Партингтон Дж. Р. (перевод Смотрицкого) : другие произведения.

Химия Как Рационализированная Алхимия

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Президентская речь в Британском истоико-научном обществе, произнесенная ныне покойным профессором Дж. Р. Партингтоном (J.R. Partington), кавалером ордена Британской империи 5-й степени, 7 мая 1951 г.

ХИМИЯ КАК РАЦИОНАЛИЗИРОВАННАЯ АЛХИМИЯ

   Президентская речь в Британском истоико-научном обществе, произнесенная ныне покойным профессором Дж. Р. Партингтоном (J.R. Partington), кавалером ордена Британской империи 5-й степени, 7 мая 1951 г.
  
   Когда к концу своей жизни Платон подошел к написанию "Тимея", он сделал попытку охватить в нем всю сферу сотворенного бытия. Без особых затруднений описав происхождение богов и небес, человека и животных, он подошел наконец к тому, что является, в сущности, первым трактатом по теоретической химии, ибо он ставит себе задачу исследования природы и свойств четырех элементов. Диалог, или точнее монолог, как это часто случалось у Платона, тут проведен не Сократом или членом школы Платона, а Тимеем, пифагорейцем. В этот момент воспарившая уверенность рассказа падает на минорный тон, ибо случай трудный и мы ожидаем только лишь правдоподобности и исходя из этого начинается разговор. Рассматривая природу золота, например, мы могли бы объяснить ее на языке тех категорий пространства в виде треугольников, которых было достаточно ранее и чем объяснялось столь многое, но тут, говорит Платон, "будет куда осмотрительнее и ближе к истине сказать, что это есть "золото".
   Таким образом, с самого начала мы находим, что исследование состава вещей трактуется как что-то стоящее в стороне от других частей учения, его методы другие, и в этом исследовании мы должны "начинать сначала".
   Происхождение химии, как вам известно, является отдаленным и очень неясным. Самые ранние трактаты по данному предмету, который можно назвать "божественным искусством", имеют форму, которая с первого взгляда имеет мало общего с их современным видом. В первые столетия Христианской эры, вероятно в Александрии и весьма вероятно у небольшой части ученых, возможно с близкими познавательными представлениями, возник предмет, совершенно непохожий на то, что ему предшествовало в Греческом или Римском учении. Эти источники являются только отчасти Греческими и кажется маловероятным, что эти работы когда-либо составляли часть деятельности Мусейона или что эти труды были на полках Большой Библиотеки. Наиболее плодотворным является Зосима из Панополиса, который изображается комментатором как "король философов, чей язык имеет богатство океана". Зосима дает определение химии (альтернативное название, использованное для божественного искусства): это наука, которая рассматривает возникновение воды, движение и размножение, появление и исчезновение веществ, отделение духа от тела и их слияние; процессы, которые происходят не в результате каких-либо внешних воздействий, а лишь под влиянием (внутренних) сил природы; также землистую часть металлов и соков растений; и все эти уникальные и многоцветные миры (медоды, системы ? - Е.С.), входящие в состав многочисленных и очень разнообразных рассуждений, и исследует подлунные вещи природы, подвластные мере времени, в продолжение которго природа претерпевает распад и непрерывно себя возрождает.
   Зосима дал нам некоторую практическую информацию, а также (высказал) некоторые замечательные предвидения, и самая ранняя химия, и алхимия, которая много веков была ее прямой наследницей, представляла собой странную смесь реального и мистического. Кроме описания химических аппаратов и многих новых веществ, не встречающихся у более ранних авторов, мы находим довольно много темных и полумистических мест, однако ничегол (такого), что будет называться магтей или черным искусством. Широко распространенные представители алхимии никогда не имели успеха, наряжая себя, по крайней мере метафорически, в остроконечный колпак, и уверяя нас, что алхимия была ветвью магии и в значительной степени делом надувательства. В действительности ранние трактаты лишены фактов подобного рода, так хорошо известных в современных магических папирусах. Иногда (появляются) волнующие сообщения об обнаружении книг, спрятанных в алтарях, заклинаниях духов и подобном, но весьма вероятно, что это основано на современных выдумках и добавлено ради внешнего эффекта.
   Как бы то ни было, алхимия всегда включала мистический или полумистический элемент. В некоторых случаях, как (например) в приписывании жизни тому, что мы теперь считаем неодушевленным, например металлам, которые представлялись способными к росту наподобие растений и подобно им (способными) покрываться цветами различного цвета - образовывать соли, как мы бы теперь сказали - и эти взгляды были общепризнанными в то время. Точно так же, как семя пшеницы, брошенное в землю, представляется умирающим и претерпевающим гниение, и из этой мертвой материи возникает новая жизнь, также представляется, что если металл может быть уничтожен и присущие ему свойства исчезнут, он сгнивает, или первоначальное вещество путем соответствующей обработки, наподобие полива грунта, может принести ему жизнь в более совершенной форме: медь будет сиять великолепием серебра или солнечной лучеззарностью золота.
   На протяжении веков алхимия изучалась такими великими людьми, как Роджер Бэкон и Альберт Великий. Святой Фома Аквинский спрашивает, может ли алхимическое золото быть получено на законных основаниях как реальное золото и утверждает, что может, если его природа такая же, как у золота; в сущности, (так же) как говорил Платон, если оно есть золото.
   Алхимия, котору. Альберт Великий называл "нищенский союз гения и огня", была повернута к нуждам медицины Парацельсом, который предложил учение о трех алхимических элементах: ртути, сере, соли. Несколько позже Ван-Гельмонт, который отверг эти представления, учил, что истинными элементами являются воздух и вода, (и) сделал первые шаги к основанию химии, освобождая алхимию от некоторых ее иррациональных элементов, выполняя количественные эксперименты и впервые применил слово "газ" для воздухоподобных веществ со свойствами, отличными от обычного воздуха. С Ван-Гельмонтом, который умер в 1644 году, мы (уже) очень близки к истинному началу научной химии.
   Профессор Дингл [Dingle] в последнем подробном обзоре достижений науки пишет так: "Пути, по которым наука развивалась сначала XVII века, были намечены Галилеем и его последователями". Он показал, что они постулировали требования, что окончательными доказательствами для научного исследования являются наши эксперименты, которые образуют предмет для рассмотрения различных наук - механики, калориметрии, оптики, акустики и других. Профессор Дингл, вероятно, предполагает химию включенной в "и другие", и это без сомнения справедливо, если мы допускаем, что мы получаем знания о химических соединениях посредством разума. Однако в то время, ка зрение связано с оптикой, слух с акустикой и т.д. не существует аналогичного химического чувства (если мы исключаем обоняние как не распространяющееся на все случаи). Я не способен давать какую-нибудь оценку философских аспектов предмета, которая будет стоить вашего времени, но я намерен предложить вашему вниманию (проект), согласно которому развитие химии следовало несколько другим путем, чем рассмотренный профессором Динглом для физических наук, который мало или совсем не обязан Галилею, и что своеобразный и трудный путь, которым химия пришла к настоящему и до сих пор прогрессирует, упущен некоторыми историками науки, которые больше занимались происхождением и развитием математики, астрономии и биологии. Химики имеют основание думать, что современная тенденция их науки началась с Роберта Бойля, несколько позже Галилея, и если они желают знать, руководствовался ли Бойль какими-нибудь философскими идеями, то им не надо далеко искать, так как он сам говорит нам многократно, что в своем методе он следовал наставлениям философского мыслителя, который не упоминается профессором Динглом, так же как и многими современными авторами, а именно Френсиса Бэкона. Я отдаю себе отчет в строгости приговоров, вынесенных Бэкону многими критиками, особенно иностранными (и) я не имею намерения вступать в эту спорную область. Я лишь хочу сказать, что Бэкон упоминается как создатель химического метода, что он действительно включил химию в число наук, которые должны быть приняты во внимание при формировании адекватной картины знания его времени, и что он осознал, что в этой области он следовал старой традиции. Он понял, что химию никогда нельзя будет развить из нескольких постулатов или законов, которые математическими методами могут привести к выводам, которые можно будет проверить экспериментально, и что химия нечто более сложное и трудное. Он понял, что только труженики, которые в его время могут что-либо значительное сказать о химии есть химики, или как их тогда называли - алхимики, и что если прогресс будет достигнут в этой области, он должен начинаться с того, что специалисты, алхимики, уже установили, а не от абстрактных постулатов и законов, взятых из совершенно других областей. Он понял, что химия, если станет наукой, то это будет рационализированная алхимия. У меня нет времени приводить отрывки из произведений Бэкона, которые оправдывают мой тезис, но я могу обратить ваше внимание на утверждение Роберта Гука, который говорит, что "несравненный Веруламец" показал, что "даже физическое и естественное исследования, так же как и математическое и геометрическое, будут допускать также (и) доказательство с тем, чтобы впредь дело изобретательства не зависело так сильно от остроты ума, как серьезной и кропотливой работы. Разграничение, проведенное Гуком, кажется мне важным из-за высокого положения, (которое) он занимал среди тех, кто внес важный вклад в развитие химической науки в свое время. Это показывает, что наиболее важные работы Бэкона "Об умножении наук" были написаны в ранние годы XVII столетия, когда главные открытия, известные ему, такие как (открытия) Гильберта и Гарвея, были не математические, а немногие математические труды, доступные ему, были очень специфические. Ни законы Кеплера, ни законы Галилея о свободном падении тел не были известны. Бэкон показывает достаточное знание химических работ, вышедших в тот период. Он часто упоминает Парацельса, ссылается на Исаака Голланда и Василия Валентина, издавна признанных крупных химических авторитетов. Алхимико-теософские истоки многих работ Бэкона были твердо обоснованы в современной (ему) Англии, а особенно выдающиеся - в Германии.
   Бэкон делал химические эксперименты сам и его книга "Sylva Sylvarum" ("Естественная история" - Е.С.), хотя и была высмеяна, была, вероятно, наилучшим и наиболее полным собранием (подобного) рода, доступным в (то) время. Он полностью осознавал слабости алхимической практики, говорил, например, что алхимик терпит неудачу в "правильных пропорциях и сомнениях практики, что возобновляет его страдания бесконечно и, находя, что он проливает свет на некоторые важные эксперименты и результаты, (он) значительно их преувеличивает и питает остатки надежд", (далее) добавляет: "Не следует все же отрицать, что алхимики сделали много полезного и подарили людям полезные открытия". Он говорит, что развитие этой науки будет вероятнее всего осуществляться путем глубокого изучения природы тяжести, желтого цвета, ковкости и растяжимости, неподвижного и изменчивого, составляющих элементов и растворителей минералов, чем (поиска) тех нескольких крупиц философского камня, (которые должны) в несколько мгновений превратить другие металлы в золото".
   Бэкон был более скептиком (относительно) возможностей алхимии, чем Бойль и Ньютон, которые сознавали, что не существует доказательства, математического или (какого-либо) другого, невозможности трансмутации.
   Мы могли бы предположить, что если Ньютон приложил свой могучий разум к химии, он мог бы добиться прогресса в науке, связанной с эпохальными трудами Лавуазье, избежав медленного прогресса и упадка теории флогистона на протяжении столетия. Все-таки Ньютон приложил себя к химии, и очень усердно, но результаты его ревностных трудов были практически ничтожными. Мало историков химии, считающих необходимым вообще упоминать Ньютона, и в истории этой науки он занимает очень скромное место. Попытки распространить теорию тяготения на химию и таким образом поставить этот объект на математический фундамент, были сделаны Джоном Кейли (John Keill), который в 1708 г. сформулировал тридцать теорем законов притяжения в химии, и Джоном Фрейндом (John Freind) в лекциях в Оксфорде в 1704 г., объяснявшим химические взаимодействия подобными принципами. Эти теоретически распространения ньютоновских принципов почти не повлияли на прогресс в химии. В экспериментальном плане Гейлс (Hals) провел множество серий измерений количества выделяющегося воздуха во многих химических процессах, но по своей невнимательности (не обратил внимания на то, что ) призренные алхимики указывали на качество материалов, (которые) он собрал. Гейлс пропустил важные открытия, которые много лет спустя сделали имя Пристли бессмертным. Даже Ньютон не мог добиться прогресса без знания новых веществ, а их нельзя было открыть, используя такие методы, которые (применимы) для взвешивания небесных тел, ставших возможными благодаря математической астрономии, без учета опыта прошлых веков. Профессор Зингер (Singer) сказал, что Галилей провозгласил (лозунг) "наука есть измерение", но химия есть наука, а она не все измеряет.
   Крупные открытия в химии в XVII веке, сделанные Шееле и Пристли, лежали в области, поддающейся использованию только химических методов исследования. Главные особенности их были хорошо известны алхимикам. Материалы всех видов были подвержены (действию) огня, кислот, невероятным испытаниям; и из этой серии экспериментов появились новые газы, которые были в руках химиков прежде, но не были ясно осознаны. На этой основе Лавуазье создал новую науку.
   Прежде чем перейти к Лавуазье я хотел бы отвлечься на несколько мгновений для рассмотрения другого вопроса, который является немаловажным для нас, как членов общества, связанного с благополучием истории науки. Некоторые из нас забывают временами, что существует глубокая враждебность к изучению этого предмета. Мы наблюдаем это во многих случаях. Враждебность заметна среди некоторых школьных учителей, которые не любят книг, касающихся исторических аспектов их предметов. В университетах мы находим, что предмет истории химии исчез из программ на ученую степень. Когда это случилось, мы сказали, что пришло время, когда (преподавание) химии должно быть изменено, что рост и сложность науки стали такими, что все силы студентов были поглощены овладением настоящего состояния науки, и что какое-нибудь упоминание о его становлении было не только лишней тратой времени, но могло только запутать и оттолкнуть студентов, изучающих предмет. Хотя было прилично и весьма похвально показать достижения современных химиков. Вклад их предшественников, (хотя) и устаревший, может полностью трактоваться как неотъемлемая часть науки, которая теперь достигла уровня развития, не требующего никакого обращения к ее отдаленным истокам. Этот взгляд не все разделяют. Ричард Уильстеттер (Richard Willst*tter), придавая особое значение ценности изучения химии на исторической основе, даже идет так далеко, что говорит, что этот метод может отличать обучение в университете от более поспешного и поверхностного изучения пригодного в технических школах; однако большинство мало сочувствует изучению истории: я полагаю, что такое отношение восходит, по крайней мере, к Лавуазье. В Trait* de Chymie (1789) ("Начальный курс химии" - Е.С.), одном из великих документов в истории химии, которому столь многим обязано развитие науки в первой половине XIX века, (и который) мы считаем выдающимся, Лавуазье в предисловии говорит, что его могут упрекнуть в том, что он не приводит историю взглядов своих предшественников и представляет только свои собственные. В начальном курсе по предмету легко потерять из виду поставленную перед собой цель и создать книгу, бесконечно скучную для начинающих. Науки уже достаточно сложны и без внесения в них не относящихся к делу вопросов, и в интересах ясности необходимо тщательно избегать всего, что может отвлекать внимание. Потребуется, по крайней мере, три-четыре года учебы, чтобы освоить хотя бы элементы науки, без излишних добавлений. Если он часто заимствовал взгляды своих французских современников без упоминания их имен, то это было потому, что они все составляли, так сказать, (одно) сообщество, в котором было трудно отличать, что принадлежит тому или иному члену. Единственным методом правильного познания является опора только на факты, которые дала природа и достижение истины только естественным порядком - экспериментами и наблюдением, таким же путем, каким математики достигают решения проблемы. Несколько удивительно поэтому, что книга начинается с дискуссии о теплоте, флюиде и веществе, составляющем теплоту, существование и свойства которых выясняются с помощью ряда поверхностных аналогий о впитывании воды губкой или деревом, а способность газа расширяться объясняется с помощью самоотталкивающих свойств теплоты, находящейся между их частицами. Френсис Бэкон нашел правильную природу тепла, возможно несколько неудовлетворительным способом, но все же дающим правильный результат, и старомодный учитель времен Лавуазье мог в историческом отступлении указать это. Вместе с тем (это) показывает, что идея о том, что теплота является формой движения, была отброшена современными лидерами науки. Лавуазье говорит: "При изучении абстрактных вопросов нам мало могут помочь ощущения, поэтому (аналогия) с впитывающей воду губкой помогает нам понять, что теплота является материальным флюидом". Еще он говорит: "Является реальностью отталкивание между молекулами упругих флюидов", и в раздумье добавляет:"...или по крайней мере вещи ведут себя так, как если бы отталкивание происходило". Старомодный учитель мог добавить как курьез, что некоторые мыслители понимали частицы не отталкивающими друг друга, и что Бернули в 1738 г. Показал, что физические свойства газов могут быть количественно объяснены в терминах кинетической энергии их не-расталкивающих частиц. В своей книге Лавуазье хотя и не часто упоминает других, редко упускает случай сказать о том, что сделал он сам. Раздел о горении он начинает следующими словами: "Здесь вряд ли есть что-нибудь, что не является моим достоянием или потому, что я сделал это первым, или потому, что я повторил это с новой точки зрения". (Например), о кислороде: "Это воздух, который мы - мистер Пристли, мистер Шееле и я - открыли почти одновременно". Требование краткости в элементарном курсе заставили его опустить эпизод, в котором он вспоминает впечатление, что Пристли открыл газ "почти в тоже время, что и я, и, я думаю, даже раньше меня".
   Trait* de Chymie много раз претендовал на то, чтобы считаться лучшей работой из тех, которые ей предшествовали, и в каком-то отношении она бесспорно (таковой и) есть. Во введении к практической части Лавуазье говорит, что является ошибкой насыщение элементарного курса детальными описаниями аппаратов и иллюстрациями, "которые мешают течению мыслей и делают чтение скучным и трудным". Тем не менее он дает нам очень подробное описание газометра, который Лавуазье сконструировал и который несмотря на это, дал ему менее точные результаты по составу воды, чем те, которых достиг Кавендиш, пользуясь менее совершенным аппаратом. Современными представляются слова Лавуазье: "Является неизбежным следствием стадии совершенства, которой теперь химия начинает достигать, требование дорогих и усложненных аппаратов и инструментов". К тому же он не имел гибкости ума Пристли, говоря, например, относительно взглядов, которые ему пришлось отбросить: "Необходимо понять, чего мне стоило отбросить мои первоначальные идеи; только после многих лет раздумий и после длительных экспериментов и наблюдений ... я принял решение сделать так".
   Я привел это отступление не с целью принизить такого человека, как Лавуазье. Просто историк науки может найти много вещей, которые могут иметь значение в его собственное время (для развития науки).
   Позвольте теперь вернуться к нашему главному предмету. Часто говорят, что Лавуазье ввел количественный метод в химию, но каждый хорошо знает, что это (не соответствует) истине. Количественный метод с успехом использовался Ван-Гельмонтом, безуспешно Гейлсом и с большим успехом Блэком в очерченной области. Количественный метод Лавуазье имел успех потому, что он имел намного больше фактов, чем было доступно ранее. Новые газы, открытые Пристли (все изменили), и открыты они были исключительно химическими методами, без использования каких-либо методов, заимствованных у астрономии, физики или математики. Этими открытиями, используя методы физики и математики, Лавуазье смог преобразовать химию и стал первым крупным физико-химиком.
   Дэви, творческий последователь Лавуазье и несомненно наиболее импозантная и значительная фигура в химии в первые годы XIX века, говорил, что химическая система Лавуазье не имела завершенности даже для своего времени. Она не рассматривала таких вопросов, как законы соединительных пропорций, предмет, который привлекал внимание Гомберга (Homberg), Бергмана, Кавендиша, Кирвана и Рихтера до того, как была издана книга Лавуазье. Большая работа в этой области была проведена Иеремией Вениамином Рихтером (Jeremias Benjamin Rihter), который продолжал ее до 1807 года, тото самого года, в котором атомистическая теория Дальтона была объявлена химическому миру.
   Рихтер был очень хорошим химиком-практиком, но главный вклад сделал в теорию. Он первым ясно осознал то, что мы теперь называем законом эквивалентных пропорций или эквивалентов в его более полной мере, и он дал таблицы химических эквивалентов. Он не повлиял на современных ему химиков по двум причинам. Во-первых, столь же хороший математик, сколь и химик, он считал, что числа, представляющие соединительные пропорции, будут подчиняться математическим законам и образуют ряд. (Теперь) мы знаем, что числа не следуют в действительности никаким математическим закономерностям. Рихтер выискивал объяснения для замены некоторых чисел, для того чтобы подогнать (их) к ряду, и химики вполне естественно отказались следовать за ним. Во-вторых, Рихтер не заметил, что его многочисленные таблицы могли быть значительно упрощены путем выбора простых элементов как основы рядов эквивалентов, и как только это было сделано Фишером в 1802 году, труд Рихтера был оценен благодаря описанию, данному в Statique Chimique ("Химическая статика") Бертолле в 1803 году. К тому времени, (когда) эта книга достигла Англии, Дальтон дал свою первую таблицу атомных весов на собрании Манчестерского литературного и философского общества, и на его атомистическую теорию никак не повлиял Рихтер. Дальтон также был математиком. Он добился успеха в химической атомистической теории благодаря сочетанию теории Ньютона, (считая, что газовое давление обусловлено отталкиванием частиц газа), с теорией, что эти частицы окружены оболочкой теплоты различной величины. Оба эти предположения ошибочны, и стоило только Дальтону понять возможность атомов отличаться в весе, как он пошел дальше по пути экспериментов с химическими соединительными пропорциями, иными чем те, которые были выполнены Рихтером.
   Возможно, самый замечательный пример соотношения физических и химических методов представлен разработкой закона действия масс. На всем протяжении XVII века придерживались идеи, что химические изменения обусловлены действием сил между частицами. Жоффруа (Geoffroy) в 1718 году расположил вещества в таблицы сродства, но так как Парижская Академия не одобряла ньютоновский термин "притяжение" (attraction), он использовал термин "связь" (rapport), который происходит от ratio, ??s, и может привести нас к стоической идее силы. Как правило, однако, считалось, что сродство будет объяснено как соответствующее видоизмененное гравитационное притяжение, хотя сам Ньютон не одобрял эту идею. Вещество АВ, скажем соль кислоты А и основания В, разлагается другим веществом С, скажем другой кислотой, с образованием ВС и выделением А, потому что притяжение В и С больше, чем А к В. Бергман в 1775 году и Бертолле в 1801 году оба начали с одинаковой идеи сродства как универсального притяжения, но пришли к диаметрально противоположным результатам. Бергман предположил, что разложение будет полное, сродство действует так, что было названо абсолютной силой, в то время как Бертолле мыслил его неполным, результатом равновесия сил, видоизмененных такими силами, как упругость газов или сцепление твердых тел. То, что одна теория может привести к двум несовместимым результатам, показывает, что она не имеет ничего общего с реальностью. После длительных химических исследований стало ясно, что гравитационное притяжение может мало помочь при изучении химических изменений. Закон действия масс является таковым, что в его формулировку идея силы не входит. Это химический закон, в том смысле, что это количественная формулировка химического феномена. Многие химики чувствуют, что это лучше оставить так, как оно есть, и могут быть удовлетворены обобщением, (имеющим) такое широкое применение. Химики всегда будут интересоваться попытками математиков и физиков объяснить фундаментальные законы химии, которые достигаются методами, свойственными науке, но если они мудрые, то будут продолжать использовать эти законы и находить удовлетворение в них, даже если они еще не могут быть сведены к терминам концепций, которые представляются достаточно чуждыми для сущности химии.
   В разные времена мы находим, что физические науки доминировали по отдельным аспектам убеждений, и химия неизбежно подвергалась их влиянию. В период алхимии идеи первичной материи и вещественных форм были преобладающими. В XVII веке надеялись, что идея всемирного тяготения может объяснить все, включая химические явления, в XIX веке энергия, и в ХХ - квантовая теория. Всего этого еще недостаточно, чтобы охватить всю науку, которая идет к новым открытиям, сделанным своими собственными методами.
  
  
  
  
  

Комментарий Смотрицкого Е.Ю.

   Имя Джеймса Риддика Партингтона широко известно во всем мире благодаря его учебникам и научным трудам по различным аспектам физической и неорганической химии, исследованиям в области газов, но главным образом - за его выдающийся вклад в историю химии.
   Дж.Партингтон родился в Болтоне (Ланкашир) в июне 1886 года и получил образование в Манчестерском университете. Затем он совершенствовал свои знания в Берлине под руководством В.Нернста, труды и лекции которого привлекали в это время многих английских ученых. Этот период, несомненно, имел большое влияние на развитие его способностей и формирование научных интересов. После возвращения в Англию в 1913 году Дж.Партингтон был назначен преподавателем химии в Манчестере, но его карьера была прервана первой мировой войной. По заданию Министерства вооружений он занимался исследованием очистки воды и окисления азота. Эта работа была отмечена присуждением ему ордена Британской империи 5-й степени (Военный отдел).
   После назначения его на кафедру химии Колледжа Королевы Марии в 1919 году в возрасте 33 лет он продолжил эксперименты по определению удельной теплоемкости газов, начатые еще у В.Нернста. В начале 20-х годов выходит его "Неорганическая химия", которая пользовалась большой популярностью и выдержала шесть изданий. Но главный его вклад был сделан все же в физическую химию и историю химии. Между 1949 и 1954 годами вышел его "Продвинутый курс физической химии" в четырех томах, который получил высокую оценку за энциклопедизм и стиль изложения.
   В 1935 г. Опубликована его первая крупная работа по истории химии "Происхождение и развитие прикладной химии", в которой подробно исследована предистория химии и химических ремесел. Продолжением этой работы явилась "Краткая история химии" (1937), которая, в свою очередь, предшествовала появлению его монументальной четырехтомной "Истории химии".
   Дж.Партингтон был первым председателем "Общества по изучению алхимии и древней химии" (1937) и президентом Британского историко-научного общества (1949-1951). Его вклад в историю науки был отмечен премией Отделения истории химии Американского химического общества (1961) и незадолго перед смертью - медалью Сартона Американского историконаучного общества.
   Предлагаемая вниманию читателей речь Дж.Р.Партингтона впервые была опубликована в Бюллетне Британского историконаучного общества. Она представляет интерес, как нам кажется, своей актуальностью. Несмотря на то, что она была произнесена почти 47 лет тому назад, затронутые в ней вопросы по-прежнему продолжают волновать химиков, историков науки и философов. Нам представляется возможность ознакомиться со взглядами крупного химика и историка химии на роль и место алхимии в становлении и развитии научной химии.
   Вторая проблема, которую он поднимает - состояние и роль истории науки. Значение этой темы за прошедшие годы возросло по двум причинам: 1) наметился кризис научного мировоззрения в целом; 2) возросшая специализация научных исследований значительно канализировала мышление ученых, выхолостила понятие "научное творчество". Таким образом, обращение к истории науки позволяет глубже исследоваить природу самой науки, ее возможности и гносеологические рамки, а также возвращает исследователю широту мышления и историческое "чутье", вносит временнй вектор в конкретные исследования. Без традиции нет исторической перспективы.
   Третий вопрос, который поднимает Дж.Партингтон, - проблема рудукции, сведения химии к физике. Можно спорить с мнением автора о том, что "химия не все измеряет" (измерить можно все при наличии соответствующего эталона или шкалы), но то, что для химии является главным познание свойств, качеств химического индивида, является бесспорным. Физика, особенно классическая, имела дело с физиченскими телами вообще, силами вообще, безотносительно к свойствам веществ, качествам этих тел. Ни один химик никогда не отказывался и не откажется от понятий и методов, которые предлагает математика или физика, если они помогают ему решить чисто химические задачи - синтеза, анализа и исследования реакционной способности и свойств веществ. Поэтому попытки гносеологической редукции химии к физике имеют право на существование как и любой научный поиск, но забывать об онтологической самоценности, о качественном своеобразии предмета, и следовательно, методов химии - недопустимо. И в этом выдающийся английский ученый прав.
  

Химия в школе. - Москва. - N5.- 2002. - с. 86-94.

  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Bulletin for the British Society of the History of Science, (1951), v.1, ? 6.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"