Сойка Юлия : другие произведения.

Аут

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В три года меня называли впечатлительным ребенком. В четыре - замкнутым. В пять - уже отсталым. А в семь лет в моей истории болезни стоял диагноз - аутизм. Вы знаете, аутизмом называют отторжение внешнего мира. Говорят, что по какой-то невыясненной причине я перестал интересоваться окружающим и погрузился куда-то в себя.

   Аут.
  
  
   В три года меня называли впечатлительным ребенком. В четыре - замкнутым. В пять - уже отсталым. А в семь лет в моей истории болезни стоял диагноз - аутизм. Вы знаете, аутизмом называют отторжение внешнего мира. Говорят, что по какой-то невыясненной причине я перестал интересоваться окружающим и погрузился куда-то в себя.
  
   Себя в три года я не слишком помню. Мама рассказывала, что я был очень забавным малышом. Когда кто-нибудь смеялся - смеялся и я. Я с аппетитом кушал, когда рядом со мной ели гости. И плакал, если мой сосед разбивал себе коленку.
   Проблемы начались годам к пяти. Я стал избегать людей. Я то в страхе забивался под кровать, хоронясь от своих родителей, то вешался на шею к незнакомым людям, прося ласки и поцелуев. А через минуту мог ударить и зареветь от непонятной обиды. Почему - я не мог сказать. Меня потащили по врачам. Но и они не могли объяснить причину таких аномалий. Смотрели мои рисунки, задавали много вопросов. Окончательно сошлись во мнении, что я ревную маму. Она как раз в то время вторично забеременела. Считалось, что ее раздражительность передается мне. Тогда нас даже тошнило, чуть ли не вместе.
  
   А однажды... Ну, ненавижу я соленые огурцы! Ненавижу! До рвоты. Мама в тот день ходила по комнате из угла в угол и что-то искала. А мне вдруг захотелось съесть эту гадость. Так противно! А она ходит по квартире и про себя говорит "Вот чего-то мне хочется, не могу понять чего". Я и крикнул - "Соленых огурцов!" Она засмеялась и сказала - "Ты слышишь мои мысли". И пошла открывать холодильник. Она откусила огурец, и я почувствовал во рту вкус уксуса.
  
   Тогда я не совсем правильно понял слово "мысль". Но суть до меня дошла - я могу "слышать" чего хочет мама. В моем понимании это и были "мысли". Да у меня тогда других-то не было. Я бегал по дому и сообщал всем, чего хочет мама. "Мама хочет кушать. У мамы болит спинка. Мама хочет писать". Я лез к ней обниматься, чтобы ощутить волну ее любви.
   А к вечеру... это сейчас я понимаю... к вечеру мама устала. И я это почувствовал. Услышал ее тихую и раздраженную мысль: "Ну, когда же ты, наконец, заткнешься". От страха и обиды я онемел. Мама же, заметив, что я затих, успокоилась. Она отвела меня в спальню, раздела, нежно поцеловала и уложила в постель.
   "Спи сладко!" - ласково пожелала она. И мне стало тепло. Обрадованный, я потянулся к ней, я хотел ухватить еще немного ее любви... Но она отвернулась и, потушив в комнате свет, вышла. Она не думала обо мне. Совсем - совсем. Я остался один в темной комнате. А мама... Она была близко, на кухне, но почему она не думала обо мне? Я не понимал, что я сделал не так, и почему мама меня разлюбила. Мне стало страшно.
   Мысли ребенка как калейдоскоп - маленькие кусочки из образов и ощущений, и короткие выводы сделанные из его куцего опыта. Если ему холодно - значит холодно и папе, и той кошке, которая сидит на заборе. А если он хочет тот пряник, то мама тоже будет счастлива откусить от него... А если мама думает не о нем... Что это значит? Что из этого следует?
  
   Нет, это не так легко было - понять людей. Даже заползая им в мозги. По своему малолетству я мог слышать только самые сильные эмоции, самые простые желания. Только те мысли, которые мы проговариваем про себя. Пьяная тетка умилилась маленькому светловолосому мальчику - я кидаюсь ей на шею. Мать раздражена тем, что я медленно ем кашу - от обиды мне схватывает горло, я хнычу.
  
   Со временем я научился отличать свое от чужого. Утренняя горечь во рту. Вкус сигаретного дыма мучающего пустой желудок - это отец. Переполненный мочевой пузырь, боль в позвоночнике - это мама. Щеки жжет от лосьона после бритья - и я с испугу молочу по ним ладошками. Мама ругает меня за мокрые пижамные штаники - это я не разобрал, кто из нас хотел писать. Голова... Голова трещит... Я падаю на четвереньки. Мне даже стонать больно. Отец выносит меня из дому, к машине врача - боль отступает. У соседа похмелье. Мама напугана, папа нервничает - я плачу от их страха за меня.
  
У врача в кабинете хорошо. Там обо мне никто не думает. Даже доктор. От облегчения я смеюсь. А в палатах... Мне хочется есть, спать, бежать, кричать от боли. "Выпустите меня! Доктор, дайте еще укольчик?"
  
   Я говорил ему, не раз говорил, что "у меня болит папина нога". И что у меня, как и у дедушки, во рту горелый дым. А доктор месил и месил во рту мятную жвачку. И менял в голове картинки. Страница со стрелочками и квадратиками... смешной старик, рассказывающий про "психический дизонтогеноз"... тетрадь в красной обложке, растрепанная, с обрубленными уголками... фигура дядьки склонившегося с синим фломастером над листом бумаги... Подчеркнутая желтым фраза в книге... "...дефект в системе, отвечающей за восприятие внешних символов, заставляет ребенка обостренно реагировать на одни явления внешнего мира и почти не замечать другие"
   Эту фразу я понял. Не помню, когда... Наверно, лет восемь или девять. К тому времени я потерял возможность связно говорить. Мое тело с каждым днем все меньше и меньше слушалось меня. Я не мог нормально есть, потому что гортань подчинялась чужим импульсам. И даже глаза... Их в глазницах вращала чужая воля. И я смотрел вашими глазами старый фильм.
   И дальше, дальше, глубже, глубже... Боль в старых костях, шипение телефонной трубки, прижатой к чужому уху, запах пота, ментоловый холодок во рту доктора. "... синдром Асперера?" Я падаю... Нет, падаю не я. Вообще никто не падает. Я подключился к чужому вестибулярному аппарату... Куда? Стой! Я не хочу! Я не могу найти равновесие моего тела... ведь оно слушается чужих импульсов.
  
   Я уже ничего не хочу. Я давно ничего не хочу. Я не знаю, чего я хочу. И не знаю, чего хотите вы. Чего на самом деле вы хотите. Кажется, чего проще, слыша чужие мысли - понимать человека. Но кто из вас понимает себя. Мысли и образы. Сумасшедшие сны Фрейда. Я не всегда мог отличить сердечную и желудочную боль - они одинаковы. Азарт и любовь имеют тот же вкус. А ваши депрессии... В них чаще всего слышна гриппозная маята. Я хочу, чтобы вы замерли, заснули. Когда вы спите, я могу хоть немного быть собой. Я тогда могу посмотреть телевизор, работающий в вашей комнате. Вашими глазами. Но эмоции, вызванные этим фильмом, будут моими. Или прослушать несколько лекций в университете. Там часто спят. Откуда, вы думаете, я набрался знаний по психологии?
  
   Мой врач... лекарь человеческих душ, я видел много его глазами. С ним легко, у него душа не рвется от боли за меня. Его интерес... профессионален. Любопытство. Я для него болезнь-загадка. Занимательный случай. Когда он смотрит на меня, я вижу... наверно объективно. Ребенка на коляске, который не может взглянуть ни на одну вещь. Руки в бесконечном моторном движении. Монотонное хныканье. Полностью разлаженный механизм.
   Он наблюдает. Его взгляд, это такая редкость, не мутит горе или отчаянье, как моих родителей. Или жалость и брезгливость, как случайных прохожих. Он хочет понять, влезть в мою голову. Повернуть там какую-то шайбочку и исправить сломанную игрушку. О! Кроме того, он уверен, что меня так пугает мир снаружи, что я прячусь внутри себя. Что меня надо выгнать, вытолкнуть из вашего, моего, темного внутреннего мира. Чем угодно - лекарствами, электричеством, скальпелем.
   Врачу интересно, слышу ли я? Разумеется, слышу, у врача чуткое ухо. Если бы только он постоянно не сосал эту отвратительную жевачку. Эти хлюпающие звуки и горький вкус пережеванной резины не оставляют меня нигде.
  
   Меня привезли на кресле - каталке рано утром. Еще у дверей в кабинет на меня накатила кисло пахнущая волна дурноты. Доктор страдал от похмелья. Сколько мы с ним знакомы? Лет двенадцать-пятнадцать? Что я о нем знаю? Наверно, все. Жена, дети, коллеги... Проблемы, проблемы... В последнее время доктор стал много пить. А знаете, мне нравилось, когда он был пьян. Алкоголь смягчает боль, отстраняет от всего... с ним легко ни о чем не думать... Это то, с чего началось мое бегство из внешнего мира.
  
   Доктор с трудом мог открыть глаза. В них словно кто-то всыпал пепельницу. Он, щурясь, взглянул на своего пациента. Я увидел себя. На каталке, раскинув руки и ноги как морская звезда, сидел... аут. Этому созданью/мне было восемнадцать лет, а он/я выглядел лет на десять. Голова запрокинута и болтается как на веревочке. Глаза пациента/мои бессмысленно гуляют по комнате, ни чего не видя, ни на чем не останавливаясь. По его/моим щекам текут слезы. Это от похмельной рези в его глазах.
   Доктор потер переносицу и вздохнул. "Как болит голова, если б ты знал". А то, я не знал. Мне (точнее ему) хотелось пить... или не пить... чем-то... заесть эту помойку во рту... какая мерзость!
   Холодная вода на миг смочила гортань. Доктор закашлялся, выудил из кармана какую-то таблетку... "Это должно помочь" - ясно проплыла мысль под нашими раскаленными веками. Таблетку не зря назвали колесом. Огромная, шершавая, она встала поперек гортани, и пришлось выпить еще стакан воды, чтобы пропихнуть ее вовнутрь. Он/я знал, что сам эффект должен наступить минут через десять.
   Отдышавшись, он/я выпрямился в кресле и вдруг спросил. "Где ты, парень? Что ты сейчас чувствуешь? Хотел бы я знать, что ты, парень, чувствуешь". И я... и я хотел того же. Но что я мог ответить? Он ждал. Не знаю чего. Не моего ответа, это точно. Он ждал, когда его отпустит тошнота, вялость... все что угодно... и я, безнадежный идиотик, который не может сказать, чего он хочет.
  
   Волны дурноты накатывали и отходили... и вновь накатывали... Мягкий пар лекарства усмирял их, они теряли свою силу, остроту... власть над нашими телами. Принося тепло... легкость... свободу... Ощущения текли, струились, их сносила дремотная река к морю, к окияну всего.
   Бесконечное эхо звуков, море запахов... и мир потерял себя. Верх-низ-право-лево - все смылось, загасилось в тысяче противоположных импульсов. Он/я почувствовал, как по коже стены щекотно ползет солнечный зайчик. Как двумя этажами ниже старые крысы шаркают истертыми больничными тапочками. Как смеется тонким голосом табачный дым. Как по МОИМ щекам сползает черная слезинка, вызванная резью в ЕГО глазах.
  
   Я увидел, как он видит МОИМИ глазами! Как он видит СЕБЯ моими глазами! Как он чувствует мой утренний голод и мою боль в спине! Я чувствовал МОИ личные ощущения, потому что их чувствовал доктор! Взрыв! Тишина...
  
   Я встал. Мир больше не кружился. Я осторожно повертел головой. Шея немного болит - это прекрасно! Я посмотрел на рамку на стене. В ней висел чей-то диплом. Мои пальцы дотронулись до прохладных шероховатых подлокотников кресла. Я - это я! Это только я, и никто кроме меня. Я вытер слезы со щек. Зачем мне плакать от чужой боли? Придерживаясь за стену, я медленно двинулся к двери. Мне больше нечего делать в этом месте. Никогда.
  
   Уже у порога я обернулся и посмотрел на доктора. Тот висел в мягком кожаном кресле. Голова болталась, взгляд был бессмысленный. Из уголка рта вытекла тонкая нитка слюны. Знакомая картина.
   - Я не хочу знать, что вы желаете доктор. Я знаю это. И это не важно, чего желали вы. Отныне, мои желания станут вашими. Хотя... одно желание... ваше желание я выполню. В первый и последний раз. Когда я буду заказывать себе еду... как приятна эта мысль... я попрошу себе креветок. Знаю, вы их очень любили. Я, так, не очень. Почувствуйте последний раз их вкус. Моими устами.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"