Реквием (серия Черные вороны. Книга первая)
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
 АННОТАЦИЯ: Подлые предательства, ложь, грязь, похоть и разврат, низменные инстинкты, кровавые убийства и неприкрытая, звериная жестокость. Мир преступности далеко не так романтичен, как его часто показывают. Роман без цензуры и сантиментов. Все пороки вскрыты, как нарывы, вся изнанка человеческой натуры вывернута наружу. Нет хороших и плохих. Никто не идеален и у каждых свои тайны, цели, амбиции.Но во всех частях серии будет присутствовать любовь: моментами неземная и красивая, моментами больная и извращенная, моментами запретная и шокирующая, но все же любовь. Первая книга рассказывает больше об Андрее Воронове, старшем сыне Савелия, известного криминального авторитета по кличке Черный Ворон. Андрей, возвращается из Нью-Йорка, где провел долгих тринадцать лет, пока его отец строил свою империю на крови и костях. Но это далеко не все чудовищные тайны, которые скрывает Савелий Воронов. Андрей даже не представляет в каком мерзком болоте из лжи и грязи он увязнет, когда ступит на родную землю, где близкое окружение напоминает кодло змей. Любимая женщина, которая бросила его много лет назад, скрывает отвратительную правду. Друзья оказываются волками в овечьей шкуре, враги хранят свои жуткие скелеты в шкафу и готовы напасть, чтобы сожрать,в любую секунду.
|
ЧЕРНЫЕ ВОРОНЫ. РЕКВИЕМ. КНИГА ПЕРВАЯ
Ульяна Соболева и Ульяна Лысак
А теперь о романе:
Подлые предательства, ложь, грязь, похоть и разврат, низменные инстинкты, кровавые убийства и неприкрытая, звериная жестокость. Мир преступности далеко не так романтичен, как его часто показывают. Роман без цензуры и сантиментов. Все пороки вскрыты, как нарывы, вся изнанка человеческой натуры вывернута наружу. Нет хороших и плохих. Никто не идеален и у каждых свои тайны, цели, амбиции.Но во всех частях серии будет присутствовать любовь: моментами неземная и красивая, моментами больная и извращенная, моментами запретная и шокирующая, но все же любовь.
Первая книга рассказывает больше об Андрее Воронове, старшем сыне Савелия, известного криминального авторитета по кличке Черный Ворон. Андрей, возвращается из Нью-Йорка, где провел долгих тринадцать лет, пока его отец строил свою империю на крови и костях. Но это далеко не все чудовищные тайны, которые скрывает Савелий Воронов. Андрей даже не представляет в каком мерзком болоте из лжи и грязи он увязнет, когда ступит на родную землю, где близкое окружение напоминает кодло змей. Любимая женщина, которая бросила его много лет назад, скрывает отвратительную правду. Друзья оказываются волками в овечьей шкуре, враги хранят свои жуткие скелеты в шкафу и готовы напасть, чтобы сожрать,в любую секунду.
Глава 1
"Когда говорит оружие, законы молкнут..."
(с) Просторы Интернета
- Андрэй, - итальянское происхождение Малены выдавал легкий акцент, - почему ты ушел, мне холодно.... без тебя - голос прозвучал настолько близко, что я резко обернулся, схватив ее за запястье. Мгновенная реакция, дань привычке, когда чувствуешь, что главное место любой жизненной угрозы обычно у тебя за спиной. Она вышла из спальни, окутав себя шелковой простыней, и сейчас, прижавшись ко мне, проводила кончиками пальцев по моей груди.
Не отрывая взгляда от ее глаз, в которых читались привычные желание и похоть, я ответил, что вернусь через несколько минут. После того, как сделаю несколько телефонных звонков.
- Не задерживайся... никогда не поверю, что ты заставишь скучать свою... - она замолчала, выдержав паузу, словно раздумывая, и продолжила, - свою гостью...
Мне всегда нравились умные женщины. Которые понимали, какое место они занимают в мужской системе ценностей. И да, она была моей гостьей - мы даже встречались в одной из моих квартир, а не в особняке, который я на данный момент считал своим домом.
С ней было легко, приятно и удобно до тех пор, пока она не начинала требовать к себе слишком много внимания. Роскошная, эффектная, образованная и умеющая как поддержать беседу в любой компании, так и сделать великолепный минет на заднем сидении моего автомобиля. Во всем остальном идеальный бизнес-партнер, у которого всегда есть преимущество, когда за стол переговоров садятся одни мужчины. Возьмите в руки секундомер и в качестве эксперимента проверьте, на какой минуте они начнут просить стакан воды после того, как Малена, предварительно расстегнув несколько пуговиц на своей блузке, начнет проводить презентацию. В голове каждого из них - тысяча картинок, одна развратнее другой, где знойная итальянка вовсю демонстрирует прелести своего горячего темперамента.
Внучка одного из итальянских донов, который в свое время покинул родной остров с намерением вкусить американской мечты. Фамилия Мараньяно фигурировала во всех самых громких делах, связанных с жестокими убийствами и грабежами. Представители данного клана навевали ужас на конкурентов, которых истребляли с особой жестокостью. Свое состояние Мараньяно сколотил во времена "сухого закона".
Итальянцы смогли с точностью до деталей воспроизвести и развить здесь такую же мафиозную сеть, как у себя на Сицилии. Постепенно, но уверенно, руководствуясь принципами Омерты, с фанатичной преданностью Семье, они стали контролировать самые прибыльные сферы деятельности, которые в очень короткие сроки вчерашнего бедного эмигранта превращали в солидного миллионера.
Для меня она была выгодной партией, не более того. Не скрою, что мне нравилось раздвигать её стройные ноги и вдалбливаться в золотисто-смуглое тело, смотреть, как она на скачет на мне и ее полная грудь подпрыгивает в такт бешеному темпу, слушать, как она с придыханием кричит мое имя. Хотя иногда меня раздражало и это. Я не любил, когда женщины слишком много и на данный момент мне хотелось, чтоб Малена вылезла с моей постели и исчезла в ночных огнях города, оставив меня одного. Развлекать её до утра не было ни малейшего желания.
Я стоял на балконе одного из нью-йоркских пент-хаусов, упершись руками о перила, и наблюдал, как вниз летит огненная точка - сигарета так и осталась недокуренной. Луна светила сегодня особенно ярко, создавая идеальную атмосферу для прогулок, свиданий и прочей идиотской романтики, в которую верят молоденькие дурочки до момента своего первого разочарования.
Я смотрел на огни мегаполиса... Они кричали о том, что в городе вовсю кипит жизнь, и в нем давно нет места одиночеству и грусти. Сделай шаг - и праздник для избранных поглотит тебя в водовороте наркотического веселья и пьяного угара. Только предательский ком в горле, как бы я не пытался его подавить, разрастался еще больше, перехватывал дыхание, сжимал горло, и застывал в глазах стеклянной пеленой несвоевременных воспоминаний.
Если вам кажется, что вид на звездное небо с шикарной высотки другой, чем с балкона обычной советской хрущовки, значит, вас интересует совсем не небо. То же самое касается страха, тревоги и боли: на какой из краев света бы вы не сбежали, то, что внутри, всегда будет вами управлять.
Когда на твоем счету миллионы, а руки по локоть в крови - будь готов к тому, что очень часто ночная тишина, которая обволакивает твой дом, будет сгущаться, растягивая каждую секунду и наполнять ее вязкой трясиной бессонницы... до самого рассвета. Потому что спокойная жизнь заканчивается с того момента, когда ты получил больше, чем другие. Любая империя пропитана проклятиями тех, на чьих костях была построена. И одна из них попадет в мои руки уже через несколько лет.
Дело жизни моего отца - Савелия Воронова. Человек, который сделал себя сам и прошел школу жизни, от которой всегда пытаются уберечь детей их родители. Путь, ступив на который, ты навсегда теряешь себя прежнего. Потому что теперь у тебя другие принципы, новый кодекс чести и другая, пусть и извращенная, мораль.
Когда с детства ты живешь в окружении, серые будни которого состоят из заказных убийств и разговоров о том, какую территорию удалось "отжать" в этот раз, рано или поздно привыкаешь к ощущению, что нельзя ни бояться, ни сомневаться. По крайне мере, если хочешь дышать воздухом и завтра. Вести себя так, словно тебе нечего терять. Можно передвигаться в сопровождении нескольких десятков телохранителей, ездить на бронированных автомобилях, носить в кармане пиджака самое современное оружие, но достаточно одного меткого снайперского выстрела, который за долю секунды просто поставит точку на твоей жизни.
Что я делаю здесь - вдали от семьи, почему не стою сейчас бок о бок с отцом? Очередное решение "во благо". Правильное, взвешенное, но я чувствовал, что оно "не мое". И опять это навязчивое ощущение, что вся окружающая действительность походит на маскарад, картинки которого подменяют реальную жизнь. Словно смотришь на мир сквозь грязное стекло. Видишь очертания деревьев, рассветы и закаты, ночь, которую всегда сменяет день, но при этом чувствуешь постоянное желание протереть глаза. А ведь дело не в них, а в том самом, покрытом грязными разводами, стекле.
***
Сегодня - очередная годовщина смерти моей матери, и в очередной раз за последние несколько лет я не принес цветы на городское кладбище. В голову вихрем врываются воспоминания и слова отца. Казалось, из каждого из них капля по капле стекал яд, настолько едкий, что впитался мне в мозги, и они продолжали звучать каждый раз, когда я вспоминал о матери:
- Твоя мать подохла, как дворняга. Шлюхой и наркоманкой. И если бы тогда я не нашел тебя, ты на своей шкуре ощутил бы, что такое детдом и зона. Так что утри сопли и забудь... - с этим словами он отдал мне свидетельство о смерти Ирины Самойловой.
Не так я представлял себе нашу встречу. Ожидание, длинною в ее жизнь. Последние воспоминания о матери звенели в моих ушах ее оглушительным криком и разрывающими горло просьбами не отнимать у нее сына.
В этот день и была разыграна первая карта в партии Савелия Воронова. Партия, в которой для каждого, кто его окружал, было отведено свое место. И мой путь начался со слез... С самых искренних слёз ребенка, которого просто пришли и забрали. Чужие люди носками тяжелых ботинок отталкивали мать, пока она валялась у них в ногах и цеплялась за их одежду.
Вы видели когда-нибудь, как выглядит равнодушие? Оно страшнее смерти в своем безразличии. Оно как пустота, которой абсолютно все равно, что поглощать. Плач, слезы, просьбы или проклятия - не важно, если душа того, на кого они направлены, пуста...
Расстояние между мной и матерью увеличивалось в размеры "никогда"... она так и осталась лежать на земле, содрогаясь в рыданиях, сжимая в кулаках землю и растирая слезы по щекам, от которых на бледном лице оставались потеки грязи...
***
Сотовый зазвонил у меня в руках, и я увидел на экране номер отца. Ответил не сразу, несколько секунд всматриваясь в цифры, словно повторяя про себя. Каждый раз в этот самый день я тихо его ненавидел. Примерно той же ненавистью, как и много лет назад, когда, даже будучи ребенком, понял, что это последний раз, когда я видел свою мать и в этом виноват высокий мужчина с темными волосами, который стоял у шикарной машины и равнодушно смотрел на то, как ее пинают ногами.
Когда я наконец-то сказал "алло", то вместо Ворона со мной поздоровался его помощник. Я бы сказал "шестерка", но годы в Нью-Йорке почти искоренили тот блатной жаргон, который все еще бытовал в кругах отца. Я криво усмехнулся - можно было и не сомневаться, что Ворон вряд ли позвонит мне лично.
- Граф, Ворон поручил мне сообщить, что вчера был убит Царь. Вылетай первым же рейсом.
Я отключил звонок и снова посмотрел вниз на город. Кажется, настал тот день, когда меня соизволили позвать домой.
- Малена, я уезжаю...
Она резко встала на постели, втянув воздух полной грудью с торчащими темными сосками, бессовестно демонстрируя наготу до пояса и намереваясь задать вопрос. Но после того, как встретилась со мной взглядом, остановилась. Поняла, что сейчас не время и произошло что-то важное.
Бросив в чемодан самые необходимые вещи и на ходу натягивая на себя отутюженную рубашку, я направлялся к выходу. Смерть Царева значила одно - там начинаются серьезные движения. Они могли задеть и отца. Тревожное предчувствие с каждой секундой окутывало все больше, вызывая гнев от того, что я не могу оказаться там в эту же секунду. Аэропорт, перелет - все займет не один час. За это время может произойти что угодно. Едкое ощущение беспомощности и зависимости от ситуации.
Вышел из лифта и, направляясь в сторону двери, услышал, как меня окликнул консьерж.
- Мистер Воронов, Вам оставили конверт и записку.
Я сразу понял, что внутри совсем не приглашение на очередное официальное мероприятие. Способ, которым был доставлен конверт, говорит о том, что внутри - информация, за которую придется заплатить. Вопрос в цене. Я был недалек от истины, но ошибся в том, что в этот раз я вряд ли смогу откупиться подписью в чековой книжке. Самые дорогостоящие вещи на свете - те, за которые мы рассчитываемся не валютой, а частицами своей души.
Я вскрыл конверт прямо в машине и вытащил содержимое. Фото... десятки фото... Рассортированные по годам. Старательно, словно подчеркивая каждую деталь. Как будто указывая, сколько я упустил. Я пересматривал их и еле справлялся со слабостью, от которой ноги становились ватными, а сердце билось, отстукивая бешенный ритм, отдавая где-то в горле. Меня словно накрыли невидимым колпаком, сквозь который не проникают ни звуки, ни цвета, ни запахи. Окружающий мир становился размытым, как зернистое фото. Дрожащей рукой раскрыл записку...
"Ну, каково оно, Воронов, НЕ ВИДЕТЬ, как растет твоя дочь?"
2 глава
Меня разбудил звонок. Вначале я думала, что это будильник, но потом поняла, что звонит мой сотовый. Протянула руку и, нащупав на тумбочке аппарат, поднесла к уху.
- Да. Алло.
В трубке молчали. Я слышала какой-то звук, напоминающий шум двигателя, и больше ничего. Как и вчера вечером. Приподнялась и протерла глаза:
- Алло! Кто это?
На том конце провода отключились. Я посмотрела на дисплей, но номер звонившего не определился. Медленно положила аппарат на тумбочку и села на постели. Сон как рукой сняло. Бросила взгляд на часы - шесть утра. Через полчаса итак вставать, будить Карину в школу и собираться на работу. Снова перевела взгляд на свой сотовый. Вдоль позвоночника пробежал табун мурашек.
Пока не страшно засыпать по ночам - человек счастлив. Не важно, что он об этом не знает и зациклен на других проблемах, потому что когда появляется страх, то уже ничего не может радовать, кусок хлеба в горло не полезет, даже если это батон с красной икрой, а за окном улицы Парижа или пляжи в Дубае. Мне не светило ни то, ни другое, но я не бедствовала. Я была, можно сказать, и счастлива. Ну без мужика под боком, без семейства и родни, но все равно счастлива. Именно потому что начала жить без страха. У меня любимая работа и обожаемая дочь, а мужики - приходящее и уходящее. Мне хватило одного...Хватило поверить в то, чего и в помине не было.
Я не чувствовала страха уже очень давно. Я даже решила, что все осталось в прошлом, настолько далеко и покрыто пылью, что мне можно не вспоминать об этом. Я никому не нужна, про меня забыли, и все эти годы я молилась, чтоб забыли. Но призраки прошлого всегда возвращаются, каждый момент жизни не остается просто в забвении, он обязательно напомнит о себе так или иначе. Прошлого не существует, как и будущего. Все связано. И вот сейчас, когда по спине пробежал холодок после звонка, я понимала, что ничего не забыто. Страх живет внутри и будет жить всегда. Не важно, что, скорее всего, просто ошиблись номером, не важно, что прошло столько лет, и за это время меня никто не искал и не трогал.
Можно, конечно, попросить Игоря пробить, кто мне звонит и молчит, но я не хотела лишний раз к нему обращаться. Опять начнутся приглашения на кофе и чай, он припрется, будет сидеть на кухне за столом и смотреть на меня, как побитая, голодная дворняга. А мне с ним в постель даже из жалости не хочется. Когда-то пожалела, а потом мне себя жалко было. Нет ничего хуже, чем влюбленный мужчина, который тебя просто раздражает.
Тем более Верка, моя лучшая подруга, по нему уже лет десять сохнет.
Я натянула халат, сунула ноги в тапочки и вышла из спальни, по пути на кухню заглянула к дочери. Спит, как всегда повиснув на краю кровати, спихнув одеяло на пол. Светло русые волосы в косички заплела на ночь, чтоб накрутились. Вот и смысл жизни. Ничего другого не надо и ничто больше не важно. Она счастлива и мне хорошо. Она единственное хорошее, что принесло мне мое прошлое. Я прикрыла дверь.
Пока умывалась, смотрела на свое отражение и там, в глубине собственных глаз, все еще видела след испуга. У каждого свои демоны, которые мучают его по ночам, свои страхи.
Я расчесалась, укладывая волосы в узел на затылке, прислушиваясь к чайнику. Пока что шумит, значит, не закипел.
Хотелось черный кофе и сигарету, немного успокоиться. Может, наведаться к Верке? Она выпишет каких-нибудь антидепрессантов, чтоб не дергаться и спать спокойно.
Правда, подруга, как всегда, начнет свою песню про какого-нибудь хорошего мужика, с которым уже давно можно было устроить свою жизнь, хотя сама упорно скрывает свою любовь к Игорю и ставит эксперименты с внешностью и вереницей разнокалиберных любовников. Впрочем, сама она никогда не просыпается.
"Градова, тебе тридцатник. Бабы сходят с ума от одиночества, когда их никто не трахает". Это то, что сказала Верка в последнюю нашу встречу.
Я нанесла на веки увлажняющий крем и разглядела пару морщинок в уголках глаз.
А моя жизнь итак устроена и без "хороших" мужиков. Были у меня пару за эти годы, но Карина моя никого не воспринимала ...Мне не горело. Никто не нравился настолько, чтоб просыпаться с ним по утрам в одной постели. Денег хватает, дочь одета-обута. Квартира, машина имеются. Зачем мне в доме чужой мужик?
Я вышла на балкон, кутаясь в теплую кофту и потягивая кофе. Осень. Еще не холодно, но уже чувствуется в воздухе свежесть и небо кажется ниже опустилось. Мне почему-то всегда осенью и зимой небо казалось ниже. Словно можно к нему руку протянуть. Посмотрела вниз с балкона, все дорожки замело сухими листьями.
Внимание привлек черный джип у соседнего подъезда, я и вчера его там видела. Обычно здесь такие "крутые" машины не оставляли, отгоняли на стоянку неподалеку. Район не благополучный, на окраине. Мы сюда переехали пять лет назад, но мне нравилось. Мне нравилось, что здесь меня никто не будет искать.
В кармане кофты опять зазвонил сотовый. Я посмотрела на дисплей и выдохнула. Знакомый номер.
- Градова, доброе утро. Там Петров снимки прислал к статье о Цареве, с кладбища. Как приедешь в офис сразу, зайди на свою электронку. Мне этот выпуск нужен к десяти часам. Статья готова?
- Готова, Людмила Сергеевна.
- Вот и ладненько. Что голос такой? Только встала?
- Нет, я уже одной ногой за дверью.
- Молодец. У нас эти пару дней завал будет.
Я сделала еще один глоток кофе, обожгла язык и, поставив чашку в раковину, пошла будить дочь.
***
Смотрела на дисплей ноутбука и чувствовала, как по спине бегут мурашки. Мне прислали фотографии для статьи об убийстве олигарха А.Н. Царева, которого похоронили вчера днем. Пролистав несколько из них, я замерла, когда открыла именно этот снимок и теперь, кажется, просидела перед ним уже около часа, вглядываясь в черты до боли знакомого лица, такие отчетливые даже на снимке.
Воронов Андрей Савельевич. Все тело покрылось мурашками. Словно и не прошло почти тринадцать лет с нашей последней встречи.
Он совсем не изменился за эти годы. Возмужал, стал старше, но не изменился. Такой же мужественно-красивый, с этим неотразимым налетом аристократизма, и глазами...темно-карими, глубокими и пронзительными.
Внутри екнуло болезненно и ощутимо. Как и тогда, когда встретила его впервые. Для провинциалки, которая только приехала в столицу и еле сводила концы с концами, он казался недосягаемым, как солнце...Он бы и был для меня недосягаем, если бы....
- Лена!
Я вздрогнула и обернулась.
- С тобой все в порядке?
Людмила Сергеевна внимательно смотрела на меня, сжимая тонкими пальцами ушко фарфоровой чашечки, в которой дымился кофе. Ее глаза под узкими овальными очками напоминали яркие камушки голубого цвета. Она всегда была похожа мне на кошку, сиамскую кошку. Не молодую, а, скорее, уже стареющую, но еще не ленивую и по-прежнему опасную, готовую выпустить когти в самый неожиданный момент.
Я кивнула и снова перевела взгляд на экран ноутбука.
- Ты призрака там увидела? Нам через час номер выпускать надо.
Главный редактор склонилась ко мне и посмотрела на снимок.
- Ты так смотришь, словно о смерти Царева только что узнала. Мы же выпуск со вчера готовили.
- Я фото рассматривала.
- Петров молодчинка, пробрался туда. Золото, а не парень, просочится в любую щель. Видела - пособирались? Как вороны столпились. Кого только не понаехало. Узнаешь всех наших "шишек"? Верхушку?
- Узнаю, конечно, - пробормотала я, все еще глядя на фото Андрея Воронова. Черное длинное пальто, поднятый воротник и волосы назад аккуратно заглажены, в длинных пальцах одна желтая роза, а позади него стоит Савелий Воронов, уже сильно поседевший, чуть прищурившись смотрит прямо в объектив камеры. А вот он почти не изменился и седина ему к лицу. Глаза такие же синие, глубокие, холодные, как и всегда. Я вздрогнула от этого взгляда...
"Ты, Леночка, давай, долго не думай. Времени нет на раздумья. Ты же не хочешь, чтобы я помог тебе сделать выбор? В какой деревне живет твоя тетка? В Лесных прудах? Ты же не хочешь, чтобы однажды утром ее дом нашли сгоревшим, а в нем парочку обугленных трупов? Или, например, ты откроешь глаза однажды утром и поймешь, что прикована к постели потому что у тебе перебиты ноги? Или тебя оттрахает человек десять, во все твои сладкие дырочки, разорвав тебя на части и ты никогда не сможешь рожать? Хочешь я выберу один из этих вариантов вместо тебя? Как тебе такая перспектива, Леночка? Заманчиво? А есть и другая, которую выберешь ты сама - работа в газете, любой, на твой выбор, как ты и мечтала. Ты же журналистка, да, Леночка? Получишь хорошую зарплату, квартиру и машину... " - голос прозвучал в голове и я судорожно сглотнула.
Как же ошибочно мнение, что выбор есть всегда. Не всегда. Далеко не всегда. Иногда этот выбор делают расставленные приоритеты. Или тот, кто из расставил эти приоритеты за тебя.
- Ты сама не своя, случилось что-то?
- А? - перевела взгляд на Людмилу. - Прости, я просто задумалась, Карина последнее время часто болеет, сегодня в школу пошла, а мне с утра показалось, что горячеватая она, - ответила я и отвернулась к окну, разглядывая ветки рябины, стучащие по стеклу от сильных порывов ветра.
- Так чего дома не оставила? Она уже большая у тебя - сама посидит.
Я медленно выдохнула. Надо Карину из школы забрать самой, что-то у меня какое-то тревожное чувство внутри. Вспомнила об утреннем телефонном звонке и почувствовала, как леденеют пальцы. А что, если?
- Да, большая.
Ответила невпопад и вдруг поняла, что Людмила ушла. Я повернулась к ноутбуку и закрыла его фотографию. То, что вернулся, ничего не значит. Столько лет не нужна была, вряд ли сейчас что-то изменилось. Он же и раньше мог приезжать, просто я об этом не знала.
Пробежалась по статье уже в сто первый раз и выслала Людмиле Сергеевне на одобрение. Нужно успокоиться. Рано или поздно я бы увидела его, верно?
Просто пока не увидела, не понимала, что до сих пор помню и до сих пор больно. Как-то странно больно, словно осторожно ножом провести по коже. Не резко, а очень неприятно и глубоко. Потери...особенно те, в которых вы виноваты сами, режут поглубже и посильнее любого лезвия.
Достала сотовый и посмотрела на главную заставку,
где неизменно красовалась фотография Карины. В этот раз с распущенными волосами с венком из жёлтых листьев на фоне осеннего неба.
В светло-карих глазах искры веселья. Они всегда у нее менялись. Иногда светлые, как виски, а иногда темные, почти черные. Похожа на меня немного. Цвет волос, овал лица мои, а вот глаза...Глаза ЕГО. И не только глаза, она все же больше копия отца. Мимика, жесты. Живое и постоянное напоминание. Прошлое во плоти. Каждый раз, как смотрю, так и вздрагиваю.
Последний раз, когда я слышала об Андрее, он был в Америке. Вроде бизнес там свой, может, и семья уже есть. Скорее всего, есть. Такие долго одни не бывают. Андрей и тогда был окружен женщинами. Толпой шикарных женщин.
Когда впервые повел меня на прием в своем доме, я ясно ощутила эту пропасть между нами, особенно встречаясь с презрительным, горящим взглядом Савелия Воронова, который смотрел на меня, как на пакостное насекомое, которое непременно нужно раздавить или прихлопнуть, чтоб не летало и не портило общую картину. Впрочем, он так и сделал. Не пара я для Воронова-младшего для его сына совсем не гожусь ни в жены, ни даже в любовницы.
***
Карину я забрала из школы сама. Она даже удивилась, что я приехала. Обычно в это время у меня разгар работы. Мы ехали в машине и пока она копалась в своем новеньком айфоне, я смотрела на нее и почему-то все еще чувствовала ту самую тревогу, которая появилась утром.
- Мам, ты чего?
- Ничего, милая. Соскучилась.
- Да ладно, - она усмехнулась, - а кто вчера мне говорил, чтоб я испарилась и не мешала работать?
- Ну я же несерьезно, - погладила ее по щеке и свернула на главную дорогу, в зеркале заднего обзора заметила джип, похожий на тот, что стоял у нашего дома утром, - сегодня работать не буду.
- Мам, ты не заболела?
Лицо серьезное, а я вижу, что издевается. Да, у меня вечно времени на нее не хватает из-за статей да подработок. Она права. Но сегодня выходной.
- Давай купим что-то вкусненькое и засядем вечером за наши любимые фильмы.
Я свернула к супермаркету, бросила взгляд в зеркало и снова увидела джип. Тот или не тот? Да что со мной сегодня? Мало что ли джипов черных в городе?
- Ты как свой мейл откроешь, про все обещания забудешь, - фыркнула Карина.
- Вот еще пару слов скажешь, и я передумаю.
В этот момент джип нас обогнал и скрылся за поворотом. Я облегченно выдохнула.
- Молчу-молчу. Мне только Лизке позвонить надо, я обещала, что вечером к ней заскочу.
- Так зови ее к нам. Все вместе посмотрим.
Я припарковалась на стоянке, и в этот момент в сумочке снова зазвонил сотовый.
На экране незнакомый номер. Я ответила, пока Карина натягивала куртку и шапку, которые сняла в машине.
- Да.
- Лена?
Пальцы сильнее сжали аппарат и сердце пропустило один удар.
- Кто это?
- Это Андрей.
Я неожиданно для себя отключила звонок и перевела взгляд на Карину, которая уже открыла дверцу. Недалеко от нас припарковался все тот же черный джип.
- Мам? Что с тобой? Кто это?
Сотовый снова "запел" у меня в руках, а я смотрела на дочь, чувствуя, как сердце бьется все быстрее и быстрее.
- Садись обратно, мы не поедем в супермаркет. Садись обратно я говорю.
Она зло села на сидение, а я нажала на газ, сдавая назад и визжа покрышками. Телефон продолжал орать на весь салон.
- Мама! Кто это? Что случилось?
"Тот, кому совсем не надо знать о твоем существовании" - подумала я и выехала с парковки, сильнее вдавливая педаль газа.
Глава 3
"Настоящая власть не может быть дана, она может быть взята..."
Из к/ф "Крестный отец"
Воспоминания...
Савелий Воронов... Он из тех, кто делит мир на черное и белое, правых и виноватых, гениев и идиотов, притом к категории первых относит только себя. Каким образом в одном человеке могли сочетаться две настолько разные системы ценностей? Абсолютная бескомпромиссность по отношению к другим и настолько блестяще провернутые сделки со своей совестью? Хотя странно, что такие вопросы задаю себе я - тот, кто и сам не смог до конца понять своих чувств к родному отцу. Коктейль из несовместимых по своей природе компонентов: ненависть с налетом любви, злобность с отпечатком благодарности, укор с послевкусием преданности. Но, как и в любом другом напитке, основной вкус оставался один, и в моем случае это... уважение.
Не страх, нет... Каким бы жестоким он ни был, я чувствовал, что отец не причинит мне зла. Именно уважение... до неосознанного и вызывающего дрожь желания подражать. Стать таким же... Добиться того самого неприкрытого восхищения в глазах других, ставить на место одним кивком головы и заставлять содрогаться от ужаса даже того, кто направил тебе дуло в лоб. Потому что ему никогда не хватит смелости, глядя тебе в глаза, в которых полыхает угроза и ненависть, нажать на курок... И именно в тот момент подписать самому себе приговор, опуская руки и потупив к носкам твоих сапог свой потухший взгляд...
Я часто думал над тем, зачем вообще ему нужен? Чтобы было кого воспитывать и учить жизни? Обычные люди в таких случаях заводят собак. Его постоянный контроль, резкость и тон, который не терпит возражений - как петля вокруг шеи, узел которой вплотную приближается к горлу. Когда имеешь дело с тем, кто сильнее тебя, существует лишь два варианта: уступить или уйти. Все зависит от того, насколько ценным является его дальнейшее присутствие в твоей жизни. И я все чаще стал ловить себя на мысли, что мне жутко хочется уехать. Туда, где никто не знает, чей ты сын, где не надо жить так, чтоб оправдать чьи-то ожидания и добиваться поставленных кем-то целей. Родители зачастую пытаются реализовать в своих детях несбывшееся мечты, хотят видеть их там, куда не смогли докарабкаться сами.
Одно из самых мерзких чувств - непонимание. Когда ощущаешь, что истина, хоть ты и не можешь ее нащупать, где-то рядом. При этом каждый раз она выскальзывает из рук, оставляя после себя горький привкус разочарования, сомнений и неуверенности. Я чувствовал, что отец меня к чему-то готовил...
С того самого момента, как я попал в дом к Ворону, меня по уши окунули в его кровавый мир. И если, будучи ребенком, все разговоры об убийствах, оружии, поножовщине, кражах людей и прочем беспределе воспринимал, как страшные сказки, то потом, год за годом, начинал понимать намного больше. Кучи замаранной в крови одежды, которую всегда сжигали, внезапные обыски и облавы милиции, после чего наш дом походил на хаос, и шелест купюр... в большинстве случаев все заканчивались услужливо-лицемерным "Извините, товарищ Воронов, за ложную тревогу".
На особо несговорчивых находилась иная управа. И в этом вся правда жизни: даже если тебя нельзя купить, тебя всегда можно напугать. Инстинкт самосохранения и стремление защитить своих близких - безотказный рычаг, и он действует одинаково по обе стороны добра и зла. Доблестные герои в погонах - всего лишь беспроигрышный прием для создателей сериалов, которые в скором времени так щедро начнут клепать для поднятия престижа профессии и иллюзии справедливости в государстве.
Но вместе с тем я ощущал, что мне позволяют доходить только до определенного уровня, после чего резко вытаскивают на поверхность. Дают ознакомиться с теорией, и при этом не замараться. Получить опыт, но ценой чужих ошибок. Я приходил в бешенство, делал наперекор, меня выворачивало наизнанку от ощущения, что я сижу на каком-то гребаном невидимом поводке, существование которого не мог доказать.
Наши ссоры с отцом случались все чаще. Он никогда не выходил из себя, его монотонный, спокойный, холодный голос распалял меня еще больше. Он отмахивался от меня, как от щенка, который норовит испортить ему новые брюки. И чем больше моих эмоций вырывалось наружу - тем отстраненнее он становился, его лицо оставалось каменным - ни одного движения или кивка, только прямой и колючий взгляд.
- Хватит лепить из меня ботаника и мальчика на побегушках. Я хочу заниматься делом, а не сидеть, как собака на привязи... Мне не десять лет, достало! Я не слабак и не долбанное тепличное растение!
- Да, ты не растение, ты просто истеричная баба. Если будешь продолжать - уже через полчаса мне придется заказывать для тебя траурный венок.
- А ты у меня спросил, как я хочу жить? И не тебе решать, когда я подохну...
- Как ты хочешь жить? Насмотрелся сериалов про мафию, крестных отцов и прочую хрень? Я человека из тебя хочу сделать, а ты, вместо того, чтобы слушать, тявкаешь, как....
В тот момент я впервые за все те годы, которые помнил отца, увидел, что слова смогли его хоть как-то задеть. Он сжал кулаки, на скулах заиграли желваки, открыл ящик стола, и, достав оттуда пистолет, протянул его мне:
- Вали отсюда. Вот последнее, что ты от меня получишь.
- Мне от тебя ничего не надо. Обойдусь!
Я ушел из дома, ожидая, что мне станет легче дышать, и в тайне надеясь, что меня захотят остановить. Я так долго прокручивал у себя в голове этот момент, переживая каждый раз все новые эмоции - от эйфории до самолюбивого желания доказать, как он на самом деле во мне ошибался. Показать, что он мне не нужен. И самое главное - я искренне в это верил. Заявка на победу. Не ради себя - ради него. Чтобы он гордился, признал свою неправоту, и, в конце концов, начал уважать. Но почему-то на душе было гадко, словно я проглотил горькую пилюлю, которая обожгла горло и парализовала его. Я чувствовал себя так, будто засадил нож в спину тому, кто доверял мне. Верил настолько, чтобы подставить ее. Каждый из нас был эгоистом, который пытался доказать другому свою любовь.
Куда может отправиться шестнадцатилетней парень, в крови которого бурлит адская смесь из злости, амбиций, обиды и желания покорить мир? Верно - к таким же, как и он. Собрав возле себя пару десятков отморозков, которым хотелось получить все и сразу, мы начали промышлять кражами. Дальше перешли на запугивание мелких коммерсантов, периодически вступая в противостояние с такими же группами вооруженных охотников за чужим добром, которые шли напролом - наглыми, жестокими и кровожадными. Нам везло. Чертовски везло. Мы работали сплоченно, четко, быстро и слаженно. Ни одной загвоздки, не одного прокола или пролета. Это давало уверенность и в то же время приближало к самой главной ошибке - убежденности в том, что удача избрала своих любимчиков раз и навсегда.
Я поднялся в собственных глазах слишком высоко, и очень скоро мне пришлось за это очень дорого заплатить. Человек - весьма ненасытное существо, особенно когда чувствует, что в его руки начинают плыть деньги и власть. И я готов плюнуть в лицо тому, кто скажет, что сможет вовремя остановиться и довольствоваться тем, чего достиг. Уважения заслуживает не тот, кто смог получить, а тот, кто, отняв, смог сохранить. Я хотел не просто много, я хотел больше, чем другие. Конкуренция - древняя как мир, и чем проще механизм, тем легче его запустить и ждать, когда он принесет желанный результат.
Я не мог смириться с тем, что мы топчемся на месте, как рыбешки на мелководье, в то время, как настоящие дела крутились на глубине. И спустя несколько месяцев решил: мы доросли до того, чтобы взять под свою крышу сеть столичных гостиниц. На тот момент территория, на которой находилась одна из них, не была ни за кем закреплена, и достанется она тому, кто шустрее, то есть мне.
Начать "переговоры" с директором оказалось проще простого - уже через полчаса мы сидели в его шикарном, но безвкусно обставленном кабинете, а одна из интердевочек, именуемая секретаршей, принесла нам кофе в буржуйских фарфоровых чашках.
Я уселся в обитый велюром стул, двое парней Толян и Скворец стояли у меня за спиной, поглядывая на дверь. Корт подошел к окну, чтобы наблюдать за тем, что происходит на улице возле центрального входа. Там, на случай тревоги, нас ждали остальные парни с заведенными тачками. Я, решив не терять время на предисловия, сразу приступил к сути:
- Дорогие цацки, как для скромного управляющего совдеповским отелем, папаша. Объяснять, откуда бабло, будешь ментам, или хватит мозгов, чтоб делиться с правильными людьми?
- Ну что вы, это все не мое. У нас, знаете ли, очень щедрые гости, которые в качестве благодарности.... - его маленькие пухлые пальцы, которые украшала массивная золотая печатка, отчего они казались еще более короткими, дрожали, а голос стал неестественно писклявым.
- Харе заливать... спонсоры, подарки... Двадцать процентов или мы спалим твой гадюшник нахрен. Разговор окончен.
- Да что вы себе позволяете? Я буду жаловаться..я...здесь через пару минут будут мои люди и вы пожалеете! Я в милицию пойду! Думаете, нет на вас управы, сопляки?
Директор приоткрыл ящик стола и сунул туда руку. В этот момент Корт - он ближе всех находился к толстому и потному придурку, резко дернулся, и, зажав локтем шею старика, приставил пистолет к его виску. Я подорвался с кресла, и, упершись ладонями в стол, проорал:
- Ты охренел, Корт? Отойди от него. Мы сейчас обо всем договоримся!
- Какие, бл***, разговоры? Он нас лохами считает. Может уже своих шестерок вызвал, падла! Вытащи руку из-под стола, тварь! Нехрен вы***ся!- вдавил дуло сильнее.
- Успокойся, Корт! Не кипишуй! Убери ствол!
В этот момент директор как-то неловко дернулся и послышался выстрел.
- Твою мать.... - выдохнул я, глядя, как мозги директора стекают по стене, Корт просто прострелил ему голову.
- У него там, - пробормотал Корт, - точно ствол был.
Но в руке у директора, когда он свалился со стула на пол, оказался просто носовой платок.
Все дальнейшие события мелькали перед глазами, словно кадры из чертовски документального фильма, только я чувствовал себя так, словно наблюдаю за процессом со стороны. Замечая каждое движение, которое отображалось в моей голове как кадр десятикратно замедленной съемки и отпечатывалось там. Улавливая каждый звук, звучащий как искаженная запись на пожеванной магнитофоном ленте.
Крики секретарши. Заблокированные выходы. Вой сирены... и холодный метал на запястьях.
Нас привезли в СИЗО. Оставили одних, не подселяя никого чужого, и... просто ушли. Мы оказались в помещении, которое напоминало чулан. Его стены покрылись толстым слоем плесени, выделяя удушливую сырость. Скупые лучи света пробивались сквозь узкое окно, отображаясь на полу решетчатым узором. Проходили дни, а мы продолжали сидеть на грязных лавках, пялясь друг на друга, с каждым часом все глубже погружаясь в молчание. Выпендреж и борзость таяли на глазах, говорить не хотелось, казалось, даже воздух начинает пропитываться озвученным отчаянием. Нас не вызывали на допрос, не выдвигали обвинений, игнорировали любые вопросы. Полное пренебрежение. Изощренная пытка неизвестностью и молчанием.
В конце концов пришел момент, когда у парней начали сдавать нервы. Именно в таких ситуациях проявляется характер, выносливость и эмоциональная стойкость. Было понятно, что нас не станут держать здесь вечно. Этот прессинг кому-то нужен и сейчас наше главное задание - дождаться, когда будут озвучены условия.
4 глава.
"Только не говори, что ты не виноват! Это оскорбляет мой разум!"
(с) Крестный отец
У человека всегда есть выбор: взять под контроль свои эмоции, сохранять здравый смысл и держаться с достоинством, даже когда к сердцу подбирается ядовитый плющ страха, или поддаться истерике, выпуская на поверхность испуганного, слезливого ребенка.
- Граф, может ты наконец-то засунешь в ж**у свою гордость и позвонишь отцу. Одно его слово - и уже вечером мы будем отрываться в кабаке с телками, по две на каждого.
- Иди нахрен! Никаких звонков!
Корт подскочил со скамейки и, схватив меня за футболку, разбил мне лбом нос, срываясь на истерический крик:
- Ты корчил из себя крутого главаря, так давай - вытаскивай нас из этого дерьма, а не веди себя как сопливый мудак.
Я зарычал от боли, сорвался к чертям собачим, оттолкнув его со всей силы и, схватив за волосы, начал долбить головой об стену, еще и еще, вымещая свою злость... потому, что он прав. Каждое слово как обжигающая кожу пощечина. Они всегда шли за мной, беспрекословно выполняя любое указание, и все, что происходит с нами - моя вина. Я не мог остановиться, понимая, что в этот раз нервы сдают уже у меня - от беспомощности и осознания, насколько больно оказалось падать с придуманной высоты.
На стене появились свежие брызги крови - они резко контрастировали на фоне старых, засохших потеков грязно-коричневого цвета. Эти стены впитали в себя не одну смерть, заглатывая последние выдохи тех, кто отправился отсюда в свой последний путь. Корт внезапно замолчал и обмяк в моих руках. В этот момент в камеру ворвались охранники. Один из них, оттащив за шкирку от Корта, прижал меня к стене, приблизился вплотную - я рассмотрел даже капли пота, которые выступили на его верхней губе, и, пробирая сверлящим взглядом, сказал:
- Ну что, ублюдок, доигрался? Наконец-то. А то мы уже начали скучать... - он кивнул в сторону Корта своему напарнику, - этого убери, ночью отвезем в кочегарку...
- Нету тела - нету дела, - тот поддакнул, откашливая и смачно сплевывая на пол.
Я не мог понять, что за чушь он несет. Все, что происходило последние несколько дней, попахивало каким-то абсурдом. Они связали меня по рукам и ногам, заклеив рот скотчем и стали наносить удары по лицу. Я слышал хруст, корчился от боли и чувствовал, как захлебываюсь от потока собственной крови - соленой, вязкой, с привкусом металла. Когда я терял сознание, меня обливали ледяной водой, и опять били. Я не мог понять, чего они от меня хотят. Может, это просто больные на голову ублюдки, которые ловят кайф от чужой боли? Меня ведь не заставляли подписывать фальшивые протоколы, сознаваться в чужих преступлениях. Впрочем, на моем счету появилось свое собственное - первое особо тяжкое. А они просто издевались, словно хотели сломать, унизить, наказать и смешать с грязью.
Но это было только начало... Разминка. Тренировка. Пробная репетиция. Потому что дальше я пережил то, что навсегда перевернуло все мои представления о мире, в котором я жил. Момент, когда в сознании происходит тот самый щелчок, который в одно мгновение порождает в тебе другого человека.
Вы знаете, как рушатся иллюзии? Об этом знают даже дети. Вспомните, с каким вдохновением и предвкушением, закусив нижнюю губу, вы строили замок из песка на берегу моря, думая о том, как вас похвалит мама с папой, и наполнялись самой настоящей гордостью. И тут внезапно прожорливая пенистая волна в одно мгновение слизала все шпили и ограждения, сравнивая их с поверхностью земли. Все.... нет замка, нет похвалы от мамы с папой, ничего нет, кроме разочарования, обиды и недоумения - но как же так? Ведь всего секунду назад все было по-другому?
Я не знаю, сколько времени провел в кабинете, сколько часов или недель прошло с момента, как меня вывели с камеры. Я проваливался в сон, выныривал из него, не понимая, какой сегодня день и время суток - все по желанию кукловодов. Они выматывали меня физически и морально, лишая сил и ломая волю. Потому что я четко осознавал, что в их власти, и с ужасом думал, какую пытку они решат попробовать следующей.
Долго ждать не пришлось... Любая пьеса должна дойти до своей кульминации - видимо, единственные законы, которые действовали в этих стенах - это законы жанра.
Я шел по узкому коридору, спотыкаясь, еле держась на ногах, и каждый раз, когда хотел опереться об стену, получал удар в спину.
- Шагай давай, лошара... Твои дружки заждались...
Открыв засов, он толкнул меня в камеру. Какая ирония - сейчас я был рад в ней оказаться, увидев Толяна и Скворца. Но, судя по их взглядам - тяжелым, свинцовым, исподлобья, - они готовы были разорвать меня на куски.
- Вот урод... живой. На месте Корта должен был быть ты, тварь.. - каждое слово Толяна, кишащее ненавистью и злобой... - потому что это мы должны были расквасить тебе мозги.
Всё произошло слишком стремительно. Он поднялся со скамейки и, сжав пальцы в кулаки, направился в мою сторону. Я приготовился к бойне, для начала намереваясь защищаться. Но всё произошло слишком стремительно. Вдруг позади меня оказался один из оперов, схватив за руки, он зажал моими пальцами пистолет и выстрелил в Толяна в упор. Тот упал на колени, прижимая руки к груди, пятно на его футболке разрасталось с каждой секундой и кровь начала просачиваться сквозь пальцы. Он посмотрел мне в глаза - в них застыло недоумение и все та же ненависть. Я дернулся, но мою руку словно сжали в стальные тиски, и, направив дуло на Скворца, ублюдок, за моей спиной выстрелил и в него. Несколько секунд, всего несколько секунд достаточно для того, чтобы отнять жизнь. И если тот, чье сердце остановилось, умер лишь физически, то я, хоть и продолжал дышать, стал мертвым внутри.
- Что вы наделали, твари?! За что?! Что мы вам сделали?! - я орал так громко, что звук моего голоса оглушал меня самого.
Они просто отшвырнули меня к стене, и ушли. Я упал на пол, почувствовав на руках что-то липкое - кровь. Целая лужа, которая расползалась под еще теплыми телами. Я начал лихорадочно вытирать ладони о ткань футболки, словно пытался избавиться от вины, которая осела на моих руках, въедаясь в кожу и вызывая неподдельный страх. Чувствовал, как тело начинает бить озноб, а к горлу подкатывает ком, мне казалось, что я не могу дышать, что кто-то зажал рукой мне рот и нос, дожидаясь, когда прекратятся конвульсии, чтобы закончить начатое, хотя рядом никого не было.
Я резко вскочил на ноги и подбежал к двери, начал молотить в нее кулаками и выть, как животное, которое попало в капкан. Я кричал о том, как ненавижу, грозился убить, обещал отомстить, продолжая ударять руками по железному засову, сбивая в кровь костяшки пальцев, пинал ногами стены, переходя на просьбы, умолял выпустить меня, и через несколько часов этой дикой истерики, окончательно выбившись из сил, сполз вниз на пол.
Я со всей силы вцепился себе в волосы, сжимая голову, мне хотелось, чтобы та боль, которая разрывала меня изнутри, пульсируя, ударяясь от одной стенки моей пустой оболочки к другой, прекратилась. Закрыл глаза, пытаясь нащупать внутри хоть одну мысль. Тщетно... В ней всплывали только воспоминания, где все были...живы.
Вот мы садимся в машину, включаем музыку на полную громкость, открыв настежь окна, мчим с бешенной скоростью по дорогам города, не обращая внимания на причитающих пешеходов и сигналящих водителей. Эйфория, восторг и ощущение свободы, которая треплет наши волосы вихрем воздуха. Кажется, я даже смог сделать вдох, почувствовав, как легкие наполняются кислородом. Открыл глаза и получил со всей силы по затылку - именно так бьет наотмашь реальность. Реальность, в которой тела тех, с кем ты только недавно пел песни под гитару, коченеют и становятся синими. Я прикрыл рукой рот, еле сдерживая рвотный позыв, - в нос ударил резкий затхлый запах крови. Казалось, он наполняет всю комнату, смешиваясь с кислой сыростью, испаряясь и обволакивая, как ядовитый газ, не давая возможности не только дышать, но и забыть.
Я опять закрыл глаза, пытаясь выровнять дыхание, придушив внутреннее ощущение паники. И опять вспышка... Мы в очередной потасовке, вокруг крик, ругань, угрозы, удары - "победитель получит все". Я чувствую резкую боль под ребром - один из отморозков пырнул меня ножом, хватило бы еще несколько ударов, чтобы я подох в этой подворотне от потери крови. И тогда меня спас именно Толян.
- Да...ОН ТЕБЯ СПАС. А что сделал ТЫ? - очередное возвращение к реальности, которое цепкой рукой окунает под воду, наблюдая, как к поверхности поднимаются пузырьки - последние капли воздуха, покидающие мое тело.
Мне захотелось подойти к ним ближе. Страх отходил, уступая место желанию попрощаться. Я видел их скрюченные пальцы, окровавленную одежду, глаза, которые уже начали терять свой блеск, становясь тусклыми и белесыми, и чувствовал, как заныло сердце. Эта боль не была острой, наоборот - тупой, ноющей, сдавливающей, с ней можно двигаться, разговаривать, даже есть и пить, но она никогда не уходит.
Я подошел к телу и присел на корточки. Поднял руку, увидел, как она дрогнула, но, пересиливая самого себя, прикоснулся к лицу, чтоб закрыть ему веки. Кожу обдал холод. Глаз зацепился за очертания пятен, которыми начало покрываться тело и чувствовал, что отголоски паники опять начинают набирать обороты. Еще сутки, и трупы начнут разлагаться. Неужели я подохну здесь как собака, задыхаясь от вони, наблюдая, как гниют те, кого я звал друзьями?
Какие слова можно сказать тому, кто тебя не слышит? Помолиться? Меня этому никогда не учили. Попросить прощение? Оно ему не нужно. Просто "прощай"... Просто обещаю...что не забуду.
Я отошел в противоположный угол камеры, пытаясь хоть немного отстраниться от гнилостного запаха, которым пропиталась уже вся моя одежда. Стучать в дверь не было смысла. Я просто сидел на полу, глядя в одну точку на стене, и пытался заглушить в голове монотонный, жужжащий звук - вокруг тел уже начали роиться мухи. Не знаю, как назвать то, что я чувствовал? Смирение? Усталость? Равнодушие? Но внутри, в один момент, будто оборвалась какая-то невидимая струна. Раньше, затронув ее, можно было услышать самые разнообразные звуки, которые облачались в чувства - радость, восхищение, предвкушение, или наоборот - раздражение, ярость или ненависть. Сейчас там образовалась пустота. Если мне суждено здесь умереть, я сделаю это с достоинством, если каким-то чудом выберусь, этот жизненный урок, приправленный чужими проклятиями, кровью и запахом смерти, я запомню навсегда.
***
Я лежал на кровати, в своей комнате, и уже несколько часов не отводил взгляда от картины, которая висела на стене. Словно сквозь туман вспоминал, как отец приехал за мной в то место, которое я всегда буду считать проклятым. У меня не было желания ни задавать вопросов, ни отвечать на них. Просто хотелось глотнуть свежего воздуха - настолько мало нам иногда нужно для того, чтобы жить дальше. Всю дорогу домой мы ехали молча, отец - за рулем, я расположился на заднем сидении. Ни одного взгляда, даже через зеркало дальнего вида, ни одного слова - любое было бы лишним.
Лишь спустя время мы смогли поговорить. Я не хотел знать, каким образом он узнал, где я - подтверждение моих догадок разрушило бы и так едва тлеющие между нами чувства. Есть грань, которую переступать нельзя, даже если ее цена - самообман.
- Андрей, ты можешь меня ненавидеть, ты можешь от меня отказаться и навсегда уйти из этого дома. И я приму любой твой выбор. Но сейчас я хочу объяснить тебе одну вещь. Ты совершил ошибку. Изначально. Которая повлекла за собой все остальные, и ты сам видишь, чем все закончилось. Ты сунулся в мир, не зная его законов. Ты взял под свое крыло людей, не умея ими управлять. И именно поэтому все смерти - и твоих друзей, и старика из отеля - они на твоей совести. Их в твоей жизни будет еще немало - но ты научишься воспринимать их как необходимость, а те четыре - они навсегда станут твоим личным грузом. Со временем он станет легче, но ты не забудешь.
Я слушал то, что он мне говорит и удивлялся. Искренне. Самому себе. Потому что мне не хотелось ничего отрицать, доказывать, перечить. Мне казалось, что именно сейчас, в этот момент, состоялся наш первый искренний разговор, и он был своевременным. Потому что я не понял бы отца даже несколько недель назад. Я посчитал бы все его слова высокомерной нотацией. А сейчас каждое из них играло для меня суровой, но справедливой правдой.
Да, я взялся за то, что мне не по зубам. При любом другом раскладе, не будь я сыном Савелия Воронова, моим уделом была бы роль пушечного мяса, шестерки на первой разборке. Теперь я понял и цену нашему везению, и поведение ментов, и все это ужасающее в своей циничности "представление".
Вероятно, другой на моем месте возненавидел бы отца. Но я чувствовал совсем другое, потому что наконец-то начал понимать, чего он от меня ждет.
5 ГЛАВА
Я крутил между пальцами четки. Один шарик, второй. То медленно, то быстро и смотрел на жирного ублюдка, привязанного к балке под потолком гаража, куда мы притащили его еще ночью. Он покрылся потом и вонял, как помойная яма. Ненавижу запах пота. Вообще не переношу вонь. У меня какое-то странно обостренное обоняние. Можно сказать, люди определяют симпатии и антипатии "на глаз", а я "на нюх". Я все еще не спросил у него самого главного, наслаждался моментом. Питался его страхом. Человека далеко не всегда ломают побои. С кем-то это действует, а с кем-то нет. Психологический прессинг работает на девяносто процентов. Неизвестность - вот самое страшное оружие пытки. Впрочем, как и молчание. А мне нужна была та информация, которую он может не дать даже под самыми жестокими побоями. Нет. Я лгу. Этот тюфяк сломался бы от первого удара, просто мне нравилось то, что я делаю.
Он висел здесь уже несколько часов. За это время рассказал мне где спрятана наличность, сколько бабла у него на банковских счетах и их номера вместе с секретными кодами, он рассказал мне сколько у него было любовниц и когда он трахал последнюю. Он перечислил всех своих врагов и друзей. Я же сидел на стуле напротив и смотрел на него, периодически вставая для того чтобы нанести удар четко в одно и тоже место - в печень. Потом возвращался обратно, под его скулеж и снова крутил в пальцах четки.
Я знал насколько ему страшно и что через пару минут он начнет рыдать от безысходности и ужаса или помочится под себя. Они все рано или поздно мочились в штаны, когда понимали, что это конец.
- Зверь! Заканчивай с ним. У нас других дел по горло.
- Жди меня снаружи, я скоро.
Я даже не обернулся к Меченому, а просто встал со стула и подошел к толстяку.
- Антон Павлович..., - мужик дернулся на веревках и замычал, когда я щелкнул "бабочкой" и провел острием выкидухи у него по груди, - вы имеете медицинское образование, как вы думаете, если я суну лезвие вам под ребро я сразу пробью легкое или через слой вашего жира, я не доберусь туда?
Тот снова дернулся и замычал, ведь ответить он мне не мог, так как его рот я плотно заклеил скотчем.
- Эта рана будет смертельной? Или если я оставлю вас здесь висеть и уйду, через какое время вы сдохнете и насколько ваша смерть будет мучительной?
В этот момент я содрал с его рта скотч, и он истерически завопил:
- Кто вы? Чего вы хотите? Я все вам рассказал! Всё! Чего вы хотите от меняяя? Аааааа.
Я обернулся чтобы убедиться, что Меченый вышел и приблизился к жертве:
- Не все.
Мужчина в ужасе смотрел на меня и над его верхней губой блестели капли пота. Он мелко трясся, как паршивая собачонка перед хозяином, чьи тапки она загадила, и когда я замахнулся, толстяк снова дернулся, он чуть ли не плакал.
Я провел лезвием под ребром и слегка надавил, пуская кровь.
- Люблю делать надрезы, маленькие, но глубокие. Чтобы доставляли максимум боли и долго не заживали.
С этими словами слегка просунул лезвие и тут же вытащил. Его крик был похож на визг свиньи, а я рассмеялся.