Смолюк Андрей Леонидович

Рассказ

Снежинск апрель 2022

* * *

Аэродром, где базировалась эскадрилья, в которой Алексей служил и где был его самолёт ЯК-7, находился в лесочке на большой поляне километров в двадцати от Днепра, рядом со сгоревшей деревушкой, название которой никто не знал. В задачу этой эскадрильи входило наблюдение за воздухом вокруг переправы, которую фашисты всеми силами хотели уничтожить.

Поэтому через каждые два часа, когда воздушная обстановка была спокойна, с аэродрома для барражирования вокруг переправы улетали четыре самолёта, которое затем возвращались обратно и их сменяла другая четвёрка.

Так продолжалось до тех пор, пока над Днепром не появлялись фашистские самолёты с единственной целью уничтожить переправу. Тут в воздух поднималась вся эскадрилья и над рекой разыгрывались нешуточные воздушные сражения, в которых были потери с обеих сторон, но наши всё-таки не подпускали близко для бомбометания фашистов к переправе, то есть справлялись со своей задачей.

И надо было такому случиться, что когда Алексей со своим ведомым Саньком и ещё двумя самолётами из их эскадрильи охраняли с воздуха переправу, над рекой появились фашистские самолёты Мессершмиты и Хенкели. Алексей сразу сообщил это на аэродром, а пока им вчетвером суждено было сражаться с кучей фашистов, как с саранчой.

В первую очередь надо было уничтожить бомбардировщики Хенкель 111, но это задача была для четвёрки наших ЯК-7 очень трудной, так как их охранял целый рой Мессершмитов. Алексей со своим ведомым Саньком сразу взяли на себя Мессершмитов, чтобы второй паре наших самолётов разобраться с бомбардировщиками.. Надо было продержаться и не дать сбросить бомбы на переправу минут пятнадцать, когда в районе, где находился Алексей, появятся самолёты нашей эскадрильи. Тогда сразу станет легче. Но эти пятнадцать-двадцать минут надо было продержаться, а задача это была совсем не из лёгких.

Алексей и Санёк постарались оттянуть на себя как можно больше Мессеров, чтобы двум другим самолётам было легче справиться с бомбардировщиками. А Мессеров была целая стая. На самолёты Алексея и Саньки вначале приходилось по четыре Мессера, поскольку видно немцы не заметили ещё пару наших Яков. А когда заметили сразу два мессера кинулись на них, и Алексей с Саньком остались вдвоём против шести фашистов.

За себя Алексей особо не переживал. Он бывал в переделках и похлеще, а вот его ведомый Санёк ещё был совсем неопытным лётчиком, только-только из лётной школы.

Короче говоря, завязался бой два против шести. По три немца против одного нашего.

* * *

Одного фашиста Алексей срезал практически сразу. Тот пытался сделать что-то типа бочки и подставил нашему асу брюхо своего самолёта. Вот Алексей и вжарил в это брюхо из всех пулемётов. Немец сразу загорелся и пошёл вниз. Видно этот тоже был вроде Санька только что из училища, то есть без боевого опыта.

Своего ведомого Алексей тоже старался не упускать из виду и видел, как тот бьётся с тремя фашистами. Одного он умудрился тоже подбить и этот немец так же пошёл дымить к земле. Было видно, как фашист выпрыгнул из кабины, но до земли было недалеко и успеет ли его парашют раскрыться, было неясно. Но Алексею это было всё равно, даже если этот фриц успешно приземлится, то попадёт на наши позиции и что там с ним сделают, Алексей не знал.

Теперь перед Алёшой было два самолёта. Но один вдруг сделал разворот и пошёл вниз, очевидно так скомандовал третий немецкий лётчик, который был по всей видимости за командира.

Алексей краем глаза видел, что теперь на Саньку нападают опять три фашиста и такого боя он долго не выдержит. Так и получилось, самолёт ведомый Санькой задымил и медленно пошёл к земле.

Санька тоже выпрыгнул из кабины, но, повторюсь, до земли было недалеко, и успеет ли раскрыться парашют, было непонятно. Хотелось бы, чтобы успел.

Но дальше рассмотреть, что было с его ведомым, Алексей не успел, так как оставшийся против него фашист дал крупную пулемётную очередь по его самолёту. Это сразу привело в чувство Алексея и он забыл про Саньку.

А немец ему попался видать опытный, не хуже его самого.

.Одним словом в воздухе между Алексеем и немцем завязалась карусель. Каждый хотел зайти сопернику сзади, чтобы одной пулемётной очередью сразить его. Но пока это ни у кого не получалось.

Где же наши, думал Алексей, уже прошло минут двадцать, а эскадрильи с лесного аэродрома что-то не было видно. Ладно, Бог с ними, мне бы вот этого гада свалить, а ведь опытный мне он попался, не зря оставил нас один на один.

В общем, они кружились так в воздухе достаточно много времени, и никто не совершал ни малейшей ошибочки, чтобы ею мог воспользоваться противник.

Тогда почти одновременно они, то есть Алексей и фашист, полетели на встречу лоб в лоб. У кого первого не выдержат нервы. Тут у Алексея было небольшое преимущество, солнце светили ему сзади, а немцу прямо в лоб. Вот он первый и не выдержал и дал очередь по самолёту Алексея. Но солнце видно мешало ему и его попадания в наш самолёт ни к чему не привели. ЯК-7 выдержал. Зато не выдержал Алексей. Он почувствовал, что ранен, причём тяжело и с трудом нажал на гашетку пулемёта.

Немец вспыхнул почти сразу и весь, и пошёл вниз к земле.

Так тебе и надо, гад, подумал Алёша.

Когда напряжение боя немножко спало, Алесей почувствовал боль во всем теле. Он почувствовал также, что по лицу его и ногам бежит кровь, и руки его еле ему подчинялись. Но с самолётом было почти всё нормально, хотя он видел пробоины и на крыльях и на двигателе.

Если я сам помру в этой кабине, это будет плохо, вот поэтому надо дотянуть до аэродрома. Всё равно выпрыгивать с парашютом у меня нет сил. А самолёт надо спасти, он ещё пригодится если не мне, то другому.

* * *

Пока Алексей размышлял, он, наконец, увидел своё эскадрилье, которое спешила к переправе. Он машинально посмотрел на часы и оказалось, то что с ним приключилось заняло всего семнадцать минут.

Наконец-то, подумал он, теперь фрицам дадут жару. И переправу отстоят и этим гадам достанется. Ну, а моя задача дотянуть до аэродрома.

Он машинально посмотрел на счётчик топлива. Топлива оставалось мало, но до аэродрома должно было хватить.

Тут он почувствовал, что руки его немеют и руль поэтому не слушается его, а его верный ЯК-7 выписывает в воздухе всевозможные зигзаги. Алексей собрал всю свою силу воли и вцепился в руль изо всех сил. Самолёт его выровнялся в полёте и лёг на прежний курс.

Тут в наушниках Алексей услышал голос диспетчера с аэродрома. Вызывали его. Алексей с трудом проговорил:

Да

Наконец-то хоть один откликнулся, послышалось в наушниках. Неужели остальные три самолёта с ребятами погибли?

И вновь прозвучали позывные Алексея.

Где ты? спросили с земли.

Иду домой, с трудом ответил Алексей.

Что-то нам твой голос не нравится, ты ранен? опять послышалось в наушниках.

Прилечу, увидите, сказал лётчик и отключил рацию, потому что сил на разговоры у него больше не было.

А под его самолётом уже мелькал знакомый лесок, окружавший поляну, где базировалась эскадрилья.

Значит, скоро я буду дома, с облегчением подумал Лёша.

А минут через пять он увидел знакомую поляну и пошёл на посадку. Но с первого раза не получилось. Руки не слушались Алексея и самолёт трясло и болтало. Лётчик собрал тогда в кулак все оставшиеся силы и всё-таки посадил самолёт, правда, с третьей попытки.

На земле уже поняли, что с Алексеем не всё в порядке, и как только самолёт остановился, все кто оставался на аэродроме, в основном механики, бросились к самолёту.

Бог ты мой, воскликнул кто-то, смотря на пробоины в фюзеляже самолёта, ну и досталось же Алексею! Почему же он только не вылезает из кабины. Дай Бог, чтоб он был только ранен.

Но когда механики открыли кабину, то все сразу сникли и смолкли. Алексей был мёртв. Он спас машину, а вот себя не сберёг.

Вот так окончился последний бой для хорошего, смелого и доброго парня Алексея из Свердловской области.

Тело его вытащили из кабины и положили на траву возле самолёта. Все сняли кепки и пилотки.

Похороны были недолгими, едва возвратилась эскадрилья на аэродром, в которой, кстати, тоже были потери, но все восхищались мужеством Алексея, который смог довести машину до аэродрома и умер сразу после посадки. Похоронили его тут же в лесочке, где уже было с десяток могил.

Вот на этом и кончилась история про последний бой. Впрочем, нет, стоит ещё добавить, что через четыре дня на аэродром в грузовике привезли Санька, который был жив и здоров. Парашют его всё-таки успел раскрыться над землёй и Санёк приземлился прямо на наши позиции, где его накормили, дали отдохнуть и на попутке отправили на аэродром.

А ещё два самолёта, которые вместе с Алексеем и Саньком барражировали над Днепром, так и пропали без вести. Может лётчики погибли сразу, может самолёты врезались в землю и лётчики не успели выпрыгнуть с парашютом, может и что самое страшное попали в плен к немцам. Судьба их так и осталась неизвестной. Как говорится: Вечная им память!.

22.04.2022 6:35

Смолюк А.Л.

Смолюк Андрей Леонидович

Снежинск март 2023

Введение:

Д

едов я своих не видел и не знаю. Просто была война, которая выбила практически весь цвет нашей интеллигенции, да и рабочих. Но одного деда я всё-таки застал живым, правда, когда он умер от ранения и контузии, мне было всего два года и я его совершенно не помню, но остались фотографии и я знаю, какой он был хотя бы внешне. Это был отец моего отца. А вот отца моей мамы я вообще не представляю, даже фотографии не осталось. Он пропал не в самом начале войны, а чуть попозже, где-то в сентябре сорок первого, когда меня ещё и в планах не было.

И пусть то, что я сейчас расскажу плод моей фантазии, но мне кажется, что всё так и было, как придумала моя буйна головушка.

* * *

Деда моего по материнской линии звали Гаврилой. Отчество я его не знаю, да и имя-то знаю только потому что у мамы моей отчество было Гавриловна.

Когда началась война, а у моего деда военная специальность была артиллерист, то его сразу в армию не призвали, а призвали где-то в конце августа, начале сентября, когда немцы уже нацеливались на Смоленск. И дорогу на Смоленск надо было защищать изо всех сил.

И вот артиллеристов, в том числе и моего деда, с четырьмя пушками поставили именно защищать эту дорогу. Позиция у них была очень удобная, дорого проходила между двумя холмами и вот на каждом из холмом было установлено по две пущёнки. Пущёнки сорок первого года, судя по картинкам были весьма маломощными, но броню немецких танков всё же пробить могли. Так что с этой стороны все было сделано правильно. Единственным недостатком было то, что к пушкам не дали пехотинцев, не роты. Обещали, что пехотинцы подойдут, но обещанного в начале войны надо было ждать, как известно три года. Так что пехоты не было и четырём пушкам надо было противостоять против и танков, и пехоты фашисткой.

Немцы появились неожиданно. Наши ещё даже толком не успели окопать пушки и приготовится к бою. Немца появились откуда-то справа и было их по нашим подсчётам до двадцати пяти танков и ещё пехота. Сколько пехоты, сосчитать было трудно, но если учесть что у наших артиллеристов пехоты вообще не было, то ситуация складывалась явно не в нашу сторону. Нужно было отступать, но был приказ стоять насмерть.

Слушай, Гаврила, сказал Фёдор, друг моего деда и заряжающий при пушки, а ведь нам хана сейчас придёт. Смотри сколько танков да ещё пехота, а у нас всего четыре пушки.

Да, согласился мой дед, но делать нечего, будем стоять насмерть.

Когда немецкие танки подошли поближе к холмикам, командир батареи поднял красный флажок, он расположился на другом холмике, где не стояла пушка с моим дедом. Рации тогда ещё ни у кого не было, и командовали по старинке, флажками. Так вот командир батареи, поднял красный флажок, что означала Огонь!.

Позиция у нас была удобная, и нам почти сразу удалось подбить три танка, а потом огонь пушки перевели на пехоту, и это заставило сначала фашистов остановиться, а затем немного отступить. Просто они не ожидали такого отпора, всё ещё вспоминая лёгкую прогулку по Европе.

На поле боя наступила некоторое затишье, неприятное затишье, несущее собой огонь и смерть.

Видимо посовещавшись немцы решили просто расстрелять наши пушки из танков не привлекая пехоту. Они подошли поближе к нашим орудиям и открыли по ним огонь. Стрелять им было неудобно ещё и потому, что солнце слепило им глаза, но одну нашу пушку вместе с командиром батареи они всё-таки уничтожили.

Отбиваться тремя пушками было уже сложнее. Немцы видя наши потери вновь пошли в наступление, а наши открыли огонь. Но и фашисты не молчали, и на наши позиции буквально обрушился шквал снарядов. Была разбита сначала вторая пушка, затем третья и осталась одна, где был мой дед.

* * *

Поскольку пушка оставалась одна да, причём продолжала стрелять и подбивать танки, немцы весь огонь перевели на нашу единственную пушку. В результате весь расчёт был перебит за исключением моего деда, раненного в плечо и его друга Фёдора. Причём Фёдору явно везло, у него не было даже царапинки от немецких снарядов и пуль. Вот так вдвоём они и управлялись пушкой. Дед одной рукой, как-то умудрялся приносить Фёдору снаряды, а тот стрелял и довольно метко. Но потом дед тяжело был ранен в бедро и ходить почти не мог, так что Фёдору приходилось управляться с пушкой одному.

Но в этот момент вдруг подошло подкрепление в виде пехотинцев и пушечных расчётов и немцы снова были выбиты с возвышенностей, которые, можно считать были ими уже заняты.

А Фёдору так и повезло, ни одной царапины, а вот над дедом сразу склонилась девушка санинструктор и поинтересовалось как он.

Да живой вроде, отвечал Гаврило, только в бедро да в плечо раненый.

Девушка санинструктор осмотрела его раны и осторожно перевязала их.

А ещё кто живой есть? поинтересовался Фёдор.

Есть ещё два тяжело раненых, но их уже отправили в медсанбат. Сейчас и твоего напарника отправим туда же.

Что же прощевай Гаврила, сказал Фёдор, может, когда ещё свидимся.

Прощай, ответил мой дед, дай бог встретимся.

Тут к ним подкатила телега запряжённая лошадью, деда моего осторожно положили в телегу и телега повезла его и ещё двух тяжело раненых в медсанбат, а иначе говоря, в полевой госпиталь.

Медсанбат располагался в большом деревенском доме, где очевидно до войны была школа. По крайней мере об этом говорили многочисленные плакаты и школьный глобус стоящий в коридоре. Здесь раненых оперировали как могли.ели они были не очень тяжело раненными и отправляли на железнодорожную станцию, где паровозами ранынных отвозили в тыл.

Деда моего тоже прооперировали, от чего деду стразу полегчало, ведь носить в себе куски железа не очень приятная процедура. А потом, опять же на телеге отправили на железнодорожную станцию, дожидаться санитарного поезда. Ждать пришлось два часа, но поезд пришёл и деда на носилках занесли в вагон и положили на одну из коек.

Поезд должен был отвези раненных в далёкий Челябинск, а моей бабушке, маминой мамы пришло письмо с фронта, что ваш муж ранен и отправлен в госпиталь в Челябинск.

Бабушка была рада, что её муж хоть жив и сама стала готовится к эвакуации в деревню к родственникам, так как немцы уже подходили к Ленинграду и все гражданские старались уехать из города, куда-нибудь к родственникам.

* * *

А дед медленно, потому что поезда все были перегружены и немцы всё время бомбили составы, идущие по железным дорогам, ехал в далёкий Челябинск.

И как-то пока воздушная опасность в виде немецких самолётов миновала поезд, на котором везли моего деда.

Но беда пришла как всегда неожиданно. За Смоленском над нашим поездом появились два Мессершмита и хотя на всех вагонов поезда был нарисован красный крест, крест медицины и по всем законам войны против таких крестов нельзя применять оружие, но немцы есть немцы и им было начхать на красные кресты, они начали бомбёжку нашего паровоза. В первую очередь они разбомбили железнодорожный путь, так что поезду пришлось остановиться и тогда всех, кто мог ходить сам, кого несли на носилках и все гражданские стали покидать поезд с надеждой укрыться в лесу, что стоял кругом.

Дед мой с трудом ковылял по насыпи, пытаясь её преодолеть. В конце концов, ему это удалось, и насколько позволяли силы он поспешил в спасительный лес. Но по дороге он увидел убитую женщину с младенцем плачущим на её груди. Тогда отбросив палку дед подобрал ребёнка и передал его санитарке, которая бежала рядом.

Им удалось добежать до спасительного леса, а вот моему деду нет.

Рядом с ним взорвалась бомба, и дед получил ещё одно ранение в спину. Оно было смертельным. Дед ещё пытался доползти до леса, но силы оставили его и он умер.

А через месяц моей бабушки пришло письмо с фронта, что ваш муж пропал без вести.

Это было, конечно, большое горе, но делать было нечего, война.

Так что ни я, ни мои родные не знают, где похоронен, если вообще был похоронен, мой дед.

Андрей Смолюк

Рассказ

Снежинск июль 2024

* * *

Я как младший по званию стоял навытяжку перед командиром нашей роты капитаном Окупенко Сергеем Павловичем и слушал, как он распекал меня и весь мой взвод, да и всю нашу роту.

Чёрт вас всех за ногу, кричал он на меня (видно, просто я ему под руку попался), Харьков почти уже весь наш, и только мы тормозим его освобождение. Неужели мы не можем взять этот проклятый дом, стоящий почти в центре города и мешающей не только нам, но и всей дивизии, что уже почти вышла на окраины города с той стороны. Ты, лейтенант, только посмотри, сколько мы угробили наших ребят, а фрицев так и не выбили из дома. Заговорённые, они какие-то что ли? И артиллерией по нему били, и бомбы пикировщики сбрасывали, а он стоит, и мы никак не можем его взять.

А дело было в августе 1943 года, стояла жаркая сухая погода, и все мы, офицеры и солдаты, уже измаялись и от жары, и от того, что не могли взять этот треклятый дом почти в самом центре Харькова. И действительно, столько мы ребят перед этим домом положили, так прямо было жутко смотреть.

Ладно, немножко успокоившись, проговорил капитан. Как говорил мой отец: если не можешь противника взять в лоб, надо его взять хитростью. Вот тебе такое задание, лейтенант: обойди всю нашу роту, а также наших соседей справа и слева и узнай, вдруг у них окажется боец, который до войны жил в этом доме. Может, к нему есть какие-нибудь лазейки, о которых мы с тобой не знаем и по которым можно проникнуть в этот дом. Даю я тебе на это два часа и, ты уж извини, больше дать не могу. Если не найдёшь какого-нибудь здешнего, придётся опять брать этот дом в лоб. Но уж тогда придётся просить танкистов, хотя они страсть как не любят такие дома, потому что поджечь танк можно из хорошо укреплённого дома запросто. А сам видишь, дом подготовлен к обороне очень хорошо. Фрицы, к сожалению, тоже не дураки. А дом, просто сильно подготовлен к обороне. Сверим часы, сейчас двадцать минут первого, так что двадцать минут третьего я жду тебя с докладом.

Мне оставалось ответить только: Есть!, и я вышел из блиндажа капитана, который был подвалом уже взятого нами дома.

* * *

И так я вышел от капитана и первым делом осмотрел весьма поредевшую свою роту, которая сейчас, прячась в каких-то развалинах, опасаясь снайперов, не могла поднять головы. А вот мне придётся бежать по этим развалинам, и я буду отличной мишенью фашистских снайперов. Но приказ надо выполнять, и, сменив пилотку на каску, я перебежками стал подходить от одного бойца к другому с надеждой, что он знает этот Харьков, как свои пять пальцев.

Я пробегал перебежками сначала среди своей роты, затем по соседним, и через полтора часа этой беготни, которая уже меня просто вымотала, мне повезло. Я нашел человека, который, правда, не жил в этом доме, что мы не могли взять, но он жил рядом, не очень далеко от этого дома, и знал все тайны этих улиц.

Я выпросил этого хлопца (по фамилии Заволожный) у его капитана и мы снова перебежками добрались до нашей роты, которая с нетерпением ждала моего возвращения. Всем сидеть с тоской в развалинах надоело поглядывая на неприступный дом. Я сразу потащил Олега, так звали паренька, которого я позаимствовал у соседей, к своему капитану.

Честно говоря, я настолько вымотался, бегая по этой жаре и прячась от немецких пуль, что обратился к своему капитану не по уставу, а по имени отчеству:

Сергей Павлович я нашёл человека в соседней роте, который, правда, не жил в этом доме, но жил в доме неподалёку и знает все тайны этих домов!

Молодец, с радостью похвалили меня наш капитан, пусть он себя представит!

Есть, ответил я, рядовой Заволожный, представься.

Заволожный представился, как положено по уставу, а наш капитан предложил ему и мне сесть, где найдём место.

Значит, ты, Олег, знаешь тайны этих домов? спросил он у Олега.

Товарищ капитан, ответил Олег, не все я, конечно, знаю тайны, но некоторые мне ведомы. Вас, как я понял, волнует вопрос, как взять этот дом, который мешает всему нашему продвижению вперёд.

Точно, ответил капитан.

Так вот в этот дом можно попасть из другого дома по трубе, которая проложена под землёй, не знаю зачем, между этими домами. Мы мальчишками часто ползали по этой трубе. Она довольно широкая метра полтора в диаметре, так что и взрослому бойцу по ней проползти можно. Труба ведёт в подвал того дома, который вы никак не можете взять. Но сразу скажу, что труба длинная, метров триста-четыреста, и пока по ней проползешь, вымотаешься весь. Но нам, пацанам, это было даже в удовольствие.

Значит, нашим бойцам проползти по трубе можно? переспросил наш капитан.

По крайней мере, ответил рядовой Заволожный, попробовать можно, но только без вещмешков, с одним автоматом.

* * *

Ну что же, лейтенант, сказал Сергей Павлович, обращаясь ко мне, бери из своей роты десять не очень крупных бойцов и попробуйте вместе с рядовым Заволожным пробраться по этой трубе в дом. Если в подвал дома вам удастся пробраться, то вы выстрелите из ракетницы два раза красными ракетами. Мы когда это увидим, ответим вам двумя зелёными ракетами и сразу начнём штурмовать дом, а вы вылезайте из подвала и штурмуйте первый попавшийся подъезд с первого этажа. Думаю, что для фрицев это будет неожиданностью.

Есть, ответил я, товарищ капитан, пойдём подбирать щупленьких.

Но тут неожиданно высказал свою просьбу Заволожный. Он сказал:

Товарищ, капитан, а разрешите мне после взятия дома побывать в сорок третьей квартире. Там жила моя девушка, и я часто был в этой квартире. Разрешите молодость, так сказать, вспомнить. Со своим начальством я уже договорился.

А что, ответил наш капитан, почему бы и нельзя. Как дом возьмём, десять минут побываешь в квартире своей девушки, а потом бегом догонять своих.

Есть, ответил Заволожный и добавил, как-то мягко, спасибо.

После этих слов мы развернулись и пошли набирать в нашей роте народ. На это у нас ушло примерно полчаса и, собрав отобранных бойцов, я объяснил задачу, которую нам предстоит выполнить. После этого все оставили вещмешки, и взяли только автоматы да гранаты по четыре штуки каждый. Я тоже взял автомат, гранаты и поменял свою офицерскую фуражку на каску.

Вперёд, сказал я, Заволожный показывает нам путь.

Путь был сначала извилистым, поскольку мы избегали открытых мест, опасаясь фашистских снайперов, так что добирались мы до трубы примерно минут сорок, потеряли одного бойца убитым и один был ранен, но легко, в руку.

Наконец мы прибежали к тому месту, где начиналась труба. Вход в неё был завален, и нам пришлось около получаса разгребать кирпичи, камни и всё прочие, что принесла сюда война. Но, в конце концов, вход был расчищен и мы увидели вход в эту трубу. Оттуда пахло сыростью и какой-то плесенью. Видно, этой трубой уже давно не пользовались. В свете фонариков мы увидели, что труба была довольно чистой. Я скомандовал:

Вперёд. И Заволожный первый, как положено проводнику полез в трубу.

* * *

Заволожный немножко приврал, точнее, просто ошибся: труба была в диаметре, а несколько меньше. Это пацанам, наверное, казалось, что труба широкая, на самом деле мужику, даже щупленькому, ползти было довольно трудно.

Где-то в середине пути в трубе была пробоина, Заволожный осторожно выглянул в эту пробоину и сказал:

Мужики, где-то половину пути мы проползли, поэтому предлагаю сделать небольшой перекур. Товарищ лейтенант, вы не возражаете.

Я, естественно не возражал, потому что устал. Не так-то просто было ползти по этой трубе.

Я отдал приказ на перекур но курить всем запретил. Тут и так воздуху не хватало, да и дым от самокруток мог быть замечен немцами.

Вот вылезем из трубы в подвал, тогда и покурим, добавил я.

Я дал на перекур пятнадцать минут, поскольку наши, наверняка, с нетерпением ждали наших сигнальных красных ракет.

Через пятнадцать минут я дал команду двигаться дальше. Мы ещё проползли по трубе минут сорок и тут послышались негромкие слова Заволожного:

Мать честная, а выход-то из трубы замурован! Товарищ капитан, тут заминка. Мы практически доползли до конца, но с этой стороны труба оказалась замурована кирпичами.

Попробуй прикладом разбить эту заглушку, ответил я.

Есть, послышалось в ответ, и через секунду раздались удары приклада автомата по кирпичам.

А через минуту в тёмную трубу ворвался луч света.

Товарищ лейтенант, послышался радостный крик от Заволожного, здесь просто оказывается труба не замурована, а просто заложена кирпичами. Я полез наружу, а вы следуйте за мной.

Одним словом, через десять минут мы все стояли и отряхивались от пыли и паутины, которой в трубе было полно. Ну пыль понятно, а вот откуда в трубе было столько паутины, это была для нас загадкой. Впрочем, фиг с ней с этой паутиной, надо было осмотреться вокруг.

Подвал был высокий, с сарайками, где жильцы хранили всякий хлам. Но Заволожный не дал нам, как следует осмотреться.

Вот дверь, ведущая на первый этаж первого подъезда, сказал он. Думаю, что она не заперта, и путь на первый этаж открыт.

Он тихонечко притронулся к двери, и она действительно была не заперта.

А вот там окошко, продолжал словоохотливый Заволожный, через него, товарищ лейтенант, можно послать ракеты нашим, что мы в доме.

Что мы сейчас и сделаем, ответил я.

* * *

Я достал ракетницу и два красных патрона и выстрелил в окошко. Теперь надо было ждать две зелёных ракеты от наших солдат. Зелёные ракеты вспыхнули два раза, а это значило, что наши сейчас поёдут в атаку. Подождав ещё минут десять, я скомандовал:

Вперёд ребята, только без криков ура! Наша задача очистить первый подъезд и закрепиться на чердаке, не дав тем самым возможности отступления с нижних этажей немцам.

Фашисты нас не ожидали, и первых три этажа мы очистили, перебив всех немцев, что были там. Дальше этаж был разрушен, но лестничный подъём сохранился, и мы спокойно залезли на чердак дома. Дальше оставалось ещё три подъезда, лестница к двум была цела, а четвёртого подъезда вообще не было, он был сильно разрушен.

Тут с улицы раздались крики Ура!, это значит, что наши вплотную подошли к дому. Я передумал и не стал закрепляться на чердаке. Просто я разделил своих ребят поровну и велел им бить немцев сверху.

То, что на них нападут ещё сверху, фашисты не ожидали и на мгновение даже прекратили огонь, а этого было достаточно, чтобы наши солдаты ворвались в дом. Дом был взят. Можно было продолжать наступление.

Капитан, руководивший штурмом дома, подошёл ко мне и, обняв меня, проговорил:

Молодцы, а где тот солдат, забыл его фамилию, который был проводником?

Вот он, сказал я капитану и подвёл его к Заволожному.

Капитан тоже его обнял и сказал:

За это дело я тебя представлю к награде.

Спасибо, смущаясь, сказал Заволожный и повторил свою просьбу, теперь мне можно на пару минут заглянуть в сорок третью квартиру?

Конечно можно, ответил Сергей Павлович, дуй, но только ненадолго. А потом расскажешь нам, что там видел.

Рассказ рядового Заволожного.

Я пулей влетел во второй подъезд и поднялся на третий этаж. Мне нужна была 43 квартира, где мы часто встречались с Верой и даже целовались с ней, когда у неё в квартире не было родителей и бабушки.

Но дверь в 43 квартиру была завалена всякими предметами, начиная от письменного стола и кончая верхней частью серванта.

Разгребать весь этот мусор у меня не было времени, поэтому я воспользовался взломанной дверью в 42 квартиру. Просто наши балконы находились рядом, и из 42 квартиры через балкон можно было попасть на балкон 43, а там уж дело техники. Я так и сделал, перелез через балконы и оказался в 43 заветной (как я её называл), квартире. Балкон выходил в большую комнату, в ней был беспорядок, всё было разворочено и раскурочено. Дверь в остальные две небольшие комнаты были закрыты. Я открыл дверь, а она как нестранно поддалась, в комнату Веры. Она тоже соответствовала войне, но диван был цел и на нём лежал немец. Я сначала думал, что это труп, но оказалось, что этот фриц, лежащий на диване, был ранен. Я подошёл к нему, и он сразу забормотал что-то вроде Гитлер капут и Не-не-не.

И тут меня охватила злость. Ты гад лежишь на диване, где я целовался с любимой девушкой, и просишь у меня пощады. Вы, сволочи, не жалели наших детей, так почему я должен жалеть тебя поддонок? Я взвёл свой автомат и, хотя немец залепетал Них, Них и замахал руками, я дал по нему короткую очередь. Фашист сразу замолчал, потому что я его убил. Может быть, я поступил и неправильно, но вид этого гада, лежащего на нашем диване, просто взбесил меня.

Дверь во вторую маленькую комнату, где жила бабушка Веры, была заперта. Скорее всего она была чем-то подпёрта, и без гранаты взломать её было невозможно. А гранаты у меня все кончились. Мне оставалось только плюнуть со злости, потому что я чувствовал, что там ещё один фриц, но я плюнул на него и опять через балкон перелез в 42 квартиру, а затем вышел в коридор.

Тут неожиданно открылось дверь в 41 квартиру и из неё выглянуло морщинистое лицо старой соседки Веры Серафимы Тимофеевны. Она была настолько стара, что фашисты не тронули её.

Ой, воскликнула она, это ты Олег?

Я-я, Серафима Тимофеевна, вот пришёл наш дом освобождать и освободил.

Серафима Тимофеевна обняла меня и залилась слезами.

Ну что вы, ну что вы, пробормотал я, всё кончилось хорошо, Харьков теперь наш навсегда. К 43 моей, да, да моей (так я её называл ещё до войны) я стоял спиной и вдруг раздался взрыв гранаты, и всё, что загораживало путь в 43 квартиру, исчезло. В проходе стоял немец, причём я не понял: то ли пьяный, то ли раненый, то ли ещё не очухавшийся после взрыва гранаты. Но он сразу стал поднимать пистолет. Тут надо было действовать на опережение: или он, или я, кто первым выстрелит.

Поскольку немец был ещё не в себе, то первым оказался я и, развернувшись, дал очередь из автомата по фрицу. Тот как мешок с дерьмом рухнул на пол лестничной клетки.

Вот и всё, сказал я плачущей Серафиме Тимофеевне, 43 квартира освобождена. Думаю, что там больше никого нет.

Но на всякий случай я заглянул в квартиру и убедился, что там действительно никого больше нет.

Не плачьте Серафима Тимофеевна, сказал я. Все испытания для вас закончены. А вы не знаете, где Вера и её семья.

Ну как не знать. Папа Веры ушёл на фронт, а маму Веры и саму Веру эти сволочи увезли в Германию. Так что со всей их семьёй я просто не знаю.

Понятно, грустно сказал я. Я правильно сделал, что прикончил двух немцев.

Я ещё вот что хочу сказать, проговорила Серафима Тимофеевна, эти нелюди с той стороны дома (она показала рукой с какой) строили какой-то бункер, вернее строили-то не они, а наши военнопленные, так что вы будьте поаккуратней, они ещё могут прятаться там.

Ясно, Серафима Тимофеевна, мы учтём ваши слова, и о них я доложу командованию.

Мне было жалко оставлять немощную старую женщину одну, но приказ есть приказ, надо поторапливаться к своим.

* * *

Как меня, лейтенанта, Заволожный нашёл в этом кавардаке, что творился в доме, было загадкой. Но он нашёл и хотел рапортовать о прошедшей операции и о том, как он побывал в квартире любимой девушки.

Что ты мне будешь докладывать, я знаю, поскольку был с тобой и моим взводом, а про квартиру и обо всём будешь докладывать нашему и своему капитану. А вообще ты молодец и будь я на месте этих капитанов, то я тебя представил бы к наказанию. Иди к нашему капитану, он пока ещё у себя в развалинах дома и обо всё ему доложишь. И ещё доложишь, что мы пока не можем взять четвёртый подъезд дома. Откуда там берутся фашисты, лично я понять не могу.

Зато я знаю, отвечал Заволожный.

Вот и доложишь об этом нашему капитану, заметил я, а пока давай дуй к начальству, мне не до тебя, поскольку немцы опять попёрли нам навстречу в четвёртом подъезде.

Есть, товарищ лейтенант, отчеканил Заволожный и побежал искать нашего капитана.

Второй рассказ рядового Заволожного.

Я нашёл капитана взвода, которому помогал взять дом в подвале разрушенного дома, то есть на старом месте.

Разрешите доложить, товарищ капитан, спросил я его, как положено по уставу.

Да чего тут докладывать, отозвался капитан, ты просто молодец, и я напишу твоему командованию, что ты достоин награды. Ты побывал в квартире своей девушки, как там?

Плохо, товарищ капитан. Во-первых, мне пришлось укокошить двух фрицев, которые забаррикадировались в квартире, которую я посетить. Во-вторых, я встретил старую соседку, по лестничной клетке, и она сказала, что Веру, мою девушку и её маму фашисты угнали в Германию, а где отец Веры неизвестно, может воюет, а может уже убит. И ещё товарищ капитан, мне велел передать вам товарищ лейтенант, что был с нами, что пока дом полностью не освобождён, поскольку наши не могут взять четвёртый подъезд. Почему он понять не может. А я могу.

Ну так почему же? спросил капитан.

Дело в том, товарищ капитан, что мне рассказала соседка, что там прорыт туннель между этим домом и соседним. И пока, похоже, этот соседний дом мы не возьмём, четвёртый подъезд мы тоже не возьмём, так ответил я капитану.

Ты это точно знаешь? переспросил меня капитан.

Точно, соседка по этажу хоть и старая, но в своём уме. Тем более она сумела так забаррикадировать свою дверь, что её можно было взломать только огнём из пушки.

Как же она жила в оккупации, что ела? спросил капитан.

Не знаю, ответил я, я не спрашивал, поскольку мне дали на посещение квартиры пять минут.

Спасибо тебе, рядовой Заволожный. Я вот написал рапорт о тебе твоему капитану, надеюсь, что он не будет против, чтобы наградить тебя. А сейчас беги, догоняй свою роту. До свидания!

Олег отдал честь капитану и тоже сказал, может быть и не по уставу:

До свиданья!

Я вышел из развалин и, честно говоря, не знал, куда мне идти. Но решил, что сначала я посещу старое место пребывания нашей роты, а там видно будет.

* * *

А моя рота далеко и не ушла. Всё упёрлось в четвёртый подъезд и в тот дом, к которому немцы, руками наших пленных, вырыли туннель до соседнего небольшого дома. Я доложил капитану о своей так сказать командировке в соседнюю роту, тот прочитал послания которое ему передал я от капитана с которой мы пролезли через трубу в не взятый дом и сказал:

А ты действительно герой, тебя точно надо наградить

А тот дом, к которому фашисты прорыли туннель, командование решила не брать. К дому подкатило пять танков и восемь орудий и разнесли этот дом в пух и прах. После чего немчура стала сдаваться в плен. Но это уже была не наша работа. Нам следовало идти вперёд и освобождать Харьков дальше.

Рота капитана Окупенко тоже пошла вперёд и вскоре мы вышли на окраины Харькова. Харьков был наш!

А за трубу я получил медаль За отвагу и мы дружно всей ротой обмыли её в кружке спирта. Вот собственно и вся история про дом, которая началась действиями и словами лейтенанта соседней роты, который, кстати, тоже получил награду.

Памятник освободителям Харькова, который разрушили современный фашисты на Украине.

23 октября 2024 г.

Смолюк А.Л.

Снежинск октябрь 2024

Андрей Смолюк

Десять против одного

Рассказ

Снежинск Январь 2024

Глава 1 Приказ

Наш артиллерийский полк из двадцати четырёх орудий стоял на опушке леса и не то что бы в резерве, и не то чтобы на передовой. Где-то посредине. Была поздняя весна, берёзы уже оделись в своё зелёное покрывало, птички пели, и мы, то есть весь полк, находились в состоянии полудрёмы. Где-то и справа и слева шли бои, а у нас была тишина. Почему мы бездействовали было непонятно, но это было не наше солдатское дело, а дело командиров. Раз мы ничего не делали, значит, так было нужно. Так продолжалась уже неделя и нам всем это бездеятельность начинала надоедать. Но всё когда-нибудь кончается, кончился балдёж и для нас, скорее для меня и моего расчёта, лейтенанта одной из пушек. Звали меня Сергеем Свиридовым и, как я уже сказал, был я лейтенантом.

И вот неожиданно меня вызывают к нашему майору в блиндаж причём в тот момент, как к нему приехал, как мы все видели, полковник.

Так, сказал я сам себе, похоже, нашему отдыху пришёл конец.

Так собственно оно и оказалось.

Садись на стул и внимательно смотри на карту, что перед тобой, сразу начал разговор полковник, игнорируя все знаки воинского приветствия.

Смотри: вот мы, вот немцы, Перед нами два болотца, разделённые между собой дорогой. Кто эту дорогу строил неважно, но важно то, что по ней могли пройти танки. Однако тут есть небольшая загвоздка, играющая нам на руку. С другой стороны двух болот течёт довольно большая речка, через которую есть мост. Мост крепкий, проверено, и может выдержать, наверное, до сотни танков. Кто владеет этим мостом, тот и владеет всей округой. Через речку танк не пройдёт, слишком крутые у неё берега, а вот по мосту, пожалуйста. И пока немцы, похоже, этого не расчухали, нам надо укрепить этот мост артеллирийской пушкой и в случае чего не дать фашистам завладеть мостом и, следовательно, всей дорогой через эти два болотца. Думаю, что тебе, лейтенант, всё остальное понятно. Бери свой расчёт и выезжайте на этот мост. Где там удобней вам расположиться, решите на месте, а сейчас приказ: не дать фашистом завладеть мостом. Приказ ясен?

Ясен, товарищ полковник! Можно приступать?

Можно и немедленно. Вот возьми карту, что на столе, и по ней ориентируйся на месте.

Я выбежал из блиндажа нашего майора, подбежал к своим ребятам и рассказал, что и как:

Всё, ребята, хвати бездельничать, готовьтесь к походу. И кратко обрисовал положение, о котором мне рассказал полковник.

Сборы, как водится, были недолгими, и вот наш водитель вёз нашу пушку с запасом снарядов через два болотца, разделённых дорогой.

Глава 2. Регонсценировка на местности.

Болотца, что растирались справа и слева от дороги, были не очень большими, но очевидно совершенно непроходимыми, иначе кому вздумалось бы строить через них дорогу. Дальше за ними шёл глухой лес, где танкам было совершенно не развернуться, поэтому эта дорога, как я понял, была стратегической.

До моста с речкой, где кончались болота, было километров семь-восемь, так что через минут пятнадцать двадцать мы стояли возле него и пробовали его на прочность. Хоть он был и деревянным, но очень крепким и вес танка мог выдержать вполне. А речка была такая, что спуститься в неё танк мог, а вот вылезти из неё нет, поскольку берег был высоким и очень крутым.

Первым делом я, да и все остальные мои ребята, осмотрели всё вокруг, выбирая удобную позицию для пушки. За мостом метрах в двадцати от него был бугорок и, пожалуй, лучшего места для пушки не было. Мы вручную откатили пушку к этому бугорку. Немного прикопали её и всю укрыли ветками берёз, для маскировки. Мы также выкопали ямки для ящиков от снарядов, чтобы брать эти снаряды было удобно. Не позабыли мы и про себя, выкопав на бугорке удобные лежбища для стрельбы. Одним словом, проработав часа два, мы были готовы к встрече с любим противником. Мы отпустили нашего водителя, дав ему наказ привезти нам ещё снарядов, так на всякий случай. Таким образом, нас оставалось шесть человек.

Время было около двух часов по полудню, время обеда, который сварил нам рядовой Рябов, и все наелись до отвала, расположившись, кто, где мог, и начались байки. Неожиданно сержант Языков, который обладал очень чувствительным слухом, произнёс:

Чу, ребята! Я что-то слышу. Похоже, со стороны немцев по дороге едет что-то очень тяжёлое.

Тогда тебе мой приказ, сказал я, быстренько сходи на разведку и выясни, что там такое, но чтобы тебя не заметили.

Слушаюсь, ответил Языков и, сняв с себя всё лишнее, оставив только автомат, пошёл быстрым шагом навстречу звуку, который он слышал, а вот мы нет.

Глава 3. Десять против одного

Удивительный у него слух, сказал заряжающий Астафьев, мы вот ничего не слышим, а он слышит. Ему бы музыке научиться да с концертами выступать, так нет всего-то он подающий снаряды.

Война всё спутала, сказал я, я вот на инженера учился, так нет призвали в армию с четвёртого курса. Год всего не доучился и доучись ли не знаю.

Да, война, будь она проклята, отозвался рядовой Рябов.

Так за разговорами пролетело полчаса. Неожиданно откуда-то из-под кустов вынырнул Языков, тот самый у которого хороший слух. Он был какой-то весь взъерошенный и на лице его явно прослеживался страх.

Всё, ребята, хана нам, со страхом в голосе произнёс он.

Но я его остановил, и даже прикрикнул на него.

Отставить панику, докладывать всё мне по-военному, а не с ужасом на лице.

Языков как-то крякнул и сразу весь поник, но выправился и спросил меня:

Товарищ старший лейтенант, разрешите доложить обстановку?

Разрешаю, буркнул я, так как терпеть не могу паникёров.

По дороге в нашу сторону движется колонна Тигров в количестве десяти штук.

Вот это да, подумал я, тут действительно покроешься потом от страха. Но надо было что-то решать: либо отступать, либо принять бой.

Что будем делать, товарищи бойцы? спросил я.

На некоторое время наступила тишина, но рядовой Рябов высказался вслух:

Будем принимать бой! Пусть мы все погибнем (а это было точно наверняка), но приказ полковника надо выполнять.

Да будет так, ответил я, единственное, что я бы хотел сделать, это отправить гонца к нашим, что бой с десятью танками мы не выдержим. Ну ещё пять, это можно повоевать, но с десятью, это практически невозможно. Кто у нас самый бегун в расчёте.

Пожалуй, я, ответил наводчик Перепёлкин, я в пионерском лагере все призы по бегу забрал.

Тогда так, сержант Перепёлкин, скомандовал я, оставляй здесь всё ненужное, кроме автомата, и бегом к нашим. Доложишь нашему майору обстановку. Что мы выбираем бой, но нам нужна помощь. С десятью танками и одной пушкой боя мы не выиграем.

Есть, ответил Перепёлкин и, сбросив с себя тяжеленые сапоги, гимнастёрку, оставшись в одной майке с автоматом в руках, не дожидаясь последнего Прощай, бросился бегом в обратную дорогу к нашим. Конечно, жалко было расставаться с отличным наводчиком, но что поделаешь! Как-нибудь справимся.

А гул всё приближался. Теперь и мы слышали его. В бинокль я рассмотрел их и понял ещё раз, что Тигр страшный танк и взять его под прицел и подбить, задача очень трудная.

Значит так: пропускаем всех через мост, кроме последнего, которого надо обязательно подбить, пусть он стоит и горит на мосту. Таким образом, путь назад у немцев будет отрезан. А там как господь повелит.

Глава 4. Бой, Первые успехи.

Так мы и сделали. Пропустили немцев на мост, а последний одним выстрелом (оказывается и я наводчик неплохой) подбили так, что из него никто не выпрыгнул. Весь экипаж по-видимому погиб. Колонна немцев замерла от неожиданности, просто они не ожидали, что у моста их кто-то ждёт. А пока счёт был один ноль в нашу пользу.

Но от неожиданности фрицы оправились быстро и начали палить из своих пушек в разные стороны. Но наша пушка была так хорошо замаскирована, что не один снаряд не пролетел даже мимо нас.

Поняв, что их стрельба бесполезна, они попросту столкнули мешавший им танк с моста в реку. Честно говоря, я этого не ожидал. Ещё один танк сполз с моста в реку и попробовал перебраться на наш берег. Но это ему не удалось, берег был очень крутой. Пока он барахтался, в воде, мы сделали по нему четыре выстрела и подожгли его. Правда пожар в воде немцы быстро потушили и танк пополз по речке, видимо в поисках места, где можно было вылезти из воды. Но всё равно, счёт стал два ноль в нашу пользу. Зато теперь немцы знали, откуда по ним стреляют. И стали посылать в нашу сторону снаряд со снарядом. В результате бугорок, так хорошо прикрывавший нас и нашу пушку, был буквально стёрт с лица земли. Не знаю, как это фрицам удалось развернуться, и они пошли в атаку на нашу пушку. Они осыпали нас буквально роем снарядов, убив сразу троих солдат. Так что нас осталось только трое.

Немцы разделились пополам. Часть перешла на наш берег, часть на другой, оставив на мосту одну машину. Мне она ужасно не понравилась и, связав четыре противотанковые гранаты вместе, я решил подбить его. Сделать из пушки это было уже невозможно, поскольку град снарядов не позволял нам сделать ни одного выстрела.

Я осторожно пробрался к реке, залез в неё и потихонечку стал приближаться к танку. Когда до танка оставалось метров десять, я размахнулся и швырнул ему гранату под гусеницу. В результате танк уже ползать не мог, а стоящий танк отличная мишень для пушки.

Когда я вновь приполз к нашему орудию, то оказалось, что нас осталось только двое, ещё один солдат был тяжело ранен и выбыл с поля боя. И пушка наша была покорёжена и теперь самостоятельно стрелять не могла, кроме того был испорчен прицел, так что приходилось одному сержанту Астафьеву целится через ствол. Чтобы пушка стреляла, приходилось здоровой дубиной бить по замку, и только тогда происходил выстрел.

Я приказал, хотя приказывать уже было практически некому, бить по танку, что стоит на мосту без движения. С третьего выстрела танк загорелся.

Но в тот же час немецкий снаряд попал в нашу пушку, лишив нас главного оружия. Слава Богу, что нас он практически не задел. Меня только чуть ранило в голову, а Астафьев отделался лёгким испугом.

Глава 5. Бой уже не в нашу пользу.

И так нас оставалась только трое. Точнее двое с четвертью. Я, сержант Астафьев и ещё тяжело раненый рядовой Петров, который лежал на травку около пушки и медленно умирал. Я тоже был ранен в голову, но не сильно, а вот на Астафьеве хоть бы была царапинка. Он словно был заговорённый и все пули и осколки пролетали мимо него. Пушки тоже у нас уже не было, были только её искорёженные остатки. Но у нас ещё оставалось противотанковое ружьё, которое я захватил с собой так на всякий случай. Патроны к нему тоже были. Мы с Астафьевым залеглись в небольшом окопчике, что был вырыт нами, и продолжали стрелять по танкам. Но ружьё это всё-таки ружьё, а не пушка. Единственное что это ружьё могло сделать, это повредить гусеницы танка и лишить его ходу.

Вот мы и стреляли по этим гусеницам да всё как-то неудачно. Мы держали мост уже около часа и Астафьев всё твердил:

Ну где же наши? Ну где же наши?

Я тоже думал про это. Пора бы им появиться. Перпёлкин должен был давно до них добежать и по моим понятиям наши уже должны были идти нам на помощь.

А немцы пошли на штурм. Видимо решили, что пора кончать с нами, а не просто вошкаться. На нас обрушился град снарядов, скорее не на нас с Астафьевым, а на остатки пушки, пологая, что она ещё может стрелять. Это нас с Астафьевым спасало.

И тут мы услышали гул с нашей стороны. Это была наша подмога. Мы от радости, чуть не подпрыгнули. Ещё десять минут выдержки и оставшимся немцам придёт капут. Немцы тоже увидели нашу подмогу и, дав последний залп по нам, развернулись и со всей скоростью побежали в сторону, откуда прикатили. Всё-таки пять танков мы уничтожили. А судьба того танка, что полез с моста в реку, оставалась неизвестной и мы про него забыли. А зря. Он появился сзади нас, как-то пробравшись через лес. И на последок выстрелил по нашему окопчику. После чего тоже бросился бежать за своими собратьями.

А наши уже разворачивали орудия на том берегу, где было сухо, то есть за мостом и сходу стали стрелять по убегающим фашистам.

Но тут мне что-то тяжёлое ударило по голове. Я уткнулся в траву и последней мыслью моей жизни, была мысли о том, какая же трава у нас мягкая и приятная и ещё я вспомнил свою жену и сына

24.01.2024 11:45

Смолюк А. Л.