Многое свидетельствует о стремительном приближении человечества как целого к очередной узловой точке в своей истории. Возможности науки и техники возрастают лавинообразно. Но также лавинообразно возрастают и проблемы: этические, экологические, да и экономические. Безусловно, всё это находит отражение и в политике. Но политические силы пытаются любой ценой сохранить существующую модель социально-экономического развития. Знание о том, что эта модель неоднократно приводила к кризисам на локальном и региональном уровнях, а значит приведёт и к глобальному кризису, не останавливает. Паллиативные меры, и прежде всего разработка концепции устойчивого развития, практически ничего не решают, скорее выступают инструментом пиара (PR) для обоснования и выгодного освещения заранее принятых политических решений, нацеленных лишь на увеличение экономических показателей. Столбики и строчки с цифрами, или выражаясь математическим языком - матрицы, оказываются той реальностью, вокруг которой выстраивается жизнь всего человечества. Но втянутость человечества в эту смертельную игру с цифрами ещё не означает заинтересованность всего человечества в этой игре. Значит будет нарастать сперва стихийно, затем более организовано сопротивление этой тенденции. Схватка за жизненное пространство, сырьё и энергию будет жестокой. В этом сомнения нет. Но главная проблема не в этом. Ктобы ни победил - необходимо менять базовые ценности, структуру общества и модель жизни. В противном случае победителя не будет. Будет лишь отсрочка конца, и то в лучшем случае. Впереди у человечества золотой век. Но начнётся ли он с нуля или будет продолжением достигнутого интеллектуального и технологического уровня на новой духовной основе - зависит от самого человечества. Трудно представить, что в результате горячих или холодных политических дискуссий будут приняты политические решения которые изменят ценностный базис человечества и позволят свернуть с пути тупикового прогресса. Но не стоит гадать. Необходимо осваивать уже сделанное и предлагать конкретные альтернативы. Удивительно актуально звучат сегодня философские сочинения французского мыслителя Анри Бергсона (1859-1941). Прежде всего речь идёт о его последней крупной работе, вышедшей в 1932 г., "Два источника морали и религии". , хотя интересные размышления относительно морали, социальной философии встречаются и в самом известном сочинении Бергсона - "Творческая эволюция" (1907).
Философ специально не рассматривает вопросы образования, но его размышления легко переносятся в эту сферу. Мы и попытаемся показать это данной статьёй.
В общих чертах концепция Анри Бергсона выглядит так. Существует изначальный космический поток жизни. У этого потока есть определённые закономерности, но в то же время он принадлежит сфере свободы и пути его развития предсказуемы лишь в общих чертах. Но конкретное воплощение, жизненного порыва непредсказуемо и реализуется в процессе творческой эволюции. Жизненный поток, обладающий жизненным порывом, импульсом, распадается в ходе эволюции на материю и дух. При этом материя является как бы носителем духа. Материя эволюционирует в 2-х больших направлениях: автотрофные растения и гетеротрофные животные. Дух, вернее сознание, как бы замирает в растениях, но не исчезает, а в животных дух распадается на 2 формы: инстинкт и интеллект. Инстинкт находит высшее развитие у социальных насекомых, но при этом инстинкт находится как бы в "бахроме" интеллекта. Интеллект же нашел своё высшее воплощение в человеке, хотя и он в свою очередь существует в "баахроме" инстинкта. Эти остатки инстинкта позволяют человеку в условиях кризиса, когда интеллект не справляется с возникающими задачами, включать механизм интуиции, позволяющей находить необходимые правильные решения.
Согласно Бергсону биологическая эволюция происходит путём параллельного развития пучка направлений, исходящих из общего начала. В отличие от неё социальная и психологическая эволюция протекают как бы путём последовательного чередования двух сменяющих друг друга тенденций. Общество, согласно мыслителю, развивается путём последовательного чередования двух фаз: открытой и закрытой. "Закрытое общество" и "открытое общество" - важнейшие категории в философии Бергсона. Первое характеризуется замкнутостью, жесткой иерархической организацией, дисциплиной, значимостью каждого члена, неподвижностью (минимум развития). Мораль в этом обществе является моралью принуждения, которое как бы "разлито" во всём обществе и следует из всего образа жизни закрытого общества.
Закрытое общество, по мнению философа, является естественным его состоянием. Но наступает момент, когда оно "открывается": нарушается его организация, рушатся ценности, отмирает мораль принуждения. Всё приходит в движение. Это результат нового жизненного порыва, нового импульса, который порождает одержимого мистика, увлекающего за собой массы людей своим примером, энергией, верой. Так на смену "закрытому обществу, статической религии и морали принуждения приходит "открытое общество" с динамической религией и моралью свободного следования за мистической личностью.
Мыслитель усматривает взаимосвязь между мистическим жизненным порывом и эпохой индустриализма. Великие научные открытия, технические изобретения и стремление к достатку и стабильности создали современную европейскую цивилизацию. Но ввиду некоего трагического, как считает Бергсон, отклонения в самом начале импульса наша цивилизация пошла по пути роскоши и жажды удовольствий. И сегодня она пытается навязать этот импульс всему миру. А это представляет глобальную опасность. Но поскольку развитие общества,по Бнргсону, происходит путём чередования 2-х противоположных тенденций, то на смену этой тенденции - тенденции материальной роскоши, должна прийти тенденция духовного роста. Прямолинейное продолжение изжившей, вернее реализовавшейся тенденции, ведёт к саморазрушению. Просто ведёт к войне.
Бергсон считает, что человеческому роду присущ глубокий инстинкт войны. Но все его размышления направлены на то, чтобы предотвратить возможные будущие войны. Война оказывается средством разрешения материальных конфликтов, возникающих, возникающих в результате непомерно развившейся одной из тенденций развития. Такая война есть способ механического уничтожения биологических особей и разрушения социума, в то время как истинное разрешение кризиса должно лежать в духовной плоскости и в сознательном изменении выродившейся тенденции развития. Он пишет: "Последняя война, как и те, что можно предвидеть в будущем, если, к несчастью, у нас должны быть ещё войны, связана с индустриальным характером нашей цивилизации". Он выделяет следующие главные причины будущих войн: "...рост населения, потеря рынков сбыта, недостаток топлива и сырья". Но если мы осознаём глубинные причины и возможные поводы, если нам понятен общий план, по которому развивается жизненный порыв, то мы не только можем, но и должны действовать в соответствии с ним. Вот что он пишет: "Надо ли бояться, надо ли надеяться? Долгое время считалось, что индустриализм и механизация принесут счастье человеческому роду. Сегодня мы охотно отнесли бы на их счет бедствия, от которых мы страдаем. Говорят, что никогда человечество так не жаждало удовольствий, роскоши, богатства. Как будто неодолимая сила все более неистово толкает его к удовлетворению его самых грубых желаний. Возможно, так оно и есть, но давайте обратимся к первоначальному импульсу. Если он был сильным, то могло быть достаточно малейшего отклонения вначале, чтобы происходил все более и более значительный разрыв между намеченной целью и достигнутым результатом. В этом случае нужно беспокоиться не столько об образовавшемся разрыве, сколько о самом импульсе. Разумеется, ничто не делается само собой. Человечество изменится только в том случае, если оно хочет измениться. Но, возможно, оно уже приготовило себе средства для осуществления этого". И далее: "Мы не верим в фатальность в истории. Нет такого препятствия, которого бы не могли разрушить целеустремленные воли, если они вовремя берутся за дело. Не существует, стало быть, неотвратимого исторического закона".
Опираясь на свою концепцию исторического развития, Бергсон глубоко анализирует индустриализм, роль и место науки и изобретательства в культуре. Он вскрывает глубинные смыслы и мотивы научного и технического творчества и показывает истинные причины социальных кризисов, которые пытаются приписать науке и технике. Он пишет: "Речь шла о заботе о комфорте и роскоши, которые, по-видимому, стали главной заботой человечества. Когда мы видим, как развился дух изобретательства, как много изобретений служат применению достижений современной науки, как науку предназначают к бесконечному росту, то можно подумать, что бесконечный прогресс будет осуществляться в том же самом направлении. В самом деле, никогда удовлетворение, которое новые изобретения несут старым потребностям, не побуждает человечество ограничиваться последними; появляются новые потребности, столь же настоятельные, все более и более многочисленные. Мы видели, как происходила все ускоряющаяся гонка за благосостоянием по дорожке, по которой устремлялись все более плотные толпы людей. Сегодня это уже массовое нашествие. Но разве не должна сама эта одержимость открыть нам глаза? Не было ли какой-то другой одержимости, которую она сменила и которая развила в противоположном направлении деятельность, дополнением которой оказывается теперешняя тенденция? В действительности только начиная с пятнадцатого или шестнадцатого века люди, по-видимому, стремятся к расширению сферы материальной жизни. В течение всего средневековья господствовал идеал аскетизма. ... Это был удивляющий нас недостаток комфорта для всех. И богатые и бедные обходились без излишеств, которые мы считаем необходимыми. Было замечено, что если сеньор жил лучше, чем крестьянин, то под этим следует понимать главным образом то, что он более обильно питался. В остальном же разница была незначительной. Стало быть, мы оказываемся здесь перед лицом двух расходящихся тенденций, которые следовали друг за другом и обе были охвачены одержимостью. ... Существуют, таким образом, колебание и прогресс, прогресс посредством колебания. И необходимо предвидеть, что после непрерывно возрастающего усложнения жизни наступит возврат к простоте".
Далее Бергсон показывает, что "возврат к простоте не содержит в себе ничего невероятного". Более того, он ярко рисует абсурдность нашего сегодняшнего положения: "Постоянно растущая потребность в достатке, жажда развлечений, безудержное стремление к роскоши, все то, что внушает нам столь серьезное беспокойство за будущее человечества, потому что оно будто бы находит в этом устойчивое удовлетворение, -- все это проявит себя как воздушный шар, который яростно накачивают воздухом и который поэтому внезапно лопнет".
Бергсон рассматривает три сферы, реформа которых должна упростить нашу жизнь:
--
"реформа нашего питания";
--
"потребности, связанные с инстинктом размножения";
--
наука и изобретательство.
Исключительно жестко и величественно звучит критика, связанная с инстинктом размножения: "Потребности, связанные с инстинктом размножения, носят повелительный характер, но с этой проблемой было бы быстро покончено, если бы мы ограничивались требованиями природы. Однако вокруг сильного, но бедного ощущения, взятого в качестве главной ноты, человечество породило непрерывно растущее множество обертонов; ... Вся наша цивилизация возбуждает чувственность. Здесь также наука еще должна сказать свое слово, и однажды она скажет его столь решительно, что придется его выслушать: не будет больше удовольствия в том, чтобы так сильно любить удовольствие. Женщина ускорит наступление этого момента в той мере, в какой она реально, искренне захочет стать равной мужчине, вместо того чтобы оставаться инструментом, каковым она еще является, ожидающим вибрации под смычком музыканта. Пусть совершится это превращение, и наша жизнь будет проще и одновременно серьезней. Те излишества, которых требует женщина, чтобы нравиться мужчине и отраженным образом нравиться самой себе, станут в значительной степени ненужными. Будет меньше расточительства, а также меньше зависти".
Далее Бергсон касается "главного пункта нашего рассуждения". Из этих слов понятно, какое значение он сам отводил дальнейшим рассуждениям. Мыслитель рассматривает роль и место научного и технического творчества в культуре. Что несут они: зло или благо? Его исходные посылки звучат так: "Многие считают, что именно механические изобретения в целом развили вкус к роскоши, так же, впрочем, как и к обычному достатку. Если даже и допускают обычно, что наши материальные потребности будут всегда возрастать и обостряться, то потому, что не видят причины, по которой человечество отказалось бы от пути механического изобретения, поскольку оно уже на него ступило. Добавим, что чем больше наука продвигается вперед, тем больше изобретений стимулируется ее открытиями; ... и поскольку наука не может остановиться, то в самом деле кажется, что не должно быть конца удовлетворению наших старых потребностей и созданию новых. Но надо сначала задаться вопросом, вызывает ли непременно дух изобретательства искусственные потребности, или же искусственная потребность направляет здесь дух изобретательства". И сразу же даёт ответ: "Вторая гипотеза наиболее правдоподобна". Он ясно показывает, что "механическое изобретение - это природный дар". Оно было, есть и будет всегда. Наука резко ускоряет технический прогресс. Но ни наука, ни техника не несут ответственности за то, что создаются искусственные потребности, предметы роскоши и одновременно возрастает число людей, умирающих с голоду. Он утверждает, что "не существовало, как можно было бы думать, навязываемого людям требования науки уже самим фактом своего развития порождать все более искусственные потребности. ... Но истина заключается в том, что наука дала лишь то, что от нее требовали, и в этом отношении инициатива принадлежала не ей; это дух изобретательства не всегда осуществлялся на благо человечества. Он создал тьму новых потребностей". Но тогда у нас возникает вопрос: кто требует от науки? Кому принадлежит инициатива? Кто является носителем духа изобретательства? Ответ очевиден: человек. Науки и техника имморальны. В этом смысле имморальны ученый и инженер. Но ученый и инженер - это люди. А люди не могут быть вне морали. Отказываясь от моральных принципов человек не становится имморальным. Он становится аморальным. Инженер и учёный не должны руководствоваться моральными нормами в процессе своего творчества или исследования. Но они обязаны совершить моральный выбор до начала исследования. Сначала система ценностей, моральная оценка, потом работа над изобретением и научный поиск. Именно это надо вкладывать в головы студентам. Ибо сегодня они студенты, а завтра - бесчеловечные инженеры, в том числе "человеческих душ". Газовые камеры были сначала в чертежах, "циклон Б" был сперва "в колбе", "Малыш" и "Толстяк", сброшенные на Хиросиму и Нагасаки, сперва были в мечтах инженеров и учёных. Безусловно, противостоять политическому давлению, морали принуждения закрытого общества, по терминологии Бергсона, исключительно трудно. Но в этом и проявляется Человек! Роберт Юнг в книге "Ярче тысячи солнц" описывает жизненную трагедию отца атомной бомбы Оппенгеймера. Вот какие моральные выводы из этой трагедии делает русский мыслитель Игорь Золотусский: "Пережив Хиросиму, Оппенгеймер не мог продолжать свои исследования. Вслед за А-бомбой пришла очередь Н-бомбы. К чему это могло привести, куда увлечь человечество? Оппенгеймер настаивал на прекращении работ. Он был против Н-бомбы. Его посадили на скамью подсудимых. Теллер представлял противную точку зрения. Он был за Н-бомбу, за продолжение работ. Он выступил на суде Оппенгеймера в качестве свидетеля и сказал о своём коллеге: виновен. Физик пошел против физика. Но точнее - человек пошел против человека. Физика была ни при чем. Никто не сказал бы о Теллере, что он плохой физик. Именно он возглавил работы по Н-бомбе и довёл их до конца. Именно его потом назвали "отцом" этой бомбы. Но чем купил Теллер это имя? Он вырвался вперёд, когда другие физики отказались от этой работы. Ни Оппенгеймер, ни Ганс Бете, ни Раби не захотели делать бомбу. И тогда нашелся Теллер. Разве они не могли её сделать? Могли бы. Но они отказались по причинам моральным. Они поставили эти причины выше интересов физики. И выше своих житейских интересов". Гениальный, без сомнения, физик Энрико Ферми сказал по поводу атомного проекта, что это "прежде всего - интересная физика", а то, что эта "интересная физика" ведёт к уничтожению людей - для него не столь важно. Титулы "отец атомной бомбы" (Оппенгеймер), "отец водородной бомбы" (Теллер), "отец немецкого химического оружия" (Фриц Габер) имеют сомнительную престижность. Причем, если Оппенгеймер раскаялся после содеянного, после того ужаса, который превзошел все мыслимые ожидания, то Теллер возглавил работы по созданию водородной бомбы, уже зная, что он делает. Над Фрицем Габером также состоялся суд, но он оправдывал себя, он не признал за собой вины. Он описывает этот суд в своей книге "Пять речей по химии". Но раскаяние - это не только акт личного очищения! Это моральный пример, моральный призыв: не делайте так, как я сделал! Что ж, не каждому человеку суждено быть физиком, ни каждому физику (химику, ...) - человеком.
Научное и техническое творчество имеют принципиальное различие. Наука открывает, творит что-то новое, даже если учёный примерно знает, что он ищет. А раз открывается новое, то принципиально невозможно предсказать, какие новые возможности для зла и блага оно несёт. В процессе технического творчества изобретатель обычно знает, чего он хочет, но не знает как это реализовать. Т.о., инженер может и должен заранее подумать, а стоит ли с моральной точки зрения изобретать то, что он собрался изобретать. С наукой сложнее. Как пишет русский философ из Днепропетровска В.И. Шубин, откуда было знать немецкому химику Клапроту в 1789 г., что, открывая химический элемент уран, он открыл атомную эру человечества! Тогда как быть? Что говорит Бергсон? "Мистика требует механики", - утверждает он. Ибо иначе мистика не может распространить милосердие "среди человечества, охваченного страхом голода". Далее: "Если наши органы являются естественными инструментами, то наши инструменты тем самым являются искусственными органами". "...Машины, работающие на нефти, угле и "белом угле" и превращающие в движение потенциальную энергию, накопленную за миллионы лет, оказалось, придали нашему организму столь обширное распространение и столь чудовищную мощь, настолько непропорциональные размеру и силе этого организма, что, безусловно, ничего этого не было предусмотрено в структурном плане нашего биологического вида; это была единственная в своем роде удача, величайший материальный успех человека на планете. ... Однако в этом непомерно выросшем теле душа осталась такой же, как была, уже слишком маленькой, чтобы его наполнить, слишком слабой, чтобы им управлять. Отсюда вакуум между ним и ею. Отсюда грозные социальные, политические, межнациональные проблемы, в которых четко проявляется этот вакуум и на которые, чтобы его заполнить, направлено сегодня столько беспорядочных и неэффективных усилий; здесь необходимы новые запасы потенциальной энергии, на сей раз моральной. Не станем поэтому ограничиваться высказанным выше утверждением, что мистика требует механики. Добавим, что увеличенное тело ждет увеличенной души и механика требует мистики". Без моральной мутации человечество не справится с управлением непомерно возросшего технического тела. Бергсон перечисляет упрёки механизации, вернее направляющему её человеку: "...мы упрекаем ее в том, что она слишком активно содействовала искусственным потребностям и роскоши, способствовала развитию городов в ущерб деревням, наконец, увеличила дистанцию между предпринимателем и рабочим, между капиталом и трудом". Но Бергсон предлагает пути выхода. "Все эти последствия, впрочем, можно исправить; и тогда машина станет великой благодетельницей". "Мы явно ощущаем, что сельское хозяйство, которое кормит человека, должно господствовать над остальным, во всяком случае, оно должно быть первой заботой самой индустрии... Если машина обеспечивает рабочему больше часов для отдыха и если рабочий использует этот дополнительный досуг на нечто иное, чем на так называемые развлечения, которые плохо управляемый индустриализм предоставил во всеобщее распоряжение, то он обеспечит своему уму такое направление развития, которое сам выберет, вместо того чтобы ограничиваться тем развитием, которое ему навязал бы... возврат (впрочем, невозможный) к ручным орудиям после упразднения машин".
Какая польза из всего вышесказанного студенту и преподавателю! Бергсон напоминает, что нет фатального разворачивания истории. Что человек - это и хозяин, и работник: он должен принять решение о своей судьбе и сам потрудиться над его реализацией. Он призывает вернуться к истинным ценностям, которые ошибочно потеснены индустриальной цивилизацией в пользу ложных: вернуться к простоте жизни и обрести радость вместо губительной роскоши и удовольствий. Сам мыслитель скептически относится к положению человечества: "Мистицизм, бесспорно, находится у истоков великих моральных преобразований. Человечество несомненно кажется далёким от него, как никогда. Но как знать?" Но мы должны быть готовы, когда приблизимся к последней черте, о которой предупреждает философ. "И тогда раздастся призыв героя; не все мы последуем за ним, но все мы почувствуем, что должны это сделать".
Kaiserslautern, 21-26.01.2008
Бергсон А. Два источника морали и религии. - М.: "Канон", 1994. - с.313.
Там же, с. 314.
Там же, с. 316-317.
Там же, с. 318.
Там же, с. 324-325.
Там же, с. 326.
Там же, с. 330.
Там же, с. 328-329.
Там же, с. 330.
Там же, с. 330-331.
Там же, с. 331.
Там же, с. 331.
Там же, 332.
Золотусский И. Фауст и физики. - М.: "Искусство", 1968. - с.50.
Золотусский И. Фауст и физики. - с. 49.
Габер Ф. Пять речей по химии. - М.: Государственное военное издательство, 1924. - 126 с.
Бергсон А. Два источника морали и религии. - с. 336.