ИНДИГО

Дамский рассказ

Весь день Марина не могла отделаться от неприятного ощущения. Словно привкус какой-то непонятный присутствовал во всем и везде. Что бы она ни делала: примеряла очки, ходила в магазин, ехала в электричке, занималась с учеником, готовила или убиралась дома, - этот привкус, едва уловимый, всё равно не проходил.

Хуже всего, когда для недовольства собой есть причина. Если искренне и честно. Если не врать. Себе. Хотя, может быть, соврать было бы проще. Ну что я сделала не так? - спрашивала она себя, совсем немного, незаметно, хитря и чуть-чуть лукавя, тоже совсем незаметно.

Внезапно возникшее пристрастие к цвету индиго началось с туфель, случайно забытых ею посреди преподавательской. Изношенные внутри, они вызывали чувство стыда и неловкости. И она пошла в магазин, где и купила туфли цвета индиго, продававшиеся с большой скидкой. Купив туфли, довольная ими и собой, Марина поняла, что их цвет требует какого-то дополнения в тон. И она стала заходить во все павильоны большого торгового центра с одним вопросом: "Нет ли у вас чего-нибудь ярко-синего?". Так у нее появились сумочка, поясок, гетры, а вскоре - много других ярко-синих предметов.

Но, чем больше она радовалась своим удачным покупкам, тем больше где-то в глубине души нарастали недовольство собой и раздражение. Ни цвет индиго, ни вообще какие-либо оттенки синего не присутствовали в ее гардеробе вот уже много лет. Она не могла припомнить за собой раньше такого, вдруг вспыхнувшего, пристрастия к чужому для себя цвету. Что это - попытка выразить себя через цвет? Или знак предстоящих перемен? Откуда взяться переменам в ее жизни?

Может быть, это - послесловие к несостоявшемуся роману? Итог... Что тут подытоживать - и так всё ясно. Тогда зачем покупать туфли, носиться по магазинам за всем остальным, тратить деньги и время и чего-то снова ждать? Чего? Что будет очередной скандал? Что уволят с работы, или, вероятнее, галантно и любезно попросят уйти? Или перейти на другую кафедру?

Как сказала Наташа, "террариум друзей и клубок единомышленников". Хоть в этом можно найти удовлетворение: выразиться метко и хлестко, но в пределах приличия. Марина подумала, что тоже не ударила в грязь лицом со своими "страстями в детской песочнице". Как в воду глядела, он это, наверное, потом вспоминал, хотя и сказал, что всё через десять минут забывает. Ничего подобного - любую обиду будет помнить хоть сто лет, если их проживет.

Он... Как это так получилось, она не могла понять. Вроде бы раньше всё было спокойно, тихо, был просто коллега по работе, такой же, как многие другие, не привлекавший к себе внимания и абсолютно не вызывавший никаких чувств. Точнее, никаких лишних и ненужных чувств, отягощающих и усложняющих не в меру и без того сложную жизнь.

Потом он напомнил ей другого человека, врача, который очень помог ее сыну. Вадим Иванович показался ей чем-то на него похож. Только она никак не могла понять, чем именно. Да, было чисто внешнее сходство и в сложении: оба худощавые, сухопарые, с длинными ногами, подвижные; и в манере обращения: оба словоохотливые, любящие поговорить при любой возможности.

Но она никак не могла ухватить что-то самое главное, что их объединяло. То ее осеняло, что это, должно быть, просто материальное благополучие: прозаически выражаемый трехзначной цифрой определенный уровень дохода. То казалось, что и один, и другой, хотя говорят много слов, но на самом деле общаются с людьми и добиваются своих целей какими-то другими, невербальными способами. То она придумывала, что оба они не нашли своего настоящего призвания, хотя каждый, вроде бы, состоялся и преуспел в своей профессии.

При этом ей и в голову не приходило "положить глаз" на Вадима Ивановича. Она наивно думала, что может встретить в жизни какого-то третьего человека, похожего на них обоих. И мысленно она рисовала некий круг, в который пыталась поместить хорошие качества похожих на него людей. Всё получилось по-другому.

Эти полгода - даже не полгода, а всего лишь три месяца до отпуска, они работали втроем: он, она и Римма. И когда получилось так, что она смотрит на Вадика, Вадик смотрит на нее, а Римма смотрит на них обоих, сказать было трудно. Он и Римма много лет работали вместе, и такой "вернисаж" ей был, конечно, не по душе. Она стала по мелочам задевать Марину, инициатива которой от взглядов Вадика била ключом. Она чувствовала себя счастливой и не могла этого скрыть. Но за это счастье, которое, она это понимала, было четко ограничено рамками рабочего времени и пространством класса, ей пришлось дорого заплатить.

Что-то она сама неосторожно сболтнула кому-то, что-то сказала Римма. Римма была "старым кадром", и ее слушали. Она не могла быть неправа. И в какой-то момент Марина поняла, что снежный ком, постепенно превращаясь в грозную лавину, несется прямо на нее. Один человек - это человек. Много людей - это стихия. Со стихией не поспоришь. Говорят, что существует, чисто теоретически, способ проплыть сквозь цунами. Может быть, и теоретический способ выжить в снежной лавине тоже существует. Но стихия есть стихия...

Перед отпуском Марине стоило большого труда уговорить себя не уходить с работы. Подождать. Но к концу отпуска, уже перед выходом, она временами переживала приступы такой неприязни к этому сообществу коллег-друзей, в котором ей снова предстояло жить, что это ей самой казалось дико и странно.

В первые дни учебного года всё разъяснилось. В отсутствие Марины Римма устроила страшный скандал, потому что по расписанию Марина и Вадик должны были работать один день вместе без нее. Придя на работу на следующий день, Марина увидела в расписании Вадима Ивановича только Римму. Одну. Везде. Но неприязнь, раньше казавшаяся ей такой странной, одела ее как в броню, и она продержалась этот день, и следующий, и всю неделю, и следующую... Элегантно одетая, с прямой спиной, старающаяся гордо и царственно выступать. И у нее получалось. Это было тем проще, что она сначала ничего не знала. Только видела Римму, сидящую на диване и падающую в колени головой при ее появлении, - артистка!

Это было просто и потому, что до всего этого они с Вадиком виделись уже два раза. Случайно. Да, совсем случайно, действительно. Первый раз это случилось первого сентября. Из-за фестиваля учебный год сдвинули на неделю, и первого сентября расписание было еще не готово. Никто не пришел на работу, кроме тех, у кого были какие-то свои дела. А она пришла. И он пришел. И, как потом поняла Марина, до нее Вадим Иванович не встретил никого. Он прошел по коридору туда и обратно и увидел ее, идущую ему навстречу. И так растерялся, что даже с ней не поздоровался, хотя она ему успела сказать "Здравствуйте".

Тут кто-то вышел из класса, заговорил с ним, она схватилась за ручку двери, которую стала дергать... А потом он сбежал от нее, хотя она совершенно не собиралась его преследовать. Вставляя карту в банкомат, она увидела в окно его промелькнувший профиль, а потом, выйдя из проходной - развевавшиеся от ветра полы светлого пиджака, уже вдалеке. Накануне она не спала ночь и думала, что, может быть, кто-то так же не спит и ждет этого утра... На следующий день они мельком, издали виделись на фестивале. Она, совершенно случайно, пришла на выступление его бывшего ученика, просто в это время могла, а в другое - нет.

Когда учебный год, наконец, начался, всё их общение с Вадимом Ивановичем свелось к тому, что, встречаясь в коридорах, они здоровались. Первый раз он, стоя в большой группе преподавателей, даже как-то подчеркнуто громко поздоровался с ней, его голос явно выделялся среди других. Наверное, ему стыдно за первое сентября, - подумалось Марине.

Она старалась не бывать в преподавательской, а, сидя в классе, заниматься своими делами. Ни с кем не разговаривать, конечно, не удавалось, но узнать более конкретно о том, что же, всё-таки, произошло, тоже не получалось: намеки, недомолвки, взгляды, явно или скрыто недоброжелательные... В общем, вникать в это смысла не было, да и времени тоже. Так продолжалось полтора месяца до того момента, когда она снова оказалась в классе у Вадима Ивановича вместе с Риммой.

Она просто пришла заменить Олю. Оле это было очень нужно, и она договорилась с Риммой. Римма не возражала, даже была довольна тем, что Марина всегда во вторник будет заменять Олю на этом часу. Весь этот час Вадим Иванович не отходил от нее. Одну ее, казалось, он видел и слышал. Ей запомнились на странице ее и его руки, рядом. Она свою не убрала, но и он свою не подвинул. Это только сбоку, со стороны Риммы, могло казаться, что их руки соприкасаются. "Ах, вернисаж, ах, вернисаж..."

В этот день она забыла туфли посреди преподавательской. Она забыла и пропуск, и ей очень повезло, когда у проходной встретилась Нина. Потом Нина видела, как она бежала ко входу в сапогах с высокими каблуками. Бежала потому, что, заходя в класс, уже столкнулась с выходившей Риммой, - Вадим Иванович был очень строг. Нина очень заинтересовалась, к кому это она так бежала, "как на поезд опаздывала", и пришлось соврать. Римма промолчала...

А потом она пошла в магазин. И началось это внезапное, безудержное и всепоглощающее увлечение синим цветом. У отца она спросила, как его называют художники. "Кобальт ярко-синий", - ответил он.