Солнцев Иван Иванович : другие произведения.

Самоидентификация

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Две истории о поиске себя и истинного значения своих поступков. Шаг Спустя. Дмитрий Белов - успешный житель большого города. Приехав, фактически, с пустыми руками, он достиг обывательского рая. У него есть все необходимое - приличная квартира, хорошая машина, любимая девушка, стабильная высокооплачиваемая работа. Но в один прекрасный день, устав от суеты мегаполиса, он отправляется домой. Туда, откуда уехал шесть лет назад и куда не хотел возвращаться. Он хочет развеяться и познать себя былого, запечатленного в местах, где он больше не живет и людях, с которыми давно не общается. Два дня в родном городе проводят главного героя через ад в миниатюре. Лица, образы, гулянки, трагедии и главное, самое болезненное для него открытие. Самоидентификация. Идеальная жизнь. Безлимитные затраты и открытые двери большого города. Отказ от морали и общественных ограничений. Море развлечений и беззаботное существование без определенной цели. В какой-то момент жизнь заставляет главного героя - утопающего в роскоши представителя "золотой молодежи", - задуматься о значении его самого, как личности, в этом хаотичном мире безграничного веселья и бесчисленных трагедий.

Иван Солнцев

Самоидентификация

0x01 graphic

   ISBN оригинального издания 978-5-4386-0310-8 ("Свое Издательство", 2014)
  
   Год создания оригинального текста: 2014
  
   Год оригинального издания: 2014
  
   Официальный сайт автора: http://solntsev.su/
  
   Для отзывов: http://www.livelib.ru/book/1000975920
  
   Официальная группа автора: http://vk.com/solntsev_ii - другие книги, отзывы, обсуждения, новости.
  
   Две истории о поиске себя и истинного значения своих поступков.
   Шаг Спустя.
   Дмитрий Белов - успешный житель большого города. Приехав, фактически, с пустыми руками, он достиг обывательского рая. У него есть все необходимое - приличная квартира, хорошая машина, любимая девушка, стабильная высокооплачиваемая работа. Но в один прекрасный день, устав от суеты мегаполиса, он отправляется домой. Туда, откуда уехал шесть лет назад и куда не хотел возвращаться. Он хочет развеяться и познать себя былого, запечатленного в местах, где он больше не живет и людях, с которыми давно не общается. Два дня в родном городе проводят главного героя через ад в миниатюре. Лица, образы, гулянки, трагедии и главное, самое болезненное для него открытие.
   Самоидентификация.
   Идеальная жизнь. Безлимитные затраты и открытые двери большого города. Отказ от морали и общественных ограничений. Море развлечений и беззаботное существование без определенной цели. В какой-то момент жизнь заставляет главного героя - утопающего в роскоши представителя "золотой молодежи", - задуматься о значении его самого, как личности, в этом хаотичном мире безграничного веселья и бесчисленных трагедий.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   С благодарностью всем, кто поддержал оригинальное издание. Благодаря вам, все продолжается.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Все упомянутые ниже в авторской речи, речи персонажей и иных частях текста события, а также имена, фамилии, отчества, названия торговых марок, адреса и иные имена собственные являются вымышленными или случайно подобранными. Любые совпадения с реально существующими лицами, местами и иными названиями и обозначениями, а также совпадения событий в сюжете произведений с реально происходившими событиями совершенно случайны, и автор не несет ответственность за возникающие на почве этих совпадений домыслы.
   Автор не признает за собой безусловное согласие с мнениями и суждениями тех или иных персонажей, в том числе при ведении повествования от первого лица и не осуществляет никаких призывов к тем или иным действиям, а только представляет картину повествования.
   Также автор не считает допустимым повторение в реальной жизни тех или иных негативных (в том числе противозаконных) опытов персонажей и не несет ответственности за субъективное восприятие читателем изложения данных полностью вымышленных событий.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ОТ АВТОРА
  
   Приветствую Вас, мой судья, спаситель и палач читатель!
   Перед тем, как предложить Вам прикоснуться к подреальности написанного в этой книге, хочу попросить об одной вещи. Совсем маленькая просьба. Читая, обращайте внимание на мелочи и нюансы. Честное слово, работая над этими двумя романами, как и над всем прочим, что я пишу, я постарался не внести в них ничего лишнего, дабы дать Вам возможность принять только целостное и стройное повествование. Все мелочи окружения, случайные фразы персонажей, цитаты, аллюзии - все это обращено к тем или иным мыслям, вложенным в книгу, и мне искренне хотелось бы, чтобы ее прочтение не прошло для Вас зря.
   В любом случае, искренне благодарю вас за то, что эта книга сейчас в Ваших руках и Вы готовы ее прочесть. Мой электронный адрес - ivan_solntsev@bk.ru - всегда открыт для Ваших отзывов, также как и ресурсы LiveLib и прочие, где идут обсуждения моих книг, и я буду безмерно признателен Вам за любую критическую - позитивную или негативную - оценку моих сочинений.
   Также для контакта со мной можно использовать http://ivan-solntsev.livejournal.com или http://vk.com/soulsless Там же частенько появляются забавные, а иногда и серьезные новости и обновления.
   Спасибо, что стали моим читателем. Это наполняет мою работу смыслом.
  

Автор.


   ШАГ СПУСТЯ

Эти образы остались со мной после того, как я покинул город.

Столь дикие и зловещие, что много времени спустя

они казались единственной точкой соприкосновения

с городом. После того, как я покинул.

Эллис Брет Истон, "Ниже Нуля"

   Линия припаркованных машин за окном сливается в единое целое с асфальтом. Темно-серая пелена. Та же, что и на небе. Щелчки настенных часов. Я смотрю в окно, иногда слегка прикасаясь лбом к холодному стеклу стеклопакета. Красный мигающий огонек в чьей-то машине. Я не переоделся, придя с работы. Я чешу ногу через карман. Мне скучно.
   - Не могу это больше переносить. Это хрень какая-то. Ты вообще понимаешь?!
   Мне до безобразия интересно. Потрясающе. Вспоминаю, как когда-то зимой на летней резине ушел в занос в сторону огромной линейки припаркованных иномарок ровно в тот день, когда собирался переобуть шины. Двор тогда был почти таким же, как сейчас, только заснеженным. И вообще, это был прошлый год. Я переоцениваю значение времени. Я с Леной, которая сейчас орет, визжит, но при этом делает умный, современный вид и активно трясет грудью четвертого размера, примерно полтора года. Это не срок. Или срок? Кто вообще определяет? Кто знает, когда можно трахаться, когда жениться, когда зажить вместе? Когда расстаться? Мне нужен консультант такого рода, и побыстрее.
   - Меня это достало. Я понимаю, что твоя работа - это круто, но я от нее не завишу, и меня задрала мысль, что тебя постоянно нет!
   - Извини.
   Я решил, что нужно что-то вставить. Подлить масла в огонь? Кинуть в него нераспечатанный огнетушитель? Вроде того.
   - Пиздец, нашел, за что извиняться. Зачем тебе вообще так работать, если тебе некуда девать деньги?
   Ну да, а ипотека платится сама. Закупки от трех тысяч в "Ленте" и "Призме" делаются сами. И даже презервативы сами приходят в мой ящик стола. Браво, милая!
   - Ты не можешь элементарно уйти в нормальный отпуск! Что мне теперь делать со своим?
   И неделя за свой счет, что я брал ради поездки с ней куда-то, не в счет. Я даже не помню названия этого сраного городка где-то в Испании, как и того, с какого перепугу я вообще там оказался. Любимая сказала "хочу". Я достал кредитку. Все.
   - Какие могут быть серьезные отношения при всем этом? Может, мне лучше съехать? Получше узнаем друг друга, все в этом духе, а?
   Ага. Сделай одолжение. Отталкиваюсь от окна, громко цыкаю, вроде как недовольный ее тоном и страшными, как "КамАЗ" на встречке, мыслями о возможном расставании. Я езжу в командировки раз в месяц или в полтора. На пару дней. У меня однокомнатная квартира с аркой, ведущей на кухню, вместо нормальной двери. Вполне себе современное жилище. Просторное. Удобно висящее на Пятом Предпортовом. Омерзительно близко к проезду от Пулково к центру, куда вечно мчатся всяческие шишки, сопровождаемые ДПС и службами безопасности. Я бы тоже хотел кортеж, но пока что, кроме мизерного штата торговых представителей и локальных координаторов, никаких значительных ресурсов в моем распоряжении нет.
   - Зачем ты вообще меня сюда привез?
   - Милая, - голос, полный усталости, - знаешь...
   - Давай, удиви меня, - складывает руки на груди.
   Снова мигающий красный огонек. Накрапывает мелкий дождь. Не хочу, чтобы он стал сильнее. Мне нужно глотнуть свежего воздуха.
   - Кажется, я не купил... - изобретаю велосипед с квадратными колесами. Еще не придумал, что не купил. - Кажется, я не купил сок. Надо бы. И салфетки. Нечем будет вытереть... М-м-м...
   - Го-осподи-и!
   Она верующая. Носит крестик и иконку на цепочке. Трахается с пятнадцати лет. Пила и курила в хлам с шестнадцати до двадцати трех. Потом была укрощена. Верует и молится. В основном - когда ведет мою машину и паркуется около магазина.
   - Я скоро.
   Прихожая. Полумрак. Куртка. Рывки. Щелчки замков. Влажный воздух.
   - Мне кажется, ты слишком напряжен из-за всего этого.
   - Да брось. Неужто тебя когда-то интересовало, что я, на самом деле, чувствую?
   Я начал не лучшим образом. Ненавижу этот расклад. Сажусь в машину. Хочу пристегнуться и погнать, как шизанутый. Передумываю. Не пристегиваюсь. Ненавижу, когда все ровно, когда вкладываешь силы и средства в то, чтобы так и продолжалось, а потом одной фразой перечеркиваешь все это начинание. Наверное, с глупыми истеричными особами так всегда. Что мне в ней нравится? Выезжаю на Пулковское, потому что мне не хочется ехать до какого-нибудь мелкого магазинчика, и я готов прочесать дорогу до "ОКЕЯ", а если он уже закрыт - и до "Ленты" за "Пулково-3". Не хочу смотреть на время. Ночь. Вечер. Уход от действительности. Хочу верить, что такой выход помогает, но на самом деле, когда ведешь машину, не расслабляешься, потому что не хочешь поймать встречку или оказаться за отбойником в глупом положении. Когда идешь по двору, озираешься, как бы не стать мишенью какого-нибудь гопника из старых местных кварталов или промзоны. Впрочем, такового здесь мало. Ну, в итоге, расслабиться не выходит, и возвращаешься примерно с тем же грузом, с каким уходил. И я все равно пытаюсь что-то выветрить. Провентилировать мозг. Чем-то это помогает. Не знаю точно.
   Еще в течении пятнадцати минут будут продавать алкоголь. Меня это, безусловно, радует. Беру необходимое. Прохожу мимо отдела с салфетками. Вряд ли они понадобятся. Мне кажется.
   Пора обратно. Сижу недолго с выключенным зажиганием. Завожусь.
   Тыкаю в кнопки магнитолы. Перелистываю треки на воткнутом в порт носителе. Все не устраивает. Мотаю несколько дорожек вперед. Бесят. Трек без названия после перемотки на сколько-то секунд вперед встречает меня мотивом, который мне оказывается чертовски близок и очаровывает.
   "Plain talking...Take us so far..."
   Резко выворачиваю руль влево, поддаю газу. Моя "ауди А8" вылетает с парковки, и тот факт, что слева в меня едва не вписался красный "гетц", и что тетка в нем со всей злости бьет по жалкому и неуместному клаксону, меня даже забавляет. Я взял бутылку апельсиновой "тропиканы" и бутылку совсем не фруктового "джек дэниелс". Причины, подвигнувшие меня на это, довольно сложны, и я предпочитаю не давать логического объяснения даже себе самому. Бессмысленно. Меня бесит, когда я все порчу, хотя, на самом деле, все портит эта...
   Странная, стоячая погода. Дождь пропал. Снег еще не слишком близок. Мне одиноко. Ядовитость воздуха слишком разительна. Я знаю, что я - городской житель, и что, с учетом экологического состояния и моих привычек, мне не грозит разменять и полтинник. Скорее всего. Я парюсь? Вряд ли. Закуриваю легкий "парламент". Мерзкий и безвкусный, но зато отвлекающий от многого, от чего хочется отвлечься.
   Стою перед подъездом. Докуриваю. Вокруг пусто. Будто все вымерло. Две унылые безликие машины, кажется, едущие без водителей, заезжают через нервно поднимающийся и опускающийся шлагбаум и взбираются наверх, на паркинг. Вокруг пусто. Внутри не сильно лучше.
   - Мне уйти?
   Плачет, начала собирать сумку. Не лучший вариант. Теперь надо действовать. Отставляю пока бутылки на столик в комнате. Прикидываю, насколько опустошена будет емкость с "дэниелсом" к исходу вечера.
   - Может, тебе лучше приезжать ко мне. Или вообще нам...
   Рыдает.
   - Ну-ну, детка, - осторожно подхожу, опасаясь стать жертвой резкого тычка в лоб; обнимаю. - Не говори глупостей. Ты сильно расстроилась, перенервничала. Не надо. Прости. Я не хотел...
   - Не надо. Не надо... - утыкается в плечо и рыдает.
   Продолжительные аплодисменты. Браво, бис. Бутылка, мне кажется, иссякнет. Дальше - совместный душ, постель. Смешиваю "дэниелса" и "тропикану". Лена, уже смывшая следы слез, морщится, разбавляя свой стакан виски кока-колой. Конечно, мое сочетание говорит о моей неуравновешенности. Я долбанный извращенец. Я могу трахать свою девушку во время месячных. Я могу пить виски с апельсиновым соком. Могу смотреть попеременно шоу Урганта и политические дебаты и ржать одинаково над обеими. Мне нравится.
   Полбутылки пропало без вести.
   Эти типичные "мне уйти?", "я устала", "нам пора расстаться" меня уже не трогают. Либо я перерос привычку переживать по поводу доли правды, либо мне стало плевать на реальный результат, потому что я все равно сделаю все по-своему, и ей придется принять это. Это все перестает действовать ровно тогда, когда ловишь себя на мысли, что сможешь пережить уход. По-настоящему, не сгоряча.
   - Блин, меня немного парит эта задержка в прошлом месяце. Говорят, можно забеременеть, даже если в тебя не попало.
   "Говорят" - заявляет она. То есть, пишут. Она сидит с "макбуком" на нашей немаленькой кровати из IKEA, а я, с выпирающим из трусов полустоячим членом и стаканом виски наперевес, полулежу с другого края. Она читает эти сраные женские форумы, и от этого можно серьезно сдвинуться. Слабоумные страшные бабищи - все как одна - молодые и красивые перспективные девушки, - обсуждают, как можно, а как нельзя трахаться и насколько велик риск залететь от непорочного зачатия. Как ни странно, я всю жизнь полагал, что заставить женщину забеременеть можно только влив в нее свою сперму и не дав ей вытечь. По крайней мере, моя личная практика показала, что избегать этого достаточно. Иногда у меня появляются подозрения, что все эти рассказы типа "забеременела от семенной жидкости, которая выделяется вместе со смазкой, причем насквозь через три презерватива", как-то так по-тихому вуалируют залеты от друзей, соседей, а то и родственников, но уж точно не доказывают, что эякуляция в рот может стать причиной появлений двойни. Потом я понимаю, что мне это вообще неинтересно, и подозрения эти стираются. И я отставляю стакан и перекатываюсь к Лене и кладу ей руку на колено, а затем быстро поднимаюсь к бедрам.
   - Ну Ди-им...
   Ноет, улыбается, сжав губы, но не отставляет "макбук", делая вид, что там что-то интересное, хотя там всего лишь ее лохматая подружка с неадекватным взглядом и послужным списком длиной отсюда до Калифорнии, что-то там пишет ей на "вконтакте".
   Ласкаю ее грудь - в меру пышную, немного обвисающую без лифчика, но самую малость, да и то - на это обращаю внимание только я, потому что мне всегда все не так. Запускаю руку в трусики, которые она зачем-то надела после душа, хотя знала, что я там появлюсь.
   - Блин, Дима, - стонет, когда послюнявленный палец нажимает ей прямо на клитор. - Подожди.
   Отстраняется, причем вполне серьезно. Откладывает на столик "макбук". Встает, уперев руки в боки.
   - Не хочу. Правда, что-то не то. В последние дни не так. Давай, сделаем маленький перерыв. Пожалуйста.
   - Это из-за последних разговоров? - опираюсь на локоть.
   Мне не то, чтобы интересно, почему мне не дадут, но спросить следует.
   - Нет. Я как-то... - теряется, потому что "The Thrust Is Out There", но явно не у нее в голове. - В общем, давай спать. Я устала. Правда.
   Пожимаю плечами. Откидываюсь на кровать. Два дня назад я уломал ее с грехом пополам сделать минет, и то большую часть времени она тупо, без эмоций дергала мой член, будто это ручной блендер. Вчера я и сам был уставшим донельзя, а потому ее нежелание даже быть обнятой и поцелованной перед сном списал на бешеный ритм жизни и "бла-бла-бла, все такое". Сегодня уже не хочу даже уговаривать. Я не садист и не смог бы изнасиловать ее, даже не имей секса неделю или две. Скорее, я трахнул бы другую. Или нет, потому что действительно сильно привык к той, которую обозначил как свою любимую. Технически, возможно многое. На практике факторов всегда оказывается больше, чем рассчитывалось. Это как с ремонтом старой машины, когда окончательную сумму надо рассчитывать в три раза больше, чем первоначальную.
   - Мама просила приехать к ней на выходных. Ей не очень хорошо. Я хочу поехать уже завтра и задержаться дней на пять. А ты уезжаешь послезавтра?
   - Угу, - понимаю, что надо изобразить заботу и понимание. - Но я тебя довезу, милая, не переживай. А потом поеду.
   А я действительно уезжаю. Ее мать - хабалка, по молодости удачно выскочившая замуж по залету и присвоившая приличное состояние лоховатого мужа-предпринимателя. Я не в состоянии находиться с ней в одном помещение больше двух минут, и, к счастью, в какой-то момент, осознав это, Лена перестала пытаться меня утянуть "в гости к маме". Мы живем в мире, гармонии и взаимопонимании. Отгоняю мысли о мастурбации с окончанием на лицо Лены.
   - Ну, если тебе удобно будет.
   Конечно, неудобно, глупое ты животное.
   - Никаких проблем. Давай спать, действительно.
   - Ну да, - тянет с недовольством, очевидно, не понимая, почему я не домогаюсь до нее, не позволяя ей тем самым проявить свою женскую власть и заставить умолять о минете.
   Моя официальная версия - командировка. Но на самом деле, планы у меня несколько иные. Странные. И о них не надо знать никому, кроме меня. Мне нужно получить разрядку. Добраться до своих истоков. Посмотреть, возможно, на самого себя, который был частью другого мира. Если там еще хоть что-то осталось от меня. Нужно съездить домой.
  
   Представляю ее черные длинные волосы, ее сочные груди, ее стоны, когда мой член упирается в ее плоть и доводит ее до оргазма. Что-то из другого времени. Из другой жизни. У меня начинает падать. Представляю, как кончаю ей на лицо, как онанирую ей на рот, как вставляю ей в суженное анальное отверстие, придерживая ее широкие бедра. Все равно падает. Ускорение движений не помогает. Отчаиваюсь. Пробуждение посреди ночи с мощным на редкость стояком не сулило ничего доброго. Домогательства были сразу отвергнуты. Теперь и попытка самоудовлетвориться в туалете, сидя на крышке унитаза, провалилась. Может, лучше было пойти в ванную? Спускаю воду и иду подмываться и мыть руки. Подташнивает. Судя по объему выпитого и отсутствию стойкой привычки квасить, я должен спать, как младенец. Увы. Тешу себя мыслями об отъезде. Потираю ноющий от настойчивого трения член. Ухожу в комнату.
  
   Мне в голову врезается поезд, и я просыпаюсь. Поезд неизбежно должен был влететь в меня. Не знаю, почему. И мне казалось, что я же был его машинистом изначально. Я бы предпочел спать без снов, но, когда я засыпаю посреди ночи или с утра, я всегда вижу нечто странное, несвязное, но каким-то образом прикрепленное к происходящему со мной в жизни. Дорога. Поезд. Потеря контроля. Рука Лены на плече. Стоящий уверенно, как трасса на направлении "в город" вечером воскресенья, член. Если я попытаюсь сейчас трахнуть свою любимую, после десятка фрикций он рухнет. Грустно. Слезаю с кровати и вяло плетусь в туалет. Я часто просыпаюсь раньше будильника, и в последнее время Лена уже не реагирует на мои телодвижения. Шесть лет жизни. Что я тут вообще потерял и почему приехал? Честно говоря, глядя сейчас вокруг, я теряюсь. Прохожу сквозь арку на кухню. Смотрю налево и вниз, где раньше стояла клетка с шиншиллой, которая сдохла из-за того, что пьяная Лена ее то ли уронила, то ли перепугала до разрыва сердца. Милая шкурка. Всякое может быть. Ставлю кофе. Прежде чем нажать на кнопку запуска кофеварки, останавливаюсь взглядом на полной бычков пепельнице. Кент четверка. Мне кажется, это не мои окурки. Надо открыть окно. Кофеварка работает, а я ухожу в душ. Даже сквозь шум воды, которую я то делаю горячей на грани, то ледяной, я слышу мелодию будильника.
   "Rise up. Don't falling down again"
   Примитивно, но символично. Выключаю воду. Вытираюсь огромным банным полотенцем. Чувствую неприятный запах откуда-то то ли из вентиляции, то ли из канализации. На кухне свежо и даже зябко. Осень вступила в свои права, хотя еще на днях в это не верилось. Лена стыдливо вдавливает наполовину выкуренный "кент" в пепельницу. Я хочу принять суровый вид, но потом понимаю, что это я ей на днях разрешил полсигареты с утра, если совсем невмоготу. Типа чтобы не пользоваться всякими средствами типа электронных сигарет, пластырей и прочего дерьма. Улыбаюсь. Мило, как вступивший в лужу по колено идиот. Кладу поменьше сахара. Концентрируюсь на горечи вкуса.
   До пол-шестого...Поедем сразу...Заехать в "Ленту"...
   Киваю в ответ на все, потому что меня ничто из того, с чем я согласился, не сможет удивить. Смотрю в окно. Оживающий двор. Вялые серые фигуры. Бездонное безразличное небо.
   Я выхожу пораньше и решаю спуститься с пятого этажа по лестнице, чтобы дать шанс похудеть своему жирному заду. Выйдя на балкон, замираю. Вид меня немного ошарашивает. Я никогда не видел этого, как мне кажется сейчас. Вроде как, всегда перемещался на лифте. Странной формы дорожки, пересекающие убогий газон. Вдалеке справа - "точки" и "корабли", с грязными потеками на крышах, словно бы истекающие тем городским гноем, которым пропитаны мозги большинства там живущих. Омерзительные прохожие. Стоянка автобусов, на которой в ряд, словно напоказ, выстроились машины, которые вскоре повезут толпы разнообразных представителей народа на работу, на учебу, на встречи, на блядки, в конце концов. И венчает всю эту картину строящийся высотный дом с огромной вывеской "ПЕРЕМЕНА". Поправляю белые манжеты, расслабленно торчащие из-под рукавов черного пиджака, пошитого на заказ по настоянию Лены. Честно говоря, мне и так не трудно подобрать одежду с моим средним ростом и комплекцией. Заранее нажимаю на брелке охранной системы кнопку автозапуска, на которую следовало нажать еще на выходе из квартиры.
  
   По дороге в свой офис, уже оставив Лену рядом с ее бизнес-центром, я прихожу к занятному выводу.
   "When the road unwinds like your body does"
   Переключаю, потому что сопливая романтика Luminary мне не под настроение. Соглашаюсь на заголовок "F*ck Me, I'm Famous", и бессмысленный отбой ведущего синтезатора заставляет меня покачивать головой в такт. Мои выводы довольно неприятны и для меня самого. Мои отношения с Леной - как окно в потолке на станции "Технологический Институт-1" - вроде как, симпатично, дает надежды и изображает свободу выхода, но по факту - никуда не ведет. Только заставляет задумываться о тупике, который следует за ним - толще грунта на неимоверной глубине. Глубина давит. Создается ощущение, что я за что-то плачу, хотя и не считаю, что кому-то должен. Что-то явно переменится. Возможно, скоро. Иначе мне придется начать грызть грунт зубами, а это не круто. Влезаю рывком на место перед стоп-линией, заставляя наметившего его для себя водителя "пежо" с визгом затормозить, чтобы не слиться с моим "ауди" в порыве страсти. С проворотом ухожу по зеленому сигналу, хотя этот дурачок уже вышел из "пежо", чтобы поговорить, и теперь ему сигналит весь ряд, и он, словно насрав в штаны, мечется, но выбора немного, и, в последний раз взглянув на него в зеркало заднего вида, я обнаруживаю, что храбрость влезла обратно в его толстый зад, и он ретировался в салон.
   На работе, в первую очередь, захожу на "вконтакте", потому что не был там уже два дня, и в профиле скопилось немало всяческого хлама. Сообщения, приглашения в группы и так далее. С тех пор, как я убедил руководителя направления, что мне необходим выход на "вконтакте" для подбора персонала и коммуникации, я вошел в список допущенных к посещению любых сайтов, и, при большом желании, могу за своим столом дрочить на отменную порнуху, но не делаю этого. В новостях мое внимание не привлекает ничего, кроме надписи на белой футболке знакомого на одной из фотографий - "NEVER SAY MAYBE", и мне этот слоган нравится в достаточной степени, чтобы поместить его в качестве статуса. Пишут знакомые. Немного спама. Одна бывшая одногруппница выходит замуж и почему-то, ни с того ни с сего, приглашает меня в качестве пожирателя салатов и шампанского на банкет, но я примерно представляю, какого уровня может быть эта свадьба и тактично ссылаюсь на фантастическую по меркам сезона занятость. Прикидываю, что буду есть на обед в "Trattoria Roberto" сегодня. Обнаруживаю, что один мой старый знакомый - некто по фамилии Зверев - женился на барышне, страшной, как атомная война под Новый Год. Не очень понимаю, в чем резонность такого подхода, но, судя по статусам из групп типа "Буду мамой" и "Мой Малыш" на стене этой страхолюдины, суть дела кроется в районе растущего животика невесты. Ухмыляюсь. Время до обеда проходит незаметно.
  
   - Да мне по хер, честно говоря. Думай сам!
   Хлопает дверью машины. Напрасно. Не лучший финальный аккорд. Лену, конечно, можно понять, но я уже не страдаю от избытка понимания к ее истерикам. Возможно, я в чем-то был не прав. Мало ли. Она поорала, схватила свою огромную дорожную сумку нескладного вида от какой-то там крутой фирмы и ушла. В целом, расставание прошло удачно. Теперь я еду домой, чтобы остыть от этого разговора. Вечер вряд ли удастся, потому что для его успеха мне нужно было бы трахнуть любимую и еще как-нибудь расслабиться, а альтернатива разве что в том, чтобы надраться. Мне неохота куда-либо ехать. Видимо, у меня уже сформировалось философское отношение к клубам, тусовкам и прочему жизненному хламу. Еду домой. Надо ли предварительно звонить кому-то, пока я еще не рванул в родные края? Не знаю. Выхожу в ларек за сигаретами, оставив машину на аварийке. Моросит. Настроение упадочное.
   Перед тем, как открыть дверь в подъезд, оглядываюсь вокруг. Я чего-то достиг. Что-то изменил. И где-то промахнулся.
  
   "Day just like today with nobody else around..."
   Надо переключить на что-то более близкое к электронике, но пока не решаюсь. Нытье Мортена Харкета удивительно тонко сливается с атмосферой снаружи. То же серое небо с рваными клочьями черных облаков. Путь кажется бесконечным, хотя я совершенно точно знаю, что первые три сотни километров уже позади. Остается еще около трехсот пятидесяти. Маленький городок в области другого маленького города. После переезда в метрополию и шести лет жизни в ней я стал воспринимать все, что было до этого, как маленькое и незначительное. В голову ударил адреналин, или это была моча или еще что-то, и я стал своим в доску в культурной столице, хотя к культуре никогда никакого отношения не имел. Я не люблю богему и дешевые понты для туристов. Не люблю экскурсии по рекам и каналам. Не люблю засранную Площадь Восстания и разводные мосты, из-за которых летом ночью приходится объезжать полгорода. Мало ли чего я не люблю. Зато я люблю ездить на "ауди", питаться в хорошем ресторане и кататься в отпуск за границу. Я не противоречу сам себе. Мне нравится то, как я живу. Кому-то везет меньше. Наверное. Но я приехал сюда, фактически, с пустыми руками. Отучился. Устроился. Уволился спустя некоторое время по ряду причин. Устроился на новое место и как-то быстро прижился. Я пережил студенческую общагу, попал разок в Боткинскую больницу, прошел унизительную стажировку помощником торгового представителя, вырвался за пределы стандартного оклада регионального представителя и так далее. Видел голод и нужду. Видел сон по три часа в сутки. Важно ли то, что я теперь отношусь ко всему, как к само собой разумеющемуся? Вряд ли. Важно то, что я никому ничего не должен. Меня это устраивает. Кого-то не очень.
   Трасса тянется, как грязная лента, и однополосная дорога, на которой лишний раз совершенно не тянет выходить на обгон, хотя приходится, начинает надоедать, и орущая в истерике Джоан Осборн кажется пророком дьявола, и я переключаю на Luck Chable "One Day", в котором гораздо больше одухотворяющего, чем в песне про гипотетическое существо из детских книжек про превращение воды в вино и раздвигание моря - легкое и непринужденное, как раздвигание ног студенток-нимфеток. Поему у меня, при таком отношении ко всему этому, на груди висит золотой крестик? Видимо, чтобы соответствовать конъюнктуре. Нынче вредно демонстрировать свою человеческую сущность. Выглядеть послушной скотиной, которая верит в Нечто Всевышнее, во Владыку Страны и в Демократические Принципы, которые держатся благодаря цензуре и усилению санкций за неправильную парковку, значительно выгоднее. Меня устраивает.
   - Знаешь, если уж и мои взгляды тебя не устраивают, нам не о чем говорить. Я устала от твоей заносчивости.
   Я, оказывается, еще и заносчив. Как сосновый пень, мне кажется. Бред сущий. Лена явно не понимает, о чем говорит, и ей в наибольшей степени нужно имитировать какие-то киношные взаимоотношения. Дрязги, ссоры, разборки на ровном месте - ей это нравится, на самом деле. Замкнутый круг - она вопит, потому что мы не трахаемся, а не трахаемся мы, потому что она не хочет, поскольку вопит. Но кое-чего она не понимает. Это не приведет ее к тому, чего ей хотелось бы.
   "ЭТО НЕ ВЫХОД"
   Хорошая фраза. Мне она всегда нравилась, и ради нее стоит перечитывать концовку "Американского психопата" снова и снова. Я на секунду отвлекаюсь на мобильник, а когда возвращаю взгляд на трассу, оказывается, что я уже наполовину на встречке, и я вынужден вворачиваться от орущего титанической мощности сигналом дальнобойщика на "вольво". Дядька, вероятно, мной недоволен. А мне как-то боком. Я еду на родину. Мне написала смс одна девочка из компании-партнера, менеджер по чему-то там. Я пытался ее закадрить на той неделе.
   Она не прочь встретиться.
   Круто.
  
   Роскошь въезда в город всегда отпугивала от него странников. Мне так кажется. Кривые обочины. Грязная лесополоса. Завод, который закрыли еще десяток лет назад и второй, который должен работать, потому что обеспечивает работой добрую треть жителей. Здесь живут несколько тысяч человек. Плотно. Я знавал времена, когда здесь жили по-соседски, и создавался эффект немаленькой деревни. Ближе к концу моего отрочества что-то изменилось, и нужда девяностых, вроде как, прошла, и люди стали несколько разобщеннее.
   Въезжаю непосредственно в город. Поребрики из ломанных бордюрных камней. Первые дома и дворы. Царство пятиэтажек. Здесь есть три девятиэтажных дома, остальные - от пяти и ниже. Пешеходы - унылые, одинокие, обходящие огромные лужи, скапливающиеся в ямах на тротуаре, которые никогда никто не залатает. Более, чем скромный поток движения. Пустынная площадь Ленина, от которой проспект Мира ведет к площади Центральной - там стоит печальный, усталый одноэтажный вокзал, пути от которого пересекают город и ведут, с одной стороны, к сортировочной станции, с другой - в безвестность. Мне так всегда казалось. Я уезжал отсюда на поезде. Полтора суток бессмысленного движения в светлое будущее. Едва не теряю правое переднее колесо в яме, образовавшейся в асфальте на выходе из поворота. Останавливаюсь. Группа ребятишек, явно идущих в школу на субботние уроки, оглядывается на машину и замирает с вытаращенными парами глаз. Выхожу на тротуар и вдыхаю воздух. Влажный, грязный. Впрочем, там, где я живу, он ни разу не лучше. С неба ни капли, но оно серое, и только вдалеке просматривается голубизна, которая, возможно, принесет приличную погоду.
   - Молодой человек.
   Старик в грязном пальто - или это длинная куртка, засаленная до состояния шерсти, - и с огромной шишкой на шее подходит ко мне на метр, и я немного пугаюсь. Отвык от нищих и цыган на улице.
   - Вы не выручите ветерана Чеченской кампании? Мелочью? Или чем еще?
   Все отрывки этой рубленой речи он произносит с таким вопросительным акцентом, что у меня скручиваются синапсы. Отрицательно качаю головой.
   - Только кредитка. Денег нет.
   Старик вздыхает, пожимает плечами и уходит куда-то в сторону продуктового магазина с заколоченными окнами. С тех пор, как здесь образовалось сразу несколько "Пятерочек" и "Магнитов", прочие магазины стали терять обороты и даже закрыться толком иной раз не могли. Это я узнал от матери, потому что происходило это уже после моего отъезда. Почти сразу после.
   Прохожу немного во дворы, машинально нажав на кнопку блокировки охранной системы, и пытаюсь понять, поменялось ли что-то в этой части города. Я гулял здесь часами, потому что мой дом стоял на другой окраине, а все школьные друзья жили здесь. Получал сполна, когда возвращался слишком поздно. Мобильников почти ни у кого не было, и сообщить домой, что все нормально, и мы просто попиваем с пацанами пивко, которое продала сердобольная ларечница, или уехали на велосипедах в промзону, мы не могли. Одну девчонку восьми лет, которая каталась так с нами, однажды задавило бетонной плитой. Насмерть. Ее мать спилась и сошла с ума. Мало ли.
   На мне толстая футболка от Армани, тонкая короткая кожаная куртка, светло-синие джинсы и черные кроссовки. Нейтрально, без вызова какому бы то ни было обществу. Я знаю, что в первую очередь, мне нужно посетить родителей. Но, в то же время, я знаю, что из этого двора есть выход к дому одного старого приятеля. Друга детства. Далекого детства. Хотел бы повидать его, потому что в последний раз, когда я был в городе, он еще сидел. Вышел где-то спустя два года после моего отъезда. Должен был выйти. Тогда у него была 105 пункт 1. Дали пять лет. Пьяная драка. Всякое бывает, думал я. Дебил он сраный, думаю я сейчас. Мало ли.
   Я машинально пытаюсь найти домофон, и после нескольких секунд бессмысленной тупки в стену понимаю, что двери здесь всегда были открыты. Когда-то кодовые замки, стоящие на них, даже работали. Потом как-то сами собой перестали. Да и нажатие этих трех длинных кнопок на покрытой грязью металлической панели мало кого останавливало. В подъезде воняет - по традиции, мочой и чем-то затхлым. Мусор здесь чаще всего принято выкидывать либо в контейнер снаружи - манера тех, кто поприличнее или стариков, - либо из окошка кухни на газон или на асфальт - на благо труда городских служб. Лестница в сколах. Надписи на стенах сменились, но кое-где еще видно старые отметины краски, немыслимым раритетом кажется криво выведенное тонким слоем краски "Punk no dead" и пририсованное к нему справа уже красным выцветшим маркером "блять". Эстетика.
   Надеясь, что не путаю квартиру, стучусь. Потом понимаю, что перестарался и осторожно нажимаю на прожженную чьей-то шальной сигаретой кнопку звонка. За обитой оборванным со всех сторон черным дерматином дверью слышится странный шум. Что-то падает со звоном. Немного приглушенного мата.
   - КТО?!
   Тон восхитителен. Я инстинктивно одергиваюсь, потому что мне кажется, что владелец голоса выскочит на меня с топором.
   - Димка Белов. Ты что ль, Толян?
   Стараюсь подобать, хотя все эти пацанские манеры мне уже как-то не к имиджу.
   Еще немного мата, возня с замком. После громкого щелчка дверь открывается. Становится видно, как она просажена. Бедные петли.
   - Ох ты, какие люди! - Толик восхищенно и без излишней скромности протягивает руку в ответ на мою и с размаху ударяет пятерней, после чего прижимает ее второй рукой.
   - Да вот как-то, - киваю и вяло улыбаюсь, чтобы не перестараться с эмоциями; я не знаю, чего ждать от этого человека сейчас; я хренов экспериментатор.
   Толик являет собой эталонный образец простого трудяги наутро после вечера пятницы. Майка-алкоголичка неопределенного цвета с парой-тройкой заметных пятен уже непознаваемого генезиса. Глубокий отек под правым глазом. Помятое морщинистое лицо. Худое и серое, поросшее щетиной. По факту, ему на три года больше, чем мне. На вид - не меньше сорока пяти. Он него разит перегаром, а одна его рука почему-то меньше другой. Худее. Коаксил?
   - Да от тебя ни слуху, ни духу... Ну, я не знаю, - мнется; почему? - Ты давай, это... проходи, что ли?
   - Не, давай, я попозже, мне сначала к родным надо. А потом уже нормально поговорим. Как в целом-то?
   - Да, нормально, - пожимает костлявыми плечами. - Вот, вышел недавно, бабу завел...
   Я пытаюсь улыбнуться, но, как на грех, за спиной Толика мельком вижу проходящую мимо "бабу" - непомерно жирную и уродливую зверюгу лет так за тридцать или за сто тридцать, прыщавую и украшенную увесистой бородавкой. Полагаю, если рассмотреть ее внимательнее, может не стоять еще полгода.
   - Недавно? - нахожусь я.
   - Да, после той отсидки завертелось, - Толик только пару секунд назад отпустил мою руку, и у меня на ладони остался омерзительный запах его редко умываемой грубой кожи. - Ну, пошел на одно дело, да и... Ну, сам понимаешь... В общем, воровство и хранение без цели распространения.
   - Не повезло, - киваю.
   - Не говори.
   - Долго ты это?
   - Трешку.
   Понимающе киваю и мычу что-то вроде "Бывает". Он почти не жил на свободе. У него ничего нет здесь. Скорее всего, скоро уйдет снова.
   - А как в Питере-то? Как сам?
   - Да, кручусь понемногу. Как-то, - пожимаю плечами.
   - Вернуться с концами что ли решил? - серьезно спрашивает.
   Я смотрю на него, поддернув уголок рта в неопределенности улыбки, пытаясь понять, достаточно ли он выжил из ума, чтобы задать такой вопрос всерьез.
   - Да нет. Повидать.
   Многозначительно качает головой.
   - Зайду. Посидим.
   Кивает. Смотрит на меня взглядом из кажущихся марсианскими кратерами глазниц.
   Ухожу.
   По дороге к машине стараюсь не смотреть по сторонам. Почему-то у меня в голове начинает пульсировать вопль Sia "I'm titanium!" Защитная реакция? Я помню время, когда Толик выглядел молодым, бодрым и перспективным. Теперь осталась лишь тень. Я должен делать вид, что мне плевать. И, в то же время, что я все понимаю.
   Один мой приятель, переехавший в мой нынешний город из Оренбурга, устроил себе жилье на Комендантском, подселил девушку, жил на зарплату, не сильно меньше моей. Даже больше, как мне казалось. Телка оказалась еще той шалавой и принесла новость о залете на стороне. От кого - скрывать не стала. Ушла. Парень поначалу говорил, что ему на все насрать, и так тому и быть. Потом в компании стал пить больше. Потом уволился. Закрылся в квартире. Когда после необходимого месяца отстоя, как выразился мой коллега, мы с парой инициативных ребят вскрыли дверь в квартиру этого парня, там жутко воняло объедками, гнилью, грязным бельем и порченным пивом. Жутко воняло. И он сидел в кресле и спал, а перед ним на широкоэкранном 55-дюймовом телевизоре шел футбол. Долги. Попытка реабилитации. Переезд в более скромное жилье. Героин. Клиника. По сей день там. Я никогда не пойму этого. Не приму - тем более. Видимо, на мне другой ценник.
   Проехав свой поворот и поняв это только триста метров спустя, я поворачиваю налево, проезжаю по пустынной улице Мира, затем делаю еще поворот налево и на перекрестке улицы Ленина с проспектом Гагарина сворачиваю направо, на Гагарина. Ловлю себя на мысли, что ориентируюсь только по табличкам на домах. И еще - что на улицах сплошные "жигули" и иномарки низкого класса, старые развалюхи вроде ржавых "пассатов" и убитых "сотых ауди". На фоне этого великолепия синий "логан", которого в метрополии затюкали бы как дурачка в детском саду, смотрится фешенебельно.
   Осторожно паркуюсь во дворе дома. Выхожу. Делаю несколько шагов в сторону улицы через арку и вижу все также стоящий обветрившийся ларек в форме двух упаковок молока. Синие буквы, большая часть которых оборвана, давно стали серыми. Я никогда не видел, чтобы в этом ларьке что-то продавали - ни в детстве, ни когда стал старше. Но почему-то его не сносят и по сей день. На петлях ржавый замок. На другой стороне улицы - ларек, встроенный в остановку. И он тоже закрыт. Возможно, из-за запрета на продажу спиртного по ночам.
   С удивлением обнаруживаю рядом с дверью изрядно уставший исцарапанный блок домофона. Решаюсь понять руку и набрать цифры "4" и "6", но потом обнаруживаю, что дверь и так приоткрыта. Вздыхаю. Вхожу в подъезд. Здесь воняет гораздо меньше, но вряд ли это связано с проработавшим от силы два дня после установки домофоном.
   Поднимаюсь на второй этаж. Нажимаю на кнопку звонка, и за дверью слышится раздражающее жужжание. Кто-то медленно, осторожно подходит к двери. Слышится "Ой", и я понимаю, что это мать. Дверь открывается.
   - Дима! А что ж ты нас не предупредил?
   Мать выглядит устало. Ультимативно устало. Морщин стало больше, седины тоже. Волосы забраны в пучок. Она пытается говорить удивленно и взволнованно, чтобы показать, как она рада. Но усталость берет свое, и имитация выходит неудачной.
   - Извини, что с пустыми руками. Круглосуточных...
   Мать машет головой, плачет и бросается на меня, и я заключаю ее в своих объятьях. Да, она определенно постарела. Это ясно не столько по внешним признакам, сколько по хватке, по тому, как она держится. Слабость, которая не знакома даже самым отъявленно устающим эффективным менеджерам и даже эффективным слесарям.
   - Ну все, все, - я мягко отталкиваю ее. - Пригласишь?
   Внутри я вижу с трудом поддерживаемый порядок и старый, так и не обновленный за эти годы ремонт эпохи молодой России. В дверном проеме, ведущем в комнату, молча стоит отец. Он сгорбился, несильно постарел, но лицо его почти не выражает эмоций.
   - Димка, - растерянно шепчет и подходит ко мне шаркающей походкой и тоже обнимает.
   Мои родители состарились. Для многих это одна из самых страшных вещей, что могут случиться. Осознание смертности. Страх потери незыблемого. Мне как-то побоку. Сухие факты. Я тоже когда-то состарюсь и откину копыта. Мало ли.
   Отец дрожит, отходит от меня на шаг. Его вроде как пробирает на слезы радости, но кроме плачущей гримасы ни на что не хватает.
   - Проходи, устал, наверное с дороги. Проходи на кухню или в ванную, как тебе удобнее, - мать сразу суетится, уносится на кухню.
   - Да, - кивает отец, глядя на меня то ли с восхищением, то ли с презрением. - Вырос Димка. На раненой кобыле не подъедешь, - улыбается.
   - Можно и на осле, я не гордый. Нечем особо гордиться, - улыбаюсь в ответ доброжелательно и жестом приглашаю отца пройти на кухню первым.
   Кухня маленькая и тесная, по моим нынешним ощущениям. Концептуальное помещение с приличной техникой и стеклопакетом быстро к себе приучает.
   Следующие полчаса мать хлопочет, разливает чай, безуспешно предлагает что-то поесть, что-нибудь еще приготовить, многократно сокрушается на тему того, что я даже не позвонил перед приездом; отец все бормочет о том, как здорово, что я приехал; я скромно, увиливая от всех возможно опасных подробностей, описываю прелести своей жизни. Живу я, как выясняется, стабильно, работаю много, личная жизнь так себе, ну, есть девушка там, жилье в порядке, все оплачиваю, на все хватает. Мать, при упоминании того, что на все хватает, осторожно улыбается так, чтобы только я это видел. Наводит на мысли. Отец предлагает, в пику чайной церемонии, пропустить "за зустрiч" по рюмочке, и я, зная, что в ближайшее время никуда не поеду, а если и поеду - то вряд ли местные менты захотят со мной пообщаться, покорно соглашаюсь.
   Какой-то древний коньяк оказывается омерзительным пойлом, но я изображаю удовлетворенность и едва удерживаюсь от того, чтобы потребовать добавки. Наступает мой черед расспрашивать за жизнь. Отец тактично отмалчивается и смотрит в чашку с недопитым чаем. Мать осторожно рассказывает, делает частые паузы, что-то обдумывает, выдает сухие факты. Кто-то там женился; кого-то в том году хоронили; коммуналка дорожает, как и везде; машина - древний, как кости мамонта, "жигуль", - сломалась в том году, и теперь они только пешком; всю сантехнику обновили в прошлом месяце. Все скромно и по-обывательски серо. Наиболее интересно выглядит тот момент, что мать работает в одном кафе, убирает по ночам, а отец практически постоянно сидит дома - курит, смотрит телевизор, пьет пиво. Отец получает пенсию и пособие по инвалидности рабочей группы, которое в своей время удачно провел, пока была возможность. Мать вышла на пенсию недавно. Более того - в последние годы я регулярно отправлял определенные - по меркам этого городка - неплохие, - суммы. Меня подмывает спросить, куда они делись и почему нет приличного ремонта в квартире и еще кое-что, но что-то удерживает.
   - Покурим, может? - отец немного нервничает и привстает.
   - Я... Я позже, - отрицательно мотаю головой.
   Отец пожимает плечами. Сначала садится обратно, потом вздыхает и все-таки уходит.
   Как только он выходит из кухни и исчезает в комнате, я перехожу в лобовую.
   - Что у тебя с деньгами?
   - Да есть деньги, Дим, ты не переживай.
   - А почему тогда в прихожей обои отваливаются?
   - Сделаем. Времени не было.
   - Мам, что с деньгами?
   - Господи, ну Дима, - тупит взгляд. - Ну, отложила я маленько, вдруг что. Ну, и отцу лекарства там нужны. Ну, и...
   - А тебе ничего не нужно? Не проси меня врать, что ты прекрасно выглядишь.
   Молчит. Смотрит в окно.
   - Постоянно? - киваю в сторону комнаты.
   - А что я могу сделать, - пожимает плечами. - Врачи говорят, нельзя, а ему разве докажешь.
   Киваю. Провожу ладонью по лицу. Мелкая морось на окне. Когда я только приехал в метрополию, мать отправляла мне деньги, потому что знала, что я уехал учиться, и у меня в кармане ни гроша, и мне может быть хреново. Возможностей для заработка в большом городе всегда немеряно, и я старался тянуть, что мог. Только большого везения не было, и меня пару раз прилично киданули на деньги, но жил я не на съеме, а в общаге, и с голоду подохнуть не вышло. В итоге, те же деньги, что отправляла мне мать, я в какой-то момент стал отправлять обратно, приписывая и договаривая в телефонных разговорах, что все пошло на подъем, и что мне попалась удачная стажировка. По факту, до реальных финансовых подъемов было далеко, и я перезанимал, чтобы не похудеть в минус и отправить матери немного больше, потому что знал, что она была не только отправителем денег, но и первоисточником. Она работала всегда. Отец, как это ни печально, всегда был забулдыгой. До какого-то периода он работал и приносил деньги, потом у него был основательный, многомесячный загул, и стоял вопрос о разводе, но после долгих пересудов все наладилось. И уже через какое-то время благополучного сосуществования, он, выйдя на пенсию, практически отказался работать. Брал какие-то заказы по ремонту машин, время от времени пропадал в гараже, где, мне кажется, было больше водки, чем машинного масла и бензина. И то, как сейчас сложилась их с матерью жизнь, у меня удивления не вызывает. Говорить с отцом? Никакого толку. Как-то заставить его пересмотреть отношение? Вряд ли выйдет. Он был прощен после того, как несколько раз избил мать, когда я был совсем мелким. Был прощен после жутких затяжных блядок и залета какой-то телки из другого региона, на аборт которой ему пришлось скинуться с двумя другими коллегами, которые драли ее в одну ночь. Все это было непонятно и недоступно мне, когда я был ребенком и подростком, но сейчас я осознаю масштаб тех деяний, что совершил когда-то отец, и мне искренне жаль мать, но она, видимо, не могла действовать иначе. Не могла уйти. Да и путей было немного. Видимо. Отец стар. С него ничего не спросить. Да и желания нет. Выбор сделан для каждого.
   - Позже...- запинаюсь, потому то мне вдруг кажется неуместным то, что я хочу сказать.
   Мать вопросительно смотрит на меня.
   - Нет, ничего такого. Ты-то как себя чувствуешь? По телефону все не поймешь...
   - Да, нормально. Спину вылечила, болей больше нет. Тебе спасибо, сам знаешь.
   - Чушь, - отмахиваюсь. - Главное, что у тебя все нормально.
   - Я скучаю иногда так... - мать вздыхает. - Хотя, прости, это не надо говорить.
   - Я редко звоню, - констатирую факт, тупо вперившись в потертую скатерть. - Обнови квартиру. Здесь тускло. Тебе нужно больше света. Хочешь, я сам организую ремонт? Найму ребят, и...
   - Нет, Димочка, я все сделаю. Деньги твои лежат, я на следующей неделе поговорю со знакомыми, тут ходят мастера...
   - Таджики что ль?
   Мать пожимает плечами.
   - Да, какая, в сущности, разница?
   - Есть разница, - бурчу, хотя мне, по большому счету, безразлично, кто тут будет проводить ремонт.
   - Ну, не знаю, - мать качает головой, и я обращаю внимание на покраснение на ее шее; нервы; гормоны? "Щитовидка"?
   Отец возвращается на кухню. Вроде как бодрый, подтянутый, почти не прихрамывая, хотя это в его привычке.
   - Ну что, какие планы-то на отпуск, Димка?
   Делает вид, как будто ни в чем ни бывало. Как будто не понимает, что, наиболее вероятно, меня интересовало. Безмерно тактично. Мерзко.
   - Да так, пройдусь. Пообщаюсь. И все. Ничего серьезного.
   Говорю осторожно, обрывочно, выбирая слова. Пожимаю плечами.
   - Ты, наверное, не спал всю ночь, в дороге был - тебе бы отдохнуть, - вздыхает мать.
   - Не, мам, я нормально выспался перед отъездом. Разбудил вас только рано, да? - немного рассеянно.
   - Да что ты, мы уже вовсю проснулись, - махает рукой отец. - Может, все-таки покушаешь-то с дороги?
   - Да нет. Вообще, я бы побыл у вас немного и прошелся кое до кого...
   - Ну, ты хоть к Жорке-то зайди, постарайся, - хорохорится отец. - Сто лет не виделись.
   - А он все еще здесь? - удивленно вскидываю брови и понимаю, что сболтнул лишнего, что это звучало довольно оскорбительно, но никто не подает вида, только мать уводит взгляд в окно.
   - Ну как-то, - отец разводит руками и кладет их в карманы темно-синих спортивных штанов; правый карман подшит.
   - Я у вас заночую?
   - Господи, а куда ж ты еще собрался? Конечно, - мать заметно нервничает от этой реплики; покраснение выросло. - Во второй комнате, постелю тебе.
   - Как в лучших домах Лондо'на, - широко улыбается отец.
  
   Я подумывал прихватить с собой бутылку "белой кобылы", но почему-то в последний момент поставил ее обратно на полку. Сейчас я понимаю, что так лучше. Отца не узнать. Отец спивается. Мать почти та же, только слабее, старее, чувствительнее.
   В доме на другой стороне улицы живет одна моя знакомая. Жила. Не знаю. В доме, напротив которого я стою, живет Жора - мой двоюродный брат. Его родители умерли относительно недавно, и он живет в их квартире. Жора всегда внушал мне некоторое доверие - черта, свойственная крайне малому количеству знакомых мне здесь людей, - и именно поэтому я был искренне удивлен тем, что он еще здесь.
   Мне несказанно везет, потому что Жора выходит из подъезда. Выходит ровно в тот момент, когда я перестаю пялиться на ржавый балкон и разбитое стекло окна на пятом этаже и делаю первый шаг в направлении двери в подъезд.
   - Ох ты ёпрст, - улыбается; короткие светлые волосы, немного ниже меня, серо-голубые глаза и круглое лицо. - И какими же это ветрами?
   Подходим друг к другу, жмем руки и как-то машинально обнимаемся на долю секунды. Дешевый одеколон. Запах пота.
   - Гуляю вот.
   - Нормально ты прошелся, верст "-дцать" точно сделал, - кладет руки в карманы; массивная поношенная черная сумка на плече.
   - Солидно. Еще не выспался ни хрена. Как жизнь-то?
   - Да как, - уголок рта вбок; для этих мест весьма кокетливая манера. - Даже не знаю. Все, как всегда. Ты-то как? Поднялся?
   - Не то, чтобы, - махаю рукой, - но на жизнь хватает. Жилье, машина, телка.
   - А что еще для счастья надо? - иронично.
   Смеемся, понимая всю "тонкость" юмора.
   - Торопишься?
   - Слушай, да, я... - мнется. - В общем, заказ есть в области. Надо ехать, сам понимаешь. Ты хоть сегодня не свалишь?
   Последнее звучит, как "ну скажи, что ты еще со мной поговоришь".
   - Да не, я на выходные. Осмотрюсь, все в этом духе. Так что успеем обкурить все, - улыбаюсь.
   - Хорошо. Давай тогда, как вернусь, я тебя найду, ага? Ты у своих?
   - Да ты прям Шерлок Холмс, блин.
   - А хули? - довольно улыбается. - Все, погнал.
   Быстрое, но основательное рукопожатие. Киваю. Жора, в отличие от Толика, входит в список людей, которых мне хотелось бы не просто увидеть, но и послушать. Если его не окончательно добила провинциальная романтика - а судя по его бодрому настрою, жизнь в нем теплится, - ему есть, что рассказать.
   Он спокоен и сдержан. Но в его глазах что-то блеснуло, когда он меня увидел. И он старался это скрыть. Не трактую пока никак. Пустая трата времени и душевных сил.
  
   Лиза лежит, положив руку мне на грудь. Мне от этого ни жарко, ни холодно. Я знаю кое-что, чего ей не следует знать.
   - Холодно сегодня, - говорит.
   - Ага.
   Ей не следует знать. Но, вообще, мне тоже холодно. Она меня греет. Сейчас. Нужно ли мне что-то еще? Вряд ли. Не от нее. Нечто странное, что еще гнездится во мне, постепенно отходит на второй план, и, чтобы составить контраст с этим, я целую ее в щеку, переворачиваю спиной на кровать и спускаюсь по ее гладко выбритым животу и лобку к влажным и припухлым половым губам, лижу их, лижу клитор. Она немного устала, но через некоторое время начинает хрипло постанывать, и я ощущаю ее готовность и без долгих раздумий поднимаюсь и вхожу в нее, заставляя ее вздрогнуть и издать длительный стон. Не знаю, сколько времени проходит, но она кончает дважды, а после третьего ее оргазма я не выдерживаю и кончаю сам, и совсем небольшая лужица моей спермы стекает по ее животу влево, на простыню, но это никого из нас не волнует. Совсем немного.
   Ей не следует знать. Я подтверждаю это своими ощущениями после оргазма. Я не здесь. Уже не здесь. Уже не с ней. Увы.
  
   Я довольно долго встречался с Лизой. Раньше она жила в этом доме. Как сообщил мне Коля Степанов, мой школьный друг, к которому я зашел и с которым курил на лестнице в течение двадцати минут, все должно быть также. Я сел на одну из немногих еще работающих в городе маршруток и добрался до дома по проспекту Комсомола. И сейчас, стоя перед кирпичным пятиэтажным зданием, украшенным странным граффити, очевидно, рук заезжих мастеров, я раздумываю, стоит ли мне вообще интересоваться тем, что там, внутри.
   Я довольно долго встречался с Лизой, и мой отъезд положил конец этим отношениям. Я об этом знал уже когда покупал билет. А она... Ей не следовало знать. И все на этом. Что-то она могла надумать. Но моих контактных данных у нее не было. Я знал о том, что некоторый интерес с ее стороны был. Но она не была слишком настойчива. Что-то у нее в душе, конечно же, подгнило. Наверняка. Но с каждым может случиться что-то такое. Даже со мной. Мало ли.
   Традиционно открытая, несмотря на домофон, дверь. Навстречу мне по лестнице спускается высокий худой парень с мутным взглядом. Замирает, увидев меня. Кивает и бормочет "здорово", и я, на всякий случай, отвечаю приветствием. Что-то обдумав, он кивает сам себе и движется дальше. По своим делам. Вежливо отодвигаюсь, пропускаю его, вздыхаю и поднимаюсь дальше. Третий этаж. Квартира номер пятнадцать. У меня на Предпортовом - триста семьдесят два. Мало ли.
   Звонок. Мелодичная трель. Контрастно в сравнении с неслабо размазанной по металлической двери краской. Тут явно кто-то что-то написал. Не помню, чтоб это здесь было при мне. Красные, зеленые и белые полупрозрачные полосы. Явно пытались оттереть. С усилием, но не особо успешно.
   - Кто там? - женский голос.
   - Мария Сергеевна, это Дмитрий, помните? - полный мудак, надежды гаснут.
   - Кто? - немного возмущенно, но без истерики.
   - Ну, Дима Белов.
   Молчание. Щелчок замка. Дверная цепочка. Постаревшее и несколько обозленное лицо низкорослой матери Лизы.
   - Вот оно что, - немного рассеянно кивает.
   Так неловко я себя не чувствовал довольно давно. Я даже не пытался отрепетировать эту ситуацию. Само собой навеяло.
   - Вы извините за беспокойство, я просто хотел узнать, как дела у Лизы, я...
   - В этом доме тебе никто ничего не скажет, ясно? - твердо произносит Мария Сергеевна. - Лучше просто уйди. Просто не спрашивай.
   Дверь передо мной снова закрыта. Надпись размыта до неузнаваемости, но растворителя явно было еще меньше, чем решимости оттереть ее полностью. Я понимаю такую реакцию, с одной стороны. С другой - шесть лет прошло. Чертова старая карга. Степанов как-то неловко молчал, прежде чем ответить на вопрос, здесь ли живет Лиза. Потом просто подтвердил это, и все. На вопрос, общается ли он с ней, не ответил ничего. Когда Лиза гуляла со мной, они были знакомы. Постольку, поскольку, но все же знакомы. Обещаю себе узнать что-нибудь у других или зайти позже. Тупой, бессмысленный интерес. Я знаю, что не будет "прости" или "тебе же так лучше" или еще какого-нибудь дерьма. Банальный праздный интерес.
   Подтянутые груди Лены встают перед моим внутренним взором в полный рост. Потом ее бессвязный вопль гремит в глубине сознания. Потом дневной свет ударяет мне в лицо, и сейчас, выйдя из подъезда, я понимаю, что настал день. Новый. Странный.
  
   Жора говорит, что работает по заказам. Говорит, что выживает понемногу.
   - Раскидал номер по знакомым. Но желающих немного, в основном, все чинятся сами. Люди звонят, зная, что будет дешево, и что их не кинут. Вот и все.
   - Все ж дело, - пожимаю плечами.
   Отхлебываю кока-колы, потому что в ларьке все пиво показалось мне слишком мерзким, а Жора оказался совершенно безразличен к тому, что я буду пить, и невозмутимо взял бутылку "карлсберг", и сейчас мы сидим на скамейке под деревом в маленьком парке.
   - Успел с кем-то повидаться? - деловито спрашивает.
   - Так, с Колькой, с Пашкой Михеевым. В основном, осматривался.
   - Как тебе баба Михеева? Или не увидел?
   - Увидел, - киваю. - Своеобразная.
   - Говори прямо - уебище лесное, - отпивает еще пива.
   - Напоминает мне про одного приятеля в Питере, - не совсем внятно, сомневаясь, стоит ли проводить параллель.
   - По поводу?
   - Она вроде как на каком-то месяце.
   - Не от него, - пожимает плечами Жора.
   - Откуда инфа?
   - Базар у тебя поменялся. Гладкий, осторожный.
   - Наверное. Привыкаешь, - ухмыляюсь. - Приспосабливаешься.
   - Ее ебало пол-района. Или нет, пол-города. Типа современные отношения. Это она, как институт бросила и решила вернуться сюда, стала ими заниматься. Ходить по рукам, жить за счет подачек хахалей. Тактика количества.
   - Каждому свое, - бормочу. - И за коим хреном она ему?
   - Любит, - смеется. - А вообще, он говорил по секрету, что устал жить без бабы, а эта легко доступна, а он к ней с серьезными намерениями, ну, и сошлось. А о том, что ей кто-то уже влепил в самую матку, узнал уже после месяца жизни с ней.
   - Ты-то как сам в этом плане?
   - Залетных проституток? Не мое, - широко улыбается. - А вообще, не очень. Не интересно иметь дело с теми, кого знают все твои знакомые. Знают, - на всякий случай. повторяет, видимо, полагая, что я могу не понять контекста. - А те, кого не знают - это либо дети, либо тетки.
   - Раньше было не так.
   - Согласен. Всякое бывало.
   Молчание. Шум на улице слишком приглушен, и мне с непривычки несколько давит на уши и на мозг эта звуковая идиллия.
   - Есть тема, - находится Жора. - В общем, сегодня у одного мужика День рождения. Вася Смирнов, который замдиректора магазина, помнишь?
   - Еще бы, - ухмыляюсь. - Сколько водки с ним пролито перед моим отъездом.
   - Он тебя знает, - кивает. - По крайней мере, когда я ему по телефону сказал, что ты приехал, он сам предложил тебя прихватить. Ты как?
   С места в карьер, и я не уверен, что перспектива попахивает конструктивным результатом, и мне надо бы обдумать это...
   - Да с удовольствием.
   - Ну и отлично. Начало в семь вечера. Выпьем, поздороваемся с пацанами - там будет немало наших. Кто остался еще, конечно.
   - Саша "Тракторист" будет?
   - Саша "Тракторист" точно не будет. Точно.
   Вопросительно смотрю в лицо Жоры.
   - Саша "Тракторист" не сможет быть. Прошлый год. Героин. Поссорился с барыгой. Хоронили по частям.
   Не нахожусь, что добавить. Всякое бывает. В большом городе это ежедневное явление. Кто-то умирает по естественным причинам. Кого-то просят с этого света. Но здесь так плотно и так много знакомых, что это особенно ощутимо. Или нет. Странное, смутное ощущение. Мне явно нужно пойти на этот День рождения.
   - И где будет?
   - Ресторан, - Жора кидает пустую бутылку в криво стоящую металлическую урну. - Рядом с "Праздником", ровно в семь будь там.
   - "Инвайт" в порядке? "Чекиниться" надо? - ухмыляюсь.
   - Кхм, - Жора с укоризной смотрит на меня. - Не горячись. Здесь...
   Он теряется. Спесь спадает. Он что-то хотел сказать, но то ли забыл, что, то ли передумал.
   - Да ладно. Я не так уж далеко ушел.
   - Думаешь? - спрашивает как-то тоскливо, с горечью. - Надеюсь, нет. Давай, до вечера.
   Не ожидая моего согласия, встает и уходит. Я молчу. Провожаю его взглядом и замечаю, что его походка поменялась. Я не так уж много от него узнал сейчас, а настроение у него несколько упало после одной лишь реплики. Для меня причина его расстройства прозрачна. Но я не буду поднимать тему сам. Те паче, что мне, в сущности, плевать на то, почему он так никуда и не выбрался. Я сделал свой выбор еще тогда, сотню тысяч лет назад. И теперь я хожу в костюме на заказ и катаюсь в "ауди", а он ходит с грязной сумкой с инструментами и катается на маршрутках и электричках в область. Мало ли.
  
   Город почти не изменился. По сути, здесь нечему меняться. Вот только люди стали еще менее приветливыми. Коммунальщики, кажется, устали от своего сизифова труда, и поэтому улицы местами здорово запущены. Я гуляю уже второй час. Может, третий. А, может, целую вечность.
   Лиза держит меня за руку. Крепко. Уверенно. Улыбается. Мы идем из кино. Выходной. Такая же суббота. Мне все это нравится. И здесь вечное лето.
   В этом уголке воспоминаний вечное лето. Но есть и другие. Например, тот, что вскрывается, как некачественно зашитая рана, когда я заворачиваю во двор на улице Дзержинского.
   Я встаю. Отряхиваю плечо кровоточащей рукой. Жутко болят лицо, спина, ноги. Болит все, на что пришлись удары. Удары тяжелых ботинок. Рядом лежит без сознания Пашка Михеев. У него будет серьезное сотрясение. Мы просто оказались не в том месте. У меня кровоточат губы. На морозе, наверное, боль не так ощутима. Завтра будет хуже. А завтра надо в школу. Я не могу наступить на правую ногу, но хромаю до Пашки и тереблю его, превозмогая боль в пальцах, от некоторых из которых отломаны ногти. Падаю на него. Бью по лицу не раскрывающейся полностью ладонью. Вскоре он приходит в себя. Потом "скорая". Милиция. Чудовище с синяками, кровоподтеками, гематомами в зеркале по вечерам.
   Ухожу. Другой мир. Я перестаю верить глазам, когда вижу огромную надпись "SCOOTER" на двухэтажном здании, назначения которого я не знал никогда. Этой надпись черт те сколько лет. Другой мир. Я хотел бы понять, есть ли здесь что-то от меня, но пока натыкаюсь только на обрывки воспоминаний, которые уже не так ощутимы, как хотелось бы. И меня там нет. Есть что-то иное.
   Смотрю на фотографии, которые привез из поездки в Питер один одноклассник. Всегда его ненавидел. Теперь ненавижу еще больше. Не понимаю, зачем он это принес. Понимаю, что в Москве не круто. Здесь не круто. В Твери не круто. В Питере круто. Ненавижу этого очкастого хмыря. Его родители работают на нашем заводе. Отец - какой-то мастер, мать пристроена невесть кем, наверное, просто получает оклад и премии. У них все есть. Очкастый урод стоит рядом с фонтаном в Петергофе и улыбается, и все вокруг залито солнцем, и в линиях воды кое-где играют полоски радуги.
   Навстречу мне идет высокая, вроде, в меру полная девушка. Поднимает взгляд от мостовой и не без интереса смотрит на меня. Я не вижу ее лица и слегка улыбаюсь, прежде чем добраться до него, и когда оно предстает передо мной, я быстро отворачиваюсь и ощущаю прилив адреналина. Она страшна, как автомат Калашникова во Вторую Мировую. Она держит в руке зажигалку. У нее мужеподобные черты лица. Никакой косметики. А одежда - какой-то долбанный комок ткани, с трудом оформляющийся в куртку и брюки. Честно говоря, когда я смотрю на таких мужеподобных зверюг, на педиков, на лесбиянок, на неухоженных разжиревших свиней обоих полов, я искренне соболезную природе. Ведь она, глядя на них, наверняка думает: "Вашу мать, я же дала вам половые различия, дала возможность объединяться друг с другом по принципу "мальчик-девочка", дала возможность получать наслаждение от общества друг друга без каких-либо дополнительных средств, дала вам ваши манеры, склад ума, достоинства, связанные с полом, а вы, ублюдки, все засрали, превратили все мои труды в посмешище! Ради этого были годы эволюции? Чтобы вы могли долбиться в зад с представителем того же пола или превращать свое тело в гниющую, привлекающую только последних бомжей помойку?"
   Природа, конечно, все сделала правильно. А люди все портят. Как всегда. Закуриваю. Хочу успеть зайти домой перед вечером. Привести себя в порядок. Зайти домой? Туда, где когда-то был мой дом.
  
   Жора курит и смотрит куда-то вдоль улицы. Улицы, удивительно пустынной для меня. Предпортовый ночью? Нет, даже он в это время - автобан по сравнению с улицей Академика Сахарова, где расположен ресторан, в котором мы окажемся минут через десять. В этом же здании пока еще функционирует что-то вроде ночного клуба - дискотека, алкоголь, знакомства тех, кому просто лень познакомиться в рабочие дни, несмотря на проживание в соседних домах. На здании все также, как и годы тому назад, стоит щит с прикрученными к нему огромными красными пластмассовыми буквами, снабженными подсветкой. "БОЛЬШОЙ ПРАЗДНИК" - наивно и издевательски, в этих словах подсвечиваются только "Б", "ОЙ" и "ПРАЗДНИК". Жора бросает окурок на проезжую часть.
   Почти в тот же момент рядом невесть откуда материализуется тот самый старик. Та же куртка. Тот же странный цвет лица. Он шаркает в нашу сторону и замирает в паре метров, и это кажется опасным расстоянием. От него пасет чем-то тухлым.
   - Молодые люди, не поможете ветерану Афганистана?
   Голос его кажется далеким, но удивительно знакомым. В его взгляде - смесь жалости к себе и презрения к нам. Удивительная комбинация.
   - No cash, man. Sorry, - печально отвечаю я.
   Жора кидает на старика беглый взгляд. Отворачивается и теребит меня за предплечье, призывая уходить. Параллельно бормочет что-то вроде "Самим жить не на что". Я пожимаю плечами, и старик отворачивается. Иду за Жорой.
   - Давно он так по городу бродит?
   - Всегда, - отвечает Жора, не глядя в мою сторону. - Всегда бродил. И будет всегда. Мне кажется.
   Множество знакомых лиц делают меня несколько дезориентированным. Пожимаю руки. Отвечаю дежурными отговорками на дежурные вопросы. На лице Коли Семенова - моего соседа по подъезду - глубокий шрам, как мне кажется, полученный годик-другой тому назад. С ним какая-то низкорослая пышная девушка довольно миловидных черт лица, испорченных избыточной массой помады.
   - Вот так-так, - монотонно тянет Толик, которого я, честно говоря, не ожидал здесь встретить.
   Пожимаю руку, улыбаюсь. Тонкая струйка кипятка от затылка до поясницы. Надеюсь, он здесь один. Когда именинник выходит в фойе, хлопает в ладоши и громко объявляет "Ну, мужики, что за хуйня? А ну-ка все за стол", мы дружно выдвигаемся в банкетный зал ресторана. Смирнов вежливо запускает всех, и, когда его взгляд замирает на мне, я останавливаюсь.
   - Слушай, а я тебя сразу-то и не узнал, - Вася протягивает мне крепкую мускулистую руку и широко улыбается; пиджак сидит на нем далеко не идеально, а его массивные, рабочие черты лица не очень стыкуются с рубашкой в вертикальную полоску, но в целом, костюм делает из него нечто, похожее на человека.
   - Да ты тоже... похорошел, - улыбаюсь в ответ; стараюсь как можно крепче сжать в ответ его руку.
   Он разражается смехом, который я поддерживаю, и хлопает меня по плечу. На входе в банкетный зал я едва не сталкиваюсь лоб в лоб с хорошенькой девушкой немного ниже меня ростом с отличного размера приподнятой грудью и приятными чертами. Брюнеткой. Она тактично обходит меня и обращается к Васе, возмущенно сообщая ему, что всем уже пора сидеть за столом. Я оборачиваюсь и вижу, как он обхватывает ее тонкую талию своей здоровенной рукой и целует в щеку. Вася - директор магазина. И все.
   За столом мне не очень-то уютно, но я сижу в правом дальнем углу от возглавляющего пиршество именинника и его пассии, и это помогает не светиться. Когда зазывала, исполняющий роль ведущего праздника, призывает всех сидящих по очереди выдать по тосту в честь виновника торжества, во мне что-то подрагивает, но я это стараюсь не показывать. Справа от меня сидит девушка, лицо которой кажется мне знакомым. Она полная, невысокая, с округлыми чертами лица и черными, явно крашеными волосами. Народа до меня немало, но некоторые тактично обещают сказать тост попозже, и до меня доходит довольно быстро, и я встаю и выдаю что-то в ключе "желаю, чтобы все", но тактично, с уважением к имениннику и без недовольства в голосе, и все с радостью закидывают в себя очередную стопку. Для меня это пятая, и в голове у меня уже не все на месте, и я начинаю осторожно осматривать сидящих за столом, кивнув в ответ на какой-то вопрос сидящего через два места от меня Пашки, который, к счастью, как и Толик, не взял с собой свою возлюбленную. Ловлю обрывки понемногу создающих застольный гул разговоров. Рассматриваю местных девиц и их кавалеров. Шесть лет поменяли тех, кого я могу хотя бы примерно вспомнить. Периодически стреляю взглядом на соседний стол, где сидит компания из пятерых местных телок, вливающих в себя шампанское и еще что-то, не различимое ни по цвету, ни по этикетке. На вешалках гардероба - множество меховых жакетов и коротеньких курточек из китайского кожзама. Стиль, которому пытаются подобать местные девицы, знаком буквально до боли. Телки напиваются, галдят, несут невесть что. Нормальная картина. Они стараются соответствовать образу эмансипированных красавиц, хотя в красавицы три четверти из них не годятся даже под солидным допингом. Но их проблема не в том, что они деревенские курицы. В сущности, городские их аналоги - точно такие же "чики" с замороженными овощами вместо мозгов. Только им есть, чем гордится - наполовину купленными высшими образованиями, полученными благодаря им, сомнительными рабочими местами в многочисленных офисах. И пьют они, в основном, не дешевое шампанское и бурду на основе водки, а мартини, дорогой шампунь или вино, которые, по какой-то причине, обозначаются более благородными напитками для превращения будущих детей в инвалидов, чем "Спотыкач" или "Белочка" или "Российское шампанское". Я выбирал из этого же контингента, надеясь на чудо. А здесь выбирают, надеясь на то, что не убежит. Те же телки. Те же яйца, только вид сбоку. Когда Лена, выжигая мне остатки обоняния сигаретным перегаром, втирала мне что-то о высоких материях и о том, как она кого-то там круто отшила, я решил, что ей пора бросать. Потому что курить самому время от времени - одно дело. А вот целоваться с пепельницей, в которую она себя превратила - совершенно другое. Но это сейчас слишком далеко. В любом случае.
   - ...а остальное у тебя и так есть, - заканчивает очередной тост Пашка, уже прилично поддатый, и стопки снова отрываются от поверхности стола, в готовности влить свое содержимое в глотки довольных гостей.
   Я не выдерживаю и знакомлюсь с девочкой справа. Ее зовут Ира, и она, оказывается, знает Лизу. Более того, они давние подруги.
   - Ты не знаешь, что с ней сейчас? Мне с ней никак не...ммм... - икаю, - ...связаться.
   - Ну... - она замирает, тупит взгляд, мнется. - В общем, давай как-нибудь позже поговорим. Долго объяснять.
   - Почему не сейчас? - невозмутимо и нагло.
   - Неудобно как-то, ну, понимаешь...
   - Почему не сейчас? - еще наглее; черт, я реально неслабо опьянел.
   - Давай созвонимся.
   - Бля... - прикрываю рот рукой в испуге от своей же речи; меня кто-то хлопает по плечу; гомон за длинным столом усиливается; кто-то уходит в туалет группой, - Извини. Ну, хотя бы в целом... Так... Можешь что-то?...
   - Давай обменяемся номерами, - она лезет в черную сумочку, подобие клатча из сильно уставшего кожзама.
   Я хочу сказать: "Где ты взяла такой обносок, имитирующий благородную дамскую сумочку, деревенская ты лохушка?!" Вместо этого, я начинаю копаться в карманах. Мир вокруг немного содрогается, я отвечаю "Да хрен знает" на невнятный вопрос Жоры, и он отмахивается от меня и отворачивается к Пашке и Славе Спичкину, моему знакомому по первой в жизни временной работе, которую я завел когда-то в пятнадцать лет. Карманы кажутся чужими. Мне на момент кажется, что я должен быть в куртке, и в ней должны быть все ценности - бумажник, мобильник, ключи от машины и квартиры, и меня ошпаривает, как из бойлера, и я едва не вскакиваю, но потом нащупываю в кармане бумажник и понимаю, что все в порядке. Достаю мобильник. Поворачиваюсь к Ире. Она уже достала свой телефон. Ее черно-белая поцарапанная "нокиа" смотрится как-то грустно рядом с моим черным "айфоном", и я вижу ее некоторое смущение, но лишь машинально выдаю командирское "Диктуй". Так же машинально записываю номер. Мне в голову влезает обрывок из речи какой-то писклявой телки "...ну, он не поверил, что ребенок его, оставил ее так и смылся куда-то, козел, а потом его нашли вроде или нет - не знаю, но она, короче, так и осталась..."
   Вдалеке, в окне банкетного зала я вижу, как начинает накрапывать дождь, но это ничего не значит, и я начинаю активно общаться с сидящими за столом, изобретаю вопросы, вливаю в себя шампанское, стучусь бокалами со знакомыми пацанами. Вливаюсь в процесс. Информация спонтанным путем затекает в мое сознание, и меня толкают в плечо, и я смеюсь, поддерживая общий гогот, и меня кто-то спрашивает - как живется в Северной Столице, и я зависаю на этом вопросе. Пытаюсь понять - спросил это Толик или почти незнакомый мне парень слева от него. Мямлю что-то. Потом собираюсь с духом.
   - Вообще... Ну, как-то да живется. Работы до жопы. Грязно. Мокро.
   - Ад! - выкрикивает, обращая на себя внимание, Пашка, и пол-стола оборачивается на него; вторая половина поддерживает болтовню с именинником и приближенными.
   - Близко к тому, - с трудом выговариваю и требую передать мне бутыль с красным вином.
   - Ну, тебя вообще нормально воспринимают, как приезжего? - спрашивает Пашка.
   В голове формируется уместный встречный вопрос: "А тебя ебет?"
   - Не знаю. Наверное, смотрят и думают - сраный лимитчик, карьерист... - говорю.
   - А ты? - едко выдает Толик.
   - А он сраный лимитчик и карьерист, - смеется Жора.
   - А я... - улыбаюсь, откидываюсь на спинку резного деревянного стула, которому уже не так долго и осталось, как и шаткому декору просторного, но дерьмово отремонтированного, местами "украшенного" трещинами и шелушащимися слоями штукатурки банкетного зала. - А я думаю, что не хочу быть хорошим для всех. Так честнее. Знаешь, если тебя не любят одни, значит любят другие. Наверняка. И так ты сам... Ты есть сам... - путаюсь в порядке слов и смысле того, что хочу сказать; махаю рукой. - Человек, который хорош для всех одинаково - самое опасное существо. Потому что это лживая и продажная сука, которая врет всем одновременно.
   - Политическая проститутка, так сказать, - Слава Спичкин улыбается, обнажая отсутствие нескольких зубов и уродуя вконец и без того не идеальную форму сомнительно и со шрамами побритого лица.
   - Во-во, - тыкаю в него пальцем, поддерживая его реплику; устало опускаю руку на стол.
   - Но мало ли что приходится... делать, чтобы чего-то добиться, - многозначительно выдает Жора.
   Я смущенно смотрю на него, пожимаю плечами. Замечаю, что после этой реплики Толик начинает как-то странно на меня смотреть. Злобно, что ли.
   Через какое-то время праздник начинает подходить к концу, и Жора теребит меня за плечо, пока я развиваю разговор на совершенно отвлеченную тему с откровенно ластящейся ко мне Ирой.
   - Короче, сейчас поедем дальше. Я буду скоро, с пацанами. Ждите тут, около ресторана, или на другой стороне дороги. Вкурил?
   - Дальше? - я немного испуган, а голос Жоры кажется мне совершенно трезвым; возможно, из-за того, что я пьян в хлам. - И далеко?
   - Расслабься, городской, - смеется Пашка и встает вслед за Жорой.
   - Так вы куда? - нервничаю, забываю про Иру.
   - За тачкой. Не ссы, - махает рукой Жора.
   Он, Пашка и Толик уходят. Стол еще гудит. Ира немного обиженно, но все также с интересом смотрит на меня.
   - Ну, встретимся, поговорим, в общем, - она немало выпила, но явно меньше меня и явно старается контролировать состояние. - Позвонишь или мне самой?
   - Позвоню.
   - А когда?
   - Позже.
   - Точно? А ты надолго вообще?
   - Не знаю. Позвоню, - встаю, слегка шатаюсь от короткого рывка, замедляю движения.
   - Уходишь? - она нервно сглатывает.
   - Надо в комнату... - изображаю тактичное покашливание, потом в отчаянии махаю рукой. - Короче, пи-пи.
   Мне дурно, и в туалете я обливаю лицо ледяной водой, со странным, мазохистским удовлетворением обнаруживая, что она идет из обеих кранов во всех положениях их вентилей. "Большой Ледяной Праздник". Я немало услышал за эти три или четыре часа, но упорядочить это все не удалось. Я никого, кроме Иры, не спросил про Лизу, и сейчас мне это кажется упущением, потому что в такой толпе наверняка кто-то что-то должен бы знать. С другой стороны, на хрен Лизу. И мать ее. И всю родню. Я понизил градус вином после водки. Я вламываюсь в открывающуюся с трудом кабинку и блюю в обшарпанный унитаз.
   Почему этот толчок такой убогий, если тут все еще проводят приличные, вроде как, банкеты?
   Что я ел?
   Старик шаркает от нас с Жорой. Сейчас я хотел бы его остановить.
   Открываю глаза, внутренне отталкиваюсь от этого странного видения. Блюю снова. Отошло. Полощу рот ледяной водой, и она кажется благословенной. Сильно полегчало. Надо или меньше пить, или, наоборот, больше - чтобы выработался иммунитет к перепадам.
   На улице стоим только я и Слава Спичкин. Его немного трясет, и он явно старается не выдать своего опьянения. Мне кажется, он хотел бы кому-нибудь сломать шею, но он скрестил руки на груди и стоит рядом со мной. Я не знаю, куда делись остальные, но, кроме нас и Славы, все явно что-то знают. Меня тяготит эта мысль.
   Рядом с рестораном собираются и курят местные гуляки. Кто-то из клуба, кто-то из ресторана. С нашего Дня рождения тоже еще не все ушли. Последние допивают с именинником и его брюнеткой, которой я бы с удовольствием вставил в глотку. Убогие жилетки из синтетического меха. Крашенные в белое волосы. Пальто на пол-пальца от интимной зоны. Как и наши, питерские курицы, так и местные "чики" не особо понимают, что клюнуть на такой наряд, тонкие сигареты и прочие прелести может разве что умственно отсталый продавец из "ОКЕЯ" или обдолбанный жизнью клерк, которому не дает даже его собственная рука. Меня все это тяготит, потому что я начинаю разрываться между домом и этим странным, фантасмагорическим местом. Накрапывает мелкая морось. Едкая, раздражающая.
   Я только нанес гель, а волосы уже увлажнены дождем, и я иду по дороге, уже в подпитии, готовый ко встрече с Лизой, но ощущаю себя как-то странно, некомфортно. У меня испортится прическа, и это ужасно. Но я ведь пьян - значит, все в порядке? Я не дохожу до Лизы и сажусь на скамейку в парке. Через полчаса я промокаю, как губка, и меня можно выжимать, и я почему-то плачу, хотя все, вроде бы, как надо, и мне надо пойти хоть куда-то из-под дождя, иначе я простужусь...
   - Слушай, будет время - заходи, - глаза Смирнова остекленели, но лицо выражает доброжелательность, и он жмет мне руку своей геракловой пятерней, а второй придерживает за плечо, и я вяло улыбаюсь в ответ. - Извиняй, так и не поговорили. Заходи!
   - Постараюсь. Обязательно, - киваю, и это его устраивает, и он, взяв в охапку свою брюнетку, залезает в такси - серебристый "логан", даже обоссать колесо которого я счел бы для себя актом самобичевания.
   Мы перешли на другую сторону, и теперь стоим под сводом арки, встроенной мудрыми архитекторами между двух пятиэтажек. Я не знаю, сколько времени прошло и не хочу доставать мобильник, чтобы посмотреть. Слава стоит, прижавшись к стене с другой стороны, напротив меня. Я боюсь, что он начнет какую-нибудь беседу, но он просто молчит и смотрит на мокрый асфальт. Дождь усилился, воздух влажный и липкий, и дышать им несколько трудно. Вот-вот наступит воскресенье, и меня это почему-то беспокоит, мне кажется, что время уходит слишком быстро, и я не успею всего сделать за эту жизнь. А потом я понимаю, что понятия не имею, что хочу сделать. Но мне мерзко, я опираюсь спиной о стену, обхватываю себя руками, дрожу от холода. На чем свет стоит матерю про себя Жору и его инициативных товарищей и обещаю сделать благотворительный взнос ногой в лицо каждого из них при первой же встрече. Я давно отвык от такого положения, и все вокруг - пропитанный дождем воздух, тихая, мертвая улица, надпись "БОЙ ПРАЗДНИК", - переносит меня вглубь какой-то иной, чуждой мне реальности.
   В какой-то момент я уже ощущаю себя готовым плюнуть на все и пойти пешком домой, в родительский дом, а то и поймать тачку, чтобы за любые деньги уехать отсюда. И именно в этот момент напротив нас со Славой с визгом тормозит белый микроавтобус - что-то вроде "фольксвагена транспортера", - со следами обширной коррозии на порогах и массивной двери на полозьях.
   - Залазьте! - объявляет с серьезным видом открывающий дверь и тут же ускользающий внутрь Жора.
   В машине меня впихивают на свободное место, а Слава сам обрушивается куда-то назад, где, я надеюсь, тоже было припасено свободное место. Все молчат.
   - Че так быстро-то? Я соскучиться не успел, - бурчу.
   - Таксопарк полон бюрократов, - выговаривает Пашка, старательно имитируя трезвость.
   - У нас хоть водила-то трезвый? - интересуюсь.
   - Как стеклышко, - раздается голос с переднего пассажирского места.
   В любом случае, думаю я, перегар в салоне настолько силен, что опьянел бы даже "сухой" в ноль. Когда кого-то здесь всерьез беспокоили менты в пределах города? Вот только, если я не ошибаюсь...
   - Мы куда едем-то?
   - Неуместный вопрос, - широко улыбаясь, выдает Пашка.
   - Клуб на окраине, - спокойно отвечает Жора. - Надо догнаться, да и ты какой-то зеленый, уставший.
   - Ага, - киваю, глядя вперед, на дорогу, которая становится все более безлюдной.
   - Вот и отдохнешь, - завершает объяснение Жора и отворачивается, чтобы уставиться в украшенное трещиной маленькое пассажирское окно.
   - Когда я на это подписался... - то ли спрашиваю, то ли начинаю что-то утверждать.
   Никто не реагирует. Через несколько минут дорога освещается только ближним светом фар микроавтобуса. Насколько я понимаю, мы едем в область - здесь это понятие довольно сильно размыто, но в целом, насколько мне известно, область - это ад местного масштаба, запустение и связь с несколькими деревнями, жители которых мне никогда не казались и отдаленно дружелюбными. Впрочем, городские мне сейчас тоже таковыми не кажутся.
   В салоне - Жора, Пашка, Слава, Толик, кто-то спереди и еще трое знакомых мне парней, которые, впрочем, не играли в моей жизни никакой роли. И в этой компании я еду куда-то в область. В какой-то клуб, от которого не приходится ждать ничего путного.
   - А почему не в городе?
   - В тараканнике "праздника"? - усмехается Жора.
   - Да я почем знаю. А что там?
   - В "празднике"?
   - Ну.
   - Хлам. Наркоманки. Алкаши. Человеческое мясо. Киркоров и Добрынин с Пугачевой для танцев.
   - В ремиксах?
   - Ну да. А толку-то? - смеется Пашка. - Странный ты, Дим.
   - Я? Я в норме, - немного пугаюсь формулировки.
   - Для городского, - бормочет из-за моей спины Толик.
   - А кто тут деревенский? Кто из деревни? - я пытаюсь обернуться назад, но Жора меня одергивает.
   - Расслабься, - качает головой. - Не надо.
   - Ну, ты же у нас из настоящего города, - не унимается Толик.
   - Блядь, а тут что, игрушечный? - оборачиваюсь, вопреки попыткам Жоры снова меня удержать. - В чем проблема вообще?
   - Ни в чем! - громко объявляет заросший щетиной Гриша Тимчук, и его голос и массивная фигура перекрывают попытки тщедушного Толика что-то ответить. - Успокоились оба.
   Я мотаю головой и сажусь обратно, упираясь взглядом в лобовое, в котором проявляются какие-то признаки искусственного света вдалеке. Если Толика обидел мой первый визит, он мог бы так и сказать. Тут что-то другое. Что-то его зацепило. Годы на зоне. Что-то было не так. Да, у него все было не так. Никто не поднимет тему и даже не намекнет ему на его недостатки. А его все равно все парит. Комплексы. Возможно, неприятное общение с сокамерниками. Не знаю, что там у них происходит. Мало ли.
   Мы переезжаем через маленький мост и даже в скудном рассеянном свете четырех фонарей, попарно обозначающих его начало и конец, можно успеть увидеть, насколько грязная вода течет в этой тонкой речушке, что проходит, как мне всегда казалось, совсем рядом с городом. Тьма снова сгущается, и только вдалеке виднеются все те же огни каких-то низких зданий. Все вокруг полно ощущения мертвенности и тлена. В последний раз нечто схожее меня посещало, когда я проезжал мимо станции метро "Проспект Большевиков". Серая каменная фигура станции, кажущаяся обшарпанной и убогой и грубый, словно бы обтесанный напильником, ее верхний край и птицы, сидящие на проводе, отходящем от станции, резко вбросили меня в некое подобие секундной депрессии и едва не заставили врезаться в стоящую впереди маршрутку.
   В ближнем свете фар мелькает бесформенная фигура какого-то здания, и я интересуюсь, знает ли кто-то, что это за дом.
   - Лачуга съемная. Использовали для пьянок. Двухэтажная. Но сильно поношенная. Там пьянь одна как-то собралась. Взяли ключи, сняли пару телок, - рассказывает Пашка. - Потом уснули, а газ, который из маленького баллона шел, не выключили. Кухню сразу разнесло, кое-кто выбраться не успел. Кого-то вытащили.
   - А хозяин что на это?
   - Заплатили ему что-то. Ментам дали, чтобы не развели вонь. Ну, никто ведь не сдох - кто не успел выбежать, обгорел до неузнаваемости. И все. Потом залили водой и огнетушителями из машин, но, конечно, остались одни огрызки, - Пашка рассказывает монотонно, всматриваясь в лобовое и разглядывая приближающееся здание ночного клуба.
   - А ты-то откуда все знаешь? - интересуюсь.
   - Меня оттуда выносили, - пожимает плечами.
   До момента, когда водитель паркует микроавтобус рядом с клубом, царит тишина.
   - Сюда приезжают люди из окрестностей, чтобы спокойно и прилично отдохнуть, - Жора словно бы отвечает на мой немой вопрос. - По меркам большого города, может, и говно полное. Но по местным - рай.
   Жора удивительно тонко ловит тот акцент, который я сам хотел бы поставить. Он первым подходит к стоящему на входе верзиле в дешевом классическом костюме с галстуком, о чем-то говорит, и когда верзила задает встречный вопрос, слышит ответ и кивает, удовлетворившись им, Жора махает нам рукой. Верзила и его помощник - мужичок поменьше, но в таком же костюме - внимательно проверяют наши карманы, проводят по ногам. Само помещение, наличие фейс-контроля и хоть какой-то оформленный паркинг кажутся оазисом среди пустыни. Я не имел понятия о том, что здесь когда-то планировалось строить нечто подобное, и я спрашиваю у Жоры, как давно здесь стоит этот клуб.
   - Года три. Один приезжий построил. Точнее - выкупил бывшее здание одной областной школы, которую закрыли хер знает, сколько лет назад. Сделал из него вот это, - Жора проводит рукой по воздуху, заставляя меня оценить масштаб шумного танцпола, барной зоны и удивительно грамотно расположенных зон отдыха с массивными темно-синими кожаными креслами и диванами.
   - В тот лаундж, - кивает Жора, несказанно удивляя меня.
   Вид у него, когда он произносит само это слово - столь контрастное для наших провинциальных краев, - деловитый и высокомерный. Не знаю, откуда он набрался этих мелочей. Улыбаюсь.
   - Я потанцую пока что, - Пашка наклоняется и кричит, потому что в играющей композиции высокочастотная яма, и не слышно даже самого себя.
   Яма заканчивается, и на зал резко падает тупой линейный отбой с разреженным тонким басом. Я ухожу с Жорой и еще одним пареньком в лаундж, остальные присоединяются к Пашке и уходят на танцпол и к бару.
   - Че пьем? - Жора падает в кресло, вид у него немного замотанный, и мне хотелось бы знать, что и как он тут организовал, но я не хочу спрашивать.
   - Я бы взял гранатовый сок, - улыбаюсь. - С водкой.
   - Сурово, - ухмыляется Жора и подает знак грудастой официантке с широкими бедрами, которая жестом просит подождать немного. - А тебе? - обращается к нашему спутнику, Вите Козлову.
   - Водку со льдом... с мясом... с соком... - нестройно отвечает Витя и откидывается в кресле, закрыв глаза.
   - Может, ему хватит? - улыбаюсь я.
   - Может, - кивает Жора.
   - Заранее все заказал?
   - А ты-то как думаешь?
   - Хер знает, - тупо продолжаю улыбаться. - Может, повезло.
   - Знаю хозяина, скажем так. Ахмеда.
   - У-у, - имя режет мне слух, но я никак это не комментирую.
   Официантка подходит и записывает наши пожелания. Жора решает отличиться и берет "пина коладу". Производит впечатление. Я хочу, чтобы официантка мне отсосала. Мало ли.
   - Здесь, в основном, из города? - интересуюсь у Жоры.
   - На самом деле - да. Все, у кого что-то в кармане шевелится. Остальные - на дискотеке в "празднике".
   - Шевелится, - усмехаюсь.
   - Ну да. Шевелится. Ладно, давай поговорим спокойно, что ли. А то все какой-то кипеж.
   - Без "б", - махаю рукой.
   - Ну, расскажи, как ты вообще жил там, у себя. С чего начал?
   - Да так... - я замечаю, что сейчас играет что-то из тупого "электро", что выдает провинциальный стиль, и это несколько раздражает, но, в то же время, уравновешивает ситуацию и возвращает меня к реальности. - Учился. Работал. Потом удачно устроился.
   - Удачно?
   - Ну да, знаешь, как оно бывает, - рисую ладонью в воздухе овал, как мне кажется, почти идеальный. - Кто-то годами пашет на дядю, старается, ползет по карьерной лестнице, как может, но тема не та, и ему не фартит, - чувствую, что уже сболтнул лишнего; пищащий синтезатор уходит в крещендо и затем слетает, давая место ударным. - А кому-то везет грамотно устроиться. Типа того.
   Приносят напитки.
   - Круто, - Жора смотрит куда-то в толпу танцующих; топает левой ногой в такт отбою. - Как тебе местный контингент? Узнаешь людей?
   - Так себе, - пожимаю плечами. - Что-то во всех не то.
   - Шесть лет, - кивает.
   - А я?
   - Что ты?
   - Поменялся?
   - Конечно.
   - В лучшую?
   - Не знаю.
   - А как?
   - Да просто, - машет бокалом в воздухе, едва не разливая; пьян, но старается скрывать это за серьезностью. - Не знаю, в общем.
   - А почему тогда не в худшую?
   - Потому что я не знаю, что хорошо, а что плохо там.
   - Там... - многозначительно начинаю фразу, не могу продолжить.
   Все же, танцпол забит основательно, и надо отдать должное диджею - из тем для провинциальной дискотеки а-ля "электро-хаус-клубняк" он как-то постепенно выводит все в область приличного дип-хауса, быстро сводит треки, и звучание становится более жестким и техничным, менее расхлябанным. Я поражаюсь тому факту, то вообще фиксирую эти изменения. Я растекаюсь по толпе. Я знаю здесь многих. А многие не знают меня. Занятно, но большинство здесь - действительно, из моего города. По крайней мере, знакомых. Вот, например, у правой барной стойки стоит и покачивается в такт музыке парень. В очках. В черной футболке с какими-то иероглифами - и где он только ее достал? Он вряд ли узнает меня. Многие люди вообще не подозревают о существовании друг друга, хотя живут в относительно небольшой деревеньке. У меня в голове встает образ лежащего рядом со Смирновым на столе айфона. Белого. Мне кажется, китайского. Паренек в очках пытается улыбаться стоящей неподалеку у стойки брюнетки в черных джинсах и белой майке, и ее пышный зад и какие-то там сиськи явно вызывают у него слюнотечение, но она его тотально игнорирует. Он не узнает меня. Случайно проводит взглядом по мне, вперившемуся в него, и смущенно отводит взгляд на несколько обвисшую задницу блондинистой "курочки-гриль", стоящей рядом с брюнеткой. А я его узнаю. Он из соседнего района города. И с его сестрой я когда-то лишился девственности, да и ее заодно лишил, когда нам с ней было по пятнадцать. Выжрал немало для храбрости. И от этой же храбрости мне казалось, что сделал я все круто, но потом у меня упал, и я долго психовал, пытался что-то сделать, она меня успокаивала, но к члену не притрагивалась, и меня это как-то резко вывело из себя, и я сдуру всадил ей, а что было потом, точно не знаю, но кончил я ей прямо на заляпанные кровью половые губы. Потом мы практически не общались, и она хотела уехать в Москву, все мечтала, а потом я уже был с Лизой, а потом уехал сам, и теперь мне становится интересно, что с ней, и я невнятно спрашиваю об этом у Жоры, и он, не поворачиваясь ко мне, говорит, что Настя Булкина, - моя первая пассия - уехала в Москву, подсела там какими-то путями на героин, а приехав обратно, убежав от долгов перед дилером, ширнулась чем-то не тем и откинула копыта. Логично, в общем-то. Когда-то я ее трахал. А два года назад ее нашли посиневшей и напрочь мертвой на ее грязной, залитой слюнями, кровью и мочой кровати. Не очень круто.
   - Кстати, вот та тоже сидит на героине, - Жора небрежно тыкает пальцем в худую блондинку с приклеенной к лицу улыбкой и опустошенным стаканом в руках; она дрыгается не в такт и слушает активно рассказывающего о чем-то паренька южной наружности. - Люся. Отдается за стафф или деньги. Такие дела.
   - Не очень интересные услуги, - усмехаюсь. - А уже вовсю продают?
   - А когда не продавали?
   - Еще когда я уезжал, можно было найти только легкий стафф.
   - Думаешь?
   - Без труда, я имею в виду.
   - А сейчас "хмурого" на улицах больше, чем "камня". С "камнем", "травой" и "спайсами" борются. Низкие тарифы. А героиновые барыги дают хорошие откаты. Так и выходит.
   - Не видел ментов еще.
   - Это как с сусликом, - Жора выкидывает на стол тонкую убогую трубочку из бокала и делает большой глоток.
   - "А он есть..." - цитирую, невесть зачем. - Уже продают, значит.
   - Всегда продавали. Барыжат там, где есть деньги. А деньги есть там, где есть магазины. Как ни странно.
   - Ага. Странно. То есть, нет, - потираю лицо и отпиваю сока; глотаю; проверяю, не стошнит ли; отпиваю еще.
   - Вообще, за последние три года люди поменялись сильнее всего, - продолжает Жора. - Сильнее, чем за прошлые... ммм... периоды.
   Звучит даже чересчур многозначительно, но Жора пьян, я пьян, все пьяны, и поэтому некоторая тупизна нам дозволительна. Но меня мучают некоторые вопросы, и я боюсь их задавать. Или не хочу. Или не хочу, потому что боюсь. Или...
   - А кто тут еще, навскидку, из наших?
   - Наших? - усмехается Жора. - Нашей деревни, так сказать?
   - Наверное, - игнорирую иронию.
   - Ну, вот там, у стойки справа, - Жора тыкает пальцем, - продавщица из "Пятерочки" на Лермонтова. Болтает с ней Леночка - раньше работала на заводе каким-то там специалистом, потом стала заниматься... ну, интересной деятельностью. Общественно полезной.
   - Медсестра?
   - Проститутка. Вроде пятьсот за минет. Дешево и... - Жора двумя ладонями показывает на себе что-то вроде сисек, - ...сердито. А вот эта, - танцует с двумя южанами - училка, приехала из нашей маленькой... ик... столицы. Непонятно, зачем. Видимо, искать на жопу приключений. Работает в школе. Во второй. Ебется с одним из этих братьев. Не помню, с кем. Но вообще, ебется со всеми, пока не узнает основной хахаль. А бьет он ее больно, но профессионально, поэтому на лице синяков никогда нет.
   - Детектив херов, - смеюсь.
   Жора поддерживает этот дружеский смех. Даже мысль о том, чтобы перепихнуться с кем-то из этих дамочек вызывает стойкое омерзение.
   - А ведь они мало чем отличаются от тех, что в Питере, - качаю головой.
   - Да ну, - Жора скептически смотрит на меня. - Вот уже не поверю. По крайней мере, у тебя можно бабу найти поухоженнее и не такую подержанную. Здесь уже почти все интересные экземпляры сильно б/у.
   - Хрень, - махаю рукой и отпиваю сока, потому что в горле пересохло, и перед глазами снова мелькает белый китайский "айфон", но это из-за того, что в экран такого же нервно тыкает пальцами Леночка, которая работает медсестрой. - Они все считают, что ухоженность - это размалеванные губы, поджаренная кожа, каблучки, чтобы тощая жопа была оттопырена, лифчик с "пуш-апом". А я считаю, что привлекательность - это когда, помимо всего этого, телка знает, что Освенцим - это не новая марка пива, и может отличить хотя бы на глаз Гейзенберга от Шварценеггера.
   Ловлю себя на мысли, что я сам всегда искал пассий среди тех, кто этим не отличается. Замолкаю. Жора, видимо, не очень внимательно слушал последнее, потому что его взгляд утонул где-то в районе едва видной отсюда самой большой ложи в заведении. Играет что-то из дабстепа, и я поражен тому, что не заметил этого перехода, и я тихо хлопаю в ладоши дважды, выражая почтение ди-джею, который делает из этого провинциального кабака почти современный клуб.
   - Ну, вообще, телки ведутся на зелень, - мямлит Жора, не уводя взгляда от ложи, в которой заметно какое-то движение.
   - Ну да, а чтобы были бабки, как сказал, если не ошибаюсь, Рокфеллер, надо работать. Ну, то есть, любой труд окупится.
   - Что-то там напиздел твой Рокфеллер, - кисло ухмыляется Жора.
   - Ну да, это же был совет для бедных, - тупая улыбка сама вылезает на мое лицо, и мне это не нравится.
   - Погодь-ка, - Жора встает и быстро уходит куда-то на танцпол - настолько быстро, что я даже не успеваю спросить, куда его несет.
   Спустя минуту, в течении которой я наблюдаю храпящего в кресле Витю, Жора возвращается уже со спутником явно кавказской внешности - вероятно, азербайджанином, - здоровым толстым детиной, от которого воняет неопределенной туалетной водой так, что даже клубный угар нервно забивается в угол. Звучит какой-то туманный синтезатор, и меня начинает клонить в сон. Я машинально встаю. За азербайджанином пристроились двое не очень русских друзей, точнее - "шестерок", вроде охраны, свиты или еще чего-то.
   - Вот он - Дима. Собственной персоной, - представляет меня, быстро жестикулируя, Жора. - Дима, это Ахмед, местный хозяин.
   - А-а, - киваю. - Круто. Очень. Приятно.
   Ахмед смотрит на меня немного сурово, потом мы как-то удивительно синхронно поднимаем руки и пожимаем их друг другу. Его рука потная и мягкая.
   - Ты из Питера?
   - Есть такое, - киваю снова. - Из самого сердца Северной столицы, так сказать.
   - У меня двое братьев в Питере, - улыбается Ахмед. - Говорят, пиздец там у вас менты лютуют, я их маму шатал.
   Он делает странный, явно обращенный к одному из шестерок жест правой рукой, и в нее попадают несколько светящихся оранжевых полосок, которые он протягивает мне.
   - Безлимит на бар с друзьями. Мое почтение, - ухмыляется. - Так сказать.
   - Благодарю, - забираю талоны и кладу в нагрудный карман куртки, которую мне почему-то совершенно не хочется снимать здесь.
   Ахмед пытается выглядеть продвинутым и тенденциозным. Начинает разговор, который оказывается удивительно длинным. Периодически проверяет свой черный айфон, потом нервно кидает его в карман. Потом садится с нами, отпускает своих парней погулять, и начинается новый круг беседы. Расспрашивает о моей жизни. И я отвечаю ему максимально коротко, без адресов, имен и явок. Мало ли. Жалуется на то, как трудно стало вести бизнес в провинции. Жалуется на недостаток денег. Хлопает по упруго утянутой леггинсами попке симпатичной официантки, которая приносит нам поднос с напитками - уже за счет заведения. Я бы не отказался закусить, и моей наглости хватает, чтобы вежливо потрепать по ягодице уже развернувшуюся, чтобы уйти девицу и попросить ее принести что-нибудь съестное, на ее вкус. Ахмед ухмыляется. Рассказывает что-то из своей жизни. Меня схватывает только на месте, где он начинает рассказ об одной дамочке из близлежащего поселка. Дамочка залетела от него и всерьез решила, что он будет готов принять ее с дитем в подоле. Дамочка была замужем и решила сообщить мужу о своем решении. Муж решил, что так дело не пойдет. Зашил ей интимное место металлическими нитками. Что-то там отрезал. Потом добил кислотой. Не довезли до больницы. Как страшно жить, говорит Ахмед. Он пытается шутить, но шутки у него заводные, как дохлая корова. Через пару минут ему звонят, и он уходит, изображая вежливый поклон. Я говорю ему "Скатертью дорога, хмырь!" - довольно громко, но музыка уже играет на грани, и я знаю, что он меня не услышит. Я снова опьянел, и у меня ноет желудок, и орешки с какими-то приправами, которые принесла эта тупая сука, меня не устраивают, но просить ее еще о чем-то я готов только в случае, если она будет принимать заказ с моим членом между губами. Что-то я разошелся в фантазиях. Мне надо проветриться. Я сообщаю это Жоре, и он согласно кивает и откидывается в кресле, отставляя на стол пустой бокал из-под красного вина.
   Ахмед ведет под ручку какую-то телку, машет мне рукой, а я уже встретил на выходе Пашку и Толика, по счастливой случайности тоже готовых выйти покурить на свежем воздухе.
   - Так оно и выходит, - рассуждает Пашка, заметив ахмедов жест. - Телки на него вешаются, потому что бабки есть.
   - Контачишь с ним? - тут же находится в мой адрес Толик; его тон мне снова не нравится.
   - Только что познакомился. А что?
   - Ниче, - махает рукой и отходит в сторону, идет параллельно, но поодаль; выходит с нами из здания клуба.
   Снаружи немало народа. Множество разноцветных и разносортных девушек, парни разных национальностей, но похожих одежд. Сигаретный дым. Запах анаши. Невесомый, но тошнотворный аромат какого-то дешевого пойла вроде "блейзера".
   - Бабки есть - будут бабы, - мотает головой не унимающийся Пашка. - Вот как он их заработал?
   У меня в голове вертится лишь один ответ: "Какая тебе, на хуй, разница, как он их заработал? Тебя заботит то, что у тебя их нет, а у него есть?"
   - Мало ли, - говорю я вслух.
   - Ну да, - находится Толик; держа руки в карманах, подходит ко мне. - А ты сам как? Работаешь?
   - А как же.
   Я обращаю внимание, что дождь иссяк, что на улице не так уж и холодно для осенней ночи. И думаю о том, то скоро дороги заметет, и начнутся грязь и лед. Но вокруг все будет укрыто очаровательной белоснежной пеленой, и хоть где-то в этом мире будет немного безупречной чистоты. Мне нужно отлить, понимаю я и озираюсь в поисках отдаленного от толпы дерева, но потом понимаю, что за спиной, в сотне метров - сортир клуба. Правда, там могут нюхать или колоться. И мне может захотеться. Нюхнуть. А это чревато. Меня и так едва не несет напролом.
   - Много?
   - Прилично. А что такое-то? Устроиться хочешь?
   - Ага, - Толик озлобенно кивает; поймал намек на его послужной список, изрядно попорченный годами строгого режима.
   - Ну, не знаю... - вздыхаю, но не от сожаления, а от нежелания идти в клубный сортир.
   - Да ты уже вряд ли помнишь, что такое работа, - махает рукой Толик, имитируя отход в сторону. - Холеный, городской.
   - Слышь, а ты в деревенские записался? В чем твоя проблема?
   - Заебись у меня все! - откровенно рычит Толик, и Пашка пытается встать между нами.
   - Мужики, ну вы че, а? Ну, вы это...
   - Съебись, - командует ему Толик, и в глазах его такое озверение, что Пашка решает пустить дело на самотек, но стоит недалеко.
   На нас начинают оглядываться, но пока тактично.
   - Не очень понимаю твоего, так сказать, гонева.
   - Ты гонишь. Работяга.
   - Блядь, да я работал как проклятый годами. Учился, работал, ебашил, как конь, чтобы вырасти и работать чуть-чуть меньше. И да, именно работал, а не жрал водку по вечерам, чтобы с утра с похмелья вылезти на смену и отсидеть рабочий день, а потом пожаловаться на власть и снова бухать.
   - Знаешь, люди тут бухают не от того, что хотят бухать, а от того, что жизнь такая, - тон Толика несколько уравновесился, пыл явно подугас после моего ответа.
   - Везде есть свои проблемы, - говорю еле слышно.
   - Ну, у тебя-то их море.
   - У меня море всего. И проблем. И вещей. И денег даже нормально.
   - А много ты сил, настоящих сил к этому приложил?
   - Физических? Или каких? И как это тебя ебет?
   - Сука, - он цедит, и он явно готов плюнуть мне в рожу, а я, в свою очередь, морально готов к этому - мочевой пузырь стал крепе, трезвость увеличилась, мышцы напряглись.
   Но вместо каких-то дальнейших шагов, Толик разворачивается и уходит куда-то в сторону, к дороге. По пути стреляет сигарету и закуривает. Я стою и понимаю, что мне тоже надо покурить.
   - Психанули, джентльмены, - выдает Пашка, и его псевдоинтеллектуальная манера сейчас меня выбешивает, но я держу себя в руках.
   Закуриваю. Толик вдалеке с кем-то начинает говорить, объясняться. Придурок.
   Снаружи из клуба какой-то мужик орет "give me everything tonight", и я не сразу понимаю, что это просто ремикс на попсовую песню, и что голос в записи, и что в зале не очень качественная аудиоподготовка. Наверное.
   Толик что-то выкрикивает. Ему что-то отвечают в повышенном, но не настолько высоком тоне. Я слышу обрывки фраз вроде "...кого ты назвал?..", "...да мне по хуй...", "...давай отойдем..." и прочих высказываний, характерных для начала драки в провинциальном клубе. В деревенском клубе. Сомневаюсь, что здесь, с учетом наличия какой-никакой массовой охраны, они начнут какой-то серьезный конфликт. Понимаю, что писать все также тянет, разворачиваюсь и возвращаюсь в клуб. На входе - некурящая зона, до разветвления на некурящий лаундж и основную часть клуба. Охранник слева вроде как пытается что-то сказать и начать движение ко мне, но замечает торчащие у меня из кармана оранжевые полоски и передумывает. Я мельком смотрю на него, но решаю не испытывать судьбу, поживаю плечами и захожу в клуб, на пороге глубоко затягиваясь.
   Отлив с превеликим удовольствием, беру с помощью волшебного флаера стаканчик "отвертки", только почему-то с маниакальным упорством прошу именно со свежевыжатым соком, и бармен смотрит на меня с некоторым недоумением, но потом, быстро смешав водку с соком, протягивает ее мне, и я быстро отпиваю треть стакана, и мне нравится вкус, и меня кто-то задевает за плечо, и я вижу, что на выход несется целая орава, и мне становится жутко интересно, что там происходит.
   На улице гам, крики, и я едва не выливаю все содержимое стакана на сочное декольте какой-то девицы, с трудом отхожу, очарованный ее округлостями, всматриваюсь в сторону, откуда идет шум. Драка. Шум есть, и драка есть. Выбираюсь поближе и понимаю, что мне не показалось - в гуще дерущейся толпы, которая все растет стараниями пытающихся разнять, болтается Толик. Там же Пашка, пытающийся прорваться к своему незадачливому другу. Я отпиваю еще из стакана и выкидываю его, он разбивается о бетонный бордюр, и я пытаюсь пробраться вперед, хотя и не уверен, что мое участие так уж обязательно. Меня сильно толкают, и я едва не падаю наземь. Я что-то кричу с применением местных идиоматических выражений, но мой голос сливается со многими другими. Я пригибаюсь, чтобы не быть задетым несущимся куда-то бренным телом толстяка с распростертыми руками и вижу, как вдалеке, кажется, за миллионы километров отсюда, на голову Толика обрушивается что-то тяжелое, похожее то ли на огромную биту, то ли на несколько сваренных арматур, и Толик падает. Я кричу что-то, зову Пашку, Славу, Витю, который, сука, спит в кресле, и меня кто-то отталкивает со словами "Нехуй тут!", и я падаю, кувырком продвигаюсь назад, с трудом встаю, ощущая, как качается земля, и рядом со мной уже стоит Жора, он что-то спрашивает, и в его руке зажженная сигарета, и он даже не пытается полезть в драку, и я с отчаянием смотрю на него. Из клуба выбегает, потрясая жиром, Ахмед. С ним четверо молодчиков - двое с битами, двое с пустыми руками, но со стволами на поясах - не знаю - травматами или огнестрельными. Ахмед останавливается рядом с нами, тяжело дышит и наблюдает, как к четверым "успокоителям" прибавляются еще четверо и начинают уравновешивать энтропию внутри собравшейся кучи-малы.
   - Каждый выходные тут так, я их маму шатал, - заявляет Ахмед.
   А я стою и не знаю, что делать, потому что соваться опять в гущу смысла нет, но и осознание того, что Толика уже запинали, не радует. Я понимаю, что из небольшой стычки сформировались две стороны - одна за Толика, другая - за оппонента, - а, возможно, теперь образовалась еще и какая-то третья. Но все это уже не столь важно, потому что, стараниями ахмедовских служак, все начинают обретать индивидуальность и независимость от групп, разлетаясь в разные стороны.
   А я все также стою, а Жора все также курит рядом, и меня подташнивает, потому что последний стакан "отвертки" был явно лишним.
   Передо мной в воздухе пульсирует фраза "NEVER SAY MAYBE"
   Выключается музыка.
  
   Я сижу. Я обнаружил себя здесь только что. Прилив страха. Отлив. Пытаюсь разобраться, как я сюда попал. Передо мной стакан пива. Довольно высокий и нетронутый. Я не пью дешевое пиво. А это какая-то бодяга. "Балтика", что ли.
   Временной промежуток между завершением драки в клубе и этим моментом, когда мы сидим в относительно тихом и безлюдном круглосуточном кафе в городе, размылся у меня в голове, как намокшие чернила. Все ясно, все очевидно, но ни черта не понятно. Мы сидим в круглосуточном кафе. За столом.
   Нет, не так.
   За столом сидят Жора, Слава, Гриша и еще пара парней. И еще Дима. Ушатанный в хлам. Уставший. В прострации. У Димы болит желудок, но его уже не тошнит.
   Что он знает об этом вечере? Что он дважды нажрался? Да. Что Толика увезли в тяжелом состоянии в больницу? Точно. Что до сих пор не ясно, кто и как привез его, Диму и его товарищей сюда? И это верно. Что пора домой?
   - По домам, парни, - Жора допивает свое пиво.
   - Раньше у нас тут не было круглосуточных кафе, - бормочу я.
   Все, словно по сговору, смотрят на меня, как на идиота.
   - Ну, не было, - все равно повторяю я.
   - Пока закона не было, - устало комментирует Пашка, на лице которого огромный, уже сформировавшийся синяк.
   - На хуй законы, - мотает головой Жора. - По домам, парни.
  
   Я вваливаюсь в подъезд, хромаю на этаж и с надеждой, осмотрительно тихо стучусь в дверь. Мне кто-то открывает. Я прошу понять и простить. Заплетающимся языком. Прохожу в комнату. От меня воняет? Наверное. Не знаю. Ухожу из реальности.
   Просыпаюсь посреди ночи. Осознаю, что открыла мне мать. Все поняла и простила. А как же. От меня воняет, и еще как. На цыпочках прохожу в прихожую. На кухне закрыта дверь. Горит свет.
   Вытаскиваю из машины запасную белую футболку, такие же, как на мне, чистые джинсы и носки - все в вакуумном пакете. Это лежит здесь так, на всякий случай, довольно давно. Пригодилось впервые. Залезаю в душ. Моюсь. Вытираюсь насухо тем полотенцем, которое мне заботливо положила мать - рядом с кроватью на стул. Там же лежали чистая простыня и какой-то старый халат, но ими я пользоваться не стал.
   Мое лицо цело, суставы на месте, и болят только желудок, голова и совесть. Свет на кухне все еще горит. Сквозь старое треснутое мутное стекло он кажется молочно-желтым. Вхожу без стука. Отец сидит за столом. Ноль внимания. Подхожу. Перед ним на столе полупустой граненый стакан с чем-то, напоминающим портвейн. Стою около стола.
   - Ну, ты как? - спрашивает, теребя стакан; только потом смотрит на меня.
   Давлю на горло и высовываю язык, изображая тошноту. Ноют лимфоузлы. Временно.
   - Башка трещит?
   - Малость, - осторожно переворачиваю стул и сажусь, опираясь руками на спинку.
   Вдалеке, сквозь ночную тишь слышен протяжный свист электрички, несущейся куда-то в область.
   - Ты сам-то как? - неуверенно бормочу.
   Пожимает плечами и отпивает из стакана огромным глотком, не морщась.
   - Здесь надо сделать ремонт, - одна из самых бесполезных фраз, что я когда-либо произносил вслух. - Ты бываешь в городе?
   - Почти нет, - качает головой. - Ты скажи мне, Дима...
   Внемлю всем своим видом. Его вопрос, каким бы он ни был, спасет разговор. Только я не уверен, что разговор необходим. Но сейчас, в мерцающей редкими звуками извне и разряжаемой гудением мотора холодильника ночи он кажется таковым.
   Отец замирает, смотрит в стакан. В окно. На стол.
   - Скажи, тебе там действительно сейчас здорово живется? Ну, нормально устроился? Только по чесноку, как говорят у вас.
   У вас?
   - Да, неплохо. В принципе. Но я только в начале пути, так сказать. Только самое необходимое пока что - где жить, на чем ездить, кого любить. Остальное - по ходу роста.
   - Молодец. Ты забудь, что я когда-то говорил, что ты бестолковый. Дурак я старый. Ты молодец. Всегда хотел, чтобы ты там всего добился. Раз уж...
   Теряется. Боится сказать. Ни один из вариантов не подходит по контексту.
   - А у меня все тут так и заканчивается.
   - Ну, бать... - пытаюсь начать максимально задушевно.
   - Да не надо, Дим, не надо. Просто вырвалось. Ну, ведь правда. Я догулялся. Добегался. И остался там же, где и начал.
   "Точка нуля, Начало отсчета, Спиною вперед Пробивается кто-то..."
   Откуда эти стихи?
   - Ну, это всего лишь место. Ты сам когда-то говорил...
   - Неважно, что я там говорил. Я остался здесь. В четырех стенах. Все заканчивается.
   - А того, что мать тебя любит, тебе недостаточно, чтобы... - мнусь, - ...чтобы быть счастливым?
   - Любит? - усмехается и двигает стакан по столу, не поднимая. - Терпит - это да. Смирилась с тем каким я был - да. Смирился с тем, кто я есть - да. Я много накосячил в этой жизни, сынок. Думаешь, я не вижу, как ты на меня смотришь?
   - Нормально смотрю, - пожимаю плечами и немного стыжусь явного вранья.
   - Я все знаю. Прошлого не вернешь. Кто-то скажется, я вовремя остановился. Пусть. Пусть так и будет. Так легче.
   - С этим можно жить, да? - неожиданно спрашиваю.
   - Можно, - кивает и допивает содержимое стакана. - Хреново выглядишь. Иди досыпай. Завтра поговорим.
   - Ага, - киваю; не спорю; ухожу.
   Во мне словно бы образовался огромный кратер. Прямо в голове. Мысли носятся, без сил за что-то уцепиться, ведомые спонтанными силами.
   "Когда-то до точки Сведется планета, и Время настанет Платить за все это..."
   Странные стихи. Бредовые. Не знаю автора. В голове бардак. Я не слышал отца таким. Видел - да. Но не слышал. Наверное, поэтому не понимал. Впрочем, это лишь слова. Все дела сделаны. Все живут с тем, то сами себе приготовили.
   Запихиваю в приоткрытый ящик серванта сверток из пятитысячных купюр - около "полтинника". Переводы делать иной раз себе дороже. Пусть будет так. Мать узнает.
   Ложусь спать.
  
   Ночью я выпадаю из липкого сна в дрему, потому что меня слишком сильно раздражает стоящий передо мной, тыкающий в меня пальцем и безуспешно пытающийся послать меня на хуй с помощью огромного плаката за спиной Эйч Пи Бакстер.
   В глубине этого мира дуют слишком сильные ледяные ветра. Тепло батарей не согревает душу. За все нужно платить. Мне пора спать дальше.
   Мне нужен мобильник?
  
   Мне необходимо открыть глаза. Все тело опухло и болит. Мне кажется. Ночной подъем и душ не помогли. Наверное, только усугубили. Я как-то неудачно намешал. Не круто.
   Добираюсь до ванной. Мать улыбается и что-то лопочет про завтрак, и я проверяю, одет ли я, и обнаруживаю, что все в порядке, и бормочу в ответ, что, мол, спасибо, я сейчас обязательно поем, ты отлично готовишь, мам, и залезаю в душный и тесный мир ванной.
   Реальность, наконец, по-настоящему встречает меня ледяным потоком охлажденной движением по трубам воды, и мне жутко, непереносимо больно, и слезы сами наворачиваются на глазах, и я хочу заорать, но сжимаю зубы. Необходимая мера. Организм необходимо взбодрить. Недолго стою под потеплевшим потоком, понимая, что, наверное, это и есть сейчас мой рай, но потом снова отключаю горячую. Закрываю глаза, и мне в голову врезается тот самый поезд, и я ощущаю его ледяной металл, его массу, его скорость, и спустя полминуты он уже уезжает, и я понимаю, что с меня хватит. Бодрости хоть отбавляй.
   Завтракаю. Нахваливаю стряпню матери, причем вполне оправданно. Болтаю с ней на общие темы часа два или три. Пью кофе, сваренный в турке. Многовато горечи.
   Заходит отец. Хмурый, небритый вид заметен сильнее, чем ночью. Ничего не говорит. Немая сцена. Наливает воды прямо из-под крана и выпивает. Уходит. Закрывает за собой дверь в спальню.
   - Говорили с ним? - мать скромно смотрит в свою кружку с зеленым чаем.
   - Немного. Ни о чем, - пожимаю плечами. - Он уставший какой-то.
   - От такой жизни устанешь, - вздыхает. - А я вот и не устаю. Знаю, что есть, чем заняться. Что завтра тоже будет дело. И жить хочется. И что у тебя все хорошо, знаю. Значит, и прожила не зря.
   - Прожила? - возмущенно. - Еще только начала жить. Господи, обустройся как следует, мам, сделай долбанный ремонт, займись собой, больше отдыхай. Забей на работу, что ли.
   - Не-не, работа мне нужна.
   - Для чего?
   - Это и есть дело. Жизнь. Движение. Куда мне без этого?
   - Хочешь, все-таки... ну... уехать?- замираю, в ожидании ответа.
   - Не, Дим, ну хватит уже этого. Я всю жизнь тут.
   - И отец.
   - Да.
   - И как?
   - Что как?
   - Все.
   - Нормально. Привычно. Я знаю, у тебя все по-другому. Все иначе. Тебе не понять.
   - В точку, - киваю.
   - Ну вот. Еще кофе хочешь?
   - Спасибо, - мотаю головой. - Надо еще кое-куда сходить. Пока что выходные. Вот.
   Спросить ее, не хочет ли она со мной куда-нибудь прогуляться? Но погода дерьмовая донельзя, и идти здесь, в сущности, некуда. Только наружу. За черту города. И дальше.
   Вдалеке снова проносится электричка.
   Мать улыбается мне.
   Я смущаюсь.
  
   Я не уверен, что встречу Жору дома. Что мне остается не ясным, так это то, почему я не взял его номер, но успел обменяться номерами с Ирой. Нонсенс. Надо позвонить Ире. Откладываю на потом.
   В трещинах асфальта лужи. Небо презрительно-серое, полное уныния и отрешенности.
   Дождь барабанит, покрывая многокилометровые площади луж, и я понимаю, что все необратимо. Но ей - Оксане - это еще не ясно. Вспышками передо мной проносятся отдельные эпизоды нашего многомесячного романа. Она работала в "МакДональдсе", потому что она -этакий независимый от высшего образования романтик, и я помог ей сориентироваться на рынке труда и устроиться хотя бы офис-менеджером. Я уже более или менее укрепился - по крайней мере, свожу дебет с кредитом и езжу хоть на какой-то, но машине.
   Она не поняла и не хочет понимать, что все гораздо глубже во мне, чем ей кажется. Она играет, и ей кажется, что по первому своему желанию она все исправит, но это слишком далеко от действительности. Мне кажется это несправедливым - то, что я страдаю, а она переносит все легко и просто. И это ощущение несправедливости не покидает меня и, мне кажется, не покинет с годами. И оно дублируется снова, в будущем. Я уже это вижу. Она курит "L&M", а я "кент". Она утверждает, что ей со мной стало скучно, и я вшивый прагматик. Она так говорит. Хотя, именно я призывал ее смотреть умное кино и читать интересные книги, а не онанировать мозгом на религиозный бред и хипповскую мораль. Есть желание треснуть ее о "торпеду", но это сейчас не столь важно. И это крайне неудобно, потому что в "фокусе первом", который я купил за смешные деньги несколько месяцев назад, даже сидеть-то, полностью вытянув ноги, неудобно, не то что, например, трахаться или кого-то как следует избивать.
   На остановке под зонтом стоит девушка, и в любой другой момент она могла бы мне показаться довольно привлекательной, но сейчас она мне кажется свежей, как кусок мяса, несколько часов пролежавший под солнцем. Дождь покрывает миллионы километров луж. Накрывает всю вселенную.
   В общем-то, убрать Лену о торпеду "восьмой" мне в нынешний период иногда тоже хотелось, но химчистка могла стоить слишком дорого, а крови должно было быть немало, и я передумывал из строгого прагматизма.
   Я оставляю ее дома. Еду к себе. Это разрыв, потеря возможности получить то, во что вкладывал моральные силы и материальные средства. И я не в силах что-либо изменить в ней. Это определенно одна из худших вещей, происходивших со мной, и мир полон влажного, липкого, холодного безумия, а я смотрю на дорогу и чувствую, как внутри меня что-то меняется. Мне кажется, что я становлюсь крепче, но это всего лишь работа инстинкта самосохранения.
   Паркуюсь криво и нескладно. Когда я захожу в скрипящий лифт, я вижу, как меняются эпохи моей жизни, как люди, привязанные к ним, приходят и уходят, и я жду новых изменений, и я вижу их - вижу, как вещи, казавшиеся вчера очевидными, уже готовятся завтра стать недопустимыми, а недозволительные сегодня - завтра станут очевидными и близкими.
   Мой второй этап жизни в метрополии кажется лишь относительно успешным. Но уже завтра я пойму, что, на самом деле, все прекрасно. Наверное. Выпиваю стакан подаренного знакомой виски. Спать.
   Небо все также серо, но стало больше белизны. Больше пустоты. На улицах пустынно. Сегодня никому не надо вставать с утра на работу, кроме тех, кто работает посменно. Привыкая к своему стабильному графику, теряешь этих людей из вида. Забываешь о том, как сам вылезал из теплой кроватки с утра пораньше в воскресенье, чтобы было на что пожрать уже в понедельник. Мало ли.
   Ветер дует все сильнее. Пока я прохожу два квартала, он становится практически ураганным. Мир начинает казаться иллюзорным. Над асфальтом пролетают какие-то полиэтиленовые пакеты, крышки из фольги, фантики - все из заботливо открытых мусорных контейнеров. Меня почти сносит порывом - к счастью, в сторону ближайшего дома. Мимо пролетает серебристая наглухо затонированная "десятка" "жигулей". Я думаю о том, что такие мощные ветра раньше встречал только у себя, в Питере, и там они тем сильнее, чем ближе находишься к Неве, но здесь нет крупной реки, и самое значимое из водоемов - та самая "говнотечка", проходящая по касательной к городу. В десять лет я подвернул ногу, когда спускался с пацанами по усыпанной мелкими камушками береговой линии к воде этой реки. Она была выше. Или казалась. Не знаю.
   Спустя год я смотрю на страницу Оксаны на "вконтакте", и она вся вроде как светится счастьем, и у нее ребенок и муж, и она помешана на какой-то буддийской хрени... Enlightened, you know, цитируя Паланика. Жизнь удалась, думаю я. И мне не жаль, что не со мной. И я даже не злословлю на этот счет. Мне слишком сильно наплевать теперь, год спустя. Слишком бесцветно. Безвкусно. Без ассоциаций. Мертвенно.
   Жму на то, что осталось от кнопки звонка. Жора открывает довольно быстро. Сонный. В семейниках. Заросший, как обезьяна.
   - Здорово, - бормочу по возможности бодро.
   Кивает, явно не станет жать руку, и я передумываю протягивать.
   - Побазарим?
   Мне кажется, использовать "пацанский" жаргон у меня выходит уже как-то неловко. Привычки - натуры. Множественные. Каждая новая может снести старую с фундаментом. Жора кивает и захлопывает дверь перед моим носом. Я должен как-то это понять, но долго думать не приходится. Спустя минуту или даже меньше, он выходит - уже в джинсах с расстегнутым ремнем, черной футболке и джинсовой куртке.
   - Пошли, холодненького возьмем. Нездоровится, - наконец, прорезается его голос.
   Хочу подколоть его вопросом, не успел ли он подчистить зубы за это время. Пытаюсь вспомнить, служил ли он в армии. Вспоминаю. Служил. Год.
   - Сорок пять секунд выдержал, - улыбаюсь.
   - Этому давно не учат, - ворчит, идет впереди на шаг. - Учат мести тротуары. Убирать снег. Не убить, по крайней мере, себя, стреляя. И все. И то - не всех.
   - Граница на замке, и враг не пройдет?
   - Ага, - кивает, поглаживает висок. - Но я вспомнил, что умею набирать текст в "ворде" и еще кое-что, и подмазался "хакером". Год дрочил в штабе.
   - Специалист, - улыбаюсь. - А почему не в автомобильный... ну, типа...
   - Не умничай, - фыркает. - Этого мне и по жизни хватает - слесарки. Как сам? - несколько замедляется, когда мы переходим дорогу, чтобы по тротуару дойти в ближайшую "Пятерочку", насколько я понял.
   - Как огурчик.
   - В пупырышках, и попка горькая?
   - Ну, да. Про Толика пока ничего?
   - Откуда? По крайней мере, мне никто не звонил. Я давал номер. Свой и его брата.
   - У Толика есть брат? - с искренним удивлением.
   - Был в отъезде. Пару лет. Недавно вернулся из... ммм... командировки.
   - Срок?
   - Вроде, нет, - жмет плечами. - Говорит, работал на каких-то бандитов, возил кого-то. Прописку сделал в Екатеринбурге. Успешный человек.
   Хмыкаю.
   - Был, - добавляет с ухмылкой. - Но трахнул одну бабу. По ее желанию, но против желания ее папки. Папка поставил условие - или женись, или исчезнешь. Тот - не будь дурак, - приехал сюда. Год как здесь.
   - Работает?
   - В основном, - кивает с саркастическим видом. - Побирается. Поебывает кого-то временами. Живет, как кусок говна. Прячется. Говорит, трудный период.
   - Всякое бывает.
   - Не у всех проходит. Прошу, - скалится, открывая передо мной дверь в "Пятерочку" - уже не такую белую, как при открытии и с трещиной на большой типовой ручке.
   - После Вас, - кланяюсь.
   На кассе перед нами молодая пара. Фиолетовые отметины на лицах. Пустые взгляды. Складки под глазами и на щеках. Объективно - не меньше сорока на вид. По факту - я уверен, - двадцать с чем-то. Берут "балтику девятку" в жестяных банках и чипсы. Расплачиваются грязными "десятками" и "полтинниками". Жора взял бутылочку безалкогольного "баклер", а я решил поправиться кока-колой.
   - Болеешь? - ухмыляется кассирша лет за пятьдесят, а то и шестьдесят - жирная, с растрепанными волосами и гнилыми зубами старуха в неформальном платке и униформе "Пятерочки", пробивая после жориного пива мой лимонад.
   - Лечусь, - изображаю вежливую улыбку; приятно, что старые хабалки на роли обслуживающего персонала не только в Питере хамят клиентам своим панибратством.
   - С тебя девяносто пять.
   Жора протягивает мне "полтинник", но я отмахиваюсь, кидаю кассирше "сотку" и, пробормотав "Сдачу на чай", беру бутылку и ухожу. Жора молча следует за мной. Уже на выходе я слышу краем уха, как пришедшая в себя кассирша что-то орет про меня, вроде "охуевший какой".
   - Хорошо им платят, - ухмыляется Жора.
   - Не хуже, чем другим, мне кажется.
   - Выбора немного.
   - Выбор есть всегда. Когда персонал правильно мотивирован и подобран, все идет гладко.
   - Не везде, - не унимается Жора.
   - Забей, - отмахиваюсь. - Лучше расскажи мне, все-таки, что там с Лизой было.
   Жора мельком смотрит на меня. Мы садимся на скамейку рядом с каким-то незнакомым мне жилым домом - маршрут по его инициативе.
   - Знаешь, а мне и сказать нечего.
   - Ты определенно темнишь, mein Kamerad, - отпиваю колы. - Просто скажи в двух словах.
   - Ты с Ирой познакомился? - серьезно спрашивает он.
   - Допустим. Не совсем. Я и раньше ее знал. Вроде.
   - Спросишь у нее. Я и не знаю толком ничего.
   - Все ты знаешь, козел ты этакий! - возмущаюсь.
   - Расслабься. Попробуй другие вопросы и другой тон. Я... уставший чересчур, чтобы с тобой спорить.
   - Я просто хотел... - вздыхаю. - Не важно, в общем.
   Тишина длится с минуту. Мимо изредка проезжаю старые, усталые машины. Вдалеке кто-то кричит на своего оппонента. Шумит перестуком амортизаторов очередная электричка. Мир кажется прозрачным, но в действительности он скорее мутный, как старое оргстекло.
   - Чем занимался Толик? После возвращения.
   - Хрен знает, - Жора будто стал холоднее. - Вроде работал понемногу. Грузчиком. В последнее время, вроде, ни черта не делал.
   - Альфонс? - шучу.
   - Да ты Петросян, - хмыкает Жора. - Он нашел, так сказать, свою семейную ячейку. С алкашкой, сдвинутой на голову, страшной.
   - Ты с ним общался?
   - Старался избегать. Да и зачем?
   - А что с ним было вообще?
   - С Толиком? - словно потерявшись, спрашивает. - Вообще, с Толиком все было не так. Все как-то криво.
   - После зоны-то?
   - Всегда. С Толиком всегда все было не так. По-моему, и на зоне он оказался из-за этого.
   Я даже не пытаюсь спорить. Наверное, он прав. Не бывает следствий без причин. Толик - живое тому доказательство. Причины старательно игнорируют все - родители, общество, воспитатели, начальники. Следствия бьют по каждому. В мире, состоящем из атомов, молекул, кристаллов, все априори слишком плотно взаимосвязано, чтобы случайно все становилось прекрасно, несмотря на предысторию.
   - Здесь что-то не так, - бесцветным голосом шепчу.
   - Как обычно. Как обычно, в последнее время. Ты немало упустил, конечно, - Жора отпивает еще пива; морщится.
   - Я бы хотел взглянуть на город и область, но времени не хватит.
   - А ты никуда не успел сходить?
   Отрицательно качаю головой.
   - Так, прогулялся пешком. Из области видел только дорогу в клуб.
   - Ни хрена ты не видел. Мы все ни хрена не видели, - его голос твердеет. - Так в чем проблема? Поехали.
   - Куда?
   - Сделаем круг по городу, рванем на "бугор".
   Нужно ли долго думать? Сегодня воскресенье, и я обречен уехать - само позднее - в понедельник с утра, и то - это будет прогул за мой счет, пусть и оговоренный. Другого шанса не будет. Наверное.
   - Да без проблем.
   - Дай допить.
  
   "Волга", доставшаяся Жоре от отца, наверное, видела еще Сталина и даже Ленина. Конечно, на самом деле, ей не так уж много. И она довозит из точки "а" в точку "б". Я задумываюсь над целесообразностью, в таком случае, платить "десятку" одного только транспортного налога за "восьмую".
   - Пристегиваться надо?
   - Если придумаешь, как, - улыбается Жора.
   Ремень давно лишен натяжения и вяло болтается, как кусок сырой рыбы. Жора полминуты прогревает машину высокими оборотами, проверяет, видно ли хоть что-то в зеркала заднего вида, и мы трогаемся.
   - Везет этой "волге", - выдаю, чтобы прервать напряженную тишину.
   - Это камень в мой огород?
   - Это медаль за отвагу. Я бы не смог ее поддерживать. Даже глушитель на месте, - усмехаюсь.
   - Нет, чтобы заметить, что даже холостые не плавают, и шумоизоляция усилена, - с укоризной. - А вообще, я и не вкладываю в нее. Ездит и ездит. Пороги уже ушли почти.
   - Тут железа-то, наверное, навалом, - предполагаю.
   - Ну, да, - рассеянно; смотрит на дорогу.
   Не всем одинаково везет. Это верно. Толику, как мне кажется, не повезло в местах, не столь отдаленных. Ему будет трудно даже пытаться адаптироваться к нормальной жизни. Особенно - с новеньким, блестящим сотрясением. Всегда важно занять свою ячейку.
   Еще спустя год я захожу в "макдональдс", чтобы поймать "вай-фай", поскольку я поехал делать выездной отчет и встречаться с клиентом, а необходимая форма у меня осталась только в почтовом ящике, и обычным 3G ее можно было качать до Второго Пришествия. Чтобы не выглядеть жмотом и скотиной, я припадаю к ближайшей свободной кассе и заказываю себе чизбургер и кока-колу, к которым не притрагиваюсь, потому что скачивать нужно быстро и параллельно проверяя остальную почту, раз уж такая пьянка. Я поднимаю голову, и вижу, как мимо "маккафе" проходит стайка девчат в оранжево-синих рубашках, и на одной из них - желтый пластиковый беджик с гордой надписью "ОКСАНА". Она пополнела. Сильно. Ее взгляд полон отчаяния. Усталая улыбка. Она смотрит сквозь меня, и что-то ее задерживает, но подружки по работе ее торопят, чтобы успеть раздать всем желающим гамбургеры или что там еще им надо делать. Когда она появляется за прилавком и начинает собирать "хеппи милы", я вытягиваю шею, чтобы лучше присмотреться из-за собравшейся толпы.
   Позже я узнаю, что ее муж - еще тот романтик и буддист, - собрал манатки и уехал куда-то на периферию - видимо, читать мантры или типа того. У нее остались подрастающий ребенок, жилье пополам с его мамой (потому что своя ее уже давно не пускала на порог) и работа там, где платят хоть что-то. Успешная романтическая история. В тот момент я даже жалею, что мне настолько плевать на нее, потому что я не могу элементарно позлорадствовать из-за безразличия. Всегда важно занять свою ячейку.
   Разговор с Жорой идет в фоновом режиме, и нас обоих это устраивает. Когда мы съезжаем с окружной на дорогу, ведущую к старому заводу, я прошу его немного сбавить скорость или вообще остановиться у завода.
   - Там уже не на что смотреть, - пожимает плечами.
   - То есть?
   - Видишь? - показывает пальцем на огромный массив кустарников впереди, за поворотом. - Это зона разгрузки приходящего транспорта.
   Я сглатываю. Молчу. Когда мы подъезжаем к воротам завода, Жора все-таки сбрасывает скорость и прижимается к обочине. Главные ворота заслонены высокими растениями - кустарниками, травами - черт их знает. Деревья, которые раньше подпиливали, выросли во всю мощь. Одно небольшое дерево упало - видимо, в грозу или ураган, - рядом с проходной и блокировало вход.
   - И давно? - в горле пересохло, но я шепчу.
   - Не помню уже. Года три. Наверное. С тех пор все и рассосались - кто куда. На втором заводе-то вакансий было не много. Магазины, сельское, выездная работа. Кто-то каждое утро ездит в областной центр. Кто-то постоянно катается на заработки на неделю в Тверь, еще куда-нибудь, на выходные домой.
   - Не очень-то круто, - бормочу.
   Рядом с воротами пробегают собаки. Трое тощих дворняг. Они что-то ищут, игриво кусаются, а замечая нас - вяло, безынициативно лают.
   - После того, как его закрыли, кто-то уехал, кто-то переустроился, кто-то спился. Кто-то дал хороший откат за эту землю. Завод по команде закрыли. Штат распустили. Кто надо - знал заранее. А товарища, который платил откат, видимо, грохнули. Или интерес пропал. Черт его, - Жора переключается на третью, и мы едем дальше, уже гораздо быстрее. - В итоге, земля осталась неприкаянной. А люди рассосались. А руководство, конечно, свалило - кто в Москву, кто в Питер - хрен их знает. У большинства ведь были подвязки. Ну, конечно, растащили, что могли по карманам - кто оборудование на перепродажу, кто деньги из сейфа. Интересный процесс, конечно.
   - Все ты знаешь, - бормочу; оглядываюсь назад; одна из собак с лаем гналась за нами, но устала и легла прямо посреди дороги.
   - У меня там кореш работал. Продал все, что было, уехал. Вроде, в Тверь. Он был довольно близок с кем-то из руководителей. Засим и успел получить отпускные, пару окладов и так далее.
   Молчу. Закрываю глаза. Собака лежит посреди дороги. Ждет. Как-то я проезжал по делам работы мимо Московских ворот и удачно встрял на затор на круговом движении. Наблюдал как девушка - невысокая и скучно, по-офисному одетая, - подкармливала местных собак сосиской в тесте из ближайшего ларька. По-моему, она хотела их отравить этим, но потом сама ела такое же произведение кулинарного искусства. Рядом стоял какой-то парень в черной куртке. Тяжелого, нервно потрепанного вида, невысокий, - немного выше ее - парень. Смотрел на нее. Наверное, между ними было что-то не так. ДПСник впереди пропустил взмахом палки поток, и я уехал.
   Мы почти доезжаем до "бугра" - места на подъеме, с которого открывается довольно обширный вид на речку и которое неплохо огорожено лесом. Проходим пешком остаток пути и садимся. Смотрим вокруг. Молчим. Здесь уже нет того, что было раньше. Даже здесь. Долго сидеть не выходит. Я закрываю глаза и опускаю лицо, ощущая, как хотят потечь слезы и не давая им этого сделать.
  
   Кофе, обозначенный, как вареный, оказывается обычным растворимым "нескафе", но я никому ничего не доказываю. Не могу идти домой. Звоню матери, спрашиваю, все ли в порядке. Она хотела бы, чтобы последнюю ночь я провел дома. Говорю, что, скорее всего, так и будет. Она говорит, что ее надо предупредить хотя бы за час - она приготовит ужин и накроет, чтобы все было свежее. Я хочу улыбнуться, но получается гримаса, и я рад, что это не разговор по "скайпу".
   Я записываю в заметки - купить ноутбук, поставить туда "скайп" и отправить матери. И еще - устроить, собственно, проведение интернета в родительскую квартиру. Если я буду раз в месяц показываться и говорить, как все круто, и показывать, какая у меня современная квартира, ей будет легче. Ей нужно гораздо меньше, чем мне. И даже чем отцу. Доля отца вообще оказывается одной из худших.
   В кафе заходит Пашка. Увидев меня, машет рукой, делает заказ у прилавка. Забирает шаверму и кофе и садится со мной за один стол. Кивает и показывает занятость рук. Мне и не обязательно.
   - Есть что-то про Толика?
   - Пока нет, - жмет плечами. - Жора говорил, что надо встретиться вечерком, около семи. Около его дома.
   - Это когда он говорил?
   - Час назад, вроде, - с аппетитом откусывает шавермы и молча жует.
   Киваю. Жора явно большой специалист по конспирации. Мать его. Снова не понимаю, почему у меня нет его номера. Вспоминаю про Иру. Большие сиськи. Неприкрытый интерес. Про Лену. Большая истерика. Мамаша.
   - Про меня что-то говорил?
   - Да нет, - Пашка вытирает рот белой бумажной салфеткой и кидает ее на пластиковую крышку стола, и она падает на пол. - Ты сам-то нормально? После вчерашнего-то. А то я вот только отошел. На "жрать" проперло.
   - У тебя доза была больше.
   - И пиздюлей я получил больше, - хмыкает и снова вгрызается в шаверму.
   - Это да. В чем заваруха-то была?
   Жду, пока он прожует.
   - Да хер знает. Я так и не понял. Но Толик вроде как лишнего сболтнул. Его остудили. Потом уже ему это не понравилось. Но эта такая, рабочая версия, скажем так. Ваше благородие-то не пострадало?
   - Тоже хочешь меня постебать?
   - Увольте, сударь. Я ведь жру, не порть аппетит жалобами.
   - Ну да.
  
   У подъезда Жоры вечером уже начат сбор. Стемнело. Две сгорбленные стоячие фигуры. Две сидячие, на скамейке. Рубиновые точки в полутьме. Фонари не светят как раз на этом участке, напротив двух подъездов.
   Подходя ближе, я вижу Славу и Гришу - они стоят и курят. На скамейке сидят Жора и незнакомая мне девушка. Со мной подходит, держа руки в карманах, Пашка.
   - Здорово, - обращаюсь ко всем и ни к кому.
   На меня оборачиваются, но кивает в ответ только Жора. У него в руке мобильник. Довольно приличный для этих мест.
   - Че дела? - Пашка подходит к Грише и легонько хлопает его по плечу. - Есть сигарета?
   - В общем, был звонок от брата. Брата Толика, - Жора начинает как-то неожиданно, и все замирают. - Раз теперь все, кто должен, в сборе.
   - Че с ним, в итоге? - не терпится мне.
   - Умер, не приходя в сознание. Кровоизлияние. Перелом черепа. Много чего. Не смогли вытянуть.
   Пашка прикуривает полученную сигарету и садится на скамейку напротив. Гриша и Слава продолжают стоять.
   - Только что? - спрашиваю.
   Жора молчит. Махает рукой. Девушка рядом с Жорой всхлипывает. Молчит. Я вижу ее лицо, но оно мне совершенно незнакомо. Лицо довольно симпатичное. Блондинка.
   - Значит, все до завтра. Раз мы ничего уже не сделаем, - неуверенно произносит Гриша и жестом призывает девушку встать.
   Девушка встает и обнимает его.
   - Пиздец, пацаны, - вздыхает Слава и молча уходит.
   Я стою и не совсем понимаю, что делать в этой ситуации мне.
   - Завтра созвонимся, - кидает им вслед Пашка и вопросительно оборачивается на Жору. - Он сказал, когда похороны?
   - Нет, - Жора кладет мобильник в карман куртки. - Он вообще в говно был, по ходу. Собственно, удивительно, что он вообще набрал меня.
   Пашка остолбенело смотрит на него, но ничего не говорит и продолжает курить. Отворачивается.
   - Погуляли, - черт те к чему мямлю я.
   - Ну да, - кивает Пашка. - Отметили твой приезд.
   Меня начинает охватывать дрожь. Странный, смешанный набор чувств. В голове постепенно формируется мысль, что человек, которого я еще вчера видел живым и с которым у меня произошел конфликт, теперь представляет из себя неодушевленный кусок холодного вещества. Пустое тело. Худое и иссохшее, измученное привычками владельца. Меня подташнивает, и я ощущаю холод улицы сквозь куртку. Комплекс вины?
   - Я пойду, наверное. Зря только тащился, - кидает Пашка, встает, жмет руку Жоре, задумавшись, пожимает руку мне и уходит, кинув напоследок на меня странный взгляд.
   - Меня причислят к списку виновных, - констатирую факт, присаживаясь рядом с Жорой и доставая пачку сигарет.
   - Наиболее вероятно. А тебя это сильно беспокоит?
   Я прокручиваю в голове то, как Жора сообщил информацию о смерти Толика. Прокручиваю саму фразу и поражаюсь кое-чему, что я слышу в голосе Жоры и сейчас. Спокойствие. Безразличие. Я задумываюсь, у кого из нас больше этого философского отношения к жизни и событиям вокруг. Парится ли он больше меня или хотя бы также? Парюсь ли я? Да, однозначно. Из-за уровня заработной платы, из-за ипотеки, из-за квартплаты, из-за технического состояния машины, из-за уймы документов, из-за налогов, из-за неуплаченных штрафов, из-за судов по мелким неуплатам. Есть хоть что-то из этого у Жоры? У него есть жизнь от зарплаты до зарплаты и первые необходимости. Он гораздо меньше меня беспокоится из-за жизненных невзгод. У него меньше поводов. Он свободнее меня? Перед глазами встает озлобленное лицо Толика.
   - Ты куда-то собираешься?
   - Да нет, вроде, - Жора жмет плечами. - Хотя...
   - Ну?
   - Неплохо бы проведать квартиру его. Чтобы эта баба не вынесла все, за что его можно похоронить. Боюсь, как бы процесс уже не пошел.
   - А смысл? - не понимаю.
   - Подрастешь - поймешь. Мне надо зайти в квартиру. Будешь мерзнуть или зайдешь?
   - Буду гостем.
   Мимо проходит обездоленная и безумная бабка. Везет с помойки на своей телеге с разными колесами сломанную складную сушилку для белья. Я захожу в подъезд, задерживая, на всякий случай, дыхание.
   В квартире Жоры убрано, но как-то серо. Обои устали уже не первый год как. Паркет зацарапан. На кухне воздух еще более спертый, чем на жилой площади и попахивает гнилым табаком. Странно, что не воняет, кажется мне. Жора отходит в туалет. Я смотрю через окно - обычную деревянную раму, покрашенную белой краской, - на двор, припаркованные машины, сидящую на лавочке на детской площадке молодежь с трехлитровыми баклагами пива. На не мытую уже давно раковину. На оббитый сине-белый кафель кухни. Жора споласкивает руки и выходит.
   - Погнали. Быстро и незаметно, - усмехается.
   Мы доезжаем на его "волге" до дома Толика за несколько минут. Осматриваемся, как воры, и заходим в подъезд. Палец Жоры уже тянется к кнопке звонка, как я кое-что замечаю.
   - Стой! - полушепотом. - Дверь.
   Жора передумывает звонить, и тоже обращает внимание на то, что дверь открыта. Хмыкает. Осторожно, пальцем нажимает на уродливый дермантин, заставляя дверь открыться.
   - С пустыми руками? - шепчу.
   Жора прижимает палец к губам и тянется рукой за пояс. Достает травматический пистолет - потрепанный, но, очевидно, работоспособный. Одобрительно киваю. Дверь удивительно бесшумно открывается, и изнутри доносится какой-то стон. Потом мычание. Потом что-то, похожее на хрюканье. Я на цыпочках прохожу вслед за Жорой в квартиру, и вид из комнаты, дверь в которую открыта, заставляет меня и его замереть. Недалеко от выхода на четвереньках стоит непомерно жирная уродливая бабища Толика. Ее обвисший, волосатый зад оттопырен, и над ним активно пыхтит какой-то парень - лысый, худой, загорелый. Его лица не видно. Как и ее. Они так заняты совокуплением, что не замечают нашего прихода. Бабища периодически то ревет, то всхлипывает, но она явно не против того, что с ней делают. Парень стоит, изогнувшись, и со всего размаха вставляет в ее заросшее волосами половое отверстие член. Рядом валяются три бутылки от неопределенного вида напитков - две пустые, одна - частично наполненная. Меня мутит так сильно, что я вынужден отвернуться и прикрыть нос, чтобы хотя бы не стошнить прямо в прихожей. По квартире распространен сладковатый запашок гнили. Жора качает головой и начинает отступать. Я с радостью поддерживаю его.
   До того, как сесть в машину, мы молчим. Уже закрыв за собой дверь, я ощущаю себя немного спокойнее, и желудок перестает требовать выслушать его мнение.
   - Это... - Жора прерывается; видно, что даже его былое безразличие ко всему не устояло перед этой сценой. - В общем... Это Саша.
   - Кто?
   - Брата Толика зовут... - вздыхает. - Блядь, его зовут Саша. И это...
   Дальше нечего сказать. Я бы тоже не стал больше никак это комментировать.
   Мы отъезжаем от дома, делаем круг вокруг соседнего и останавливаемся.
   - Выйдем, - заявляет Жора и выходит из машины.
   Я не против. Достаю сигареты и закуриваю. Он делает то же самое. Молчит. Обходит "волгу" и опирается о багажник, почти садится на него. Я становлюсь рядом. Когда-то, я имел честь присутствовать на похоронах одного знакомого в Питере. На Южном кладбище. Меня попросили прийти, как близкого. Хотя я таковым и не был. После церемонии я прошелся по территории кладбища, и на одном из участков обратил внимание на интересную закономерность. Я прошел мимо немалого числа памятников и посчитал возраст каждого из парней, похороненных под ними. Парни - все, как один, молодые, от двадцати трех до тридцати. Похоронены в первой половине девяностых. Как ни называй - бандиты или жертвы бандитов - суть не изменится. Молодые. Рисковые. Бессмысленно потерявшие единственное, что не купишь ни за какие деньги.
   Почему-то мне хочется рассказать об этом Жоре, но находятся причины, по которым я этого не делаю, а вместо этого бормочу что-то несвязное.
   - А? - словно просыпается от моего бормотания Жора.
   - Странные дни, говорю.
   Молчит. Ни один мускул на лице не шевелится.
   - Выходные? - ощущаю себя идиотом с этим вопросительным тоном.
   Молчит. Через полминуты добавляю.
   - Может, это просто я так вовремя приехал...
   - Думаешь, здесь хоть что-то меняется? - Жора нервным рывком отводит сигарету от лица. - Здесь постоянно одно и то же. Каждый, блядь, божий день кто-то творит какое-то дерьмо. И живет этим. И радуется. И желаний, кроме как свалить отсюда, у меня нет. Даже трахаться уже неохота здесь. И пить. И гулять. Ничего. Только бы свалить.
   - Так в чем проблема?
   - Элементарное отсутствие денег, - пожимает плечами. - Или ты считаешь, я такой мудак, что не понимаю, что нужны бабки на прожить, на снять жилье, на билет отсюда, на расквитаться с долгами здесь, чтобы иметь шанс, в случае чего, вернуться и не получить в голову? Да даже если я возьму и распродам все, что в моей собственности, и сделаю это так ловко, что никто не заметит, там мне жить наверняка будет не на что. Я это вижу. Абсолютное большинство здесь живущих - нет. Они живут от зарплаты до зарплаты, и их это устраивает. А я, честно говоря, от этого устал. Но здесь нет никаких шансов. Круг за кругом - одно и то же. А после окончания очередного круга ты просто умираешь. И никому нет дела. Думаешь, мне это нравится?
   - Не знаю, - честно отвечаю. - Я, наверное, не знал тебя слишком долго. Я многого не знаю. Я многого не видел.
   - Ну да. Давай начистоту - я также выживаю от сих до сих. И я сгнию, как все прочие, если не сделаю рывок. Поможешь мне там, у себя? Разумеется, не за просто так, а с расчетом.
   Смотрю вглубь темного, слабо освещенного двора. Я когда-то уехал из этих дворов к другим, более светлым. У меня не было состояния в карманах, но у меня были накопленные за годы по мелочи средства, была уверенность в себе и была гипотетическая возможность вернуться в родной дом. Кто-то может сказать, что это, наоборот, ослабляет. Но ни черта подобного я не ощутил. Если бы я психовал из-за того, что мне некуда идти в случае провала, кроме как бомжевать на вокзал, я бы точно слетел с катушек и ничего не добился бы. Шанс на поддержку необходим всегда. Вдалеке едет электричка. Стучит. Гудит сигналом. Ее вой проникает в глубины моего сознания, и я снова ощущаю, что где-то рядом мой поезд. Тот самый поезд...
   - Гроздьями обещаний я тебя закидывать не стану, - наконец, отвечаю.
   После всего увиденного и услышанного, я начал понимать Жору. Я увидел его причины и его жизнь. Я вижу, почему ему не оторваться от этого источника липкой, гнилой слизи, крепко удерживающей людей здесь. И, к тому же, я знаю, на чем я заработал первые настоящие деньги, которые помогли мне поверить в себя. Знаю, что, наверное, чья-то жизнь на этом моем заработке могла пойти под откос. Кто-то перекрылся или просто стал зависимым. Мало ли.
   - То, за что тут живут месяц, у тебя там - сраное подаяние, которого не хватит и на неделю полноценной жизни, - полушепотом произносит Жора.
   - Ладно. Позвонишь мне.
   Достаю мобильник, намекая на то, что пора, наконец, обменяться номерами.
   Жора затягивается. Выкидывает сигарету. Лезет в карман.
   Справа доносится шорох, и жорина рука машинально падает вместо кармана с мобильником на "травмат". Спустя секунду, от дорожки, проходящей через двор, к нам подходит тот же старик в куртке-пальто. Немного дрожит. Мне кажется, будто он стал меньше ростом.
   Жора вздыхает и достает мобильник, качая головой.
   - Господа, прошу простить, но не поможете ли вы ветерану Второй Мировой - со стороны Союзников, разумеется?
   - Господи, блядь, может, ты и в Куликовской битве участвовал? - отчаянно стону я.
   Старик смотрит на меня как-то придирчиво, с укоризной, но все также безнадежно качает головой, запахивает зачем-то заново полы то ли куртки, то ли пальто и молча уходит, даже не сокрушаясь.
   Жора приподнимает мобильник, показывая готовность записать номер.
  
   Я прошу Жору подвезти меня к дому Лизы. Он пытается что-то на это возразить, но как только я в жесткой форме требую объяснений, соглашается. Прошу его подождать. Кивает. Захожу в дом. Пятнадцатая квартира. Деликатно стучусь, потому что уже относительно поздно. Конец детского времени, так сказать. Решаюсь нажать кнопку звонка. На это раз, мне отвечает только едва различимый шорох за дверью. Хочу как следует постучаться, но внутри меня что-то срывается, и я разворачиваюсь и ухожу. По дороге ударяю кулаком по перилам лестницы, зная, что вибрация от нее наверняка пройдет по батареям этого стояка. Пусть пугаются. Раздраженный и обозленный за такое отношение, пусть и заслуженное, возвращаюсь в "волгу".
   - Где живет Ира, знаешь?
   - Допустим, - кивает Жора.
   - Высади меня за три квартала.
   - Без проблем, - Жора не сильно ободрен, но уже спокоен.
  
   Набрав матери смску "Все в порядке. Пока сильно занят. Буду ночью. Ложитесь, утром поговорим", ищу номер Иры и набираю. Она берет ожидаемо быстро.
   - Привет.
   - Приве-ет, - у нее удивительно гнусавый голос, но это касается только телефонного варианта.
   - Ты дома?
   - Ну, да. Хочешь зайти?
   - Ага. Поболтать.
   - Слушай... - изображает серьезность и занятость. - Ну, а ты через сколько будешь?
   - Минут через... - прикидываю. - Минут через двадцать нормально?
   - А ты знаешь, где я живу?
   - Ну, да. Ты же говорила, - вру.
   - Ну, хорошо... - немного смущена. - Как раз успею закончить дела, - хихикает. - Жду.
   - Хорошо.
   Странное, приторное послевкусие разговора. Мне нужно около десяти минут, чтобы медленным шагом дойти до нее, но я хочу просто подышать воздухом, уложить в голове все, что в нее стукнуло за последние сутки. И это оказывается делом довольно трудным. Разрозненные факты разлетаются во все стороны. Похороны Толика и мое возвращение в Питер должны идеально совпасть по времени. Я не смогу пойти туда, даже если кто-то меня призовет. Впрочем, всем плевать. Кроме, разве что, плаксивой гришиной девушки, которую я не отказался бы поиметь в коленно-локтевой позе. Не заняться с ней сексом, или, как принято говорить, любовью, не совершить акт совокупления, даже не трахнуться. Именно поиметь ее. Черт, я ловлю себя на мысли, что режим половой жизни, который устроила Лена, здорово давит мне на психику. Но я всегда предпочитал здоровый, стабильный секс с одной девушкой каким-либо судьбоносным блядкам. И с этого трудно переориентироваться. Возможно, у меня просто никогда не было времени искать новых партнерш. Почему-то у меня перед глазами всплывает программа о мумификации с какого-то канала типа "дискавери". Точнее - одна ее сцена, где показывают, как теряет все, кроме скелета, одиноко лежащий труп крысы. Как редеет шерсть. Как исчезает плоть. Как с многолетними переменами дня и ночи рассыпается в прах скелет. Мысли об этом оказываются так сильны, что я испытываю жуткий страх, и меня тянет пойти к Ире - просто чтобы не быть одному.
  
   Лиза подходит ко мне на кухне, и я едва не отталкиваю ее от неожиданности. Потом обнимаю. Стараюсь сосредоточиться на своем безразличии. Пока не очень удачно, и у меня плавно, неторопливо встает. Внизу шумно. Только что утихли мощные удары. Удары по дверному косяку - это было ясно по распространению звука. Два часа ночи.
   Через какое-то время раздаются крики. Они затухают. Потом снова появляются в районе подъезда. Я смотрю из окна кухни вниз. Около подъезда стоит микроавтобус. Люди в черной форме заводят в него источник крика. Некоторое время осматриваются. Садятся, закрывают двери и уезжают.
   - Жутко как, - бормочет Лиза и прижимается ко мне.
   - Бывает.
   - Скажи, что у нас все будет хорошо.
   - Ну... знаешь...
   - Нет, ты просто возьми и скажи, не надо больше ничего.
   - Да, милая, - вздыхаю. - У нас все будет о т л и ч н о.
   Она целует меня в шею.
   - Я в постель.
   - Ага. Скоро буду.
   Продолжаю смотреть в окно. Ухоженная клумба. Недавно поставленные по команде какого-то депутата скамейки, на которых еще сохранились надписи о том, что это за депутат.
   Завтра из отпуска приедут родители Лизы, и квартира станет недоступна для свиданий. Но это уже неважно. У меня в сумке дома лежат билет и необходимые вещи. Я представляю себе сумку. Ее вес, объем, содержимое. Я перемещаю в ней с собой все материальное наполнение жизни. А эта девочка считает, что главное в этой жизни - она.
   Мало ли.
  
   Ира одета в домашний халат до колена, и в нем она не кажется непропорциональной и уродливой. Это значит, что лучшее в ее пышных формах сохранено. Почему это меня должно беспокоить?
   - Привет. Извини, что с пустыми руками.
   - Глупости, - махает рукой. - Проходи.
   Ее грудь придержана в тонусе, что расшифровывается как наличие лифчика, но наличие остального нижнего белья под вопросом. Волосы немного влажные. Принимала душ. И начала его принимать, вероятнее всего, после звонка. В комнате, куда она меня проводит, на журнальном столике стоят вино, пара крупных бокалов для красного и что-то из закуски, что я старательно игнорирую. Как ни странно, я совершенно не голоден.
   - Подождешь немного - я подсушу волосы, ага?
   Игривое "ага" едва не вызывает у меня приступ истерического смеха. Киваю.
   - Я присяду?
   - Разумеется.
   Бутылка на столе снабжена этикеткой, гласящей "IНКЕРМАН". Красное полусухое. Середнячок для этой местности. Бокалы довольно тонкого стекла. Марку не распознаю. Вроде не "Pasabahce", и на том спасибо.
   Ира возвращается довольно быстро, и шум фена откуда-то то ли из ванной, то ли из кухни не успевает мне надоесть. Я изучаю содержимое серванта и поражаюсь тому, как спокойно мне стало здесь.
   Голубой банный халат, перепоясанный кушаком, неплохо лежит на ее сильно попорченной неправильным питанием фигуре. Мне кажется, у нее шестой размер груди, ее волосы все еще не совсем сухие и вьются, ее лицо украшено тушью и губной помадой, что входит в некоторый диссонанс с тем, что она не успела высушить волосы. Помада бледно-красного цвета - она явно старалась не переборщить, выглядеть вроде как естественно, обыденно, но пробелы в ее плане слишком очевидны. Господи, о чем она думает, подходя сейчас и садясь рядом? О чем я думаю, глядя на ее пухлые ноги, оттопыренный зад, заметно обвисший животик, выпяченную, хотя и без того заметную грудь под халатом?
   - Быстро нашел?
   - Ну да. Края-то родные.
   - Выпьем? - скромно предлагает, взглядом давая наводку на бутылку.
   - Ну, не смотреть же, - улыбаюсь.
   Хихикает. Передает мне бутылку и вытянутый из кармана штопор.
   - Джентльмен, - кивает.
   - Честь для меня, - ухмыляюсь и открываю бутылку; разливаю по бокалам.
   Мы болтаем минут десять, пропускаем по паре полупустых бокалов, и я узнаю, что Ира работает в местной "Пятерочке" продавщицей, и что она сейчас одинока и покинута чуть ли не всеми. Такая простая провинциальная девочка. Покатай ее, удели ей хоть минимум внимания - и она твоя. Она просторечна, она запинается, прежде чем заменить предполагаемое матерное слово на приличное. Городские девочки уже давно не запинаются. Большинство. Городские девочки из Культурной Столицы не парятся, потому что у них есть краска, шубки, "айфоны", каблуки и прочие доказательства их красоты и интеллекта. У этой девочки есть гораздо меньше. Но она хотя бы пытается произвести впечатление. Перед глазами картинка - Лена орет на меня матом, что ей надоело мыть посуду, и надо купить посудомоечную машину. Я пропускаю какую-то фразу или вопрос и прошу Иру повторить.
   - Ну, я говорю - скука смертная. Сидишь на кассе или ходишь по залу. Скучно.
   Она сидит достаточно близко, чтобы я ощутил ее дыхание, и смесь сжеванной перед моим приходом упаковки мятной жвачки и легкого перегара от вина все же не перебивает с концами стойкий запашок сигаретного перегара. Мне почему-то хочется взять ее за горло, ударить об стену и надавать пощечин за это. Плюнут в рот. Ударить об стену лицом.
   - Еще? - тыкаю бокалом в сторону бутылки, и Ира несколько стыдливо кивает.
   Я делаю ей жестом и мимикой сложный знак - мол, надо расслабиться и продолжать говорить.
   - Ну, и гуляю редко. В основном, по выходным.
   - С подругами? - я передаю ей вновь наполненный бокал и отпиваю из своего.
   - Ну, они тоже, в основном, заняты. Кто где работает. Ни у кого нет времени, - пожимает плечами и нарочито медленно перекладывает ноги, оставляя сверху левую и немного кокетливо шевеля голыми пальчиками с накрашенными ногтями. - Приходится гулять с парнями местными.
   - М-м-м, - киваю и продолжаю пить вино, и мой взгляд падает на приколоченную к стене композицию из трех маленьких высушенных роз, под которыми висит какой-то бантик или что-то вроде того.
   - Ты только не подумай - я не в том смысле... - она, наверное, краснеет, оправдываясь, но все мое внимание сосредоточено на гербарии на стене, который кто-то когда-то подарил ей и который она хранит, как нечто памятное. - То есть, я просто... ну, гуляю там, болтаю, захожу куда-нибудь посидеть.
   - Господи, ну, конечно, я ничего такого не подумал. Ты хорошая девочка, я это прекрасно вижу. Без вариантов. Ты очень спокойна и сдержана. Это редкость в наше время, - святая белая ложь из моих уст; прикидываю, кто мог подарить ей эти цветы и когда.
   - А как там у тебя, ну...- мнется, осторожничает,- ...в Питере?
   - Тоскливо, - качаю головой, стараясь оторваться от букета и ощущая, как мир вокруг покачивается. - Сыро. Не так, как хотелось бы, зачастую.
   - Угу, - облизывает губы и тупит взгляд, когда я снова смотрю на нее.
   - Так часто бывает.
   - Тут чаще, - качает головой, смотрит куда-то сквозь стену; поправляется. - Мне кажется, тут чаще.
   - Не скажи, - отпиваю, стараясь не смаковать изысканный вкус. - Там ждешь больше, а получить можешь ни хрена.
   - Ну да, - с горечью в голосе. - А тут всю жизнь ничего не ждешь.
   - Ну, у тебя, по крайней мере, есть жилье и работа.
   - Жилье от повесившегося отца и умершей от рака матери, - голос вскакивает, но тут же возвращается в норму. - А работа...
   Никак не комментирую. Излишне. Она, по крайней мере, осознает. Это уже неплохо.
   - А у тебя нормально дела, - утвердительно.
   - Вменяемо, - раздражаюсь. - Слушай, давай сменим. Я уже наговорился о том, у кого как дела, честно говоря, - спиртное бьет в голову. - Давай-ка лучше про Лизу.
   Кивает.
   - Ну, да. Что тебя конкретно интересует?
   Тепло разбегается по потаенным уголкам тела, и сейчас, здесь, в скромной, но прибранной квартире Иры, я чувствую себя вполне безопасно, и все, что существует за ее пределами - уже за закрытой на старый, но прочный замок дверью, - внушает опасения и даже откровенный ужас.
   - В принципе... - пространно вожу бокалом, едва не проливая и этим вызывая улыбку Иры. - Ну, что было со дня, как я уехал.
   - А, - кивает, снова тупит взгляд, серьезнеет. - Да, конечно, первое время она много говорила об этом. Переживала. Явно. Рассказывала...
   Пауза. Обоснованная, но я уже теряю терпение. Халатик немного распустился, кушак обвис, можно рассмотреть краешек груди. Нет, я весь во внимании.
   - Что? О чем?
   - О вас. Ну, то есть, ничего конкретного, но много плакала, говорила, что не может до тебя дозвониться, что у тебя дома только и знают, что ты уехал в большой город, и все.
   Киваю. Слушаю внимательнее. Напряжение растет.
   - Но через какое-то время, она вообще перестала со мной общаться. И с другими знакомыми, друзьями - тоже. Не знаю, что с ней было. Даже когда ее пытались вытянуть, и она с кем-то встречалась, она была замкнутой, будто утаивала что-то важное, боялась высказать. Так длилось довольно долго. Несколько месяцев я ее вообще не видела. То есть, прикинь... - она замирает, смотрит на бокал, голос становится приглушенным. - Ну, то есть, знаешь, я ее с малых лет знаю, и я...
   - Спокойно, - бормочу. - Не нервничай, спокойно.
   Вздыхает, и я вижу краешек прозрачного лифчика с кружевными белыми вставками. Вот что поддерживает ее пышные груди. Напряжение растет и концентрируется где-то ниже пупка, внизу живота.
   - И вот, я ее не вижу месяцами, и родители говорят, что она типа болеет, но сами они тоже какие-то невменяемые. И потом, спустя несколько месяцев, она начинает проявляться, и она какая-то серая, все также необщительная, но хотя бы наверняка живая. Так длилось еще, наверное, полгода. Потом она стала больше времени проводить с друзьями. В основном, с парнями, но я ее тоже иногда видела. Сидели, болтали. Я старалась сильно не расспрашивать.
   - Что она говорила? И обо мне?
   - О тебе ни слова.
   - У нее кто-то был?
   - Даже если и был, она не рассказывала. Ходили слухи, что она как-то ночевала у некоторых парней, - кашляет. - У Гриши, вроде, у Славика Стасова... Слухи, конечно... - растерянно.
   - И все?
   - А в последнее время - недели три или четыре, - мы с ней вообще не видимся. Такие дела, - снова вздыхает, ловит мой взгляд, аккуратно отодвигает левую полу, и мне становится ясно, что трусиков на ней нет.
   Очевидность происходящего граничит с нереальностью. Спустя некоторое время, когда я кидаю ее лифчик куда-то назад, в комнату, она лежит, кокетливо придерживая массивные сочные груди с набухшими сосками, и я облизываю ее тело, избегая несколько обвисшего, неприятного живота, и я, сам не понимаю, почему, жутко хочу укусить ее за половые губы, и ее лобок достаточной гладкий, чтобы мне было комфортно закинуть язык в область ее клитора, но вместо этого я просто массирую его пальцами, и она начинает тяжело дышать, постанывать, и через какое-то время я придвигаю ее лицо к трусам, натянутым эрекцией, и она послушно снимает их. Член пружинит, едва не ударяя ее по лицу, и она игриво хватает его губами, и меня поражает то, насколько плавно и беспристрастно она это делает для скромной провинциальной продавщицы, но сейчас мне на это, на самом деле, плевать, потому что ее горячий влажный язык и ее слюна становятся источниками столь сладких, ярких ощущений, что я оседаю на диване и откидываюсь, и все мысли о городе, о Лизе, о смерти Толика, о сцене в его квартире - все эти мысли пропадают в какую-то иную реальность, и здесь и сейчас появляется то, что нужно мне, и когда я понимаю, что получить сейчас я смогу только грубый, жесткий и ни к чему не ведущий секс, я оттягиваю лицо Иры от своего члена, кладу ее на живот, немного приподнимаю бедра и плавно, но сильно вхожу в нее сзади.
   Через какое-то время она начинает громко стонать - как мне кажется, кончает, - потом жестом просит меня остановиться и дать ей лечь на спину, и я решаюсь дать ей шанс, и теперь - ее грудь, глаза, губы передо мной, и я хватаю ее за горло, но прижимаю совсем чуть-чуть, чтобы не спугнуть, и рывком вхожу в нее. Но я не люблю эту позу, и поэтому довольно быстро я ставлю ее на колени, упираю руками в спинку дивана и долго, основательно трахаю в такой позе, и она, как мне кажется, кончает снова, и я понемногу разминаю смазанным пальцем ее анальное отверстие, и, хоть она поначалу и пытается вежливо отказать, выбора я ей не оставляю, а после оргазма ее желание сопротивляться пропадает, и одной рукой я держу ее за волосы, и ей, должно быть, жутко больно от этого натяжения, а пальцами другой вхожу и выхожу из ее анала, оказавшегося не таким уж тугим и явно уже опробованным. Мне противно и кайфово одновременно, и я хлещу ее рукой по ягодицам - сильно и болезненно, и она визжит от этого, и я вставляю в ее зад уже три пальца, и она стонет, и я понимаю, что скоро по-настоящему захочу кончить, и я меняю ее позу, заставляя упереться лицом в диван, а задницу оттопырить как можно сильнее. Остатки милосердия не позволяют мне жестко войти в ее зад на всю длину, и я понемногу вставляю в нее разгоряченный, напряженный до предела член, ввожу головку и уже не успеваю узнать, как глубоко она смогла бы выдержать, потому что меня накрывает бешеный, волнообразный оргазм, и я ощущаю, как поток спермы под давлением вылетает в кишку Иры, и она тихо ревет, и я с силой сжимаю ее ягодицы.
   Мы молча лежим, и она через какое-то время перестает всхлипывать и засыпает. Мне интересно, чего ради она все это затеяла. Отчасти вернувшись в реальность, я прикидываю, не подцепил ли что-нибудь только что, но понимаю, что оно того в любом случае стоило. Кроме как если это СПИД, но это вряд ли. Презервативы здесь, в основном, дешевые, и пользоваться ими не считается правилом хорошего тона. Прикасаясь к своей щеке, я ощущаю, что щетина стала достаточно мягкой, и это мне не нравится, потому что я предпочитаю быть всегда гладко выбритым. Тело Иры легонько вздымается в дыхании. Она жутко ожиревшая, и ее грудь сдуется, как гелиевый шарик, стоит ей похудеть до нормы. Не круто. Но осознание того, что я только что кончил в нее, а не куда-то там, переполняет меня благодарностью или просто чувством временного обладания собственностью. Она, наверняка, надеется, что это приведет к чему-то большему. Что я сделаю что-то и для нее. Мало ли.
   Я засыпаю, но сплю, мне кажется, несколько минут, потому что в мою голову вновь целит поезд, и я посыпаюсь и хочу покурить. Выхожу на балкон - в одних носках, всецело ощущая холод осенней ночи. Смотрю на местность, на двор, на стоянки - ровно тоже самое, что и везде в городе. Совершенно безликий двор. Парковка на Предпортовом? Да, то же самое. Разжиревшее, растянутое в габаритах, вскормленное популяризацией технологий и легких заработков на оборотах от оборотов, идущих от оборотов. Но размер, в данном случае, имеет значение. Ощущаю прилив стойкого презрения к Лене. Стойкого, матерого, безобразного. Все, что я от нее получал - это секс. Как только его стало мне не хватать, я начал разочаровываться, но игра в любовь не давала мне шанса на отступление. Надо было поддерживать блеф. Но сам факт того, что я занялся Ирой - так, с полтычка, без какого-либо напряжения, - кое-что да подтверждает. Я пересек черту.
   Я возвращаюсь в комнату, оставив мысли о курении. Иру разбудил хлопок двери балкона, и она смотрит на меня - сонная, растерянная. Это умиляет меня, затем заводит, и мой член снова напряжен, и я, встав на колени перед ней, с некоторой жестокостью жестом приказываю ей сосать головку, и она, несмотря на некоторое непонимание во взгляде, старательно это делает, лежа на боку, отмахивая волосы, пытается постанывать, но ее мычание не играет никакой роли. Я говорю ей, чтобы она как следует обслюнявила весь член языком и начала его ласкать, и она исполняет, но руки у нее вялые, и я опасаюсь, как бы у меня не пропало желание и сам начинаю сильно, размашисто мастурбировать, держа член в нескольких сантиметрах от ее лица. Она мнет сиськи, и ее ручонка стыдливо тянется к ее паху, и я кивком указываю ей, что ей надо стимулировать себя, и она, обслюнявив пальцы, начинает теребить клитор, и когда она начинает стонать, непроизвольно закрывает глаза, и ее тело дергается в оргазме - довольно быстро, хотя мне кажется, что прошли часы, - я ощущаю прилив неестественно сильной дрожи, и меня прорывает удивительно бурной эякуляцией на ее лицо.
   Час спустя я встаю, чтобы уйти. Она поднимает лицо из глубин подушки и спрашивает, куда я. Я говорю, что в туалет.
  
   Только сейчас, быстро шагая через двор, продуваемый всеми ветрами, я замечаю огромные горы листвы - почерневшей, мертвой, - и то, как ее разносит ветер. Сверху то накрапывает, то перестает, словно бы кто-то там периодически отжимает губку, и я перебегаю дорогу, не глядя по сторонам, застегиваю на ходу куртку, прохожу еще один двор, и мир вокруг кажется набитым каким-то гелем, и воздуха не хватает, и полуголые деревья, качающиеся от порывов ветра, кажется, шепчут мне что-то, и весь остальной мир, сузившийся до нескольких метров вокруг меня и единой, цельной толщи мрачного окружения, тоже полон чьих-то тонких голосов, и я обхожу сомнительную компанию молодежи, молчаливо курящей под козырьком подъезда, и меня одолевает жуткий страх.
   Выйдя снова к дороге, я пытаюсь найти табличку с номером дома и названием улицы, потому что местность мне кажется совершенно незнакомой, но не нахожу ничего такого, только отметину от креплений когда-то висевшей таблички на ближайшем доме, и я несколько секунд бессмысленно пялюсь на эту отметину, и уже потом в моем сознании всплывает странная, болезненная картина из детства - дерево, птичье гнездо, кто-то машет мне рукой с велосипеда "аист", и день становится солнечным, и я почти плачу и только после этого понимаю, что улица, на которую я вышел - это улица Фрунзе, и от нее до моего дома, до моего бывшего дома всего несколько сотен метров, и бегу дальше.
   Я когда-то сломал ногу, катаясь на велосипеде. На улице Фрунзе. Я ехал и махал рукой своему приятелю. Он катился по другой стороне, по тротуару, а я не заметил, как влетел правой частью руля в фонарный столб. Был солнечный день. Моего друга звали Костя. Костя Седов. Темноволосый, высокий, веселый. Его убил какой-то маньяк-педофил. Тело нашли в канаве, обглоданное и изнасилованное. Ему было двенадцать. Мало ли.
   Не хочу идти в квартиру. По крайней мере, пока. Меня мутит, и мир вокруг полон напряжения и холода, и я иду к машине, и сидящая почему-то на скамейке на детской площадке в одиночестве неестественно приземистая девушка с уродливым лицом гнома печально смотрит на меня, и ее, несмотря на то, что уже ночь, отлично видно, и это пугает меня так, что все мое тело покрывается мурашками, и я бегу к машине и ищу в карманах ключ, но не могу найти, и на меня накатывает новая волна страха от осознания того, что я мог где-то потерять его, и когда он все-таки находится, я нажимаю на кнопку и дергаю ручку двери, но она не открывается, и я понимаю, что поторопился, и уже после тихого щелчка и вяканья сигнализации быстро открываю дверь, залезаю на сиденье и закрываюсь.
   Громко выдыхаю. Сердце бешено колотится, и меня мутит еще сильнее. Даже если меня вырвет, я не выйду наружу. Тьма сгустилась, и мне кажется, что света в этом мире вообще не осталось, хотя черта с два я бы что-то видел, будь оно так. Я определенно все еще пьян. За окном я вижу какое-то странное, черное существо. На ум удивительно быстро приходит одна статья из интернета, в которой было написано об огромном черном монстре, который пожирает людей заживо в каком-то районе Москвы. Страх наполняет мое сознание целиком, и здравому смыслу остается совсем мало места.
   Мне страшно до боли, начинают ныть зубы, но спустя несколько секунд я понимаю, что существо переместилось в освещенную фонарем зону и оказалось обычной кошкой. Нет, здоровой, черной кошкой с белым пятном. Кошкой, которая гуляет по всему городу, но, наверное, всегда возвращается домой. Или весь город - ее дом. Ее дом. Не мой. Ее.
   Снаружи доносится резкий, как выстрел в лицо, порыв ветра, но тут же, неестественно быстро, ветер смолкает. Несется еще куда-то. Становится удивительно тихо. Меня тянет включить музыку. Я хотел бы послушать Moby. "Porcelain", например. Он точно есть на внешнем носителе. Я тыкаю пальцем в магнитолу, потом кое-что понимаю, ищу на пассажирском сиденье ключ, но меня отвлекает идущая снаружи по двору девушка. Она проходит через арку, озирается по сторонам, нервно смотрит на меня, быстро убирает взгляд и ускоряет шаг. Ее руки сложены на груди, словно бы они приросли к ней. Она неестественно худая. Когда она оглядывается, чтобы проверить, не преследуют ли ее, я вижу, что у нее удивительно красивые, круглые, словно бы подростковые глаза. Голубые. Но ее лицо - щербатое, морщинистое, украшенное синяком, - жуткая пародия на детское. Она неестественно худа. Вероятнее всего, это наркотики. Тяжелые. Увесистые. Я трясу в руке ключ. Он тоже кажется слишком увесистым. Девушка уходит из двора куда-то. Я понимаю, что она ушла. И эта мысль поражает меня. Вот сейчас - она ушла из поля видимости, и все - она исчезла, ее больше нет. Все, кто так уходит, исчезают. Но ведь так не должно быть. Не может быть. Ведь я тоже когда-то просто ушел из поля видимости. Но я есть. Я точно жив. Да? Или нет? Я же не могу видеть все это, не существуя. А если?..
   Я едва не ломаю внутреннюю ручку двери. Выхожу и хлопаю дверью, нажимаю на кнопку, снова бегу. Двигаться медленно кажется невозможным. Я бегу через двор. На скамейке уже нет той карлицы. Во дворе никого. Шума машин не слышно. Я хочу снова увидеть эту анорексичную девушку, эту тощую наркоманку, это уродливое животное. Бегу туда, куда она должна была пройти. Она не могла успеть уйти слишком далеко. Но ее нет. Ее НЕТ! Она исчезла. Все верно. Один раз уходишь - и все, тебя нет.
   Я иду на проспект Комсомола. Однозначно. Мне нужно узнать, существую ли я. Нужно понять, что, на самом деле, произошло. Я не смогу жить так дальше, если не узнаю. Я понимаю, что идти слишком долго, и мне жутко холодно, и мне надо поймать машину, но вокруг никого. Я прохожу через двор и на соседней дороге вижу тарахтящий куда-то полуживой "жигуль" - желтую "копейку". Едва не бросаясь под колеса, останавливаю его. Водитель - худой парень в джинсах, футболке и кепке - выходит и начинает что-то орать, но я не слушаю его, а показываю вытащенную наспех из кармана тысячную купюру, двумя руками разворачиваю ее, как транспарант и называю ему адрес, без комментариев. Парень столбенеет, осторожно подходит, берет купюру и изучает ее на свет фонаря. Пожимает плечами и предлагает садиться. Его ночь удалась.
   Не знаю, какими путями он едет, но спустя какое-то время - счет его я потерял, как и ориентацию в пространстве, - я выхожу прямо напротив нужного подъезда. Парень поспешно уезжает. Я захожу в подъезд, в нос ударяет какой-то неприятный запах, и я отплевываюсь прямо на пол. Мне не стыдно. Я даже не знаю, существую ли. Чего мне стыдиться?
   Начинаю ломиться в квартиру. Стучу кулаками. Потом несколько раз пинаю дверь ногой. Кричу, как резаный, что мне надо поговорить. Требую Лизу. Снова бью в дверь кулаками. Жду какое-то время. Изнутри не слышно ничего. Но я почему-то знаю, что там кто-то да есть. Продолжаю дубасить в дверь с воплями "Мне нужно поговорить! Мне нуж-но по-го-во-рить!"
   Изнутри мне отвечает женский голос - мол, милиция скоро приедет, и милиционеры со мной поговорят. А мне плевать, потому что милиции нет. Есть только полиция. И полиция не приедет, потому что ее не вызвали. Но после очередного удара кулаком в дверь я ощущаю отлив сил. Сажусь. Нет, падаю рядом с дверью. Слева. Накрываю лицо руками. Мне кажется, что я уже плачу, но слез нет. Меня разрывает на части. Поезд все ближе. Мне кажется, это уже край. Кажется, я доигрался. Плевать. Но все же. Поезд все ближе. Я никуда на нем не уехал. Я не знаю, где мой дом. Поезд еще ближе. Издалека, за миллиарды световых лет отсюда звучит свист электрички - едва различимый, он сообщает мне, что поезд близок. Я встаю.
   Поезд уже рядом. Тот самый, что едет полтора суток. И теперь я его пассажир, машинист и жертва одновременно. Я сам во всем виноват. И больше некуда идти. Остается только встретить его здесь. И я ударяюсь об дверь головой, но боли нет. Реальность смешалась со странными, жуткими образами. Меня одолевает паника, порождаемая страхом. Страхом, что я могу потерять шанс что-то узнать - что-то жизненно важное или наоборот - абсолютно бесполезное. Идефикс. Но мне в любом случае нужно это узнать. Значит, это что-то важное. Значит...
   Замок щелкает. Я отскакиваю от двери, и в голове звенит, и вокруг становится как-то пусто, плотность воздуха уменьшается. Дверь приоткрывается.
   - Дима? - мужской голос, который я узнаю.
   - Ага, - киваю; нервно сглатываю.
   - Буянить будешь?
   - Не, - шмыгаю носом. - Вы меня... Нет, не знаю, - сажусь на верхнюю ступеньку лестницы.
   - Ясно, - отец Лизы выходит, тихо прикрывает дверь и садится рядом со мной; нам едва хватает места на узкой лестнице.
   - Мне просто... нужно... знать...
   Отец Лизы тяжело вздыхает. Качает головой.
   - Нужно?
   - Да.
   - Хочешь с ней поговорить? Сразу предупреждаю - она не дома, ломиться не надо, - улыбается.
   - Вы стали старше.
   - Это называется постареть, Дима.
   - Нет. Просто стали старше.
   - Время такое...
   - Ага.
   - В общем, сейчас такой период, когда она обычно у подруг ночует. Пару дней. Или у каких-то друзей. Нам уже ее не удержать, сам понимаешь.
   - Что с ней?
   - Вообще?
   - Ну, да.
   - Работает. Учиться хотела. Но забросила все. Мы пробовали, так сказать, применить силу. Но она просто уходила из дома. После всего...
   - После чего?
   Качает головой.
   - Пусть она скажет.
   - У подруг? - я чуть не плачу от бессилия.
   - Блин, - отец Лизы оглядывается на дверь в квартиру. - Ладно, вижу, тебе совсем дурно от этого. Моя меня повесит, если узнает, что я проболтался. Она не понимает, что теперь уже ничего не поделать. А мне тебе мстить не за что.
   - Где она?
   Нервно сглатывает, снова оглядывается.
   - Скорее всего, на кладбище. Северный вход.
   Я хочу верить, что ослышался, потому что круговорот этой ночи снова начинает обхватывать меня - на этот раз, за горло.
   - Где? Зачем?
   - Слушай, поищи ее там. А я пойду. Иначе мне хана.
   - Спасибо Вам, - бормочу.
   - Знаешь, странно, что ты приехал именно сейчас, - уже стоя у двери.
   - Сейчас?
   - Да, в этот день. Именно в этот. Очень странно. Будто знал. Хотя, не должен бы.
   Пожимаю плечами.
   - Я приехал еще вчера.
   Он уходит. Выхожу на улицу. Жутко трещит голова. На горизонте виднеется протрезвление. А это еще хуже всего, что было до него. Едва волоча ноги, выхожу на проезжую часть. Копаюсь в карманах. Нахожу еще одну тысячную банкноту и стою, вытянув ее в руке, посреди дороги. Один проезжающий мимо "уазик" меня игнорирует. Следующий за ним "логан" останавливается. Отказаться от предложения он не готов, несмотря на мой откровенно усталый вид.
  
   Понимание того, что я не где-то, а на кладбище, отрезвляет меня, как мне кажется, окончательно. Что может здесь делать такая хорошая девочка, как Лиза? Тем более - ночью. Годовщина смерти подруги? Тети? Бывшего жениха? Почему ночью? Чтобы никто не догадался? Жора об этом знал? Ира знала? Кто-то знал?
   Прохожу вдоль линии могил. Пробую это направление. Слышу шорох откуда-то со стороны другого ряда. Медленно, стараясь не производить шума от веток и листвы под ногами, двигаюсь туда. Почему-то приходит на ум тот факт, что бывшая моего приятеля с Комендантского, лежащего в клинике, уйдя от него, в конечном итоге, оказалась с внебрачным ребенком на руках в однокомнатной квартире со своей мамашей. Почти как моя бывшая. Но на мне другой ценник. Это бодрит, и я стараюсь держать спину прямо.
   "Знаешь, странно, что ты приехал именно сейчас"
   Странно.
   На скамейке около одной из могил сидит девушка. Тревожно поднимает голову, увидев меня. Столбенеет. Потом вздыхает и отворачивается. Я не могу сдвинуться с места, потому что узнаю ее. Я стараюсь не смотреть на могилу, на памятник, на прочие могилы рядом, хотя успеваю заметить, что они какие-то маленькие по сравнению с прочими. Я смотрю на нее. Узнаю и не узнаю одновременно. Она заплакана.
   - Можно?
   Она молча кивает, не глядя на меня. Не знаю, зачем я спрашиваю. Все равно подойти ближе я не могу. Стою метрах в десяти от нее. Взгляд соскальзывает с ее лица на ее тело - худое, в белом плаще не по сезону, в белых грязных туфлях. Потом, наконец, мой взгляд уходит к могиле. Маленькой могиле со скромным маленьким памятником. На нем выбиты православный крест и три слова, которые я не могу разобрать. Очевидно, фамилия, имя и отчество усопшего.
   - Давно ты... тут?
   - Всю жизнь, - тихо отвечает.
   - Я имею в виду... - не могу договорить, комок в горле, беру паузу.
   - В городе - всю жизнь. Здесь недолго. Какими судьбами?
   - Ну, я искал. Искал тебя. И вот...
   - Папа сказал? - усмехается; кажется, она в столь сильной апатии, что никаких эмоций мой приход уже не вызвал; что она перестрадала столько, что ей уже все безразлично.
   - Неважно. Как ты?
   - А сам ты как думаешь?
   - Я ничего не знал.
   - О чем?
   - Обо всем.
   - Ну, бывает.
   Хочу заорать на нее, но это кажется неуместным.
   - Ты с кем-то...
   - Нет. Господи, какое тебе дело?
   - Я хочу знать, что было, - твердость голоса достигается, но ненадолго. - Хочу все знать.
   - Может, напрасно? Уверен, что это тебе нужно? - она смотрит на меня едко, но беззлобно, и я понимаю на практике, что значит "ватные ноги". - Может, тебе спокойнее живется без этого?
   - Я не могу... жить без этого.
   - Чушь, - вздыхает. - Ладно. Знаешь, так много времени ушло...
   - И что?
   - Не перебивай.
   - Прости.
   - Прощаю. За все. Все прошло.
   Киваю. Молчу, чтобы она не сорвалась.
   - Ты уехал. Вот что было. А я осталась. Было? Было, - вздыхает. - И у меня долго никого не было. Никто был не нужен. Я верила. Верила, что ты найдешь в себе мужество хотя бы просто написать или позвонить. Твой выбор. Да и пусть. Но ты не знал, что я забеременела тогда, в последнюю ночь. Мне кажется, именно тогда - не знаю, почему. Дальше надо?
   Say "NO"
   Закрываю глаза.
   Say "Yes"
   Хочу что-то сказать. Сдавило горло.
   NEVER SAY MAYBE
   Киваю.
   Она, кажется, усмехается.
   - А потом я вынашивала. Было больно. Я ведь глушила боль от тебя, от твоего ухода. Спиртным. Я признаю. Я могу признать. Но я быстро узнала. Потом все бросила и ждала. Всего ждала. Хотела тебя разыскать. Но я знала, что, если ты не вернулся, значит, у тебя все хорошо. Родители твои ничего не говорили. Не хотели, не могли - не знаю. И это не суть.
   Облизывает губы. Смотрит на памятник.
   - Ну, и потом... Знаешь, я хотела, чтобы у тебя все было хорошо. Хотела, чтобы тебе ничего не мешало. Я думала, что со всем справлюсь. Не давала никому ничего делать. Отец уезжал в Питер. Говорил, найдет тебя. Не вышло. А я потом ругалась на него. Уходила из дома. А потом уже не могла никому показаться. Знаешь, с таким пузом... - улыбается. - Все странно. А потом роды. Но врожденная патология. Но денег нет. Много других "но". Никто не знал, что у нас. Родители искали деньги, занимали. Но врачи что-то перепутали. Не знаю. Не оценили сроки. Не знаю. И здесь... - она замолкает.
   Я не могу ничего сказать, чтобы наполнить эту тишину. Вдалеке снова несется поезд, но теперь уже это неважно. Плевать. Мало ли.
   - Здесь лежит твой сын. Его не смогли вылечить. То есть, было бы больше денег, и будь мы в большом городе, наверное, смогли бы. А, может, тоже не смогли. Но теперь уже все прошло. Понимаешь?
   Дрожь. Зубы стучат. Прячу руки в карманы. Ледяные пальцы. В животе пусто.
   - Почему ты... не связалась... со мной?
   - Зачем? - пожимает плечами, будто все и так понятно, и нет никакой трагедии. - Ты бы страдал от этого. Я тебя очень сильно любила. Правда. Я знала, что тебе нужно жить так, как ты захотел. Ну, или надеялась на чудо... Теперь... - на ее щеках слезы, хотя она, наверное, не хотела бы, чтобы я их видел. - Теперь - оставь меня. Ты все знаешь. И с этим... - всхлипывает, не в силах сдержаться; глаза залиты слезами. - С этим можно жить. Я... проверяла. Можно...
   Я стою и смотрю на нее. Вперился, как баран. Она могла найти меня и прицепиться. Потребовать алименты. Потребовать вылечить ребенка. Забрать кусок моей жизни. Если бы я взял ее тогда с собой, я был бы меньше мотивирован, потому что была бы чья-то помощь, чья-то поддержка. Так я рассуждал тогда. А теперь? Теперь я ищу, где во всем, что она рассказала, хотя бы часть меня. И ее нет. Меня здесь нет. Я выяснил главное. То, ради чего приехал.
   Я всегда делал шаг, не выжидая. Времени мало. Честно говоря, я иногда ловлю себя на мысли что ведь действительно когда-то помру. Это ужасает, вводит в состояние паники и отпускает тут же. Абсолютно бесполезный страх. Инстинкт, который должен оберегать от опасности. Даже когда опасности нет. Я всегда делал шаг. Старался торопиться.
   Сейчас все отлично, думаешь ты. Времени навалом. Все подвластно. Делаешь шаг, зная, что есть, куда ступить. Не оступаешься. Доволен. Но сейчас уже что-то не так. Кого-то нет. Чего-то не стало. Сейчас, шаг спустя, ты осознаешь, что поменялось все, что поменялся ты сам, но был так доволен собой, что не заметил этого. Стоишь - растерянный, безвольный. А толку-то от понимания этого? Ты либо пойдешь дальше, либо... Либо как Толик. Или как еще кто-то, кто не-я. Мало ли.
   Пойдешь дальше...
   Но ты видел нищету, нужду, видел дно, и только поэтому ты понимаешь, что сейчас у тебя дорогой костюм, хорошая машина, достойная квартира, стабильная работа. Видишь достоинства. И ты добился. Ты герой. Но именно сейчас ты стоишь, как обосравшийся теленок, и не можешь сказать ни слова. Что-то ты упустил, верно? Не додумал, не внес в ежедневник какой-то момент.
   - У тебя есть ко мне... - я говорю, не контролируя язык; слова вырываются неожиданно, и я продолжаю, хотя хотел бы сказать что-то сочувственное, - ...какие-то претензии?
   - Ты уехал, ничего не сказав, - она могла бы орать, но шепчет сквозь слезы.
   - Я сказал.
   - Ты ничего не сказал.
   - Я предупреждал.
   - Не меня.
   - Не знаю.
   - Точно. Точно.
   - Намекал?
   - Меня спрашиваешь? - устало проводит по лицу рукой, растирает влагу по щекам. - Нет, никаких претензий. Мне ничего не нужно. О чем ты?
   - Понятия не имею.
   - Будь счастлив, Дима. Все прошло. И все хорошо. Будь счастлив. Ты можешь.
   Я хотел бы сказать что-то доброе, нежное, хоть как-то посочувствовать. Но я не чувствую к ней никакой нежности. Во мне нет сочувствия. Я потерян среди фактов, имеющих ко мне отношение. Мне нужно все это выбросить. Инстинкт самосохранения. Мне нужно сохранить себя. Ей уже ничего не поможет. Она на полгода моложе меня. Она выглядит на все сорок. Ее жизнь разрушена. Это не мог сделать я. Почему? Потому что не мог. Не знаю. Ничего не знаю.
   Поезд проезжает мимо.
   Теперь здесь не осталось ничего.
   Мне пора.
  
   Подхожу к машине. Мне нужно уехать как можно быстрее. Денег я оставил, матери напишу позже. Все сделаю потом. Все сделаю. Я всегда все делаю так, как следует. Пора принимать верное решение.
   Что за чушь я несу? Просто мне жутко страшно от того, что от меня уже ничего не зависит.
   Сзади, на крышке багажника довольно основательными, глубокими крупными блестящими царапинами выведено слово "М У Д А К"
   В Питере это вызвало бы припадок, я начал бы искать виновных, орать, искать записи с каких-нибудь камер наблюдения или проверять задний видеорегистратор. Здесь и сейчас это вызывает лишь легкую усмешку. У меня еще есть полбака, и я завожусь и ухожу с парковочного места с легким визгом колес.
   По дороге к выезду из города я вижу школу, в которой учился, и резко бью по тормозам. Подаю назад и проезжаю на школьный двор. По периметру разбросаны горы окурков, упаковки от дешевых презервативов, кое-где мелкие шприцы и упаковки от них. На газоне выжженный пятак земли - очевидно, от какого-то пиротехнического изделия. А рядом, на скамейке игровой площадки, на которой когда-то проходили мои уроки физкультуры, сидят четверо молодых людей неопределенного пола, пьют пиво из больших бутылей - кажется, это "голд", а, может, "белый медведь" или "багбир", - и приглушенно болтают. Посреди ночи. Когда они меня замечают, мне кажется, они начинают смеяться, и я выкручиваю руль быстрыми рывками, разворачиваюсь и ухожу с территории школы на повышенных оборотах.
   Больше точно ничего нет. И не будет.
   Теперь мне это ясно, как нельзя лучше.
  
   По дороге, уже на трассе, я вижу, что мне пришла смска. Полностью снимая внимание с дороги, несмотря на непристегнутый ремень и скорость не меньше ста тридцати, оставляю одну руку на рулевом колесе, а другой беру мобильник и читаю сообщение.
   "Встреть меня. Я немного раньше. В среду на работу. Перезвони, все расскажу"
   Конечно же, Лена. Ночью. Поцапалась со своей матерью. Но кое-чего она не знает. Ей не следует знать.
  
   Утро. На въезде в город небольшое скопление народа. Только начавшее расти. Проезжая мимо начала затора, я объезжаю серебристый "кайен", стоящий на "аварийке", и вижу, что в метрах в двадцати перед ним лежит женщина - с большим напряженным животом, явно беременная, с окровавленным виском и неестественно выгнутой шеей. Рядом стоит и плачет с мобильником в руках другая женщина в шубке - очевидно, водительница "кайена". У края проезжей части - еще пара машин на "аварийке". Свидетели? Скорой еще нет. И вряд ли она понадобится. Уехав с пешеходного перехода, на котором сбили женщину, я как следует добавляю оборотов.
  
   По дороге на Предпортовый, уже минутах в пяти от дома, я вижу рекламный плакат, который заставляет меня выпасть из реальности. Что-то в этой фразе, которая выведена крупными буквами, проникает в глубину моего сознания и заставляет словно бы очнуться от долгого мучительного кошмара.
   Огромные черные буквы.
   "ЗИМА БЛИЗКО"
  
   В Питере минус семь, и за окном медленно падает редкий снег. За массивным декорированным окном ресторана. Жора курит, пьет свой кофе и рассказывает. Я задаю редкие, как снег, вопросы. Я не видел Жору несколько месяцев. Кручу на столе мобильник. То откидываюсь на диване, то снова упираюсь локтями в стол. Часть слов Жоры проходит мимо меня. В какой-то момент я западаю на каждую из тысяч и миллионов снежинок за окном, и мобильник остается у меня в руках, и я сижу, как окаменевший, и Жора замолкает и отпивает кофе и молчит дальше.
   Больше года назад Жора приехал сюда. Быстро собрался и приехал в Питер. Немногим позже дня, когда я сам вернулся на Предпортовый, умылся, выкинул всю одежду, что была на мне, в мусорное ведро, принял три "кетанова" и лег спать, чтобы прийти в себя от дороги длиной в ночь с перегаром и жуткими болями в желудке и голове. Он устроился, для начала, в какой-то захудалый автосервис, потом в "АвтоСтолицу", потом разочаровался в заработках там и перешел в частную мелкую фирму, где начал зарабатывать более основательно. Впрочем, мне кажется, что сейчас он торгует определенными веществами. Легкими, наверняка, не "крокодилом" и не "коксом", но торгует. Слишком у него качественно идут дела для автослесаря, только зажившего в большом городе. Но я никогда с ним не говорю на эту тему. И он не говорит. Мне плевать, чем он занимается. Деньги, которыми я поддержал его в свое время, он вернул и даже предлагал проценты. Регулярно звонит мне, интересуется делами. Иногда я тоже интересуюсь своими делами. Но стараюсь делать это реже, поскольку всякий раз поражаюсь тому, как ровно все у меня идет. Лучше на это даже не смотреть. Наверное, есть риск сглазить.
   Жора рассказывает мне, что в городе все пустеет. Рассказывает, что Леночку с завода, торговавшую телом, сбило машиной насмерть. Что учительница, встречавшаяся с одним из тех братьев, благополучно была забита им насмерть, когда он застукал ее с двумя торчащими из нее членами, ни один из которых не принадлежал ему. Что мои родители просили звонить почаще - мол, чтобы Жора там меня мотивировал на это. Усмехаюсь. Говорю, что позвоню. Жора говорит, что мой отец выглядит как-то свежее прежнего. Не ясно, почему. Что мать тоже выглядела довольной, когда Жора к ним заезжал. Что у них отличный ремонт.
   По всему городу давно пошла шиза на сбережении электричества. Она не ясна мне, но все эти рекламные плакаты с призывами вытаскивать "зарядник" для телефона из розетки перед уходом меня раздражают. Закуриваю новую сигарету. Снег укрывает грязь дорог, но движение слишком интенсивное, чтобы дать ему хоть какой-то шанс достичь успеха.
   Мобильник вибрирует, звучит сигнал о новом смс, но я просто откладываю его на стол. Издалека вижу, кто написал. Коротко улыбаюсь.
   - Так что, все почти по-старому, - Жора вздыхает.
   - Как у парней-то дела?
   - Ну, встретил всех, кроме Пашки и Гриши здорового.
   - И что с ними?
   - Пашка уехал на заработки.
   - Ясно.
   Жора понимает, что надо продолжить. Облизывает губы. Откладывает свою сигарету. Потом нервно тушит о край пепельницы.
   - Гришу зарезали в пьяной драке. Его осталась с пузом. C'est la vie.
   - Ага. Никак иначе.
   - Бывает, да?
   - Намекаешь?
   Жора отрицательно качает головой, закуривает снова и расслабленно откидывается на диванчике, закидывая ногу на ногу и едва не переворачивая этим стол.
   - А что... - немного теряюсь с формулировкой. - Что с... Ну, сам понимаешь, с кем...
   - Блин, - вздыхает, но без эмоций. - Вышла замуж. За алкаша-слесаря из соседнего города. Уехала.
   Киваю. Смотрю в окно, стараясь не переводить взгляд на Жору. Он говорит ровно, без запинок, без особых чувств. Я делаю вид небрежного слушателя.
   - Вышла, забеременела от него. Почти потеряла связь с родителями. А потом... - Жора глубоко затягивается, и я терпеливо жду продолжения, - ...этот хрен по "белочке" забил ее насмерть. Вместе с ребенком в утробе. Соседи вызвали скорую, но врачи были бессильны. Врачи областной больницы.
   - М-м, - киваю и выдыхаю невесомый дым.
   Врачи областной больницы вряд ли и пытались что-то сделать.
   - Ну, по крайней мере, у нее была семья, - говорит Жора.
   Не хочу об этом больше думать. Читаю смс. "Привет. Я скучаю. Давай начнем все снова. Позвони мне"
   Снова Лена. Уже шестая такая смска за последний месяц. Я делаю вывод, что после года гуляний, которым предшествовало расставание по моей инициативе с воплями в мой адрес и обещаниями испортить мне жизнь, Лена вернулась в материнский дом. Мамаша, видимо, просекла, что столь же удачного жениха ее разлюбимой дочурке не найти, и начала капать на мозги. Так и получилось.
   Жора курит и смотрит на чашку с кофе.
   - Как думаешь?
   Он спросил меня о чем-то, и это был повторный вопрос, но я сильно отвлекся на мысли о Лене. Словно бы с ней еще что-то могло быть. И мне нужно ответить. Всем. Ей, Жоре, своей нынешней девушке. И я определенно отвечу. В свое время.
   Только пока не знаю, что.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   САМОИДЕНТИФИКАЦИЯ

Now in my remains

Our promises that never came

  -- Linkin Park, "In My Remains"
  --
  -- В ушах на секунду замирает звон. Страх. Замирает время. Кто-то смеется. Что-то ударяет. Снова. Кто-то бормочет.
  -- "Вещь... Вещь... Нормально..."
  -- Я открываю глаза, мир ударяет в голову, как дерьмовое вино.
  -- "У тебя это... Ну, голова... Ну... Типа квадратная..."
  -- Вик ржет, как конь. Безумный ублюдок. Мне хотелось бы, чтобы мне самому было лучше, чем ему, но увы. Снова закрываю глаза. В ушах звон.
  -- - Кто это купил? - бормочу.
  -- - Середович, кто еще, - смеется кто-то, почти знакомый.
  -- - Красавец, - улыбается Вик. - Ну, реально квадратная.
  -- - Ты это с кем вообще? - действительно не очень понимаю.
  -- - Забей, - Вик закуривает.
  -- - Больной, - сзади тонкий писклявый голос девушки Вика - Маши; она не принимает вещества принципиально - только бухло. - Когда-нибудь тебя перекроет.
  -- - Неверный посыл, - смеется Вик. - Так сказать, wrong message. Настанет день, когда меня не перекроет, и тогда - молись, милая моя.
  -- - Дурак, - Маша уходит.
  -- - Поддерживаю, - смеется снова кто-то, почти знакомый.
  -- - Ush perro, - выдает Вик.
  -- - Мы едем куда-то дальше? - нервничаю; мне как-то не по себе.
  -- - А надо? - кто-то знакомый поворачивает ко мне голову; это Мик, он же Мишка.
  -- - По мне, так еще как надо, - киваю. - Мне нужно...
  -- - Трахнуть кого-нибудь? - находится Вик.
  -- - ...развеяться, - игнорирую его. - Покурить кислорода там.
  -- - Решим. Дай трудовым людям отдохнуть, - махает рукой Мик.
  -- Мик никогда нигде не работал. И вряд ли будет. Не в его стиле. Я, впрочем, тоже пока еще не заработал сам ни копейки. Учусь. Не припоминаю только, чему. Чему-то хорошему, наверное. Отец не мог меня устроить на неподходящее место в универе. Он наверняка консультировался с психологами или типа того. Или тыкнул пальцем в монитор и решил - запихну-ка я своего оболтуса сюда. У меня отличный отец. Он стоит около двадцати миллиардов только стоячих рублей. Сколько текучих - одному богу известно.
  -- Мобильник на столе вибрирует. Не хочу читать. Не умею читать. Меня не унесло в кайф, но некоторые функции психики не в порядке. Не кайфовая синтетика. И я бы с гораздо большим удовольствием пропустил пару дорожек белоснежной пыльцы.
  -- - Может, по коксу перед дорожкой? - словно читает мои мысли Алессио, наш темнокожий брат и друг, который обычно молчалив, как рыба, но богат, как черт.
  -- - А кто сказал, что будет дорожка? - возмущенно, Вик.
  -- - Дорожка в любом случае будет, - усмехаюсь.
  -- - Каламбурист хренов, - Вик смущен, он под кайфом; он дезориентирован, и улыбка уже не та.
  -- - Передай телефончик, служивый, - Алессио вежливо просит у Мика, который пялится на гигантские силиконовые сиськи отплясывающей невдалеке от vip-зоны брюнетки; сиськи трясутся. - Устроим.
  -- - Только ради кокса, - фыркает Мик и, не отводя взгляда от сисек, швыряет мобильник Алессио.
  -- У последнего до хренища денег, но отсутствует вкус. Ну как можно было догадаться переделать на заказ "айфон" из желтого золота и инкрустировать четырьмя бриллиантами по четыре карата? Это просто таксофонная будка времен Второй Мировой в кармане. Я лично остановился на платиновом напылении на крышке, потому что с моим мобильником все равно что-то да случится. И довольно скоро. Им всем так везет. Говорят, можно не париться и просто взять Vertu или типа того, но для щеголей типа Алессио это не вариант. Зато у него отличная служба доставки веществ.
  -- - Десять минут, - кивает и швыряет свой золотой мобильник на свободное кресло.
  -- - На хрена вам оно, господа? - Вик смущен еще сильнее; его, видимо, отпускает. - Это вот уже и так... - тыкает в меня.
  -- - Я бы не советовал, - скалюсь, и это останавливает его очередную глубокомысленную сентенцию.
  -- - Господи, как я хочу утонуть между них, - Мик; очевидно, о сиськах.
  -- - Так купи, - жмет плечами Алессио. - Эта по триста в час, вроде.
  -- - Знаешь ее?
  -- - Ага. Не, вру - по шестьсот в час, работает во всех направлениях, кроме жестких извращений.
  -- - Блядь, - Мик разочарован. - А я-то решил, что это нормальная телка.
  -- - А как же Наташа? - тянет Вик с усмешкой; оклемался.
  -- Мик только расстроено качает головой и молчит.
  -- - Где там твой блядский курьер? - ворчу. - Третий год уже жду.
  -- Алессио улыбается.
  -- Снова вибрация.
  -- Не умею читать.
  --
  -- Москва, как на ладони. Мы решили не понтоваться. Сняли на скорую руку обычный лимузин. Я пытаюсь рассмотреть толпу у входа в очередной клуб. Слишком пестро. Слишком незнакомо. Сушит ноздри.
  -- - Хлебнешь? - Вик протягивает початую бутылку "перье".
  -- - Пожалуй, лучше "Кристалл", - открываю дверь сам, едва не убивая паренька в смокинге, который хотел это сделать.
  -- - Опять, - бурчит Мик и достает из глубин кармана помятую мелочь - вроде пятихатку. - Вечно я сажусь с края.
  -- - Откуда у тебя мелочь? - интересуюсь.
  -- Молчит. Проходим через толпу. Мик вроде как случайно хватает какую-то телку за ягодицы, и та взвизгивает. Оборачиваюсь. Маша с осуждением смотрит на Мика и крепче сжимает предплечье своего кавалера.
  -- Мик смотрит на нее, ухмыляется и жмет плечами
  -- - В курсе, что иногда ведешь себя, как мудак? - интересуюсь к него, уже в клубе.
  -- - Со всеми бывает. Хочешь сочную цыпочку?
  -- Вздыхаю. Иду к бару. Знакомый бармен.
  -- У стойки - еще пара знакомых промоутеров. Бессмысленный обмен фразами. Мик выныривает из ниоткуда. Дергаюсь.
  -- - О, шуганулся! - смеется; видимо, накрыло еще чем-то. - Стул сухой? Покажи-ка!
  -- - Не. Разольется еще, - ухмыляюсь, вздыхаю.
  -- - Ты какой-то мутный. Сам хотел продолжить night out, - садится рядом на стул, жестом подзывает бармена.
  -- - Ага. Настрой не тот. Думал, развеюсь.
  -- - Так развевайся, мужик. Тем паче, что скоро... - замирает, цепляет взглядом кого-то в открытых ложах.
  -- Играет что-то из прогрессив-хаус, гулкое и монотонное.
  -- - Скоро?
  -- - Ну, у тебя это... - облизывается. - Предденьрождествен-ское уныние?
  -- Жму плечами.
  -- - С Вашего позволения. Мне кажется, я влюбился в ее левую грудь, - театрально вздыхает, уходит; оставляет бармена в недоумении.
  -- - Занятный парень, - бармен, потирая пальцем пирсинг в нижней губе.
  -- - Познакомить?
  -- - Да не, я пока что при своем. Хватает.
  -- - Тот же?
  -- - Ага. Митя "Скай". Наполнить?
  -- Киваю. Когда-то я считал Митю "Ская" натуралом и большим любителем групповухи с десятком девок, из которых он полторы удовлетворял, а остальных тупо бил и засыпал им ноздри порошком. Все меняется.
  -- Вик и его пассия где-то на танцполе. Я подумываю отправиться в закрытую ложу, но не решаюсь. Боюсь одиночества и глухой шумоизоляции.
  -- "Ты достал. Как тупой баран"
  -- От стенок черепа отскакивают слова. Короткие, резкие. Даже те, что я не слышал, а читал.
  -- "Давай поговорим"
  -- Мика несет, и он активно клеит телку в ложе. Довольно приличную, с маленькой грудью, но широкими бедрами. Не второй сорт - это точно. А вот ее подружки - московский колхоз. Вывела кабинетных крысок в свет. Точно. Встреча одногруппниц? Девичник?
  -- - Плесни "эвианчика" со льдом, - прошу бармена; кивает, лезет за водой.
  -- Допиваю из стакана. Жду воду, чтобы промыть горло. Сушит ноздри.
  -- "О чем? Ты как ребенок! Успокойся уже"
  -- - Ты какой-то тяжелый, - Алессио швыряет на стойку золотую кредитку - запасную, для мелких расходов - и садится рядом со мной.
  -- - Пред... Короче, настроения нет.
  -- - Твоя? - машет бармену. - Проблемы?
  -- - Да, не то, чтобы.
  -- - Не парься, - делает заказ, продолжает. - Все проходит. Пройдет и это.
  -- Залпом выпиваю маленький стакан ледяной воды. Безвкусная.
  -- - Послезавтра, говорят, "драг" у Стасона, - Алессио закуривает свою новомодную травяную сигарету, от которой воняет, как из мусорного ведра.
  -- - Интересно?
  -- - Думаю, да.
  -- - Значит, поедем. Тебе доверяю.
  -- Смеется.
  -- - Какие мы разборчивые, - затягивается, выпивает принесенный виски со льдом - полстакана залпом.
  -- - Какой сегодня день?
  -- Жестом просит подождать. Мик уже сидит на кресле той девки, а она у него на коленях. Когда у твоего папы сталелитейные заводы и кусок сырьевого сектора в кармане, знакомства проходят быстро.
  -- - Шумно здесь, - Алессио повышает голос, потому что громко играет высокочастотный инструмент, который забивает речь. - Пойдем, посидим.
  -- - Можно, - не двигаюсь с места; отпиваю "мартини" из наполненного по жесту стакана.
  -- - Я имею в виду, прогонимся еще немного, а дальше как пойдет, ага?
  -- - Разумеется, - отставляю стакан, и кредитка Алессио подлетает к подошедшему по жесту бармену.
  -- Никак не реагирую. Уходим.
  --
  -- В лаундже глухой перестук ударных практически не слышен. Играет что-то спокойное и ритмичное из светлого "эмбиент". Алессио медленно, основательно строит дорожки на стеклянном столе. Меня захлестывает меланхолия.
  -- - Мне кажется, тебе надо отвлечься, - Алессио, не отрываясь от важного дела. - Ты слишком много берешь в голову.
  -- - Может.
  -- - У меня брат попал на два "мульта" на днях. Тоже слишком много парился, помог кое-кому, - вздыхает, откладывает в сторону кредитную карту. - Теперь расплачивается. Люди редко отвечают на заботу взаимностью.
  -- - Так принято.
  -- - Ну, да, - снова вздыхает. - Прошу.
  -- Отвлечься.
  -- Меня схватывает не сразу. В районе второй дорожки я ощущаю приход от первой. Тем не менее, эффект есть. Меня бодрит и расслабляет одновременно. Я понимаю правоту Алессио, и он мне кажется сознательным и мудрым, как никогда. Да даже если бы и не порошок - неужто, он не прав?
  -- Отвлечься.
  -- Выйдя в зал, я не могу найти никого из знакомых и просто обхожу все открытые ложи. Здороваюсь с Васей. Фотограф одного модного журнала и промоутер по совместительству, мой старый знакомый. Спрашиваю, как дела. Он говорит, что я какой-то никакой. Смеемся.
  -- Захожу в туалет, чтобы освежиться. Немного ледяной воды по щекам. Жизнь хороша. Из довольно прочно закрытой кабинки справа раздаются мычание, приглушенный стон и частое дыхание. Потом "Да, детка". Голос Мика. Его определенно понесло на дешевый экстрим.
  -- Когда я возвращаюсь в зал, я обнаруживаю, что телка, которую клеил Мик, сидит и пьет в компании двух подруг. Третьей - самой сисястой и длинноногой, - нет. Тест-драйв?
  -- На экране "Уезжаю послезавтра. Позвони"
  -- Выключаю мобильник.
  -- Наконец, вижу знакомое лицо. Марина Зайцева. Фотограф и корреспондент крупного и скандального журнала. Занятная девочка. У нас никогда ничего не было, но мы частенько пересекались. И я хочу ее. Сейчас точно. В былые времена было сомнительно. Но сейчас все иначе. Потому что все не так. Потому что кто-то заигрался в эгоизм. Мне нужен выход. Может, это и есть выход?
  -- Отвлечься.
  -- - Привет, акула объектива.
  -- - О, - кладет руки в карманы короткого черного платья - мне кажется, Gucci с каким-то левым болеро, - и отклоняет мою попытку поцеловать в щечку по-дружески. - Что такая персона забыла в этом отхожем месте?
  -- - Как пылко.
  -- - Как всегда, милый.
  -- - Дела в гору?
  -- - Ровно, - или заигрывает, или издевается. - Как сам?
  -- - Не особо. Сейчас как-то неловко.
  -- - Прости, я не в духе. Туплю здесь помаленьку. Хотела встретить кого-нибудь из депутатских детишек, так сказать, наладить связи, да не обломилось.
  -- - Перепутала клуб?
  -- - Типа того.
  -- - Ну, меня встретила. Я не сгожусь для налаживания связей?
  -- - Ты уже налажен, мальчик, - улыбается; едкая, как щелочь.
  -- - Напрасно ты так, - пожимаю плечами, хочу отпить из стакана, но у меня в руках его нет, и от этого неловко продолжать; засовываю руки в карманы. - Мне кажется, между нами еще много... ммм... неналаженного.
  -- - Увольте, - смеется. - Ты слишком хорош для меня.
  -- - Господи, ты меня убиваешь такими заявами.
  -- - Да и вообще - ты у нас встречаешься с этой, - крутит пальцем в воздухе, - которая тоже чья-то там дочь.
  -- Делает вид, что не знает, с кем я. Но она прекрасно знает Катю. И знает, что она дочь директора крупной компании-дистрибьютора всякого промышленного хлама.
  -- - Если разобраться, - вскидываю брови, - мы все чьи-то сыновья и дочери.
  -- - Звучит религиозно.
  -- - Правда? Недоброкачественно?
  -- - Ну, просто вера и ты - понятия несовместимые.
  -- - У-у, - понимающе киваю; монотонный ритм чего-то из минимал-техно пульсирует в голове.
  -- - Наихудшее сочетание в мире после дейтерия с тритием.
  -- - Хочешь сказать, мне нельзя верить?
  -- - Честно говоря, есть такое подозрение.
  -- Что на это ответить? Она знает, что может быть прямолинейна. А я знаю, что ее не склеить. Наверное, она сейчас в стадии отношений с девочками. Стадии меняются каждые полгода, потому что она переменчивая "би". Но "би" и клубная девочка "на съем" - не одно и то же.
  -- На экране над диджейским пультом странная визуализация из лиц трех младенцев с закрытыми глазами.
  -- - Знаешь, - вздыхаю; чувствую апатию; инициатива завлечь ее кажется уже призрачной и бесполезной. - Мне тут на днях сказали, что я тупой баран. Типа того.
  -- - Может, стоит задуматься?
  --
  -- Жалюзи подняты. Свет заполнил окно, но это ненадолго. Не сезон.
  -- Она стоит лицом к окну. Ловит солнце. Абсолютно голая. Стройная. Идеальных форм, мне кажется. Узкие бедра. Небольшая грудь. Она поворачивается, игриво смотрит на меня. Снова к окну.
  -- Я люблю ее. Люблю такой, какая она есть. Это редкость нынче, думаю. Но ей не может быть нужно от меня больше, чем простое я и мое человеческое отношение. Считаю, что социальное неравенство в паре - полная хрень. Кто-то кого-то будет использовать, так или иначе. Нужно стоять на одной планке. И тогда можно спокойно любить.
  -- Она мне нужна.
  -- Я обнимаю ее, случайно утыкаясь стоячим членом в ягодицы. Хихикает.
  -- - Кто тут у нас проснулся?
  -- - Все, - целую ее шею.
  -- - Мне надо собираться.
  -- Обухом. Сразу. Еще рано. Отхожу назад.
  -- - Но я хотел... ммм... обсудить. Вроде как.
  -- - Господи, - поворачивается ко мне лицом, закатывает глаза. - Я же сказала, я решила. Почему ты вчера ничего не говорил?
  -- - Ну... - я думал, она не станет рубить с плеча; напрасно; не знаю, что еще добавить.
  -- - Ты можешь просто успокоиться?
  -- Неплохо бы физически успокоить ее. Но это неправильно. Это не мое.
  -- - Наверное, - хочу махнуть рукой, крикнуть что-нибудь оскорбительное; стою.
  -- - Я не понимаю тебя. Вчера ты весь день молчал. Позвонил только вечером. Я решила, что все в порядке. Ты любил меня... - вздыхает, - ...как зверь. Очень жестко. Ты меня просто оттрахал на неделю вперед. Нет?
  -- - Чушь, - кидаю и возвращаюсь на кровать; беру мобильник, спонтанно лезу в интернет. - Я не хочу, чтоб ты уезжала.
  -- - Дежавю, - подходит к стеклянной стойке с зеркалом, рассматривает лицо; потом подходит к высокому зеркалу, встроенному в стену. - В какие-то последние дни...
  -- - Ты не хочешь понимать, - констатирую.
  -- - Я хочу! - повышает голос; раздражает тоном. - Я не могу! Ты ревнуешь? Боишься? Я не понимаю.
  -- - Я просто не хочу.
  -- - Я, я, я! - хочет обвинить меня в эгоизме; передумывает. - А я хочу поставить имплантаты в следующем месяце. До третьего или четвертого размера. Как тебе идея?
  -- Молчу. Откладываю мобильник.
  -- - Все, хватит дуться, - отодвигает часть стены, вытягивает из встроенного шкафа свежее полотенце. - Идем в душ?
  -- - Послушай, - встаю, медленно иду к ней. - Давай просто отложим это. Сделай это для меня.
  -- - Нет.
  -- - Катя...
  -- - Нет. Думаешь, все так просто? У меня нет гражданства США. Я ходила на собеседование, мучилась, парилась с анкетами, а теперь забить на все? Да и какое дело? Ты и не заметишь. Ты постоянно в клубах, на тусовках, на коксе...
  -- Вселенная начинает сжиматься вокруг меня. Большой Взрыв наоборот.
  -- - В чем дело?
  -- - Это не претензии, милый, - подходит, коротко целует в щеку. - Но я всего на неделю. Мне необходимо повидать сестру. Знакомых.
  -- - Пусть они приедут, - бурчу. - Я плачу за все.
  -- - Да не надо им сюда ехать! - отступает на метр назад. - Милый, уймись уже. Ты ревнуешь к месту? К стране? К самолету? Что?
  -- - Ничего, - качаю головой.
  -- Вселенная скручивается и сживается вокруг горла. Огромный светящийся резиновый эспандер.
  -- - Закончили на этом?
  -- Вздыхаю.
  -- - Наверное.
  -- - Отлично, - нервно выходит, качая бедрами и сжимая полотенце в руке.
   Вселенная сжимается в точку нуля, и наступает пустота. Внутри. Будь, как будет. Может, ничего и не случится.
   Все просто пройдет.
   Пройдет.
  
   День проходит бесцельно. Она уехала домой. Лежу на кровати и тыкаю в "айпад". Болтаю со знакомыми через "вконтакте" и "фейсбук". Зачем-то листаю страницу "википедии" про рак мозга.
   "Ты дома еще?" - Вик.
   "Ну, да. Один"
   "Херово. На Нахимовском мента нашли мертвого, прикинь? Мне Машка скинула"
   "Можешь не скидывать"
   "Из ВОХРа мужик" - игнорирует мое отсутствие интереса.
   "Едешь сегодня к Стасу?"
   "Ежова трахается с Зайцевой - чикой, с которой ты позавчера болтал, прикинь?"
   Пауза. Протираю глаза. Отвечаю что-то невнятное и вроде как забавное знакомой одногруппнице.
   "На драг что ли?" - наконец, видит мое сообщение Вик.
   "Типа того"
   "Да а как же. Созвонимся. Ладно, я обещал еще к матери заехать. Давай"
   Вик - по сути, домашний мальчик. С домашней девочкой. Наркоманом и деградантом он становится только в нашей компании. Сейчас он на годовой "академке", и поэтому живет в Москве. Вообще, ему предстоит еще последний курс в LMU в Мюнхене. Начитанный полиглот, тусовщик и наркоман. Маменькин сынок по совместительству.
   "Здорово. Тебя сегодня отпускают погулять, засранец?" - Димка, приближенный нашего круга, сын депутата Думы.
   "Не знаю. Но когда вылезал из постели твоей мамаши, она просила взять тебя с собой погулять" - пошло, но забавно.
   "Сучка, - смайлик.- Как там дела с твоей? Мне птички нашептали, у вас какие-то терки"
   "Пожарь своих птичек. Она уезжает"
   "Бля, мужик, соболезную"
   "Да ладно"
   "Ну, ты это, не унывай"
   К сообщению прикреплена аудиозапись "Уматурман - Гороскоп", видимо, из-за наличия в тексте призыва "не ссы"
   Усмехаюсь и отвечаю песней "Ленинград - Хуйня"
   Смайлики в ответ. Душевный и глубоко осмысленный диалог.
   Димка учится, как и я, в МГУ.
  
   Контрастный душ. Ледяной ливень почти не вызывает эмоций. Холодно внутри.
   Голый, лежу в кресле, досыхаю. Телефон Кати выключен. Вряд ли она в метро. Не рвусь выяснять. Перед уходом она выдала что-то едкое. Я не слушал. Так было лучше. Я остался там же. Это не круто. Но лучше, чем сорваться.
   Прикидываю, чем подкрепиться. Мысли о ресторане и, тем более, готовке вызывают тошноту. Заказываю пиццу. Откладываю мобильник. Встаю из кресла. Тряся спонтанной эрекцией, подхожу к окну.
   Москва в движении. Если бы я точно знал, какой сегодня день, мог бы сказать, сколько баллов дают "Яндекс.Пробки". Но я буду знать даты только завтра. Сегодня не интересно. Гуляю по квартире. Представляю, что остались только стены. Подбираю бутылку от какого-то французского вина, которую почему-то забыла уборщица. Горничная, то есть, мать ее. Старая овца. Может, она решила, что я собираю пузыри от "Лейрд" или "Кристалл". Или отложила для себя.
   Иногда здесь пустынно. Замечаю, проходя в гостиную. В сущности, у себя дома я обычно один. Иногда с тусовкой, девочками облегченного поведения. Но в последний год и в этой квартире - все чаще со своей девочкой. В общем, когда отец брал мне эту хату на 186 "квадратов" на Смоленском бульваре, он понимал, что делает подарок на вырост. Иначе не стал бы вкладывать в конуру для моих тусовок, сна и секса 87 миллионов. Это был подарок на мой прошлогодний День рождения. В любом случае, к этой квартире я привык быстрее, чем к двухкомнатной халупе за 13 миллионов, которую купил по своей инициативе, когда отпросился жить отдельно. Там было как-то серо, жутко. Надеюсь, здесь также не станет. Закрываю жалюзи на окне высотой почти в стену.
   Звонит консьерж. Прошло достаточно времени, чтобы привезли пиццу. Немного смущаюсь тому, как пропустил сквозь сознание все эти пустые минуты.
  
   Алессио напряженно крутит мобильник в ладони. Мик стоит, засунув руки в карманы. Его девушка Наташа - рыжая длинноногая фотомодель, - болтает с кем-то из знакомых девчонок. Вик явно уже накурился и радостно улыбается мне, крепко обнимая за талию левой рукой свою Машу. Маша фыркает и отводит нос от его лица. Прет анашой. Домашний мальчик.
   - Вот ты какой, северный олень! - Димкин голос; руки у меня на голове в форме ветвистых рогов.
   - Твою... - резко оборачиваюсь, вздыхаю; что с него возьмешь?
   - Давно не виделись, цыпочка, - лезет обниматься; не сопротивляюсь. - Ты как?
   - Нормально.
   - Да ни хрена себе. Мужик. Я бы уже обдолбался с таким раскладом.
   - Не сомневаюсь.
   - Козел, - отворачивается, высматривает кого-то в припертой несколькими машинами толпе сзади. - Эй, Джесси, чеши-ка сюда.
   - Из Америки телку притащил? - смеется Вик.
   - Как же, - усмехаюсь.
   Джесси - блондинка с загаром, граничащим с обугленностью, - подходит к Димке и хлопает его по заднице.
   - Вызывали?
   - Да, знакомься, - Димка тычет в меня пальцем. - Это Самый Настоящий Мужик.
   Джесси смеется.
   - Очень приятно, Женя, - протягивает ладошку с длинными, как рыцарский меч, ногтями.
   - Весь кураж сбила, - фыркает Димка. - Ладно, дальше знакомить не буду, ты на него западаешь.
   Теперь уже меня пробирает на смех.
   Димка пятерней вгрызается в обтянутую лосинами ягодицу Джесси, урчит. Отправляет ее погулять.
   - Прохладно, - бормочу, принимая предложенную Димкой сигариллу.
   - Херня, - махает рукой подслушивающий Вик; Маша куда-то испарилась. - После первого старта тут будет жарко.
   Мик шумно сплевывает на асфальт.
   - Ты прав, - мне. - Прохладно.
   - Кто-то недовольный? - Стасон - высокий темноволосый парень неопределенного возраста, - подходит и жмет руки всем, кто стоит в нашем скромном кругу.
   - Лучше не гнать, - Димка смеется и медленно, глубоко затягивается.
   - Сегодня обещали осадки в виде ментов, - жмет плечами Мик.
   - Ссыкун, - безапелляционно выдает Стасон. - Каждый раз с тобой так.
   - Я боюсь скоростных трасс, - усмехается Мик и немного нервно оглядывается на проезжающие мимо по двум левым полосам машины.
   Две полосы заняты как гоночные. Впереди дежурит контролер. В начале трассы - все наблюдающие. Чтобы никто умный не решился перестроиться правее, Стасон, силами своих парней-строителей, выставляет небольшие узкие бетонные блоки. Раньше ставили еще ряд машин на "аварийке", но со временем ГИБДД стало вежливо просить, чтобы оставляли больше полос для движения.
   В двух "опелях комбо" развернули бар. Музыка становится громче. После жесткого синтезатора громыхает искривленный вокодером вокал. По-моему, это ремикс на "I Sold My Bed, But Not My Stereo" Capital Cities, но я не уверен.
   Ночь накрыла город, но пульс движения далек от нитевидного. Рев моторов и усиленных выхлопных труб. Визг девочек на поддержке. Дым от сигарет и косяков. Редкие хлопки в ладоши.
   - Хипстота, - выдает Вик, кивая в сторону парня в очках, текстильной куртке и жилете под ней.
   - Два раза, - Стасон смеется.
   - Да у него ж "мини", - Вик, возмущенно. - Долбанный "мини купер"!
   - У этого "мини" движок от "скайлайна" или типа того, - Стасон закуривает. - В общем, он сам не рассказывает всего. Но от "мини" там, по ходу, кузов да салон.
   Вик фыркает, целует Машу и куда-то отходит. Никто не спрашивает, куда он. Я иду к бару. Неуверенно. Беру содовую со льдом. Этакий неформал среди алкоголиков. Под гвалт толпы и недовольные сигналы вынужденных притормаживать водителей, на трассу выходят первые участники забегов. Классическое противостояние - "скайлайн" против "GT-R", и в первом - мой старый знакомый, который меня, быть может, уже и забыл. Коля Попов. Большой любитель "дрифта", иногда вот так выезжающий на "драг" ради забавы. Стасон орет в мегафон нечто, как мне кажется, несвязное. Потом четко выкрикивает "Старт!", и девочки в мини-юбках и чулочках, продрогшие, со светящимися трубками в руках, весело дают отмашку. "Скайлайн" уделывает "GT-R" где-то на середине дистанции. Тоскливо. Но мне приятно, что Коля поставил на место этого выхухоля на сильно тюнингованном "GT-R".
   Прохладно. Вик о чем-то болтает со знакомыми. Мик куда-то испарился. Немного прошерстив толпу, нахожу его около отбойника, говорящего по мобильнику. Вижу, как по двум правым полосам несутся машины, замедляются, перестраиваются. Хлопок по плечу. Резко разворачиваюсь. Конечно же, Димка. Смеется.
   - Сосунок, - затягивается сигаретой. - Харе уже грустить. Все будет, мужик. Будешь пыльцу? Или "порох"? Я вот на "порохе", мужик, и мне весело.
   - Базар выдает, - усмехаюсь.
   - Позвольте, - разводит руки в стороны и смотрит на небо. - Бля, ну почему нет дождя?
   - Потому что в прогнозе не обещали.
   - Ну, это херня. Почему дождя-то нет? Осень же.
   - Ты шиза, - выкидываю пластиковый стаканчик куда-то за пределы 72-го километра МКАД.
   - А ты? Ты сам сюда пришел, на трассу, как мудак, на ветродуй, - импозантно морщится. - Не в клуб, не на хату, а сюда. А почему? Да потому, что это круто. Потому что нам за это не оторвут...
   - Тебе лично оторвут. По-моему, твою чику кто-то клеит, - тыкаю пальцем в толпу рядом с баром. - Вон тот, короткий.
   - В очках-то? - смеется. - Ниче страшного. Даже если она с ним трахнется, я не расстроюсь.
   - Угу.
   - Не, ты не подумай че плохого. Я о том, что, во-первых, она мне никто, просто многоразовая шлюха. А во-вторых - этот очкарик - сам баба. Не уверен, что у него и кокки-то есть, - истерически воет, что смотрится жутко. - Мик, хер ли ты там с мобильником зависаешь?
   Мик нервно оглядывается, кидает недовольный взгляд, но от разговора не отвлекается.
   Проходит еще двадцать минут. Несколько заездов, несколько коротких бесед. Девочка по имени Люда говорит, что она рассталась с парнем из-за его ревности. Говорит, что ее вдвоем оприходовали Стасон и Коля Попов. Меня это не удивляет. А она говорит, что, мол, ее парень решил, что это серьезно, начал пудрить ей мозги. И что это ее первый "драг" за последние два месяца, потому что ей было страшно сюда приходить. Сюда - то есть туда, где можно найти Стасона. Мне жутко интересно. До колик. Говорю, что мне надо выпить. Она спрашивает, не хочу ли я минет за крайней тачкой на МКАДе. Говорит, это экстремально и круто. Усмехаюсь и ухожу.
   - Все, собираемся, - Мик в сопровождении Вика, Димки, Алессио и еще двоих парней и троих девушек.
   - Куда еще?
   - На настоящее шоу.
   - Публичное изнасилование? - иду за всеми, поскольку мое мнение, видимо, мало кого волнует.
   Когда мы проходим мимо бара, девочка Люда посылает мне недвусмысленный знак в виде колеблющегося кулачка и натянутой языком щеки. Залезаю в лимузин, явно только что подогнанный.
   - Кто еще с нами? - интересуюсь.
   - Вся Москва, - ржет Вик; Маша почему-то отсела от него и тихо болтает с Джесси и незнакомой мне девкой.
   - Победители заездов приглашены, - комментирует Мик. - Они уже за нами. Нюхнешь?
   - Ага, - киваю. - А где Наташа?
   Мик пожимает плечами. Передает мне крохотный пакетик с порошком.
   - А спасибо? - смеется сквозь дым своей сигареты Алессио.
   - Запиши на мой счет, - усмехаюсь.
  
   На парковке "Мега-Химки" жарко и дымно. По крайней мере, так кажется со стороны.
   - Тебя парит. Это зря. Ощути угар, - советует Димка.
   Меня не так уж и парит, и я молчу в ответ. Кокс накрыл меня с головой, и после кратковременного экстаза я все еще полон сил и бодрости. С учетом того, что естественное душевное состояние у меня где-то в районе между копчиком и коленями, кокс создает эффект палки, вставленной в зад - ты не стоишь сам, но тебя поддерживает ее жесткость.
   На парковке - дрифт. Многие пируэты шикарно разрисованных машин, несущихся из заноса в занос по пустынной территории, восхищают. Вокруг паркинга - толпа зевак. Машины и люди, загораживающие, на свой страх и риск, площадку дрифта. Здесь все - от нищеты на бюджетных "фокусах" до нас, на лицах которых сейчас не написано, сколько мы стоим. Не чуткий к стилю обыватель и не поймет, что летний костюм от Armani, который одет на Димке, стоит как трехмесячный заработок вон того парня на новом "фольце".
   Следы на асфальте и запах жженой резины. "Митсубиши", "субару", "мазды", "ниссаны". Визг. Аплодисменты благодарных зрителей. Я ощущаю тепло света фонарей. Я смотрю на толпу зрителей сверху вниз. Я всесилен. Самое приятное в "золотом" положении - это то, что иллюзия обеспеченности и безграничных возможностей, порождаемая приемом стаффа, не пропадает после их приема. Она подкреплена фактами.
   Дым над парковкой уходит в холодное ночное небо и растворяется. Не знаю, который час, но уже довольно поздно. Смотрю на мобильник. Начинаю набирать смс.
   "Ты уже..."
   Стираю, вздыхаю.
   "Я хотел сказать тебе..."
   Сжимаю крепче трубку. Стираю и это.
   "Что теперь..."
   Это вообще за гранью. Выхожу из сообщений и блокирую экран. Кто-то толкает меня в плечо и сует в руку бокал с шампанским. Мик.
   - Круто, - утверждающе.
   - Мощно, - соглашаюсь. - Откуда ты узнал?
   - Ну, я ж не проституток там вызывал, на "кольце", - ухмыляется. - Ладно, пойду, поздороваюсь с людьми.
   Киваю. Отпиваю. Вкус "Кристалл" трудно не узнать. Могли бы подобрать что-нибудь оригинальнее, но это лучше, чем пить "российское" в лимузине, снятом на три часа. Оглядываюсь на наш замерший на краю парковки транспорт. Водителю прилично заплатит контора, плюс ему добавлено на чай столько, что он может хоть всю ночь здесь спать, ожидая нас. У него вечер удался. А мне одиноко. Но я в восхищении от мира вокруг и от своей персоны. Но все равно чего-то не хватает. Она могла бы меня услышать. Просто услышать. Мне было трудно сказать правду. Я не мог выглядеть эгоистичным мудаком. Я оплачиваю все счета собой. Так нужно. Наверное.
   Алессио хлопает по ладоням каких-то парней у края заграждения из машин. Плотная тусовка. Я не очень-то знаком с этим контингентом. Мне ближе клубная тусовка. А это своего рода бродяги, хотя и тоже живущие далеко не в ипотечных квартирах и пьющие далеко не "балтику". Каждому свое.
   На парковку въезжает черный "бмв", а за ним пять мотоциклов, марки которых я не знаю. Опасно проезжают по краю площадки для дрифта, едва не задевая машину, идущую в занос. Начинается шум. "Бмв" паркуется у края площадки, потому что въезд и выезд у нее один. Мотоциклы ныряют в узкий проезд к другому сектору парковки, привлекая всеобщее внимание.
   - Че за хрень? - бормочет внезапно оказавший за моей спиной Вик; он без Маши.
   - Сам в шоке, - усмехаюсь и отпиваю "Кристалл".
   Пытаюсь разглядеть, что происходит на другом конце площадки. Дрифт приостановлен.
   - Твою мать! - слышится голос Алессио, и я вижу, как он рвется вместе с группой своих товарищей туда, куда подъехали гости.
   - Что-то не так, - Вик, нервно. - Пойду узнаю.
   - Ага, - киваю.
   Сомневаюсь, идти ли туда, но на площадку уже высыпало немало народу, и я решаюсь присоединиться. Там, где встал "бмв", люди расступились, и уже с площадки я вижу, что происходит. Шумно. Рядом с припаркованным на соседнем секторе паркинга "скайлайном" - Коля Попов, трое незнакомых мне парней и шестеро байкеров. В руках гостей - биты. Ситуация выглядит опасной. Слышу ругань со стороны этой компании. Довольно явственно. Голос Коли звучит претенциозно. В ответ ему - через слово мат и ответные претензии.
   - Ты в теме? - спрашиваю Мика, который уже стоит рядом с "бмв", через тонировку которого неясно, есть ли еще кто-то внутри.
   - Это чмо, Митяев, с корешами жахнули гвоздем по колиной тачке, - комментирует Мик через гомон, который здесь стоит. - Мелочь, а приятно. Как-то связано с колиной бывшей.
   - Я бы упиздил за такое, - усмехается Вик.
   - Ты на рожи их посмотри, - Мик совершенно серьезен. Я лично стремаюсь туда идти.
   - Никто не идет, - пожимаю плечами и озираюсь. - Все обсуждают.
   Одинокое "Эй!" пронзает картину фонового шума. Звук шлепка. Кто-то еще выбегает к противостоящим. В воздухе мелькают биты. Ругань стала более отрывистой. Мельком вижу, как падают Коля и кто-то из тех, кто стоял на его стороне. Звук бьющегося стекла.
   - Че делать? - нервничает Вик. - Щас ведь убьют кого-нибудь. Мудаки.
   Алессио выбегает с парой приятелей к месту драки. Смешивается с толпой. Удары битами. Металлический звон. Из "бмв" выскакивают еще четверо крепких парней и вписываются в драку. Теперь уже получают те, кто пытается остановить байкеров. Байкеры, видимо, развлекаются. Кто-то из толпы спешно сваливает с площадки к своей машине. Мелькают мобильники.
   - Как бы до ментов их разнять, - бубнит Мик.
   - Ментам проплачено, - почти орет Вик; стало более шумно.
   - Дрифт, - качает головой Мик. - Не драки.
   Мне претит вписываться в это месиво, и я присоединяюсь к тем, кто уходит. Перед этим толкаю в плечо моих товарищей. Оба отрицательно качают головой и подходят ближе к арене драки.
   Быстро пробегаю площадку, проталкиваюсь через живое заграждение и подхожу к лимузину. Водитель открывает дверь из салона. Раздаются стоны. Внутри Димка совокупляется со своей Дженни, поставив ее коленями на пол и положив грудью на левое боковое сиденье.
   Спокойно закрываю дверь и сажусь. Потягиваюсь. На Дженни одна шуба из лисы или типа того. Ее упругие сиськи трутся о сиденье. Димка смотрит только вниз, а ее глаза закрыты. Меня тотально игнорируют.
   Наверное, потеря душевного равновесия - это когда перестаешь спокойно воспринимать такие вещи. Когда начинаешь видеть низменное и уродливое в тусовке. Мне это пока не грозит. Я считаю, что каждому - свое, и каждый имеет право отрываться, как ему угодно.
   Когда, спустя минуты три, я решаю выйти посмотреть, чем все кончилось и кончилось ли вообще, мимо как раз пробегает в приехавшее к паркингу такси Люда. Оглядывается на меня. Все лицо в туши. Помада странно размазана. Она уже не предлагает минет. Ей вслед орет какой-то парень. Понимаю, что мне это ни к чему. Вздыхаю. Сажусь в лимузин. Наливаю себе из бутылки, припрятанной в мини-холодильник, "Кристалл" и наслаждаюсь тем, как трахаются никого не замечающие Димка и Джесси. Джесси орет, как сатана. Димка замечает меня только после того, как, кончив в отполированное влагалище девицы, откатывается от нее на пол. Деликатно прячет член в штаны.
   - Как неудобно-то, а? - быстро и тяжело дышит, слабо усмехается.
   - Я не смотрел, - отпиваю шампанское.
   - Еще скажи - не дрочил, - пищит Джесси.
   - Замотай-ка свою писечку в мех и выйди, нам надо поговорить, - выдыхает Димка.
   - Бля, ну Дима-а! - возмущается.
   - Съеби к своему приятелю! - рычит Димка. - Вася или Петя, как там его?
   - Мудак сраный, - возмущается, но выходит из лимузина в одной шубе.
   - А если цистит? - смеюсь.
   - Насрать, - достает из кармана пиджака, валяющегося на полу, пачку "кент". - Она мне больше не интересна.
   - Нормально.
   - Хочешь эту суку? Она терпит и даже течет, когда ее лупишь по телу при ебле. Долго терпит. До кровоподтеков.
   - Я не по этой части.
   - Я тоже, - кивает. - Но во всем необходимо... так сказать, разнообразие. Ты как? Легче стало?
   - Там едва не убили Колю-стритрейсера, - мямлю. - А я свалил.
   - Замес? - вскакивает и начинает застегиваться.
   - Поздно.
   - Бля, ну как так - драка, и без меня?
   - Это была не драка.
   - Ссора?
   - Избиение младенцев.
   - Мусора не подвалили?
   - И пока они не подвалили, делаем ноги, - врывается в лимузин Мик.
   За ним следуют Вик с ошарашенной Машей и Алессио, на ходу выкидывающий окурок сигариллы на асфальт.
   - Дела херовые, - комментирует ситуацию Алессио; подходит к окошку в конце салона и дает указания водителю, куда ехать. - А че за телка там рядом с тачкой, в одной шубе? Она, вроде, была с нами.
   - Так, - махает рукой Димка. - Забудь.
  
   Утро врезается в середину дня.
   Настенные часы говорят, что уже почти три. Москва пылает внизу. Плетусь в ванную.
   Сегодня определенно рабочий день. Умываюсь, чищу зубы, заказываю на дом обед. Легкий. Из хорошо знакомого ресторана.
   Связываюсь со своими друзьями. Все уныло. До вечера все при делах. А мне дома будет одиноко и тоскливо. Съезжу в институт, пожалуй. Запиваю обед почти литром "перье" с лимоном и собираюсь. Одеваюсь попроще. Футболка, джинсы, безобразное нечто на голове, уложенное расческой. Такой весь рубаха-парень. Сойдет.
   Спускаюсь на лифте в гараж. Моя красная "бмв" 750i, снабженная 407 "кобылицами" и немного усовершенствованная на заказ, уже прогрета и всецело готова к поездке.
   Снаружи довольно уныло, но от такого дня большего ждать не было смысла. Выехав, проверяю мобильник. Мельком слежу за дорогой. На "электронках" ничего. "Вконтакте", "фейсбук" и прочие "социалки" уже проверены. Проезжаю в нескольких сантиметрах от бренного тела переходящего дорогу ребенка. Конечно, на красный. Бывает. Подрезаю нагло вкатывающегося в средний ряд выхухоля на "икс-пятой". Нищие работяги-предприниматели, а ведут себя, как цари. Жжет язык и сушит. Тянусь назад, открываю холодильник, встроенный в подлокотник между задними сиденьями, и достаю еще бутылку газировки, теперь - без ароматизаторов.
   Смотрю на часы на приборке. На последнюю пару должен успеть. Если с тех пор, как я отфоткал расписание, оно не поменялось. С Бережковской съезжаю на Воробьевское шоссе, потом быстро ухожу на Косыгина, едва не пропускаю поворот на Мичуринский, заглядевшись на странную парочку - низкорослое чмо и стройная сочная телка с шикарным задом. Уже оттуда выворачиваю на Университетский, чтобы эффектно влететь на Менделеевскую, войдя в поворот на пониженной с воем двигателя и рыком регулируемого по тону выхлопа.
   Видимо, сейчас перерыв. На улице немало курящих и болтающих студенток. Разумеется, я вижу только телок. Это один из немногих бонусов за необходимость изредка появляться здесь. Возможность поглазеть вживую не на клубных блядей или светских львиц, что синонимично, а на студенток. Это особая категория.
   Местные и приехавшие покорять столицу.
   Рассказы о тех, кто просто так приехал учиться и покорил Москву давно звучат, как дерьмо собачье. Может, в Питере такое еще прокатывает. Здесь же, как минимум, нужен родственник, причем с деньгами и местом, где жить. Слишком большие запросы у универов. Плюс конкуренция уже эволюционировала. Слишком много слишком крепких конкурентов героям из провинции. Поднявшиеся на определенных доходах выходцы из определенных, всем известных регионов, которые устраивают драки у "Европейского" и тому подобных локаций. Сыны и дочери чинуш, депутатов. Дети состоятельных родителей, укрепившихся в Москве - это дело стоит дороже, чем в Питере. В элиту на осле не въезжают. "Бюджетники", зачастую, здесь платят больше, чем "платники", в итоге. Галочка чего-то да стоит. Любая. А что стоит - за то платят. Единственное, что помогает заезжим и местным героям-бюджетникам - это тот факт, что дети уважаемых людей часто учатся и живут за границей. Но не всем это по душе, поэтому шансов у героев маловато.
   Но, может, на самом деле, все честно и справедливо, и я ошибаюсь. Ага. Это просто мое мнение.
   Педовки курсом пониже и шмотками попроще стараются делать вид, что не обращают внимания на мою "бэху". Наивно. Плевать anyway.
   Еще, кстати, бытует поверье, что наш декан, на полном серьезе, трахает телочек, которым нужны пересдачи, без которых они будут исключены. Но только приезжих, конечно. С московскими чиками все уже не так просто. Им нужны бабки. У них, чаще всего, есть бабки. Ими и откупаются. А лимитчицам все равно без разницы, кого во влагалище запускать. Так что выходит - и волки сыты, и овцы сдают экзамены. Но информация лично мной не проверена. Я ведь не декан. Так что, если бы меня спросили, что я думаю по этому поводу, я бы сказал, что ничего не знаю.
   Пусто в сообщениях и звонках. Аудитория полна. Вхожу. Международная экономика. Кажется. Если вечером ничего не изменится, я куда-нибудь свалю. Внутри что-то дергается. Непостоянно, нервно, в неподходящие моменты. Здороваюсь с некоторыми приличными людьми и с фырканьем пропускаю пару протянутых рук каких-то сраных нищебродов, с которых когда-то что-то поимел и добавил в друзья на "вконтакте". Сейчас не до подаяний.
   Она где-то там, и она молчит. А где я? И почему я здесь? Толпа меня угнетает.
   Сажусь на свободное место. Рядом какая-то телка. Милая. Черноволосая. Довольно приятные черты лица и улыбка из светло-красной помады. Говорит "Привет". Киваю. Обращаю внимание, что у нее четвертый размер или хорошо приподнятый третий с половиной. Что-то словно скребется в голове. Неуютно. Надо было выпить или нюхнуть. Раньше я нюхал реже. И схватывало сильнее. Кайф слетает.
   "Life sucks and then you die"
   По-моему, это из какого-то американского писателя. Не знаю точно. Но сейчас сумма ощущений соответствует этой фразе.
   Называют мою фамилию, вальяжно встаю и озираюсь. Вроде как сканирую аудиторию. Но здесь все чужие. Кто-то удивленно смотрит на меня. Очкарик какой-то.
   - Не ожидал, - усмехается преподаватель, не глядя на меня.
   - Эксклюзивно для Вас... - хочу обратиться по имени и отчеству, но не знаю их и запинаюсь.
   Сажусь. Иронию не оценили.
   Когда называют одну из фамилий, вся группа несколько секунд молчит. Молчит и препод. Еще спустя несколько секунд он вздыхает и произносит другую фамилию. Первый названный мне знаком. Понаслышке. Один из нескольких таковых в группе. Паренек - сын довольно состоятельных родителей, - умер на прошлой неделе. По официальной версии он то ли чем-то отравился, то ли попал под машину. Правда, не учтены в этой версии только известные узкому кругу факты, очевидно, предшествовавшие ДТП и отравлению. Например, то, что паренек прошел у себя на дому шестинедельный амфетаминовый марафон вперемешку с ЛСД-трипом, в ходе которого принимал что-то еще - одному богу известно, что. Что его потрясающие приходы были зафиксированы целым рядом его знакомых, говоривших с ним по "скайпу" и приходивших к нему в гости. Что по итогу дела он засунул в микроволновку гималайскую кошку своих родителей, а при попытке съесть то, что из нее вышло, подавился костью и не смог, - а, может, не счел нужным, - вызвать скорую, в результате чего умер прямо под столом в своей комнате. В одной из своих четырех комнат квартиры. Тонкие нюансы. Уточнения.
   Все, что происходит в течение пары, кажется мне фантасмагорией. Я определенно не здесь, а вот моя соседка вовсю конспектирует. В иных обстоятельствах это разбудило бы кое-какие фантазии. Но не сейчас. Вытаскиваю мобильник. Смотрю спокойно. Сквозь экран. Потом понимаю, что выгляжу конченым идиотом, потому что экран выключен. Включаю. Ничего нового. Птички на проводах меняют качество приема в аудитории на деление вниз и обратно. Скриплю зубами и убираю "трубку" обратно. Едва не засыпаю. Дергаюсь от повышенного тона лектора. Скрещиваю руки на груди и делаю заинтересованный вид. На задних местах один парень из-под парты хвастает своему приятелю "стволом". Небольшим, чем-то вроде "макарова". Я не силен в оружии. Но "ствол" кажется огнестрельным. Кажется? Да какое, мне, в общем-то, дело.
   А девочка рядом хороша. У нее приятный, мягкий загар. Искусственный, кажется. Но качественный. От нее пахнет то ли Miss Dior, то ли еще чем-то цветочным. Она эротично облизывает губы, когда прислушивается к лектору.
   Смс. Вик.
   "Сегодня Миша "Зепп" празднует юбилей. Pacha. Ты как?"
   Вздыхаю. Желание куда-то идти понемногу угасает. Видимо, атмосфера универа. Прямейший путь к импотенции - ходить на все лекции.
   "Кто играет?"
   Считаю своим долгом проявить вкус.
   "Ну, Masyga будет точно. И какие-то наши парни, нормальный саунд обещают. Рожай быстрее, надо собраться заранее, культурно поздравить человека"
   Миша "Зепп" - человек, которого стоит поздравлять. Большой человек в клубной индустрии. Кем бы ты ни был в пищевой цепочке Москвы, с ним интересно дружить. Вик дружит. Поэтому и я дружу.
   "Без базара. Давай позже созвон. Я на учебе"
   Представляю реакцию Вика на том конце.
   В ответ приходит ";)"
   Пара заканчивается на удивление быстро. Мне только начало нравиться. Хочу обратиться к черноволосой чике. И обнаруживаю, что не знаю, как это сделать. Шок. Секунда паники. Чувствую себя, наверное, как оборванец, который собирается просить около метро "полтинник" на маршрутку.
   - Слушай...м-м-м, - делаю вид, что вспоминаю, как ее зовут.
   - Юля. Очень приятно, - улыбается; сладкий голосок.
   - Да, извини, дела, вот, все вылетает... - кашлянуть, собраться. - Ты не могла бы мне помочь?
   Вопросительно хмыкает, продолжает улыбаться, подбадривая меня.
   - Ну, у тебя есть все конспекты по... ну, по...
   - "Международной экономике"? - теперь уже хихикает. - Есть, конечно. Я тут частенько... м-м-м... зависаю.
   - Круто, - улыбаюсь; безоговорочный мудак. - А ты не могла бы отсканировать и скинуть мне их? Ну, я пропустил немало, сама понимаешь...
   - Да можно, можно, - вытягивает губки и кладет ладошки с длинными красными ногтями на кажущийся плоским животик. - А...
   - А я тебе буду обязан устроить, что пожелаешь. Что с меня? - нахожу свою волну; легче всего говорить о сделке, когда есть готовое ответное предложение; любое.
   - Ну, с тебя ужин, - с улыбкой вытаскивает "айфон" и отбивает раздавшийся в пику разговору звонок.
   - В "макдаке" сойдет? Мне урезали обеспечение, - улыбаюсь. - Шучу, шучу, - поднимаю руки в защитной позиции. - Хорошо, давай, скажем, завтра в... - прикидываю местечко - чтоб не бомжатник, но и без излишних понтов для такой цыпы - надумает еще чего лишнего, - ... "Маноне", часов в семь вечера, ага?
   - Договорились. Ну, созвонимся еще. Давай свой телеграф.
   - Да, лучше почтовыми голубями обменяемся, - отшучиваюсь; диктую ей номер, внимательно следя за движением пальчиков по сенсору "айфона"; мелочи ее поведения возбуждают интерес; странный, навязчивый.
   Даю ей флешку размером с ноготь, которую предусмотрительно положил в карман джинсов перед уходом и прошу скинуть именно сюда. Она удивлена - мол, почему не через "инет". Что-то невнятно объясняю насчет отношения к информации. Она начинает фразу "Ну, у бо...", но прерывается
   Да, деточка, у богатых свои причуды, такие дела.
   - Слушай, а можно встречный вопрос? - убрав мобильник в карман и смахнув с лица черную прядь.
   - Давай, - жму плечами.
   - Зачем тебе эти конспекты?
   - Просто... - кривлю губами. - Просто хочу, чтобы они у меня были. Для меня это... ну... важно.
   Расходимся на взаимных обещаниях. Рядом с выходом из аудитории кто-то из болтающих парней-студентов серьезно заявляет: "Ну, конечно, Китай теперь ввяжется в войну между Северной и Южной Кореями". Усмехаюсь. Выхожу на свежий воздух. Сегодня сухо и теплее обычного.
   Из "кайена", стоящего рядом со зданием универа, громко звучит Lady Gaga "Do What U Want", и это умиляет. Сажусь в машину и включаю радио. На какой-то волне играет Lana Del Rey "Young and Beautiful" в ремиксе. Меня это устраивает. Еду в торговый центр, потому что хочу зайти в пару магазинов и прихватить шмоток.
   Перед глазами почему-то всплывает образ Дженни в шубе.
   Одной рукой она ласкает себя. Другой держит плетку.
   Которой лупит саму себя.
  
   Когда я выхожу из торгового центра, приходит уведомление о новом письме по "электронке". Закидываю пакет в машину. Немного стемнело, и небо явно планирует полить растительность - овощи, устало бредущие с работы по домам, норам, лачугам; фрукты, которые этой ночью кто-то будет иметь во все щели.
   Катя.
   Она пишет о том, что ее встретили, и все в порядке. Пишет, что все круто, и погода ей нравится. Что у нее своеобразный вкус. Что "хи-хи". Что мне не стоит переживать. Что она скоро вернется. Что ее познакомили с друзьями семьи ее сестры - какими-то двумя парнями-неграми и их девушками и еще семейной парой таких же, как ее сестра, иммигрантов. Пишет, что там не круто, потому что меня нет. Просит прощения за то, что не звонила и не писала раньше. Оправдывает тем, что ей было плохо после последнего нашего разговора. Пишет, что мы все обсудим. И что сейчас не время. И что я был слишком взвинчен.
   И, видимо, чтобы развинтить меня сейчас, она заблокировала входящие сообщения. Мне кажется. По крайней мере, ответное письмо сейчас не отправляется. Но я сохраняю черновик "Позвони, как будет удобно, нам надо поговорить. Я скучаю" и уезжаю.
   Домой.
  
   Перед выходом что-то становится не так. Меня трясет. Я сажусь на пол в гостиной и всхлипываю. Она не права. Но лучше не сделать. Просто вне моих сил. И это не круто - когда ты можешь почти все, но какая-то мелочь пролетает мимо, и тебе за нее не ухватиться.
   Я не знаю, что сказал бы ей. Но сейчас без нее хреново. Но я не уверен, что просто ее присутствие все уладило бы. Я потерялся между пониманием рецепта и изготовлением лекарства. Это неправильно. Мне нужен доктор. Любой. Хотя бы на время. как бы его ни звали - "джек дэниелс", "кокс", "мет", "порох" - мне что-нибудь просто необходимо.
   Бессилие исправить одну лишь вещь делает слабее. Рушит все. Я не знаю, что на другом конце провода. Но мне нужно знать. Но я не смогу узнать. Но я...
  
   Поздравив виновника торжества лично, иду в бар и заказываю двойной "Русский Стандарт" со льдом. Мерзко, но забавно увидеть, что со мной будет происходить. Ди-джей играет что-то из минимал, с вкраплениями тек-хаус, и в играющем уже пару минут треке - постоянные переливы одного синтезатора то вверх по октавам, то вниз, и это заставляет меня ощущать какой-то дикий угар, спорить со своими ощущениями.
   Водка влетает внутрь даже слишком легко. Тянет танцевать, но ноги не слушаются, и я сижу в кожаном кресле выделенной ложи. Вик с Машей отплясывают в толпе. Им круто.
   Замечаю Мика, болтающего с Алессио и какой-то излишне загорелой телкой около одного из баров. Решаюсь встать и подойти. Пока я иду, Алессио сливается. Мик весь вечер держится особняком. Я только поздоровался с ним у входа, и он пропал.
   Начинаю разговор.
   - Как так вышло, что мы уехали с "драга" без Наташи?
   - Она свалила с подругами. Я был не против. У нее какие-то... психологические трудности. Временно. Не парься.
   Аккуратно показывает на ложу слева. Улыбается мне с каким-то намеком. Изображаю явное непонимание.
   - Азиатка, - говорит и прикладывает кулак ко рту, языком толкаясь в щеку изнутри. - Супер. Третий месяц как. Не надоедает.
   - Как зовут?
   - Ван Линг. Типа приезжая студентка. Из приличной семьи. То есть, никакого китайского треша.
   - Ясно.
   - Познакомить?
   - Обойдусь.
   - Да ладно тебе, - немного растерян; быстро хватает свой стакан и отпивает.
   - Пойду потанцую, - говорю; действительно, иду на танцпол.
   Публика неистовствует. Ди-джей действительно хорош, и его приемчики с отключением низких частот, всякими флэнджерами и еще чем-то, в чем я не так силен, как хотелось бы, здорово качают.
   - Человек-уныние!
   Откликаюсь. Димка тоже здесь, хотя при входе мы не встретились. Машу рукой в ответ. Качаю головой и пританцовываю. Не потому, что надо. Меня действительно прет. Сейчас существует только этот клуб, говорю себе. Сейчас нет ничего снаружи. И все круто, говорю себе. Все лучше, чем вчера и, возможно, чем будет завтра. И я уже знаю, какой сегодня день. Это круто.
   Нахожу знакомого, у которого есть в запасе кокс, но много не втягиваю. Тем не менее, лазеры становятся теплее, лампы ярче, а музыка заставляет ощущать чистое, непорочное счастье.
   Хлопаю изо всех сил, когда ди-джей завершает сет замедлением трека и фильтрацией звука. Мне кажется, я могу хлопать громче всех.
   Сажусь в кресло, чтобы немного передохнуть. Закрываю глаза. Когда открываю, отчетливо вижу напротив, в другой ложе странного парня. В рубашке и брюках. В очках в черной пластиковой оправе. Он странно, задумчиво глядит в мою сторону. Но я не уверен, что это не кокс мне диктует, что на меня кто-то пялится.
   К парню подходит пышная, но миловидная девушка. Нет, сиськи у нее - просто атас. Огромные. Кудрявые темные волосы. Его девушка? Они о чем-то болтают. Недолго. В конце концов, он улыбается, пожимает плечами, привстает и дает ей поцеловать себя в щеку. Она уходит. Снова закрываю глаза. Не могу так долго сидеть и смотрю туда же. Он явно изучает меня. Как сраного таракана под микроскопом.
   Спустя минуту, подходит другая девушка. Крашеная блондинка. Невысокая и стройная. Садится и обнимает его. Недолго болтают, быстро целуются в губы и встают, чтобы уйти. Напоследок, он кидает мне прощальный взгляд, пожимает плечами и, мне кажется, вздыхает. Уходит. Я его знаю?
   Он меня?
  
   Ночью уезжаем в загородный дом Мика. Я, Вик с Машей, Алессио, Димка и четверо человек, которых я не знаю, но которых знает Мик - некто Костя, Армен, Лилия и девочка Саша. Саша очень трахабельна, сисяста и обладает пухлыми силиконовым губками. Но мне сейчас не до того. И мне кажется, что ее имеют на пару Костя и Армен. Субъективное ощущение.
   Четырехэтажный особнячок. Меня накрывает уныние. Отказываюсь от порошка, который предлагает всем желающим Алессио.
   Бассейн, накрытый управляемой крышей, вызывает у меня прилив энергии, и я раздеваюсь, прыгаю в него и проплываю на грани сил от края до края. Становится легче.
   В огромной комнате играет какой-то хип-хоп. И в дом заваливаются еще несколько человек, некоторых из которых я знаю.
   Джонни - мой знакомый из универа, на курс старше, - рассказывает, что в Америке какое-то время назад какая-то телка впала в кому через час после операции по увеличению груди. Что, говорят, она вышла из нее, но уже год не может ходить и говорить, ей требуется постоянный уход. Как за паралитиком. Вот и увеличила сиськи. Все сообща согласно кивают, повторяя "дура". Я тоже киваю, потому что согласен. Катя хочет поставить силикон. Морщусь. Это нереально.
   Что это?
   Не могу ответить себе. Отпиваю еще пива. Пытаюсь понять, как оно вообще оказалось у меня в руке. Ведь я не пью пиво.
   На столах рассыпается кокс. Смех, разговоры. Кто-то уходит наверх, в комнаты дома Мика. Из ближайших со временем начинают доноситься крики и стоны. Смеюсь, как больной. Втягиваю "пыль".
   Димка говорит, у меня усталый вид. Говорит, Мик - мудак, но хату подогнал вовремя.
   Армен пожимает руку и предлагает пойти жахнуть втроем девочку Сашу. Представляю ее силиконовые губы с потеками спермы. Говорю, что не в настроении.
   Делаю что-то еще час. Или два.
   Кто-то треплет меня за волосы.
   Какая-то девка говорит, что у меня тачка что надо. Говорю, что это не моя. Это ведь не моя тачка!
   Играет что-то...
   "...act right, act right, money don't fold if it ain't right..."
   Проливаю шампанское на спину раздетой блондинки около бассейна.
   Мик проходит мимо. Я ору, что он загружен. Что он мудак. Он махает рукой и садится рядом. Говорит, что сейчас приедет Наташа...
   Наташа?
   - Че-за-На-та-ша?
   Махает рукой. Говорит, это с бухты-барахты. Говорит, надо увезти какую-то Линг... или Кунилинг... куда?
   Я при чем?
   Не слушаю его, и он уходит.
   Пытаюсь всосать дорожку с ягодицы другой голой телки.
   Другой?
   Мне кажется, она пукает, и я толкаю ее в воду.
   Смеюсь. Ору.
   Засыпаю на чем-то мягком и нежном.
  
   Не знаю, почему я дома.
   С того момента, как я встал со сдутого резинового баллона, в мое сознание вызывается только момент, когда я бью наотмашь телку, которая визжит что-то на меня. Я ору "Сука! Ненавижу!" и падаю, но не засыпаю.
   Дальше - туман.
   Голова - ядерный котел.
   Открываю встроенный холодильник. Круто, что он есть в комнате. С трудом, безумными усилиями открываю бутылку охлажденного "Дом Периньон Розе Винтаж" и отпиваю так много, как могу.
   Мир принимает явные очертания, перестает быть колким сухим комком из цветов и тихих гудений.
   Мне страшно от мысли о том, какими могут быть звуки там, за окном.
   Спустя какое-то время я обнаруживаю в прихожей мобильник. Как ни странно, даже свой. И это уже круто. Сегодня удачный день, мне кажется.
   Смски о пропущенных звонках. Мик. И Юля - там самая, из универа. Времени уже около четырех. Увы, девочка пролетела. Выключаю снова.
   Душ. Три разных потока в разных режимах. Разные температуры, меняющиеся в зависимости от программы каждого смесителя. Вещь, необходимая в каждом хозяйстве, потому что мне сейчас трудно понять, куда какую ручку смесителей крутить.
   Камень стены переливается разными цветами в свете сфокусированных особым образом ламп встроенного освещения. Искрятся блестки на желтом потолочном бордюре. Ванная кажется ирреальной. Картиной Пикассо. Или даже Дали, когда начинает казаться, что стена приобретает объем.
   Отпиваю еще "Дом Периньон". Тошнота и головная боль еще соседствуют, но тошнота уступает. Прикидываю, где бы перекусить. Проверяю почту. Соцсети. Ничего.
   Ее нет. Каждый человек есть только тогда, когда я его вижу, слышу, ощущаю. Хотя бы читаю его сообщение. Каждый этот миг, минуту, час, год он существует. Я есть всегда. Не будет меня - исчезнут все остальные.
   Лучше закажу обед на дом. Когда-то я снова найму кухарку-фрилансера. Прошлую я огрел тарелкой по голове за то, что она сделала мне какое-то скромное замечание. И, кстати, была права. Симпатичная "матура" была. Что имеем - не храним...
   Смотрю на фотку расписания занятий. Не понимаю, что значат названия предметов. В общем, оно и не важно. Включаю мобильник. Уже спустя минуту, после уведомлений о звонках впустую, звонит Юля. Прокашливаюсь, медленно вдыхаю и выдыхаю.
   - Привет, - сразу ошарашиваю; пусть думает, что я бодрячком.
   - Аг-га... - милый голосок; даже слишком милый; надежды, сомнения... - Слушай, ну как там сегодня? Я свободна, в принципе. И все сделала.
   - Блин, я как раз хотел тебе позвонить, - вздыхаю; горестно. - Я тут уехал - отец попросил помочь с делами. Вот только сейчас поймал связь толком.
   - Ну, я-ясно... - прыжок тона; не выдавать расстройства, ни в коем случае. - И когда...
   - Ну, ты смотри, не занимай вечер, - даже сомневаюсь понемногу. - Я постараюсь в адекватное время быть в Москве. Как только буду, тебя наберу, хорошо?
   - А, ну давай так, - хихикает. - Буду ждать... - вздох облегчения; короткий, - ...твоего звонка.
   - Ладненько. Давай. Целую. Спасибо, что скинула.
   Правильно расставить акценты. Можно сказать что угодно, о ком угодно и кому угодно. Важно правильно расставить акценты.
   Звоню Мику. Интересуюсь, как у него вчера все закончилось.
   - Здорово, хозяйка медной горы, - говорю.
   - И тебе не болеть, любитель сосать кокс с булок, - смешок. - Очухался?
   - Нет.
   - Ясно. Значит, все было не зря.
   - Ну, да. Пожгли неплохо. Ты сам-то как?
   - Вызвал такси. Едва не поругался с Линг, но отправил домой. Она просила, чтоб я ее отвез.
   - Бывает.
   - Не у всех проходит. С Наташей тоже посрались.
   - Не круто.
   - Fuck it, - что-то отпивает. - Но так, разошлись на нейтрале.
   - Обиделась, что не пригласил?
   - Что устроил "пати" в этот день. У нее типа... ммм... какие-то поминки были.
   - У-у-у.
   - Херня. Дружок детства передознулся синтетикой в каком-то клубном толчке на окраине. Вот и поминали.
   - Всякое бывает.
   - К тому же, педик.
   - И что?
   - Бля, - смеется; серьезнеет. - Я это... Короче, есть новости.
   - Ну?
   - Коля в реанимации.
   - После той ночи?
   - Ага. До сих пор не пришел в сознание.
   Мурашки дислоцируются на спине. Надолго, кажется. Представляю себе степень урона. Коля далеко не шибздик. Качает и тачку, и себя.
   Реанимация...
   Само слово вызывает ужас.
   - Типа в коме? - сглатываю.
   - Именно. Не свезло мужику.
   - А Митяев?
   - Пока жив. Но колины кореша по клубу официально рекомендовали ему не выходить из дома. Даже из квартиры. Вообще.
   - Накосячат еще больше.
   - Дальше некуда. Ты как сегодня, едешь с нами?
   - Решили, куда?
   В голове медленно формируется мысль - я знал о том, что сегодня планировался выезд компанией. Знал, но почему-то думал, что сегодня еще нескоро. Сегодня наступило? Это кажется странным.
   - На месте. Идут споры. Один ты оставался в отключке.
   - Спасибо, что напомнил.
   - My pleasure. До вечера.
   Надо размяться.
   Почему я не в теме? Всегда. Почему я не полез в драку? Потому, что я не конченый идиот? Потому, что шкура важнее? Кажется, все вокруг все знают. Кроме меня. Или делают такой вид?
   Обед. Аппетита практически нет. Больше половины оставляю в тарелке. Оставляю заказ на клининг. Решаю прокатиться по городу, пока не собрались пробки. После этого - сразу на коллективный трип в неизвестном направлении. Мы всегда куда-то ездим раз в неделю. Катя была не против этой темы.
   Почему я с ней? Что в ней есть? У нее интересные манеры. Красивое тело. Она любит путешествовать. Ее отец считает, что это опасно, но она по несколько раз в году сваливает куда-нибудь поближе к экзотике. И часто утаскивает меня. Было бы лучше, если бы она сейчас уехала в Зимбабве? Вряд ли.
   Она думает, это ревность.
   А это ревность?
  
   Мир полон агрессии. Раздражения. Муравьи кредитопомоек. Бешеные ублюдки на кроссоверах. Бесполезные органические строения пешеходов.
   Слегка накрапывает. Потом перестает. Потом снова начинает. Усмешка сверху?
   На круговом малость даю угла. Но передний привод - это скучно на почти сухой дороге. На слегка влажной. Со всех сторон сигналы. Забавно. Но не весело.
   Шутки ради проезжаю правее правой полосы, едва не убираясь о бордюр. Ощутимо подрезаю уверенно подплывающий к светофору "ауди A4". Останавливаемся на красный. Из "ауди" выскакивает довольно объемистый мужик в черной футболке и джинсах. Очевидно, хочет поговорить.
   Быстро вытаскиваю из бардачка "ствол" - пневматический, правда, но качественную имитацию. С проточенным снаружи под натуральный размер дулом. Как только он подходит и поднимает руку, чтобы постучаться, тычком в кнопку опускаю стекло. Как только его взгляд встречается с дулом, выражение его лица меняется, и он поднимает руки ладонями вперед и начинает пятиться. Садится обратно. Поднимаю стекло. Понимаю, как повезло ему, что я не добрался до потайного отделения под бардачком, где за монолитной крышкой лежит настоящий "ствол".
   В общем-то, я бы не хотел его убивать. Даже в теории. Зачем? У него ведь, наверное, жена, дети, работа. Он кому-то нужен. Кому-то, кого я не подрезал и кто не идет со мной разбираться. Тупое животное. Но я ведь мог его сейчас грохнуть. И неважно, что было бы со мной - для него неважно. Весь его мир исчез бы. Весь. А он, козел такой, не понимает этого.
   Он подходит к дорогой машине с безбашенным водителем. У которого свои проблемы. Реальные проблемы! Он считает, что его яйца могут разбить каменную стену. Но один выстрел - и все, его день никогда не закончится. Солнце никогда для него не зайдет. Так кто больший ублюдок - я, который просто развлекается, чтоб сбить негативное настроение, или он - готовый сдохнуть за свой нищенский принцип?
   На промежутке метров в пятьсот я, наконец, успеваю разогнаться до 120, но мудацкий светофор мешает смело ехать дальше. Мешает?
   Пролетев на красный, бью по тормозам. Машина останавливается почти идеально прямо - система контроля курсовой устойчивости и АБС все еще включены. Сворачиваю направо. По почти пустой улице разгоняюсь до 140. Скучно. Фантастически скучно. Я один. Никто не видит происходящего. Всем плевать.
   Я не могу быть один...
   На остановке общественного транспорта одиноко стоит девушка. С большой дамской сумкой. В наушниках. Светловолосая. Взгляд устремлен куда-то вдаль. Лицо полно понимания чего-то далекого. Эпичный вид.
   Загадочный.
   Как у тарелки овсянки поутру.
  
   Все собираемся на выезде из города. Поздний вечер. Белесое небо потемнело. Мелкий дождь робко спускается к земле. Слишком неуверенно. У нас обоих нет шансов на победу. В чем?
   Я на красной "бэхе". Вик причесал на синей "ламбе-галардо 560" - однозначно, отцовской. Алессио - на желтой "феррари 458" - возможно, своей. Алессио - один из немногих, кто уже зарабатывает. Он старше нас всех. Так сложилось. Алессио - с загорелой или темнокожей - черт его знает, - девочкой. Я не уверен, что видел ее с ним раньше. Мик подъехал на "кайене". Он один.
   - Итак, господа, - начинает Вик, выйдя из машины; его Маша выходит с другой стороны и молча закуривает. - Мы решаем что-то?
   - Я предлагаю в "финку", - высказывается Алессио.
   - Умоляю, - потрясает руками Мик. - У тебя крыша съехала от избытка "колумбийки"?
   Алессио фыркает.
   - Не хочу далеко мотаться.
   - Идея не очень. Я предлагаю махнуть в Ригу, - заявляет Вик.
   - Давай сразу в Париж, че уж там, - безнадежно махает рукой Алессио; достает сигариллы.
   - Нужны свежие идеи, - вздыхаю.
   - А в Париж мы, кстати, тогда неплохо смотали, - смеется Вик. - Я неделю отходил после обратной дороги.
   - Меньше надо "спиды" нюхать, - Маша; возмущенно.
   Укоризненный взгляд Вика заставляет ее отвернуться к дороге.
   - Проснулась... кхе-кхе, когда ночь прошла, - мямлит Мик.
   Белое "купе" "бентли континенталь" несется в нашу сторону, резко затормаживает и в один маневр паркуется перед "ламбой" Вика.
   Димка вылетает из "континенталя". С пассажирского места вылезает какая-то размалеванная швабра. Это вроде одна бисексуалка. Азиатка. Мне кажется, я ее знаю.
   - Уа-х-ха, парни! - Димка быстро вытаскивает сигарету и ошеломляюще быстро закуривает. - Знакомьтесь - это Джоан. Джоан, это... В общем, тебе их всех знать не надо, ага, парни?
   - Блядь, он уже готов, - со вздохом складываю руки на груди.
   - Думаешь, "мет"? - предполагает подошедший ближе Мик.
   - Он уже готов, - повторяю уже громче.
   - Не ссы, все впереди, - смеется Димка; зрачки-блюдца. - Итак, господа, какие предложения?
   - Есть мысль махнуть в Париж, - усмехается Вик.
   Димка делает испуганный вид.
   - Не, это ж трип на неделю, не меньше. А я завтра хочу днем проснуться дома. Ну, мы ж договаривались - никакие далеких загонов.
   - С кем ты договаривался? - смеюсь.
   - С твоей мамочкой, когда она выползала из моей ванной, - кривится Димка. - Может, кто-то хочет услышать меня?
   - Ты орешь, как резаный, - Мик. - Тебя, блядь, на Камчатке слышно.
   - Во-во, мужик! - восхищенно махает руками Димка и подманивает к себе свою подругу. - "Камчатка", Цой, Медный, в рот ему ногу, Всадник, Эрмитаж, ага?!
   - Не-е-е, - тянет Вик. - Ну на хрена нам жопу мочить?
   - А вообще, идея, - жму плечами.
   - Голосуем? - тащит вверх руку с сигаретой Димка; другой рукой хватает за ягодицы молчаливую Джоан.
   - А ты соскучился по своему синеглазому дружку? - со смехом спрашивает меня Вик.
   - Попизди у меня еще тут, - рычу, но потом улыбаюсь. - Он голубоглазый.
   - Ну, конечно, - Вик ржет взахлеб в своей лошадиной манере. - Голубо... твою мать... глазый!
   - Все, девочки, спокойно! - хлопает в ладоши Мик и поглядывает на молча улыбающегося Алессио. - А у твоей подружки, надеюсь, нет члена, Димасик?
   - Есть. Ждет - не дождется твоего зада, - оживляется Джоан.
   Все, кроме Мика, ей аплодируют. Я заливаюсь смехом.
   - Джоан давно в Россиянии, - Димка выкидывает недокуренную сигарету, - и таких, как ты...
   - Едем в Питер, ребят, - наконец, заявляет Алессио. - А ты, - Димке, - надеюсь, оторвешься от своей киски, чтобы взять у меня кое-что, - вытягивает и держит на весу пакетик с белым порошком.
   - Только ради Вас, джентльмен, - кланяется Димка.
  
   На пути в Питер довольно свободно. Держим крейсерские 150. Точнее - круиз-контроль держит. Мик поехал со мной, так как только мы оказались одиночками. Он спросил: "Так ты никого не взял?", услышал мой вздох и сказал: "Ну, и я без своей пизды. Поехали вместе".
   - А что с китаянкой? - интересуюсь уже в пути.
   - Малость в обиде. Но вообще - поехала на какую-то конференцию.
   - И кем она?
   - Не знаю.
   Усмехаюсь.
   - Она думает, ты ее парень?
   - Она думает, я на ней женюсь.
   - Круто.
   - Обещаниями мир полнится. Нет людей, которые бы их всегда сдерживали.
   - Ну, да.
   Звучит сигнал вызова. Тыкаю в кнопку на руле.
   - Включайтесь в конференцию, педики! - голосит на весь салон Димка.
   - Господи, сделай потише, - возмущается Мик.
   - Вряд ли поможет, - тыкаю в "минус" на руле.
   - Срань господня, - вздыхает Мик.
   - Кто там такой верующий? - прорезается голос Вика.
   - С днем ВДВ! - несет традиционную чушь Димка.
   - Голубые береты, - смеется Маша; голос поменялся; приняла что-то легкое, видимо.
   - А че ты в этот раз не на "гелике", Виктор? - Мик.
   - Ваш вопрос крайне оскорбителен, сударь. Я ща пиздану Вас перчаткой, - бормочет Вик. - Не, ну какой "гелик"? Культурная столица, мосты, набережные. Я че, похож на поросенка Петра?
   - Иной раз после "мета" ты еще та свинья, - заявляет Маша.
   - Молчать, женщина, - громко выдыхает. - Кто угадает, что я курю...
   - Это никого не чешет, брат, - качаю головой.
   - Телки там стремные, - заявляет Мик; с удивлением смотрю на него.
   - От стремного слышу, - Алессио с нами. - Уж что-что, а телочки там сочные в наличии. По старым временам помню.
   - Каждому - свое, - вздыхает Мик.
   - Господа, я позволю себе отвлечься, - звук всасывания; Димкин "бентли" передо мной немного отклоняется от прямого курса, я успеваю ужаснуться, но он, не достигнув встречки, возвращается в строй. - Божественно.
   - Упоролся? - интересуюсь.
   - Ну нюхай уже, у меня нога затекает! - недовольный визг Джоан.
   Представляю, что там творится.
   - Просто обезьяна, - качает головой Мик.
   - Боже, парни! - Димка; после легкого рывка "бентли" и очередного возвращения. - "Порох" и кокс в одном флаконе - это восхитительно.
   - Говорят, они взаимоугнетаются, - бормочу.
   - Важно знать пропорцию, - Алессио; деловито. - В сущности, твоя теория верна, но если высчитать пропорцию, можно получить...
   - О-ху-и-тель-ный результат, брат! - визжит Димка; "бентли" уходит на встречку.
   - Шизоид, - Мик привстает в кресле, всматривается.
   "Бентли" недолго мечется, потом уходит еще левее. Я с ужасом вижу, что на встречке - фура "вольво", но Димка, очевидно, держит все под контролем. На долю секунды "вольво" заслоняет "континенталь", и что-то внутри меня вздрагивает.
   - Обочины какие-то дерьмовые, - плавающий голос Димки; приглушенные стоны его пассии. - Я ей тут чуть клитор не поцарапал.
   - Козел! - визг.
   Стоны прекращаются.
   Димка ржет.
  
   На подъезде к Питеру, где-то около Ленсоветовского, я набираю знакомого. Антона. Мой единственный действительно хороший приятель в этом городе. Несколько десятков других вызывают сомнения.
   - Здорово, брат, - с улыбкой начинаю.
   - Какие дела, брателло?
   - Вы какие-то... блатные, - фыркает Мик.
   - Мы еще те гопники, сосунок, - смеется Антон.
   - Ха-ха, - Мик становится кислым, как спелый лимон; Антон ему явно не импонирует.
   - Ты как там? Тусишь где? Мы просто на подъезде в твою деревню.
   - Ну, да. Ночь хороша. Гуляю малость.
   - Один?
   - Да. Чика... болеет, так сказать, - кривит душой.
   - Ясно, - моя тоже болеет, думаю; всей ее головой. - Мы на Московской трассе еще.
   - Круто. Давайте на парковке "ОКЕЯ" на Московском пересечемся. Тут крутят пятаки и жгут резину.
   - Все, скоро будем, - завершаю вызов.
   - У него есть... ммм... чика? - Мик морщится.
   - Ты задрот и мужлан, - констатирую.
   Смеемся оба. Включаю конференцию. Сообщаю курс. Вик ноет, что его задолбал дрифт.
   Димка в восторге.
   Джоан, судя по звуку, кончает.
   Чей "бентли" у Димки?
  
   В Питере автопарк бюджетнее. Кофе из "Макдональдса". Пафосно взирающие на шоу нищеброды. Очаровательные пируэты дрифтеров. Никакой боевой раскраски на машинах - может показаться, что все они в "стоке", но рев выхлопных труб это отрицает.
   - И часто у вас это дело?
   - Нерегулярно, - отвечает мне Антон.
   У него хмурый, отяжеленный вид. Немного рассеянный. Словно бы пытается изображать из себя короля на унитазе.
   - Как жизнь-то? Давно не слышались, - говорю.
   - Да как-то, - жмет плечами, - вяло. Ищу новые интересы. Папка ищет себе бабу.
   - Как у него дела?
   - По-моему, все также, - отпивает из жестяной банки "кока-колу". - Контора процветает, в общем.
   - А мать? Так и не нашли общий язык?
   - Не-а, - вздыхает. - Тяжелая тема.
   - Sorry, - почесываю шею. - Долго здесь будешь?
   - А ты? - смотрит на меня; в его взгляде горечь и усталость, но его кожа идеально чиста, и он в отличной форме, поэтому трудно назвать его действительно уставшим.
   - Да, как консорциум решит, - усмехаюсь и киваю в сторону моих товарищей скопившихся за каким-то "шестисотым мерином" и лицезреющих шоу.
   - О, Антоха, - какой-то высокий светловолосый парень подходит и мягко хлопает Антона по плечу.
   - Кхм, - Антон мнется. - Слушай... - в ответ на вопросительный взгляд что-то шепчет на ухо незнакомцу.
   - Pardon, - незнакомец уходит.
   Ничего не спрашиваю.
   Молчим.
  
   - Как-то тут сухо для сезона, - Мик, задумчиво.
   Стоим около машин. Сигаретный дым. Визг шин и рев моторов.
   - А ты думал, тут весь год Венеция? - усмехаюсь.
   Мик жмет плечами и затягивается.
   - Ребят, че все такие унылые? - Димка все еще щеголяет расширенными зрачками и энтузиазмом. - Ломанули в центр!
   - Ты в зеркало посмотрись, - Маша; скептично.
   - Хрень, - махает рукой Димка. - Айда фоткаться на Дворцовую. Типа круто.
   - Чтоб потом твои зенки в "инстаграме" обсуждали?
   Димка хлопает по заднице Джоан. Та в ответ дает пощечину. Он рычит.
   "Сейчас трудное время, брат. Для всех. Даже для нас"
   Фраза Антона, сказанная им на прощание, сверлит правое полушарие. Не понимаю. У всех все круто. Всю жизнь так. Я не помню кризисов и падений. Мой папка крут. Зачем мне париться из-за трудностей? Почему я должен унывать, если кто-то заработал мало, и ему не хватает? Но Антон тоже вряд ли страдает дефицитом средств.
   - Давай порошок, - махаю Димке.
   - Стоять, - Алессио передает мне маленький пакетик. - Тут кое-что прикольное.
   - А мне? - изображает обиду Димка.
   - А у тебя нос не в том шоколаде, - хмыкает Алессио. - Поехали в центр.
   - Чур, я ведущий, - Димка торопливо вскакивает в "бентли".
   Джоан вздыхает и потягивается.
   Все по машинам.
   "...трудное время..."
  
   Алессио с кем-то на телефоне. Димка периодически выдает какие-то несвязности. Мик, в основном, молчалив. Девушки упоролись. Все три уже на кокаине. В том числе - вечно борющаяся против веществ Маша. Изредка - не вредно.
   Антон - активный тусовщик. Человек своеобразный. Но достаточно адекватный. Условиям, обстоятельствам жизни. Если приезжаю в Питер, то обязательно с ним вижусь. Но сейчас мы впервые не отправились в какой-нибудь клуб поболтать. И он даже не предлагал. С ним что-то не так.
   - Куда после центра-то? - интересуется Мик.
   - На Садовую. На Лиговку. Куда угодно, - заявляет Димка. - Бей посуду, я плачу!
   - Присоединяюсь, - голос Вика срывается; он тяжело дышит; потом звук с его стороны снова отключается.
   - Она ему дрочит? - предполагает Мик, как ни в чем ни бывало.
   - Ты ужасен, - улыбаюсь.
   Кивает.
   Московский освещен удивительно ярко. Местами развешена иллюминация. В общем-то, скоро Новый год. Относительно скоро. И я еще не знаю, где я буду. И что буду делать. Но сейчас все ярко. Приглушенно играет что-то из транс или хаус. Не знаю точно.
   - Короче, давайте направо на Фонтанку, потом на Невский и дальше...
   - Ты мудак, - прерывает Димку Вик. - Ты всегда говорил, что не знаешь Питера.
   - Мало ли, что я на тебе обещал, - смеется Димка. - Поцелуй меня.
   - Надеюсь, ты это не мне, - Вик; смущенно.
   - Это я своей... - звук пощечины. - Любимой... Твою мать, подстриги свои когти, девочка!
   - Я не знаю Питера. А ты знаешь! - не унимается Вик.
   - Ревнивец, - смеется Алессио. - Ребят, скоро поворачивать.
   - Кто выбрал этого мудака гидом? - Мик; возмущенно.
   Мы замедляем машины и поворачиваем на Фонтанку.
   - Ал! Наперегонки, а? - фраза Димки немного тревожит меня; возможно, из-за того, что места на это стороне набережной - ровно под две полосы впритирку.
   - Не вопрос, - Алессио, как всегда, полон уверенности в себе.
   "Континенталь" уходит левее, и "феррари" пристраивается справа.
   - Погнали! - Димка.
   - Ты не с той тачкой тягаешься, членовоз! - Алессио; со смехом.
   - Не нравится мне это, - Мик привстает, садится, ерзает.
   Гонка стартовала, и мы стараемся не отставать. Когда пара рейсеров-идиотов на скруглении набережной пролетает мимо ряда припаркованных машин, сердце екает. Жалко не консервные банки сбоку. Жалко нормальные машины и потерянное время.
   - Мажор сраный! - визжит Алессио; он редко так явственно веселится, но "феррари", конечно, уделала "континенталь", и они уже около Невского.
   - Напра-во! - командует Алессио, сбрасывает скорость и с визгом входит в поворот, не обращая внимания на красный, смотрящий в нашу сторону.
   - Ща я тебя на прямой уделаю, носатый! - грозится Димка; явно вошел в раж.
   - Бля, откуда такое движение ночью? - Алессио; расстроено. - Даже через встречку не вылезти.
   - А ты не в Самаре, мой друг, и не в Жопосранске, - комментирует Мик.
   - Ребят, может, через Лиговку? - предлагает Вик. - Хочу посмотреть, как этот укурок отсосет у "ферры".
   - От укурка слышу, - Димка смеется; его попутчица тоже - наконец, нашел достойную пару для своего угара.
   Мы едем в рамках городской скорости, аккуратно, но быстро разворачиваемся через двойную сплошную и едем в сторону Восстания.
   - На Восстания "мусоров", как грязи, - замечает Мик.
   - Питерские вообще беззубые, ты че? - говорю.
   - Скорее, я их штрафану, - Димка.
   - Ну, круто, - вздыхает Мик и закуривает. - Ты не против?
   - Я и сам уже готов, - усмехаюсь.
   - Ты же типа это...ЗОЖ, все дела, ага?
   - Ага, - вращаю ладонью, показывая относительность утверждения Мика.
   Миновав Восстания и повернув на Лиговский в сторону юга, мы дружно встаем на светофоре. Я стараюсь разглядеть попки проходящих по переходу и просто идущих по тротуару телок. Есть мысль, по итогу этой прогулки, взять какую-нибудь местную чику с собой. Прогуляться в Москву. Я так уже пару раз делал. Но сейчас уже поздно и не очень тепло, и качество гуляющих девочек не очень. А рядом со стеной здания невдалеке я замечаю группу бомжей. У одного из них ступня замотана в полиэтиленовый пакет. Очевидно, гниет или типа того. Другие просто грязны, уродливы и оборваны. Мне становится мерзко. Я за зачистку улиц от такого мусора. Нормальным людям противно гулять от такого. Какие уж тут телки.
   - На старт... - таймер на светофоре гласит, что заканчивается время перехода, и Димка оживляется. - Внимание, - желтый. - Марш!
   "Бентли" и "феррари" с визгом уходят со светофора. Я заряжаю оборотов и стараюсь не отстать.
   - Дмитрий, Вы, с позволения сказать, мудак, - заявляет Мик. - Ты бы еще на тракторе "Беларусь" с ним потягался.
   - От смерда слышу! - Димка разозлен.
   - Полет нормальный, - смеется Алессио.
   Дальше - секунды. Дальше - "бентли" пытается подрезать "феррари", еще не догнав. "458" в ответ делает насмешливый рывок влево и снова возвращается к себе в полосу. Но Димка явно понял это слишком буквально. "Бентли" оттягивается влево, потом пытается вернуться обратно. Угол слишком большой. Он забыл про тормоза. Я замедляю "бэху". "Бентли", чтоб не ударить "феррари", делает рывок влево, на встречку.
   Звук клаксонов.
   Визг шин. Боковое трение.
   Удар. Грохот.
   Мы прижимаемся к тротуару.
   Алессио испуганно бормочет "Еб-твою-мать". Маша громко охает.
   Я выскакиваю из машины. Мик за мной. "Бентли" торчит всем передком в витрине ресторана. Я задним числом, словно наяву, вижу, как он влетает в нее, и как художественно жрущие за бутафорским столом манекены словно бы разбегаются в страхе.
   - Ты тупой мудак! - орет Алессио. - Где твои тормоза? Тормоза!
   Двери "бентли" открываются. Димка, разумеется, цел и невредим. Его девка вываливается. Удар подушки ее явно расстроил. Плачет.
   Собираются машины. Глазеют. Пешеходы начинают снимать на мобильники. Я замечаю, как ярко в свете фонарей видно номерной знак "бентли". Внутри ресторана разгром. Я смотрю через витрину. Димка вошел внутрь через разбитое окно. Теперь он выходит через него же. Медленно, испуганно. Закрывает рот руками. Внутри крики.
   Я думаю о том, что это приличный ресторан. И он должен был закрыться еще в полночь. Максимум - в час. А сейчас сколько? Откуда там люди?
   - Че такое? - спрашивает Мик Димку.
   Димка мотает головой, садится рядом на асфальт рядом с упертым в него задним колесом "бентли".
   Мик прыгает в окно. Я за ним. Невдалеке от решетки радиатора "бентли" лежит женщина. Над ней суетятся двое мужиков. Девочка - видимо, администратор, - вызывает по мобильнику "скорую". У женщины на полу огромный живот. Кровь изо рта. Она неестественно бледная.
   - Что вы наделали?! - орет мне мужик, суетящийся над телом женщины.
   Я ничего не знаю. Ухожу. Выпрыгиваю из витрины.
   Я ничего не делал.
   Мик выходит через дверь.
   Закуривает.
  
   У них был день рождения. Выходили последними. Вчетвером.
   Она была виновницей торжества. Седьмой месяц.
   Димка всхлипывает. Сидит в открытой машине ДПСников. Нет, он плачет. Пытается сквозь слезы что-то объяснять. Его спутница курит одну сигарету за другой, сидя в "феррари" с девушкой Алессио. Сам Алессио снял с "бентли" номера и положил их в багажник, а сейчас разговаривает с ментами. Кому-то звонит. Я не в теме.
   Димка зачем-то говорит менту, который задает ему вопросы, что всегда хотел стать футболистом. Что вся его жизнь идет не так. Мент выписывает направление на экспертизу.
   Я не буду работать, пока папа не поймет, что я определился с направлением деятельности. По итогу, мое предназначение все равно будет все тем же. Наследник, все дела. Если не снюхаюсь в хлам раньше. Что довольно трудно с моими бюджетами.
   Я бы, может, хотел стать каким-нибудь продавцом или типа обслугой. Чтобы понять, каково там, внизу, на самом дне. Как живут в месяц на то, что я трачу в день на "поесть", на "погулять" и на "нюхнуть". Но что это даст? Мое предназначение все равно будет все тем же. Наследник, все дела...
   Алессио говорит, что димкин отец в курсе. Значит, папа Саша-депутат и мама Ира-бизнесмен рвут телефоны местных МВДшников. Это не догадки. Это факты. Значит, все будет нормально. Здесь так всегда.
   Здесь?
   Везде.
  
   Отмокаю в выключенном джакузи. Периодически ненадолго погружаюсь с головой. Мне приятно каждый раз, когда давление исчезает, и я опять слышу музыку в дальней комнате через воздух, а не через толщу воды.
   Поездка удалась не очень-то. Осталось слишком много вопросов. И сейчас утро. После оформления и разборок с ментами, мы уехали. Димку должен был забрать его адвокат, примчавшийся вместе с бодрыми ребятами из службы безопасности Димкиного папы. Ну, то есть, официально - димкиной мамы. Ага.
   Принимаю вызов на мобильник с кнопки, встроенной снаружи в джакузи.
   - Здорово, мужик, - голос Антона из динамиков аудиосистемы; немного бодрее вчерашнего.
   - Здорово, брат, - трясу лицо в воде, поднимаюсь обратно.
   - Живой? Слышал, вы нормально наломали на "лиговке".
   - Понемногу отхожу. Димка постарался.
   - Че с ним теперь?
   - Не знаю.
   - Понятно, - вздох. - Я вчера был загружен жестко. Извиняй.
   - Да, бывает. Я сам нынче... немного не в себе.
   - С наступившим тебя.
   - Спасибо.
   - Желать тебе нечего, потому что у тебя все есть, так что сам пожелай и подпиши - мол, от меня.
   - Договорились, - улыбаюсь.
   - Сколько тебе стукнуло-то?
   - Если б я сам помнил, - смеюсь и поглаживаю поверхность воды.
   - А говорят - до тридцати, мол, каждый День - юбилей.
   - Ну, значит, у меня слишком круглая дата, чтоб ее называть.
   Перешучиваемся и обсуждаем какие-то мелочи еще минут двадцать. Выйдя из ванной, насухо вытираюсь. Наливаю себе большой стакан охлажденной "перье" и сажусь в кресло.
   Наступил день, от которого я планировал отсчет. Но настроения что-то начинать нет. Сильнее всего разочаровываешься в том, чего слишком долго ждешь.
   Звонит отец. Просит приехать сегодня. Говорю, что, конечно, буду.
   Звонит мать. Говорит, она будет через пару часов в Москве, а потом сразу домой. Обещаю с ней увидеться. Говорит, что у меня усталый голос. Отвечаю, что бессонница. Волнения. Я спал часа два. Спал?
   Звонит Юля. Спрашивает, не рано ли. Со смешком. Выворачиваю ручку уровня утомленности в голосе на максимум. Говорю, что заболел. Она предлагает скинуть на "электронку" или в соцсеть. Отказываюсь. Обещаю подъехать сам и выполнить свою часть уговора. Просит не раскисать и выздоравливать. Трогательно донельзя - с учетом того, что мы едва знакомы. Обещаю перезвонить.
   Занавес.
  
   Совершенно безрадостная пробка.
   Погода откровенно дерьмовая. Но мне надо бы сходить по магазинам.
   В соседнем "вольво" грустит одинокая молодая девочка. Холеная и ухоженная. Вечером она либо будет читать дома книжки, либо превратиться в сказочную блядь и пойдет в клуб. На открытом воздухе тусовки не по сезону.
   Я старею. Каждый год приближает к смерти. Кто-то скажет, это смешно. Мне ведь и тридцати нет. У меня все впереди. Но иногда хочется, чтобы что-то конкретное было уже сейчас.
   Но что мне нужно?
  
   Папа махает мне, приглашая пройти в гараж. Я вовсю предвкушаю. Когда мы заходим на огороженное парковочное место, я понимаю, что это "джекпот".
   "Ягуар XKR", "купе", вторая версия.
   - Ни хрена себе, - детский лепет; я искренне восхищен.
   - Ну, как ты просил.
   - Когда? - смущаюсь.
   - Да, был один разговор, - папа довольно улыбается; руки в карманы; он крут.
   - Как ты все замечаешь, блин, - вздыхаю, не могу не улыбаться. - Спасибо, пап. Очень... круто.
   - Какие изысканные эпитеты, - смеется. - Русских классиков начитался?
   - Ага, - улыбаюсь.
   "Ягуар" действительно хорош. Мне нужен был именно такой вариант, но я не парился, потому что была "бэха", и она тоже хороша, и я даже не ожидал, что отец подарит мне именно это. Но это упростило его выбор.
   - Прокатимся? - спрашиваю; смущенно.
   - А, сегодня дел по горло. Две встречи в центре, отчаянные ребята, работяги, - махает рукой. - До вечера буду занят. Так что, давай ближе к выходным покажешь мне класс на этой подвеске.
   - Я подготовлюсь, - киваю, ловлю ключ и открываю дверь. - "Бэху" продадим?
   - Оставь, как подменную, - смеется и подходит справа, чтобы сесть рядом на пассажирское.
   - Ладно. Буду на ней подрабатывать бомбилой, - улыбаюсь и завожу мотор.
   - Все, ни слова про работу. Я заебался работать. Сейчас тяжелое время. Денег мало. Работы много, - качает головой.
   Прислушиваюсь к нежному и напористому одновременно рыку двигателя на высоких оборотах. Отец говорит, что время тяжелое. Вот ему я верю.
   - Так, может, не надо было... ну, тратиться типа, - пожимаю плечами и смотрю на него.
   - Да, не в этом смысле денег мало, - махает рукой. - Но, вот, мать хотела купить еще один полноценный дом на островах, а я посчитал и понял, что на хер он не нужен, - объясняет с усмешкой. - Купил ей четырехэтажную лачугу с маленьких гаражем, будет летать туда, медитировать, когда начнется очередной кризис.
   - Она слезла с... - смущаюсь снова.
   - С колес? - отворачивается, смотрит куда-то вглубь гаража. - Почти. Ей прописали еще какой-то курс. Но должна окончательно завязать к весне.
   - А куда на Новый год? - спрашиваю.
   - Хрен знает, честно говоря, - протирает лицо ладонью. - Куда угодно, только чтоб не видеть этих постных московских рож. Я бы поехал в тот дом, на Байкале. Но мать...
   - Ясно.
   - Да, вообще-то, если будет кочевряжиться, уеду один. Ну, и ты можешь... - вздыхает; понимает, что продолжать мало смысла.
   - Я подумаю, пап, - обещаю. - Честно. У меня просто... трудный период, знаешь...
   - Коэффициент социальной усталости вырос, - усмехается отец; он силен; он всесилен; он крут; он говорит, что все не круто. - Пойдем, порадуешь мать.
   - Ага, - говорю. - Только давай посидим еще пару минут.
   Он понимающе кивает.
   - Давай.
  
   В одном из кафе в торговом центре меня, наконец, находит Мик. Я уже успел купить пару шмоток, но это еще не все.
   - Здорово, кутила, - смеется и хлопает по плечу; садится напротив.
   - Ты десять минут, как был на этом месте.
   - Sorry, - вздыхает. - Наташа позвонила, надо было перетереть.
   - Почему ты с ней вообще? Тебя не напрягает? - сопровождаю слова вращением ладони в воздухе.
   - Да как сказать, - смотрит в сторону стойки, откуда уже идет к нам официант. - Наши отцы - давние партнеры. Как-то на этой почве мы и познакомились. У них между собой все в порядке. Ну, и у нас должно быть. В сущности...
   Вопросительно вскидываю брови, он прервался неожиданно.
   - Забей, - махает рукой. - Когда-то мы с ней поженимся. Такие дела. Пошли, мне тоже надо купить пару футболок поприличнее. Хожу, как сраный оборванец.
   На Мике летний пиджак от Will Torre, рваные джинсы от Armani, футболка черт те откуда и кеды Adidas. Голодранец, что скажешь.
   Мы проходим несколько магазинов, взаимно прикалываясь над тем, что меряем. Мик натягивает какой-то скафандр - слитые воедино, в один мешок штаны и куртка в леопардовые пятна. Когда я ему говорю, что эта хрень - женская, и вообще, мы в магазине женской одежды, он делает расстроенный вид и снимает скафандр. Или комбинезон. Дерьмо какое-то.
   Идем вдоль галереи магазинов на третьем этаже.
   - Блин, сколько их тут...
   Вопросительно смотрю на него.
   - Телок-клонов. Копированных уникальностей. И в клубах. И на курортах. И на ебаных яхтах, на тусовках. И ведь каждая такая курочка считает себя уникальной и неповторимой. А у некоторых даже имена одинаковые, шаришь?
   - Ну, да. Типаж.
   - Это не типаж. Это пиздец. Это шаблон. Это край развития. Мне бы хотелось собрать таких уникальностей - штук пятьсот однородных блондинок с одинаковыми сиськами, одинаковыми лицами, глазами и прочим, в одинакового плана платьях и мехах - в одном огромном сарае типа "пачи" и тупо заставить их смотреть друг на друга.
   - Кривые зеркала, - усмехаюсь.
   - Ну, да. может, когда-то я так и сделаю. Это круто. Социальный эксперимент.
   - Тебе придется сделать два сарая.
   - То есть?
   - Для клонов-брюнеток еще один.
   - Точно, - смеется.
   - Про Димку слышал что-нибудь?
   - Пока нет. Мобильник у него выключен. Через инет на связь не выходит, - чешет голову; только сейчас замечаю у него свежее мелирование жемчужным блондом. - Мне кажется, должны отмазать. Делов-то.
   - Он человека убил, - констатирую.
   - Бывает. Не специально же. И не убил, а сбил, - отвечает. - Ну, правда, не на дороге, но это несчастный случай. Вон, Минсар Абдаллиев, сын того самого "Абдалы", помнишь?
   - Ну, да.
   - Он тогда упорол несколько "бэх", "субарик", "мазду" и еще каких-то "жигулей" собрал. Дрифтовал на перекрестке. И ниче, нашли как списать.
   - Это да. Но он никого не убил.
   - Он бабок немало упер этими машинами. Ну, или Карим Гуляев - который в 17 без прав устроил замес.
   - Сын "газпромовца"?
   - Он самый. Тот вообще был не прав, чисто по-человечески. Той осенью на "шестисотом" снес "тойоту", "мерина", "турег", "кьюшку" и еще какой-то мусор. Ну, праздник у них с пацанами был. Он никакущий. Но у него и прав не было. Чем тогда все кончилось? - жестом предлагает ответить.
   - Не помню. Вроде, отмазали его.
   - Вот именно, - тычет пальцем вверх. - Пацан расхерачил пол-"мичуринки", но за управление без прав только бабки положены. Машина вообще на контору - тоже откупились. И все. Там копейками обошлось. Говорю, не парься. Вечером он должен быть в клубе.
   - А я?
   - Очень смешно, блин, - хмурится. - Слушай, боюсь спутать...
   - Ну?
   - Да ладно. Забей. Ты уже знаешь, кого будешь иметь этой ночью?
   Смотрю на него с укоризной.
   - Ну, что? вот на той попке очень симпатичные шортики. Я бы ее снял, на твоем месте.
   - Ты когда-нибудь задумывался о том, что мы когда-то умрем, и все потеряет смысл?
   - Мужик, тебе двадцать с хвостиком лет, господи! Какая смерть? Мы только начинаем жить.
   - Наверное. И что? Все равно...
   - Так что насчет съема? Вон та, в жилетике тоже ниче, - нагло тычет пальцем в девушку на другой стороне галереи.
   Вздыхаю. Отворачиваюсь. На него не следует обижаться. Во мне сейчас все не такЈ как должно быть. Мне все также ее не хватает.
   Мика словно бы осеняет.
   - Блин, так ты же ведь с этой, Катей своей где-то год, да?
   - Ага.
   Напомнил, молодец. Я как раз стал забывать. Внутри стало горячо.
   - И тоже познакомились где-то в районе после твоей днюхи?
   - Ну, да.
   - Да-а, - вздыхает. - Тогда понимаю, че ты такой загруженный. Извини, мужик. Не знал, что все так запущено. Слушай, - резко останавливается и поворачивается ко мне лицом, - да хрен с ними, со шмотками, с клубами, со шмарами. Пошли сегодня в "Манеж", там типа какая-то премия в области современного искусства - писатели, художники, видео, всякая шобла-ебла. Приобщимся к духовному, посмотрим на вещи, на людей, отвлечемся. Пообщаемся с интересными людьми.
   - Есть проходка?
   - Дурак, что ли?
   - Ладно, - смеюсь. - Уговорил.
   Мне не то, чтобы интересна премия. Просто это лучше, чем до вечера гнить дома.
   Все равно, я знаю, чем все закончится.
  
   Час спустя, перекусив в ресторане по дороге, едем в "Манеж".
   Едем на машине Мика. Он молча смотрит на дорогу. Я - в окно. На тротуары, на которых полно народа. На странно, вяло бредущих куда-то людей. На печальные, полные спертого воздуха автобусы.
   - Ты че, мужик? - обеспокоенно спрашивает Мик.
   Я что-то пробормотал, но мне казалось, что это было про себя.
   - А что я сказал?
   - Тебе лучше не знать, - усмехается.
   Киваю. Молчу.
   Платный паркинг около "Манежа". Мик оплачивает место на пять часов кредиткой.
   - Это край. Пиздец, - бормочет.
   - Что?
   - Место в глубине парковки. Самое дальнее от входа.
   - Это на самое страшное, что бывает в жизни.
   - Ну, да, - качает головой. - Но это... пиздец, все-таки.
  
   Мы в "Манеже". Авангардные инсталляции с одного края, выставка картин с другого, какие-то парни за столами с книгами с третьего и, собственно, подготовка к выдаче каких-то премий с четвертого. После нескольких минут объяснений, нас с Миком нашли в списке приглашенных. К удивлению, полагаю, тех, кто список составлял. Море "шампуня", какие-то невнятные, с дредами и "туннелями" в ушах телки и авангардные деятели искусства.
   После двадцати минут разговора с каким-то модным писателем, у меня начали сворачиваться синапсы, я согласился с предложенной им концепцией мировосприятия и снова пошел за алкогольной газировкой. Мик в зале, где крутят видео.
   Все ищут новые пути создания мира в мире. Это круто. Но мне не круто, потому что я не могу уживаться в одном мире со своими желаниями. Мне легче спокойно отойти в сторону и не спорить, чем доказывать свою правоту. Я смотрю на картину из разноцветных мазков, с черным ядром и ярко-светлыми круглыми пятнами вокруг. Подпись гласит "Социальная Фрустрация, Грег Суноев". Догадываюсь, это псевдоним.
   - Как Вам это? - паренек в очках, с длинными патлами, остро пахнущий "Fahrengheit 451", внезапно возникает за моей спиной; отпивает из стакана виски. - Картина, I mean.
   - Неплохо, - пожимаю плечами. - Конструктивно, кажется.
   - Ее следует понимать буквально, - вздыхает. - Честно говоря, это самое важное, что я рисовал когда-либо.
   - Да?
   - Абсолютно, - допивает залпом все, что было в стакане. - Понимаете, это то, как я вижу социальную разрозненность и бесцельность культуры потребления.
   - А в чем, по-вашему, цель? - интересуюсь.
   - Не знаю, - качает головой. - Мы пока не можем оттолкнуться от бесцельности, куда нам до великих целей. Видите, - показывает пальцем на черное ядро, - это центр потребительского ада, ядро тьмы, беспроглядной пустоты, бездуховности. А вокруг него - души и их интересы. Но они не внутри ядра и не слишком далеко от него - им не ясно, что делать. Они мечутся в своих интересах - естественных, социальных - любых. И они не получают удовлетворения ни от тьмы, ни от пестроты, ни от собственного света. Они разрозненны. Потеряны.
   - Ясно.
   Парень действительно копнул глубоко. Я - пятнышко света. Круто.
   - Рад, что Вам понравилось, - снова вздыхает; смотрит в стакан и уходит; видимо, чтобы наполнить опять.
   Толку-то от этих изысков? Они изображают, что не так, высмеивают, но не дают никакого ответа. И так вечно. Все искусство построено на этом. Они делают вид, что все поняли, но то, что они поняли, было ясно еще до них. А решений все нет.
   - Ты как? - Мик хлопает меня по плечу. - Я просто охуел от этих видеоинсталляций. Как после ЛСД-трипа, ей-богу.
   - Надо было мне туда же идти, - усмехаюсь. - Видишь? - киваю в строну картины. - Это социальная фрустрация.
   - Ну, круто, - смеется. - Пошли, скоро огласят победителей этого года.
   - Это будет нечто.
   Грег Суноев оказывается в списке награжденных. Когда он выходит на сцену, его взгляд на пару секунд замирает на мне. На поразительно длинную, тягучую пару секунд. В его взгляде - что-то знакомое. Странное, пугающее.
   Он что-то знает.
   Или просто делает вид.
  
   Вечером в клубе должны быть все наши. Все мои друзья. Пока в ложе собрались только Вик с Машей и Алессио. Никаких громких слов, никаких массовых праздников. Не хочу. Я странно отношусь к Дню. Но сегодня я уже на "яге", и это улучшает настроение. Впрочем, я все равно позвонил папиному знакомому, чтобы тот отогнал ее в мой гараж. Не факт, что по дороге из клуба я буду в состоянии рулить. Одно дело - ехать после "шампуня" или нескольких дорожек, и другое...
   А что другое?
   Выжрать MDMA и пойти плясать и расцеловывать всех подряд? Не знаю.
   Прохожусь по клубу. Не очень людно, но ритм уже задан. Ди-джей играет прогрессив. Пока что мягкий, приятный. Ближе к ночи станет жестче.
   На массивном кожаном диване в скромной ложе на двоих сидит с какой-то полуголой - это называется откровенное вечернее платье, - чикой один мой знакомый. Отец Афанасий, священник одного довольно крупного московского монастыря. В миру - просто Саша. Здороваюсь. Он хлопает телку по попке и отправляет погулять. Приглашает присесть.
   Сажусь. Потягиваю "перье" из стакана. У отца Афанасия - очевидно, какой-то недешевый коньяк в бокале.
   - Как жизнь, отец? Как служба? - интересуюсь.
   - Ай, не жалуюсь, - смеется, поглаживает мелкую бородку. - Страна здоровеет, духовность крепнет.
   - Это круто.
   - А ты сам-то? Давненько не причащался, а? - хохочет.
   - Грешен, - улыбаюсь. - А у меня, кстати, сегодня ДР.
   - Ох ты как, - искренне удивляется. - А где будешь отмечать?
   - Кажется, нигде.
   - Э-э, уныние - грех, имей в виду, - махает пальцем. - Ну, я все равно обязан сделать подарок, - улыбается. - Хрен с ним, что я не на работе, - размашисто крестит воздух напротив меня. - Отпускаю тебе все грехи от рождения до послезавтра, сын мой.
   - Ох, аж сразу полегчало, - со смехом.
   - Только раз такое бывает, пользуйся, - поднимает бокал. - За тебя! - опрокидывает приличный остаток содержимого в себя. - Косячь заново, сын мой.
   Перекидываюсь с ним еще парой фраз. Ухожу гулять дальше.
   Отец Афанасий - занятный парень. Посмотрев на его манеру отдыхать, нетрудно понять, почему возникают инциденты типа того, на Сахалине, когда мужик начал стрелять в храме Воскресения. Но не все должно быть видно всем. Вера поддерживается слепотой.
   Снова встречаю Васю Сорокина. Фотограф и промоутер. Веселый, круглолицый. Он явно сегодня на веществах. Постоянно пританцовывает. Очень позитивный человек.
   Замечаю, что давно не читал его блог. Говорю, что его социальные вбросы меня всегда вставляли. Он говорит, что у него уже больше тысячи постоянных подписчиков, и пора писать мемуары. Говорит, это будет псевдобиография. Типа того. Заодно рассказывает про какую-то телку, с которой расстался на днях. Долго, торопливо и муторно. Мне кажется, это кокаин и "экстази". Одно продляет действие другого. Надо спросить у Алессио, делают ли так.
   - У нее сиськи, как у коровы - здоровые и отвисшие. Вымя, блядь, с сосками в кулак каждый. И она мне чешет - мол, у меня мерзкая рожа, и она не хочет меня видеть. Я драл ее в зад три месяца. А-а, мужик, жить круто!
   Смеюсь. Не столько от содержания его речи, сколько от манеры изложения.
   - Мне кажется, тебе следует прекратить принимать антидепрессанты.
   - Я и не принимаю, мужик!
   - Значит, надо начать принимать.
   Оба ржем.
   - У тебя клевый пиджак, мужик. И футболка что надо. Ты крут. Никого не слушай. Ты крут.
   Обнимает меня.
   - Я помню, у тебя сегодня днюха. Поздравляю!
   - Хрена у тебя голова! - удивляюсь искренне, без шуток; вот уж от кого не ожидал.
   - Читай мой блог, - подмигивает. - Все будет круто!
   Прохожу мимо ложи, в которой сидят серые, сексуально одетые, но неинтересные телки. Трое из них встают и идут к бару. Я тоже решаю взять стаканчик чего-нибудь покрепче воды. Ловлю краем уха разговор телок у стойки. Повторяется слово "ржака", идет быстрое обсуждение окружающих, раздаются советы типа "не обращай внимания", упоминается наращивание ресниц. По виду - студентки. По факту - возможно, проститутки. Я уже не знаю, в чем серьезно разница между этими двумя терминами. Ну, кроме того, что вторе - это уже стабильная профессия, а не мало что значащий соцкласс, как первое.
   Две телки, перекрашеные в хлам, засыпанные блестками, целуются друг с другом посреди зала. Не эстетично. Раздражает.
   Мне чего-то не хватает. Чуть не разливаю виски с содовой и льдом, спотыкаясь. В голову ударяет теплая волна. Подняв взгляд, я вижу Димку. Он стоит, потягивая мутный коктейль. Ни с кем не говорит. Смотрит на ди-джея, играющего на "двухтысячных" "пионерах" и девочек "гоу-гоу". Подхожу. Здороваюсь.
   - Извини. Не отзвонился, - бормочет; торопливо отпивает и сглатывает.
   - Ты как? Разобрались?
   Кивает.
   - Выпустили под залог. Но дело заведено. Экспертизу на стафф успели провести. Слишком много видео с места. Очевидцев. Номер засветили. Короче... - замирает. - В общем, могут посадить.
   Последние слова звучат, как приговор. Вся его речь проходит под звучание одного и того же повторяющегося слога вокалистки под растущие в объеме средние и высокие частоты. Когда он произносит последние слова, на секунду помещение заполняет "белый шум", и когда он прекращается, и снова звучат бит с басом, мы оба облегченно вздыхаем. Димка на год моложе меня. Он вытаскивает пачку сигарилл, торопливо закуривает. Рука дрожит. Постоянное напряжение.
   Вспоминаю Серегу Демина. Моего приятеля. Работягу. Сына одного крупного бизнесмена. Чувак сел на трешку. Уложил в кому дегенерата из "СтопХама", пока товарищи того отвлеклись. Жалко парня. Серегу, конечно. Этим ублюдкам не понравилось, что он на свободной дороге встал рядом с парковкой на ряду, чтобы на десять минут зайти в какую-то контору. А он пришел, когда они обклеивали лобовое. Твари.
   - А вообще, ты извини, - оборачивается, перекидывает сигариллу в руку с коктейлем; протягивает мне руку; жму. - С днюхой тебя, мужик. Будь таким же Настоящим Мужиком, - вяло смеется. - И никогда никому не давай себе указывать. Шли всех на хуй. Это круто - жить, как хочешь сам. Желаю, чтоб этот год пошел ровно как ты хочешь.
   Благодарю. Но знаю, что начался он уже не так. От этого необходимо уйти. Сейчас мне это не нужно. Не помогает. Не лечит. Заставляет искать свою вину.
   Обнимаюсь с Димкой. Он говорит, что постоит тут еще. Смотрит на плоскую телку гоу-гоу.
   И мне кажется, она тоже смотрит на него, тряся крошечными сиськами и виляя ногами.
   Если Димка говорит, что все хреново - значит, все гораздо хуже, чем обычно. Значит, адвокаты не справятся.
   Димка на год моложе меня.
   В нашей ложе уже сидят все те же плюс Мик, его азиатка и Женя Митин - мой школьный приятель, которого я сто лет не видел, - с какой-то телкой.
   Они почему-то обсуждают "моего приятеля педика из Питера". Антона, то есть.
   - Эй, вы, он не педик, а би, - замечаю, усаживаясь и пожимая руку Жене.
   - Ну, в наше время это концептуально, на самом деле, - игнорируя мою корректуру, продолжает Мик. - Быть педиком, я имею в виду. Вот он и прикалывается с этого.
   - Как сказать, - Алессио. - Их у нас гнобят.
   - Кто? Законы? - смеется Вик. - Кому не насрать на законы?
   - Ну, общественное мнение все равно не то, что в Европе, - Алессио.
   - Все равно, я бы не стал иметь дело, - всерьез, я имею в виду, - с педиком, - заявляет Мик.
   - Антошка, блин, да? - спрашивает почему-то меня Вик; смеется.
   - Он не педик, а би, ниче, а? - снова уточняю, уже раздраженно.
   - Но, как ни круто это ни было, а сам процесс... Мне кажется, это ужасно, - замечает девушка Жени; морщится; присасывается к своему кальяну.
   - В Питере по этой теме вообще не парятся, мне кажется, - Мик закурил и приправляет речь взмахами сигареты. - Там же типа творческая элита, все такое - они процентов на семьдесят педики.
   - Он, мать вашу, не педик, а би! - уже в голос ору; по-моему, в тон музыке.
   - Ладно, ладно, все, закрыли тему, - Мик махает рукой. - А ты вообще, родишься только через, - смотрит на часы, - полтора часа, по нашим сведениям. Так что - гуляй, - смеется.
   - Засранец, - констатирую. - Кто-нибудь что-нибудь знает про Колю-стритрейсера?
   - Вчера звонил его корешу. - говорит Алессио, пожевывая кончик сигары. - Все еще в коме. Врачи не дают никаких прогнозов. Но может остаться овощем. Вроде как.
   - А все из-за какой-то шлюхи, - вздыхает Мик. - прошу прощения за лексикон, дамы.
   Молча протираю лицо рукой. Говорю, что пойду прогуляюсь. Меня тотально игнорируют. Своеобразный прикол, но что-то в этом есть.
   Мне кажется, я - единственный из моего круга, кто нормально относится к гомосексуалистам и тому подобным персонажам. Разумеется, разница между "голубым" и бисексуалом есть. Обычный гей - это психически нездоровый человек, который отказывается от одной из прекраснейших вещей в мире - от красоты женского тела. А "би" - это человек, который допускает своего рода многообразие. И всегда может стать просто здоровым наутралом. Антон - точно "би". Да и вообще, в чужую постель следует лезть только по приглашению на групповуху, и уж совершенно точно не стоит туда лезть со своим осуждением.
   Музыка уходит в бэкграунд, и на сцене начинает болтать и взывать к публике эм-си Джесс, которого я знавал в то время, когда он подрабатывал в мелких клубах на разгоревах перед выступлениями привозных, хотя и никому не известных ди-джеев.
   - Эй, уважаемый, - не сразу понимаю, что обращаются ко мне; точнее - ко мне обращается, непосредственно, эм-си. - Зайдите-ка к нам сюда.
   Усмехаюсь и, приветственно махнув рукой, подхожу к сцене.
   - Ну, давай, поднимайся уже! - на весь зал, не опуская микрофона, призывает Джесс.
   - Чем обязан? - спрашиваю его, пожимая протянутую руку.
   - В общем, дело в следующем, - начинает, положив руку мне на плечи. - Дамы и господа, у нашего хорошего друга, - вот у этого простого московского паренька, - сегодня праздник. Это его День... чего?! Правильно, Рождения! День Рождения у этого парня! Я желаю ему, надеюсь, и от вашего имени, психического здоровья, всяческих вкусностей и всегда крепкой морковки. А теперь - пара вопросов к имениннику, - поворачивается ко мне; я смущенно посмеиваюсь; праздничная подстава, что называется. - Ты как себя чувствуешь, друг мой?
   - Вменяемо. Пока еще, - говорю в протянутый микрофон.
   - Ну, если бы тебя уже вносили сюда, было бы не очень презентабельно, - замечает. - Ладно, тогда такой вопрос - ты чисто зажался в этом году проводить тусу или есть еще какие-то проблемы?
   - Трудные времена, - в микрофон. - Карманные бабки кончились.
   - У-у-у, - сочувственно; кривляясь, конечно.
   - Да ладно, гоню я. Просто я жмот. Такие дела, - отвечаю.
   - А-а-а, ну, вот это уже все объясняет, - повышает голос. - Поаплодируем смелому признанию нашего друга, c'mon, people, c'mon!
   Сам, вместе с залом, аплодирую Джессу. Точнее - его нахальству. Я немного в шоке, но меня нисколько не расстраивает то, что на этот раз, попытка уйти в уныние не удалась.
   - А теперь, - Джесс убирает руку с меня, поднимает ее в сторону зала, - выпьем за него - все, без исключения! За хорошего человека должен выпить каждый. Пусть бар обнулится, дамы и господа. А кому не хватит - у меня ящик водки в сумке. Девушкам - скидки. Веселитесь!
   Ударяет бит, музыка наполняет помещение позитивными тонами. Джесс обнимает меня, уже более скромно поздравляет и снова трясет мою руку. Я обещаю ему посигналить, если решусь устроить "пати".
   Отхожу от сцены. Уверен, это поздравление устроили мои парни. Мне пожимают руку незнакомые люди. Хлопают по плечу. Поднимают стаканы и бокалы в мой адрес. Пара девчонок целуют меня в щеки, и я краснею, как мальчик. Простые, но живые бесплатные вещи творят куда больше чудес, чем миллиарды дохлых долларов. Когда-то я в это верил. А сейчас?
   Ко мне лицом к лицу встает кто-то, и я дергаюсь, но меня хватают за руку, а сзади кто-то другой подпирает со спины. Когда я отрываю взгляд от пары великолепных сисек в глубоком декольте, я узнаю Зайцеву.
   - Привет, милый, - у нее потрясающе четкая артикуляция; красная помада говорит в качестве суфлера голоса. - Ты у нас сегодня именинник?
   - Не без того, - резко выдыхаю, потому что почти одновременно одна ладошка прикладывается к моей промежности спереди, а другая -уже третьего лица, - заползает между ягодиц; рефлекторно напрягаю мышцы задницы.
   - Значит, надо тебя поздравить, - голос сзади позволяет не оборачиваться; как мне и говорил Вик, Зайцева гуляет с Ежовой; а это много значит.
   Вику Ежову знает пол-Москвы. От бизнесменов до гастарбайтеров. У Вики Ежовой самоцель жизни - быть выебанной как можно большим числом людей обеих полов. По некоторым слухам, еще она пробовала делать это на камеру с собакой и конем. Даже когда-то фотки мелькали. А вообще - она дочь учредителя одной хорошо известной компании. Но живет особняком. Даже фамилию сменила. Папа устал учить дочь уму-разуму. У папы своих интимных трудностей хватает.
   - Какая у тебя крепкая попка, - добавляет Ежова.
   - Главное - это крепкий член, - смеется Зайцева; она щедро попудрила носик, это очевидно. - Не ожидал? Думал, я монашенка?
   - И в мыслях не допускал, - усмехаюсь.
   Ее ладонь крепче сжимает мне яйца.
   - Думаешь, я блядь? - с улыбкой.
   - Нет, конечно, - оправдываюсь, в боязни остаться с омлетом в джинсах.
   - Господи, конечно, я блядь, да, Вики? - хохочет Зайцева.
   - Не то слово, - кивает ее подружка.
   - Так мы... - пытаюсь выстроить ситуацию.
   - В лаундж. Срочно. Я угощаю, - улыбается Зайцева, отпускает мои причинное, и мы идем в лаундж - я и две обнюхавшиеся телки у меня за пазухами.
   Ежова закрывает дверь, учтиво открытую охранником клуба, а Зайцева толкает меня на диван, стоящий полукругом перед обширным стеклянным столом. Сама плюхается напротив, на другой конец.
   - Лекарство от скуки, Вики, - командует.
   Вики достает пакетик порошка и трубочку. Я задумываюсь о том, что следует переходить на крэк, иначе мой нос начнет превращаться в хлам.
   - Расстилай себе сам, именинник. Сегодня ты банкуешь, - улыбается Зайцева.
   Пока Ежова расстегивает на себе блузку, я молча выстраиваю кредиткой две дорожки. К тому времени, как я заканчиваю, мой поднявшийся взгляд замирает на Зайцевой и ее подруге, целующихся и ласкающих друг друга.
   - Сдается мне, здесь попахивает сексом, - говорю.
   - Какой догадливый, - через визжащий смех - свой и Ежовой - выдает Зайцева.
   Втягиваю порошок в левую ноздрю. Схватывает почти моментально.
   Боже, что это за отрава?!
   В голове на пол-секунды замирает странный, причудливый калейдоскоп. Но это круто...
   Втягиваю в правую, откидываюсь на диване и смутно ощущаю через заполняющий все сознание приход, как самопроизвольно расстегивается ширинка, и уже полный готовности член вылезает из нее прямо в рот Ежовой. В быстро растущую эйфорию вливаются сладостные ощущения от ее влажного языка, щекочущего головку члена и плавно массирующих его пухлых губ.
   Открываю глаза и вижу, что Зайцева напротив снимает желтые стринги, оставляя их болтаться на одной ноге, а вторую - прямо в туфле, - ставит на диван, открывая мне отличную панораму ее влажной промежности. Замечаю, на ее запястье тату - что-то вроде черного креста. Прикидываю, как сострить на эту тему в связи с тем, что тут тусует отец Афанасий, но Ежова так глубоко всасывает мой член, что я могу только тяжело выдохнуть и откинуться назад, на диван, успевая заметить, как Зайцева быстро облизывает пальцы и прикладывает их к своему клитору. Очевидно, не просто так.
   Я открываю глаза, смотрю на потолок, и, кажется, на нем разрастается огромная вспышка мягкого, нежного света. Сверху и снизу в моем теле укрепляются две горячие полусферы одного оргазма. Сливаются в одну эякуляцию, и мне кажется, что струя спермы, летящая в рот Ежовой, огромна, как фонтан перед зданием МГУ.
   Мать вашу!
   Не уверен, что не сказал это вслух.
   Мир наполняется яркими красками. Весь негатив, собранный за последнее время, рассыпается в пыль и уносится с далеким, чужим ветром.
   Я - в окружении огромного количества звезд, галактик, вспышек сверхновых, и мне кажется, что оргазм не кончится никогда...
   Когда Ежова отстраняется и отползает, видно, что у нее на губах моя сперма. Она на четвереньках подползает к Зайцевой. Шлепает ее по ладони, по пальцам, прикрывающим ее клитор и начинает, не стирая спермы с губ, вылизывать ее половые губы, клитор, едва доступный из-за неудобной позы анус. Когда, всего спустя полминуты, или меньше, Зайвева со стоном кончает, ее рука так крепко сжимает волосы Ежовой, что, кажется, может вырвать их все. Но это уже не столь важно, потому что я уже выхожу обратно в зал.
   Музыка наполняет пространство вокруг. Я никогда не слышал столь крутого звука. Столь насыщенного. Столь близкого мне. Я в центре вселенной...
   Здесь нет никаких лимитов и запретов.
   Мир полон чистого счастья.
   И я иду куда-то, здороваюсь со всеми подряд, обнимаюсь с какими-то сучками, целуюсь взасос с каким-то парнем, но потом вижу знакомые лица, и меня кто-то зовет.
   - Э, мужик, ты здесь? - голос Алессио.
   - Да! - ору вовсю, хотя меня, наверное, и так слышно.
   - Пошли, поговорить надо, - Алессио доброжелательно улыбается, понимая, что я уже обдолбан и счастлив, берет меня под мышку и тянет в нашу дружескую ложу.
   Я и здесь обнимаюсь со всеми, причем со взаимным интересом. Сыплются поздравления.
   - Короче, мы тут подумали, что тебе подарить... - начинает Вик.
   - Подумали! - смеется Мик.
   - Все дружно, - ржет Алессио.
   - Так вот, мы решили, - старается не обращать на них внимания Вик, - что дарить всякую хуйню смысла нет. Нужно подарить что-то строгое, нужное, но приличное. И я заметил, что ты не носишь часы, а это хреново. Надо следить за временем, чтобы хотя бы знать, во сколько ты вырубишься сегодня.
   Дружно смеемся. Мик подает мне маленькую коробку.
   - Короче, мы скинулись... - начинает. - Бля, да никто не скидывался, я сам пошел и взял тебе эти котлы. Носи! С новым годом жизни!
   Открываю коробку и кожаный чехол. "Ролексы", Daytona. Золото и бриллианты. Прикидываю цену - около тридцати кусков, не меньше. Их просто нельзя не надеть.
   Благодарю всех. Вечер продолжается. Меня немного отпускает, но я все также счастлив. Все круто. Вокруг меня те, кому я дорог. Важно быть в среде тех, кто тебе не завидует. Тех, кто просто видит в тебе человека. Тех, кто не уйдет внезапно.
   Я замечаю, что Димки в ложе нет. И этот факт заставляет меня немного подостыть. Спрашиваю у Алессио, не проходил ли Димка. Он говорит, что видел его уже на выходе. Перекинулись парой слов. Видимо, он уже ушел. Киваю. Молчу. Отпиваю виски.
   Проходит еще какое-то время. Болтаем, пьем, кто-то танцует, кто-то предлагает прокатиться по ночной Москве, кто-то говорит, что пора сваливать из этой страны...
   В какой-то момент мое внимание занимает одна девушка. Она стоит и болтает с какой-то телкой недалеко от танцпола. Мне кажется, она одна здесь. Невысокая, с отличными формами. Ее собеседница курит.
   В этой девушке что-то есть. Что-то особенное. Точно не знаю, что. Она что-то напоминает или о чем-то говорит мне, даже не глядя на меня. Я даже не испытываю обычного желания трахнуть ее или что-то в этом роде. Тем более, что Ежова меня основательно высосала. А с этой девочкой мне хотелось бы поговорить. Просто поговорить.
   Что со мной происходит?
   - Здорово, - кидает в мою сторону кто-то, и я не сразу оборачиваюсь.
   - А? - рассеянно отвечаю.
   - Говорю, здорово, - повторяет пухлый мужик в очках, подошедший к нашей ложе с двумя спутниками немного выше его ростом.
   - Че надо? - интересуется Алессио, привставая.
   - Я с тобой разговариваю? - мужик.
   - Уже, - Алессио встает.
   - Спокойно, брат, - говорю Алессио; потом поворачиваюсь к мужику. - Че надо?
   - Смотрю, ты празднуешь.
   - Допустим.
   - Ну, я тоже хотел поздравить, - мужик сжимает и разжимает кулак; на его украшенном щетиной лице - странная ухмылка; но я понимаю, отчего она; Алессио - не очень, и это его нервирует.
   - Ага, - махаю ему рукой.
   - Пожелать, чтобы это был последний раз, так сказать, - усмехается мужик. - Ой, то есть, я оговорился - конечно, не в последний. Пойдем, парни, - делает жест в сторону своих жлобов. - Козел ебаный, - вполголоса, уже уходя.
   - Э, мудило! - Алессио не выдерживает и подходит к уходящему мужику; Мик и Вик его поддерживают.
   После нескольких секунд объяснений, Алессио громко выдает: "Ну, и пиздуй отсюда быстрее!", на чем мирный диалог и прекращается. К счастью, не переходя в драку.
   - Кто такой? - спрашивает меня Алессио.
   - Чмо одно, - вздыхаю. - От него полтора года назад телка ко мне ушла. Ну, и у меня долго не задержалась. Вот, он сих пор ссыт кровью из-за того.
   - Бывает, - Мик. - Урод. Бандит что ль?
   - Типа того, - киваю. - Нищета с понтами. Все орал, что она из-за денег ко мне ушла.
   - Дебил какой-то, - ежится девушка Жени.
   - Забили, - говорит Мик. - А ты серьезно что ли решил нас, так сказать, продинамить, именинничек?
   - Жмот, - выдает Вик.
   - Бля, - смеюсь. - Ну, куда от вас деться? Че закажете?
   - Погода - говно, как обычно в эти дни, - рассуждает Вик. - Так что - на хату, уважаемый. Никак иначе.
   - У нас и френд-лист готов на это дело, - смеется Алессио.
   - А запас веществ? - уточняю у него.
   - Страшный ты человек, - отвечает. - Не ссы, решим.
   Смотрю в сторону. Теперь та девушка стоит одна. Черные волосы. Прекрасные черты лица. Я восхищаюсь ей. Мне необходимо...
   - Ладно, - достаю кредитку и кладу на стол. - Закажите кто-нибудь транспорт и все, че только нужно. Я через пару минут буду.
   - Пописать приспичило? - Мик смеется. - Не задерживайся, иначе свалим без тебя.
   Киваю и ухожу.
   Представляю масштабы грядущей уборки в квартире.
   Подхожу к черноволосой красотке.
   - Привет, - начинаю; вроде как привычно.
   - Хм, - слегка вздрагивает; вскидывает идеально симметричные тонкие брови. - Привет.
   - Слушай, у нас тут небольшая туса намечается, - сглатываю; нервно? - Народу будет не очень много, люди нормальные, ну, и так - музыка, все дела...
   - Хм, - складывает руки крест-накрест на груди; левша, видимо. - И по какому это поводу?
   - Да, у мня вот сегодня День рождения, - делаю вид этакого скромняги; отчаянная защита.
   - Вот оно что, - снисходительно и доброжелательно улыбается.
   Ощущаю, как начинаю проваливаться под пол. От ее улыбки. От взгляда.
   Но почему?
   - Ага.
   Это провал.
   - А будет много... ммм... - многозначительно крутит рукой, - ...парней?
   - Да нет, обеих категорий, - покашливаю. - То есть, полов, хочу сказать. Вот.
   - Я-ясно, - тянет. - А довезти меня к маме с папой? А?
   - Без проблем, - нашел свою струю.
   - Ты же сын... - задумывается, - ...миллиардера, ага?
   - А это имеет какое-то значение? - начинаю расстраиваться.
   - Да нет, - пожимает плечами. - Вообще никакого.
   Задумчиво смотрит под ноги. Потом на меня. Оценивающе.
   А мои ноги уже по колено ушли под пол.
   - Ну, даже не знаю. Значит, ты решил меня... ммм... снять?
   - Господи, пригласить, и все, - махаю руками. - Без намеков. Зря ты так. Ты мне не кажешься... - зависаю; подумай трижды, прежде чем сказать что-то такое...
   - Шлюхой? - уточняет с улыбкой.
   Накрываю лицо рукой на миг.
   - Ну, это тянет на обширный комплимент с Вашей стороны, - продолжает; смеется, хлопает в ладоши. - Ладно. Поехали. Следи, чтоб в полночь карета не стала тыквой.
   Делает мне знак и направляется в сторону нашей дружеской ложи. Вперед меня.
   - Блин, неудобно-то как, - хлопаю себя по лбу.
   - М? - не оборачиваясь.
   - Как тебя зовут-то?
   Она оборачивается и улыбается.
   Молчит.
  
   По дороге ко мне домой, мы с парнями ржем, как бешеные гиены, над долгое время плетущимся рядом с нами зеленым "гетцем" с "ресничками" на фарах. Или даже не над "гетцем", а над парнем, который его ведет. Вцепившись в руль, глядя строго перед собой. Его ремень пристегнут, и мне кажется, что с другой стороны пристегнут еще один.
   Моя новая знакомая потягивает "Кристалл" из бокала и хихикает, глядя то на нас, то на "гетц", то куда-то вдаль, в доступную обзору глубину вечерней Москвы.
  
   - Откуда этот хрен, Джесс мог знать о дате? - задумчиво проговариваю по дороге домой из лимузина.
   - Знаешь, иногда люди просто не вспоминают о том что тебя любят, пока им не напомнишь, - говорит мне Мик, радостно повисший у меня на плече.
   - А иногда помнят, но забивают на это, - добавляет Алессио.
   И они оба правы.
   К сожалению.
  
   Сходив в туалет и умывшись, вытягиваю мобильник, вибрировавший еще минут двадцать назад.
   Смс. Юля из института.
   "Ну, ты как? Тебе можно позвонить?"
   Странно. Читая эту фразу, я понимаю, что в ней должен быть смысл. Но что-то во мне отторгает его.
   Почему она пишет? Плевать.
   Почему она хочет позвонить? Плевать.
   Почему меня только что потянуло набрать ей? Плевать.
   Все начинается вполне мирно - с прибытия еще десятка гостей и нескольких неоднозначных девушек пониженной одетости. Все дружно употребляют за мое здоровье алкоголь. Кто-то что-то дарит. Кто-то просто поздравляет, ссылаясь на то, что сорвался с дел, не успел ничего купить. Я всех обожаю.
   Моя новая знакомая подходит и шепчет мне на ухо, что Алессио просил подойти в мою спальню. Это пока единственное место, куда не проникли новые гости.
   Алессио, как всегда, в своем репертуаре. Его дилер обеспечил его по полной. Я нанюхиваюсь на спор с Миком до тех пор, пока он не делает вид, что его унесло и не падает театрально на пол. Потом встает и обнимается со мной. Но вот я уже еле стою на ногах.
   Господи, как же мне хорошо.
   Ощущение господства над миром возвращается, яркость ощущений снова растет. Я обнимаю мою незнакомку за талию. Осторожно целую в щеку. Она вырывается и смеется. Кокетливо показывает язык. Говорит, что пойдет, возьмет еще шампанского.
   Я говорю, что надо сделать погромче музыку. Вик говорит, что у меня весь нос в "пыльце". Смеемся.
   У меня кружится голова. Я вижу, что навстречу идет голая по пояс девка, медленно моргаю и пытаюсь ее перехватить. Перехватив, пытаюсь ресцеловать. Девка сопротивляется. Потом заявляет "Да, я тоже тебя люблю, дурачок, но зачем же при людях?" Проморгавшись, понимаю, что девка прошла мимо и ржет рядом, как и Мик с Виком. А в объятьях у меня Женя. Мужик!
   - Один раз... - ржет, едва не согнувшись вдвое, Алессио.
   Дальше события развиваются с моим минимальным участием. Я болтаю со случайными людьми. Здороваюсь и обнимаюсь с Джессом. Выхожу на лоджию с моей главной гостьей, выгоняя оттуда целующихся под присмотром Мика девок и самого Мика. Мы долго что-то обсуждаем с ней. Она взведена чем-то - не уверен, кокаин это или просто "шампунь". Ее голос становится единственным, что важно сейчас в этом мире.
   Меня целует кто-то мягкий, нежный и гладкий. Потом - в щеку - кто-то щетинистый. Уходят. Моя незнакомка смеется, хлопая себя по колену. Я бессмысленно улыбаюсь. У меня все есть. Все.
   Когда я позже прохожу по квартире, масштабы изменений впечатляют. Меня бодрит звук. Люди танцуют, пьют, смеются. В одной комнате играет хип-хоп. В другой - хаус. Откуда-то в каждой появилось по ди-джею с "макбуком" и мощными мониторами, очевидно, синхронизированными с моей домашней аудиосистемой. Изначально звук шел только из развешанных по квартире колонок.
   Мик орет, что курить можно только в гостиной.
   В гостиной все круто. На моем большом стеклянном столе с шикарной итальянской гравировкой снизу, лежит горка экстази, понемногу смешивающаяся с растерзанной кучей кокса. Госнаркоконтроль устроил бы здесь командировочный выезд всего региона.
   Вик курит траву. Предлагает косяк мне, и я с удовольствием принимаю. Спрашиваю, где его чика. Отвечает, что понятия не имеет и знать не хочет.
   Мы с моей незнакомкой сидим на кровати в спальне, взяв бутылку "Кристалл" и пару бокалов. Обсуждаем кино, политику, страны мира. Рядом, на полу лежат четверо неподвижных тел. Они живы, но слишком упоролись и устали.
   Глубоко-глубоко ночью гости собираются уходить. Кто-то пытается остаться спать, но я организую доставку каждого до дома с включенной в стоимость доставкой тела до двери квартиры. Не хочу устраивать ночлежку.
   Через час медленных отправлений, пересудов и многочисленных поздравлений в квартире остаемся только мы с моей новой знакомой.
   - Боже, тишина священна, - говорит она, смеясь.
   - Знаешь... - садясь в кресло, говорю.
   - Что?
   - Мне так здорово сейчас.
   - У тебя в организме больше кокса и вина, чем крови, - хихикает.
   - Не, не в этом смысле, - говорю ей. - Просто, мне хочется... знаешь, хочется жить. Как никогда.
   Она подходит ко мне, садится на колени и целует.
   Все мои чувства, все ощущения, все эмоции - все обращено к ней. Все живо. Я должен быть уже обескровлен забегом в мир веществ длиной в ночь, но этого не происходит.
   Я жив!
   Я ее чувствую.
   После долгого, горячего, полного искренности и доверия секса, она лежит рядом со мной и периодически целует мне лицо и грудь. Потом встает, отпивает немного шампанского из полупустого бокала и подходит к окну.
   Раннее утро. Очертания ее тела безупречны. Стоя у окна, она вдумчиво смотри куда-то вдаль - в небо, на начинающий активное, дневное движение пейзаж внизу, на весь этот мир сквозь призму доступного вида.
   Она приоткрывает рот, ее губы полны сексуальности, как и каждая ее черта.
   Она говорит. Говорит со мной.
   - Знаешь, а ведь мир еще не проснулся.
   Я хочу было сказать что-нибудь шутливое, вроде "А мы уже не уснем", но замираю, внезапно ощутив нечто странное в этой фразе. Она заставляет меня привстать на кровати, ощутить странный, потрясающий, молниеносный порыв внутри. Словно бы внутри меня открылось нечто новое, открылось и расширило меня на всю эту вселенную. Что-то поменялось за считанные секунды или даже за долю секунды.
   И сейчас мне кажется, что я открыл для себя нечто новое, и жизнь - в виде за окном, в том, что у меня есть и чего нет у абсолютного большинства других, в прекрасном теле этой девушки, которую как-то да зовут, - кажется мне иной, настоящей, насыщенной, и по моей коже бегут мурашки.
   - Мир еще не проснулся, - повторяет она.
   В ней что-то есть. Ее голос меня пленит. Тело восхищает. Не то, чтобы я в нее влюбился. Нет. Просто она кажется мне особенной. Просто она что-то значит. Мне кажется, я знал ее всегда.
   Жестом подманиваю ее к себе. Она подходит - неторопливой, грациозной, сексуальной походкой, словно она на каблуках. Я восхищаюсь ей. Она садится рядом с кроватью и смотрит на меня. И мой организм тоже в восхищении, и простыня, которой я накрыт, неторопливо приподнимается.
   Она испытывает длительный, мощный оргазм - я уверен, что это не имитация, потому что она не старается имитировать, в ней нет напряжения. Она естественна. Это уже ее третий подряд пик ощущений. Я не могу сдержаться и кончаю в нее - максимально глубоко, без сомнений, закрыв глаза. Ее ногти впиваются в мое плечо. И она не отталкивается от меня, а я не хочу выходить из нее, хочу остаться в этом слиянии. У меня еще долго стоит в ней, и она лежит на мне, и спустя какое-то время я засыпаю, убаюканный теплой тяжестью ее тела.
  
   Утро бьет в глаза.
   Под кроватью нахожу пульт и закрываю жалюзи с его помощью.
   Один.
   Та, с которой я провел эти ночь и утро, ушла.
   Ушла?
   Вскакиваю. Ощущаю удар перемены давления. Покачиваюсь.
   Иду в ванную.
   Пусто. Тихо.
   Быстро прохожу по всем комнатам.
   Пусто. Тихо.
   Не обращая внимания на бардак повсюду, следы порошка, пустые емкости из-под напитков, возвращаюсь в спальню.
   Роюсь на столике. Обыскиваю подоконник. Шарю по полу.
   Боже!
   Бегу голый в прихожую. Роюсь по всем доступным поверхностям. Скидываю мусор, ключи, какие-то пульты на пол.
   Никаких записок. Никаких надписей на стене. На зеркале губной помадой. Ничего.
   А с чего бы им быть?
   Она ведь не назвала своего имени. Логично, что и номера не оставила.
   Изгибы ее тела - идеальной формы, идеальных размеров, - встают перед глазами.
   Перерываю мобильник. Не обнаружив ничего, швыряю его в сторону окна, но он как-то удачно группируется и полого падает задней крышкой на пол. Счастливчик.
   Мне бы так упасть.
   Но нет - я рухнул в реальность. В реальность, где есть только пустая, замусоренная квартира. Холодная, несмотря на идеальное кондиционирование круглосуточно. Тесная, несмотря на приличный метраж.
   Сажусь на кровать. Смотрю в панорамное окно. Все та же бледная Москва. Только вот что-то замерло в воздухе. Что-то с цветом неба или типа того. Что-то мерцает. Или это последствия принятого вчера?
   Боль ударяет в виски, напоминая о былом. Внутри - ощущения пенсионного возраста. Нюхнуть с похмелья? Не стоит. Лучше естественным путем.
   В душе долго стою под горячими потоками, держась за кронштейн одной из леек. Больно. Стонет тело. Где-то внутри - шершавая, жгучая усталость.
   Тело стало на год старше.
   Уже вытираясь, я ловлю себя на мысли, что даже не подумал хотя бы попытаться пригласить Димку на эту тусу. Странно. Словно бы он ушел в никуда из того клуба, и теперь уже не столь важно, есть ли с ним контакт. Но мы слишком давно знакомы.
   Какой-то мудак проблевался в биде. И оставил, как было. Засоренным. Искренне сочувствую уборщице, которая вскоре придет по смс-вызову, чтобы устранить недостатки разгромленной квартиры.
   Смотрю на часы.
   12:47
   Мобильник Кати, тусующей в америке с неграми, выключен. У нее явно есть еще какой-то номер. И что? Дозвонись я на него - стало бы легче?
   Выхожу на улицу. Не хочу пока никуда ехать. Понимаю, что было не так с пейзажем. Выпал первый снег. Он все еще кружится в воздухе - мелкий, наивный, тающий при соприкосновении с теплым еще асфальтом. У него нет шансов. Его снежинки...
   Они разрозненны...
   Так, кажется, говорил тот художник. Каждая отдельная снежинка - это отдельное одиночество. Все мне напоминает об этом ощущении. Ощущении зависания на отшибе. С головной болью и тяжестью в глубине сознания.
   Вспоминаю про Юлю из универа.
   Она прикольная.
   И все.
  
   Вечером все слишком никакие, чтобы куда-то уехать, и мы встречаемся в небольшом клубе вдалеке от центра Москвы.
   Мик говорит, что хотел бы извращенно выебать троих девушек в откровенных нарядах, сидящих в ложе и явно скучающих в ожидании принцев на белых ослах. И что он записывает сцены секса со своей азиаткой. Меня это не удивляет, потому что пару лет назад и даже в подростковом возрасте я тоже занимался съемками "хоум видео". Но ничего не сохранил.
   Я не спрашиваю, почему он вчера был на людях с азиаткой, а не с Наташей. Хотя мне и любопытно.
   Вик говорит, что заказал себе из США зубную щетку, которая через смартфон передает информацию о состоянии чистки зубов в интернет. Типа, чтобы следить за зубами. Алессио пошучивает над ним.
   Я ненавижу все американское.
   - Правда, придется "андроид"-смартфон купить, чтобы эта херня с него работала. Но это не проблема, - говорит Вик, но его уже никто не слушает; все молчат.
   В стороне от нас, рядом с ди-джейской эротично танцует какая-то телка. Я ищу в ней знакомые черты. Ее черты. Ночной гостьи, о которой я ничего не знаю, кроме того, что хотел бы с ней побыть еще. Как будто бы хотел бы прожить с ней всю жизнь.
   Но ведь, на самом деле, я ее не ищу. Точнее - я ищу не ее.
   Ведь я мог бы найти ее. Без имени. Без данных. По фотороботу, через знакомого, который имеет доступ к множеству баз данных. За символические тридцать-пятьдесят тысяч рублей он нашел бы мне кого угодно по родинке на левой ягодице.
   Но я не ищу ее.
   Прошел целый день, и я гулял, слонялся где-то, едва не уснул в парке, прокатился на русских горках. Ребячился. Изображал оторванного от жизни подростка. А сейчас сижу и жду, пока этикет позволит Алессио самому предложить компании нюхнуть. Если это вообще случится.
   - Голова деревянная, - бормочет Женя, который пришел один; он глубоко затягивается и выдыхает плотный, едкий дым; гладит себя по бородке.
   - Погода дерьмовая, - ноет Мик. - Ребят, может, свалим куда в тепло? На острова там, не знаю...На Кипр по-быстрому?
   - Лень, - Алессио.
   - Дожили, - не унимается Мик. - Задолбали клубы, попойки, пыль... Хочется свежего воздуха.
   Алессио усмехается и молча кидает на стол пакетик с коксом.
   - И все равно, - Мик, уже отчаянно вздыхая. - Рванем куда-нибудь, парни?
   - Не свети коксом, - Женя; лениво.
   - Who the fuck cares? - элегантно выдает Вик.
   - Так что насчет смотаться на острова? - Мик никак не уймется.
   - Боже, ну вы как дети малые, - вздыхает Алессио и кидает на стол извлеченный из кармана флаер фиолетового цвета. - Сегодня. Есть проходки на всех.
   Мик берет в руки флаер, теребит, читает.
   - Подпольные? - интересуется.
   - Бои насмерть, - пожимает плечами Алессио. - Реальное месиво.
   - Так бы сразу и сказал, - бурчит Мик.
   - Да, был там в прошлом году один дядька - кажется, Валдай или Болтай, че-то такое, - говорит Вик. - Вообще скала. Безразличие, граничащее с похуизмом.
   Я теряю нить. Потому что в моей голове пульсирует все та же фраза.
   "Мир еще не проснулся"
   Я тщетно ищу в ней реальный, обтекаемый смысл, но не могу найти. И это очаровывает еще сильнее. это заставляет снова переосмысливать что-то фундаментальное. И телка, которая все также понемногу приплясывает, теперь уже с каким-то высоким кавказцем, удивительно похожа на нее, но это точно не она, и...
   "Мир еще не проснулся"
   - Ладно, парни, если кто-то хочет опоздать... - Алессио отвлекается на звонок по мобильнику; смотрит на экран; серьезнеет и берет трубку.
   Пока он приглушенно с кем-то говорит, я смотрю на Мика. Потом на Женю. Я знаю этих людей?
   Мне необходимо нюхнуть. Это голодание. Длинное похмелье, от которого, увы, никуда не деться.
   - ...и они еще утверждают, что это мужчине важна опека вещей, ага? - возмущается Женя. - А большинство без шмоток и косметики вообще ни хрена из себя не представляет. Вялые сиськи и ноль интеллекта.
   - Кто-нибудь пойдет припудрить носик? - интересуюсь.
   - Самое время, - встает Вик.
   Мы уходим.
   Я сильно чешу голову.
   Как будто это поможет отогнать эту фразу.
  
  
   Я теряю ориентацию в реальности, и Вик меня поддерживает за локоть.
   - Я обожаю этого ниггера, - смеется; это он про Алессио. - Где он берет этот стафф?
   Бормочу что-то несвязное. Тянет заплакать. Подхожу к раковине. Упираюсь ладонями.
   - Мне вставило, - констатирует Вик и смотрит на себя в зеркало.
   Я не могу поднять глаз.
   И главное даже не в том, что я не понимаю, кто я и что я делаю каждый день, час, каждое мгновение. Дело в том, что, когда она - та, которую я любил, - была со мной, здесь, я не задавался этими вопросами. Не занимался пустой самоидентификацией. Все было ясно.
   Та, которую я любил?
   Я ведь так это произнес про себя?
   Любил?
  
   Мик говорит, что отправил телкам, на которых у него текут слюни, бутылку "Кристалл". И подмигнул. Мне кажется, он всегда будет таким.
   Говорят, что Алессио уже вышел. Не знаю, почему так. Уходим, рассчитавшись.
   Я теряю какие-то секунды. Мне кажется, что тут, перед выходом, толкучка, но меня никто не трогает. Странно.
   Все, что происходит на улице, впивается в мое сознание острыми когтями.
   Какие-то очевидно пьяные мужики весьма приличного вида орут друг на друга.
   "Да мне насрать! Я тебя предупреждал, мне кажется..."
   "Нет, ты мне объясни, почему твои люди там были..."
   "...и не надо сказок, я на твою жопу клянусь, что это твой водила..."
   "...за базар? А? Ответишь? Я людей приведу, и все. Там поговорим..."
   "Че ты сливаешься? Э, куда ссышь?"
   Есть в этом какая-то логика. Но вот только...
   ...при чем тут я?
   Кто-то бьет другого в лицо. Поднимается гомон. Трое парней брутального вида подбегают и отталкивают ударившего. Пытаются фиксировать. На них налетают трое других.
   Алессио оказывается в этой куче и несколькими окриками всех разводит.
   - Стоять! Всем! - его взгляд уходит куда-то вправо и вниз. - Ты че? С дубу рухнул? А?!
   - Хавальник захлопни! - неуверенно, но с претензиями на господство выдает лысый парень, в руку которого появился приличных размеров "ствол".
   Его оппонент достает из кармана свой.
   - Все, расслабились, сказал! - Алессио в этой обстановке звучит удивительно уверенно; чего-то я о нем точно не знаю. - Слышь, ты...
   Он понижает голос и поочередно говорит то с одним спорщиком, то с другим. Но не особо удачно. Перебранка между ними возобновляется. Алессио отталкивает кто-то из свиты. Чьей - не знаю, но явно шестерка. Алессио это не устраивает. Он с разворота определяет ногой в "табло" обидчика. Кто-то кричит. Пострадавший на асфальте. Из клуба выходят пятеро в черном.
   - Ал! - Вик. - Помощь надо?
   - Нет! - рявкает Алессио, оглядываясь. - Ни шагу сюда!
   Обороты растут. Образуется давка. Я не хочу даже приближаться, но Вик уже подходит сам. Пытается кого-то выдернуть, поговорить. Получает под дых. Увы, наивно. Я вздыхаю и подбегаю к нему. Нас кто-то отталкивает.
   Метрах в трех раздается выстрел. Все не секунду замирают. Потом кто-то убегает. Визг каких-то телок. Вдалеке просыпается сирена.
   Еще выстрел. Кто-то орет, что это в воздух. Не все слышат.
   Алессио застрял где-то между теми двумя. Я вытягиваю Вика. Он покашливает. Бормочет, что все нормально. Какой-то урод что-то спрашивает у меня. Довольно грубо. Мне надоедает. Я без вопросов бью его в лицо максимально напряженным кулаком. Опешив, отступает назад. Спотыкается и падает.
   Я пытаюсь добраться до Алессио. Сбоку мелькает Мик. Еще пара выстрелов. Сирены все ближе. Из речи в воздухе - в основном, мат, обычная ругань и немного блатной фени, так сказать.
   В толпу врезается какой-то идиот и с размаху разбивает об голову высокого бритого парня пустую бутылку от вина. Эффективно, надо признать. Я пытаюсь позвать Алессио. Звук битого стекла. Когда звук сирен становится слишком явным, по толпе проходит неравномерный вздох, и темп драки спадает. Я делаю рывок к Алессио, которого кто-то уже уверенно держит за плечи, но меня толкает в сторону торопящийся куда-то здоровяк, и я падаю на асфальт.
   Группируюсь. В руку впивается что-то острое. Мелкое. Осколки бутылки. Этикетка рядом, на крупном куске стекла. По иронии судьбы, это может быть та самая бутылка "Кристалл", которую Мик отправил тем телкам. Или нет. Не знаю.
   Стекло в моем теле. Поднимаю руку. Кровь идет довольно быстро. Сжимаю зубы и встаю.
   - В травмпункте поговорим! - орет вслед какому-то мужику Мик.
   Это у него шутки такие. Вряд ли он когда-то видел обычный травмпункт с очередью. И даже обычную поликлинику. Я вот не видел, например. Меня по мере необходимости и обязательно - раз в полгода для профилактики - обслуживает семйный врач. Доктор Насыров. Специалист по всему - от переломов до импотенции.
   Алессио явно озадачен. Его отпустили. Все заскакивают в припаркованные рядом машины. Менты совсем рядом.
   Алессио кричит кому-то "Да щас я!" и кому-то торопливо звонит. Прикрывает трубку.
   - Ребят, - обращается ко мне, Вику и Мику, инстинктивно сгруппировавшимся, - извиняйте, надо разбираться. Меня касается. Если вылезу, отзвонюсь. Надо решать вопросы.
   Не дожидаясь ответов, убегает, громко говоря по телефону.
   Почему-то вспоминаю, что Алессио - единственный из нас, кто уже получил образование, причем в LSE, в Лондоне, и у кого уже есть работа - в штате компании его отца.
   Есть занятое место в штате компании его отца.
   Я выдыхаю и сажусь на корточки.
   Мик закуривает.
   Свет мигалок слепит.
  
   Смотрю на часы.
   18:56
   Рановато.
   Жжет.
   Медсестра скорой промывает раны довольно бережно. Но приятного мало. Осколки вошли достаточно глубоко. Оказались достаточно крупными.
   Достаточно крупная случайность может убить. То, на что нет расчета, может оказаться решающим.
   Когда-то это тело испустит дух. Видимо. Я смертен. Видимо. Когда-то эта кровь станет такой же застоявшейся, как та, что на тампоне со спиртом или чем она там, мать ее, протирает мне раны!
   Как ни крути, умрешь. Не сегодня - в какой-то другой день. Почему-то сейчас я это понимаю особенно остро. С этим все равно никто не смиряется. Никогда. Можно сказать, что хочешь или готов умереть. И если это правда - то речь идет о долбанном больном ублюдке. Даже в старости инстинкт самосохранения, старательно превозмогая глупость, борется за нас. А мы убиваем себя, не понимая, что второго шанса не будет.
   Но это не значит, что мы не боимся умереть. Мы просто верим, что будем жить. Когда-то это не оправдается.
   - Свободен, - вздыхает медсестра.
   - Ну, да, - киваю; ухожу.
   Менты опросили всех, кого смогли. Никто ничего не знает. Я-то уж точно. Случайная жертва. Заявление писать не буду. Спасибо, буду иметь в виду.
   Сын одного приятеля моего бати - хорошего приятеля, по студенческим годам, - на два или три года моложе меня был - порезал себе вены в том году, в день рождения. Но на этом не успокоился. Шагнул из окна пентхауса на двадцать пятом. В крови обнаружили амфетамин. Просто титаническое количество амфетамина. Так оно и выходит. Чувак ушел головойЈ а возвращаться ему было некуда. Это слишком.
   Я ведь знаю. Мира без меня нет. Пусть он еще посуществует.
   Говорю, что не поеду на бои. Вик и Женя собираются. Мик посередине. В итоге, тоже отказывается и уезжает куда-то.
   А я домой. Ловлю тачку. Диктую адрес. Молча дремлю. Даю водиле двести процентов чаевых. Он в шоке. Усмехаюсь.
   Как только захожу в квартиру, звонит отец. Кто-то в прессе прочухал момент драки. Кто-то снял на мобильник и выложил на "ютуб". Кто-то скинул отцу. Оперативнее некуда. Такое время - не успел накосячить - а уже спалился.
   Говорю, что все в порядке. Что я стоял в сторонке. Что я хороший домашний мальчик. Отец смеется. Говорит, что на это у меня ума должно хватить. Я спрашиваю про мать. Она как-то грустно на меня смотрела, когда мы расходились. Говорила, что все будет хорошо. Отец говорит, что у нее все по-старому. Что он вчера приехал ночью, и она спала. По крайней мере, не устроила истерики или допроса.
   - Все круто, отец? - неожиданно для себя выдаю.
   Отец кашляет. Смущается.
   - В смысле?
   - Вообще.
   - Наверное... Почему ты спрашиваешь?
   - Я хочу знать, - вздыхаю. - Просто... - мой голос срывается в плаксивость. - Знаешь, я только тебе верю. То есть, никто не знает ведь, да? Никто не знает, круто все или не очень? Кроме тебя, да?
   - Ну ты даешь, - смеется. - Сын, все круто. Говорю тебе, как доктор. Что у тебя не так?
   - Да, все так, - потираю глаза. - Просто, если бы ты не сказал, я бы подумал, что все не очень.
   - Твоя девчонка в Америке?
   Молчу. Кусаю губу.
   - Так вот что тебя парит, - хлопает рукой по чему-то; по крышке стола? - Слушай, только не начинай эту хрень. Не первая, не последняя. Не те годы, чтобы страдать.
   - Уже?
   - Еще. Ты еще не знаешь, что такое серьезно любить и страдать из-за серьезной потери. И что такое двадцать с лишним лет прожить, чтобы понять, что устали друг от друга.
   - Не говори так, - прошу. - Хотя бы не мне.
   - Извини. Отдыхай. Не парься.
   Прощаемся.
   Никто не хочет быть один. Никто не хочет быть несчастным. Самоубийцы привлекают внимание. Одиночки ждут чуда. Меланхолики надеются на понимание. Мы никогда не даем себе шанс на счастье раньше положенного.
   Почему?
   Включаю на весь экран, занимающий полстены, "На грани сомнения" и ложусь на диван.
   Смотрю на часы.
   20:03
  
   Просыпаюсь в панике. Дергаюсь и падаю с дивана. Что-то жмет на предплечье. На плечо.
   Бинты.
   Бегу на кухню. Беру нож побольше и срезаю их. Раны ноют. Прикасаюсь к одному из порезов. Шершавый край. Нажимаю. Палец раздвигает кожу. Уходит вглубь. Жуткая боль. Крупный осколок.
   Достаю бутылку "Дом Периньон". Ухожу в комнату. Фильм все еще идет.
   Смотрю на часы.
   21:12
  
   Первые три прозвона я игнорирую. Старательно держусь за диван.
   Четвертый выводит из себя. Вскакиваю. Бегу в прихожую. Хватаю мобильник.
   Мик.
   - Здорово, не спишь?
   Грузно выдыхаю. Тяжесть где-то между лбом и макушкой. Горечь во рту. Что-то не так.
   - Ну, - отвечаю.
   - Приезжай в начало Кутузовского. Когда сможешь?
   - Прикалываешься? Че за тема? - не скрываю недовольства.
   - Серьезная. Надо поговорить.
   - Или в двух словах или пошел ты...
   - Алессио убили.
   Бросает трубку.
   Пытаюсь переварить последние слова. Может, это сон? Но во сне ты не можешь подумать, что это сон. Так ведь?
   Алессио...
   Кладу мобильник в карман.
   Ищу ключи от "ягуара". Не нахожу.
   Хватаю ключи от "бэхи".
   Ухожу.
  
   - Так просто, - добавляет Мик к своему рассказу.
   Пытаюсь разложить все по полочкам. Не выходит.
   Алессио - единственный из нас, кто уже получил образование, причем в LSE, в Лондоне...
   Алессио - единственный из нас, у кого уже есть работа - в штате компании его отца...
   У Алессио все круто. Он не мог умереть.
   - Артур звонил, - подходит вылезший из своего "гелика" Вик. - Собираемся.
   - Он... - Мик сглатывает. - Все?
   Вик кивает. Достает пачку сигарет.
   Позже, мы сидим за столиком в "Крыше мира". Я, Вик, Рома "Макс" - один из владельцев того клуба, Женя, Мик и брат Алессио - Артур. Какое-то время обсуждаем все, что видели этим вечером у клуба. Лица, события. Но я видел мало, и мало же говорю. Артуру нужно выяснить, чья это была провокация. Наверняка. У него будет немало дел теперь на этой почве. Алессио был слишком глубоко в определенных кругах. Так ему было привычно. Так он оказался в морге. C'est la vie.
   Мик основательно принял. Теперь говорит, в основном, он.
   - Ты не представляешь мир без себя. Но вот прикинь - ты исчезаешь, а мир существует. Ты превращаешься в твердый камень, а мир все тот же. То есть, вообще тот же. Просто... Миру по хуй на тебя.
   Его речь обрывается. Молчим. Вик сидит, прикрыв рот рукой. Смотрит в никуда. Рома и Мик молча курят.
   - Нас было пятеро, - говорит Артур; у него крупные брови, крепкое угловатое лицо, черные волосы; все полно напряжения.
   Все обращают взгляды на него.
   - Пятеро, - повторяет. - Пять братьев. Я старший, он поменьше, остальные младшие.
   Никто не вставляет ни слова.
   - Трое попали по глупости. Играли лишнего, - продолжает. - От него никто не ожидал. Я не знаю, как сказать отцу. Мне просто нечего сказать. Я виноват.
   - Виноваты эти пидоры... - замечает Рома, но не заканчивает фразу.
   - Нет, - качает головой Артур. - Они просто умрут. А мне с этим жить, - твердо, без тени сомнения.
   Смотрю на часы.
   23:30
  
   Все разъезжаются спустя еще полтора часа коротких пустых разговоров. Я какое-то время сижу в машине. Не решиться, куда ехать.
   Уже достаточно темно, чтобы на улице было уютно для одиночества. Когда у тебя под рукой огнестрельный "ствол", всегда уютно.
   Я не заметил смски.
   Юля из универа.
   "Привет. Может, поговорим? Как у тебя? Слушай, может, просто встретимся? Поболтаем?"
   Ей не спится. Странно.
   Время, конечно, детское. Но неужто ей нечем заняться сейчас, кроме как писать чуваку, у которого все в жизни в порядке, и которого она видит раз в три месяца? И с которым, кстати, у нее был всего один живой разговор на отвлеченную тему.
   Закрываю глаза.
   Что-то внутри начинает перечислять. Пункт за пунктом. События. Имена. Лица. Тусовки, люди, чувства, объяснения. Чего-то не хватает.
   Почему она там?
   Почему она не отвечает?
   Мне нужно быть спокойнее. Мне нужно воспринимать все проще. Я слишком молод, чтобы...
   Почему я не могу найти ее?
   Почему я здесь?
   Хватаюсь за руль. Смотрю вперед. Я готов к рывку. Но куда?
   Завожусь и еду к одному знакомому дилеру. Он живет практически рядом. Интересный чувак. Бисексуал, порноактер, музыкальный продюсер и дилер. Всегда жизнерадостный.
   Сижу с ним в его квартире. Недолго болтаю "за жизнь". Объясняю, что мне нужно. Он говорит, что это не проблема и задает вопрос о расчете. Проблема, конечно, снимается мигом.
   Передает мне смесь.
   Жму руку.
   Уезжаю.
  
   Я где-то в области. Остановившись у обочины, перелезаю на заднее сиденье и выдвигаю столик для пассажира.
   Первая, вторая, третья, четвертая...
   Пока хватит. Схватит за минуту. Дилер обещал, что смесь будет работать, как минимум, пятьдесят минут. При восприимчивости - больше. Но я слишком привык, чтобы иметь восприимчивость.
   Я задерживаю дыхание на несколько секунд. Инстинктивно. Становится горячо. Я с воем, даже с визгом выдыхаю. Мысли роятся где-то во лбу, в затылке. Грызутся в переносицу. Мне не терпится. Я должен двигаться.
   Какой-то придорожный магазин. Уже поздно. Продавщица - неопределенной национальности хабалка, - говорит мне, что продажа спиртного до 11 утра закрыта. Но когда я кидаю ей на стол десять рыжих бумажек и говорю, что за это я хочу бутылку "хеннесси", ее глаза чуть не вылазят из орбит. Вид у меня, полагаю, такой, что на проверяющего я не потяну, будь у меня хоть десять "корочек" в кармане.
   Все продается. И все продаются.
   Это круто!
   Сейчас мир полон вспышек света. Из-за этого трудно вести, но я справляюсь. Навстречу несется какая-то гора или скала - черт его знает, - с четырьмя огромными слепящими софитами. Мне смешно, и я придвигаюсь так, чтобы оказаться напротив света. Звук ревущего сигнала пугает меня, и я едва не теряю управление. Но не отпускаю "тапку" газа, а просто дергаюсь вправо. Цепляю обочину. Грохот.
   Плевать. Выравниваюсь.
   Но мне не круто, на самом деле. Не знаю, почему.
   Пятая, шестая, седьмая, восьмая...
   Сейчас должно прийти. Вот-вот, вот-вот...
   Есть!
   Меня схватывает. Кавалькады огней. Скорость света. Я - фотон. Я - высшее существо. Я - истина в последней инстанции.
   Я куда-то сворачиваю. Впереди странные силуэты. Дома? Заводы? Концлагерь?
   Под Москвой?
   Что он туда намешал?
   Ударяю в тормоз. "Бэха" визжит, шокировано урчит двигателем, разносит горы пыли и грязи вокруг. Стоим.
   Сердце пытается пробить ребра. Я взвизгиваю, ударяю ладонями по рулю. Выбегаю наружу. Смотрю вокруг. Кричу. Просто открываю рот и даю огню вырваться из него. Огню, что горит внутри.
   Сажусь рядом с машиной. Надо отдышаться.
   Черта с два!
   Я позвоню ей.
   Я позвоню своей невесте, мать ее. Пусть она знает!
   Мобильник выключен. Хрен с ним.
   Девятая... господи, как тяжко... десятая...
   Каждая косточка тела стала независимой. Меня несет куда-то еще. Открываю все стекла. Хочу разбить лобовое. Но машину подарил папа. Когда-то давно. Ее нельзя ломать. Символически. Несусь дальше. Немного охлаждают встречные потоки. Включаю музыку на полную. Что-то из тяжелого рока. Из металла. Ню-металл.
   Я все знаю и все могу. Но почему я не могу даже дозвониться?
   Смска.
   Бью по тормозам. Не смотрю на дорогу. Читаю.
   Юля.
   "Извини, что я тебя опять беспокою. Ну, как ты? Сильно занят? О тебя доходили смски?"
   Боже, девочка, ну я не могу! Понимаешь? Понимаешь ты? Я просто не-мо-гу! Никак! Нет! Почему? Не знаю! Просто не могу!
   Забываю об смске. Отправляю тарабарщину на все контакты Кати - "вконтакте", "фейсбук", "твиттер", еще куда-то... Хоть что-то она должна прочесть! Хоть что-то!
   Не смотрю на дорогу. Что-то твердое ударилось справа о кузов и отлетело. Плевать. Ноет рука, раздражает все. Свет окон. Свет фар. Гудение приборов. Все превращается в туман, и давление вокруг возрастает. Почему я так обостренно все чувствую? Странный вопрос. Пора замедлиться. Открываю "хеннесси" и пью, проливая на себя. Сладкий вкус. Нежный. Сука, ненавистный!
   Глубокая ночь. Въезжаю в какой-то поселок. Одноэтажные дома. Скудное освещение.
   Смотрю на часы.
   2:09
   Дощатые домики. Длинные. Тишина. Где-то неподалеку - какие-то железнодорожные пути, строительный кран, звук тяжелых механизмов. Где я - не столь важно. Сворачиваю влево, чтобы не приблизиться к домам, в которых, наверняка, есть люди. Мне не нужен никто. Наверное. Мобильник молчит. Так безумно долго!
   "Бэха" пытается взлезть на кочки, перебраться через грязь, отплевывается месивом из глины и камней. Едва не цепляется за огромный спиленный ствол дерева, лежащий на открытой местности. Ревет, рычит и фыркает. В конечном итоге, я отчаиваюсь. Отпускаю педали, открываю дверь и выхожу. В одной руке - мобильник. В другой - пузырь "хеннесси". Шокировано смотрю вперед. Огромная гора. Гора камней. Точнее - щебня. А за ней - еще одна. Только та уже из чего-то помельче. Дробленый щебень?
   Иду к горе. Я всегда любил горы. Особенно - Альпы. Австрийские. В позапрошлом году ездил. Там круто.
   Из машины вслед мне орет Джаред Лето.
   "Do you really want... me?"
   Его вопящий голос растворяется где-то в небе, и я смотрю туда, в высоту. Но там пусто и темно. Практически беззвездно. Но я все равно нахожу одну звезду. Довольно яркую. А вдали от нее еще одну - тусклую, но живую. Все эти звезды могут быть уже мертвы...
   Смерть. Я не могу в нее верить. Алессио был лучшим из нас...
   ...и все равно - у каждой звезды есть другая. А у меня? Я кому-нибудь, хоть кому-то нужен?
   ...он был единственным, кому можно было наверняка доверять. Основательным, в меру серьезным. Четко чувствующим грани. Ни к кому из нашей тусовки - даже мне, - не могло быть столько доверия, сколько к нему.
   Смотрю на мобильник. Нигде нет ни ответа, ни просто появлений в онлайне. Зачем трубка если с нее нельзя дозвониться? Если с нее нельзя получить ответ?
   Размахиваюсь и швыряю айфон об обрубок бетонной плиты, торчащий из земли. Айфон разлетается. Вдребезги. А говорили - противоударный. Говорили - укрепляющее платиновое покрытие. Дешевка с дорогим названием. Кусок дерьма с брендовым значком.
   Направляю дуло с зарядами "хеннесси" на рот. Заливаю внутрь. Охлаждает. Обжигает.
   Кому я нужен?
   Кто я?!
   Теряю контроль. Взбалтываю бутылку. Обливаюсь коньяком с ног до головы. Бутылка слишком быстро иссякает. Падаю на кучу щебня. Он впивается в тело, но боли нет. Меня трясет. Я тону в небе. Закрываю глаза.
   Дергаюсь.
   Я куда-то выпал. Коньяк на теле высох. Рубашка пропитана насквозь. Разрываю ее на себе. Мне страшно. Жутко страшно. Не понимаю, где я.
   Смотрю на часы.
   3:18
   Все слишком ровно. Ничего не слышу и не чувствую. Машина стоит так далеко, но все еще заведенной. Все еще ждет. Она меня ждет.
   Нахожу GPS на экране и с надеждой тыкаю в сенсорную кнопку запуска. Вспоминаю адрес дома. Хотя бы примерно...
   Моргаю несколько раз. Я уже в пути. Строго отслеживаю направление по красной линии. Не так строго - светофоры и все, что может попасться на пути.
   Мелькают какие-то названия, лица, плакаты, машины...
   Узнаю свой дом. Ускоряюсь. Мне нужно быстрее туда. Какой-то идиот переходит дорогу. Что я делаю?
   Срезаю угол, ударяю одновременно в газ и тормоз. "Бэха" влетает в дорожное ограждение, сносит его. Подушка ударяет в лицо. На несколько секунд я, кажется, засыпаю. Выхожу. Мне дико повезло. Патрульная машина. Красные и синие звезды. Сияющие. Такие близкие и теплые. Это лучше, чем многое другое.
   Я устал. Встаю, опираясь на водительскую дверь. Приглушенно продолжает играть музыка. Инспектор смотрит на меня с сомнением и даже с некоторой жалостью. Я жму плечами - мол, так уж вышло. А что теперь сказать? Залезаю в салон, несмотря на комментарии второго "гайца". Достаю документы. Все в подлокотнике. И еще есть ствол под бардачком. Ну, да. Еще чего.
   Молча отдаю менту. Прошу его дать телефон позвонить. В страховую. Срочно, мол. Он предлагает пройти в патрульную машину. Говорю, без проблем, мол, но дайте я быстренько сделаю звонок. Мент говорит, что он за мной уже два километра проехал, и ради такого клиента одолжит мобильник. Усмехаюсь. Вздыхаю.
   Смотрю на часы.
   4:27
   Где меня носило?
   - Привет, пап.
   - Ты когда время в последний раз проверял? - сонный, недовольный голос отца.
   - Только что.
   - Ну?
   - Пап, тут такое дело...
   Объясняю суть дела.
   Молчание.
   - Ну, ты и мудак, - бросает трубку.
   Мент забирает у меня мобильник. Повторно приглашает меня к нему. Я говорю, что сейчас буду. Что никуда не сбегу. Только отдышусь.
   Спустя пару минут тот же патрульный выходит из машины. Идет ко мне.
   Я выдыхаю горячие пары. В голове мутно. Подташнивает. Все перегорело. Кажется, быстрее, чем хотелось бы. Порошок уже не дает былой отдачи. Только заглушает боль. И я всего лишь в пустоте. По крайней мере, мысли о Кате отступили. Теперь в моей голове ночное небо. Ночные улицы. Усталое лицо "гайца". Его можно понять. Он дежурит не первую ночь в этом городе. Он видит шизоидов, подобных мне, чуть ли не каждый день. Он устал. Но ему некуда отступать. Как и мне. Мы оба - заложники своего положения. В сущности, неизвестно, кому из нас хуже. У него на правом безымянном кольцо. А у меня? У меня на левом мизинце. Платиновое. А толку-то? Он имеет право меня жалеть и смотреть на меня со снисхождением. Или даже презирать. Вот и вся крутизна. Моя.
   - Буксир или эвакуатор нужен? - спрашивает.
   - Да нет, - вздыхаю. - Я уже...- сглатываю; смотрю на свой дом, - ...приехал, - почесываю щеку. - За это, - показываю на ограждение, - надо...
   - Не переживай, - отдает мне документы. - Разберемся.
   - Спасибо, - киваю.
   Нужно сесть в машину, заставить ее доехать до гаража и уйти. Спать.
   Спать?
   Пытаюсь холодными и горячими потоками воды смыть нежелательную бодрость. Обжигаюсь и выскакиваю из ванной. Цепляюсь за край и падаю на пол.
   Удар. Чертовски жесткий. Лежу. Всхлипываю, но не плачу. Я не снимал эти часы уже давно. Смотрю на них снова.
   5:36
   Мне нужно что-то поменять. Кричу из ванной "Сука! Хватит уже! Прекрати это!"
   Это ей. Может, хоть так она услышит.
   Кто?
   Катя? Ночная гостья? Юля? Еще кто-то?
   Копаюсь в коробке с аппаратурой. Ставлю в своей спальне скрытую камеру. Широкоугольный объектив, очень приличное качество. Захват всей комнаты. Включится на запись, как только я включу свет в комнате.
   Прихорашиваюсь по минимуму. Одеваюсь легко, но с вызовом.
   Ухожу.
   В клубе неподалеку на скорую руку нахожу и снимаю трех уже скучающих и готовых разойтись девочек. Прикладываю даже слишком много усилий. Но оно того стоит. Болтовня, выпивка. Меня все еще несет на той смеси. Кровь бьет в виски. Член встает, как камень, от легкого случайного прикосновения через карман.
   После недолгих уговоров забираю девочек с собой погулять. До квартиры. В другое время я бы поинтересовался - профессионалки они или так, вышли погулять удачно. В такое время работают в таком ключе только профессиональные шлюхи. Впрочем, мне без разницы. Они выглядят недешево. Для шлюх. Жгучая брюнетка и две блондинки, чертовски похожие друг на друга.
   Спрашиваю, как насчет посетить мои апартаменты. Они начинают ломаться - мол, мы не такие. Плавно перевожу разговор в другую степь. Второе приглашение любьезно принимается.
   Все продается. И все продаются.
   Мы в квартире. Предлагаю еще выпить, хотя они уже хороши. Одна из них - блондинка, - говорит, что неплохо бы поспать, что она устала в универе вчера и не ожидала под утро такого знакомства. Говорю, что время еще детское. Что все только начинается. Кровь кипит. Ночь стала днем.
   Мы уже начали предварительные ласки. Скромно, тактично. Все три телки почти раздеты. Я осторожно снимаю лифчик с брюнетки. Вообще, они представились, а я сказал, что я - Саша, хотя это и не так. Но их имен я не знаю. Мне плевать.
   Спрашиваю, умеют ли девочки говорить по-английски. Двое признаются, что кое-что знают, и я требую, чтобы они громко вопили на английском, когда будут кончать и вообще что-то говорит мне или друг другу.
   Трахаю их без презерватива. Вылизываю каждую вдоль и поперек - каждый клитор, каждый анус, каждый пупок. Сосу груди и ласкаю пальцами груди. Они, похоже, рады тому, что каждой досталось избыточно много внимания. Или играют, как хорошие, мастерские шлюхи. Кусаю силиконовую, натянутую сиську брюнетки. Она визжит. Смеется.
   Потом я еще полтора часа тупо не могу кончить, а потому отбиваю влагалища и глотки всем по очереди. Заползаю во влажный расширенный анус синеглазой блондинки.
   "Oh yeah, so hurt... oh, so deep... fuck me deeper..."
   Девочки играют на все деньги. Я могу трахать их в один присест до вечера - организм взведен, кровь под избыточным давлением. Но мне нужно получить кайф и для себя.
   Все это заканчивается обильной эякуляцией куда-то на одно из трех тел, смешавшихся в единое целое. Блондинка подскакивает и начинает слизывать сперму, но ее слишком много для нее одной. Я обнаруживаю, что мой оргазм еще не завершен и направляю член на ее волосы, и последние, но такие же мощные струи эякулята покрывают их.
   Вызываю телкам лимузин для развоза по домам с хорошим шампанским и вручаю пакетик с коксом, который планировал снюхать этой ночью. Последний пакетик, приобретенный через Алессио. Отложил когда-то в шкаф.
   Хранить дома стафф, когда ты знаешь, что никто до него не доберется. Скучно.
   Телки уезжают.
   Уставшие, но довольные.
   Наверное.
  
   Мир - жесткая вата. Стекловата, точнее. Едва встаю. Падаю на пол. Нога не слушается.
   Боль в груди. Кашляю. Кровь на полу. Щупаю нос. Саднит. На пальцах кровь.
   Не круто.
   Выпиваю почти литр воды. Плескаю ей же в лицо, и она кажется кислотой. Зря это.
   Вытираю лицо. Смазываю нос одним мощным кремом. Заживает чуть ли не сразу. Как ни крути, даже если кокс ударит по здоровью - доктор Насыров направит на путь верный и вылечит. Чтобы снова дать коксу шанс убить тебя. Если вместо пыльцы будет "крокодил", ситуация та же. Только больнее. Физически, конечно.
   Саднит снова. Капля крови. Неприятный знак. Фантомная боль от предплечья. Раны в сознании вспухают. Краснеют. Воспаляются.
   Вытираю нос. Умываюсь.
   Закидываюсь тремя "кетановами".
   Полчасика - и все будет круто.
   Будет круто?
   Через час или около того поднимаю себя и тяну в душ. Чищусь, бреюсь, моюсь. Понемногу пробивает на еду.
   Мир - просто вата. Или марципан.
   Но горький.
  
   Упершись локтями в стол, закрываю глаза. Открывая, вижу идеально белую скатерть. В голове продолжает пульсировать фраза. Неясная. Но иногда она принимает четкие контуры.
   "Мир еще не проснулся"
   Фраза обращается внутрь себя. Повторяет себя. Выворачивается бесконечно.
   С соседнего столика доносится диалог двух деловых людей.
   - Ну, а потом она такая: "Ты спустил в меня? Ты, мать твою, спустил в меня? Да ты мудак. Ты знаешь, что я не на таблетках?"
   - Ну-ну.
   - А я такой - мол, откуда я мог знать, что ты не на таблетках? А она, типа, вот, откуда ты вообще взял, что я на таблетках? Я говорю - ты ж отдалась без резинки. А она мне, типа, я думала, что у тебя все под контролем.
   - Дура.
   - Ну, да. И она опять: "Но я не приняла таблетки". Я говорю - так прими их сейчас, мол. Она: "Мне кажется, они не подействуют", ну, я ей: "Может, подействуют". В итоге - она говорит: "Ну, ладно" и идет их пить. Я в шоке!
   Накрываю уши руками. Время проходит незаметно, и официант приносит мои спагетти с пармезаном и стакан "перье". Шокирующе скромно, но я практически не голоден. Хочу посидеть здесь и пожевать самую малость. Сразу прошу счет. Две тысячи - достаточно скромно для такого стола на одного.
   Каждый разЈ когда фраза снова повторяется в моей голове и резонирует от стенок черепа, по моей коже бегут отчетливые, здоровые, породистые мурашки.
   Звук падения какого-то прибора на пол. Резкий, с треском. Смотрю по сторонам. Но никто не опускает взгляда, не нагибается ни за чем. Здесь скорее попросят об этом официанта.
   Другой столик. Трое парней. Один заряжает нечто невообразимое.
   "Солнце - вокруг него вращаются частицы. Вот, вокруг водорода - там тоже восемь каких-то частиц... по-моему... Вот. И поэтому вся вселенная - это..."
   Какая чушь. Редкостная. Важно понимать, о чем говоришь, хотя бы наполовину. Я бы с удовольствием засунул себе в уши побольше спагетти и обмазал для герметизации болоньезе.
   Я потерял номер Юли. Я хотел бы ей позвонить. Милая девочка. Чистая и невинная по сравнению со швабрами в клубах и светскими подстилками. Я могу поиметь топ-модель. Но я бы хотел просто поболтать с этой девочкой. Сказать ей, что мне...
   Я не могу ей ничего сказать. Мне кажется, сегодня выходной. Не знаю, как так вышло. Но сегодня нет занятий. Ее там не будет. Ее будет трахать кто-то. Или нет? Или, может, она хочет чистой нежной любви?
   А что нужно мне?
   А что я мог бы дать ей?
   Кроме того, что оплачивается...
  
   В ЦПКИО сегодня не так уныло, как обычно. Погода довольно сухая. Словно в преддверии чего-то мощного, нового. Скоро зима.
   Ко мне приходит мысль. Странная. Мне кажется, на самом деле, есть так много людей, которым я нужен. Очень много. Но большинство их я не замечаю. Потому что они дешевле меня. Потому что я боюсь симбиоза. Боюсь паразитов. Все иногда переворачивается с ног на голову. И виноват всегда в этом я сам.
   Я купил новый мобильник и восстановил симку по дороге сюда. Сажусь на скамейку и включаю трубку с надеждой, что будут смски о пропущенных вызовах.
   Но ничего нет.
   Я хотел найти кого-то из тусовки, чтобы поболтать. Начал с самых близких, чьи номера вспомнил. Но все разъехались. Вик с Машей катаются на лошадях в хозяйстве отца Маши. Мик с Наташей уехали до вечера в Хельсинки. Женя со своей телкой свалили в закрытый аквапарк. Еще трое-четверо знакомых вообще уехали из страны на несколько дней. В Москве сейчас один я.
   Один.
   Почему?
   Надо было резервировать контакты. Я бы позвонил сейчас Юле. Я представляю, что сейчас лето. Снова лето. Именно здесь, а не где-то на островах или типа того. Но здесь все кончилось. И надежды на перемены до следующего лета нет. Можно свалить куда угодно. Хоть сейчас. Но куда ни улети, все равно останешься здесь.
   Но это нормально.
   Слишком привычно.
  
   - И они утверждают... нет, ну прикинь - они утверждают, что, мол, выучившись правильно технически строить композицию, ты станешь музыкантом! Прикинь! Они, блядь, утверждают, что, научившись правильно расставлять ноты, ты станешь музыкантом! - Мик надрывается.
   - Ну, ясное дело, - киваю.
   - Большего дерьма в жизни не слышал, - махает он рукой. - Талант - это от бога или типа того. Какое, бля, образование? Либо ты научишься сам, если хочешь, и у тебя будут свои идеи, либо ты - хер в стакане, и будешь всю жизнь, благодаря своему образованию, писать саундтреки для малобюджетных игр.
   - Для этого образование не нужно, - замечает Женя.
   - Как там Артур? - интересуется Вик у Ромы "Макса", который тоже с нами.
   Я отвлекаюсь. Мне кажется, я вижу еще одну девицу, похожую на ту, с моего Дня рождения. Но отчаяние слишком глубоко во мне. Я втянул пару дорожек за счет Вика и шлифанул все это виски, и сейчас мне немного легче. Но не более того. Зато я уже не хочу выпрыгнуть из клуба через окно. Тем более, что окон здесь нет. Почему, кстати?
   - Ладно, ребят, пустой базар, - отрезает Мик, когда я возвращаюсь во внимание. - Что сделано, того не обратить. Когда, кстати, похороны?
   - Завтра, - пожимает плечами Рома. - Ждут приезда каких-то родственников. Тело пока в холодильнике. Да и менты им интересовались.
   - Дерьмово, - Вик вздыхает.
   Реплики окружающих снова растворяются в воздухе. Последние дни вымотали меня. Жизнь словно бы меняет течение, но я не понимаю, куда. Катя в Америке. Все еще. Наверняка, контачит с приятелями по переписке - с теми, с кем общалась в интернете. Но сейчас во мне нет ревности. Нет беспокойства. Я разгладил все утюгом последних дней. Это было необходимо. Я слишком спокоен.
   Черноволосая девочка обнимается с каким-то черноволосым мамонтом. Или гиббоном. Урод.
   - ...и мужик такой говорит Иисусу: "И передай своему бате, что он мудак, и я хочу свои бабки обратно", - ловлю из уст Мика концовку анекдота.
   Все дружно смеются, но я не слышал начало анекдота, а потому не уловил суть.
   - Да, жизнь - ни о чем, - качает головой Женя. - По сути, никаких перспектив. Все так достало. Все так ровно.
   - Не депрессь, когда-то все будет, - говорит Мик.
   Я бы хотел сказать им обоим - посмотрите вокруг, проедьте по городу, посмотрите на людей. Подумайте - на чем держится жизнь многих из них. Подумайте, что многие из них обеспечивают себя и свои семьи в месяц на суммы, которые вы тратите на проституток в неделю. И это при наличии официальных девушек.
   А вообще - я сказал бы каждому из них и каждому вокруг иначе. Я сказал бы - эй, ты, проснувшись с утра, подумай о том, что вчера уже кому-то было не суждено проснуться. Подумай о том, как бы ему хотелось проснуться. Подумай о том, каково это - осознавать, что больше не сможешь открыть глаза и вдохнуть. И после этого уже жалуйся на то, как тебе хреново живется.
   Но я ничего из этого не говорю. Потому что знаю, что это ни на кого не подействует. И на меня, кстати, тоже. Потому что я разделяю то убеждение, что жить надо или красиво, или никак. Но я, в отличие от большинства своих одноклассников, понимаю, что люди, которые живут действительно хреново, всегда нужны. Потому что именно они проворачивают тот производственный ресурс, который позволяет нашим родителям и нам жить припеваючи. Поэтому, я считаю, что даже живущие хреново должны иметь шанс размножаться.
   - Это все демократия, - заявляет Женя.
   - Не понял, - Мик.
   - При демократии народ живет хреново, - Женя. - Автократия и тому подобное больше заботятся о здоровой нации.
   - Хрень собачья, - Вик выпускает огромное облако сигаретного дыма, уносимое активной вентиляцией. - А ты что скажешь? - обращается ко мне.
   - А я за демократию, - однозначно заявляю.
   - Почему это? - Женя, брезгливо.
   - Потому что демократия - это круто, - говорю. - Потому что про ней ты можешь невозбранно быть собой. Демократия и теория относительности - родственники. Они должны были зародиться одновременно. Потому что при демократии все относительно. Свобода выбора, свобода мышления, свобода самобытности. Нет четких рамок морали, острых углов. Каждый свободен выбирать то. что хочет. Можно быть космонавтом, певцом, писателем, людоедом, педофилом, маньяком, жрущим кишки своих еще живых жертв вместе с дерьмом. Каждый сам выбирает направление. Это круто.
   Я выдаю это все с таким спокойствием и так ровно, что никто не остается слишком шокированным. Информация плавно проливается каждому в одно ухо каждого и вылетает в другое, мало что оставляя внутри.
   - Глубоко, - отмечает Вик. - Кстати, вот еще анекдот. Короче...
   Я не хочу его слушать и отвлекаюсь на музыку. По-моему, это качественный, элегантный дабстеп-ремикс на Jessie J "Who You Are", и его мотив меня захватывает. Черноволосая девочка уже ушла. На танцполе размахивает грудью еще одна, чем-то напоминающая ее. Но у меня в голове только бас звучащего трека и тихая пульсация фразы "Мир еще не проснулся".
   Я хотел бы не вспоминать про Катю, но после многих вещей, что между нами происходили, после многих проблем, что мы решили вместе, я не могу окончательно успокоиться. Остатки ревности - вялые, немощные, бьющиеся о стену моего запитанного на действие веществ безразличия. Мы были другой парой. Не той, что каждая из других, наблюдаемых мной.
   "Sometimes it's hard to follow your heart"
   Сердце ничего не значит. Оно лишь качает кровь. Все отсылы к безголовым чувствам наивны. Бессмысленны. Мне не нужно то, за что я держался. Я могу быть собой и так. Но воспоминания несут ассоциации, и...
   - Так кто ж ты такой?
   В меня врезается эта фраза Вика. Я оборачиваюсь на него. Слежу за его артикуляцией. За взглядом. А он бесстрастно заканчивает анекдот.
   - "А я - тот самый мужик, которому ты наступила на ногу в троллейбусе".
   Все снова смеются. Я не в теме.
   - Ребят, а почему мы не покупаем телок? - рассудительно выдаю.
   - У тебя какой-то жестокий настрой, - усмехается Мик.
   - Но все-таки, - не унимаюсь. - Почему нам просто не пользоваться ими? Почему мы всегда паримся из-за отношений или типа того? - смотрю на Мика; его это точно касается.
   - Хрен знает, - Вик, потерянно. - Наверное, хочется любви, ласки, нежности...
   - Верности? - подмечаю я.
   - Ну, да, - Мик говорит. - Девушка одного моего знакомого - Сереги, - была на той неделе найдена с четырьмя неграми в пентхаузе. Серегином, конечно. Залитая спермой так, что были видны только глаза. Верности...
   - Всякое бывает, - махаю рукой.
   - Это еще что, - вступает Рома. - Один мой приятель - не большой человек, но хороший, - снял тут телку в клубе. Не помню, в каком. Не суть. Где-то ближе к окраине. Смачно ее описывал - брюлики там всякие, короткое черное платье. Ну, и она вся из себя такая прикольная. Ну, слово за слово, и она уже у него дома, и он ее вовсю потчует ночь. Проснулся с ней утром, все круто. А потом, каким-то путями он узнает, что она работает - угадайте, где? В Макдональдсе! Она стоит на сраной кассе и моет сраные туалеты. И он это трахал!
   - Наверное, еще и отлизал, - Мик, с омерзением.
   - Была у него раньше такая слабость, - смеется Рома.
   - Но такую выгодно брать замуж, - замечает Вик. - Уборщицу. С вечера ты ее выебал, с утра она у тебя убралась и ушла продавать гамбургеры.
   Все смеются, и даже я не могу удержаться. Действительно, забавно. Не самый смешной рассказ, не уморительный, но забавный.
   - А вот зачем тебе твоя китаянка? - спрашивает Мика Вик. - Кстати.
   - Ну, блин, - Мик мнется. - Для разнообразия.
   - А твой батя не против этой темы? - Вик.
   - А, думаешь, он знает? - усмехается Мик. - Он еще тот фашист. Давно бы мне кое-что отрезал, если бы узнал об этом.
   - Ну, а ты-то прикалываешься с этого? - спрашиваю, в свою очередь.
   - Ребят, но Наташа просто ебнутая. С ней трудно. Мне нужна разрядка. И она кое в чем мне отказывает, - рассуждает Мик.
   - Например, - Вик; с оживленным интересом.
   - Ну, например, кончать в зад или на лицо. Боится залететь, - вздыхает Мик.
   - С лица? - Вик.
   - Ну, ты понял, - разводит руками Мик.
   - А вы в курсе, что с Митиным произошел несчастный случай? - замечает Женя.
   - С тем самым, что уложил Колю-стритрейсера? - Мик.
   - Ага, - кивает Женя. - Убился напрочь, катаясь по трассе в одиночку. Тормоза отказали. Наехал на камушек. Или типа того.
   - Типа того, - смеется Вик.
   - А Коля? - интересуюсь.
   - Коля в коме, - говорит Мик. - Все так же.
   Переводим разговор в сторону от секса и смертей.
   Вик говорит, что скоро вернется в Мюнхен. Что ему совершенно не хочется этого. Что в Москве круто. Хотя и местами уныло. Что здесь лучше, чем в Европе. Свободнее.
   Мик говорит, что хочет отправиться в круиз на яхте, которую ему весной подарит мать. Говорит, что сомневается - плыть по воде и причаливать к материкам или таскать с собой яхту по континентам. Я говорю, что второе слишком дорого и бессмысленно. Он говорит, что уже наэкономил на школьных обедах. Все смеются. Кроме меня. Я считаю время по секундам. Но иногда я сбиваюсь. Мысли. Течения. И когда я начинаю считать снова, это уже другое измерение. Квантовое или типа того.
   Квантовые теории про наблюдения - бред собачий. Мы все равны перед временем. Но, быть может, я действительно существую в разных измерениях. Раз считаю разное время. Может, кто-то другой - другой "я", - знает ответ.
   "Tears don't mean you're losing,
   Everybody's bruising,
   Just be true to who you are!"
   Но кто я?
  
   Ночь глубока. Удивительно. Я тону во всем городе одновременно. Я полон беспокойства. Я не могу больше говорить ни с кем из тех, с кем разошелся полчаса назад. Сижу в лимузине, который везет меня по указанному адресу.
   Здесь живет одна дама. Девочка по записи. В годах. Я даже знал когда-то, как ее зовут. Однажды пользовался ее услугами. Ей за сорок, мне кажется. Но у нее отлично подтянутое тело. Проститутка с услугами типа "поговорить по душам". Специалистка по всему, включая копро, мне кажется. Но только с ее стороны. И при этом удивительно утонченная.
   Я хотел бы поговорить с ней. Сказать, как мне трудно сейчас. Сказать, что я кристально честен всегда, и что я не знаю, что такое быть честным. Сказать, что я сам разбил машину, и что это было случайностью. Можно ли казнить за случайность? Можно ли казнить преступников с раздвоением личности? Не знаю. Я бы казнил.
   Рассказать, что мне на все плевать, и что я обо всем беспокоюсь. Меня все волнует. Но все слишком далеко от меня. Рассказать, что у меня есть все, и что у меня в руках только пустота.
   Видеодомофон. Я приглашен.
   - Хороший состоятельный мальчик пришел ко мне снова.
   Киваю.
   Жестом приглашает войти.
   Давит изнутри черепа. Неважно. Я утомлен. Плюхаюсь в кресло. Она садится напротив.
   Предлагает "пыль". Втягиваю немного. Самую малость. Боюсь, как бы не стало хуже. Но становится немного легче. Перекидываемся несколькими фразами. Понимаем друг друга верно. Хотя, нет - не совсем. Она думает, что мне легче, чем есть на самом деле.
   Меня все раздражает. Раньше она меня успокаивала одним видом. Подтянутая, с парой-тройкой намеренно оставленных морщин. Нечто особенное, дорогое, добротное.
   Ложусь на кровать. Она осторожно поглаживает меня. Успокаивает. Я хочу поговорить, и она предлагает выслушать меня. Что-то спрашивает. Я отвечаю коротко. С каждой секундой я все более раздражен. Собираю волю в кулак и настраиваюсь на расслабление.
   Физический контакт становится чем-то нежелательным. Но ее руки уже ласкают мой понемногу встающий член. Что дальше?
   После ряда манипуляций я все-таки кончаю, но без признаков оргазма.
   Сижу на краю ее кровати. Разговор не задается. Я не могу ничего сказать. Хотя и хотел бы. Меня накрывает потрясающая, титаническая волна усталости.
   - Как ты себя чувствуешь?
   - Отрешенно. Подавленно, - не стесняюсь.
   - Это пройдет.
   Смешок. Мой.
   - Откуда ты знаешь?
   - Личный опыт, - вздыхает; деловито.
   - Какое отношение твой опыт может иметь ко мне?
   - Мы похожи. Серьезно.
   - Как две капли, - качаю головой.
   - Мы оба не там, где нам следует быть.
   Молчу. Даю продолжить.
   - И не с теми, с кем следует.
   - Я на месте. Я в порядке, - злобно бормочу.
   - Оставайся хорошим мальчиком, - вздыхает снова. - Ты мне таким нравишься. Может, это и не ты. Но мне ты таким нравишься.
   Поглаживает себя по ноге.
   Киваю.
   Я на улице. Холодный ветер пронзает меня насквозь. Я - как то дерево на лужайке. Обветшалое. Пропитанное влагой. Лишенное листьев. Обездоленное. Или я - как ветер. Мне можно все. Но что нужно?
   Мне нужно было поговорить с ней, но она теперь не со мной. Завтра что-то будет. Мне нужно что-то сказать. Рассказать, что мне на все плевать, и что я обо всем беспокоюсь.
   Она захочет услышать и понять услышанное.
   Но у меня не будет ни того, ни другого.
   Но что нужно мне?
  
   Ставлю запись на паузу. Выключаю экран.
   Приехала Катя. Ключи падают на стойку в прихожей.
   Она приходит в комнату и говорит "Привет". Я стою и смотрю на нее. Здороваюсь. Она сразу начинает рассказывать, как все круто и прочее, прочее. Что из этого мне нужно?
   Она не подходит ближе, словно ощущая ту стену отрешенности, что я выстроил и по-быстрому установил. Болтает. Я киваю. В какой-то момент, она начинает спрашивать прямо. Я складываю руки на груди. Так понятнее, мне кажется.
   - Ты обиделся?
   - Нет, - отрицательно мотаю головой.
   - Послушай, ты сам спровоцировал меня. Все это твое нытье... - вздыхает, складывает ладони, сцепляет пальцы в замок. - Ну, что я должна была сделать?
   Жму плечами. А я действительно не знаю, что нужно было сделать. Не знаю, что нужно сделать сейчас. Ведь некоторые вещи действительно просто исчезают навсегда. У них нет никаких заменителей, никаких возможностей возврата. Они просто уходят, перестают существовать.
   - Ничего.
   - Ну, а серьезно?
   - Да, все ровно, знаешь...
   - Что ты несешь? - она знает, что переход на агрессию меня угнетает; тщетно.
   - Ничего. Просто...
   - Ну, что такое? Давай поговорим, - подходит ближе; явно планирует взять меня за руку.
   - Знаешь, честно говоря, - облизываю губы; никакого волнения; даже внутри - это странно, - я не хочу с тобой ни о чем говорить.
   - Господи, это все из-за отъезда, да? - ожесточается немного, вроде как предупреждая.
   - Нет, - говорю. - Это просто факт. Тебе лучше уйти, мне кажется.
   - Но... - на ее глазах выступают слезы. - Послушай, это может быть серьезнее, чем тебе...
   - Ты можешь просто уйти?
   - Но... Но наши чувства...
   - Извини. Я не могу. Не чувствую к тебе ничего. Просто ничего.
   Она плачет, считает, что меня это тронет, но это бесполезно. Я разворачиваюсь и подхожу к экрану. Включаю. Снимаю запись с паузы. Там как раз сцена, в которой я заканчиваю иметь раком шикарную блондинку, а потом приказываю ей раздвинуть ноги шире и всовываю язык на всю длину в ее анус. Оглядываюсь. На влажном лице Кати проявляется омерзение. Она разворачивается и уходит в слезах.
   Хлопок двери.
   Я еще с минуту смотрю запись.
   Выключаю.
  
  -- Жалюзи подняты. Свет заполнил окно, но это ненадолго. Не сезон.
  -- Сегодня, тем не менее, довольно светло. Мне кажется, был снег.
   Лежу в кровати. Тяжесть заполнила тело. Я знаю, что скоро мне понадобится реабилитация. Тело постукивает. Мозг время от времени вибрирует. Я зачастил, чересчур зачастил с порошками. Может быть, пути назад уже нет. Только вперед. Только через клинику. Через рекомендации доктора Насырова. В сущности, ничего страшного. Но будет больно.
   Больнее, чем сейчас.
   Я один. Взгляд на потолок. Смог бы я ее отшить, если бы она обняла меня или типа того? Это уже неважно. Ведь мир еще не проснулся. А я вот тут, один, проснувшийся, задающий сам себе вопросы о том, для чего вообще нужна была вся эта жизнь. Не находящий ответов. И на последний вопрос - а важно ли это? - отвечающий - нет. Отмахивающийся.
   Сейчас настал тот самый момент, когда истина теряется в фактах. Истина - реальное положение вещей. Но истина сейчас не зависит от того, что приходит в виде информации о мире. Все так, как было уготовано. Истина - сама по себе.
  -- Подхожу к окну. Смотрю вниз. Действительно, выпал снег. Его больше. Белые пятна на асфальте. Еще не растаявшие.
  -- Подводя итог прошедшего, я кое-что понимаю. Девочка, имя которой я так и не узнал, сама того не понимая, сказала нечто, важное для всех и каждого из нас. Действительно, мир еще не проснулся. Он спит и видит сны о благополучии, о счастливом будущем, о мире во всем себе или типа того. Он не наблюдает за нами. А мы слишком торопимся - пока мир спит, стараемся успеть как можно больше, творим слишком много ошибок и не успеваем понять их. Тем более - исправить. Пока мир спит, пока никакая сила свыше не замечает, мы стараемся как можно дальше убежать от ответственности. Мы убегаем от ответственности за незаконное употребление, за убийства, за оставление любимых в опасности и прочее - и мы живем с этим, потому что иначе - невозможно. Иначе мы не умеем. Жизнь дана лишь раз. Вне зависимости от того, сколько ошибок совершаешь, жить хочется одинаково. И даже если когда-то мир проснется, и нечто свыше начнет раздавать по заслугам, мы успеем убежать достаточно далеко от своей же ответственности.
  -- А от себя?
  -- Вряд ли.
  -- Я не знаю, что хуже.
   Смска.
   Мик пишет, что сегодня День рождения нашего общего знакомого в одном из лучших клубов Москвы. А "афте-пати" - на яхте именинника. И что Середович достал какой-то более прикольный синтетик.
   Я отвечаю, что буду.
   Потому что идти мне все равно больше некуда.
   Официальный сайт автора: http://solntsev.su/
  
   Для отзывов: http://www.livelib.ru/book/1000975920
  
   Официальная группа автора: http://vk.com/solntsev_ii - другие книги, отзывы, обсуждения, новости.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   148
  
  
   147
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"