Когда на небе зажигаются звезды и пепельная истома опускается на уставший за день город, Валерия включает телевизор и садится в продавленное кожаное кресло. Когда-то давно она нашла это кресло по объявлению в газете и купила. Валерия до сих пор помнит грузчика, с трудом поднимающего кресло на пятый этаж, его приглушенные матюги и ворчание по поводу экстравагантности дамочек, приобретающих всякую рухлядь.
Для Валерии кресло не было старой рухлядью. Оно было мечтой. Причем, мечтой с большой буквы. Неким символом счастья и покоя. Всю сознательную жизнь Валерия мечтала о таком кресле. Мечтала, как, придя с работы, сядет в него, каждой клеточкой тела ощутит нежность кожи. Как чуть приглушенный свет торшера осветит страницу лежащей на коленях книги. Как негромкая музыка разгонит притаившееся по углам одиночество. Откуда появились эти странные мечты, Валерия уже и не помнила. Просто она мечтала о кожаном кресле, и оно появилось.
Кресло было старым и массивным, и абсолютно не гармонировало с остальной мебелью. Казалось чужеродным, пришедшим из другого времени, предметом. Предметом, помнящим свою былую жизнь, столь отличную от нынешней. Когда-то раньше оно, наверное, стояло в богатой гостиной, окруженное тенями множества счастливых людей и звуками радостных голосов. Такой представляла Валерия прошлую жизнь кресла и очень расстраивалась, что сейчас большую часть времени кресло пребывало в одиночестве и тишине.
Правда, иногда по выходным в тесной однокомнатной квартире становилось шумно и тесно. Приходила сестра с пятилетней племянницей Ксанкой, такой шустрой и быстрой, что казалось будто бы в комнате не один ребенок, а, по крайней мере, с десяток. Это наказание ни минуты не сидело на месте, а скакало и носилось по комнате, раздражая привыкшую к тишине Валерию. Сколько раз она говорила сестре о необходимости призвать ребенка к порядку. Сестра только отмахивалась. Она была ярой поклонницей японского воспитания. Валерия исподтишка наблюдала за прыгающей на кресле девочкой, волновалась, опасалась за судьбу своей ценности. Но иногда Валерии казалось, что креслу нравится, когда по нему прыгают. Кресло словно распрямлялось и начинало улыбаться. После ухода гостей, Валерия нежно протирала кресло мягкой тряпочкой, смахивая с него пылинки и крошки.
Иногда Валерия разговаривала с креслом, рассказывала о своих проблемах на работе. Ни о чем другом она рассказать не могла. Вся жизнь протекала по определенному замкнутому кругу: дом - работа - дом - работа.
Однажды Валерия решила разорвать этот жесткий круг. В ее жизни появился Максим. Нечастые встречи по вечерам сменились долгими страстными ночами. Кресло встретило Максима настороженно. Валерии казалось, что оно не выносит этого высокого сильного мужчину, громко топающего ногами и смешно размахивающего руками при разговоре. Кресло начинало противно скрипеть, когда Максим садился в него. А потом Валерии надоело делить Максима с его семьей. Не смогла. Поэтому сама выгнала Максима. А после хлопка входной двери долго колотилась головой о мягкую спинку кресла, стараясь изгнать ноющую, сжавшую стальными клещами, боль в голове. Кресло терпело, мягко принимая ее удары.
Чтобы не чувствовать вновь навалившегося одиночества, Валерия поселила у себя маленькую серенькую кошечку. Но, заметив, как та пытается точить свои коготочки о кожу кресла, сжав зубы, отнесла кошечку бывшим хозяевам. И они опять остались одни.
Валерия после работы спешит домой. Она знает: кожаное старое кресло ждет ее. Ждет, чтобы принять ее, Валерию, в свои объятия. И не отпускать. Никуда. Никогда.
Перевалочная станция
- Ну что, Галина, пойдем, перекурим? Не мог я больше смотреть на нее. Опухшее лицо, нездоровый блеск в глазах, дрожащие руки, перекладывающие с места на место карандаш. Я знал, что так и будет. Не первый день знакомы. Галина молча встала. Услышала - значит, не все так плохо. Через недельку отойдет. В прошлый раз почти месяц сама не своя ходила. Работа стоит, а она страдает. Я, конечно, человек, понимаю. Но я же и начальник. Работу выполнять нужно. - Проводила? - спросил я, когда вышли на крыльцо и затянулись по первой. -Угу. - Да не переживай ты так. Может и вернется. Она кивнула. Не поверила. Да я и сам не верю. Сюда не возвращаются. Но сказать-то нужно было что-то. Хотя, что слова? Словами горю не поможешь. - Ты, Галина, того, отчет-то доделай. Завтра в управление везти. Не мастак я переживания бабские успокаивать. Не знаю, что и говорить. - Доделаю, Иван Кузьмич. Все нормально. А у самой веко подергивается. Но держится, слез не распускает. Вот и хорошо. Не люблю я слез. Расслабляют они меня, что ли. Как увижу ревущую бабу, так все. Хотя слезы разные бывают. Одной ничего не стоит разныться, а у другой и слезинки не выпросишь. Галина из вторых. Не видал ее слез. Все молча, все в себе. В одиночестве отревывается, видать. Но каждый раз боюсь. Вот и стараюсь работой загрузить. Когда делом занят, легче. По себе знаю. Свою беду работой лечил. Галинку понимаю, оттого и жалко так ее. Сам пережил расставание. Когда Надька ушла, думал жизнь кончилась. Да нет. Живу, и жизни радуюсь. Время лечит. Все беды своим крылом стирает. И Галину вылечит. До следующего раза...
Эх, бабы, бабы. И как вас жизнь не научит. Та же Галина. Сколько раз обжигалась, а все верит в светлую любовь. Какая там светлая любовь у поселенцев? Отбубенили свой срок, и поминай как звали. Ни один еще назад не вернулся. Это они тут пока живут и ласку, и любовь дарят. А как же? Не подмажешь - не поедешь. Вот и дурят поселковым бабам головы. А те верят, надеются. Не понимают души мужицкой. Ей-то, душе, что нужно? Щи на столе да бабу под боком. А светлая любовь почти каждого на воле ждет. Наш поселок - перевалочная станция, о которой не вспоминают.
- Ну почему, Иван Кузьмич, жизнь такая несправедливая? Смотри-ка, заговорила. А я думал неделю молчать будет. - Да кто ж ее, Галина, разберет. Жизнь - девка капризная. Сама выбирает кому радости приносить. Да и радостей у нее, видать, маловато, раз на всех не хватает. - Но ведь каждый хочет радостей. Простых, человеческих. Что я у нее многого прошу? Не нужно мне много. Мне бы чуть-чуть... Затоптала ногой окурок и в конторе скрылась. Я постоял еще минутку, докурил до пальцев, повздыхал о тяжкой доле и тоже пошел работать. Страдания страданиями, а завтра в управление ехать, будь ему неладно.
Проблема
В среду вечером позвонила Жанна и, не тратя время на приветствие, спросила: -У тебя есть проблемы с сексом? Я только что выпила традиционную вечернюю чашку чая с лимоном и капелькой ванили и находилась в расслабленном состоянии. Поэтому сразу на вопрос Жанны ответить не могла. Требовалось время на раздумье. Жанна ждать не желала: -Ты что, не слышишь, о чем я тебя спрашиваю? -Слышу. Но не понимаю твоего вопроса. -Повторяю еще раз: у тебя есть проблемы с сексом? -Нет, - ответила я. Проблем у меня не имеется. Ибо его самого нет. Секса, в смысле. Уже четыре месяца. А какие могут быть проблемы с тем, чего нет. Дело в том, что четыре месяца назад мой любовник, друг, бойфренд, или как там его еще можно назвать, покинул меня при не совсем красивых обстоятельствах. На данный момент я девушка свободная, не обремененная никакими сексуальными связями. Жанна обрадовалась моему ответу: -Ой, как хорошо. Еще лучше, чем я думала. Я не разделила ее радости: -А что тут хорошего? -Хорошо то, что дела у тебя плохи. Расслабляющий чай не позволил мне разозлиться: -Я тебе этого не говорила. -Слушай, тут же и так все ясно. Если женщина говорит, что у нее нет проблем в сексуальной жизни, значит, нет и этой самой жизни. -Философ, - только это я и могла сказать. -Нет, житейская мудрость. Я спасу тебя. Жди меня завтра после работы. Будем тебя спасать. Спасения мне не требовалось, но увидеть Жанку хотелось.
Назавтра Жанна появилась у меня, как всегда благоухающая французскими ароматами. Жанкин муж Ильюша содержал автосервис, и его доходы позволяли супруге выливать на себя по полфлакона дорогих духов за раз. Жанна протопала на кухню и уселась на свое излюбленное место в уголке. -Давай, подруга, вари кофе и слушай. Я не разделяю пристрастия Жанны к кофе. Сама предпочитаю зеленый чай. Кофе в доме держу только для гостей. -Я тебя внимательно слушаю, - сказала я и уселась напротив Жанны. Сама я тоже люблю занятое Жанной место в уголке. Но не выгонять же гостью. Жанна загадочно посмотрела на меня, открыла сумочку, чуть ли не из крокодиловой кожи, и достала сложенный листок бумаги. -Читай! - торжественным голосом произнесла подруга. Я развернула листок и прочитала:
" Спешите! Спешите! Спешите! Открыт новый набор в Школу Секса. Об этом должна знать каждая женщина! Приходите к нам, и мы научим вас, как стать самыми желанными для мужчин".
-Ну и что? - спросила я. -А то, что мы с тобой пойдем в эту школу. -У тебя есть проблемы с сексом? - удивилась я. Жанна покраснела: -Ну, не то, что проблемы. Но... - и, решившись, произнесла, - Понимаешь, я заметила, что в последнее время Илья стал засматриваться на других. Ты же понимаешь, что данные желания надо пресекать в зародыше. Я с ней была согласна. Сама не пресекла, вот и осталась в одиночестве. -А что это за школа? - не могла же я сразу согласиться. - Может быть какие шарлатаны. Только деньги вытягивают из бедных девушек. -Нет, - уверила меня подруга. - Я уже и справки навела. Вполне достойная школа. А чему учат, чему учат... Тебе такое и не снилось. Все в восторге. Так что, я нас с тобой записала. В субботу пойдем. Да, Уля? И я согласилась. Виноватым оказалось мое имя. Ведь имя "Ульяна" наделяет человека нежным и покладистым характером.
В субботу Жанка пообещала за мной заехать к десяти часам, но ровно в девять раздался телефонный звонок. Я как раз стояла под душем, проклиная себя за то, что поддалась на уговоры подруги. Нет, чтобы в законный выходной отдохнуть, расслабиться, так согласилась тащиться в какую--то сомнительную школу. - Улечка, это я, - из телефона раздался тихий-тихий голос Жанны. - Ты чего там шепчешь? У меня душ шумит. Не слышу ничего. - Это я. Говорить громко не могу, я в туалете. - Где? - В туалете я. Спряталась, чтобы Ильюшка не услышал. Не могу я с тобой поехать. Ты уж прости меня. Вот, здрасьте. Говорит так, словно я ее куда-то уговаривала пойти. Ради нее же согласилась. - А что такое? - Трагедия. Потом расскажу. Я заволновалась. Моя подруга - по жизни оптимистка. В ее словарном запасе слово "трагедия" вообще отсутствует. Тем более в отношении к себе самой. - Жанна, случилось что? - Случилось. - Я сейчас к тебе забегу, - прокричала я, заглушая звук льющейся воды. И бросила трубку, не желая слушать, что на это скажет Жанна. Не могу я допустить, чтоб подруга пропадала в своей трагедии.
Дверь открыл Илья. - О! Вот и искусительница заявилась. И зло на меня так глянул. Я даже поежилась. Вообще-то, человека добрее Ильюшки редко встретишь. Попадаются, говорят, но я не встречала. А тут зверем на меня смотрит. - Уля! Проходи, - слышу голос Жанны из комнаты. Захожу. Сидит на диване, укутанная в плед. А на коленях книга. Достоевский. Все понятно. Действительно, плохо подруге. - Что случилось? - спрашиваю с порога, а сама через плечо оглядываюсь на злого Илью. - У-у-у! - только и прорычал тот. Ушел на кухню и дверью хлопнул. А Жанка с дивана вскочила и на шею мне бросилась. - Прости меня, Уленька. Ради нашей дружбы прости. - Да что с вами? Ничего не понимаю. Ты прощения просишь, Илья разорвать готов. - Наговорила я на тебя. Ильюшка рекламку школы в сумке нашел и взбесился. Так я сказала, что это ты меня упросила туда сходить. А он слушать ничего не хочет. Проституткой даже обозвал. - Какая же ты проститутка? Ты жена верная, и твой муж это прекрасно знает. - Знал, - поправила Жанна. - А сейчас засомневался. - А ты ему объяснила, что ради него стараешься? - Пыталась. Он и слушать не хочет. - Я сама с ним поговорю, - решительно сказала, а самой боязно стало. Я Илью никогда таким злым не видела. Кто его знает, каков он в гневе. Мой последний в гневе очень страшен был. - Только ты меня не выдавай, - заискивающе заглядывая в глаза, проговорила Жанна. - Скажи, что тебе в ту школу нужно. А я так, за компанию. - Врать не хорошо.
Насупившийся Илья сидел за столом и с остервенением мешал ложкой в кружке. Над кружкой клубился пар. Пар поднимался к лицу Ильи, и казалось, что Илья бородатый. Илью я знаю столько же, сколько и Жанну - почти всю жизнь. В одном дворе росли. Поэтому я могла позволить себе без всяких раскланиваний заявить: - Ты чего дуришь? Жену оскорбляешь. - А чего она? - жалобно протянул Илья. - Я бьюсь, стараюсь, все для нее, а она... В школу проституток... - Каких проституток? Что ты несешь? Глянул исподлобья, но взгляд чуточку осмысленнее стал. На мне лежала ответственность за спасение семьи. - Я ее уговорила сходить, - соврала и даже не покраснела. - Ты? А у тебя что, проблемы с сексом? Господи, меня этот вопрос достанет. - Нет у меня проблем! - почти выкрикнула. - Но сексуальное образование еще никому не помешало. Илья оставил в покое ложку, и сейчас смотрел на меня сочувственно, как смотрят здоровые люди на инвалидов. - Ульяна, ты не переживай. Еще встретишь хорошего человека. Ты же молодая, красивая. Он меня успокаивать собрался? Ну и дела! Еще этого не хватало. Да что за народ пошел? Если женщина одинока, то все думают, что она несчастлива. Все норовят успокоить, а еще хуже, познакомить с кем-нибудь. Нет, увольте. Мне последнего знакомства хватило надолго. - Встречу, встречу. А ты не дури, иди у жены прощения проси. Она же ради тебя собралась идти в школу. Чтобы тебе, балбесу, удовольствие доставить. - Она и так мне доставляет. - Так еще большее хочет. - Правда? Ты не врешь, Улька? - как ребенок обрадовался. - Не вру. Иди уж... Чуть ли не в припрыжку в комнату побежал. При его внушительных размерах да такая резвость. Я потихоньку выскользнула из квартиры. Незачем милым мешать. А самой так грустно стало. И почему я до сих пор одна? Может, и вправду у меня проблемы?
Прокол, однако...
"Кто не рискует, тот не пьет шампанского". Я рискнула. И вот, сижу, пью шампанское, которое мне учтиво подливает Андрей Игнатьевич. Андрей Игнатьевич при этом как-то неестественно высоко поднимает локоток и с нежностью заглядывает мне в глаза. - Лерочка, еще бокальчик. Ты не стесняйся. Я не стесняюсь. Если и дальше пойдет такими темпами, то Андрею Игнатьевичу придется покупать еще одну бутылку. Сам он шампанское не пьет. Наливает из графина водочку. И тоже не стесняется. С ужасом думаю: "А что будет потом, когда мы напьемся?"
Все началось три дня назад. К моему столу подошла Наташка и, испуганно оглядываясь, прошептала в самое ухо. - Все, Лерка, труба. Пришла бумага. Про "страшную" бумагу разговоры ходили давно. Кто-то где-то когда-то слышал, что управление готовит реорганизацию нашей шарашкиной конторы. Если подойти к этому не предвзято, то все правильно. Ненужный мы отросток. Лишний. Но если предвзято, так сказать со своей колокольни посмотреть, то ужасно. Работу никому терять не хочется. Особенно такую, как наша. Во всех отношениях хорошую и непыльную. После сообщения Наташки, которая все про все знала (а, значит, о приходе бумаги сведения достоверны), я стала ломать голову, что делать, как быть и как не вылететь с тепленького местечка. Ничего умнее не придумала, как искать поддержки и опоры у нашего заведующего отделом Андрея Игнатьевича. Причем, не слишком "чистыми" методами. Про слабость Андрея Игнатьевича к женскому полу знали все. Я же не только знала, но и постоянно испытывала эту слабость на себе. Не было дня, чтобы не слышала от шефа сальных намеков на "интересный вечерок". До сих пор игнорировала все его намеки. Еще хорошо, что не посылала куда подальше. Правду говорят: "Не плюй в колодец...".
Назавтра, достав из шкафа юбку чуть менее дозволенной длины и блузку с чуть более дозволенным вырезом, я была готова к грехопадению. Мои приготовления не остались незамеченными. Предложение о "приятном вечерке" поступило еще в первой половине дня. Я, скромно потупив глазки, согласилась. Реакцию Андрея Игнатьевича на мое согласие нужно было видеть. Он как-то неестественно быстро заморгал своими реденькими ресничками, нервно потер ладошками об объемный живот и залепетал о занятом сегодняшнем вечере. - Ничего страшного, - улыбнулась я во весь рот. - Я и завтра свободна. - Да, да... Завтра, конечно. Завтра... Голос Андрея Игнатьевича дрожал. Мне даже жалко стало шефа. У нас все знали, какая жена - мегера у Андрея Игнатьевича. Это он на работе герой. А дома геройствовать не очень ему позволительно. Но мне нужно было спасать себя, вернее, свое рабочее место. Поэтому мимолетную жалость сразу же прогнала.
Андрей Игнатьевич оказался настоящим мачо. Таким он сам себе казался, наверное. Не знаю, про какое срочное заседание наплел своей благоверной, но на следующий день с самого утра вызвал меня в кабинет и, сияя , как медный пятак, сообщил, что вечером он весь в моем распоряжении. Всякий раз, проходя мимо, бросал многозначительные взгляды, от которых у меня начинало неприятно чесаться между лопатками. Конечно, я девушка современная, предрассудками не обремененная, да и в настоящее время свободная. Но Андрей Игнатьевич... Как-то не соответствовал он моим представлениям о прекрасном принце. Решив, что разберусь с проблемой по ходу дела, задержалась на рабочем месте минут на пятнадцать, подождав, пока коллеги разойдутся. А потом выпорхнула из дверей офиса и впорхнула в машину Андрея Игнатьевича. - Для начала - в ресторан! - сообщил Андрей Игнатьевич таким тоном, словно сообщал, что мы летим на Луну. По мне, так уж это даже лучше было бы. На Луне народу нет. А в ресторане его полно. Я постаралась побыстрее пробраться к столику, который, к чести Андрея Игнатьевича, был заказан и к нашему приходу уже накрыт. Дело в том, что у меня рост под сто восемьдесят. Кругленький Андрей Игнатьевич доставал мне едва до пол-уха. Появление такой пары не осталось незамеченным в ресторане. Сидящие в зале дружно повернулись в нашу сторону. Но Андрей Игнатьевич, нежно поддерживая меня под ручку, гордо прошествовал к столику. Мой рост его нисколько не смущал. И вот мы сидим и пьем. Я шампанское, шеф мой водочку.
Под выпитое разговор тек хорошо. Говорил, правда, больше Андрей Игнатьевич, а я все больше хихикала. На меня так шампанское действует. Из-за своих глупых смешков чуть не пропустила самое важное. Сами понимаете, слушать всякие восхваления в свой адрес мне не интересно было. Вот и хихикала в ответ, создавая как бы видимость разговора. Но вдруг смешинка остановилась посреди горла, когда Андрей Игнатьевич произнес: - Так не хочется с вами расставаться. Хороший у нас коллектив. Душевный. - Как расставаться? - вскричала я. - Почему расставаться? Андрей Игнатьевич как-то подобрался весь, грудь выпятил. - Повышают меня. Уйду я. Уже приказ из управления пришел. - Как же так? - запричитала я. Чуть ли руками не замахала от негодования. - Там, - Андрей Игнатьевич погрозил пальцем куда-то вверх. - Там лучше знают. - А мы? А я? Захотелось плакать. Иногда на меня шампанское и так действует. Начинаю рыдать без остановки. - Лерочка, да что ты? Да я с тобой, да мы с тобой... Это же не последний наш вечер. Размечтался, козел. Нужен ты мне! Чуть с языка не сорвалось. Но я сдержалась. Спасибо родителям, культурной воспитали. Умею сдерживаться. Да и другие заботы начали одолевать. Кого назначат на место шефа? Узнать бы об этом до пятницы. А в субботу в магазин - покупать юбку требуемой длины.
Потом пришла тишина
А потом пришла тишина. У Зои в ушах звенело от этой гнетущей, вязкой, как стекающий с ложки мед, тишины. Тишина обволакивала, убаюкивала, затормаживала все желания. В сгустившемся воздухе растворилось даже тиканье будильника, всегда такое противное и назойливое. Сколько раз Зоя собиралась выкинуть будильник в мусорное ведро. Но не смела. Подарок мамы. Как бы она объяснила его отсутствие. Чтобы не так сильно надоедал, вынесла на кухню. И он стоял там, на верхней полке комода, и громко отсчитывал секунды. Раз - два, раз - два, раз - два. Сейчас Зоя не слышала его счета. Время остановилось и ушло, провалилось в тишину. А если не существует времени, зачем будильник? Машины за окном тоже как-то неожиданно потеряли свой голос. Проносились беззвучно стройными рядами под окнами, пялились пучеглазыми фарами. Никогда Зоя не думала, что тишина, обыкновенная тишина, может таить столько опасности, подстерегать, пытаться задушить липкими лапами. Сколько времени она сидела на кухне, бездумно помешивая уже давно остывший чай? Минуту? Часы? Годы? Вечность? Наверное, вечность. Ведь только за вечность можно превратиться в тлен, пепел, пыль, в то, чем она себя сейчас ощущала. Она знала, что когда-нибудь налетит ветер и развеет пыль. И от нее, Зои, ничего не останется. Хорошо бы ветер налетел побыстрее. Тогда исчезнет тишина. Вновь затикает будильник, вновь загудят машины, вновь заговорит телевизор бесконечными сериалами за стенкой в квартире бабы Фроси. Не будет только Зои.
Когда-то давным-давно маленькая девочка с веснушками, разбросанными в беспорядке по носу, спросила у мамы: - Я похожа на принцессу? - Да, малышка, ты самая-самая красивая принцесса на свете, - ответила мама. - И когда-нибудь ко мне приедет принц, как к самой настоящей принцессе? - Обязательно, приедет. - И он меня полюбит? - Да. И будет любить долго-долго. Глупая, маленькая девочка. Она поверила в мамину сказку.
Жизнь оказалась совсем не похожей на сказку. Принц, которого Зоя ждала столько лет и которому, наконец-то встретив, преподнесла на золоченом подносе свое сердце, ускакал на вороном коне, на прощанье громко хлопнув дверью. И с этим хлопком в квартиру вползла тишина.
- А это Игорь. Рита подвела к Зое высокого парня в очках. Про Игоря в их фирме ходили легенды. Программист от Бога. К тому же, красавец и неженатый. Зоя до сих пор не была с ним знакома. Умела поладить с компьютером сама. Сама разбиралась со сложной программой. Сама восстанавливала повреждения. Но в тот день ее старенькая IBM-ка словно взбесилась. Стрекотала, как ненормальная. Не реагировала на Зоины попытки разобраться в проблеме. Пришлось звонить в АСУП. Игорь уселся в кресло Зои и, предложив девушке немного погулять, заколдовал над клавиатурой. Через пятнадцать минут нашел ее в курилке. - Все в порядке. Работает. - Спасибо, - поблагодарила Зоя. - "Спасибо" не отделаешься. За то, что я спас тебя от безработицы, сходишь со мной в кино. Зоя сходила с ним в кино. А потом еще раз, и еще.
Ах, как они любили друг друга. Казалось, весь мир сжался в точку, сосредоточился только на них. Вне не существовало ничего. Были только они, их любовь, а все вокруг растворилось, расплавилось, потеряло очертания. Точка неслась во Вселенной, рассекая пространство, набирая скорость, приближаясь к взрыву.
- Я ухожу. - Игорь... - Не надо, Зоя. Не начинай снова. Не превращайся в склочную бабу. - Я люблю тебя. - Любовь - морковь. Все ерунда. Я ухожу.
И вот он, взрыв - хлопок входной двери. А потом пришла тишина.
Зоя оторвала взгляд от кружки с чаем. Сквозь окутавшую ее тишину в отключенное от внешнего мира сознание прорывалось нечто чуждое, инородное. Это нечто требовало к себе внимания, дергало воспаленный мозг, заставляло вернуться в квартиру. Звонил телефон, пронзительно и настойчиво. Зоя встала с табуретки и медленно, словно передвигаясь в воде, подошла к нему. - Да, - прошептала она в трубку. - Зоя, почему так долго не отвечала? Что случилось? - Мама... Как в детстве, как раньше. Ей плохо, мама. - Ты меня обманула, мама. Сказок не бывает. И от обиды по щеке сползла слеза.
Здравствуй, праздник...
Когда тебе под тридцать, начинать утро с чашки кофе и сигареты не совсем мудрое решение. Лена посмотрела в зеркало. Хмурое, припухшее лицо подтверждало это золотое правило. Под глазами черные круги, губы потрескались, на щеках даже не бледность, а какая-то серость. - Красавица! Докатилась, - сказала Лена отражению. Отвернулась от правдивого зеркала, обиженная и расстроенная. Прошла на кухню и с грохотом поставила красную в белых кружочках кружку на стол. Невымытая с вечера тарелка, уютно устроившаяся на середине стола, от неожиданности подпрыгнула. Недопитый кофе в кружке готов был возмущенно выпрыгнуть от наглого обращения. Но передумал. - Как я живу? Как я живу? День начинался без радости. Лена решила, что все дело во сне. Ночью ей приснилась черная облезлая кошка. Кошка неотступно ходила за Леной и противно мяукала. Несколько раз она пыталась прогнать надоедливое животное, но на него не действовали никакие окрики. А проснулась Лена оттого, что кошка прыгнула на грудь и с остервенением начала лизать лицо. В ванной Лена долго умывалась холодной водой, стараясь прогнать с лица отеки и ощущение липкости от языка приснившейся кошки. Лицо от холодной воды освежилось. Ощущение липкости ушло.
Предстоял рутинный рабочий день. Обычный. Лена перестала ждать чудес от наступающего дня. Чудеса не наступали, обходили ее стороной. И она с этим смирилась, и особенно не расстраивалась. Нанеся на лицо нехитрый макияж, еще раз посмотрела на себя в зеркало. Улыбнулась отражению. Все-таки глаза у нее красивые. Большие, серо-голубые и глубокие. А вот губы бледноваты. Ярко-красная помада не помешает. Накинув пальто и в который раз пообещав подумать о новом, Лена вышла из квартиры. Светящаяся стрелка показывала, что лифт находится внизу. Ждать не хотелось, и Лена направилась к лестнице. Полезно спускаться пешком с четвертого этажа.
Проходя мимо почтовых ящиков, увидела, что дверка ее ячейки приоткрыта. Писем Лена не получала давно, газет не выписывала, и внимания к своему ящику не проявляла. Но сейчас приоткрытая дверка всем своим видом призывала Лену заглянуть вовнутрь. Там лежало письмо. Обыкновенное, в стандартном белом конверте. Лена удивленно повертела головой, словно ожидая увидеть того, кто это письмо опустил в ее почтовый ящик. По ошибке или ради шутки. Но никого рядом не было. На конверте красовались ее имя и фамилия, обратного адреса Лена не нашла. Решив, что это очередная рекламная дребедень, сунула конверт в сумочку.
Зима в этом году все никак не приходила. Серая и промозглая дымка окутывала дома и улицы города. Казалось, солнце, только проснувшись, сразу же решало уйти на покой. Оно словно потеряло интерес ко всему происходящему на земле. Синоптики в начале декабря кричали о том, что Новый год город встретит прекрасной зимней погодой, с морозцем и солнцем. Но сейчас, когда до наступления Нового года оставалось несколько дней, синоптики замолчали и лишь рассуждали о катаклизмах в природе. Лену прогнозы погоды не волновали. Ее вполне устраивала такая, соответствующая ее нынешнему настроению. Тихому, спокойному и унылому. Лена ощущала необъяснимую гармонию с серостью и грустью природы. Настоящей зимы не хотелось. А проблема встречи Нового года без снега, о которой вздыхали все вокруг, ее вообще не волновала. Имеет ли значение, какая погода за окном для тех, кто сидит за столом, пьет шампанское и смотрит по телевизору новогодний концерт? Ведь у большинства в ходу именно такой сценарий.
Предновогодние дни - пустые дни на любой работе. Обсуждения рецептов салатов, цен в магазинах и вечно недостающих нарядов в шкафу, составляют основной фон атмосферы. Лена в последнее время участия в подобных разговорах не принимала. Да ее и не приглашали. Жалели? Боялись травмировать? Игнорировали? Как же, покинутая жена, брошенная и забытая. На эти предпраздничные дни Лена словно выпадала из жизни коллектива, становилась обособленным островком в бурном водовороте обсуждений.
Лена достала письмо из сумочки, аккуратно вскрыла. Из конверта на нее глядел розовощекий, носатый Дед Мороз и озорно подмигивал. Новогодняя открытка. Не иначе, как от мамы. Лена достала карточку, перевернула ее, ожидая увидеть размашистый знакомый почерк. Но не увидела. На обратной стороне открытки напечатанный на машинке текст: "С Новым Годом поздравляем! Много счастья Вам желаем! И к себе Вас приглашаем!" И никакой подписи. Внизу приписка: "Улица Павлова, дом 16. 31 декабря в 11 часов вечера". Лена еще раз осмотрела открытку, несколько раз перевернула туда-сюда. Но ни улыбающийся Дед Мороз, ни дурацкие стишки не желали ничего объяснять. Если кто-то хотел ее удивить, то ему, кем бы он не был, удалось это сделать. Лена хмыкнула, выбросила открытку в корзину для бумаг и, как она тогда надеялась, забыла про нее навсегда.
Надеялась она напрасно. Об открытке напомнил телефонный звонок, разбудивший Лену в восемь часов утра 31 декабря. Вернее, сам телефонный звонок ни о чем напомнить не мог. Он просто звонил, вытаскивая спящую женщину в реальность мира. Напомнил голос, раздавшийся в трубке: - До нашей встречи осталось пятнадцать часов. - До какой встречи? Кто это? Лена не совсем проснулась, и в голове промелькнула мысль, что все происходящее просто продолжение сна. - Улица Павлова, дом 16. 11 часов вечера. - Кто это? В ответ Лена услышала короткие гудки. В том, что это шутка, причем глупая и несмешная, Лена не сомневалась. Ни адрес, ни голос ей были незнакомы. С голосом вообще была какая-то странность. Несомненно, мужской, но какой-то неестественный, искаженный. Пока пила воду из чайника, поняла, что говоривший зажимал нос. Лена поставила чайник, зажала двумя пальцами нос и скороговоркой проговорила: - Здравствуй, Дедушка Мороз! Ты подарки нам принес? Получилось не смешно. Да, именно так и говорил мужчина.
Стрелки часов показывали на час дня, когда раздался звонок телефона. Лена только что закончила пылесосить ковер и заталкивала пылесос на отведенное ему место в шкафу. Длинный шланг никак не хотел укладываться. При первых звуках телефона, Лена приложила силу и запихнула непослушный шланг. Пылесос недовольно сдвинулся с места, скрипнув по дну шкафа. Но Лена не обратила на него внимания, а заспешила к надрывающемуся телефону. - Да! - До нашей встречи осталось десять часов. - Подождите, не бросайте трубку. Это что, шутка? Ответа она не получила. Мысли о сумасшедших, маньяках, расчленителях, милиции, шпионах, инопланетянах закружились в голове нескончаемым роем. Лена на всякий случай подошла к входной двери и закрылась на нижний замок. За все годы, что она прожила в этой квартире, такое было впервые. Даже на ночь не закрывалась. В голове ползучей змеей прошуршала мысль о паранойе.
В шесть часов вечера Лена смотрела телевизор. Джулия Робертс, красотка на выданье, охмуряла меланхоличного миллионера. Когда раздался телефонный звонок, Лена вздрогнула, но с места не сдвинулась. Она не собиралась участвовать в спектакле, к которому жизнь - режиссер забыла прислать сценарий. Лена даже не знала, какая роль предназначалась ей. А выходить на сцену и удивленно хлопать глазами, это не для нее. Телефон еще не прекратил свои переливы, как позвонили в дверь. Лена тихо-тихо подошла к двери и посмотрела в глазок. На лестничной площадке стояла соседка Степановна. Изогнутое стекло дверного глазка искажало Степановну, через него она казалась похожей на раздутый мячик. Делать вид, что ее нет дома, не имело смысла. Через тонкие стенки Степановна наверняка слышала звук работающего телевизора. Путаясь в ключах, Лена отперла дверь. - У тебя телефон звонит, - с порога, не здороваясь, выдала соседка. Будто ради этого и заявилась к Лене. Сообщить, что звонит телефон. Лена-то не глухая, слышит. А почему не берет трубку, то до этого Степановне дела нет. Опасаясь ненужных вопросов от любопытной соседки, Лена подошла к телефону. - Я вас слушаю, - тихо сказала она, одним глазом неодобрительно косясь на Степановну. - До нашей встречи осталось пять часов. И опять все, больше ни звука. Лена бросила трубку на рычаг. - Ошиблись номером. Степановна рассмеялась, словно Лена выдала анекдот, и начала вспоминать случаи из собственной жизни, связанные с подобными ошибками. Лена заметила, что соседка уже начала подготовку к встрече Нового года. Глазки ее подозрительно блестели, а язык слегка заплетался. К счастью, Степановна вспомнила, зачем пришла к Лене, взяла пачку соли и ушла. Лена ей специально всучила пачку, чтобы еще раз не наведалась. На экране Джулия Робертс бродила по магазину, выбирая наряды.
Потом, через некоторое время, Лена поняла, что совсем не помнит этого дня. Какие-то отрывочные моменты, никак не желающие складываться в одну картинку. 31 декабря словно выпал из жизни. Но ведь она определенно что-то делала, чем-то занималась, о чем-то думала. Память не сохранила ничего.
В десять часов вечера Лена, в голубом платье, выходном, как она его называла, сидела на диване. До встречи оставался один час. Когда раздался звонок телефона, Лена встала и подошла к нему. Глубоко вздохнула, подняла трубку и обреченно сказала: - Я готова. - Леночка, я не вовремя? Ты уходишь? - мамин голос показался нереальным, еще более нереальным, чем тот голос, который она ожидала услышать. - Нет, мама. Я буду дома. - Я же говорила тебе, приезжай к нам. В такой день дома сидеть! - Я приеду. Потом... Завтра... - Лена, ты нездорова? Что у тебя с голосом? - Все нормально, мама. Извини. С Новым годом тебя! - И тебя, доченька. Что-то я тебе сказать хотела... Вот, забыла. - При встрече скажешь, - сказала Лена и положила трубку. "Ко всему прочему, я еще и плохая дочь". Додумать мысль о том, почему она плохая, Лена не успела. Зазвонил телефон. - До нашей встречи остался один час. Улица Павлова, дом 16. Не опаздывай, принцесса. Принцесса... Как ушатом воды окатило Лену. - Да что вы себе позволяете? Вы сумасшедший? - закричала Лена в трубку, но там ее уже не услышали. Никто не смеет называть ее принцессой. Никто и никогда. Время принцесс закончилось, исчезло, провалилось. Лена забегала по коридору. После дня оцепенения на нее напала жажда деятельности. - Ну, я покажу ему! Да я милицию напущу на него. В сумасшедший дом отправлю, - грозила Лена, судорожно натягивая никак нежелающие налезать на ноги сапоги. - Да что ж это такое? Я найду на него управу! Кто бы он не был, но не обрадуется нашей встрече. "До нашей встречи остался час"... Последний час твоей свободной жизни. Придурок... Лена захлопнула дверь и бегом побежала вниз по лестнице. Сбежать с четвертого этажа - одно удовольствие. Особенно, если гнев подгоняет тебя кнутом.
Поймать такси в новогоднюю ночь - задача не для слабонервных. Лене удалось это сделать. Хотя и пришлось побегать примерно с полчаса. В одном из дворов выловила частника на разбитом "Жигуленке". Водитель только высадил компанию подвыпивших малолеток, как к нему подбежала женщина. Запыхалась вся. Словно от самого перекрестка за ним гналась. - Пожалуйста. Улица Павлова, дом 16. Водитель глянул на часы. Успеет. Лишний заработок никому не помешает. Женщина забралась на заднее сидение. Водитель "Жигулей" гнал машину по указанному адресу, с усмешкой поглядывая в зеркало заднего вида на женщину. Та была, словно, не в себе. -Принцесса... - раздавалось сзади. - Я покажу тебе принцессу. Запомнишь ты меня. И так несколько раз. "Наверное, с мужем поссорилась, - подумал про себя водитель. - С бабой, что ли, застукала. Да... В такой день". Водитель остановил около девятиэтажного дома. - Гражданочка, вы только поосторожней. Принцессы-то с коготками бывают. Лена посмотрела непонимающим взглядом на шофера и отошла от машины. "Сумасшедший какой-то", - подумала.
Вид девятиэтажки отрезвил Лену. Зачем она сюда приехала? Разыграли ее, обманули. А она поддалась на розыгрыш. Лена подняла глаза на дом. В большинстве окон горел свет, слышалась музыка, громкие голоса. Жильцы прощались с уходящим годом. С неба моросил дождь. Снежной зимы так и не наступило. - И что сейчас? - спросила у себя Лена. Ответа не было. Заехала неизвестно куда, как попасть обратно домой не знает. - Так мне и надо! Уселась на мокрую скамейку. Жалеть себя не хотелось. Зачем жалеть, если такая дура? - Ну, и хорошо. Ну, и пусть. Вот около этого дома и встречу Новый год. Обхохочешься! Обхохотаться, даже если бы и смогла, Лена не успела. Дверь подъезда отворилась, и из него вышел Дед Мороз. Настоящий. В длинной красной шубе и шапке. Розовощекий и носатый, как на той, присланной неизвестным шутником, открытке. Только мешка в руках не было. "Останемся без подарков", - подумала Лена и отвернулась. Мало ли какие Деды Морозы в Новогоднюю ночь по улицам бродят. Но Дед Мороз уходить не собирался. Он подошел к Лене и сказал: - Ну, здравствуй, принцесса! Сказал обыкновенным голосом, не зажимая нос двумя пальцами. Лена вскочила. Дед Мороз стоял близко-близко - протяни руку и дотронешься. Лена протянула и стащила с лица Деда Мороза глупую маску. Перед ней стоял Вадим. Единственный, казалось навсегда потерянный, но незабытый единственный, который имел право называть ее принцессой. А потом у Лены началась истерика...
Дед Мороз сегодня не придет
Галина поправила одеяло и улыбнулась. Маленькая Наташка, удобно устроившись в кроватке, прижимала к груди вислоухую собачонку. - Спокойной ночи, доченька! - Спокойной ночи! - ответила Наташка и закрыла глаза. А потом, будто вспомнив о чем-то важном, открыла. - Мама! А Дед Мороз сегодня ко мне придет? - Ну, не знаю, малышка. У него столько работы. Успеет ли к тебе. - Успеет. Я для него печенье оставила. На кухне, - девочка махнула рукой в сторону двери. - Я так хочу, чтобы он мне куклу подарил. - Спи, малышка. Галина поцеловала девочку, выключила свет и вышла из комнаты.
На кухне поставила чайник на плиту, кинула в кружку пакетик с чаем, всыпала ложку сахара. Рука непроизвольно потянулась за второй, но Галина, заглянув в сахарницу, остановила себя. Слишком сладкий чай вреден. Как хорошо, что подобными словами можно многое оправдать. Сахара осталось совсем мало. Завтра Наташке на чай.
Галина тяжело вздохнула, налила кипяток в кружку и вышла в комнату. Огляделась, словно впервые попала сюда. Диван, старенький буфетик, телевизор в одном углу. Во втором - журнальный столик, а на нем маленькая елка. Сегодня под вечер сосед из нижней квартиры, Галина все время забывает, как его зовут, принес. Они так с Наташкой обрадовались. Галя оттащила столик в угол комнаты, покрыла его белой простыней и поставила елку в трехлитровой банке. Достала из буфета коробку с елочными игрушками, и они с Наташей развесили их. Игрушек в коробке было немного, но, к счастью, хватило для маленькой елочки. Наташка бегала по комнате, хлопала в ладоши и смеялась. Потом вдруг притихла, подошла к елке и что-то тихо зашептала. Галина, улыбаясь, наблюдала за дочерью. - Мамочка, а я у Деда Мороза попросила, чтобы он мне куклу подарил, - сказала Наташка, забираясь на колени матери. Они тесно прижались друг к другу и долго любовались елочкой, пока не пришла пора Наташке отправиться спать.
Галина включила телевизор, уселась на диван, поджав под себя ноги. Не будет, доченька, в этом году Деда Мороза. Мимо нашей квартиры пройдет. Вот только как объяснить четырехлетнему ребенку, что Деды Морозы приходят к тем, у кого есть деньги и забывают про тех, кому на работе не выплатили зарплату? До последнего рабочего дня ждали. Но так и не дождались. Обещали второго выплатить. Проблемы у них, видите ли, финансовые. По телевизору красавец Галкин веселил народ. Галине от его шуток стало еще хуже. Бестолковая она мать, никудышная. Заранее не побеспокоилась о подарке для ребенка. На потом оставила. И вот ведь как получилось. Галина вспомнила себя четырехлетнюю. Вспомнила, как сама ждала Деда Мороза, как утром, пока еще все спали, пробиралась, на цыпочках, в комнату, заглядывала под елку, а там, там лежал подарок. Всегда! Галина заплакала, размазывая слезы по щекам, всхлипывая, закусывая кулак, боясь ревом разбудить Наташку.
Незаметно для себя Галина заснула. Приснился ей удивительный сон. Они с Наташкой за руку, в белых платья, идут по снежному полю. И им совсем не холодно, а весело. Они смеются, потому что знают, что там, куда они скоро-скоро придут, их ждет что-то очень хорошее. Они видят домик и заходят. Дом полон подарков. Подарки в ярких обертках, блестящих и искрящихся, повсюду: на полу, на столе, даже подвешены к потолку. Галина понимает, что эти все подарки для них и говорит об этом дочери. Они распаковывают свертки и из них сыплются конфеты. Много конфет. Весь дом засыпан конфетами. Галина запихивает их в рот. Конфеты пахнут зимой и Новым годом. - Мама, мама, - смеется Наташка.
И от этого смеха Галина просыпается. Она так и заснула, свернувшись калачиком на диване. В углу шумит телевизор, истративший все свои программы. Рядом с диваном Наташка. Она трясет Галину за плечо и смеется. - Мама, просыпайся. Новый год проспишь. За окном еще темно. А Наташка уже проснулась. Не терпится ей получить подарки от Деда Мороза. Как же она сейчас расстроиться. Галина набрала в себя побольше воздуха, закрыла глаза, чтобы не видеть горя дочери, и прошептала: - Доченька, милая, а Дед Мороз к нам не пришел. Я его ждала-ждала. А он... - Как не пришел? - голос девочки зазвенел. - Как не пришел? Мама, ты все проспала. Он приходил. Смотри! Галина открыла глаза. На белой простыне под елкой лежали два золотистых свертка, перевязанных красными ленточками.
Все будет хорошо!
Девушка была симпатичной. Да что там симпатичной. Аглаида Сергеевна могла с уверенностью сказать - девушка была красивой. Красива той глянцево-журнальной красотой, которая приводит в трепет неокрепшие девичьи души, которая притягивает взгляды прохожих и заставляет учащенно биться сердца и престарелых ловеласов, и хамоватых мальчишек. Но Аглаида Сергеевне не завидовала девушке. В народе говорят: "Цыплят по осени считают". Что правда, то правда. Сможет ли эта красотка к своим сорока пяти годам сохранить такую же свежесть кожи, точеность бедер и упругость груди, как сохранила Аглаида Сергеевна. Неважно, какими силами и средствами ей удалось это сделать. Важен, как говорится, результат. А результатом Аглаида Сергеевна могла гордиться. До сих пор она хороша! Даже лучше, чем в молодости. Ни одной морщинки, ни одного седого волоска, ни одного лишнего килограмма. А девушкина красота - это красота молодости. Молодость столь быстротечна, что оглянуться не успеешь, а уже прошла. Да, девушке, конечно, повезло. Фея - судьба была в прекрасном настроении, когда наделяла ее внешним видом. Отвалила всего с лихвой: и огромные глаза, и длинные ресницы, и пухлый, чувственный рот. Про фигурку и говорить нечего. Штучный товар. Аглаида Сергеевна, в какой-то мере, рисковала, разрешая красотке находиться под боком мужа. Но кто не рискует, как говорится... Кто не рискует, тот и не живет так, как она. Улыбка тронула губы Аглаиды Сергеевны: - Как вас зовут, милочка? Антон Георгиевич говорил, но я позабыла. - Даша, - не сказала, пропела. Голос приятный, протяжный, без грубого пришептывания, которое часто наблюдается у нынешней молодежи. Даша. Дарья. Тебе бы, красавица, другое имя подошло. Снежанна или Анжелика какая-нибудь. А ты просто Даша. Да, не отличались твои родители оригинальностью. Или представить не могли, что из их дочурки такая красавица получится. - И как вам, Дашенька, на новом месте? Нравится? Пробежала взглядом по столу. Идеальный порядок. Ничего лишнего. Стаканчик с остро заточенными карандашами и ручками, блокнотик, новенький, не затертый, ровная стопка бумаги. Строго и педантично. Картину портит медвежонок в синем комбинизончике и желтой шапочке. Девушка Даша посадила его на монитор. Талисман. - Да. Очень. О такой работе можно только мечтать. Конечно. О чем может мечтать девушка двадцати лет, не обремененная высшим образованием и сохранившая маломальские понятия о морали ? О работе секретарши. Аглаида Сергеевна сама о такой мечтала, когда переехала из ненавистного поселка в город. Давно это было. Все забыто. Все вычеркнуто из памяти.
- Неважно какими путями ты шел. Главное, что ты добрался до вершины, - любил говорить Сережка, сумасшедший альпинист - любитель, который однажды просто не вернулся из похода. Разбился. Шмякнулся всеми своими семьдесят восьмью килограммами о землю. Как в тот раз Аля уговаривала его не ехать. Просто умоляла. Но он не послушался. - Алечка, ну последний разок. Родится малыш - не до гор будет. Сережка так ждал малыша, такие планы насчет него строил. Уверен был - родится сын, и он из него настоящего альпиниста сделает. Ошибся Сережа. Не дождался рождения ребенка. Через три недели после похорон начались у Аглаиды схватки. Преждевременно начались, не вовремя. На восьмом месяце. Девочка родилась слабенькая и болезненная. Врачи думали - не выживет. Выжила Надюша, в красавицу и умницу превратилась.
От воспоминаний о дочери Аглаиде Сергеевне стало грустно. Соскучилась без своей девочки. Но Антон настоял, что высшее образование Надежда должна получить обязательно в Англии. Вот и видит Аглаида Сергеевна дочь всего лишь несколько раз в год. А ведь Надежда уже совсем взрослая. Одногодка с этой Дашей, наверное, будет. И почти такая же красавица. Одно отличие между этими девочками. Надюша не мечтает стать секретаршей. И в этом заслуга Аглаиды Сергеевны, ее матери.
Родители Сережи признать Алю с девочкой отказались. Кто она им? Никто. Даже не жена сына. Так, проходящая девка. Именно таким словом обозвала ее, явившуюся из роддома, мать Сережи. Аля не обиделась. Матери, только - только похоронившей ребенка, пусть взрослого и самостоятельного, но все равно ребенка, дозволительны и не такие слова. Отец проявил большую заботу. Дал денег, помог снять квартиру, а после декрета устроил на работу. На хорошую работу. Секретаршей к главному архитектору города. Тот был его старым другом, и не посмел отказать в просьбе. - А дальше, девочка, все в твоих руках, - сказал на прощание. - Надеюсь, не пропадешь. Аглаида не пропала.
Жизнь закалила девушку. Она поняла, что свое счастье может создать только сама. Аглаида и принялась создавать. Не совсем чисто и красиво. Ну и что? Она была не одна. На руках дочка - малышка. Сколько мужчин прошло через ее постель, сама не упомнит. Ни для счета были они нужны, ни для коллекции. Просто для выживания. А потом появился Антон. Молодой, красивый, целеустремленный начинающий бизнесмен. Схватилась Аглаида за него обеими руками. Мертвой хваткой. Держит до сих пор, и никуда не отпустит. Хороший муж, хороший отец. Что еще нужно?
О появлении красавицы - секретарши Аглаида Сергеевна узнала сразу. Донесли. Сдали хозяина его же сотрудники со всеми потрохами. В мельчайших подробностях рассказали и как хороша девушка, и как Антон воспарил, и как без цветов на работу не приходит, и как дверь в кабинет иногда оказывается запертой. Для Аглаиды Сергеевны не были эти сообщения таким уж большим открытием. Чувствовала, что подходит Антон к возрасту, о котором принято говорить: "седина в бороду - бес в ребро". Этого беса она боялась. Страшилась, что сломает не только ребро Антона, но и весь уклад жизни, с таким трудом налаженный и отточенный. Поэтому и готовилась загодя.
- Я очень рада, - нацепив на лицо улыбку, проговорила Аглаида Сергеевна. Девушка от ее слов и от ее улыбки поджалась. Чувствует, что не в свою масленицу влезла. Да и просветили сотрудники насчет хозяйки, вылили достаточно грязи на Аглаиду Сергеевну. Представили настоящей стервой, не дающей спуску никому. Вот и гадает девочка, что она так разулыбалась. Никогда тебе не догадаться. - Вы, Даша, понимаете, - проникновенный тон, говорит, словно с лучшей подругой секретами делится. - Секретарь - лицо фирмы. От вас зависит, какое впечатление она произведет на клиентов, захотят ли они вложить в нее свои кровные денежки. - Да, понимаю. Я делаю все возможное. А голосочек дрожит. Но смотрит в глаза открыто. Конечно, делаешь. Все возможное и все невозможное. Стараешься, горишь на работе. В тайных мечтах себя хозяйкой видишь. Интересно, что там Антон в порыве страсти наплел, что наобещал? Так и хочется Аглаиде Сергеевне сказать девчонке: "Пустое это все. Я - хозяйка, и терять это место не собираюсь". Мужчина многое наговорит, когда руки под юбкой шарят. Да не всему верить можно. - Вот и прекрасно. Антон Георгиевич очень внимателен к своим сотрудникам. Я надеюсь, с зарплатой он вас не обидел. Вспыхнула девушка Даша, возмущенно навстречу дернулась. Еще бы... Сейчас молоденькая дурочка без всякой зарплаты готова на работе сгореть, в огонь и в воду за душеньку Антона броситься. Умеет Антон к девушкам подход найти, очаровать. - Да, спасибо. Зарплатой я довольна. Потупила глазки скромненько. - А доплату получаете? - Какую доплату? - За услуги, не предусмотренные должностной инструкцией? - Да как вы смеете? Поняла девчонка. Догадливая. - Смею, Дашенька, смею. - Да я... На глаза слезы набежали. Невинное дитя. Аглаида Сергеевна прислушалась. Сейчас только бы все получилось. Получилось. Ручка двери повернулась, дверь скрипнула и в приемную вошел Антон. Рассчитала Аглаида Сергеевна все правильно. Привычки мужа за многиегоды изучила досконально. На работу он является всегда в одно и тоже время. На лице Антона улыбка. В руках букет красных гвоздик. Мгновение... Улыбка сползла, рука с цветами дернулась за спину. - Аля, ты? Не ожидал увидеть. Растерялся. Лицо, как у нашкодившего малыша. - Как видишь. Я тут забежала с твоей новой секретаршей познакомиться. Сам понимаешь, волнуюсь я. - Да? Других слов и не нашел. Ну что ж. Значит, не все так плохо. Значит, не все потеряно. - Хорошая девочка, - подошла к мужу, заботливо поправила галстук. - Старательная и понятливая. Думаю, проблем у тебя с ней не будет. Ну, я побежала. Целую, милый. Не задерживайся. Антон кивнул.
Аглаида Сергеевна вышла из кабинета, взглянула на часы. Все прекрасно. В салон красоты успевает. А потом к Вадиму. Милому, очаровательному мальчику. Хорош, стервец. Такой молодой, а прекрасно знает, что сказать и что сделать. От воспоминаний о последней встрече приятно потеплело внизу живота.
Любовь нечаянно...
Свою жизнь Люся делит на две половинки: "до" и "после". До встречи с Владиком и после. Я поражена такому подходу. Как будто в Люсиной жизни что-то изменилось. Ни капельки в ней не изменилось. Как была правильной до последней косточки, так такой и осталась. Это я так думаю. Люся думает иначе. - Представляешь, Инка, - говорит она. - Я раньше не жила. Просто существовала. А сейчас... Сейчас я вдруг поняла, что жизнь прекрасна. Мне петь хочется, танцевать. Ха-ха! Представляю танцующую Люську. В ней килограммов не буду говорить сколько. Танцовщица нашлась. Да она ходит с одышкой. Ко мне на пятый этаж с трудом поднимается. Ее слова: "Дай отдышаться. Сил нет" уже ритуальными при нашей встрече стали. И всегда такой была. Из-за своей полноты замуж ни разу не сходила. Я так думаю. Люська же говорит, что любовь великую не встретила. А за абы кого замуж она не собирается. Врет. Все замуж хотят, да не у всех получается.
И вот в ее жизни появился Владик. О нем я узнала полгода назад. Припыхтела Люся ко мне и с порога выдала: - Инна, я пропала. Я от такого заявления руками всплеснула. Никак Люська квартальный отчет завалила. Что иное ее из равновесия вывести смогло? Бледная вся и от возбуждения дрожит мелкой дрожью. Я ее под ручки и на кухню. По дороге успокаиваю: - Не волнуйся, подруга. До пятнадцатого еще три дня. Посидишь ночами, исправишь. Люська на меня странно взглянула: - А что пятнадцатого случится? - Как что? Тебе же к пятнадцатому все доделать нужно. - Почему? Вижу, не понимает меня. Я чай ей налила, три ложки сахара, как она любит, всыпала и осторожненько спрашиваю: - Ты разве не из-за отчета так расстроена? Люська аж на стуле подпрыгнула и закричала на меня: - При чем тут отчет? Другое тут. Инна, я влюбилась. Тут пришел мой черед подпрыгнуть. Люська влюбилась! Таких слов от нее я еще не слышала, хотя и знаю триста пятьдесят лет. С первого класса дружим.
Дальше - еще хуже. Чуть ли не каждый вечер Люська у меня. И все ее разговоры только про Владика. Из ее рассказов я этого Владика уже как облупленного знаю. И что работает вместе с Люсей, и что обаяшка и настоящий джентльмен, и что разведен. Последней новостью было то, что живет в соседнем со мной доме. После этого я сразу поняла, почему Люська каждый вечер ко мне таскается. Хоть и тяжело ей, но поднимается на пятый этаж. Пыхтит, старается, чтобы в очередной раз про Владика поговорить да в окна его поглядеть. Говорит, конечно, по большей части она. А что я могу сказать про него, если знать его не знаю. Начала я Люську упрашивать познакомить меня с мужчиной ее мечты. Интересно же, кто растопил сердце несгибаемой красавицы. Люська потупилась, глазками поморгала и сообщила, что познакомить нас не может. - Не бойся, не отобью, - подбодрила я подругу. - Чужого нам не надо. Оказывается, она не этого боится. Да и вообще не боится. А познакомить нас не может, потому что сама с ним близко не знакома. - А как же любовь? - не поняла я. - Я люблю его на расстоянии, и знать об этом ему совсем не следует. - Платонически любишь, что ли? - уточнила. - Можно сказать и так. Если для моей любви нужны какие-то определения. Нет, это не для моего понятия. Все эти вздохи на расстояние и взгляды исподтишка годятся для третьеклассниц, а не для женщин, которым далеко за... Конкретнее я даже в мыслях не хочу уточнять. - Люся, ну так же нельзя, - решила я повоспитывать подругу. - Разве ты девочка любить на расстоянии? В твоем возрасте нужна конкретика, а не романтика. - Почему? - Люська не поняла. Или только прикинулась, что не поняла. Объясняла я ей долго. И об общественном мнении упомянула, и о здоровье не забыла сказать. В том смысле, что для полноценного здоровья нужен полноценный секс. - Знаю я все это, Инна. Но не это главное. Для меня главное, чтобы душа пела. Сейчас она поет. Мне не важно, любит ли меня Владик или не любит, замечает или не замечает. Важнее то, что я его люблю. - Блаженная... - только и нашла я, что сказать.
Два дня я думала о нашем разговоре с Люсей. Так и сяк ее слова на себя примеряла. Но не могла представить себя на ее месте. Через два дня решила действовать. Если Люська сама не может рассказать Владику о своих чувствах, то это сделаю я. И пусть он попробует остаться равнодушным. Я встретила Люсю после работы. Сказала ей, что проходила мимо ее конторы случайно. Она поверила. Я так ненавязчиво, опять будто бы случайно, попросила показать мне Владика. Ничего неподозревающая Люся показала. Оп-ля! Да я этого Владика знаю. По утрам всегда здороваемся. Ничего личного, конечно. Но когда много лет живешь в одном районе, то соседи становятся близкими и родными. Надо сказать, что даже в страшном сне я не представляла Владика в роли своего возлюбленного. Хотя обычно всех мужчин рассматриваю с этой точки зрения. А это герой не моего романа. Назавтра утром я и решила с ним поговорить. К моей радости первым разговор начал Владик. Мы будто бы случайно столкнулись у его подъезда. Случайно... Никто не знает, что ради этой встречи я на пятнадцать минут раньше обычного вышла из дома и за углом пряталась. - Доброе утро! - поприветствовал меня Владик. - Здравствуйте! - я подарила ему улыбку в тридцать два, вернее, тридцать один зуб. Один зуб мне удалили еще в девятом классе. - Извините, а это не вы вчера встречали Людмилу Сергеевну? Или я обознался? О, как! Людмилу Сергеевну... Надо же. - Я. Она моя лучшая подруга. А вы вместе с ней работаете? - приступила я к осуществлению плана. - Да. И тут меня понесло. Я рассказала Владику, какая замечательная женщина Людмила Сергеевна. И какая у нее душа добрая. И какая она хозяйка отличная. И какая она подруга верная. Я бы еще долго говорила, но Владик меня остановил: - Да знаю я это все. Потом помялся, потоптался, покраснел, откашлялся и выпалил: - А не могли бы вы передать своей подруге, что она мне нравится. Я знаю, вы женщина порядочная, не извратите моих слов. Понимаете, я очень стеснителен в отношении женщин. Особенно тех, кто мне нравится. Я молчала, вытаращив на него глаза. - Вы не думайте, у меня серьезно. Но она... Она такая красавица. Я конечно понимаю. Кто я, а кто она. Но все-таки... Сам-то я не решусь сказать. Да что там сказать, подойти даже не решусь. А вот через вас... Простите меня, если что не так. Мне хотелось броситься Владику на шею. Вот ведь как все хорошо получается. И Люську не обесчещу своим признанием о ее любви. Никто ее не попрекнет, что сама навязывается. Да... Неожиданные вещи иногда случаются по утрам.
Жаль только, что сейчас Люся ко мне редко заходит. Скучно по вечерам в квартире стало. А может и мне в кого-нибудь влюбиться? Чтобы душа запела.
У каждого своя судьба
Ее звали Мышка. Просто Мышка. Наверное, никто из нас и не помнил ее настоящего имени. Мышка... И этим было все сказано. Нескладная, маленькая, худющая. С длинным носиком и растянутыми в прямую линию губами. Серые, какие-то бесцветные глаза, словно наполненные утренним осенним туманом, с испугом глядели на мир. Мышка боялась всего. И темного подъезда, в котором мы прятались в жаркие летние дни. И громко хлопающих дверей лифта. И резкого окрика Мышкиной мамы из окна. Этого окрика она боялась больше всего. Когда мама звала ее обедать, Мышка вздрагивала, сжималась и становилась еще меньше. А потом опускала голову и, по-старчески шаркая ногами, брела к своему подъезду. Не оглядываясь. А мы смотрели ей в след. Никто из нас никогда не бывал у Мышки дома. У нее был больной отец, которого нельзя беспокоить. Мышка никогда не говорила о нем. Да и вообще говорила Мышка очень редко. Иногда нам казалось, что она и говорить не умеет. Конечно, это было совсем не так. Говорить Мышка умела. А еще она умела петь. Однажды, в самый разгар игры в дочки-матери, Мышка запела колыбельную песенку своей кукле Варе. Как она пела! Незамысловатые слова "Баю - баюшки - баю" захватили, очаровали нас. Мы, позабыв про своих пластмассовых дочек, завороженно слушали ее песенку. Для нас перестала существовать игра, исчез двор, остановилось время. Когда песня закончилась, кто-то, кажется длинная Ленка, попросила: - Спой еще что-нибудь. Но Мышка покраснела, уткнулась носом в свою куклу Варю и не произнесла ни слова. Вечером, доедая последний блин со сметаной, я рассказала бабушке о пении Мышки. - Бедная девочка, - горько вздохнула бабушка. - Почему? - не поняла я. - У них денег нет? Бабушка неодобрительно посмотрела на меня. - При чем тут деньги? Для счастья, внученька, нужны не деньги, а любовь и ласка. А ей этого так не хватает. - Как это? - Очень просто. Нет тепла в их доме. Вот и растет она ненужным цветочком. Мышка - ненужный цветочек. Помню, меня поразили тогда слова бабушки. Я, по детской наивности, даже предложила забрать девочку к себе. Была убеждена, что любви мамы, папы и бабушки, которую испытывала на себе, хватит и для Мышки. - Не говори глупостей, - остановила мои мечты бабушка. - У каждого своя судьба.
Пророческие слова бабушки о Мышке я вспомнила через много лет. Давно покинут двор детства, растеряны на дорогах жизни бывшие друзья и подруги. И вдруг: - У каждого своя судьба. Женщина проговорила эти слова буднично и бесцветно, словно нечто само собой разумеющееся. Ни горечи, ни боли, ни хвастовства. Просто констатация факта. Так говорят о том, что привычно, что составляет твой обыденный мир. Признаюсь, не сразу я признала в яркой, эффектной женщине, небрежно поправляющей унизанными драгоценностями пальцами шикарные волосы, мою дворовую подружку, сохранившуюся в памяти под именем Мышка. Мы сидим в кафе. Перед нами две миниатюрные чашечки кофе. - Моя судьба оказалась такой, - закончила свою мысль женщина и улыбнулась. Чуть надменно и снисходительно. Все ее движения казались надменными и снисходительными. Словно она, царица этой жизни, делает одолжение, позволяя любоваться ею. Время все расставляет по своим местам. Кого-то отодвигает на задворки, кого-то возносит к небесам. Так, как вознесло Мышку. - После смерти отца мать удачно вышла замуж, - рассказывает женщина. - И наша жизнь переменилась.
Я помню, как мы всем двором провожали уезжающую Мышку. Она плакала. Стояла у грузовика, заполненного нехитрыми вещами, и растирала по щекам слезы. А потом сказала: - Давайте я вам спою. Впервые сама что-то предложила. В памяти не сохранились слова песни. Но чистый, не по-детски сильный, голос Мышки, казалось, витал еще долго по двору. Витал, а потом растворился. Детский мир - особый мир, живущий будущим и отвергающий прошлое. Мышка ушла из нашей жизни, и мы забыли о ней.
- Всем, чего достигла в этой жизни, я обязана моему отчиму. Ненавидеть родителей и боготворить, по сути, чужого человека - это ужасно. Это грех. И, значит, я грешна. Она словно оправдывалась передо мной. Почему? Что я могла сказать? - Он открыл для меня мир музыки. Я живу в нем, и я счастлива. - Я видела твое выступление по телевизору, - сказала я, чтобы что-то сказать. Она не услышала моих слов. Погруженная в свой мир, она вряд ли замечала меня. - Простить родителей... Я знаю, это необходимо. Я прощу. Обязательно. Потом. Кого она видела во мне? Отголосок прошлого полного детской боли, обиды и страхов? С кем она делилась наболевшим? Со мной - как свидетелем тех лет? Или просто искала оправдания? Но она была там, далеко. Куда нет возврата. Хотелось ей об этом сказать, напомнить. Детство ушло. И Мышка ушла. - Ты замужем? Дети есть? Невинный вопрос, задаваемый одной женщиной другой. Невинный вопрос оказавшийся ненужным для знаменитой певицы. - Нет. Я так решила сама. Еще одна попытка убить прошлое. Не способность отдать то, что не получено самой. И еще одна попытка оправдаться: - Пойми, музыка не терпит соперников. Ей не нужны конкуренты. У каждого своя судьба.
И это правда. Я это знаю точно. Вечером, укладывая свое белокурое счастье спать, я расскажу сказку. О маленькой девочке Мышке. И в этой сказке Мышка будет самой счастливой девочкой в мире. В мире, наполненном любовью и теплотой.
Одиннадцатый ген
Однажды поздним вечером, сидя перед телевизором и попивая чай с лимоном, Лиза Метелкина раскрыла тайну своего одиночества. Иногда так случается. Сидишь себе спокойненько, ни о чем не думаешь и вдруг, - раз! - пришло озарение. Вот так и случилось с Лизой, дамой не сказать чтобы совсем молодой, но одинокой. "А это же про меня говорят", - подумала Лиза. - "Точно про меня". Несколько минут назад милая девушка, диктор Пятого канала, с блеском в глазах и придыханием, сообщила, что Израильскими учеными из некоего медицинского исследовательского центра открыт одиннадцатый ген, отвечающий за доброту. Только тот человек, в организме которого наличествует данный ген, получает удовольствие от совершения добрых поступков. Остальным, хоть убейся, данного удовольствия получить невозможно. - Нет во мне этого одиннадцатого гена, - сказала Лиза и испугалась. Говорить вслух, когда в комнате кроме тебя никого нет, не совсем хороший симптом. На всякий случай Лиза пощупала ладонью лоб. Температуры не было. Лиза вылезла из-под теплого пледа, встала с дивана и подошла к телефону. Срочно требовалось с кем-то поделиться своим открытием. Она набрала знакомый номер. После пятого гудка услышала Ларискин голос: - Да. В голосе звучали недовольные нотки. - Лариса, это я, - поспешила обрадовать подругу Лиза. - Привет! - Ты случайно не смотришь Пятый канал? Лиза не хотела отвлекаться на посторонние разговоры. Поэтому сразу приступила к главному. - Не смотрю. Я блины жарю. Так что мне не до телевизора. - Блины? Уже ночь на дворе, а ты блины. - Ну и что? Вовик блинов захотел. Лариска для Вовика готова на все. Блины среди ночи - это мелочи. Лиза никак не могла до конца понять свою лучшую подругу. Разве можно ради мужчины, пусть даже любимого, идти на такие жертвы? Сколько раз учила Лариску жить правильно. Та лишь молча кивала головой, продолжая безропотно выполнять все прихоти мужа. Лиза посмотрела на данную ситуацию с другой стороны. Наверное, у Лариски, в отличие от нее, имеется этот самый ген доброты. От осознания своей ущербности сразу расхотелось делиться открытием. Лиза попрощалась с Лариской и забралась обратно на насиженное место. По телевизору показывали рекламу пива "Арсенальное". Пиво Лиза не любила. И не любила мужчин, которые пиво ставили превыше всего. Поэтому и выгнала два месяца назад Сережу. Выгнала и теперь ни капельки об этом не жалеет. А ведь так радовалась, так радовалась, когда в доме появился мужчина. "Мужчина в доме хорошо", - думала Лиза в те дни. - "Починит кран на кухне. А то вода все капает и капает. Только наводит мысли о быстротечности жизни". Кран Сережа не починил. То ли не умел, то ли считал ниже своего достоинства брать в руки разводной ключ. Ведь Сережа был поэтом. Упаси Боже, не профессиональным. А поэтом в душе. Свои стихи он писал исключительно на бумажных салфетках. Лиза бережно складывала салфетки в нижний ящик буфета. Иногда их доставала и читала. Сережа писал о мятущейся душе, ненаходящей покоя в суете жизни. Стихи были грустными, и Лиза роняла слезы на тонкие бумажки. Правда, плакала она больше не от самих стихов, а оттого, что Сережа в очередной раз не пришел ночевать. "Где ты был?" - спрашивала она его. Этот вопрос стал ритуальным и постоянным. Точно таким же, как и ответ: "Пил с друзьями пиво". Через полгода Лизе это надоело. Когда ты знаешь, каким будет ответ на твой вопрос, задавать его совсем не интересно. Она сама собрала вещи Сережи в спортивную синюю сумку и выставила сумку за дверь, положив сверху комнатные тапочки. Сережа пошумел, повозмущался, но ушел. Лиза опять осталась одна. "А все потому, что нет во мне гена доброты", - думала Лиза, сидя на диване перед телевизором. - "Если бы он был, то не прогнала бы я Сережу. Злая я, недобрая". Реклама пива закончилась. Вместо потягивающих пиво мужиков, появилась томная красавица в прозрачном пеньюаре. Она по-кошачьи потягивалась в шикарной кровати и хищно поглядывала в сторону дверей. Через мгновение дверь открылась, и полуголый мужчина принес кружечку кофе. Кофе в постель. Лиза тоже мечтала, чтобы ей утром в постель подавали чашечку кофе. Однажды о своей мечте она рассказала Игорю. Он очень расстроился, что не в силах осуществить ее. Утро он всегда встречал у себя дома, просыпаясь под боком жены. "Потерпи, малышка, - говорил Игорь. - Нужно потерпеть. Сама понимаешь. Не могу же я вот так просто уйти из семьи. Надо подготовиться". Лиза терпела. Два года. Потом ей надоело. Жить одними обещаниями нельзя. Наступает момент, когда понимаешь, что не всем обещаниям можно верить. Конечно, будь у нее в организме ген доброты, она терпела бы и дольше. Но его нет. А против природы, как говорится, не попрешь. Игорь звонил, умолял о встрече, но Лиза осталась непреклонной. Когда томная красавица поднесла кружечку кофе к губам, Лиза выключила телевизор. Что она могла в нем увидеть? Следующую рекламу, которая преподнесла бы только новое подтверждение Лизиной проблемы. Она этого не хотела. Лиза сбросила плед с дивана, достала постельное белье, аккуратно расстелила его и улеглась спать. Нет, она не плакала и не рыдала. Со слезами Лиза научилась справляться давно. Знала, ими горю не поможешь. Нужно просто верить. Верить, что однажды появится он, самый лучший, единственный мужчина. Тот, для кого и она станет единственной. И тогда даже отсутствие гена доброты не будет помехой в счастье. Лиза верила.
Некуда спешить
Только в голливудских фильмах добро всегда побеждает зло. В жизни так не бывает. Лариса это знала точно. Вот и сегодня шеф, а в прошлом однокурсник и претендент в женихи, заявил, что с ее способностями самое место сидеть на кухне и варить щи. Да, варить щи тоже нужно уметь. Варила она их восемь лет. Правда, не щи, а другие супы, все больше экзотические. Вадим щей не любил, раздражал его запах вареной капусты. Оплеуха (и кто сказал, что моральная не так ощутима?), полученная от Лешки, вернее, при нынешних обстоятельствах от Алексея Сергеевича, протяжным звоном долго отдавалась в голове. А ведь Лариса так старалась, так стремилась быть нужной коллективу. Столько литературы перелопатила, восполняя знания, загубленные восьмилетним сидением на кухне. Ну, и ладно. Подумаешь! Пусть у нее, как говорит Лешка, нет жилки экономиста, но сдаваться она не собирается. Она им еще докажет... Что именно собиралась доказать, Лариса и сама не очень понимала. Лариса выключила компьютер и потянулась, распрямляя спину. Вот и закончился рабочий день. Сослуживцы уже упорхнули по домам. Пять минут назад закрылась дверь за последней, Леночкой Морозовой, задержавшейся из-за нескольких мазков помадой по губам. Все спешат, все торопятся. Ларисе спешить некуда, да и незачем. Пустая однокомнатная квартира, расположенная в получасах ходьбы от работы, пугала своим одиночеством. Но и в офисе не останешься. Вот-вот придет уборщица, женщина словоохотливая, начнет свои расспросы: зачем? почему? Не объяснять же ей свои проблемы. Лариса не спеша вышла из кабинета, закрыла дверь и медленно спустилась по лестнице. На улице куда-то как всегда неслись машины, спешили прохожие. Светило солнце. Но октябрь уже напоминал о приближающихся холодах. Женщина поежилась и повернула в сторону дома. - Лариса, подожди. Около нее притормозила машина. Из окна высунулась голова Алексея Сергеевича. - Давай, подвезу тебя. Мне все равно в твою сторону. Лариса пожала плечами и молча открыла дверку машины. - Ты извини, - проговорил шеф. - Я тут сегодня накричал на тебя. Он отъехал от тротуара, и автомобиль, красная "Ауди", влилась в поток машин. - Ты - начальник. Тебе можно. Лариса смотрела вперед на дорогу. Что она еще могла сказать? - Обиделась? Вижу, обиделась. Но ты и меня пойми. Знаешь, как трудно женщинами руководить? У каждой свои загибоны. Каждая со своим характером. - Не знаю, - Лариса старательно не смотрела на шефа. - Не пробовала. У меня на кухне подчиненных не было. Одни безмолвные кастрюли да сковородки. - Что ты передергиваешь мои слова? - обиделся Алексей. - Никто не виноват. Сама выбрала такую жизнь. Вот что правда, так правда. Сама. Тот же Лешка отговаривал, предупреждал, что ничего хорошего из брака с Вадимом не выйдет. Не верила, думала, что так из-за обиды говорит. Не его ведь предпочла, другого. Чужого, пришлого, никому неизвестного. Влюбилась тогда, как кошка. Идиотское, конечно, сравнение. Кошка - животное свободолюбивое, ни к кому надолго не прилипает. А Лариса прилипла. Дня прожить не могла без Вадима, ночи переночевать. Умирала от одной мысли, что сегодня не увидит. И ведь ничего особенного в Вадиме не было. Парень как парень. И подруги об этом говорили, да и сама видела. Но ведь влюбилась-то неспроста. Уже тогда, в двадцатилетнем, смогла почувствовать ту жилку, даже скорее стальной трос, который вытащил Вадима на заоблачные высоты. А за ним и ее, Ларису. О той жизни вспоминать не хотелось. Ни плохого, ни хорошего. Что прошло, то прошло. Они с Вадимом сами так решили. По обоюдному согласию расстались, разбежались в разные стороны. Если не весь город, то добрая его половина точно, с интересом ждала решения суда о разводе единственного городского миллионера Вадима Звягинцева. Ушлые журналисты не могли оставить такое дело без внимания. Имена Звягинцева и его жены склонялись в каждом номере газеты. Самым волнующим для них вопросом был: сумеет ли женушка оторвать при разводе приличный куш от денежек супруга? Не понять им было, что Лариса к этому не стремилась. Она хотела просто покоя. Покоя... - Лариса, тебе плохо? - как и раньше Лешка не мог долго молчать и не терпел этого от других. - Нет, Леша, все хорошо. Наедине, вдали от посторонних ушей, не нарушая субординации, Лариса могла называть его так. Для нее он так и остался Лешей, смешным, лопоухим однокурсником, тайно подкладывающим ей под конспекты конфеты. - Не ври мне. Я же вижу. Эх, Лариска, мне ли не знать тебя. Алексей остановил машину напротив дома Ларисы. - Откуда тебе знать? - Лариса впервые за все время посмотрела на Алексея. - Мы сами себя не знаем. А уж других... Нужно выйти из машины и уйти в свою однокомнатную квартиру, доставшуюся при разводе. Вадим просил Ларису остаться в их, тогда еще их, двухэтажном доме. Лариса не согласилась. Она не любила большой дом. Знала, что в нем еще большее одиночество окружит ее, захватит в свои сети и тогда уж ей из него никогда не вырваться. Там бы она навсегда осталась бывшей женой Звягинцева. Лариса этого не хотела. Быть бывшей - это страшно. Она хотела стать настоящей. Поэтому и работать пошла. Под начало бывшего однокурсника и вздыхателя Лешки. - А я знаю тебя, - упрямо пробубнил Алексей. А потом хитро подмигнул и произнес: - А не выпить ли нам кофе? Надеюсь, у тебя дома кофе имеется? Кофе имелся. Как же без него? Выпиваемый литрами на темной, молчаливой кухне. Единственный спутник Ларисиной бессонницы. Кофе имелся. Но сама она еще не была готова делиться им с кем-то посторонним. Даже с Лешкой. Не ответив ничего Алексею, Лариса выбралась из машины и направилась к подъезду. Но через несколько шагов остановилась, вернулась, наклонилась к окну и, улыбнувшись, произнесла: - Я обязательно приглашу тебя, Леша, на кофе. Потом. Просто нужно найти силы, чтобы его приготовить.
О ПОЛЬЗЕ ПИРОЖНЫХ
Валентина Семеновна решила начать новую жизнь. С сегодняшнего дня. Не откладывая на понедельник. Просто проснуться и сказать себе:
"Доброе утро, дорогая! Я начинаю жить по-новому".
Она так и сделала. Новая жизнь началась.
Сегодня на работу она пойдет в ярко-васильковом платье. Еще вчера Валентина Семеновна первая осудила бы коллегу, явившуюся в школу в таком виде. Школа не место для демонстрации своего гардероба - в этом она была полностью солидарна с директором школы, требующей от своих подчиненных строгости не только в мыслях, но и в одежде. Но то было вчера. А сегодня пусть все ей завидуют.
Позавидовать было чему. Платье было очень нарядное и ... дорогое. С учительской зарплаты себе такое не позволишь. Валентина Семеновна и не могла позволить.
Платье ей купила Иришка.
"Мамуля! Ты хоть на мою свадьбу оденься по-человечески. А то натянешь свой "учительский" костюмчик. Ты у меня должна быть самая красивая!"
Ярко-васильковый цвет был ей к лицу, и Валентина Семеновна знала это. Жаль только, что платье с тех пор так и висело в шкафу.
Телефон зазвонил, когда Валентина Семеновна уже готова была выйти из дома. Иришка. Больше некому.
-Мама, ты еще не ушла? Можно мы привезем к тебе Артемку вечерком? Игоря пригласили на презентацию, - голос Иришки звучал бодро. Он даже не спрашивал, а утверждал.
Это была святая обязанность бабушки заниматься с внуком, пока его родители вели светскую жизнь. Положение Игоря в бизнесе требовало его присутствия на разных мероприятиях и тусовках. Соответственно с ним должна была находиться и молодая жена.
Занятия с внуком совсем не тяготили Валентину Семеновну. Полуторагодовалый Артемка был человеком самостоятельным. Он сам умел застегивать сандалики и кушать ложкой суп. Валентина Семеновна обожала возиться с внуком, придумывала разные игры, читала сказки и тут же рисовала ему сказочных героев. Для нее Артемка был радостью. Валентина Семеновна стремилась отдать ему всю нерастраченную любовь и ласку, которую недодала его матери, своей дочери Иришке. На игры с ней не хватало времени. Работа, работа, дополнительные уроки, деньги, деньги. Ребенок не должен чувствовать своей безотцовщины. Я сама могу дать дочери все необходимое. Мы не нуждаемся в деньгах. У девочки все есть. Все ли? А было ли достаточно внимания и тепла? Тогда она об этом не думала.
Уже взрослой, Иришка как-то сказала Валентине Семеновне:
"Еще не став ученицей, я возненавидела школу. Она украла у меня маму".
Валентина Семеновна благодарна Игорю, что он не пускает Иришку работать. Мама должна быть с ребенком. У Артемки мама рядом. Как это страшно, наверное, видеть маму только по выходным. Да и то, если не спланировано какое-то школьное мероприятие.
Еще бы вчера Валентина Семеновна с удовольствием согласилась провести вечер с Артемкой. Но Новая жизнь не предполагала вечера с внуком. Это ее день. Только ее.
-Нет! Не могу. Я сегодня занята.
Валентина Семеновна представила себе, как вытянулось от удивления Иришкино лицо. Негласное соглашение было нарушено. Валентине Семеновне стало стыдно и рука сама потянулась к телефону. Но она остановила ее.
"Это твой день".
Дождя сегодня не обещали. Ноябрь на редкость был теплым и солнечным. Ни затяжных дождей, ни пронизывающего ветра. Казалось, что октябрь позабыл передать эстафету следующему брату. Даже деревья не спешили сбросить свой желто-красный наряд.
Валентина Семеновна любила в такие дни выезжать на природу. Но это было давно, еще в прошлой жизни.
Тогда еще просто Валечка, подающий надежды молодой художник. Каждый солнечный день был подарком природы. Тяжелый этюдник оттягивал плечо. Злые тетки истошно вопили: "Куда прешь со своим ящиком!". Но ничто не могло испортить настроения. Одно желание - успеть схватить эту красоту, перенести ее на бумагу. Каждый листик, каждый лучик солнца. Чтобы все увидели - мир прекрасен. Валечка любила осень и картины отражали ее любовь.
Вадим кривил губы.
"Это примитивно!"
"Почему? - не понимала Валечка. - Я так вижу"
"Мир не может быть таким красивым".
Вечный спор. Вадим - гений, талант. Но все ли понимал он в этой жизни?
Валечка привыкла прислушиваться к его советам, старалась изменить свои работы. Очень расстраивалась, если это не удавалось. Оправдывалась и ...вновь рисовала свои радостные картины.
Валентине Семеновне оправдываться было не надо. Не перед кем, да и не за что. Радостных картин больше не было.
Когда мы очень сильно привязываемся к кому-то или чему-то, то при их потере уходит и какая-то частица нас самих.
С уходом Вадима потерялась очень большая частица Валечки. Такая большая, что исчезла сама Валечка и появилась совершенно новая женщина - Валентина Семеновна. С новыми мыслями, делами и даже жизнью. Образ Валечки ушел из ее памяти.
Иногда она приходила к Валентине Семеновне. Во сне. Легким облачком не запоминающихся событий. О чем она хотела сказать, что посоветовать? Она - такая молодая и наивная. Она - такая мудрая в своей наивности, не разучившаяся видеть радость в холодной осени.
Перерождение было мучительным. Как у змеи, которая сбрасывает шкуру. В одиночестве.
Весь мир заключался в Вадиме и трехлетней Иришке. Вадима не стало. Иришка была озабочена своими детскими делами и еще слишком мала, чтобы понять проблемы, обрушившиеся на их дом.
"Где папа?" - этот вопрос был задан только один раз.
"Папа уехал в Москву".
Она получила ответ и была им удовлетворена. Так сказала мама, значит так и есть.
Проблемы начались потом. Детский сад, школа и вечно занятая мама. Воспитанием Иришки занялось государство. Хорошо, что получился нормальный человек, а не моральный урод. Видимо то, что было заложено в раннем детстве, когда мама была еще Валечкой и большой сильный папа подбрасывал малышку к потолку, остались в глубинах памяти.
Существует красивая легенда: хазарские женщины в случае смерти мужа получали по одной подушке, чтобы хранить в ней слезы.
У Валечки тоже была такая подушка, в которой она хранила свои слезы. Через некоторое время Валентина Семеновна выбросила подушку в мусорный контейнер, чтобы навсегда избавиться от наивной девочки Валечки и своего не умершего мужа.
В тот день она нарисовала картину. Впервые за последние годы не красками. Карандашом. Старое мертвое дерево. Рисовала неистово, ничего не замечая вокруг. Ни сгустившихся сумерек. Ни ревущую Иришку на полу.
Когда были сделаны последние штрихи, Валечки больше не было.
На следующий день она пошла устраиваться на работу.
Все оказалось намного сложнее, чем ожидалось. Кому нужен дипломированный художник? Мечты о свободном творчестве не могли принести деньги для жизни. Нужно было имя и вес в определенных кругах.
У Вадима было имя и вес. Поэтому он мог обеспечить их безбедное существование. Проданные картины давали возможность не думать о хлебе насущном. Картины Вадима ценились дорого. А как же иначе - ведь он гений. Об этом твердили коллеги, критики, покупатели. В это верил он сам. Это же и разлучило его с Валечкой. Признанный гений должен жить в столице. Но даже Гений в искусстве не мог понять простую истину - в Москве хватало своих гениев. А он был интересен как самородок из глубинки, провинциал из города N. Валечка это понимала. Поэтому и не поехала с ним в Москву. Надеялась, что вернется.
***
-Валентина Семеновна, у вас сегодня День рождения?
Наивная и счастливая девочка. Она еще считает день рождения самым счастливым днем в году. Только с годами начинаешь понимать, что не слишком приятно добавлять к своему возрасту по единичке. А они набегают, набегают и с каждым годом становятся все тяжелее.
-Да!
День Рождения Новой жизни.
Девочка убежала разносить по школе новость, надеясь, что в такой день училка не будет зверствовать.
Валентина Семеновна знала о своей репутации среди учеников. Учителя, так называемых не основных предметов - особая категория. Если хочешь сохранить порядок на уроках - заставь себя бояться. Вначале своей работы Валентина Семеновна еще была доброй. Молоденькая учительница была другом для своих учеников. К ней несли свои тайны, просили совета. Но первые ученики выросли. Валентина Семеновна постарела и очерствела. Со своими бы проблемами разобраться, а не в чужих копаться. Оставалось только быть мегерой, чтобы поддержать порядок на уроках. Порядок и дисциплина. Любовь ушла. Дети это чувствовали и становились еще невыносимее. Они звали ее "кисточкой". Ведь каждый урок она начинала словами:
"Кисточки у всех есть?"
А затем объявляла очередную тему очередного урока. Каждый раз, из года в год. Ее раздражали детские неумелые рисунки. Нет, неумение рисовать она бы простила. Но наплевательское отношение к ним нет. В рисунках не было души. Была отрисовка и боязнь получить плохую оценку.
"Валентина Семеновна! У вас нет подхода к детям. Вы не можете их заинтересовать" - Алла Ивановна, директор школы, не раз начинала этот разговор.
"Программу я выполняю"
Да, она работала строго по школьной программе. Дети рисовали натюрморты и пейзажи. Но в них не было творчества. Потому что не было души. Как все эти последние годы не было души у Валентины Семеновны.
А у Валечки она была. Поэтому картины были радостные. Хотя и примитивные.
***
Ярко-васильковое платье вызвало тишину в учительской. Все внимание было переключено на Валентину Семеновну. Вернее, на ее непривычный наряд. Кто-то отпустил комплименты, кто-то с нетерпением стал ждать реакции Аллы Ивановны. В коллективе не любили выскочек. Но Валентину Семеновну сегодня совершенно не волновало мнение директора. Это ее праздник и никому до этого дела нет. Тем более здесь, на работе. Новая жизнь с ней никаким образом не связана. Работа работой, а Новая жизнь отдельно.
Валентина Семеновна знала, что после уроков она пойдет в кафе. В самое лучшее кафе города. Закажет ароматный кофе и целых три пирожных.
Валечка любила пирожные, особенно эклеры и наполеоны. Вадим знал эту ее слабость и часто баловал ее. Валечка смеялась:
"Ты хочешь, чтобы я стала толстой теткой?"
"Для меня ты всегда будешь самой любимой и красивой, даже если станешь толстой"
Она ему верила. Верила, что он будет любить ее и толстой. Потому что любила сама.
Толстой она стала позже, когда уже никто не приносил пирожные. Сама себе Валентина Семеновна их не покупала. Надо было растить дочь, ей покупать пирожные. На двоих не хватало. А потом просто отвыкла, забыла их вкус, запрятала в глубинах памяти, как что-то запретное. Боялась, что они причинят ей боль воспоминаниями о том, о чем помнить нельзя.
В Новой жизни у нее будут пирожные. Никак воспоминания, а как что-то совершенно новое. Валентина Семеновна собиралась съесть пирожное как первый раз в жизни.
И кофе закажет себе двойной, крепкий, без сахара. Чтобы аромат опьянил, задурманил.
Разве можно назвать кофе тот растворимый суррогат с двумя ложками сахара, что она пьет по утрам. Приторно сладкий и совсем не ароматный. Сладким кофе она старалась засластить свою жизнь. Хотя, скорее всего, Валентина Семеновна об этом не думала. Просто так привыкла.
"Слушай меня, девочка, и запоминай. Сварить настоящий кофе - это тебе не тарарам. Это настоящее искусство"
Голос Вадима наполнен торжественными нотками. Валечка прыскает от смеха. Это их первое совместное утро. Счастье не может уместиться в ней и желает вылиться в виде смеха. Но Вадим серьезен.
"Варить его надо с душой. Только тогда сможешь ощутить его магию. Я тебя научу"
Валечка учиться не хочет. Ей нравится, как варит кофе Вадим. Он его и варил. До последнего дня.
Потом Вадима не стало. Зато появилась банка растворимого кофе, для заваривания которого не надо было никакой магии, а лишь кипяток и сахар. Просто и быстро. Без запаха, без вкуса и ... без воспоминаний.
После кафе Валентина Семеновна пойдет по магазинам. По самым дорогим и модным. Она обязательно себе что-нибудь купит. Яркое, кричащее. И хотя она прекрасно понимает, что на работу такое не оденет. Ведь не каждый же день будет День рождения Новой жизни. Но она будет знать, что такой наряд у нее есть. И когда она захочет, всегда может одеть. В Новой жизни она не будет вечерами сидеть дома.
Выбрать что-то на ее фигуру будет не просто. Но Валентине Семеновне спешить никуда не надо. Она обойдет много-много магазинов. И обязательно найдет то, что ей подойдет. А продавщица, милая девушка, округлит свои ярко накрашенные глаза и скажет:
"Вам очень к лицу это платье. Вы в нем даже моложе выглядите"
А Валечка, выбирая наряды, хотела казаться старше. В той жизни проблема выбора тоже была большой. Прилавки были пусты. Тогда это называлось не "купить", а "достать". Вадим умел "достать". И не где-нибудь, а в Москве. А раз в Москве - значит очень хорошее.
Один раз они поехали в Москву вместе, и Вадим повел ее в "Березку". Это было потрясением для Валечки, шоком. Друг Вадима, тоже художник, у которого они остановились переночевать, и который устроил им поход в этот закрытый мир, строго - настрого приказал никому не рассказывать. Это была тайна, запретная зона, без права входа простым смертным. Валечка никому и не рассказала. От этого похода в сказку у нее осталось платье. Кримпленовое. Ужасно модное и дорогое. Красное с большими букетами белых ромашек.
Потом родилась Иришка, и Валечка в Москву с Вадимом больше не ездила. Он сам привозил ей наряды. Всегда очень красивые. Вадим прекрасно знал ее вкусы, а она доверяла ему.
В Москве Валентина Семеновна больше никогда не была. Она не могла вступить в тот город, где затерялся Вадим. Этот город она ненавидела.
В Новой жизни Валентина Семеновна обязательно поедет в Москву. Скоро. На зимних каникулах. Она знала, что Москва ждет ее. Ждет своими театрами, музеями, выставками. Валентина Семеновна забыла их мистическое обаяние, вкус. Забыла внутреннюю дрожь от прекрасного.
Валентина Семеновна много лет не общалась с миром искусства. Вначале старые друзья звонили Валечке, приглашали на свои сборища, пытались вытащить из созданного ею самой кокона. Она отказывалась, потом не отвечала на звонки, не открывала двери. Со временем ее оставили в покое. Она для них умерла. Друзья вздохнули с облегчением. И забыли.
Через несколько лет она встретилась с одним другом из прошлой жизни. Но к тому времени Валечки больше не было. А Валентине Семеновне говорить с ним было не о чем. Он пытался узнать о ее жизни, предлагал помощь. Она отказалась. Валентине Семеновне помощь была не нужна. Она была сильной женщиной.
После этой встречи ее несколько дней мучила тупая боль. Прошлое пыталось возродиться. А, как и любое рождение, возрождение прошлого очень мучительно. Валентина Семеновна не хотела больше боли. Она выбросила ее вместе с подушкой.
Боль приходила еще не раз. Вместе с письмами. Обыкновенный конверт, обыкновенная марка, обыкновенный размашистый почерк сейчас уже чужого, умершего для нее мужчины. Их было пять. Валентина Семеновна писем не вскрывала. Сжигала. Чтобы не осталось и следа. Но боль пыталась влезть в нее. Нагло. Вместе с запахом сгоревшей бумаги. Она ее не впустила.
Тогда Валентина Семеновна уже начала толстеть. Обрастая лишними килограммами, она запаковывала свою душу. Натянутая струна погружалась в мягкую оболочку.
Больше боли не было. Было тяжело, трудно. Но боли не было. Она защитилась от нее. Но не забыла.
***
В этот день у Валентины Семеновны по расписанию было три урока. Два в пятых классах и один в шестом. Еще по дороге в школу она решила, что сегодня не будет никаких обязательных тем, никаких навязанных идей. Сегодня будет сказка.
Валентина Семеновна вошла в класс и улыбнулась. И дети вдруг увидели, что Кисточка не такая уж и страшная, а даже симпатичная в своем ярко-васильковом платье. И голос у нее не каркающий, а вполне нормальный. Жаль только, что день рождения бывает только раз в году.
-Сегодня я вам расскажу сказку. О маленькой девочке, у которой была мечта. Она хотела иметь лошадку. Маленькую - маленькую. Еще меньше пони. Но чтобы обязательно живую, смешно цокающую копытами. Тоже маленькими.
Но мама и папа не могли купить такую лошадку. В их городе таких маленьких лошадок не продавали. Продавали больших, которые могли пахать землю, которые могли возить телеги и кареты. От которых была какая-то польза. А какая польза от маленьких лошадок? Никакой. Маленькие лошадки никому были не нужны. Поэтому их и не продавали.
Маленькая лошадка нужна была только девочке. Она мечтала о ней. Она снилась ей во сне. И девочка решила, что она у нее будет.
Мама с папой говорили:
-Наверное, таких лошадок и не бывает. Если их не продают в нашем городе, значит их нет вообще.
Но девочка верила, что такая лошадка есть. Она пошла в библиотеку, взяла самую большую книгу, в которой написано про все-все на свете, и прочитала, что такая маленькая лошадка есть у страшного Великана, который живет в Пещере за Дремучим лесом.
И девочка решила идти к Великану и просить у него маленькую лошадку.
Никому об этом она не сказала. Ведь тогда бы ее никто не отпустил. В Дремучий лес маленьким девочкам ходить нельзя. Там поджидают их страшные опасности.
Но девочка мечтала о маленькой лошадке, и она пошла через Дремучий лес. Ей было страшно. Толстые ветки деревьев цеплялись за платье, бегали дикие звери, ухали филины. Лес был полон ужаса. Но девочка смело шла вперед. Только так она могла получить свою лошадку.
И Дремучий лес отступил. Девочка подошла к Пещере Великана. Об этом Великане ходили страшные истории. Он очень любил маленьких девочек. Кушать. Но и его не испугалась наша девочка. Она улыбнулась и попросила у него маленькую лошадку.
"Ты что, девочка, не боишься меня?"
"Очень боюсь. Но еще больше хочу маленькую лошадку"
Великану понравились правдивые слова девочки, и он подарил ей маленькую лошадку. Девочка взяла ее на руки и принесла домой. И была очень счастлива, что у нее есть лошадка. Ведь это была ее мечта, а люди всегда счастливы, когда мечты сбываются. А для этого надо было потрудиться: пройти через Дремучий лес, не испугаться страшного Великана.
Ученики смотрели на Валентину Семеновну и удивлялись. Никогда не рассказывала она им сказки.
-У каждого из вас есть мечта. Нарисуйте ее и подумайте, что вы делаете сами, чтобы она исполнилась.
Валентина Семеновна смотрела на склоненные над бумагой головы. В детстве у каждого есть мечта. Пускай смешная, по мнению взрослых. Но она есть. И именно она помогает им жить.
Не надо им знать, что вскоре маленькая лошадка надоела девочке. У нее появилась другая мечта. А маленькая лошадка бродила среди города, никому не нужная. И ей было очень больно. Об этом они поймут с годами.
Поймут, что одной мечтой жить нельзя. Надо мир принимать таким, какой он есть. Не выдумывать свой собственный, чтобы потом выплакивать его в подушку. И через много лет не решать начать Новую жизнь, как она.
Валентина Семеновна видела, что Иришка что-то хочет ей сказать. Она всегда это чувствовала. С самого детства.
-Мама, когда ты начнешь нормально жить? Когда прекратится твоя нескончаемая круговерть: дом - школа - дом? Ты же интересная женщина. А все время одна. Ни интересов никаких, ни подруг.
-У меня есть ты, Артемка. Что за ерунду ты говоришь?
-Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Ты двадцать лет одна. Я не в счет. Я замужем и у меня своя семья.
-Но я же вам нужна?
-Конечно. Но тебе надо подумать о себе, начать жить по-новому.
-Меня вполне устраивает моя жизнь. Тоже что придумала.
Валентина Семеновна испугалась. Сейчас что-то произойдет. Что-то страшное. Внутри все сжалось. Хотелось закричать:
"Молчи! Ничего не говори!"
Она боялась боли.
Но Иришка заговорила:
-Я тебе об этом никогда не говорила. А сейчас решила. Когда мне было семнадцать, я решила узнать об отце. Ты же мне никогда не рассказывала о нем. Это была запретная тема. А я всю жизнь хотела о нем знать. Он же мой отец. И я нашла его знакомых. Сама. Мама, ты хочешь узнать, что с ним стало?
-Нет! Нет! - шепчут губы. Сейчас придет боль.
Но Иришка не умолкает. Что это? Жестокость? Зачем она хочет сделать ей больно?
Она рассказывает, что живет он по-прежнему в Москве. Знаменитым художником так и не стал. Работает, как и она, в школе учителем рисования. Был женат, есть сын. Но с женой развелся.
Слова текут медленно, проходят через Валентину Семеновну. И вдруг она замечает, что они не несут никакой боли. Боли нет. А есть просто интерес. Интерес к жизни когда-то близкого ей человека. Человека, о котором она не слышала много лет, не знала где он, что с ним, как живет. Но вдруг оказалось, что человек-то для нее по большому счету чужой. А интерес, так, поверхностный.
Боль не пришла и после ухода Иришки. И Валентина Семеновна поняла, что она излечилась от нее. Можно начинать жить по-новому. Жизнь только начинается. Новая жизнь. Жизнь для себя. Она так много упустила, так много потеряла. Двадцать лет - большой срок. Но жизнь не кончилась. Она еще ой-ой что сможет. Все еще впереди. Она обязательно встретится со старыми подругами, заведет новых. Купит краски и этюдник. Выедет на природу.
И не будет бояться. Бояться боли. В Новой жизни боли не будет.
***
Дверь открыла Иришка.
-Давай, собирайся скорее. Еще успеешь на свою презентацию.
-Ты же занята сегодня.
-Конечно. У нас дела с Артемкой. Правда?
Валентина Семеновна подхватила на руки притопавшего из комнаты внука.
-Мы с Артемкой пойдем в магазин покупать самую большую машину. А потом в кафе - есть пирожные.
-Мама, ему еще нельзя есть пирожные, вредно.
-Пирожные полезны в любом возрасте. Правда, Артем?
Артемка в восхищении прижался к груди в ярко-васильковом платье.
СИНДРОМ ОДИНОЧЕСТВА
Маргарите стали сниться эротические сны. Когда тебе почти сорок, а ты во сне начинаешь выделывать такие штучки, что "Playboy" отдыхает, тут есть о чем задуматься. Маргарита задумалась и поняла, что одна с проблемой не разберется. Ладно бы один раз приснилось, а тут... Надо было к кому-то обратиться за помощью. Лучшей кандидатуры, чем Лариса не было.
В студенческие годы они дружили. Даже по распределению постарались попасть в одну контору. Потом Лариска выскочила замуж, нарожала мужу детей, и дружба их сошла на нет. Лариска растила детей и кормила мужа, а Маргарита делала карьеру. Но общаться на работе они продолжали.
В последнее время Лариска увлеклась разного вида гаданиями. Причины проблем с непутевым мужем и непослушными детьми старалась объяснить с точки зрения астрологии, хиромантии и тому подобных штучек. Сны разгадывала по большой книге, которая всегда была у нее под рукой, зарытая среди бумаг. Чтобы начальница не видела. Начальницей была Маргарита и о существовании сонника знала. Как любая хорошая начальница она была в курсе дел своих сотрудников. Весь отдел бегал к Лариске за советами.
Маргарита долго мучилась, прежде чем решилась на разговор с Ларисой. Она никогда никому не рассказывала о своих проблемах. Считала их личным делом и осуждала тех, кто выносил свой мусор на обозрение. Но с эротическими снами надо было что-то делать, и она рассказала о них Ларисе.
Та ответила по-простому:
-Мужика тебе надо. Тут и в сонник не смотри. Хорошего мужика. Который оттрахал бы тебя так, чтоб за ушами пищало.
-Ну, ты даешь, Лариса. Где ж я такого найду? - в голове у Маргариты даже мысли такой не возникало.
-Мало ли мужиков. Постараешься и найдешь. Давно я тебе говорю - давай гороскоп составлю и сразу увидим какой мужчина тебе надо.
-Не надо мне гороскопа. Не верю я в эту ерунду, - сказала Маргарита.
-Ну, тогда делай, как знаешь. А о сексе, хорошем здоровом сексе подумай. В нашем возрасте это очень важно. Для здоровья.
Маргарита не хотела об этом думать. На работе, среди дел и забот, это удавалось. Но, придя домой, в пустую квартиру избавиться от ненужных мыслей уже не могла. Образ крепкого мужика преследовала ее постоянно: и когда ужинала, и когда смотрела телевизор, и когда ложилась спать. Маргарита стеснялась сама себя. За всю жизнь она привыкла не допускать таких мыслей в голову и очень гордилась собой, что она никакая-нибудь пустышка, у которой одни мужики на уме. Она серьезная женщина. Хотя и одинокая, но вполне самостоятельная, умеющая обеспечить себя.
Мужчин в ее жизни почти не было. Пара мимолетных связей, которые не принесли никакого удовлетворения и закончились вполне безболезненно.
А сейчас неприличные мысли не вылезали из головы. Вот их она считала не нормальными. Но, хорошо поразмыслив, пришла к выводу, что Лариса все-таки права. Эротические сны не означают ничего другого, как физиологической потребности организма.