Ничего не имею против украинцев, и не потому, что сам половинка. По-мне так нормальная нация, как все. Не лучше, но и не хуже. И всё же, об одном знакомом мне представителе этого этноса хочу рассказать. А охота, как говорится, пуще неволи.
В гарнизонный спортзал я хожу четыре раза в неделю. К рутине этой привык давно, лет десять назад. Весь дежурящий на входе персонал знает меня по имени, а два или три администратора знают даже где, и кем я работаю. Обмен шуточками на входе и выходе с сидящими за стойкой пенсионерами, вопросы о том, как провёл выходные и не была ли сегодня холодна вода в бассейне, всё это заменяет им проверку моего удостоверения личности, а мне обязательную запись в журнал посетителей. Среди ветеранов флота, желающих усилить свою достойную пенсию лишним баксом, есть один старший мичман обожающий гольф. Собственно, ради этого дорого удовольствия он и сидит за стойкой в вестибюле спорткомплекса. Ибо хоть сорок лет прослужи на корабле, да будь ты аж боцманом фрегата последние десять лет службы, но на восемнадцать лунок гольф-клуба, носильщика сумки с клюшками (кэдди) и электромобиль для переезда от лунки к лунке в каждую субботу, пенсии не хватит.
Так вот, не знаю почему, но взял этот любитель гольфа себе в моду сообщать мне обо всех 'подозрительных' посетителях комплекса. Я его об этом не просил, к контрразведке не имею никакого отношения, и тем не менее, как только в спортзал начинает ходить человек говорящий на местном языке с акцентом, Гольфист немедленно мне об этом сообщает. Каждый раз делает при этом серьёзное лицо и тон его голоса становится заговорщическим. Мне сначала показалось, что это он играет со мной в шпионов. Но вскоре я понял, что - нет. Он по-настоящему считает своим долгом проявить бдительность. Я старался пару раз его убедить, что не станут враги проникать к нам. Я даже анекдот про неуловимого ковбоя Билла ему рассказал, ну того, который неуловим только потому, что на хрен никому не нужен. Над анекдотом он посмеялся, но к делу его не подшил. То есть, продолжил гнуть свою линию. Пришлось заняться не свойственной мне работой и 'раскрыть для него пару нелегалов'. Молодой качок в наушниках на лысой голове, о котором мне однажды нашептал Гольфист, оказался матросом, мальчишкой привезённым в страну. Муж и жена, изредка посещающие сауну, оказались респектабельными бизнесменами из Сибири, за которых поручился подполковник-врач из нашего госпиталя. А маленького роста, щуплый и лысый, пятидесятилетний Богдан и того неожиданней, он приехал к нам на курс корабельного слуги, или стюарда.
Есть, уважаемые господа, такая должность на кораблях. Я не в курсе всех обязанностей этой профессии, знаю лишь, что в них входит: 'накрытие поляны' по-фэншую, глажка офицерской формы, приборка в каютах 'топ менеджеров'. В общем, что-то в этом роде. Я хоть и флотский сейчас, но сам бывший авиатор и от походов в открытые моря далёк. Не взыщите.
Не стал бы я своим новым знакомым отвлекать вас от просмотра телепередач, если бы за время моего с ним общения на его Родине не произошли метаморфозы.
Выпускник филологического факультета университета имени Ивана Франко какими-то правдами и неправдами оказался далеко от своей страны. Я подозреваю, что без помощи национальной общины дело не обошлось. Глядя на него я не нашёл другого объяснения его появлению здесь. Ведь ни на богатого бизнесмена, ни на обладателя 'нужной' профессии, ни на человека способного пересечь океан в контейнере, ни на прыгуна с борта корабля, он не похож. Собственно, мне всё равно как он сюда попал. Я не о том.
Первый год нашего редкого общения не вызвал у меня особых чувств. Он показался мне слегка высокомерен. Не по чину, но ничего, понять его и простить было можно. Когда в пятьдесят лет от роду человек пытается начать всё с нуля, то среди чужих он и чувствует себя 'нулевым'. Ему не зазорно обувь старшим по званию почистить или тарелки с объедками за аристократическими 'молокососами' убрать, и это невзирая на университетский диплом 'в кармане'. А вот со своими - совсем другое дело. Перед бывшими соотечественниками гонор придавить сложно. Мне это ясно, а поэтому, несмотря на значительное количество служебных ступеней между нами, я с пониманием относился к проявлениям его заносчивости.
Мы здоровались в раздевалке спортзала, он салютовал мне при встрече на территории гарнизона, иногда мы вместе пили кофе в местном кафетерии. За весь тринадцатый год мы не проронили ни слова ни о политике, ни о службе. Все наши беседы вращались вокруг культуры в общем и литературы в частности. В суровую 'майданную' зиму я его не видел. Сначала он был в походе, потом в служебной командировке был я.
Встретились в средине июня четырнадцатого года, примерно через неделю после моего возвращения из переполненной европейскими надеждами столицы молодого государства. Не заметить изменение его отношения ко мне было не возможно. Сперва меня слегка удивило то, что он промчался на велосипеде мимо меня не сбавив хода. Матрос Богдан даже не кивнув в знак приветствия, не говоря уже о том, что должен был остановиться, и ведя своё транспортное средство левой рукой, правой отдать воинскую честь. Вместо этого он пулей пролетел по бетону пешеходной дорожки, как будто и не было меня на тротуаре возле штаба. Я хороший, глубоко в душе, и поэтому подумал: 'Не заметил меня филолог, что ж - бывает'. Через полмесяца мы оказались на расстоянии трёх метров друг от друга в раздевалке спортзала. Он голову в мою сторону не повернул. И на это я нашёл за него объяснение: 'Голый офицер, на поясе мокрое полотенце, только что вышел из душа. На фиг лезть к нему с приветствиями?'
Третья наша встреча носом к носу расставила всё на свои места. Месяца два спустя я встретил его в сауне. Надо сказать, что сауна в нашем спорткомплексе откровенно маленькая, на четверых, максимум стоя может поместиться пятый. На верхней, из двух полок, занимая половицу её длины, лежал Богдан, в другом углу сидел местный либеральный политик. Я отчетливо по-русски произнёс:
- Привет, Богдан.
А эта сука даже голову в мою сторону не повернула. Лишь с недовольным видом стюард принял сидячее положение, освободив место для меня. Если бы не мой старый приятель, член провинциальной ассамблеи, я бы там же порвал львовянина, как тузик шапку. Он бы у меня голый, при девяносто пяти градусах Цельсия, двадцать пять раз отжался и после этого раз сорок бы присел, но на людях я - джентльмен. А им, как известно, должна быть присуща выдержка. Поэтому, зло я затаил и вместо 'порева' стюарда обсудил с мелким политиком предстоящие выборы в парламент страны и шансы его партии дорваться до власти.
Памятуя о том, что месть должна быть блюдом холодным, я подготовил план 'постановки на место' хитроватого, но безвредного эльфа Добби, за год превратившегося в злобного хоббита Голлума. Оставалось лишь встретить его в подходящей ситуации.
Прошло ещё несколько месяцев и я его вновь увидел. Он плавал рядом со мной, по соседней дорожке нашего стофутового бассейна. Но как. Это нельзя было назвать плаванием. Он медленно перемещался вдоль разделительных пластиковых канатов, судорожно дрыгая ногами и руками, перебирая их по-собачьи, а на его талии был туго застёгнут спасательные пояс сделанный из синего упругого поролона. Мне было грустно и смешно наблюдать за его нелепыми движениями. И к тому же стало стюада откровенно жалко. Поэтому, я передумал применять к нему дисциплинарные меры воздействия. Наблюдая за ним меня осенило: 'Боже, как же он похож на страну, из которой уехал. Такой же жалкий, беспомощный, суетящийся, ничего толком не умеющий делать и считающий виноватыми в своей никчемности всё своё окружение'.
Также я понял почему руководство страны, на которую сосед постоянно льёт потоки грязи, не рыкнет в ответ. Да по той же причине, по которой и я передумал пороть Богдана.