Аннотация: Окончание четвертой главы. Автору очень хочется коментариев...
Римини неслышно зашуршал плоским как бумага плащом...хи-хи.
-Проще? Не смеши меня, Алый! Ты Воин, вот и сражайся, убивай, мучай...это твое призвание,- это могло бы быть изысканной насмешкой, если бы не спокойный и невозмутимый голос Холода.- А в дела связанные с политикой и управлением слугами не вмешивайся...У рода Сангус"Синис, несмотря ни на что, есть прекрасное качество- влипать во все важные события мест их назначения, а Отлученный по-Закону дракон-полукровка...это очень важное событие.
Хи-хи...
Хи-хи-хи...
Римини смеялся, тихо и хрипло, смеялся над этими смешными вампирами, которые что-то рассчитывают, кем-то управляют...это было так смешно, хи-хи, надо просто всех убить, поглотить, растерзать, замучить...
Хи.
-Калиго, да успокой ты свою тварь! Я устал от ее противного хихиканья!- и снова тень эмоций за холодным голосом Белого.
Калиго не ответил, лишь уколол тьму за плечом своим взглядом.
Римини замолк.
Трое советников шли по коридорам дворца, вырубленного в скале, и думали каждый о своем. Тот, чье имя Меч, думал о бессмысленных интригах Белого и тренировках клана, Калиго- о ждущих в подземельных пыточных предателях...Римини с обидой и непониманием сверлил ему спину.
А Хранитель знаний вспоминал книгу, спрятанную в тайнике, древнюю, еретическую, запрещенную. В ней говорилось, что не Мать создала их Род, а тот, кого высокомерные светлые называют Врагом, хотя он им не является.
И что придет однажды его наследник, всемогущий Жрец, и склонятся к ногам его все древние создания Темного, и возвыситься Храм Его над миром, олицетворяя собой Возрождение Тьмы. И думал прозванный Холодом: "Неужели Ты хочешь вступить в игру, Всемогущий? Дай мне знак, и я первый склонюсь перед твоим жрецом!".
Хи-хи...
Таверна "За решеткой"
Некатор
-Он - принц Тьмы.
-Нет, он не принц Тьмы. Я видел, как он гонялся за кошкой - принцы Тьмы не гоняются по грязи за кошками.
-А я вот отлично вижу, как принц Тьмы гоняется за кошками, что бы нас обмануть!
Фури и Некатор сидели у окна и наблюдали за приезжим. Шпионить за драконом стало их ежедневным и крайне интересным занятием. Некатор, вспоминая шальную молодость, закончившуюся пять лет назад, когда его предали и засадили за решетку, ставил на пути парня всевозможные препятствия, которые златовласка, к величайшей радости мужчины, обходил с изяществом дурака, которому, как известно, везет...Он умудрялся споткнуться и, пролетев пару метров, уткнуться носом в паре миллиметров от очередной ловушки, небрежно переступить искомый камень или просто развернуться не дойдя. Иногда бывший убийца ловил на себе взгляд барда, неожиданно холодный и острый, как у бывалого хищника, но через мгновенья он снова теплел, и повар вновь считал это лишь игрой света и воздуха...
Вот и сейчас золотые глаза худощавого певца блеснули металлом. И, как будто не замечая этого, вокруг него вилась грязная серая кошка, а значит снова показалось...ведь даже дети знают, что кошки прекрасно чувствуют разумных. "И почему мне так хочется, что бы парень оказался чем-то большим, чем веселый повеса-менестель? Неужели мне настолько скучно? Я не могу скучать по...нет...пора готовить ужин..." И он отходит от окна, невозмутимо отмечая, что Следящий все так же наблюдает за драконом, а Фури заливисто смеется, без страха, без обычной нервозности...И Ипис , поблескивая в солнечных лучах стеклышками очков, с гордостью смотрит на свое детище- трактир, где любой может отдохнуть и пожить счастливо...хотя бы одну ночь.
И все было настолько прекрасно, что не оставалось сомнений, что что-то грядет.
Безвременье
Темный Демиург
Медленно закручивались столбы дыма, складываясь в подобие гротескной арки древнего храма, тихо потрескивал огонь в огромном очаге, и радостно улыбался Младший, глядя в зеркальную поверхность озера...
Все идет по плану.
Он провел длинными пальцами по глади воды, вглядываясь в появляющиеся там фантомы...
...Вот мечется в пещере дракон с золотыми зрачками, разбивая вещи, царапая стены изменившимися когтями. Он в бешенстве от осознания своего бессилия, своего страха, впитанного в подземельях Владыки, от того, что он играет по чужим правилам и не знает, как избавиться от оков. И, наверное, от того, что не может плюнуть на гордость и страх и...и что? Обречь на вечные скитания и в конце концов смерть чернокожую женщину и их детей?
Гордыня...Страх...Закон...-все было против них. И он проклинал тот день, когда он согласился сопровождать Наследника, то день, когда капризная хрупкая девушка украла его покой и подарила ему сына...и благословлял.
И он метался вихрем, пугая своим бешенством двух малышек, сжавшихся в углу...
...Вот у подножия статуи великой Ллос стоит жрица, беззвучно молясь, молясь о счастье тех, кого не имела права любить. Она знала, что Паучиха не станет помогать не дроу, но жрица просто не знала, что еще делать, у кого просить защиты для ее сына с такими прекрасными золотыми глазами, и для дракона, подарившего их Поющему. У кого просить защиты той, что запуталась в чувствах и долгах? У кого просить защиты для того, кто слишком горд, чтобы принять помощь?
И она просто молилась, не надеясь на то, что ее услышат, просто так, для успокоения души, ибо больше ничего не умела жрица, ничего не могла сделать для них. И беззвучно текли слезы бессилия, осознания собственной никчемности...разве может жить та, у которой не хватает смелости, что бы спасти свонго ребенка?...
...Вот переставляет фигурки на доске Белый Змей, щуря полуслепые глаза, улыбаясь невозмутимой улыбкой куклы. Он тоже не спит в эту ночь, но не от раскаяния или страха...нет, он не спит от ненависти. Ненависти, которая смешиваясь с любопытством и приторным запахом безумия, рождала чудовищные замыслы.
И он не спал, смотря в холодные воды Матери-Океана, и, вспоминая золотого полукровку, дрожал, представляя как будет убивать дитя Солнца, прекрасного и ненавистного...он думал лишь о нем.
В эту ночь безжалостный и жестокий Черный Господин не спал от зависти...
...И холодный лич, танцуя меж искореженных стволов Проклятого леса, думал о прошлом, которое было уже так давно, и так странно, что как будто и не с ним...а может и правда не было той деревни, не было рыжеволосой девушки, пахнущей сеном и молоком, не было брата, любящего гонять тебя по двору, не было старой мельницы у ручья, где жили русалки, не было сестренки, овец, старого волкодава, даже старика-старосты с его кривой клюкой не было, как и кислых яблок...ведь тогда и не было тех мечей, пожаров, разорванного платья и рыжих локонов на земле, не было измазанной и растоптанной куклы, не было чернеющих камней печей и серого пепла, покрывающего тело, ядом заползающего в рот...и не шел обжигающий снег.
И он танцевал, убивая, что бы не давать убивать, что бы черноволосый мальчик давший ему хлеба так и не узнал, что значит пойти по пути Муэрты, что бы его дар не пробудился, когда не-мертвые этого болота придут за жизнями его родных...и не тронут его, навеки отметив как родного.
Не будет этого. Ведь даже в мертвом сердце течет кровь, медленно, но течет...пусть не алая, горячая, живая, пусть холодная и темная, пусть...Возлюбленный Муэрты еще помнил, что такое сострадание.
И он не спал. Мертвые уже не спят...
...А вампир, сидя у костра, ждал возвращения Праха. Он никогда не спрашивал, куда тот уходит в прекрасные лунные ночи, когда светло будто днем. Он не спрашивал, боясь узнать правду. Вампир боялся своего спутника, но не было у него никого ближе в эти ночи...и он ждал.
Сын крови смотрел в пламя, смотрел в смерть и думал, как может жить тот, кто уже в ней, кто мучается, не сгорая, кто знает, что не будет покоя ему и за гранью...но Прах хотя бы умел смеяться.
Как хотелось ему уметь смеяться, как люди, грустить, ненавидеть, гневаться, жалеть...любить. Как хотелось ему родиться другим. Но миру и Матери-Мыши наплевать на желания песчинок, влачащихся у их подола.
Так что он просто ждал...
...Металась по кровати и простая человеческая девушка, металась и звала кого-то, просыпаясь в холодном поту, повторая как мантру имя, имя, что уже практически забыла, имя данное ей матерью в холодный осенний вечер, когда за оном бушевала первая вьюга, и люди жались к печкам...Имя, забытое, закинутое в самый дальний угол памяти в день , когда мать увели люди в белых, девственно белых, как снег в морозное утро, снег не столько красивый, сколько опасный, рясах...Имя, забытое, когда ее приемный отец, вор и мошенник, презрительно и насмешливо позвал ее "воровка"...Имя, забытое...а забытое ли? Как может быть забыто то, что каждое полнолуние, когда луна огромна и величественна (и бела как их одежды...), просыпается и бьется в крови, в руках, дрожащих от страха, и стекающих слезах, что кусают щеки, солью застывают на искусанных губах, слепляют ресницы...
И она засыпает, что бы в следующее полнолуние вновь проснуться от страха и боли, что бы снова вспомнить имя...а сейчас, сейчас можно забыть и заснуть спокойным сном, уткнувшись в подушку как в грудь матери...
...А эльф, безмолвной статуей замерший на крыше, думал о брате, так нежданно обретенном, думал о том, что он похож на мать- такой же ветреный и беспечный...он боялся за него...и его самого, ибо не знал, что пришло полукровке от отца, истинного сына дракона, и когда оно прорвется сквозь маску манерной капризности.
И еще он скучал...скучал по темным коридорам родных подземелий, по лицам ненавистных одногодок, по матери, такой ненадежной...и доброй, даже по сестре, по ее вечным скандалам, по шуму...ему было непривычно тихо. Так тихо, что было по голове, путало мысли, звенело...Раньше он мечтал о ней, а теперь она ему опротивела.
И он ждал пока ее разрушат.
И он знал, что в эту ночь не спит и странный человек с походкой дикой кошки. Он не может уснуть и, устав смотреть на фигуру дроу, сейчас поднимается сюда. Сегодня можно.
Мягкие, скользящие, на грани слышимости, шаги за спиной...небрежно кинутое яблоко, красное, спелое, в которое можно вгрызться острыми, крепкими зубами...молчание, говорить нельзя...
...И бывший убийца в эту ночь смотрел на город с крыши, любуясь игрой бликов в окнах богатых купцов и аристократов, что так напоминали блики стали...Он не любил таких ясных ночей, ночь создана для того, что бы укрывать, прощать, дарить покой, а не выставлять уродства напоказ, как свет солнца. За эту милосердную тень и любил ночь человек с серебряной косой, когда ночь темна как воды мутной реки он спал спокойно.
Но не сегодня.
Острый и безжалостный свет раскрывал старые раны, бередил память, выхватывая самые кошмарные видения. Это только кажется, что свершив месть ты освобождаешься, нет...Он тоже так думал, когда продумывал ее, как лелеял страшные картины...Реальность оказалась страшнее. Не было покоя. Не было радости.
Было только отвращение. А потом и кошмары...и всегда в такую безоблачную ночь, когда луна освещает все закоулки и тупики. И он решил заливать их кровью. Он выходил на заказ всегда в такие ночи, чтобы не спать, чтобы не видеть лежащих бледных тел...кукол залитых вишневым сиропом...И он убивал.
И пришла рутина.
А кошмары остались.
И даже теперь, когда старик забрал его из маленького, созданного им самим, ада, даже теперь он не решался заснуть в ясную луну.
Тихо хрустнуло яблоко на зубах Следящего... И человек впервые подумал, ни к чему, просто так- "Почему мне никогда не снилась мать?"...
...А малыш-карманник не спал потому что был голоден. Он не мучился кошмарами, не метался в гневе и даже не работал- он, забившись в щель между деревянными ящиками и прижав к груди худые ноги с торчащими острыми углами коленками, думал о вкусном пироге и о том, что он ничего не украл после встречи с тем странным дроу...
И, уже забываясь в неком болезненном подобии сна, он вспомнит дом и на секунду, до того как провалиться в тьму, станет счастливым, забыв кто он и где он...
...А еще, именно в эту ночь, далеко на востоке, девушка с выкрашенными хной волосами выбирается из дома, что бы сбежать на запад, к Перекрестку Четырех Путей...Она станет вольной наемницей с коротко обрезанными волосами , свободной от запретов отца, сильной настолько, что никто не попробует ее защитить. Прочь, дорогие ткани, прочь золотые украшение, прочь, прочь, прочь...
Этой ночью она уезжает, взяв с собой только двух тонконогих жеребцов, доспехи, меч и сына конюха с узкими глазами и золотой кожей. Она уезжает!
И они несутся по пустыне, дальше и дальше, пока стражники султана не заметили пропажу любимой дочери владыки, пока не дышат в затылок быстрые кони, пока не звенят мечи и кольчуги, вперед, вперед, к своей собственной судьбе, не придуманной кем-то, а созданной самой...
...Смеется тихо как колокольчик желтокожий юноша, несущийся по песку за госпожой, завидуя ее незнанию, ибо он-то знает, что не сейчас не они решают куда идти, не они...Он знает это так же четко, как то, что на его спине расправил крылья зеленый дракон.
Их судьба предопределена и неизменна.
Вот поэтому и несется он вслед девушке на запад, и поэтому не спит в такую прекрасную ночь...
...Не спит Алый, разбуженный внезапно заболевшей старой раной...
...Не спит и Черный охотник, смотря на звезды и расчесывая волосы тени...
...Не спит, запутавшийся в собственных интригах, Белый, сжимая в руках старую книгу, перечитывая ее и молясь...
...Не спят наемники, пересчитывая монеты из полновесного золота, принесенные существом со снежно-белыми руками. Не спят, готовясь к войне....
...И лишь Кантаре, дракон-полукровка, спит спокойно, разметав по подушке золотые косички, приобняв пышную красавицу, что приткнулась к его боку. Спит и не видит ничего...
Да, все идет по плану.
И закручиваются столбы дыма, стирая арки и своды, стирая окна и колонны...И все исчезает.
Где-то и когда-то смеялся Темный Демиург, закручивая жизнь вокруг своего жреца.