случае я его увижу в следующий раз только в каком-нибудь познавательном телефильме типа "Загадка перевала Дятлова", постфактум. Может, бросить тут рюкзак и полезть "в лоб" вверх, в надежде его там перехватить? А если он все-таки одумался и решил пойти понизу, и пока я буду лазить вверх, он продерется понизу через ивы, мимо, не заметив моего рюкзака? Все как-то плохо и нескладно.
Как ни крути, оставался один вариант -- топать до водопада Рассыпной. Тому две причины. Первая: в Катунь впадает одноименный (Рассыпной) большой ручей, и интуитивно понятно, что там должно быть хоть какое-то выполаживание, и можно будет поставить палатку. И вторая: почти наверняка там есть только одно-единственное место переправы через водопад. Так обычно бывает. Именно в этом месте я ДВ и поймаю. Если только к тому времени не наступит кромешная ночь. А если вдруг он обогнал меня поверху -- значит, сейчас сидит возле водопада и меня дожидается. Не дурак же он. К тому же, зная нелюбовь ДВ к водопадам и переправам, я просто не мог себе представить такого варианта, чтобы он в одиночку, самостоятельно пролез через водопад, отряхнулся как ни в чем ни бывало, и, посвистывая, пошел дальше. Нет, брат, шалишь. Даже если он пришел первым -- сидит, меня дожидается.
Когда я подошел к водопаду, уже откровенно смеркалось. Это, в общем, оказался и не водопад даже, в полном смысле слова, а довольно широкий ручей, который разбивается на три отдельных рукава, хлещет сверху под углом 45 градусов и сливается в Катунь. Отчетливо прослеживается тропа поперек. Немножко постоял, примерился. Всегда как-то не по себе, когда занимаешься такими делами без свидетелей. А вдруг что не так? Смоет в Катунь -- поминай как звали. "И никто не узнает, где могилка моя". Но ничего, кое-как перешел. Противостоял водному напору, помогая себе палками. Шлепнулся на противоположной стороне, мокрый по пояс, и стал тревожно глазами выискивать ДВ по склону. Краски дня уже начали размываться и растворяться, уступая место серым полутонам сумерек. Мокрая половина меня начала подстывать и хотеть писать. Пару раз я принимал за человека какие-то камни и пучки травы, пару раз впадал в паническое отчаяние. ДВ, наконец, появился на склоне уже почти на полутемной грани вечера и ночи. Камень с души! На радостях я хотел было даже отправиться через водопад к нему навстречу, помочь, подтащить. Но, честно говоря, еле встал. Так часто бывает с усталыми людьми -- пока он идет, у него все болит, ноет, рыдает, но все-таки шевелится. Как только присел на полчасика -- все, больше подняться невозможно ни за какие деньги. В общем, как встал -- так и сел. Для самооправдания сказал себе, что уж если идти через водопад навстречу, так это надо снова рюкзак надевать, чтобы быть потяжелее и устоять с гарантией. А снова рюкзак надевать -- ну уж увольте. (На самом деле все иначе. Как только мокрая половина меня прослышала про перспективу снова лезть в это добрый душ Шарко, проистекающий непосредственно из ледника Черного, она взъерепенилась и воспротивилась самым категорическим образом). В конце концов, ДВ перейдет уж как-нибудь. Что он, маленький что ли?
Конечно маленький.
ДВ немножко постоял на том берегу, собираясь с духом, и ломанулся в поток. Первый рукав он как-то пересек, но, не успел я за него порадоваться, как он бухнулся во второй поток, оступился, накренился, потерял равновесия, и -- бултых!! -- ушел в воду чуть ли не с головой. Фонтан дополнительных брызг, бурун вокруг полу-утопшего рюкзака, как под форштевнем эсминца "Уэйнрайт" на средних ходах, течение вырвало из рук палку-посох и унесло ее в черноту надвигающейся ночи, в сторону реки Катунь. Инфернальная картина. Темнота скрадывала очертания и придавала всей сцене характер отстраненный и нереальный, будто смотришь черно-белый телевизор.
И пришлось забыть про мокрую половину, и про то что ничего уже не разгибается, и про ледяной душ Шарко, и вместо этого всего шустро скакать через один поток водопада, затем бултыхнуться в второй, и как-то подгребать между камнями навстречу, хватать за рюкзак, за шиворот, и что там еще есть у человека подходящего, чтобы выхватить его из водного потока в наступающей темноте.
В общем, выкарабкались. У пострадавшего, естественно, руки-ноги ходили ходуном и зуб на зуб не попадал. Пришлось оградить его от какой-либо активности, и взвалить на себя все дальнейшие хлопоты. Это, кстати, не так сложно -- есть такой психологический феномен: если отчетливо ощущаешь, что напарнику существенно хуже, чем тебе, то сразу происходит небывалый прилив сил. Ты сразу снова бодр и весел. Нечто похожее бывает и с пьяными людьми, если он вдруг замечают, что сосед уже существенно пьянее их самих.
Сам поставил палатку, сам разжег костер, и даже чаек кое-какой вскипятил на этих чертовых ивах. Заслуженные слова благодарности.
А вот что хреново -- так это то, что у ДВ изрядно подмокло содержимое рюкзака. Особенно обидно, что практически полностью промокла туалетная бумага. Последствия этой тяжкой потери мы ощущали до самого конца экспедиции. Нет, мы, конечно, пытались в последующие дни использовать какие-то погожие минутки, расстилали на камнях эти многометровые мокрые полосы, готовые расползтись в отдельные сырые лохмотья, и вроде бы даже достигли в этом деле каких-то локальных успехов, но по большому счету, конечно, восполнить потерю так и не смогли.
Перед сном, уже почти в полной темноте, пошел посмотреть на реку и послушать. Мало что видно, но зато слышно -- бурлит и плещется все так же, как и днем, никаких признаков успокоения. Ничего-ничего, завтра с утра немножко успокоится.
ЕБЖ
5. Динамо-2
Очнулись серым утром, ни свет ни заря.
Первый взгляд -- на реку. Как оно, что оно? На первый взгляд, выглядит оптимистично. Вода отошла на три-четыре метра по сравнению со вчерашним вечером, обнажив полосу сырой гальки вперемешку с песком. И вместо вчерашней сплошной водной массы от берега до берега, летящей с брызгами и водоворотами -- сегодня утром три-четыре отдельных потока, вполне себе умеренных. Да, вроде можно переправиться. Памирское правило сработало и здесь.
Дрожа от утренней сырости и слегка болтаясь от недосыпа, надел ботинки, взял палку и отправился проведать притихшую утреннюю Катунь. Прошел метров пятнадцать-двадцать поперек. Вода ледяная, но ниже пояса. Дно твердое. И несет не слишком. А если с рюкзаком, так вообще без проблем
ДВ с интересом наблюдал за моими эволюциями с берега.
-- Папаш, вроде терпимо! -- заорал я и побрел поперек ледяного потока обратно.
Не теряя ни минуты, начали сворачиваться, собираться, и укладываться. Особое внимание, естественно, уделялось упаковке всех вещей в полиэтиленовые пакеты -- на непредвиденный случай плавания с рюкзаком. Не пробило еще и шести утра, а мы уже решительно ступили в реку с полной выкладкой и твердым намерением добраться до противоположного берега.
Как и предполагалось, на сей раз переправились без особых усилий и происшествий. Да, ледяная вода, да, несло, да придонными струями набило полные ботинки мелких камней -- но, в общем, утренняя Катуни ни разу не заставила нас нервничать. В самом глубоком месте по пояс, причем без максимального течения. Никто не оступился, никто не упал, никто не поплыл. Случалось мне переходить вброд и более волнительные реки.
Выбрались на тот берег, вытряхнули и штанов и ботинок песок и камни, и разложились на песчаной отмели на просушку. Вот теперь пора и завтрак! Только взялись было собирать по берегу плавник для костра, как ДВ начал тыкать пальцем куда-то вверх по противоположному берегу (то есть с которого мы только что пришли). Я сначала даже не разглядел, а потом, запрокинув голову, увидел, наконец: высоко над водопадом Рассыпным, на краю ущелья, три крошечных сидящих человеческих фигуры. Контуры отлично прорисовывались на фоне бледного утреннего неба. Видимо, это наши вчерашние попутчики. Не остались равнодушными к нашим приключениям, и решили с утра пронаблюдать -- сможем мы переправиться или нет?
-- Как грифы какие-то. Стервятники. Знаешь, папаш, есть такие виды: сидят и ждут, пока тело утонувшего в Катуни туриста отобьется об камни, слегка подтухнет -- и они тут как тут.
Теперь понятно, почему "грифы"? Да, аналогия была действительно очень яркая. Вместо ответа я помахал "грифам" руками, потом еще раз. "Грифы" помахали в ответ. Очень приятно. Продолжается дистанционный контакт цивилизаций.
Пока готовили завтрак, совсем уж взошло солнце, и осветилась панорама верхней части долины. Где-то там, в конце ущелья, стали видны все ледники Катунские, и обе Белухи (Западная и Главная), и вершина Мюшту-Айры. Но это там, вверху. А у нас тут внизу еще ни одного солнечного лучика. И оттого холодная сырость и синие темные тени. Каждый раз, когда переводишь взгляд со свой миски с макаронами (здесь, в тени, перед носом) на снежную вершину (там, ослепительную на солнце, в десяти километрах), приходится щуриться, отворачиваться, заново привыкать глазами. И наоборот.
После завтрака ужасно захотелось спать и ничего не делать. Видимо, эффект приема пищи наложился на расслабуху после преодоления Катуни. Ну и плюс еще ранний подъем, плюс еще вчерашняя поздняя остановка.
Плюс еще предстоящий подъем вверх. На карте цель подъема была обозначена как перевал Динамо, набор высоты более километра. В реальности мы видели перед собой очень крутой травянистый склон, который простирался и вправо и влево насколько хватало глаз. Безымянный хребет между долинами рек Катунь и Белая Берель. Длинный, узкий, и примерно одинаковой высоты по всей своей длине. Похоже на забор, которые дети построили из мокрого песка в песочнице, и старательно прихлопали склоны своими детскими ладошками, чтобы они были потверже и покруче. И где, спрашивается, этот перевал Динамо? Кажется, тут, где не лезь, везде одинаково. Так или иначе доберешься до верха, вот только когда. Вопрос человеческого терпения и выносливости.
Вздохнули и полезли.
Я такие подъемы ужас как не люблю. Полнейшее однообразие, трава скользкая, склон постоянно в морду лезет, стоит перед глазами, как кость в горле. На каждом шаге двумя руками втыкаешь ледоруб в склон перед собой, хватаешься за клюв, подтягиваешься. И опять, и опять, и опять. Из-за крутизны ногу толком не поставишь, на одних мысках долго не пройдешь, начинает ныть и сводить, или при каждом шаге приходится выворачивать ногу на 90 градусов, чтобы поставить на склон внутренним ребром, или вообще подниматься боком. Но если боком -- тогда не получится использовать ледоруб, да и ноги от усталости подворачиваются. И главное -- ни остановиться, ни посидеть, ни передохнуть по-нормальному. Километр с чем-то по вертикали. Все на свете проклянешь. Часа четыре это все длилось, или даже пять.
Зато -- какие виды! Какие же виды, блин!!
Каждый шаг вверх добавляет дополнительного звучания все панораме, каждый шаг того стоит.
Поначалу мы просто выбирались с самого низа, из долины Катуни. Постепенно открывался весь ручей Рассыпной, серебристая диагональная полоска на противоположном склоне, с (нашим вчерашним хорошим знакомым) водопадом в самом низу. Потом поравнялись по горизонтали с тем каменистым ребром, на котором утром сидели "грифы". Их уже, естественно и след простыл, и лишь сколько-то времени спустя мы разглядели три крошечных точки, ползущие вверх в сторону ледника Черный. Потом уже стал виден и сам язык ледника Черный, и еще какие-то мелкие леднички, висящие к западу от него.
Поднимаешься на каждые следующие сто метров, оборачиваешься, и каждый раз новый ракурс, и каждый раз первая мысль "Ага, так вот оно, значит, как на самом-то деле!" Все выше и выше, и проясняется запутанная картина, и все больше и больше звеньев становится видно в этой сложной мозаике. Еще одна подходящая цитата из Месснера, очень правильная: "Самым главным было впечатление от необъятности далей, открывшихся передо мной. Это было фантастическое зрелище. Тогда я впервые ощутил, что за самыми далекими горами есть еще горы, а за ними -- еще и еще. Мир имеет свойство раздвигаться"
Давно уже потерялась далеко внизу Катунь, исчез за перегибом склона водопад Рассыпной. И вот уже уходят вниз, отваливаются вправо и влево, пропадают из поля зрения те склоны, скалы, ребра и утесы, которые сегодня утром высились над нами, нависали и закрывали панораму. Теперь это всё уже там, на нижних этажах и в подвалах. Даже огромная безжизненная треугольная пирамида Черной сопки, которая заслоняла нас с утра весь запад, постепенно погружается в долину Катуни, отступает вниз, и за ней вдали становятся видны еще какие-то ледники и вершины, совсем уже на пределе видимости.
И только две Белухи -- стоят, как стояли. Неизменны и неподвластны. Они будто поднимаются вместе с нами, будто медленно растут из земли. И вот уже ничего не остается между ними и нами, никакого препятствия или помехи видимости, и никакая мелюзга не путается под ногами До них десять километров, но они -- как на ладони. Два огромных округлых горба снежного верблюда на фоне синего неба, и кое-где уютные белые облачка, очень похожие на заставку американского мультфильма про Симпсонов. Отчетливо просматриваются все три Катунских ледника и Разделительный хребет между ними.
Снежный верблюд -- вообще зверь особенный, и со своим пустынным сородичем имеет мало общего. Тот, пустынный, который "кэмел", бродит с карикатурной леностью, прогибаясь по-страусиному коленями назад, и нарочито-презрительно, круговыми движениями, шевелит губами. Никакой особой симпатии не вызывает.
А снежный верблюд иное дело. Снежный верблюд застыл сверкающей белизной, он исполнен достоинства и величия. Снежный верблюд стоит неподвижно и не собирается спускаться к людям. Лишь иногда снежный верблюд удостаивает людей права взглянуть на себя -- только в хорошую погоду, и только если не поленишься подняться на километр с лишним по крутому травяному склону на перевал Динамо. Отличный зверь снежный верблюд, люблю его.
Ближе к перевалу обнаружился небольшой цирк, в нем крошечный снежник, озерцо, из оттаявшей почвы пробиваются какие-то подснежники. И, главное -- ровненько. Повалились на землю со стонами и хрипами, отдышались, устроили фотосессию.
Потом еще метров сто вверх, и перевал. Влезли, осмотрелись. Весь хребет -- череда пологих вершинок с небольшими ложбинками между ними. Похоже на хвост плюшевого крокодила, если его гладить сверху. Какая из этих ложбинок называется "перевал Динамо" -- понять невозможно, все равноценные. Решили, что вряд ли мы угадали и вышли на "настоящий" перевал Динамо. Поэтому договорились называть "наш" перевал "Динамо-2". Игра слов, как говорил Йозель: вроде и второй перевал "Динамо", а вроде и перевал, названный честь футбольной команды "Динамо-2" (если кто-то еще помнит таких игроков -- Молодцов, Ментюков, Матюнин...)
-- Вот она, заграница! -- провозгласил ДВ, и мы начали спускаться на противоположную сторону. Фраза имела глубокий смысл, так как с этого момента мы уже двигались по территории суверенного Казахстана.
На той стороне обнаружился примерно такой же небольшой цирк, только без снежника и без озера, потому что южная сторона. Из цирка уходил вниз тоненький и узенький кулуар, сухой и каменистый, и довольно крутой. А там дальше, на километр с лишним ниже, отчетливо видна река Белая Берель, и вдоль нее тоненькая ниточка -- дорога. Тьфу, плевое дело: сейчас сбежим туда по-быстрому, перейдем через дорогу, и остановимся на ночь где-нибудь в гостеприимных елочках на берегу Белой Берели.
ЕБЖ.
В реальности оказалось не так радужно. Уж очень спуск крутой. Особенно учитывая пятичасовой подъем сегодня утром. Ноги уже не те: гудят, дрожат, вихляются, подворачиваются, при каждом шаге вниз грозят сложиться, как картонные, и тогда полетишь мордой вниз, навстречу Белой Берели и гостеприимным елочкам. А тут еще и ДВ начал вдруг катастрофически отставать, мотивируя это хроническим то ли вывихом, то ли растяжением голеностопа. Которое он якобы получил в молодые школьные годы, играя в дворовый футбол целые дни напролет. И уговорить его дотянуть до реки оказалось невозможно.
-- Папаш, я серьезно. Если ты не хочешь завтра получить неходячего раненого, давай лучше остановимся.
--
Ты бы, блин, лучше уроки делал вместо футбола. Рос бы умненьким мальчуганом на радость маме. Как я, например.
--
Самодовольный болван.
По счастью, на нашем пути встретилась полочка, некое выполаживание поперек склона, шириной метров десять и диной метров сто. В этом оазисе уместился небольшой прудик, несколько елочек и заросли малины. Тут и остановились, хотя по времени могли бы еще идти да идти. Елочек вполне хватило на костер, а малины на компот. Еще помню, что малиновые кусты были изрядно примяты и потоптаны. Мишка косолапый.
6. Белая Берель
Это был, пожалуй, самый беспроблемный день за всю нашу экспедицию. Проснулись, доели малину, покричали медведю, ответа не дождались. Собрались и снова пошли вниз, к дороге, до которой теперь уже рукой подать. "Рукой подать", однако, снова оказалось метров триста по вертикали. В конце концов, потеряли человеческое достоинство и съехали какую-то часть пути по траве на заднице. ДВ такие номера ужас как любит, а вот лично я вполне предсказуемо отбил себе копчик.
Вожделенная дорога оказалась полузаросшей песчаной грунтовкой, кое-где следы автомобильного протектора. Явный признак цивилизации. Последний раз мы видели какую-либо дорогу больше недели назад, еще в Тюнгуре. Умилились и пошли вдоль Белой Берели вверх по течению. Общая обстановка -- как в походе выходного дня по весеннему Подмосковью. Вьется дорожка, журчит речка (ну, может и не журчит, но по крайней мере не грохочет, как Кучерла -- потому что тут все довольно полого), по сторонам рощицы сосновые и еловые. То заросли спускаются прямо к берегу, то открываются просторные полянки. Прекрасные места для пикника, шашлыка, коньяка. МаньякА? Не знаю, может, и маньякА. Если, к примеру, спрятаться во-о-он в тех елочках и, сгорая от нетерпения, поджидать беспечных любителей пикника, шашлыка и коньяка.
Только, похоже, никаких таких любителей здесь не водится. За пол-дня нам не повстречалась ни одна машина, и мы не видели на берегах Берели ни единого человека.
Погода меж тем начала портиться. Небо затянуло какой-то белесой дымкой, вершины кое-где скрылись в молочных облаках. В одном месте дорога пересекала Берель, и там построен мост. Вполне себе сносный бревенчатый мост, в рабочем состоянии. Мы надеялись, что с моста откроется подходящий вид на Белуху с юго-востока, Берельские ледники и так далее. Увы, не состоялось. Во-первых, ракурса немножко не хватило, а во-вторых грязно-белые ледники под мутно-белым небом смотрятся как-то очень.
Согласно карте, дорога вела нас в крошечный населенный пункт с названием Нижний Лагерь, и по соседству с ним водопад Коккольский. Название населенного пункта давало пищу для воображения, и мы от нечего делать начали на ходу строить догадки -- что же за лагерь такой? ДВ ратовал за сгнившие остатки караульных вышек и ржавую колючую проволоку, а я больше надеялся на веселый городок разноцветных палаток, почему-то с дымящейся полевой кухней посередине.
На деле же оказалось два-три покосившихся деревянных сарая и один бревенчатый дом, вполне пригодный для жилья, но наглухо заколоченный. И ни живой души. Напротив дома вкопан в землю деревянный стол, на котором удобно открывать шпроты. Рядом с домом вкопана в землю деревянная скамейка, на которой удобно сидеть и есть шпроты из банки, расположенной на вышеупомянутом деревянном столе. Со свойственной нам находчивостью мы тут же воспользовались этим счастливым случаем: разместили на столе банку шпрот, открыли, сели на скамейку и начали неторопливо поедать под грохот водопада Коккольский. Вот он, родимый, вид на него открывается прямо из-за стола.
За этим занятием и застали нас двое людей путешествующего вида, однако налегке и явно в смятении духа и состоянии беспокойного поиска, судя по мятущимся взглядам. Оказалось -- русские мотоциклетные туристы из Казахстана, Усть-Камногорск, приехали вдоль Берели все по той же дороге, что и мы пришли, а дальше держат путь по Большой Кокколи на Орочоган и оттуда обратно по долине Коксу. Вернее, такой план был у них до сегодняшнего полудня, пока они не доехали до этого Нижнего Лагеря. Потому что после Нижнего Лагеря дорога, в мотоциклетном понимании этого слова, перестала быть. И они вот уже часа два бродят по окрестному лесу, разведывают заросшие следы когда-то бывшей дороги на брошенную горно-обогатительную фабрику, и решают дилемму: то ли пытаться прорываться, то ли плюнуть и возвращаться обратно на Язовое озеро. Мы с ДВ снисходительно рассказали им свою историю, небрежно махнув рукой в сторону едва видимого отсюда перевала "Динамо-2". Мол, сегодня с утра "взяли" его и не поперхнулись. Мотоциклетные туристы глянули на далекий перевал, присвистнули и уважительно замычали. Мы с ДВ, в свою очередь, взялись разглядывать на карте неведомые нам Орочаган и Коксу. Ого! Там разве что пешком можно. Мы тоже присвистнули и уважительно замычали. А потом и вовсе установилась атмосфера всеобщего единения -- это ДВ выдал длинный ностальгический спич про славные традиции хоккейного клуба Торпедо (Усть-Каменогорск) и бомбардирские таланты Бориса Александрова лично. Мотоциклетные туристы восторженно постанывали и одобрительно кивали в такт. Спорт -- посол мира. Де Кубертен, ситиус, алтиус, фортиус и все такое. Это, кстати, не в первый и не в последний раз в наших путешествиях, когда энциклопедические познания ДВ в области советского и российского спорта помогали быстро находить дружественный контакт с коренными обитателями разных местностей. В велопробегах по Средней Азии достаточно было упомянуть Джамолидина Абдужапарова -- и ты брат навек. Аналогично на противоположном конце страны: "Апатиты, ну это ж знаменитый город! У вас же Сергей Федоров по юношам играл!" -- и таксист готов провезти вас еще несколько километров по зимней дороге на Октябрьский, сам рискуя сесть в снегу "на брюхо" вместо со своей раздолбанной "девякой". Одно но: этот прием, естественно, работает только при общении с мужской частью населения.
На прощанье казахстанцы подарили нам несколько суверенных монеток -- тенге, в качестве сувенира. Две штучки до сих пор у меня дома хранятся.
Но все когда-нибудь кончается. Доели шпроты, распрощались с мотоциклетными туристами. "Боря Александров -- форевер!"
Перешли поверху водопад Коккольский по бревенчатому мостику и отправились вверх по долине Малой Кокколи.
Все это время над долиной Берели мельтешили тревожные облака, то поднимался, о снова стихал беспокойный ветер, пару раз начинало накрапывать, и даже несколько капель попало в шпроты. Поэтому мы шли вдоль Кокколи, время от времени опасливо оглядываясь на небеса и каждый раз прикидывая -- ну, когда же он грянет? Может, прямо сейчас пойдет? Или не пойдет? Или попозже? Тут тонкая грань: с одной стороны, желательно пройти как можно дольше и поставить палатку как можно дальше. С другой -- желательно поставить палатку до того, как грянет дождь. Вопрос самообладания и метеорологической интуиции.
В тот день все у нас оказалось в порядке -- и с самообладанием, и с метеорологической интуицией. Прошли вверх до последних деревьев, и решили что самое время и место. К тому же в стороне от едва различимой тропы была навалена куча сухих ивовых сучьев, спасибо неизвестным хорошим и заботливым людям. Возле этой кучи и поставили палатку.
Причем очень вовремя: не успели мы в нее толком забраться, как полило по-настоящему.
И это "по-настоящему" лило практически целые сутки. И практически все эти сутки мы проспали в палатке. Вообще, это тема для отдельного исследования -- как так удается человеку, лежащему в палатке под дождем, безо всякого напряжения проспать целые сутки? Или даже больше. Тут, наверное, совокупность факторов -- и монотонный убаюкивающий шорох дождевых капель, и недостаток кислорода в замкнутом объеме (ДВ при каждом вдохе норовил выдохнуть исключительно углекислый газ), и накопившаяся усталость предыдущих дней. И еще некое трудноопределимое чувство "а я в домике". Постоянно греющее ощущение: вот там снаружи холодно мокро мерзко грязно, а тут у меня в мешке сухо тепло уютно. Маленький замкнутый объем телесной радости. Это, конечно, если палатка хорошая. В детстве я был слегка аутичным ребенком и любил прятаться под одеялом.
За сутки дождь стихал лишь однажды раз, но этой паузы нам вполне хватило, чтобы развести костер и приготовить нормальный обед. Чудо чудное -- те самые ивовые сучья, теперь вроде бы промокшие насквозь, тем не менее вполне себе удовлетворительно горели. Еще раз спасибо неизвестным хорошим и заботливым людям.
И лишь только вечером следующего дня дождь, наконец, прекратился полностью. Вылезли и увидели необычную картину: сверху все еще затянуто черными тучами, и лишь возле самого горизонта просветлела тонкая полоска чистого неба. На исходе дня солнце, спускаясь, вышло из-за туч и на несколько минут попало в эту чистую прозрачную полоску. В результате окрестные горы осветились неправдоподобным, "перевернутым" светом: долины и подножья в горизонтальных солнечных лучах, рельефные складки, игра света и миллиарды сверкающих капелек дрожат в еще непросохшей траве. А выше -- вечерняя тень, почти сумрак, почти ночь.
Сделали редкий кадр. По возвращении домой поразим домашних.
ЕБЖ
7. Коккольский
"Мы смотрим вверх. Мы только и делаем, что смотрим вверх. Вот уже целую неделю мы начинаем каждое утро с того, что смотрим вверх". Эта засевшая в детской памяти цитата -- если не ошибаюсь, из очерка "Битва за Жанну" Жака Франко и Лионеля Терре, опубликованном в альманахе "На суше и на море" за 1970 год.
Мы с ДВ, конечно, не альпинисты, и ходим в основном по горизонтали, но смотреть вверх нам тоже иногда приходится. Как, например, утром того дня, под перевалом Коккольским. Утром мы смотрели вверх.
С утра вполне себе ясно, лишь кое-где кое-какая дымка. Мы беспардонно истратили последние дрова из той кучи, которую нам любезно заготовили неведомые хорошие и добрые люди, сварили полноценный завтрак "макароны+тушенка" (как выяснилось впоследствии -- последний на следующие четыре дня), собрались и отправились на перевал Коккольский. Подъем нехитрый, вполне себе пологий, но скучный. Камни, камни, камни, серые осыпи, снега в пейзаже мало, противоположный склон ущелья тоже какой-то серый и унылый. Внизу, возле Малой Кокколи, еще виднелась кое-какая травка, а выше только безжизненные камни и лишь кое-где снежные пятна. Правда, по мере подъема стал постепенно просматриваться какой-то пологий ледник вдалеке слева (т.е. практически строго на запад). Посовещавшись, решили, что это самая южная часть Большого Берельского ледника, больше вроде как некому.
Шли мы обычным порядком, я чуть впереди, ДВ чуть сзади. По мере подъема ДВ еще немножко отстал. Потом, уже перед самым перевалом, под ногами появился, наконец, лед, покрытый толстым слоем песка и камней. Совсем крошечный ледничок, истекающий талой жижей. Последний перевальный взлет тоже был совсем несложный -- какая-то невыразительная осыпь вперемежку со снежником, над нею полочка и еще один снежник. Наконец, на последних метрах снежник выполаживается, несколько нетерпеливых шагов с ускорением вверх в тревожном предвкушении -- чем же встретит нас родина? (Именно по перевалу проходит граница между Казахстаном и Российской Федерацией.)
Как только голова моя приподнялась выше уровня перевала, начала открываться роскошная панорама на север -- каменистые утесы по обеим сторонам перевала, застывшее море отрогов Куркуре и Йидигема с десятками полузаснеженных вершин-всплесков, еще какие-то неопределимые горы на горизонте. Но в целом открывшаяся панорама меня слегка озадачила. Другой мир. Тут скорее зима, чем лето. Снег и лед, и камни, и больше ничего.
Тянем шею, с каждым шагом тянем шею... И...
Следующие несколько шагов -- и вот я уже на перевале, высшая точка, и теперь более внимательный взгляд, сбросив рюкзак и не успев отдышаться. Теперь можно все разглядеть вперед и вниз, по пути нашего дальнейшего движения. Где-то внизу дыбился горбом серый хмурый ледник Куркуре Центральный, весь иссеченный трещинами и заваленный длинными грязными языками морен. Была видна только его средняя часть -- нижняя круто заворачивала куда-то влево, скрываясь от моего пытливого взгляда за здоровенным утесом-отрогом. Причем ближе к перегибу из-под грязно-белого снега начинал отчетливо проступать мутный серый лед, весь в каких-то полосах, пятнах и разводах. Картина показалась неэстетичной -- может, потому что тут, на северной стороне значительная часть ледника находится в тени и не переливается оптимистичным красками.
И еще мне как-то сразу не понравилось, что все это увиденное и описанное начинается где-то в 30 метрах ниже, а вот как туда спуститься -- на первый взгляд непонятно. Хуже всего было с верхней частью ледника -- она скрывалась внизу, за перегибом снежного склона, который начинался прямо у меня под ногами, метрах в десяти-пятнадцати.
С нашей-то, южной, стороны, мы поднялись на перевал по камням, а вот спуск на ту, северную, сторону -- то ли крутой ледяной склон, то ли обрыв. По крайней мере, лед и фирн начинались прямо на перевале, занимая пологую площадку шириной метров пять по краю этой гигантской полу-чаши, и обрывались туда, метров на тридцать вниз, таким крутым спадом, что сверху полное ощущение -- обрыв. Как ни подходи поближе, как ни вытягивай вперед шею, чтобы заглянуть -- все равно обрыв. Крутизна была такая, что спускаться напрямую и в голову не приходило!
А если еще поближе к перегибу подойти, еще шею вытянуть и заглянуть, а?
А если еще поближе к перегибу подойти, то обе ноги туда уже уедут, и сам вместе с ними, и подошедший чуть позже ДВ будет очень удивлен, увидев мой одинокой рюкзак, следы ботинок на краю, а также признаки последней отчаянной борьбы за жизнь. И как я не пытался приспуститься по снегу вниз, к перегибу склона, чтобы хотя бы заглянуть вглубь зияющей ледяной пасти -- ни разу это не удалось. Почти везде при увеличении крутизны склона снежник переходил в скользкий лед, на котором я без кошек никак бы не удержался.
Ладно, так не получается. Но можно оценить обрыв косвенно. Вогнутая полу-чаша ледника загибается, и если ты стоишь на краю, смотришь в середину и не видишь внутреннюю стенку прямо под собой из-за ее крутизны, ты же все равно можешь посмотреть направо-налево и увидеть, как выглядит внутренняя стенка там. Вполне вероятно, что стенка здесь, прямо под тобой, выглядит примерно так же, как и там, справа.
Прекрасная идея. И?
Стенка справа выглядит, прямо скажем, отвратительно. Как, впрочем, и слева. И справа и слева стенка перерезана трещиной шириной метра три. Нет, справа даже двумя трещинами. А учитывая, что склон крутой и верхний край намного выше, при взгляде со стороны трещина имеет вид длинной темной пасти, раскрытой метров на пять-семь. А кое-где и побольше. Такая трещина называется нерусским словом "бергшрунд" (в просторечии "берг") и образуется от того, что подвижный горизонтальный ледник отрывается от неподвижного льда, примерзшего к склону.
В тревоге я бросил рюкзак и побежал на разведку вдоль полукруглого гребня, время от времени то там, то сям пытаясь приспуститься по склону насколько возможно, и разглядывать противоположный бергшрунд сбоку, примерно как господа офицеры изучали кринолин и декольте провинциальных дам, сидящих в противоположной ложе губернского театра.
Результаты беглой разведки привели меня в крайнее замешательство, близкое к утрате чувства реальности -- никаких шансов! Ледник Куркуре Центральный по всей своей ширине спускался на север с перевала широким заснеженным амфитеатром такой крутизны, что преодолеть его без альпинистских навыков оказалось невозможным. А с навыками-то у нас была полная беда... Более того, по всей своей километровой ширине этот амфитеатр был безнадежно перерезан той самой трещиной-бергшрундом, причем в некоторых местах даже дважды. Что интересно: ни с одной точки гребня эта трещина не была видна, если смотреть строго себе под ноги -- то есть пряталась за перегибом склона. Коварная штука.
В последней отчаянной надежде я побежал по дуге по второму разу, оглядывая склон самым внимательным образом. Посмотрел. Ну, что сказать? Примерно те же чувства испытывает человек, которого приговорили по совокупности преступлений на 146 лет тюрьмы, но потом по одному из преступлений он доказал свою невиновность, и срок скостили до 128 лет. То есть да, во-он там вроде получше, одна поперечная трещина заканчивается, в 10 метрах ниже ее начинается вторая, обе шириной метра по два... Такая гигантская лесенка из двух ступенек.
Но все равно для нас совершенно непреодолимо
Отвратительный был берг, смеяться не хотелось вовсе.
В одном месте я нашел следы веревки на снегу и место крепежа -- видно, несколько дней назад группа более умелых и дельных путешественников преодолела этот спуск с применением альпинистских средств. Вздохнул и позавидовал. Еще раз попытался приспуститься по снегу в этом месте, по следам веревки -- эффект тот же, метров через десять-пятнадцать крутизна склона стала тревожной, ботинки держали плохо, под ногами продолжался перегиб склона, а впереди поблескивали проплешины гладкого льда.
Вылез обратно, сел и стал ждать ДВ. В голове летели бесполезные лихорадочные мысли без единой конструктивной идеи, промелькнула тоскливая возможность возвращаться обратно тем же путем вокруг Белухи, что мы сюда и пришли. Бесславно и нудно.
Вскоре на перевал выполз ДВ, которого я встретил цитатой из "Особенностей национальной..." (уж не помню чего):
--
Кузьмич, ты мужественный человек?
ДВ, еще не подозревая всей глубины разверзшейся альпинистской драмы, ответил строго канонически, лишь слегка насторожившись:
--
Ну, есть такое дело...
--
Тогда вон, иди, посмотри. Папаш, я, честно говоря, не знаю нам делать. -- отрапортовал я ему, стараясь говорить как можно спокойнее. В другое время я бы, пожалуй, поиздевался над ним секунд десять с высоты своего обретенного нового знания, но тут было не до издевательств. Более того, где-то в глубине души у меня даже брезжила бессмысленная надежда, что он сейчас что-нибудь придумает. Мы с ним уже много где вместе были и много чего видели, но фразу "не знаю что делать" я ему до этого не говорил ни разу. Всегда был некий if-then-else. Но здесь явно иной случай. То есть, конечно, один else пока еще оставался -- развернуться и назад тем же путем. Опять в лоб "Динамо-2", теперь уже с обратной стороны, Капчал Восточный по камнепаду с обратной стороны... Подохнуть легче.
Далее ДВ исполнил все те манипуляции и эволюции, что и я пятнадцатью минутами ранее. Разве что в несколько сокращенном объеме, потому как время от времени я ему орал "Папаш, я там уже был, там без толку". Оглядел ледник сверху, потом посмотрел под ноги, потом подошел поближе к краю, вытянул шею, еще поближе, чуть не поскользнулся, сказал "ни х..я себе", потом прошелся по краю вправо и посмотрел сбоку. После самостоятельного изучения гребня, спуска и берга, ДВ подошел ко мне и некоторое время молча посидел на рюкзаке. Похоже, по части изобретательности он меня ни в чем не превзошел.
Потом мы взялись поедать перевальную шоколадку. Лично я -- в надежде что приход серотонина как-то изменит ситуацию, если не объективно, то хотя бы субъективное к ней отношение. Сработало лишь отчасти -- лично я никаких изменений в себе не почувствовал, зато на ДВ напала вдруг решимость:
--
А кошки?
--
Что -- "А кошки?"? -- раздраженно переспросил я. Перспектива лететь в берг, пусть и с кошками, мне никак не улыбалась. А в том, что я и в кошках сорвусь на ледяном склоне, не было никаких сомнений. Все-таки правильно говорят, самое важное качество -- профессионализм. В нашем случае наблюдалось полное отсутствие такового. Вспомнились разве что теоретические знания о том, что в кошках сорвавшийся человек непременно летит головой вниз, ухудшая тем самым и без того неблагоприятный медицинский прогноз.
ДВ еще немножко посидел-помолчал, потом заговорил неуверенно: