Мне хотелось, чтобы этот персонаж непременно курил трубку. Я уже явственно его представлял: среднего роста, но очень широкий в плечах, что называется "квадратный", с выпуклой грудью и руками, способными орудовать секирой как сам я - столовым ножом. Лицо с коротким, приплюснутым носом (а какой еще он может быть у солдата, побывавшего в немалом числе сражений?), неровно постриженные волосы, поскольку с ними приходится справляться самостоятельно, ориентируясь по искривленному стальным нагрудником отображению.
Очень просилась характерная деталь - курение трубки, как принесенная из дальних заморских походов привычка, обещавшая немало колоритных зрительных, слуховых и даже обонятельных образов. Ну, во-первых, сама трубка: глиняная и короткая, шершавая на ощупь, с потемневшим от копоти ободком, нуждающаяся в периодической чистке мундштука соломинкой и выбивании золы. Герой, после раскуривания ее угольком, начинает трубкой "посапывать", потом "посвистывать" и даже "похлюпывать" после десятка-другого затяжек. Во-вторых, пальцы - толстые, потерявшие природную гибкость, но приобретшие взамен силу, позволявшую скручивать серебряные талеры в трубочку. Поросшие по тылу основных фаланг черными волосками, с заусеницами возле ногтей и табачной желтизной на подушечке большого пальца правой руки. В-третьих, старый кисет из залоснившейся до блеска замши, простой и без всякой вышивки, затягивающийся на горловине нечистым шелковым шнуром.
На мой взгляд, одаривание главного героя привычкой к курению давало множество возможностей: заполнение пауз разжиганием и выбиванием трубки, облака дыма, лениво расплывающиеся под низкими потолками комнат, скупо освещенных масляными светильниками, запах табака, ощущаемый возлюбленной при первом поцелуе. И вообще, настоящий мужчина "должен быть груб, колюч и вонюч". Так лучше уж пусть от моего героя воняет табаком, а не немытыми ногами, хотя для пущего натурализма и редкое мытье можно в повестюшке обыграть.
Кстати, насчет натурализма - как бы не влететь с табаком! Насколько помнится, он в Европу попал из Америки. В каких годах?
Пришлось выходить в Интернет и набивать запрос, благо, что ночной тариф самый дешевый. После трехсекундной обработки получил первую страницу списка сайтов, на которых обнаружена интересующая меня информация. На одном из них заголовок статьи, позволяющий предположить попадание в самое яблочко: "История появления табака в Европе". Тэк-с, заглянем...
Зарегистрированная в исторических документах дата 15 марта 1496 года меня поначалу не смутила - конец пятнадцатого века, по любому еще средневековье. Вчитался повнимательней. Выходило, что распространение табак получил лишь с середины следующего, XVI века, когда он начал выращиваться в Турции и Европе, а на низшие сословия (у меня ж герой - солдат, не купец и тем более не дворянин), пагубная сия привычка распространилась только к XVII веку, когда стала действительно массовой.
От трубки отказываться не хотелось, хотя интуиция уже вовсю шептала в левое ухо: "Брось! Боливар не вынесет двоих!" Дело в том, что герой в буйных моих фантазиях обязательно должен быть солдатом, но не пикинером или арбалетчиком, из которых состояла пехота позднего средневековья, а настоящим "панцирным" пехотинцем, бьющимся секирой. Такие имели место быть в Европе до XIII, ну, максимум - XIV века, и то в качестве реликтов. Период их расцвета - так называемые "темные века", в исторической военной литературе называемые "эпохой топора и палицы". Чем легче поступиться - топором или трубкой главного героя? Превратить солдата в лучника? Не вяжется с задуманным образом. Ведь у нас всегда перед глазами лучший лучник всех времен и народов - Робин Гуд. А он ни фига не квадратный, не флегматик, и не ходит - как у меня задумано - чуть подворачивая внутрь кривоватые ноги! Не красавцем я хотел сделать главного героя. И на хитрована он тоже не тянет, должен быть скорее похожим на носорога: ты меня не трогаешь - я тебя не трогаю, ты меня толкаешь - я, пожалуй, отступлю, ты меня ударил - да где ты, черт возьми? И кто тебя по самую маковку в землю-то вбил? Эх, незадача какая вышла! Ну, погоди, сейчас откопаю! Характер непременно должен передаваться в том числе и внешностью, лично я так считаю. А у меня и сюжет под характер героя выстраивается, что ж, теперь и его менять?
А пикинер? - мелькнула мысль уже в качестве отчаянной, последней надежды. - Нарядить его в куртку с буфами на плечах, чулки и туфли с пряжками? Сразу по ассоциациям: Гаргантюа и Пантагрюэль, Сорбонна, Франсуа Вийон. Поздноват период! Конец Средневековья или Раннее Возрождение, романтизм в полный рост, герой не встраивается в обстановку в силу предполагаемой его простоты и замкнутости. Выходит, придется жертвовать трубкой со всеми ее многоплановыми прелестями. Вот незадача!
По коридору прошлепали босые ноги. Дверь скрипнула, в щель просунулась взлохмаченная от подушки голова Алены.
--
Слушай, ты спать ложиться собираешься? Второй час уже! Не знаю, как тебе, а мне завтра на работу!
Говорила она шепотом, чтобы не разбудить сына в соседней комнате. Насколько я слышал, он сам лег не больше часа назад - стукнул раскладываемым диваном.
--
Сейчас, Ален! - ответил я, быстро нажимая кнопку сохранения файла и начиная выход из программ. - Иди, ложись, сейчас курну и сам приду!
--
Давай быстро! - настаивала жена. - Я без тебя заснуть не могу, уже час ворочаюсь!
--
Все-все! - в качестве подтверждения я начал опускать машину. Дождавшись появления на экране надписи "Сейчас вы можете выключить компьютер", щелкнул клавишей на системном блоке и выполз из-за стола, постаравшись не шумнуть отодвигаемым стулом. - Иди, ложись!
Жена, явно обидевшись, ушла в спальню. Я выключил настольную лампу и ощупью двинулся по ночной квартире, ориентируясь только по собственной памяти и крошечным розовым лампочкам, предусмотренным на настенных выключателях. В тишине удалось миновать длинный коридор, добраться до кухни и притворить дверь.
Общий свет зажигать я не стал - время действительно было позднее, не до посиделок с книжкой. Включил подсветку над плитой, встроенной в столешницу и опустил клавишу электрочайника - благо, он был еще теплым и содержал с пол-литра воды. Удавалось обойтись без шумного наполнения его из-под крана и сэкономить минут пять на кипячении.
Говорят, что привычка - вторая натура. Не знаю, у меня, похоже, вся натура состоит из одних привычек. Привык ложиться поздно, считая, что день заканчивается только с засыпанием. А жалко день отпускать, потому и тянешь его: читаешь, пока глаза слипаться не начинают, щелкаешь по каналам телевизора, пытаясь обнаружить тот единственный и желанный, на котором не транслируют в данный момент рекламу, не крутят музыкальные клипы или бесконечные сериалы про ментов, адвокатов, прокуроров и бандитов. Утром, когда в семь часов голову от подушки оторвать не можешь, проклинаешь бездарно потраченное накануне время, но вечером начинается то же самое.
Зубы с незапамятных времен чищу левой рукой, несмотря на то что сам - классический правша. Это следствие подросткового еще эксперимента по гармоничному развитию тела. Обоерукость в него входила. Ложкой орудовать за столом так и не приучился, а зубной щеткой - пожалуйста! И отвыкать не хочется. Как-то из принципа пробовал правой рукой поработать, так неудобно показалось. Привычка-с.
Вот и с курением. Начал поздно, лет в двадцать пять уже, после института. Тогда как раз курево повсюду исчезло, вот я и начал - в самое время. "Прима" с "Полетом" без фильтра по талонам, махорку пробовал. Ничего, понравилась. Только что интересно - когда курю, обязательно дым запивать чем-то нужно. Если кофе или чай под сигаретку - просто супер, но сок, молоко или даже вода из-под крана тоже сойдут. Нет, на улице или в машине тоже можно дернуть, но это так - как "хот-дог" на бегу заглотнуть. Результат есть - удовольствия никакого. А без удовольствия даже в сортир ходить скучно.
Чайник вскипел, отключился. Я сунул в керамическую кружку пакетик зеленого чая на веревочке, залил кипятком. Пока заваривался, начал обустраиваться: переставил стул из-за стола к вытяжке, вытряхнул неполовину заполненную пепельницу в мусорное ведро, проверил пачку - пустая, хотя аккуратно лежит под зажигалкой. Залез в шкаф, нащупал початый блок, вытащил новую. Года три уже, как перешел на "Кент-единичку". Дорогие, конечно, но доходы пока позволяют. Зато приятно в руку взять - ничего лишнего: белое и чуть синего, а сигаретки и вовсе сплошь белые, глаз отдыхает.
Побулькал чайным пакетиком в кружке, выжал его двумя пальцами туда же (опять привычка), выкинул в мусорку, кружку поставил на плиту, рядом с пепельницей. Пачка сигарет вскрыта, целлофановый колпачок и фольга отправлены вслед за чайным пакетиком, неопрятно торчащие ушки надорванной акцизной марки оборваны (привычка). Все готово.
Зеленые угловатые цифры на табло духовки показывали 1:35. Действительно, засиделся. Аленка не преминет высказаться насчет моего эгоизма и полного игнорирования интересов окружающих, когда буду забираться к ней под одеяло. Хорошо, если терпения хватит дождаться, а то с нее станется - может и сюда прийти, пару теплых слов сказать.
Включил вытяжку на средние обороты - на максимуме уж больно шумит, никакая дверь не поможет. Вытащил из плотной шеренги сестер сигаретку-блондинку, офильтрованный конец - в губы, противоположный - в огонек зажигалки. Пошла предпоследняя. Обратный отсчет.
Обожаю вот так сидеть: полумрак, от сороковаттной лампочки сквозь матовый пластик свет падает только на пепельницу и кружку с чаем, пар смешивается с тонкой струйкой дыма и они вместе уходят в решетку тихо гудящей вытяжки. Дверь закрыта, мир сузился до восьмиметровой кухни, а население планеты сократилось до одного меня. Под окнами вдоль подъездов еще раскатывают машины, подходят и уходят такси, на лавочке рядом с песочником сидит молодежь, у которой то и дело на разные голоса начинают играть мобильники, но до всего этого мне нет никакого дела. Окна пластиковые, тройной стеклопакет, и плотно закрыты. Пока не начнут рваться снаряды - ничего не услышу. И не надо. Не имею желания.
Кружка чая опустела на треть, а сигарета выкурена наполовину. Так о чем это я? Мозги со скрипом повернули в сторону остановившей меня проблемы с главным героем. Нужно наметить план действий на завтра, чтоб с утра все уже лежало по полочкам. С трубкой и табаком придется расстаться. Однозначно! - как говорит наш любимый артист, по недоразумению пошедший в политику.
Мужичка оставляем виртуозом именно боевого топора, то бишь секиры, завтра посмотрим справочники, выпишем всю амуницию, которая использовалась пехотой в темные века. Дальше четырнадцатого века не лезем - там начинаются всякие сложные заморочки, а мне желательно все попроще: простые люди, простой быт, простые отношения. Но! Очень сложное объяснение некоторых простых событий, происшедших с теми самыми простыми людьми. Контраст. Неожиданность. Далеко идущие, но только предполагаемые, лишь многоточием обозначенные последствия. Одно из которых (пока чисто для смеху!) - плавание Христофора Колумба и доставка на его "Эль Ниньо" сушеных табачных листьев.
Кстати, если в темные века табака не было - чего там не было еще? Хорошо бы пометить, но и так попробуем в памяти своей записать. К утру второстепенности всякие отшелушатся, на подушке останутся, а главные мысли, стратегические, только законченность приобретут. Это точно знаю. Проверено.
Итак, табак пришел в Европу с Христофором Колумбом. Картофель тоже родом из Америки, так что ни жареной картошечки, ни вареной - в мундирах и без - моему герою не едать. Сахар? Его поначалу только из тростника вырабатывали, так что отпадает тоже. Ничего, пусть медком побалуется. Диким. Бортничество тоже из древнейших занятий рода человеческого. Что еще ели в Южной и Центральной Европе? Капуста, морковь, лук, репа ("Проще пареной репы" - вспомнил?), редька ("Хрен редьки не слаще"). Крупяные каши: пшеничная, гречневая (надо уточнить регионы произрастания!), овсяная. Ржаная? Кукуруза отпадает - заморская культура. Огурцов и томатов тоже не было, поскольку родом из тропиков. Бедновато. С мясом тоже, поди, не роскошествовали: крестьяне на феодалов горбатились, им не до свиноферм и животноводческих комплексов было, а свой скот только к рождеству и резали, чтоб оставшийся легче зимой прокормить было. С этим примерно ясно. Птица была: куры, утки, гуси. Яйца, опять же. Индюков не было, их поначалу так и называли - "индейская курица". Отпадают. А вот кролики были! И рыба.
Что пили? Вино - однозначно (вот вбилось в башку словечко)! Виноградная лоза еще с Греции по всему миру пошла. Пиво. Квас? По-моему, чисто русское изобретение. Молоко, простоквашу... Да, кстати, к рациону нужно добавить масло, творог и сыр, круглогодично, но дорого. Что еще? Чай? Теоретически возможно: с Китаем и Индией контакты были давно установлены по Великому Шелковому Пути. Но маловероятно, чтобы китайским чаем опивались средневековые европейские горожане и тем более - крестьяне. Кофе? Родина его - провинция Кафа нынешней Эфиопии. Эфиопов еще египтяне знали, следовательно, на мусульманском востоке напиток мог иметь хождение. Опять же - "кофе по-турецки", как образец приготовления и "турка", как название емкости для его приготовления. Впрочем, Османская империя больше воевала с Европой, нежели торговала. Да, вряд ли...
Сам не заметил, когда закончил предпоследнюю сигарету и начал последнюю - на две затяжки осталось. Или, с учетом реального времени, стоит рассматривать их в качестве первой и второй? Нет, будем соблюдать правило - пока не спишь, день продолжается!
А вообще, интересно выходит. Табака не знал ни Восток, ни запад. Чай и кофе распространение получили только на Востоке. Кстати, там же развивались и основные события: зарождение мусульманства, распространение его на половину Африки, Ближний и Средний восток, включая Афганистан, половину Индии. Бурное развитие науки и культуры, пока Европа пребывает в Темных Веках и занимается междоусобицами. Изредка Европа выплескивается крестовыми походами в сторону Иерусалима, но почти всегда получает по темечку и откатывается назад, поневоле обогащаясь передовыми приемами тактики и фортификации. А у мусульман расцвет: строятся не только мечети, но и медресе, обсерватории (на государственный счет, блин, строятся!), сами мусульманские государи настолько просвещенные, что профессионально занимаются астрономией - Улугбека одного вспомним. Тамерлан, перед которым дрожал весь европейский юг, в Самарканд - свою столицу - согнал под сто тысяч ремесленников и мастеровых, отстроил его из камня. Основоположник современной медицины (условно, конечно, современной) кто? Авиценна, он же Абу Али ал-Хусейн ибн Сина, феноменальный по своей разносторонности ученый, туркмен по национальности. Раздолбал еще в XI веке астрологию как лженауку, хоть сам был уверен в движении планет по массивным эфирным сферам. Это я понимаю - мужчина! Сейчас по телеку ежедневные астрологические прогнозы передают для граждан, изучавших школьный курс астрономии, но в глубине души искренне уверенных во вращении Солнца вокруг Земли. Тысяча лет с ибн Сины прошло - прогресс, блин!
Столбик пепла на сигарете дошел до фильтра. Последний глоток остывшего чая, потерявшего и вкус и запах. На табло 1:55. Я сдвинул пустую чашку и пепельницу на край стола, к холодильнику, выключил вытяжку и свет. Пора в койку.
2
Спальни я достиг, почти бесшумно ступая тапками по линолеуму и ведя левой рукой по стене коридора. Нащупав дверной проем, нырнул в душное тепло и, коленками ощущая габариты нашего сексодрома, появившегося, как и почти все в моей жизни, гораздо позже действительной в нем необходимости, обошел его и в три секунды разделся.
Естественно, Аленка тут же проснулась, едва я прикоснулся к одеялу.
--
Ребенка не раздави! - сердито пробормотала она, приподнимаясь.
Настоящий наш ребенок, отрок восемнадцати лет, спал совершенно в другой комнате, а имела она в виду, конечно же, Бету. Рыжая персиянка держала за правило ночевать именно в нашей постели, сворачиваясь теплым клубком в изножье, и, если приходила уже после того, как все места были заняты, упорно топталась по ногам, пока не добивалась высвобождения ей достаточного пространства. На этот раз она посчитала, что ей повезло, и разлеглась на временно свободной половине. На моей, естественно.
Настоящее ее имя, внесенное в реестр клуба и значившееся в паспорте, было Беатриче (первую букву нам диктовали какие-то непонятные для нас, любителей, правила, а остальное мы уж сами выдумали). Понятное дело, в обиходе мы звали ее либо Беатой, либо Бетой. И только при воркотне во время купания и расчесывания величали полным именем.
На светлом пододеяльнике она выделялась более темным по оттенку валиком. Смотря чуть в сторону, чтобы задействовать сумеречные палочки сетчатки, я просунул руки под расслабленное кошачье тельце и одним плавным движением переместил ее на нейтральную территорию, в ложбинку между ногами жены и моими собственными - когда я, наконец, лягу. И скользнул под одеяло.
Я всегда стараюсь занимать правильную позицию для сна, что в моем представлении заключается в размещении на правом боку, с присогнутыми ногами, с одной рукой под подушкой, а второй - положенной на жену. Существует альтернативный способ - на левом боку, но с рукой жены на мне. Для этого надо соблюдать конгруэнтность и овладеть синхронными поворотами даже во сне. Обычно это получается без проблем. На этот раз осечка вышла.
В последующие пятнадцать минут я перепробовал все позы, ранее мною неоднократно применяемые и неизменно приводившие к засыпанию. На правом боку мне было очень жарко - слишком прижался к Алене, к тому же замурлыкавшая после перемещения и забывшая выключиться Бета работала настоящей ножной грелкой. На левом боку, носом к приоткрытому окну, было заметно прохладней, но слишком ощущалось глухо бьющееся в груди сердце. На спине, любимой моей в юности позиции, оказалось трудным засунуть руки под подушку, и они неприкаянно лежали поверх одеяла, что раздражало до невозможности. Попробовал даже запрещенный прием - на животе. Выдыхать в наволочку еще можно было, а вот вдыхать сквозь нее - нет.
К тому же оказалось, что я слишком разогнал мозги размышлениями о средневековье, чтобы они вот так просто выключились или хотя бы притормозили. Мысли в голове вращались по замкнутому кругу: прозябающая в Темных Веках европейская цивилизация, не то что не давшая миру ничего стоящего за первое тысячелетие нашей эры, но и растерявшая наследие Эллады и Рима. С другой стороны, феноменальный взлет за считанные столетия мусульманского Востока и Юга, впитавшего, переварившего и развившего достижения греков, римлян, китайцев и индийцев. Первые жгут на кострах еретиков и ведьм, вторые дискутируют о жидкостном характере планет. Одни вычисляют количество ангелов, способных уместиться на острие иглы, другие уточняют астрономические таблицы, прогнозируют лунные и солнечные затмения, наблюдают противостояния небесных тел. Первые навешивают на всадников все более тяжелые доспехи, доводя вес снаряжения до неспособности рыцарей самостоятельно взобраться на коней и встать после падения с них, вторые отрабатывают приемы глубокого охвата флангов мобильными конными соединениями, совершенствуют практику воинского призыва.
Да, если покопаться, примеры противоположных устремлений христианского и мусульманского миров в средневековье просто бесконечны. Мусульманский мир явно идет по пути технологического и социального прогресса: создаются и укрепляются крупные государства, устанавливаются новые торговые пути, чеканится полновесная монета, распространяется типичная для мусульман веротерпимость. И внезапно все заканчивается.
Ба-бах! Европейцы переоткрывают порох, совершавшие до того лишь каботажные плаванья португальцы и испанцы достигают Америки, Джордано Бруно идет на костер, Галилео Галилей отрекается, а Николай Коперник пишет книгу, откладывая публикацию до момента своей смерти. Гуттенберг печатает, Да Винчи изобретает, Микеланджело рисует и ваяет, а там - Рафаэль, Шекспир, Томас Мор, Лютер и Кальвин, буржуазные революции. Да откуда все это повылезало в историческое одночасье?
Нет, я все понимаю, и в бытность свою нормальным советским студентом изучал как положено научный коммунизм с политэкономией в рамках гуманитарного вуза. Мне насчет конфликтов производительных сил и производственных отношений дополнительно объяснять не нужно, хотя последнее время и внесло некоторые коррективы в учение об общественных формациях. Но меня ж не формации интересуют, а наука и технологии. Кто на вскидку перечислит открытия и изобретения, сделанные между 1000-м годом от Рождества Христова и 1200-м? А в XVI и XVII веках? Горячее? А потом пошли XVIII, XIX, XX века. В первую тысячу лет Европа будто мхом поросла, первую половину второго тысячелетия еле шевелилась, а потом как с горы сорвалась. И, между прочим, в девятнадцатом веке никакие формации не менялись: как был в христианском мире повсеместный капитализм (с православными странами чуть похуже, но и там не смертельно) - так и остался. А научно-техническая революция полыхнула в полный рост. Будто и впрямь кофеином в мозги брызнуло.
Блин, а это идея! К повести моей не подстегнешь, конечно, - слишком перегружено получится, но на самостоятельный небольшой рассказик вполне может потянуть. Итак, попробуем сформулировать основную гипотезу.
Две цивилизации, христианская и мусульманская развивались до XV века примерно одинаково (технологический и военный уровни сопоставимы). Ни европейцы не могли выбить верующих в Аллаха с Ближнего и Среднего востока и освободить навсегда Гроб Господень, ни мусульмане не имели сил и ресурсов на окончательное покорение христиан.
Наконец, европейским мореплавателям, уже отчаявшимся пробиться в Индию и Китай минуя мусульманские флоты, удается прорваться в Америку. В числе прочего в Европу попадает некая сушеная травка - табак. Дело для европейцев непривычное и так бы и заглохшее, да обладает травка некоторыми свойствами, обратившими на себя внимание. А именно: подстегивает мозги, стимулирует работоспособность, приглушает чувство голода, уменьшает чувствительность болевых рецепторов, при нескольких первых попытках использования даже вызывает легкую эйфорию, сходную с опьянением. Не соврал пока? Не должен - я ж врач по образованию, курс клинической фармакологии не совсем забыл. А никотин - основное действующее вещество табака - дал название целой группе фармакологических средств, так называемых Н-холиномиметиков, то есть, веществ, направленно воздействующих на специфические рецепторы нервной системы. И не просто воздействующих, а явно и сильно стимулирующих их.
Хорошо. Что дальше? А дальше совсем просто: никотин не только подстегивает нервную и сердечно-сосудистую системы, но и встраивается в медиаторный обмен организма, вызывая физическое привыкание, как всякий наркотик. И вы можете устанавливать смертную казнь за курение, как делал это Алексей Михайлович, батюшка Петра Великого - ни черта не добьетесь! И пошел табак гулять по миру, заботливо культивируясь, входя в моду трубками, табакерками, сигарами, папиросами и сигаретами.
М-да, жидковато получилось в качестве единственной причины научно-технического прогресса. Курят-то не все! А всем не надо, - подсказал мне в тот же миг ехидный чертик, - мозги стимулирует не только никотин. Для детей, женщин и некурящих мужчин европейские мореплаватели обеспечили поступление на родину чая черного и зеленого, кофе и какао (из которого тут же научились делать шоколад), а заодно - сахара и картофеля. Круг еще не замкнулся, но получил нормальную физиологическую базу: мы стимулируем мозги табачком или кофейком (а вместе-то - вообще супер!) и одновременно подпитываем возбужденные мозги глюкозой, поскольку она является единственным продуктом, усваиваемым нервными клетками напрямую. А что такое сахар? А картошка, сухой остаток которой почти на сто процентов состоит из углеводов? И, раскочегарив таким образом интеллект, начинаем писать музыку, стихи и картины, изобретать паровые двигатели и велосипеды. У нас зуд в руках от излишка работоспособности и бессонница от роящихся мыслей, вроде как у меня сейчас!
Память тут же начала услужливо подсовывать образы: Петр Первый, заставляющий дворян не только брить бороды (да и хрен бы с ними, с бородами), но и из-под палки внедряющей табакокурение, питье кофе и посадки картофеля. Был результат? Был! Никакая Анна Иоанновна не смогла обратно страну развернуть. Генералиссимус Сталин, с неизменной трубочкой похаживающий вдоль стола с расстеленной на нем картой и заканчивающий рабочий день в шесть утра. На противоположном конце Европы - Уинстон Черчилль с сигарой в два пальца толщиной. Американские пионеры, в своих повозках пересекающие материк с востока на запад, жующие табак и смачно сплевывающие на почву прерий. Екатерина Великая, пухлыми пальцами в перстнях достающая из украшенной бриллиантами табакерки щепотку табачку и закладывающая ее в ноздрю. Трое наших солдатиков времен и Первой и Второй мировых войн, скрючившихся на дне окопа и передающие из рук в руки кисет с махоркой. Параллельно: вершина парусного кораблестроения чайный клипер "Катти Сарк" (интересно, зачем строить скоростные суда для перевозки товаров, не являющихся скоропортящимися?); экономический рывок Соединенных Штатов в XIX веке (основные статьи экспорта: табак и хлопок); два главных товара любой российской зоны: табак и чай.
Голова просто разрывалась, сна не было ни в одном глазу - перед ними продолжали плыть образы, образы, образы. Цивилизация, севшая на иглу психостимуляторов. Интересно, может ли потребность в кофеине или повышенном содержании глюкозы в крови передаваться по наследству? Курение или алкоголизм матери стопроцентно влияют на плод - ребенок рождается с абстинентным синдромом, после рождения в его крови падает привычный уровень этанола или никотина, начинаются психические и физиологические расстройства. Но чай ведь беременным не запрещают пить? И конфеты они тоже есть не перестают, а в них и сахар и какао. Может младенец иметь привычку к психостимуляторам с самого рождения? Да легко! А сладкий чай можно давать ребенку прямо из бутылочки - дешево и сердито!
Ну, хорошо! - начал я себя притормаживать. - Надо рассмотреть еще два аспекта, чтобы не выглядеть полным идиотом, подтягивающим факты под высосанную из пальца теорию.
"Аспект первый, - заговорил во мне голос оппонента. - Все эти психостимуляторы, как ни крути, но попали в Европу уже после достижения мореплавателями определенного уровня. Колумб, во всяком случае, отправляясь на восток, рассчитывал достичь Индии. Следовательно, шарообразность Земли была ему известна..."
"Отвечаю! - с готовностью возразил ему воодушевленный сторонник идеи. - В шарообразности Земли к тому времени не было ничего нового, и арабы это прекрасно знали, да и Птолемеева модель только в Европе почему-то забылась. К тому же, я не утверждаю, что лишь с появлением стимуляторов на севере появилась научная мысль. Нет, процессы шли: за тысячелетие рабовладельческий строй сменился феодальным, окрепли города, воинское искусство выросло, хотя, если честно, даже до римского уровня ему было пахать и пахать - снабжение войск было выстроено из рук вон плохо, методы осады укрепленных городов успеха не гарантировали, феодальная конница дисциплиной не отличалась... Тем не менее, некоторые позитивные процессы наблюдались. Все шло с таким же темпом, что и сопоставимые явления времен Древнего Египта, Греции и Рима. Наверное, такие темпы и являются обычными для технологических изменений, порожденных человеческой цивилизацией..."
"То есть, ты хочешь сказать, - вмешался критик, что темпы "от бронзы до железа за две тысячи лет", "от греческой триремы до каравеллы за тысячу лет" являются нормой, а "от пищали до танка за шестьсот лет" - патологией? По-моему, это скорости одного порядка!"
"Ой ли? - парировал фантазер. - Гребные и парусно-гребные суда царствовали на морях не одну тысячу лет. Чисто парусные - четыреста. Но от момента изобретения паровой машины, дохленькой, мощностью всего в одну лошадиную силу, до установки подобных ей на корабли потребовалось чуть больше ста лет, через полвека появились первые броненосцы, а концу того же девятнадцатого века основная мощь флотов заключалась в стальных дредноутах, двигаемых машинами в тысячи лошадиных сил. Более того, за каких-нибудь сто лет поменялась сама энергетика, не даром ведь девятнадцатый век назывался "веком пара", а двадцатый - уже "веком электричества".
"Пойми, я не отрицаю сам факт ускорения технического прогресса с семнадцатого века, - продолжал гнуть свою линию критик. - Но не будешь же ты, в свою очередь, отрицать, что явление это отнюдь не повсеместное? Рассмотри в качестве альтернативы мусульманский юг и восток. Что, не были на нем распространены твои психостимуляторы? Чай, во всяком случае, зеленый - любимый напиток и в Китае, и в Японии, и на Ближнем и Среднем Востоке. Кофе, ты сам говорил, намного раньше появился в Турции, чем в Европе. Культура курения, представленная тем же кальяном, достигла наивысшего расцвета опять же на Востоке. Однако никаких рывков там не наблюдалось. Более того, с семнадцатого века Восток почти уснул. Чем объяснишь? На одних твои миметики действуют, а на других нет?"
Да, это был сильный аргумент, в лоб его не опрокинешь. Хотя... Не такой уж и застой был у мусульманских стран. Во всяком случае, Турция до конца девятнадцатого века держалась вполне на уровне. Имела флот, в том числе броненосный, на равных билась с Австро-Венгрией. Последняя русско-турецкая война произошла в конце восьмидесятых годах позапрошлого столетия и для российской империи была совсем не легкой компанией. Но пример с Турцией это скорее исключение из правила, а не иллюстрация системы. Так в чем же дело?
Если пытаться сохранить основной посыл - ускорение темпа развития технологий обусловлено широким использованием в христианских странах психостимуляторов - то необходимо доказать, что аналогичного не было и не могло быть в странах мусульманских или буддистских. Во-первых, курение табака на Юге и Востоке происходило только посредством кальяна. Любому, представляющему устройство этого приспособления, должно быть ясно наличие в нем устройства очистки дыма от примесей - водяного фильтра. Во-вторых, процесс курения малого количества табака (не большего, чем входит в папиросу и заведомо меньшего емкости обычной трубки) занимает от получаса до двух часов, из-за того что табак курится не сухой, а мазеподобный. Кальян не покуришь на бегу - устройство громоздкое и дорогое. Следовательно, даже у курильщиков мы получаем малую дозу никотина в длительный промежуток времени. А курили-то немногие и к тому же редко. Дополнительное замечание: кальян вообще изобретался не под табак, а под гашиш, так же как в Китае трубка возникла намного раньше появления там табака и использовалась для курения опиума. Похоже, если в Европе и, позже, в Америке курение было средством подстегивания организма, то на Востоке - еще одним способом получения кайфа от лежания и мечтания.
С остальными стимуляторами ничуть не лучше. Вспомним, как пили чай в средневековой Японии: полчаса поклонов и чашечка жиденькой желтой водички, в которой важен не эффект, а сочетание церемониальной эстетики с утонченностью аромата. Кофе, даже крепкий, после обеда всего лишь помешает отдыху, но уж никак не стимулирует мозговую деятельность. Да и не входил кофе в ежедневный рацион земледельцев и ремесленников мусульманского востока. А вот в Испании и Португалии десять или двадцать чашек этого напитка - вовсе не экстремальная дневная нагрузка.
Итак, что мы имеем? Имеем наличие, но отнюдь не широкое распространение психостимуляторов на юге и востоке. А это важно, поскольку в Европе и (в последующем) в Америке мы сталкиваемся именно с массовым ростом если не интеллекта, то сообразительности и непоседливости. Именно в подъеме среднего уровня "соображалки" населения следует искать объяснений наступлению эпох Возрождения и Просвещения, бурным социальным процессам в виде раскола единой христианской церкви на множество течений, крестьянским восстаниям и последующим революциям, индивидуализации, вдруг ставшей характерной для европейцев с XVI-XVII веков.
Пока я не видел сколько-нибудь серьезных брешей в сформулированной концепции НТР последних трех веков. Оставалось не совсем ясным, как из этого можно будет сделать литературную вещичку, но сама идея представлялась стоящей.
Еще больше меня беспокоила мысль, что я потерял половину ночи, и с утра голова окажется тяжелой. Нормальной продуктивности ожидать от себя в таком состоянии я не мог - что уж кокетничать, мне не восемнадцать лет, а после бессонной ночи я испытываю состояние, сходное с похмельем. Поэтому решил во что бы то ни стало завершить бдение, а значит - выбросить все мысли из головы. Способ для этого у меня существовал единственный, и новый я решил не изобретать.
Времени было уже половина пятого, когда я в темноте пробрался в кабинет, зажег настольную лампу, и, щурясь от ее резкого холодного света, нашел блокнот.
Торопливо, но стараясь при этом выражаться связно и избегать излишних сокращений, я по пунктам изложил идею - все уложилось в пять строчек. На всякий случай добавил еще схему со стрелочками - через полтора-два месяца, когда по расчетам должно появиться свободное время поразмыслить над возможностью создать хоть небольшой рассказик, все изрядно позабудется, и мне придется ломать голову, что именно я имел в виду месяц назад, неровно черкая в блокноте.
В спальню я вернулся почти спокойный.
3
Продрых я до одиннадцати, при этом даже не слышал сработавших у сына и у жены будильников. Шум воды в ванной, открываемые и закрываемые дверцы шкафов не отпечатались в памяти тоже. Разбудила Бета, начавшая волноваться из-за моей неподвижности. В самом деле, с ее, кошачьей точки зрения, нарушались все установленные правила поведения. Будильники звенели? Звенели. Все встали, оделись и ушли? Нет, один хозяин остался лежать, брошенный остальными. Это кошку обеспокоило, она решила проявить ответственность и пришла уточнять мое самочувствие.
Обычно она не терпит приближения моего лица к своей морде - наверное, раздражает вечный запах табака - но на этот раз ей пришлось себя пересилить и идти меня обнюхивать. Проснулся я в страхе, почувствовав на губах чужое дыхание и прикосновение волос. Дернул головой в сторону и услышал мягкий прыжок с кровати на пол. "А-а, малышок ко мне пришел!" - даже со сна я понял, что далеко кошка не ушла, будет ожидать продолжения моих действий. Поэтому я открыл глаза и всячески имитируя бодрость и благожелательность, протянул руку вниз. Нет, никакой особой ласки ей от меня не было нужно. Кошка есть кошка - существо независимое и самостоятельное. Мою руку она восприняла как попытку вторжения на ее территорию и отошла от греха подальше.
Продолжать валяться я посчитал бессмысленным и малоприятным занятием. Летнее солнце поднялось достаточно высоко, постель вся измята и до противности теплая. К тому же первая неделя отпуска подходила к концу, а я с трудом наваял тридцать страниц из ста пятидесяти запланированных, непрерывно отвлекаясь на работу со справочниками и прочими интернетами.
Встал рывком, натянул шорты и футболку, по пути на кухню завернул в зал и подхватил забытого возле дивана Кинга. Я давно не появлялся в книжном, все не по пути был, поэтому приходилось перечитывать собственную библиотеку. "Зеленая миля" для меня почти новинка, второй раз в работе. Фильм, правда, смотрел, года три назад, на одной из последних кассет, еще до приобретения DVD.
Есть с утра не хотелось, вообще - чувствовал себя даже не помятым, а изжеванным. Как низ сорочки, пробывший десять часов заправленным в брюки. Или как магазинный чек двухлетней давности, забытый в кармане куртки. Кому какое сравнение нравится, а для меня один черт - типичный похмельный синдром. Однако заставил себя открыть холодильник, оглядеть полки, хотя и знал заранее, что за исключением вареного яйца ничего в себя засунуть не смогу. Поставил его вариться в древней алюминиевой кружке, используемой исключительно для этих целей, включил чайник, сел за стол в угол, открыл книжку. Лучший способ ждать - читать.
Зазвонил телефон. Даже оба, поскольку беспроводная трубка как всегда оказалась в комнате сына и слышал я ее еле-еле.
--
Да? - спросил я не очень дружелюбно. В последний месяц слишком часто имеющие иномарки граждане попадали вместо авторазбора на наш номер.
--
Ты, Петрович? - говорил мною на отделе Ваня Кожин.
--
Я. Что стряслось? - Ногой я пододвинул крошечный табурет и сел рядом с телефоном. Звонки с работы ушедшему в отпуск начальнику просто так не делают.
--
Еще б тебя не узнать. Давай, рассказывай, что хотел!
--
Да тут, слышь, такое дело... Сегодня ж вторник, пятиминутка была с торговым отделом - воют в один голос, что не хватает товаров, из-за этого, мол, от плана отстают!
--
Болт забей! - отреагировал я. - Мне это нытье еще весной надоело и больше я его слушать не собираюсь. И тебе не советую! Признаки ухудшения снабжения есть?
--
Да так вроде нет особых... - замялся Иван.
--
Хабаровск как? - подтолкнул я его. - Тоже план заваливает?
--
Хабаровск? - удивился Кожин. - Хабаровск на сто двадцать процентов прет, как оглашенный.
--
Ну и хрена ли еще им надо? - решил я его додавить.
Сам я считал положение абсолютно ясным, и только хотел научить Ивана всем приемам ежедневной борьбы логистиков с продавцами. Парень он был умный, "звездочка", как зовут таких в нашей конторе, но еще молодой и к политическим играм не приученный. А без этого в торговой компании на руководящей должности не удержаться - дипломы и сертификаты а подковерной борьбе не помогут.
--
Да как сказать...
--
Прямо и говори! - прервал я его. - Из-за чего волна поднялась? В мае им товара хватало, на трехнедельных запасах спокойно прошли, а в июне вдруг завопить решили, хотя план ниже, дефектура меньше, а оборачиваемость удлиняется! В чем проблема? Только проще говори и конкретней!
--
Полунин давит...
--
И что с того? Пусть филиалы давит - на то он и коммерческий директор! А мы отроду под Генеральным, вот и сиди спокойно!
--
Так Ларионыч в отпуске!
--
Во, блин! А кто замещает? Брагин? - известие об уходе в отпуск Михаила Илларионовича меня насторожило, но по обычной нашей практике его обязанности подхватывал финансовый директор - по умолчанию наш союзник.
--
Брагин в Москве, в командировке, и вернется не раньше конца следующей недели. Ларионыч оставил вместо себя Полунина - приказ есть, все честь по чести.
--
Окей, теперь понятно!..
Мысленно я уже перематерился - стечение обстоятельств хуже не придумаешь. Коммерческий исполняет обязанности Генерального, финансовый директор в командировке, начальник отдела логистики (то есть я, собственной персоной) в отпуске. Все нити оперативного управления нечаянно оказались в руках единственного человека, к тому же обладающего авторитетом и танковым напором. Не позавидуешь Ивану.
--
Хорошо, давай спокойно разберемся в ситуёвине! - тут я кстати вспомнил про оставленную на плите кружку с яйцом. С того места, где я сидел, хорошо был виден столб пара, поднимающийся к вытяжке. Бедное яйцо давно уже прыгало в кружке как шарик от пинг-понга. - Сейчас, погоди секунду, я печку выключу!
Я оставил трубку висеть на шнуре, метнулся на кухню, выключил плиту и сдвинул кружку на холодную конфорку. Воды в ней осталось хрен да маленько - успела выкипеть. Дуя на обожженные пальцы, вернулся к телефону.
--
Алё!
--
Я слушаю, говори! - донесся голос Ивана.
--
Чего от тебя Полунин требует?
--
Пока не требует - просит! Нормативы запасов поднять на три-пять дней.
--
Кому - на три, кому - на пять?
--
Ближним филиалам меньше, дальним - больше!
--
Оба норматива, минимальный и максимальный?
--
Я так его понял!
Быстро принимать решения я не люблю, а уж в ситуации, когда на ровном месте человек (я не Ивана имел в виду) тебе пытается проблему создать, этого принципиально нельзя делать. Мне-то было очевидно, что задирать на спаде продаж уровень товарных запасов бессмысленно. Разве что предполагалось начать их совсем бесплатную раздачу или с отсрочкой платежа до сентября месяца, что в нашем положении было тем же хреном, только видным сбоку.
--
Слышь, Вань, ты сегодня ничего не делай! Отрапортуй: Данилову доложено, обещал завтра с утра подъехать, ознакомиться с обстановкой. И все - отползай в сторону!
--
Так ты появишься, Петрович? - в голосе Ивана явно слышалось облегчение.
--
Появлюсь. Но только часам к десяти-одиннадцати. Сегодня самочувствие не фонтан, поваляться хочу, похалявить. Имею право - в отпуске!
--
Ну, ладно, давай!
Иван повесил трубку. Я тоже.
Умеют же настроение портить, заразы! - с откровенной злобой подумал я. - У одного засвербило в заднице показать, какой он решительный в борьбе за выполнение плана продаж и доходы владельцев, и все - готов раком поставить все технические службы, повызывать людей из отпусков, поломать ритм нормальной работы. В голове у меня начала выстраиваться цепочка последствий повышения нормативов запасов, но отслеживать дальше двухнедельной перспективы я ее не стал, плюнул.
Яйцо, слава богу, еще не окончательно остыло, и я сунул кружку под струю холодной воды, пущенной в мойку. Набрал джезву из расчета на хорошую кружку, засыпал в нее четыре ложки кофе, поставил на плитку. Пока нагревалась вода, выполнил подготовительные операции: отрезал кусок хлеба, достал майонез, приготовил чайную ложку, очистил от скорлупы яйцо. Есть не садился - кофе штука коварная и имеет подлую привычку сбегать в тот единственный миг, когда ты тянешься за кружкой, полотенцем или просто решаешь взглянуть в окно. Я застыл рядом с плитой и наблюдал за пенкой в джезве: как по краям начинают появляться ленивые пока пузырьки, как их становится все больше, как гуща начинает, подрагивая от внутреннего напряжения, подниматься вогнутой шапкой наверх. Джезву я давно держал за ручку в готовности оторвать ее от плиты, не допустив превращения напитка в пар, дым и уголь.
Телефон зазвонил в тот момент, когда я подносил джезву к чашке - рука немного вздрогнула, пролив несколько капель, но сердце пропустило удар, отчего следующее сокращение вышло вдвое сильней. "Блин!"
Звонит наверняка Кожин, - подумал я, перенося парящую густым кофейным ароматом кружку на обеденный стол. - Поди рвется отрапортовать, что Полунину он все, как и приказано, доложил, и что все "нормалёк" - меня ждут завтра до обеда. Выслушать его можно, но зачем же трубку хватать после первого гудка! Еще подумает, что я так и сидел пнем возле телефона, переживаниями мучался!
--
Данилов! - сжалился я только после четвертого или пятого звонка, но на том конце провода оказался вовсе не румяный Ванечка.
--
Привет, Петрович! - раздался в трубке голос Полунина. - Как отдыхается?
--
Спасибо, Алексей Юрьевич, отдыхать я пока толком и не начинал, - собрался я на удивление быстро. Паузы между вопросом и ответом, которая могла бы выдать замешательство, почти не было.
--
Ну-ну! - хохотнул Полунин, и я представил, как он откинулся в кресле и разговаривает, глядя на прикрепленную к стене карту России с флажками-филиалами, разбросанными по розовой территории. - Смотри, неделя отпуска уже прошла! Дождешься, испортится погода - так и просидишь дома!
--
В субботу на дачу хотел отчалить, когда и у жены отпуск начнется...
Полунин был не из тех, кто зациклен на дипломатическом этикете, но в этот раз издалека решил начать. Во всяком случае, нечто вроде вины в его голосе точно слышалось - никто из нас не любил кайфоломшиков, опускающих с райских отпускных небес на грешную землю рабочей рутины.
--
Я тебе чего звоню, - перешел к делу Полунин. - Тебе же Ванька Кожин звонил уже? И как ты к этому относишься?
--
К этому - к чему? - я сделал паузу. - Иван мне действительно звонил, но говорил не совсем внятно. Потому я решил завтра приехать и обсудить все на месте. Он передал мое предложение? - вдруг спохватился я. Если Кожин даже не успел дойти до коммерческого директора - рискует получить по шапке. Хотя, с другой стороны, едва ли больше десяти минут прошло с нашего разговора.
--
Да, передал, - сказал Полунин вполне доброжелательно. - Но, вишь какое дело - меня твоя первая реакция интересует. А то завтра опять разведем болото с препирательствами, а тут решение требуется быстрое и радикальное!
К концу фразы Юрьевич так взвинтил темп и повысил голос, что стало понятно: танковая атака началась. Не многим удавалось ее выдержать без потери лица и не поступившись ни единой пядью территории, но на меня ожидание близившейся драчки всегда действовало возбуждающе. Вот и теперь я почувствовал знакомое жжение в солнечном сплетении, как будто махнул стометровку на трех вдохах.
--
А куда это мы спешим, Алексей Юрьевич? - удивился я. - Что за паника вдруг? "Все пропало! Гипс снимают, клиент уезжает"? - теперь уже я не давал вставить ему слова. - На дворе лето. Июнь - самая жопа для продаж, что и заложено в планах. Ничего экстремального я не вижу. Или, может, недопонимаю чего?
--
Недопонимаешь! - отрезал Полунин. - У меня отставание от плана наметилось процентов на тринадцать-пятнадцать, а в филиалах запасы снизились: у кого на пятьдесят тысяч, а у крупных даже и на сто. Вы о чем там думали своей башкой?!
Это все: приближающиеся танки из забавных маленьких машинок превратились в лязгающие траками махины, начавшие бить по моим позициям с хода. Привык, блин, базлать на своих подчиненных, думает, теперь и в чужом огороде можно грядки запахивать!
--
Ну, о чем мы своими головами думали, в бюджете отражено! - открыл я заградительный огонь. - А размер запасов снизился закономерно, потому что снижен и абсолютный план продаж. Разницу между абсолютными и относительными величинами Вы, Алексей Юрьевич, понимаете? - вставил я шпильку. - Реальное соотношение между продажами и запасами осталось практически на том же уровне, что и показывают коэффициенты оборачиваемости, столь вами, коммерсантами нелюбимые...
Нет, в уме и грамотности Полунину отказать было никак нельзя. И к разговору он либо готовился специально, либо у него, как у профессионального торговца, мозги настолько быстро срабатывают. Но сейчас он просто отмахнулся.
--
Меня коэффициентами пугать не надо - я еще тебя могу поучить считать!
--
Я и не пугаю, я пытаюсь объяснить простые вещи! - попытался вставить я, но он меня не слышал, и поэтому несколько секунд мы говорили каждый в свою трубку одновременно. Потом так же одновременно замолчали.
--
Какой норматив запасов у Хабаровска? - наконец, спросил Полунин.
--
Двадцать четыре - двадцать пять в среднем! - ответил я и уже угадывал следующий его ход.
--
А сейчас какой, можешь сказать?
--
Вчерашних данных не знаю, но думаю, что дней девятнадцать-двадцать по факту.
--
Восемнадцать! - рявкнул Полунин, не скрывая восторга, что поймал логистиков во-первых, на худшем владении информацией, и во-вторых, в несоблюдении плановых показателей, за которые они (логистики) головой отвечали перед сбытовыми подразделениями.
--
Может быть, - согласился я, - и что?
--
Как что? - возмутился Полунин. - По твоим же расчетам, у них запас ниже нормы на двадцать пять процентов! Считаешь, у них нет проблем?
Я начал уставать от этого спора по телефону, поскольку Полунин меня переубедить не мог по умолчанию, а я его - в принципе. Во всяком случае, дистанционно и в одиночку.
--
Есть в Хабаровске проблемы! - признал я голосом провинившегося школьника. И тут же повысил его до командного. - С головой у них проблемы!! И тебе, Юрьич, я не советовал бы использовать этот пример, поскольку он лучше иллюстрирует дурость твоих подчиненных, чем ошибки логистиков. Я внятно изъясняюсь?!
Крошечная пауза, допущенная Полуниным, показала, что я таки застал его врасплох. Вбил мяч в сетку из самого неудобного положения, влепил бронебойный в подставленный борт.
--
Ты... Ты чего орешь на меня? - пробормотал он. - Я тебе кто? Пацан? Я - коммерческий директор, напоминаю! - Голос его креп, набирал силу. - У меня без малого тысяча человек в подчинении, и ни один - ни один! - на меня голос не смеет повысить. А ты? Кто ты такой есть? Начальник сраного отдела, который решил мне правила устанавливать! Да если я тебе прикажу, ты не только на три дня - ты вдвое мне запасы увеличишь! Слышишь!?
Исключительная по своей тупизне ситуация. Изюмительная, я бы сказал. То, что мы с ним на "ты" перескочили после первых двух слов - нормально. Мы с ним ровесники, оба - бывшие хирурги, и к тому же в конторе всегда находились в разных плоскостях-департаментах. На "ты" разговаривали один на один, при этом используя имена-отчества или только отчества: он меня "Петрович" величал, я его - "Юрьич". И некий пиетет соблюден и не чисто формальные отношения, тем более, что до последнего времени всегда удавалось находить если не понимание, то хотя бы компромисс. Но в этот раз, пожалуй, нашла коса на камень.
--
Слышу, АЛЕКСЕЙ ЮРЬЕВИЧ! - сказал я голосом, готовым сорваться на фальцет. Адреналина во мне было уже столько, что в ушах звенело. - Я ВАС отчетливо слышу. ВЫ решили мне поприказывать? Признаю за ВАМИ такое временное право. Только БУДЬТЕ ЛЮБЕЗНЫ, отдайте мне приказ в письменном виде, чтобы я смог его обжаловать перед вышестоящим руководством. ВЫ поняли? В письменном виде, без всяких расплывчатых формулировок и за личной подписью! Я буду завтра на работе, ПОСТАРАЙТЕСЬ, ПОЖАЛУЙСТА, чтобы утром он уже был готов. До свиданья!
Я бросил трубку, не желая его больше слушать. Потом, не вставая с того же табурета, на котором высидел весь разговор, отхаркал из себя слова, булькавшие в горле во время беседы, но так и удержанные внутри. Теперь можно, никто не слышит: "...дь! ...дь! ...дь!" Встревоженная руганью, подошла Бета, поднялась на задние лапы, поставив передние мне на колени: "Мя-я!" Ты, мол, что, хозяин? На кого кричишь, кого ругаешь? Плохо тебе?
"Привет, малышок-кибальчишок! - я с трудом перешел на "детский" голос, которым всегда разговаривал с Беатриче. На кличку она, кстати, никогда не отзывалась, только на такой ломаный картавый говор. - Поскучилась одна? Иди ко мне на ручки!" Она дала себя поднять и тут же завозилась, устраиваясь на руках в любимой своей позе - с опорой лапами и грудью на правую руку, как примерная ученица за партой.
4
Я встал и начал обход квартиры. Еще во время ругани с Полуниным жжение в солнечном сплетении распространилось в левую половину груди, и сейчас там и осталось, хотя и не очень сильное. Неприятное чувство - ощущение собственного сердца. Это далеко не занемевшая от неудобной позы рука, пугающая одеревенелостью. Это прямо противоположно - дотоле не замечаемый орган вдруг начинает непрерывно сигнализировать о своем наличии. Вот и сейчас сердце воспринималось мной в виде тяжелого теплого камня, ворочающегося за грудиной.
Стоя у окна в кабинете и предоставляя Бете возможность понаблюдать за копошащимися возле машин на автостоянке людьми, я несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь движениями ребер снять возбуждение с идущих между ними нервных волокон. Кардионевроз и межреберная невралгия часто имитируют боли в сердце, пугающие обычных людей. Меня они не волновали. Во-первых, я знал как их снять нехитрыми приемами, а во-вторых, был абсолютно уверен в полном своем здоровье. Сорок лет, неплохо сохранившееся тело, седина едва проявилась в густой шевелюре - причин для паники у меня не было.
Бета шевельнулась, давая понять, что вид из этого окна ей уже прискучил и пора отправляться к следующему. Пошли в комнату сына. Вид отсюда был куда хуже: бетонный ряд гаражей, выстроившийся вдоль огибающей дом дороги. Бету заинтересовали прыгающие по залитым гудроном крышам вороны, и она, навострив уши, вцепилась когтями мне в руку. Не больно - пределы допустимого кошка понимала. Простояли несколько минут, пока птицы не снялись враз и не улетели в сторону реки.
В спальне было душно и неуютно. Постель не заправлена, белье сбуровлено. Сюда мы только заглянули, пошли в зал.
Едва приблизились к стеклянной двери на лоджию, снова зазвонил телефон. То, что опять с работы - знал уже наверняка, ссадил кошку к цветам на широкий подоконник, отправился за трубкой. Сидеть с коленями выше головы мне надоело.
На этот раз я потребовался уже самому Генеральному.
--
Привет, Саша, это Степаненко говорит! - представился он.
--
Здравствуйте, Михаил Ларионович!
--
Ага... Меня тут на даче Полунин достал, говорит, ты саботируешь его распоряжения... - Генеральный говорил негромко, да и слышимость была не фонтан. По голосу было ясно, что настроение у него самое добродушное и в конфликт между руководителями подразделений он бы не полез, если бы не нажим Полунина.
--
А он Вам подробно рассказал наш последний разговор? - спросил я.
--
В общих чертах - да.
--
Так вот, Михаил Илларионович, никаких распоряжений лично я от него не получил. Ни в устной форме, ни в письменной. Тем более, что уже неделю как нахожусь в отпуске.
--
Я знаю, Саш! - далекий голос Ларионыча был по-прежнему отечески мягок. - Я сам на дачу спрятался, с внучкой вот вожусь... Ты расскажи толком, из-за чего вас мир не берет! Вроде ничего особенного он от тебя не просит: на три дня норматив поднять - это разве сложно сделать?
Пришлось объяснять никогда не лезшему в технические детали Генеральному директору (он же - совладелец компании), что изменить сами нормативы запасов даже на двадцати филиалах и раздельно по трем выделяемым логистами группам товаров - работа на десять минут. Но у такого вмешательства есть разные побочные эффекты, рикошеты, как я их тут же окрестил. Начиная с самых простых и очевидных. Например, если разовая отгрузка в филиал представляет собой товарную партию на четыре или семь календарных дней продаж при отгрузке один или два раза в неделю, то увеличение норматива на три дня увеличит ближайшую партию в полтора-два раза. И это в летний период, когда на центральном складе ослабленные из-за отпусков смены.
Затем начнется второй этап. Уже вытолкнутые с центрального склада товары нельзя будет оперативно перераспределить между филиалами. Где-то они действительно окажутся востребованными, но в большинстве других мест они окажутся в избыточных количествах. Никто не решится начать обратное перемещение, например, из Владивостока в Екатеринбург, только на том основании, что на Урале товар оказался нужней, чем в Приморье. Лекарства проехали полстраны с запада на восток, потратив деньги и время, и должны будут поехать обратно с теми же затратами. Дешевле пойти на временное неудовлетворение спроса в Екатеринбурге в ожидании нового поступления на центральный склад.
Третий этап касается работы службы закупок: все их заказы, размещенные в период действия увеличенных нормативов, даже если поставка фактически придет только в августе-сентябре, будут нести нами же внесенную погрешность в сторону увеличения. Закупщики перегрузят центральный склад. А через два месяца начнет трещать статья бюджета на оплату поставщиков: три дня дополнительных запасов -десять процентов месячного оборота, больше миллиона долларов. И основная масса платежей выпадает на август, когда аптеки тянут резину с расчетами. Ну нечем им платить, летний сезон для лекарств провальный!
Степаненко слушал внимательно, не перебивал, только задавал уточняющие вопросы. Краски я несколько сгустил, но существо проблемы описал верно.
--
Понятно! - сказал Ларионыч, когда я выдохся и замолчал. - Тебя послушать, так компания рухнет, едва к нормативам притронется!
--
Естественно, нет! - возразил я. - Но неприятные последствия очевидны, а приятные, в виде выполнении плана - из области фантазий Полунина.
--
Может быть, может быть... - задумался Степаненко. - А что там за история с Хабаровском?
--
Это ж еще до отпуска началось! Вы что, не помните, как они месяц начали?
--
Смутно! - признался Михаил Илларионович. - А как они начали?
Пришлось напомнить прецедент, над которым наш отдел сначала потешался, а потом схватился за голову.
--
Первого июня они выполнили продажи в таком объеме, что прогноз в пересчете на полный месяц показал двести пятьдесят процентов плана. Второго числа наторговали чуть меньше, но прогноз остался выше двухсот. Третьего - сто восемьдесят... Вы правда не помните?
--
Ну, помню! - признал Степаненко. - Хорошо отторговались ребята. А при чем здесь их дурные головы?
Хотел бы я еще раз выматериться, да нельзя при руководстве. Илларионыч еще старой школы врач, из тех, кто водку пьет, но мат даже в узкой мужской компании не использует.
--
Не думал я, что Полунин побежит к Вам жалиться, да еще меня начнет цитировать. Вроде взрослый мужик!
--
Ты тоже взрослый, а срываешься, как первокласник! - отрезал Степаненко. - Поясняй свои слова насчет дурных голов, если у тебя есть что сказать в оправдание!
--
Оправдываться я не собираюсь. А с их феноменальными продажами в первых числах месяца мне все абсолютно ясно, да и тамошний маркетолог ничего не скрывает.
--
Ну! - поторопил меня Генеральный.
--
В мае им план понизили, и выполняли они его достаточно легко. Слишком упираться смысла большого не было: размер премии что за 101 процент, что за 110 - одинаковый, поэтому по примеру Красноярска они договорились со своими лучшими клиентами о поставке товаров, заказанных в последних числах мая, первого и второго июня. Кроме срочных заказов, конечно. Вот и пошли у них в начале месяца двойные да тройные отгрузки. Как хабаровчане мотивируют: "заложили прочный фундамент выполнения плана месяца".
--
Хитрецы! - одобрил Степаненко. - Я бы назвал это маневром силами и средствами. Правильно сделали!
--
Может и правильно с Вашей точки зрения. А только поставка к ним идет по железной дороге двенадцать дней. И это от момента отгрузки до получения. А если от начала работы над формированием отгрузки до постановки товара в продажу - все четырнадцать. Поэтому, бабахнули они рекордную отгрузку в начале месяца - и обвалили товарные остатки. Пополняющие партии, которые уже находились в пути, на такие темпы рассчитаны не были и восстановить запас не смогли. Реальную помощь они получат только к концу этой недели, в пятницу или субботу, а до этого будут сидеть на восемнадцати днях вместо двадцати четырех расчетных. Герои, мать их!
--
Ну, вот видишь! - почему-то остался довольным Степаненко.
--
А что я должен увидеть? - возмутился я. - В филиалах партизанщина процветает! Каждый выдумывает собственные методики планирования и управления продажами, делает какую-то хрень собачью, а логисты, видите ли, не справляются со снабжением. В войну бы стреляли перед строем таких командиров, а у нас им премии выписывают по итогам месяца!
--
Во-во! - хохотнул Михаил Илларионович. - Филиалы мне одно говорят, Полунин другое докладывает, а у логистов, оказывается, собственное представление о правильной работе имеется. Лебедь, рак и щука из басни Ивана Андреевича... И план продаж в виде той телеги, что они пытались утащить. Или куда они там впряглись?
--
Да черт его знает! Не помню уже...
--
А я внучке как раз недавно басни Крылова читал. Но тоже из головы вылетело. Ну, да ладно, слушай меня внимательно, а то трафик у меня хоть и корпоративный, но все равно денег стоит!
--
Слушаю!
--
Завтра съездишь на работу, переговоришь с Полуниным (я тоже ему перезвоню, пригашу маленько). Объяснишь на пальцах все свои резоны и вместе выработаете план мероприятий. Всем филиалам нормативы поднимать не следует, тут я с тобой согласен: если поставка в Якутию будет катиться три недели и придет в начале следующего месяца, так и незачем огород городить! И по товарам группы "C" нормативы дергать незачем, коль их вклад в продажи всего пять процентов. Но по остальным подумайте. Полунина я предупрежу, что если у филиалов с повышенными нормативами на третьей и четвертой неделе дневные темпы отгрузок ощутимо не повысятся - я с него лично шкуру спущу и депремирую к чертовой матери. А за минимизацию негативных последствий отвечать будешь лично ты. Задача понятна?
--
Понятна, Михаил Илларионович!
--
Но внутренне ты по-прежнему против?
--
Против!
--
Знаешь, как тебя остальные директора за спиной называют? - спросил он.
--
Нет.
--
"А Баба Яга - против!"
Теперь улыбнулся я. Не мог удержаться - больно уж натурально он воспроизвел манеру речи финансового директора.
--
Буду знать!
--
Все, исполняй! День отпуска, если надо, я тебе потом компенсирую.
--
Хорошо. До свиданья, Михаил Илларионович!
--
Пока!
Я отключил трубку. Смутное осталось впечатление от разговора с Генеральным. Вроде и удалось высказать свои резоны, и даже не отвергнуты они были с порога, как можно было ожидать с учетом первенства Полунина в освещении событий, но и полностью настоять на своем не удалось. Обычная тактика Степаненко: оказываться выше конфликтов и вмешиваться в них только в качестве арбитра. А, может, это и к лучшему, когда Генеральный избегает лобового навязывания своей воли. Окажись я на его месте - неизвестно, чем бы это закончилось. Фантазий-то и у самого хватает!
Все-таки гадостный осадок на душе остался. Придется ехать завтра к Полунину, смыкаться перед ним. Вряд ли он рискнет давить по-прежнему, но все равно послаблений от логистики добьется. Уже добился, если вспомнить последние наставления Степаненко.
Из кухни мяукнула Бета. Чашку ее надо проверить, - подумал я и тут же вспомнил, что сам остался без завтрака. А времени почти двенадцать, скоро и обедать пора!
Кофе остыл. Налитая кружка не то что не парила - была чуть теплая. Это поправимо - на минуту в микроволновку и можно пить. С очищенным яйцом хуже, холодное оно в горло не полезет, тем более, что и аппетита нет - пропал после телефонной накачки. Ладно, зальем яйцо кипятком из чайника, подогреем.
Двигался я машинально: одно туда, другое сюда. Кошачья миска оказалась пустой, сама Бета выжидательно сидела у мойки, глядя на верхний угловой шкаф кухонного гарнитура. Там, по ее опыту, люди всегда прятали от нее самое вкусное. Я потянулся, достал большой пакет сухого корма, смотревшийся нарядней подарочной коробки конфет. Правда, и стоил этот корм, вырабатываемый черт знает из чего, как три килограмма шоколадных "Ассорти". Насыпал в весело зазвеневшее блюдце с полстакана "хрустиков", как мы в семье называли похожие на кофейные зерна гранулы, спустил его на пол. Кошка отследила взглядом его траекторию, не торопясь направилась к миске. Даже она пытается соблюдать собственное достоинство. Разве что хвост выдает предвкушаемое удовольствие. Мне бы ее проблемы. И заодно простоту восприятия жизни. "Ты, - говорит, - что можешь делать? Могу землю копать! А еще что можешь? Могу не копать"! Да - нет. Двоичный код.
Пищу я затолкал в себя с трудом. То ли от жирного майонеза, то ли от необходимости есть через силу, под конец меня стало мутить. К тому же снова дала о себе знать экстрасистолия, заработанная на ночных дежурствах по "Скорой помощи", в институтские еще времена. Скверное ощущение - сердце как будто переворачивается в груди, сокращаясь сильнее обычного из-за пропущенного перед тем удара. Ничего страшного, не в первый и даже не в сотый раз, однако все равно неприятно.
Глубокое дыхание на этот раз не помогало. Разве что заболела голова. Я же говорю: недосып - то же похмелье. Вот уже и целый букет из тошноты, экстрасистолии и головной боли. Сейчас полдня псу под хвост уйдет, придется пить таблетки и отлеживаться.
"Цитрамон" я разжевал, благо не противный на вкус, только чуть кисловатый от входящего в состав аспирина, и запил глотком кофе. Прихватив с собой пачку сигарет, кружку и "Зеленую милю", отправился на лоджию, где открыл окно и опустился в старое кресло. Нужно было выждать минут двадцать - тридцать, пока лекарства начнут действовать.
Попытка вчитаться в книжку не удавалась. Отрицательный заряд утренних телефонных звонков превратился в брюзгливый скепсис. Я не верил ни описанным мучениям главного героя книги, Пола Эджкомба от урологической инфекции, ни беспросветной омерзительности одного из его подчиненных по блоку смертников. Не поверить Кингу! Не часто это со мной бывало.
Позднее, вспоминая свое поведение в то утро, я не мог не отдавать себе отчет, что делал как будто специально все неправильно. Не выспался, пытался насильно себя взбодрить кофе, перепсиховал. Заболела голова (явно подскочило давление - смотри предыдущие три пункта), жевал аспирин, уж точно не расширяющий сосуды. Неприятное давление в области сердца по-прежнему ассоциировалась с межреберной невралгией - непозволительная глупость для врача "Скорой помощи", пусть и бывшего. Я сидел на лоджии, машинально тер грудь под левым соском пальцами и затягивался сигаретой, которую даже не помнил, когда прикурил.
Что-то мне совсем становилось хреново. На лоджии как будто стемнело, несмотря на открытое окно, не хватало воздуха. Я вяло раздавил сигарету в пепельнице, долго тыкал бычком в тлеющие угольки, пока последняя струйка дыма не растаяла без следа. Руками приходилось управлять под контролем глаз - настолько притупились ощущения. Надо бы встать, добрести до дивана, - подумал я, - отлежаться. Чего доброго, еще вырублюсь прямо в кресле...
Попытка исполнить задуманное чуть меня не угробила. Поднявшись, я на несколько мгновений оглох и ослеп, в панике уцепившись за косяк двери, ведущей в зал. Ощущение было близкое к тому, что испытывается человеком, занырнувшим глубже своих возможностей: перед глазами колеблющийся полумрак, звон в ушах, паническое желание вздохнуть и невозможность это сделать.
Не помню, как мне удалось сделать несколько шагов на подгибающихся ногах и опуститься на колени у дивана - мог вполне грохнуться во весь рост, приложившись головой об пол. Я лишь мягко повалился с колен на бок и попытался удержаться за самый краешек ускользающего сознания, спрятаться в самом пыльном уголке черепной коробки, предоставив отказавшему телу выпутываться самостоятельно.
Давящая боль в груди все усиливалась, пока не сменилась жжением. Меня бросило в испарину и вскоре я был мокрым от пота настолько, что пришлось зажмуриться - заливало глаза. Ну, все, - подумал я, - вот и кранты тебе настали! Доигрался. Допился, доелся, докурился. Финита ля! Сдох как Бобик у помойки!
Однако вырубился я ненадолго и очнулся от кошачьего чихания прямо в свои губы - Бета в истерике обнюхивала лицо. Попытался приподняться - получилось. Даже в глазах не темнело. Только слева от грудины был как будто вбит тяжелый шпальный гвоздь - не вздохнуть толком, ни выпрямиться. Так, согнувшись, я и потащился к телефону. Еще помню, что, набирая номер "Скорой", сам себя инструктировал: не забыть отпереть дверь, выложить из портфеля паспорт и продержаться до врачей, не обделавшись. Жене минут десять набирал эсэмэску: "чувствую плохо приезжай очень медленно". И даже смог с домофона отпереть подъезд подъехавшей линейной бригаде.
5
Санаторий, или "Реабилитационный центр для больных с сердечно-сосудистой патологией", как он официально назывался, выглядел уютно. Это мне с первого взгляда так показалось. Со второго взгляда, когда я, идя в сопровождении врача по выложенной фигурной тротуарной плиткой дорожке, обратил внимание на ухоженные клумбы, купы голубых елей и уютные скамеечки, то определил его "с претензией на Европу". Войдя в полумрак холла с процеженным кондиционерами воздухом, я был потрясен необходимостью ступить на роскошный ковер, и исправил оценку на "высший класс".
Оформление заняло ровно одну минуту. Поздоровавшись, я поставил сумку с подобранными Аленой вещами возле ног, достал из бокового кармашка паспорт и дешевенькую шариковую ручку, приготовившись заполнять анкету, но сопровождавший меня врач просто выложил на стойку несколько сшитых степлером бумажек. Этого оказалось достаточным. Привлекательная женщина, в безупречно сшитом костюме и с тонко наложенным макияжем, похожая одновременно на всех ведущих телепрограмм типа "Секреты домохозяек", отбила длинную очередь на невидимой мне клавиатуре, вложила листки под зажим тонкой папки и убрала ее в ячейку. Следующим плавным движением она положила на полированное дерево стойки синюю пластиковую карточку с номером "26", посмотрела на меня снизу и улыбнулась уже как своему: "Второй этаж, с лестницы направо, третья дверь! Памятка для проживающих - в зале на столе, доктор подойдет через сорок минут, обед в тринадцать часов".
Я неловко ей поклонился, взял карточку со стойки, и попрощался с врачом, тоже, видимо, впервые очутившимся в санатории и с интересом осматривавшем обстановку. Потом подхватил сумку и направился к широкой лестнице из серого полированного камня.
Номер, в который меня поселили, после холла удивить уже не смог. Две комнаты: небольшая спальня с кроватью-полуторкой и полуметровым телевизором на кронштейне под потолком, плюс зал с диваном и двумя вместительными креслами, образующими угол вокруг низкого, но широкого стола. Телевизор был и здесь, по марке не из самых дорогих, но зато толщиной с книжку. Он висел прямо на стене напротив дивана. Был в номере и холодильник, крошечный и почти пустой - лишь три бутылки минеральной воды мерзли на его средней полке.
Сбросив обувь, я сел в кресло и потянул со стола запаянный в пластик лист бумаги. Это и оказалась "Памятка проживающим", о которой меня предупреждала женщина за стойкой. В общем, ничего особенного: материальная ответственность за сохранность предметов и оборудования номеров, запрет на самодеятельное использование электронагревательных приборов, запрет на курение в помещениях и на всей территории Реабилитационного центра. Ни слова о распитии спиртных напитков, ни слова о самовольном покидании санатория, нет упоминания о необходимости сдавать ключ-карточку при выходе из корпуса. Что ж, и на том спасибо!
Правда, на обороте "Памятки" обнаружилось весьма подробное расписание дня: в семь утра подъем, в семь-тридцать завтрак, с восьми до десяти - занятия в группе психологической реабилитации (ого, как тут все серьезно!), с десяти-пятнадцати до одиннадцати-тридцати - плавание, затем медицинское обследование и так далее и тому подобное. День был расписан от и до, и включал три приема пищи, две физических тренировки, одно психологическое занятие, один врачебный осмотр и четыре с половиной часа личного времени. Я с тоской похлопал себя по изрядно подтянувшемуся за две недели стационара животу и понял, что скучать здесь не придется - об этом позаботилась администрация Центра. Что ж, заслужил.
Я едва успел разобрать сумку, развесив на плечики рубашки, и переодеться в наиболее подходящую для ожидаемого темпа жизни одежду - спортивный костюм, как в дверь постучали. "Да-да! Войдите!" - откликнулся я, но вспомнил громкий щелчок закрываемой двери и сообразил, что замок должен был запереться автоматически. Впрочем, искать карточку по карманам развешенной одежды не пришлось: дверь отворилась и вошел мужчина с бэйджем на нагрудном кармане врачебного халата.
--
Добрый день! - в левой руке он держал тонкую папку, а правую протянул для рукопожатия. - Александр Петрович?
Я кивнул, пожимая его очень сухую и очень твердую ладонь.
--
Меня зовут Николай Борисович. Прудкин Николай Борисович, - он коснулся пальцами бэйджа, - я буду вашим наблюдающим врачом. Не возражаете?
Я улыбнулся.
--
Какие могут быть возражения! Проходите! Я, правда, толком не успел обосноваться...
Доктор мне понравился. Не мальчик, судя по легким морщинкам возле глаз и начавшей редеть со лба светло-русой шевелюре - порядком за тридцать.
--
Ну, у вас еще будет время! - Николай Борисович по-хозяйски обогнул меня, проходя в комнату, и направился к угловому креслу. - Присядьте! - кивнул он на диван справа.
Пока я усаживался, он раскрыл принесенную с собой папку и пробежал глазами вложенные в нее листки, по всей видимости, те самые, что сопровождавший меня врач передал регистратору.
--
Так-с... Ишемическая болезнь сердца, стенокардия, гипертоническая болезнь, хронический колит. Давно сердце беспокоит? - взглянул он на меня.
--
Никогда не беспокоило, - ответил я, - впервые ... - И невольно подумал: "Тут у них, наверное, санаторий для хроников, а Ларионыч перестарался, меня затолкал. Сейчас разберутся и начнется волокита со звонками и разборками. Еще, чего доброго, придется уматывать не солоно хлебавши". От такой перспективы настроение испортилось, и доктор перестал нравиться, и номер начал вызывать раздражение своим неброским комфортом.
--
Да, это не очень хорошо... - ответил мне Николай Борисович, читая описание электрокардиограммы на обороте выписной больничной справки.
--
Что нехорошо? Что в первый раз сердце побеспокоило? В тридцать лет инфаркт лучше заработать, чем в сорок?
Доктор поднял голову от написанного и улыбнулся.
--
Нет, в тридцать лет получить инфаркт - совсем плохо. Но и в сорок, когда жизнь мужчины достигает пика, получить в довесок к квартире, машине, жене, деньгам и детям такой букет заболеваний - разве хорошо? Когда уже все есть - живи и радуйся - услышать первый звонок с того света! Не обидно?
Мне пришлось согласиться, что происшедшее застало меня совершенно врасплох, и в планах на лето у меня вовсе не значились две недели в горбольнице (из них три первых дня под капельницами), да еще не известно сколько на больничном.
--
Вот! - удовлетворенно кивнул Николай Борисович. - И я о том же! У вас машина есть? - и когда я подтвердил, продолжил. - И вы, наверное, ее прогреваете минут десять перед тем как сесть и поехать? И пару раз в год посещаете СТО, где в ней меняют масло, фильтры, доливают антифриз, проверяют состояние подвески, всяких там пыльников, сальников, рычагов, сайлент-блоков? Так ведь? То есть, о машине нам хватает ума позаботиться, а до собственного тела руки не доходят! - И, без паузы перейдя на знакомое по экрану грассирование, хлопнул ладонью по мягкому подлокотнику. - Это а`хинеп`авильно, батенька! Это сове`шенно, я бы сказал, конт`еволюционный подход - так относиться к общена`одной собственности!
С лицом, видимо, я не совладал после столь ребяческой выходки, поэтому Николай Борисович, убедившись в произведенном эффекте, извинился.
--
Это я так, вспомнил кавээновскую молодость, прошу прощения! И все-таки я прошу всерьез задуматься над только что сказанным, ибо! - он поднял указательный палец правой руки вверх, - в этом заключается миссия нашего Центра. Облегчить курсантам понимание истинных причин, приведших их на госпитальную койку!
Термин "миссия" был мне известен, поэтому оставалось только пожать плечами.
--
Да я готов, пожалуйста!
--
Отлично. Тогда давайте сразу измерим давление! - он извлек из кармана японский тонометр-автомат и надел мне на запястье. Через минуту, когда пиканье прибора прекратилось, Прудкин взглянул на цифры. - Чуть повышено, но ничего страшного: правильный режим дня, лесной воздух, глубокий сон, легкая физическая нагрузка...
Наверное, он хотел закончить: "... и все быстро придет в норму!", но я перебил.
--
"... Хороший дом, красивая жена - что еще нужно мужчине, чтобы достойно встретить старость?"
--
Именно так! Именно так, Александр Петрович! - рассмеялся доктор. - Итак, будем считать, что мы отчасти познакомились и неофициальное кредо Центра я вам изложил. - Он взглянул на наручные часы, судя по количеству циферблатов - дорогой швейцарский хронометр. - Через полчаса обед, поэтому я познакомлю вас с правилами, установленными в нашем заведении, но отсутствующих в "Памятке".
Он стал совершенно серьезным.
--
Вы, извините, сами оплачивали пребывание в Центре?
--
Нет. Платила моя фирма! - насторожился я.
--
Понятно. Особого значения это не имеет, но если бы вы оплачивали сами, то уже прочитали бы контракт, и это могло сейчас сэкономить немного времени. Но ничего страшного, для этого у нас есть отдельный документ. - Он достал из той же папки стандартный лист, с обеих сторон плотно заполненный текстом, и передал его мне. - Прежде, чем вы его прочитаете и подпишите, я коротенько передам его смысл на словах. - Николай Борисович вздохнул и снова взглянул часы. - Во-первых, я сразу обращаю ваше внимание, Александр Петрович, что у нас не обычное медицинское учреждение, а частное. Это в значительной степени расширяет наши возможности в области, скажем так, выстраивания отношений с проходящими в Центре восстановительный курс. В частности, они не имеют права нарушать установленный распорядок дня без веских на то оснований. Их всего два: объективно установленное ухудшение здоровья и наличие разрешения администрации. Пропуск занятий и процедур без таких причин будет являться основанием для расторжения Контракта по вине пациента...
Я сразу решил уточнить, вмешавшись в плавную речь доктора.
--
В расписании есть завтрак, обед и ужин. Я правильно понял, что не имею права от них уклониться, если, скажем, не хочу есть?
--
Правильно, - кивнул Николай Борисович. - Приемы пищи относятся к процедурам. И хотя у нас не было пока ни одного пациента, страдающего отсутствием аппетита, если такое произойдет именно с вами - приходить к завтраку, обеду или ужину вы обязаны. Можете не есть, если не хотите, но место за столиком вы должны занять!
--
Тогда это же правило действует и по отношению к послеобеденному отдыху и к отбою в одиннадцать часов: хочешь ты спать или нет, но обязан отправиться в номер и лечь на койку?
Доктор усмехнулся.
--
В кровать ложиться не обязательно, можете подремать в кресле или поваляться на диване с книжкой. У нас хорошая библиотека, знаете ли...
--
Понятно! - ответил я.
--
Да, - Николай Борисович не отводил от меня взгляда, - у врачебного персонала Центра есть право использовать любые лекарства и инструменты для оказания медицинской помощи. Отказ пациента от таковой приводит к расторжению контракта и переводу больного в профильное лечебное учреждение. - Предупреждая возможные вопросы с моей стороны, доктор счел нужным пояснить. - Грубо говоря, если у пациента запор и врач назначит ему клизму, отказ больного от этой, не скрою, не самой приятной процедуры будет истолкован как нежелание пациента закончить начатый курс лечения. Это понятно?