Его Величество король вольного города Франкфурт ам Майн выпил вина, отложил салфетку и тихо рыгнул в кулак.
-...музыкальность студентов оставляет желать лучшего, - задумчиво проговорил он, продолжая вслух обеденные размышления. - Как там дальше? Читайте.
Придворный чтец стукнул своего помощника. Мальчик поспешно развернул перед учителем свиток. Чтец приступил:
"Вынуждены пожаловаться Вашему Величеству на то, что ночное пение студентов под окнами добропорядочных граждан далеко от совешенства. Во избежание помех сну или для сведения таковых к минимуму, просим организовать для вышеупомянутых курс обучения певческому искусству, дабы студенты смогли профессионально зарабатывать свой хлеб..."
-Порядок - половина жизни, - пропищал из-за гобелена насмешливый голосок, и в ответ на эти слова в залу внесли свечи.
Пред королем высилось блюдо с кабаньим скелетом. Далее, по обеим сторонам стола, в окружении оплевков и пахнущих спиртом луж сидели придворные, необратимо похожие один на другого.
Король ковырял ногтем в зубах, мутно взирая на помрачневший зал.
-Сколько всё это стоит? - рассеянно спросил он.
-Преподавание, плюс инструменты, плюс налог, введенный Вашим величеством... - покорно просчитали в углу, загибая пальцы. Король поморщился и указал на вазу с фруктами.
-Вот это, свиньи.
Назвали цену.
-И вы полагаете, что студент способен ее купить? Даже получив хорошее образование?
-С Божьей помощью, - сказал гобелен.
-Да хоть как, злобно отозвался король. - Чтобы заставить студента со средним достатком раскошелиться на здоровый сон горожан, если бюргеры не умеют петь... - совершенно запутавшись, король постучал ножом по тарелке.
По столовой расплылся запах гари. Король смотрел в окно. Придворные жевали.
-Можно, конечно, запретить ночные прогулки, - размышлял король, - пускай ложатся спать в восемь, по-божески, вместе со всеми, а гулять... гулять... а не пройтись ли мне по городу?
Он выхватил из воздуха эту новую мысль, положил в рот и покатал языком, как леденец, ребячески увлекшись ею.
-Точно. Кортеж мне, завтра же! С утра! Эй, дурак, что скажешь?
Гобелен не ответил.
-Ну, что расселись? Ступайте! Прочь! Лошадей кормить! Гулять будем!
Придворные сорвались с мест и бросились к выходу. В дверях образовалась давка.
-Да, кстати, - вспомнил король, когда суматоха переросла в драку. Чиновники обмякли.
-Я не дурак! Я всегда проезжаю по парадным улицам и любуюсь на чистенькие дома! Безобразие! Балаган какой-то! Город наряжается как баба на свадьбу, стоит мне только во двор выйти! Хватит! К черту ложь! Долой ретушь! Я хочу видеть нищих!
И король дал понять, что разговор окончен.
Придворные вытекли в коридор. Они выглядели подавленно и пристыженно. Церемониймейстер схватил за руку командира личной королевской гвардии, выдохнул ему в ухо одно слово: "Нищие" и, не оглядываясь, ускакал за министрами вдаль.
Оставшись в одиночестве, король почесал пальцем кабанье ребрышко, икнул, тяжело встал со стула, подошел к гобелену, пнул сапогом пыльную ткань.
-Arschloch (1), - сказал король вытканной на гобелене лошади со страшными глазами. Лошадь смолчала.
-Сменить гобелен, свиньи собачие! - полусонно крикнул король. - Сжечь чертову тряпку! И шута казнить! И постель мне! Быстро!
-Нет, ты только взгляни, какие звезды... - мечтательно сказал Ханс.
-Звезд не бывает.
-За такие речи тебя надо сжечь на костре. Ты не веришь в науку, Хенрих. Стыдись.
Схватившись за дверь пивной, Хенрих тоскливо обвел глазами мрачную площадь, скупо освещенную луной и окнами кабачка.
-Не было никаких костров, - заявил студент. - Может, и сожгли парочку. Головы рубить дешевле.
-Нет, ты посмотри, какие солдаты... - не слушал его Ханс. - Они идут к нам...
-Бежим, - предложил Хенрих, опускаясь на землю. Ханс, добрый и счастливый от выпитого пива, сел рядом и зачарованно уставился на огни, романтично переходящие площадь.
Четверо солдат окружили молодых людей, потрескивая факелами и воняя.
-Годятся, - сказал командир после небольшой паузы. - Встать.
-Вставай, Хенрих, - весело сказал Ханс. - У государства нашлись деньги на костер.
-Иди к черту.
-Пожалуйста, - попросил солдат. - Нам неудобно разговаривать, когда вы сидите.
Солдаты тактично ждали. Парни переглянулись, пожали плечами и лениво поднялись с мостовой.
Гвардеец пустился в объяснения. Хенрих смотрел в сторону. Ханс внимал, всем своим видом показывая, что старается усвоить каждое слово. Когда солдат закончил, Хенрих удостоил его взглядом и спокойно спросил:
-А сколько заплатите?
-Немного, но...
-Это дело государственной важности, Хенрих, - с укором сказал Ханс. - Как ты мог...
И, обращаясь к солдатам:
-Согласны. Ведите нас.
Маленькая процессия вышла с площади налево. В домах не горело ни единого огонька. Сапоги оглушительно стучали по булыжнику.
У собора отряд повернул к реке. Прохладный ветер донес им навстречу слабые крики. Звук набрал силу и разбился на множество голосов, яростно спорящих о чем-то.
На берегу Майна они увидели отряд королевской гвардии, плотной шеренгой теснящий к воде богато одетого господина. Бюргер протестовал.
-Да как вы смеете! - вопил он во весь голос. - Чтобы я, и в таком виде!
-Мы все понимаем, - терпеливо объясняли солдаты, - но нам нужен пожилой человек, обязательно...
-Эй, Петер! Нарушаем ночной покой? - крикнул один из подошедших.
Названый Петером гвардеец обернулся и устало махнул рукой. Бюргер, загнанный в реку по колено, воспользовался случаем и, проскользнув мимо солдата, бросился бежать. Гвардейцы с улюлюканьем помчались следом.
-Это унижает мое человеческое достоинство! - вопил на бегу бюргер.
В ночи и горячке бега он плохо различал дорогу, так что, в конце концов, вместо переулка с размаху влетел в стену дома, сильно ударившись лбом и грудью.
-Вам больно? Кончай его, Петер! Вот если бы вы согласились сразу! Мы наложим вам грим! Ведь надо же, поймите! - наперебой тараторили солдаты, пока бюргер терся спиной о неровную каменную кладку и старался перевести дух.
Помолившись, Петер снял с пояса нож и шагнул к бюргеру.
-Уважаемый, милостивый хер, - сказал солдат, прижав человека к стене и приставив нож к горлу. - Вы что, хотите подвести наше крошечное, могучее государство?
-Нет, - промычал бюргер, имея в виду не то нож, не то государство, не то колено, грубо мнущее его нежный живот.
-Ну вот и славно, - с облегчением спрятал нож Петер. - Разденьте его, парни. А то сбежит.
Горожанина разоблачили до исподнего. Веселая толпа затолкала угрюмого человека в лодку, расселась сама и неторопливо поплыла через Майн. Ханс свесил за борт руку, наслаждаясь водой, текущей меж пальцев.
Добровольцев переправили в Заксенхаузен, выгрузили из лодки, поводили десять минут по улицам и поставили перед огромным сараем на задворках маленького крестьянского дома.
-Открыто же, черт, - бормотал разбуженный охранник, снимая с ворот сарая декоративный замок.
Люди зашли в сарай. Охранник запалил сальную свечку в корытце, прибитом к столбу. Землю устилал толстый, ползущий под ногой ковер из навоза, соломы и гнилых овощей. В углу ворчала и хрюкала скотина.
Петер указал на груду отвратительного тряпья, наваленную посреди хлева и попросил добровольцев переодеться.
-Эта затея нравится мне все больше, - говорил Ханс, передавая солдату шляпу и щегольские сапоги. - Глянь-ка, Хенрих! В подобном рубище ходил сам Иов!
-У вас нет тарелки? Я хочу посмотреть на себя! Ведь это же прелесть! Чего молчишь, Хенрих? Хочешь сказать, что Иова не было? А? Не было?
Хенрих сочно опустился в навоз и посмотрел на свой безобразный сапог, раздумывая, давать или не давать ему каши.
-Иов существовал, - ответил он наконец серьезно. - Не сомневайся. А нам придется здесь ночевать.
Бюргер, синий от холода и похожий на толстого петуха, надменно прислонился к столбу, определенно собираясь простоять на ногах до утра. Солдаты вышли, пожелав всем троим спокойной ночи.
Ханс ушел к свиньям и растянулся на земле, положив голову на теплый щетинистый бок спящего животного. Свинья хрюкнула. Ханс зевнул. Хлев сотрясла могучая отрыжка.
-Pardon (2), - извинился за неловкость студент, и тотчас же оглушительно выпустил газы.
-Pardon, - еще раз сказал Ханс свинье и провалился в сон.
Ханс не проспал и часа: скрип ворот разбудил его. В хлев втолкнули избитого человека с цепями на руках и ногах. Ханс оглядел новичка, заморгал полусонно, пришел в себя и мужественно приготовился сносить дальнейшие приключения.
Закованный в цепи беспомощно ворочался в земле. Судя по лицу, он тоже был недавно разбужен.
Вошедшие следом солдаты заперли изнутри ворота. Первый извлек из чехла топор. Второй - хлыщ с мерзкими усиками по последней французской моде - вынул из сапога свиток.
Узник ползал по хлеву и звенел цепями. Солдат осматривал топор у свечи. Копошась в темноте, приговоренный стукнулся о колоду для забоя свиней, набил шишку, со вздохом нашедшего то, что нужно человека положил голову на плаху и покорно сказал: "Я готов."
Солдат с топором поднес к заключенному свечку и расхохотался:
-Да нет, глупый, руку!
Француз усадил узника как следует, снял цепь с руки:
-Вот так, сейчас, не бойся...
Топор вошел в дерево. Правая рука несчастного, отрубленная посередине предплечья, судорожно дернула пальцами. Француз плотнее прижал культю к лезвию, выдавив по краям несколько тонких ручейков крови. Палач принес со двора ковшик с кипящим маслом. Отнятая от топора рука обильно плюнула красным. Обрубок сунули в масло. Раздался короткий шипящий звук, и мужчина, не сказавший ни слова во время экзекуции, также молча потерял сознание.
-Который час? - спросил Ханс у француза.
-Только что пробило два, - отозвался тот.- Теперь, стало быть, полтретьего.
Первый солдат размеренно обматывал обрубок тряпкой, второй монотонно читал приговор: "...высочайшим повелением судебных органов города Франкфурт ам Майн Кристов Шайсдрек, художник, приговоренный к смертной казни по обвинению в убийстве кошки фрау Койш..."
Француз заменил свечу и продолжил: "...освобождается от назначенного наказания с заменой такового на лишение правой руки с последующим часом исправительных работ на паперти..."
-Эй, вы! Свинская Франция! Как насчет поспать? - голосом из угла проворчал Хенрих.
Казненный лежал в глубоком обмороке. Солдаты склонились над ним и, сменяясь, лупили до утра по щекам.
В пять протрубили побудку. Ханс, Хенрих, отлепленный от столба бюргер и еще десятка два добровольцев, собранных за ночь по городу, пригнанных в хлев и переодетых в лохмотья, щелкали, зевая, зубами, прочищали глаза, чесались и сердечно прощадись со свиньями.
Толпу выгнали во двор, построив перед сараем. Город спал, пережидая в постелях мутный, холодный рассвет. Ханс ушел в меланхолию. Бодрый Хенрих с вызовом смотрел будущему ниже пояса.
Добровольцам раздали по дырявой кружке и еще раз объяснили, что и каким тоном кричать. Торжественно поклявшись исполнить свои обязанности, народ выстроился гуськом и промаршировал к Майну под ошарашенными взглядами крестьян, хлебопеков и торговцев свежими фруктами. Восторжденно-злой Хенрих затянул песню. Хмурый Ханс ударил друга кружкой по голове.
Отряд переправили через Майн и, разбив на группы, развели по городу. Солдатам был выдан план следования королевского кортежа. Люди работали слаженно и четко.
Студентам достались места на главной улице. Хенрих сел на перекрестке, Ханса отвели чуть дальше. Давая последние наставления, солдат высыпал в кружку Ханса горсть меди, озабоченно проговорив:
-Ты это, парень... веди себя аккуратно, ладно? Ты грязный, и дерьмом воняешь, так надо, но все-таки постарайся никого не запачкать, понял?
-Понял, - сказал Ханс.
-А мелочь мне вернешь! - крикнул солдат с той стороны улицы. - Всю, до гроша! Я проверю!
-Понял, - сказал Ханс, усаживаясь на мостовую и пристраивая кружку подле себя.
К девяти утра город бурлил в полную силу. Жители, не нарушая привычного уклада, с легким недоумением обходили странных оборванцев, грибами выросших из-под земли. Оборванцы звенели медью и вполголоса репетировали роли. В половине десятого по толпе пронесся вихрь экстаза, раскидав людей по обочинам, свернув шеи в одном направлении и вложив в уста горожан благочестивые слова:
-Король! Король едет!
Король плыл по городу. Восторженный рев толпы ломился ему в уши, и королю очень хотелось прочистить уши пальцами, но в его положении это было невозможно.
И повсюду короля встречали нищие. Первый из них, бьющий в стену собора обмотанной грязным тряпьем культей, морщась от плохо переносимой боли, от всей души заорал государственный гимн. Король машинально снял шляпу.
Нищие всех мастей и возрастов сидели на мостовой через равные промежутки. Завидев короля, они поднимались с земли, все как один опрокидывали одинаковые кружки, трясли лохмотьями, махали шапками, пели народные песни и кричали "Lang lebe der König!"(3)