Моровая язва поражает незаметно, но заболевший сгорает быстро, как свеча, в течение нескольких часов.
Когда на закате дня на бедрах и запястьях Карин появились стигматы - багровые пятна, расположенные в форме лепестков златоцвета, она попыталась скрыть это от меня, а заодно и от себя.
Обмотав запястья цветными лоскутьями, она возилась у плиты на кухне, оживленно болтая и хохоча. "Я никогда еще не чувствовала себя так хорошо, как сейчас, - сказала она мне. - Мы переживем это поветрие, Ситра, любимый мой. Со дня на день придет воздушный корабль, и мы будем спасены".
Карин казалось, что если делать вид, будто ничего не случилось, болезнь отступит сама собой.
За ужином она не притронулась к пище. Ее лицо было бледно, и в глазах ее был странный блеск. Вскоре после ужина ее начало рвать черной желчью. Ее тело покрылось липкой испариной. Карин пожаловалась на слабость и головокружение. Ноги ее подкосились, и она рухнула бы на пол, если б я не подхватил ее на руки.
Я отнес ее в постель и снял с нее платье, чулки и туфли, оставив на ней лишь тонкую нижнюю рубаху. В комнате было холодно. Я хотел было укрыть Карин одеялом, но она отбросила его в сторону, сказав, что в доме слишком натоплено, и она не может вздохнуть.
Ее лихорадило. Пятна-стигматы на ее теле стали ярче и, казалось, пульсировали в такт биению ее сердца.
Ближе к полуночи на месте стигмат вздулись и раскрылись кровавые язвы, подобно бутонам ядовитых цветов.
Карин впала в беспамятство. Она лежала, откинувшись на подушки, тяжело и часто дыша, глаза ее были закрыты, а на щеках играл багровый румянец.
Я сидел у постели Карин, держа ее руку в своей, и время от времени подносил чашку с водой к ее растрескавшимся губам. Я ничего не мог сделать, чтобы спасти ее.
Мы все, жители зачумленного города, ничего не могли сделать, чтобы спасти себя. Нам оставалось только ждать. Ждать, пока из столицы не прибудет воздушный корабль с грузом драгоценной сыворотки, которая остановит эпидемию. Но дни шли, а корабля все не было.
Каждый день мы поднимались на крепостную стену и в тщетной надежде смотрели в холодное зимнее небо. Но небо оставалось пустынным.
Внизу у подножия городской стены были пропаханы узкие траншеи, наполненные горящей смолой - так, чтобы ни одна крыса не могла улизнуть из зачумленного Лемара.
Чуть дальше по периметру всего города была натянута колючая сеть, по которой бежал смертоносный синий огонь. Вдоль заграждения прохаживались гвардейцы в зимних одеждах.
Сеть спешно натянули вокруг города, едва только началась эпидемия. Свободно входить в город и выходить из него могли только Чистильщики и гвардейцы санитарного отряда. Кроме них, ни одна живая душа не могла покинуть Лемар. Нам оставалось только ждать.
Сознание вернулось к Карин один лишь раз. Глаза ее расширились от ужаса, когда она дрожащей рукой указала на окно.
"Кутруб, - прошептала она. - Там, за окном, кутруб. Он смотрит на меня и ухмыляется".
Я обернулся. За окном не было ничего, кроме кромешного мрака.
Желая успокоить Карин, я подошел к окну и распахнул его в зимнюю ночь. В лицо мне дохнуло леденящим холодом. В воздухе носилось мелкое снежное крошево.
"Здесь никого нет, Карин, - сказал я нежно. - Тебе привиделось..."
Но она уже не слышала меня, снова впав в забытье. На рассвете она умерла.
Всех умерших от моровой язвы полагалось отдавать Чистильщикам.
Они появились в городе в первый же день эпидемии. Чистильщики расхаживали в длинных пурпурных балахонах с капюшонами. На них были высокие сапоги и перчатки до локтя, а их лица скрывали медные чумные маски, похожие на птичьи клювы. Внутри "клювов" размещались губки, пропитанные обеззараживающими маслами. Их глаз не было видно за круглыми блестящими стеклами.
В своих одеяниях и масках Чистильщики напоминали чудовищ-стервятников из страшной сказки.
Чистильщики зацепляли тела умерших специальными крючьями с длинными рукоятками и укладывали их на похоронные дроги, запряженные парой черных яков. Когда дроги были заполнены доверху, яки оттаскивали их к длинному рву, вырытому у крепостной стены. Тела сбрасывали в ров и засыпали их известью и едким обеззараживающим порошком.
Я не хотел, чтобы Карин лежала там, в общей могиле под открытым небом. Я решил похоронить ее в саду возле нашего дома, где мы когда-то были так счастливы.
Я отыскал под крыльцом заступ и принялся за работу. Стояла зима, и смерзшаяся земля была твердой, как камень. Через несколько часов могила была готова. Я опустил в нее тело Карин, завернутое в простыню, и забросал могилу землей.
Я уже не чувствовал ни горя, ни скорби. Меня мутило от усталости. В тупом оцепенении стоял я над свежей могилой, вспоминая нашу былую жизнь.
Этим летом Карин стала моей женой. Ее родители не сразу согласились на этот брак (жених из меня был незавидный), но видя нашу любовь друг к другу, уступили. Лишних денег у меня не водилось, но, во всяком случае, у меня был старый дом с небольшим садом, доставшийся мне от покойного отца.
Этот дом стал и домом Карин.
Я был поэтом - не слишком удачливым. Я сочинял песни, которые плохо продавались, ибо заказчики считали их чересчур мрачными и непригодными для пения под лютню в светских салонах.
Иные поэты нажили целое состояние, сочиняя песни о любви соловья и розы, о скорбящем сердце покинутой девы и о витязе, уснувшем в саду колдуньи.
Мои стихи были совсем другими. Я писал о шепоте ветра в верхушках кладбищенских кипарисов, о блуждающих огоньках, что с наступлением сумерек загораются под сводами заброшенных склепов, и о Моровой Деве с юным лицом и седыми волосьями, которая темными ночами блуждает по опустевшим улицам, неслышно входит в жилища и прикасается костлявой рукой к лицам спящих, поражая их смертельной болезнью.
По странной иронии, мои самые темные фантазии теперь воплотились в жизнь.
Считалось, что поветрие принесла в город заезжая монахиня, остановившаяся в местной гостинице. Она была первой, кого унесла моровая язва.
Некоторые, впрочем, поговаривали, что монахиня вовсе не была больна, когда приехала в Лемар. В городе ее встретил Энгис, Повелитель Зла. Явившись ей в образе красивого мужчины, Энгис наградил ее моровой язвой, запечатлев свой змеиный поцелуй на ее челе.
Весть об эпидемии распространилась со скоростью молнии. Из города в страшной спешке бежали все, кто только мог бежать.
Я всегда воздерживался от критики властей, но вынужден признать: первыми сбежали члены Городского Совета со своими семьями. За ними последовало тюремное начальство и местный Клир почти в полном составе - при Храме Вышнего остались лишь дьячок да алтарный служка.
Впрочем, безвластие длилось недолго. Вскоре в город пришли Чистильщики и специально обученные гвардейцы санитарного отряда.
Весть о поветрии дошла до нас с Карин слишком поздно, и мы не успели сбежать.
В первый день карантина город был охвачен паникой. Обезумевшая толпа штурмовала закрытые ворота, пытаясь вырваться из зачумленного города. Гвардейцы стреляли в воздух из винтовок и разгоняли толпу электрическими хлыстами. Я всегда презирал гвардейцев, но сейчас их присутствие было совершенно необходимо. Отчаявшиеся, обезумевшие люди попросту истоптали бы друг друга насмерть.
Нам было обещано, что со дня на день из столицы прибудет воздушный корабль с грузом сыворотки против моровой язвы. Карин так и не дождалась его. Многие не дождались.
Не знаю, как долго простоял я над могилой Карин. Снова пошел снег. Снежинки тихо опускались на свежую могилу, укрывая ее белым саваном, висли на моих ресницах, превращаясь в слезы.
Я отвернулся и пошел прочь - без цели, не разбирая дороги.
Улицы города были пустынны. Люди прятались в домах, будто в надежде, что родные стены защитят их от поветрия.
На улицах вдоль домов лежали тела, завернутые в тряпье. Чистильщики трудились денно и нощно, но все равно не всегда успевали вовремя унести трупы.
Проходя мимо Храма Вышнего, я услышал пение. Звонкий, чистый голос поднимался к небу, затянутому снеговыми тучами.
У паперти храма толпился народ. Удивленный, я подошел к храму, желая посмотреть, кому это вздумалось петь в зачумленном городе.
Когда-то это был храм Митры-Вседержителя, но с установлением нового Закона его переделали в храм Вышнего. С алтарей сняли изображения солярных символов, замазали рунические надписи на стенах, а игольчатые шпили заменили на округлые купола.
Над центральным алтарем золотой смальтой был выложен Знак Всевидящего Ока - других изображений Вышнего в храме не было. Ни в Саммерии, ни в ее провинциях не отыщешь ни одного зримого образа Единого Вышнего. Никто не знает, как Он выглядит на самом деле, за исключением нескольких Пророков, коим Он являлся дважды - зимой и по весне.
Было когда-то мне счастье дано
С тем, кого сердце желает мое.
Нынче ж любовь, что была так сильна,
Прочь утекла, как сквозь пальцы вода...
Признаться, эта песня никогда мне не нравилась. Она была в моде года полтора тому назад, и ее часто пели в зажиточных домах под музыку лютни.
Протиснувшись сквозь толпу, я увидел на паперти храма девочку-бродяжку в серо-коричневой клетчатой пелерине, какие носят обычно воспитанницы приютов. С нею рядом был слепец в изодранной меховой куртке. Я увидел впадины пустых глазниц. Он сидел на камнях паперти, привалившись спиной к стене храма и положив свой посох слепца себе на колени. Его неподвижное лицо было запрокинуто к небу, как у всех незрячих.
Девочка стояла и пела.
Сердце верило в обман,
А теперь скорбит от ран.
В прах рассыпались мечты,
Сердце, как страдаешь ты!...
Глупая, наивная песенка, которая никогда не вызывала у меня ничего, кроме смеха. Но как ни странно, я был рад слышать ее сейчас, среди мрака и отчаяния.
Сердце, прошу, ты его отпусти,
Сердце, не плачь -
Но забудь и прости...
Девочка и слепец на камнях паперти. Люди слушали и улыбались, бросая им под ноги монетки. Пошарив в карманах, я вытащил пару талеров и протянул их девочке.
Потом я вернулся домой.
К вечеру на моих запястьях появились багровые стигматы.
Я знал, что часы мои сочтены.
Вскоре я почувствовал тошноту и слабость во всем теле. На меня волнами накатывала лихорадка. Я лег на постель, в которой накануне умерла Карин, и стал дожидаться смерти.
В комнате стало жарко, так жарко, что невозможно было вздохнуть. Я знал, что это всего лишь иллюзия - в доме было не топлено со вчерашнего дня.
Собрав остатки сил, я встал с постели, подошел к окну и толкнул раму, желая глотнуть холодного воздуха.
Передо мною был выбеленный снегопадом сад, темные стволы деревьев и могила Карин, засыпанная снегом.
Над могилой я отчетливо различил чью-то скорчившуюся тень.
Мерзостная тварь, черная на фоне снега, сидела над могилой Карин. Увидев меня в окне, тварь зарычала, и в темноте сверкнули ее фосфорические глаза.
Я едва верил в россказни о кутрубах. Я никогда не видел их во плоти - только на гравюрах и цветных миниатюрах из книг. Они якобы обитали в зираинских мертвых городах, далеко за полуденными пустынями. Но если верить легендам, иногда они появлялись и в наших краях - на полях сражений, на заброшенных кладбищах и в городах, где свирепствует эпидемия. Моровая язва была им не страшна. Не случайно в некоторых сказках Морова Дева, сеющая поветрие, и Аллил, повелительница кутрубов, дева-чудовище с изъеденным червями лицом, являются родными сестрами и идут рука об руку.
Легенды не лгали. Чудовища-кутрубы явились и в наш зачумленный город.
Я с проклятиями отшатнулся от окна. Схватив подвернувшиеся под руку каминные щипцы, я бросился на улицу. Ярость придавала мне сил.
Кутруб все еще был здесь. Я замахнулся на него щипцами, желая отогнать от могилы Карин. Чудовище припало к земле, глухо рыча.
Внезапно глаза мне заволокло красным туманом. Земля будто качнулась у меня под ногами, и щипцы выскользнули из моих ослабевших пальцев. Я понял, что теряю сознание.
Сквозь пелену забыться я чувствовал, что меня куда-то тащат.
Потом я почувствовал край оловянной чаши у своих губ.
- Пей, - услышал я резкий, хрипловатый голос. - Пей, если хочешь жить.
Очнувшись, я обнаружил себя лежащим на кровати, в комнате, где накануне умирала Карин. Не горела ни одна свеча. Окно было распахнуто. Морозный воздух наполнял комнату. Холодно и темно было, как в склепе.
Я различил черный силуэт на фоне окна. Дрожь охватила меня, когда я понял, что это кутруб - здесь, в моей комнате.
- Проснулся, Ситра? - сказало чудовище.
Одним прыжком оно оказалось у моей постели. Я различил в полутьме его продолговатые глаза, плоский нос и ощеренную ухмылку. Мне почудилось даже, что я вижу ошметки мертвой плоти, налипшие на его клыки. С ужасом подумал я о Карин...
Чудовище издало смешок, будто прочтя мои мысли.
- Не беспокойся, цела твоя Карин. Кутрубы не прикоснутся к ее могиле. Так распорядилась Аллил.
Чудовище склонилось надо мной, и тут я увидел, что это не кутруб, а гуль. Так называют их женщин. Ее телосложение было более изящным, чем у кутрубов - ровно настолько, насколько применимо слово "изящество" к этим существам. Черты ее лица имели мерзостное сходство с человеческими. Длинная грива волос, больше похожих на звериную шерсть, была заплетена во множество мелких косичек, в которые вплетены были бусины из гладко отшлифованных позвонков.
- Я дала тебе зелье, излечивающее от моровой язвы. Теперь ты будешь жить. Так распорядилась Аллил, - сказала гуль.
- Аллил... - медленно повторил я.
- Аллил - твоя поклонница. Смертные не ценят твои песни, но они по нраву кутрубам. Их поют при дворе Аллил под музыку кутрубских цитр, сделанных из человеческих костей и высушенных жил. Да, Аллил - твоя поклонница. И она желает, чтобы ты жил в мире смертных, пока не напишешь все свои песни.
Я поднес руку к глазам. Даже в полутьме было отчетливо видно, что стигматы исчезли. Возможно ли такое? Сыворотка, которую изготовляли в столице, могла лишь предотвратить болезнь. Но человек, на теле которого появились стигматы в форме лепестков златоцвета, считается обреченным.
- Аллил велела мне принести тебе зелье, Ситра, - сказала гуль. - Я исполнила ее просьбу, но теперь ты кое-что мне должен.
- Что же? - спросил я.
Гуль ухмыльнулась и протянула ко мне руку. Я невольно содрогнулся, когда ее длинные пальцы с заостренными ногтями коснулись моей щеки.
- Ты должен жениться на мне, Ситра. Не прямо сейчас, а позже. Я подожду. Времени у меня - целая вечность.
Несмотря на всю отчаянность положения, я расхохотался, расхохотался так, что слезы навернулись мне на глаза.
- Возможно ли такое, чтобы простой смертный соединился с дочерью кутруба?! - проговорил я между приступами смеха.
Чудовище покачало головой.
- Я не дочь кутруба. Мой отец такой же смертный, как и ты. Он - могущественный некромант, продавший душу Энгису в обмен на колдовское искусство. За всю свою жизнь он не посмотрел с вожделением ни на одну женщину, но моя мать, гуль Рас-Шаха, покорила его сердце. Я, Скилла, плод их любви.
Многие кутрубы хотели, чтобы я стала их подругой, но они мне не по нраву. Я желала стать подругой смертного. Аллил обещала мне в этом посодействовать.
Сейчас я покину тебя, Ситра. До поры до времени. Живи и пиши свои песни. Пиши, пока не иссякнет твое вдохновение. Ну а потом я приду и заберу тебя в подземные лабиринты кутрубов. Ты станешь одним из нас и обретешь бессмертие.
Я молча смотрел на ту, которая называла себя Скиллой. Какая странная судьба, думал я, пережить мор и поветрие, чтобы в итоге стать придворным поэтом Аллил, повелительницы кутрубов.
- А впрочем, - сказал я вслух, - не все ли равно, где жить и как умирать, если Карин больше нет?
Гуль снова ощерилась в ухмылке.
- Излечиться от моровой язвы куда проще, чем исцелиться от любви. Но и это пройдет. Вот увидишь, - сказала она.
Чудовище отступило и скрылось во мраке. В темной комнате воцарилась тишина.
Сейчас, когда я пишу эти строки, за окном уже рассвело, и в Лемаре начался день. Новый день ожидания, отчаянной надежды и борьбы за жизнь. Но мне безразлично, что будет с Лемаром. Безразлично, прибудет ли воздушный корабль до того, как последний житель города в корчах упадет на землю, и на его запястьях расцветут кровавые язвы. Мне безразлична даже моя собственная судьба, ибо Карин больше нет, и жизнь моя утратила смысл.
Но довольно обо мне. Пора заканчивать с этим рассказом и начинать новую песню. Строки складываются сами собой, и я уже слышу новый напев. Это будет песня о девочке с лютней, которая поет о тоскующем сердце обманутой красавицы. И Аллил, королева кутрубов, дева-чудовище с лицом, изъеденным червями, восседает на троне из человеческих костей и с благосклонной улыбкой осыпает девочку золотыми монетами.
Ночью опять шел дождь. Стекла запотели, и сквозь туман множества застывших на них крошечных капель можно было разглядеть лишь расплывчатые контуры деревьев и невысоких соседних домов. В детстве Лиза любила рисовать на таких окнах или писать на них что-нибудь. Потом, конечно, перестала заниматься такими глупостями и надолго забыла об этой забаве. А теперь, глядя на запотевшее окно, вдруг снова о ней вспомнила... Протянула руку и аккуратным почерком вывела на стекле: "Руслан". Грустно вздохнула и стерла надпись ладонью.
Руслан уехал в Москву два года назад. И уже почти полтора года от него не было никаких вестей. Лиза долго ждала, что он вернется или хотя бы снова даст о себе знать, но, в конце концов, поняла, что Руслан исчез из ее жизни навсегда. Были у нее мысли о том, чтобы попробовать его разыскать, были планы поехать в Москву и обратиться там в милицию и паспортные столы, но здравый смысл говорил о том, что делать этого не стоит. У Руслана наверняка наладилась там своя жизнь, может быть, девушка появилась, а может, он и семью успел завести, а ей, Лизе, он, в общем-то, ничего никогда не обещал. Им было очень хорошо вместе, но, как говорится, "случайная связь - не повод для знакомства". И уж точно не повод гоняться по всей стране за парнем, который явно не хочет продолжать общение...
Лиза накинула халат и, вздрагивая от одной мысли об умывании ледяной водой - горячую снова отключили! - направилась в ванную. Через час она, все так же дрожа, вышла из дома и зашагала по улице к расположенному в соседнем квартале магазину. Было холодно и сыро, в воздухе висели крошечные капли дождя. Обычная поздняя осень, которая скоро сменится еще одной бесконечно долгой зимой. Девушка шла, опустив голову и не глядя по сторонам - смотреть было не на что, она ходила по этой улице всю свою жизнь. Сначала в детский сад, потом в школу, потом - в другую сторону, в техникум и, наконец, снова в изначальном направлении, в канцелярский магазин на работу. Ходила одним и тем же маршрутом почти каждый день, и знала, что на этой улице никогда ничего не менялось и уже не изменится.
В магазине тоже все было как всегда. Редкие покупатели - большинство затарились тетрадями, ручками и карандашами в конце лета, перед началом учебного года, пара звонков от начальства, одна вялая попытка посетительницы сорвать злость на продавщицах... Перерыв на обед, во время которого главная сплетница поселка Валя в очередной раз попыталась выведать у Лизы, ответила ли она на ухаживания Семена и в очередной же раз была разочарована прямым ответом, что с Семеном у Лизы ничего нет и не будет. Два перекура, когда Лиза сама перемывала косточки кассиршам и жене директора магазина. Утомительный последний час рабочего дня, который, казалось, никогда не закончится. Дорога домой все по той же улице, под мелким противным дождем, разогретый безвкусный ужин, глупый сериал по телевизору, корзинка с вязанием на коленях...
Под телевизор и вязание время пролетело незаметно. Обнаружив, что уже совсем поздно, Лиза выключила телевизор и отправилась в душ, из которого по-прежнему лилась только холодная вода.
Выйдя из ванной, замерзшая Лиза подошла к полке с книгами, некоторое время постояла перед ней в задумчивости, разглядывая знакомые потертые корешки, но так ничего и не выбрала - читать ей не хотелось. Покосилась на старенький магнитофон с наушниками и на стопку запылившихся кассет, но не соблазнилась и музыкой. Погасила свет и легла в постель, с тоской думая о том, что завтра опять надо будет вставать в семь утра и тащиться под дождем в надоевший магазин и что следующий день будет в точности таким же, как сегодняшний и как множество оставшихся в прошлом дней. Вроде и жаловаться ей не на что, зарплаты на жизнь хватает, родители отдельно живут, квартира от бабушки осталась неплохая, вот только почему-то ничего делать не хочется и чем дальше, тем все скучнее... А может, права болтушка Валя, и ей стоит быть поблагосклоннее к Семену? Ведь он правда хорошо к ней относится, и интересно с ним, да и нравится он ей, если уж на то пошло... Наверное, у них могла бы получиться хорошая семья, мог бы быть ребенок... Нет, не стоит. Ей этого не хочется, ей это тоже скучно, а значит, и по отношению к Семену это будет не честно.
И вообще, ей не так уж плохо одной. Пусть телевизор, книги и музыка надоели, зато она может вот так вот лежать вечерами в кровати, смотреть на пробивающийся в комнату сквозь щель между занавесками луч фонаря и думать о Руслане. Представлять, как он, окончательно обустроившись в Москве, вспоминает про нее и едет за ней в поселок. Как она слышит звонок, распахивает дверь и видит его на пороге, как он берет ее за руку и ведет за собой в новую жизнь... Лиза прекрасно отдавала себе отчет в том, что этого никогда не случится, но продолжала мечтать - это было единственное занятие, которое по-настоящему доставляло ей удовольствие.
Она плавно проваливалась из своих фантазий наяву в такой же приятный неглубокий сон, когда резкий дверной звонок выдернул ее обратно в реальность. Девушка вздрогнула, вскочила с кровати и только после этого поняла, в чем дело. "Кто так поздно? - удивилась она. - Может, дверью ошиблись, может, лучше не открывать?" Однако мысль о том, что это могут быть ее родители, у которых что-то случилось, заставила Лизу все-таки выбежать босиком в прихожую и включить свет.
- Кто там? - спросила она, выглядывая в дверной глазок. И не смогла сдержать испуганный крик - на лестничной площадке стоял Руслан. Все было в точности так, как она только что нарисовала в своем воображении.
Звонок прозвенел еще раз, и Лизины руки сами потянулись к цепочке и замку. Дверь распахнулась, и молодой человек шагнул в квартиру. Несколько мгновений они с Лизой смотрели друг другу в глаза, а потом нежно, но крепко обнялись.
- Ты... - прошептала Лиза, дрожа не то от холода, не то от волнения.
- Здравствуй, - тихо сказал Руслан хриплым голосом. - Я так по тебе скучал...
- Ты совсем замерз, - ледяные руки ночного гостя заставляли Лизу трястись все сильнее, и она осторожно высвободилась из его сильных объятий. Посмотрела в бледное лицо Руслана, вроде и знакомое, и в то же время как-то странно изменившееся за те два года, что они не виделись.
- Да, замерз, - согласился он все так же хрипло. - Там холодно очень...
- Сейчас согреешься! - Лиза метнулась было в кухню, потом вернулась, чтобы запереть дверь, потом бросилась в комнату, надела тапки и снова выскочила в прихожую. Руслан продолжал стоять на том же месте и смотрел на нее внимательным, но каким-то потухшим взглядом.
- Ты голодный? - уже немного испуганно спросила девушка. - Чувствуешь себя хорошо? Я сейчас чай горячий сделаю, могу еще суп разогреть...
- Не надо, - Руслан поморщился и помотал головой. - Я не голодный, я просто устал. Не надо ничего делать, я приехал, чтобы прямо сейчас тебя отсюда увезти. Поедешь со мной?
На его лице промелькнула едва уловимая улыбка, и оно словно бы слегка расслабилось и вновь стало похожим на лицо того Руслана, к которому Лиза бегала на свидания два года назад.
- Да, - ответила девушка, не раздумывая. - Поеду.
- Тогда одевайся, а то тоже замерзнешь, - сказал Руслан.
- Сейчас... - эйфория, охватившая Лизу, когда она увидела своего любимого, неожиданно прошла, уступив место сомнениям. - Мне собраться надо, вещи сложить... И... куда мы поедем?
- Ко мне домой, - ответил молодой человек. - А вещи тебе брать не нужно, тебе там ничего не понадобится. Я очень хорошо устроился, у меня все есть.
- Но зачем сейчас, ночью ехать? - с удивлением продолжила расспрашивать девушка. - Ты же сам говоришь, что устал, давай лучше выспимся, отдохнем оба, а утром уедем! И вообще, мне с работы надо будет уволиться, трудовую забрать...
- Лизка, нам надо ехать сейчас, - мягко, но настойчиво возразил Руслан. - Я тебе по дороге все объясню, хорошо? А сейчас - одевайся и поехали. Ты ведь не боишься со мной ехать?