Тридцать один год минул, а она всё до малости помнит из их первой встречи. Да и год был приметный из века в век порожек - 1900 год. Вместе с батей шли они на ярмарку в город, да гнали целый гурт скота. Она ехала в пустой телеге, отец шел пешком, погоняя скот прутом, а рядом с телегой семенил старый, но любимый отцов конь. Сами они одеты в простую домотканую одежу, а конь, что твой царь весь сиял да сверкал в богатой упряжи, в дорогом седле. В двадцать четыре года он еще был удалец хоть куда, с гордо выгнутой шеей, с роскошной длинной гривой, волнами струящейся при каждом четком дробном ударе копыт.
И весь был поджар, сух и строен как барская статуэтка.
Игнат берег своего любимца не садился на коня до самого въезда на ярмарку, и только тогда скидывал с себя рабочую рубаху, облачался в парадный казачий мундир, легко, как мальчишка вскакивал на жеребца и с шиком въезжал под ярмарочные ворота.
Встречные прохожие останавливались подивиться, да полюбоваться на царственного красавца коня. А многие не веря, что у таких простых казаков может быть такой конь, с недоумением спрашивали, - Отколь прибилось такое чудо, или нашли где жеребчика? Продайте, а не то жандармам ей-ей донесем.
И приходилось тогда Игнату долго и обстоятельно, но не без удовольствия, объяснять откель такое богатство. А особо недоверчивых подводил он к телеге, откидывал рогожу и показывал свой мундир увешанный крестами да медалями, да шашку с дорогим эфесом и именной надписью.
Провожали тогда Игната завистливыми, а иногда и лихими взглядами. Но лихих людей удерживало в узде, только то, что стар больно уже конь, а иначе неизвестно доехал бы Игнат до ярмарки, аль нет?
Тем временим солнышко быстро клонилось к закату. Сумрак окутывал Игната и Евгению. Они как раз входили в большое село Артановское.
- Остановимся у сродственечка матери. У него и подворье большое. Все разместимся. - Игнат подошел к дочке и заглянул в её глазки. - Оооо, да ты голубка моя уже засыпаешь. Потерпи маненько. Вона и дом их виднеется.
Из за больших ворот раздался заливистый лай собаки. И через минуту в калитку просунулась недовольная голова хозяина.
- Кого черт несет, на ночь глядя?
- Свои земеля, свои. Игнат я, с Красновского. Аль не признал?
- О, да как не признать вас Игнат Понтелеймоныч. Только на коня вашего знаменитого глянешь и враз поймешь , что бравый казак Игнат где то тут рядом. Одно целое вы с ним. Я спросонья заругался, вы уж извиняйте.
Смотрю, на ярмарку собрались?
Вы заходьте, заходьте во двор. И скотину загоняйте. Сейчас всех напоим, накормим. Да и сами по чарочке маханем, а потом и по люле раскурим.
- Да вот кум, дочку свою Евгению замуж этой осенью отдать хочу.
На ярмарку, на приданное заработать едем.
- Это славное дело. А кто в телеге, никак она? - в этот момент девушка спрыгнула на землю, платок свалился с головы, открыв на всеобщее обозрение всю её красу. Хозяин даже остолбенел на секунду. - Женечка, дитятко, неужто ты? Я ж тебя последний раз вот такой крохатулечкой видал. А сейчас, ну прям царица. Всех парней с ума сведешь. А ведь прятать Игнат надо такую девку. И беречь и стеречь пуще коня тваво. Иначе украдут. Без приданного украдут. Вон хоть мой хлопец. Гостит у меня сейчас. Приехал с дальнего хутора. Родственник. Не дай бог увидит твою красавицу, точно умыкнет. А вон он, легок на помине. - В дверном проеме, подсвеченная тусклым светом керосиновой лампы, показалась громадная мужская фигура, под два метра ростом. В длинной домотканой рубахе, в широких шароварах, заправленных в щегольские невысокие сапожки. Но затененного лица не разобрать.
- О, каков детина! Нукся Матвеюшка подсоби-ка. Загони скотину в амбар. А ты Женечка поть до хаты. Располагайся там. - Девушка быстро вскочила на крыльцо, но застывший Матвей, своим гигантским торсом, перегородил весь проход. Наконец их лица встретились так близко, что горячее, частое дыхание Матвея, охватило всё её милое, нежное личико, и щечки стали еще более пунцовыми.
- Что застыл, медведь. Даш пройтить аль нет? Девку штоль не видал не разу, леший. Эвона иди, сваму дядьке подсобляй. - Но он продолжал стоять как вкопанный. Его большие выразительные глаза, глаза нежного мальчика с длинными пушистыми ресницами, непонятно как оказавшимися, на грубом мужицком лице, впились в нее черными зрачками и казалось, стараются, всю её без остатка, выпить. Видно не одну девицу свели с ума эти глаза. И не раз сверкал в них торжествующий и лукавый огонек победителя женских сердец. Но сейчас это были глаза побитой собаки, с надеждой смотрящие на хозяина, или голодного нищего с мольбой просящего хлеба у богатой барыни. Женечка не выдержала и рассмеялась и слегка тыкнула своим беленьким пальчиком в грудь громадного парня. - Ой, блаженный, не могу с тебя. Уйди с глаз моих. - Её прикосновение, как будто оживило громадное, кряжистое дерево. Мощные ветви-руки обхватили её так нежно и легко, и подняли, как пушинку. Она чувствовала себя грудным ребенком в его объятиях. Он поднял её высоко, и их лица почти коснулись носами. Пухлые, чувственные губы гиганта шептали, что-то беззвучно. Он теперь смотрел в упор в её глаза, пораженный и удивленный. - Откель ты такая. - еле слышно прошептал он. Она, не выдержав его взгляда, закрыла глазки и тоже прошептала ему на ушко. - Нету там больше таких, откель я буду. Поставь увалень меня на ножки, а то последнюю такую разобьешь.
Я же фарфоровая, как статуэточка. - и она опять залилась смехом. Парень смутился, поставил её на место и отошел к дядьке.
- Так то лучше, а то лапищи свои распустил. - Она погрозила ему пальцем и заскочила в сени.
Еще не совсем придя в себя, с отсутствующим затуманенным взором, парень чуть не сбил с ног Игната. Хорошо дядька дернул его за рукав, и он пришел в себя. - Ты чего это Матвеюшка, не проснулся, аль как? - Матвей придержал осторожно за плечи, было пошатнувшегося Игната. - И с почтением, почти подобострастием и покорностью молвил. - Ваша дочка, дядя Игнат?
- Моя родимый, моя. Хороша молодка, а?
- Хороша дядя Игнат. Ой хороша. - Взор его опять мечтательно затуманился.
Ну, вы здеся и без меня управитесь, с Матвеюшкой. Пойду я в хату стол накрывать, - и хозяин быстро ретировался в избу.
- Вижу, вижу приглянулась кровиночка моя. Но, однако, опоздал ты парень. Помолвлена уже девка. Сам кошевой атаман за сыночка сваво просватал. И приданное уже почти справили.
- А хошь я те сам, как нагайци калым великий заплачу. Только отдай девку за меня.
- Э чё удумал. Не, не, не даже и мыслить об ентом забудь. Я уже свое казацкое слово дал, да и Евгения не прочь, за атаманова сынка выйтить. А ты ей, могет быть, и не люб вовсе. Давай-ка, подсоби мне лучше со скотиной.
- Это мы с превеликим удовольствием дядьку Игнат. А люб не люб, завтра узнаем.
- Когда завтра. Мы по утру уже на пути в город будем.
- Дак и я с вами дядьку. Свои дела в Артановском я уже поделал. У меня и подвода есть пустая, под ваш товар на обратном пути, если что. Скота у вас много и конь знатный. Лишний охранник не помешает. Со мной еще братишка маленький. Он тоже подсобит.
- Э нет хлопец. Лишние помощники, лишние рты. Сами управимся.
- В тягость не будем дядьку Игнат. И гроши есть и харчи. Сам хотел на ярмарку съездить. Браткам, да мамане с папаней гостинцев прикупить. А тут вы нарисовались. Вдвоем-то интересней и надежней в дороге.
- Знаем мы твой интерес. О ярмарке, сейчас тока придумал, ась? - Игнат в задумчивости разглядывал парня-великана, покорно стоящего перед ним с опущенными руками, чуть сгорбившись, как делают высокие люди, чтобы быть вровень с маленькими. Слова о ногайском калыме, глубоко запали в его душу. Да и атамана, откровенно говоря, он давно недолюбливал. Только из-за дочки, которой приглянулся атаманов сынок, пошел он на эту помолвку.
- А на счет калыма не врал, или так сбрехал, чтоб ко мне подкатить.
- Вот те свят! Пятьсот рублев золотом дам! - Взор Матвея загорелся. Он с надеждой, почти с мольбой старался заглянуть в глаза Игната.
- Откель у тебя золото. Молоко на губах не обсохло, а туда же. Отцовы деньги-то?
- Он мне 1000 обещал, когда женихаться буду. Пятьсот вам отдам, а на другие пятьсот дом построю для нас с Евгенией.
- Ишь ты быстер. Обещать одно, а дасть ли? - упоминание о золоте, заставили хищно раздуваться ноздри Игната. И воспоминания, о недавно виденной в городе американской механической жатке, затуманили его взор мечтательной пеленой. - Ладно хлопец. Ты видать настырный. Да и спутник в дорогу точно не помешает. Завтра с петухами встаем. Проспишь, ждать не будем. - Матвей от радости аж подпрыгнул, широко взмахнув руками.
- А вы идите до хаты дядька Игнат. Я тута один управлюсь.
- Добре хлопец, - Игнат одобрительно похлопал парня по спине, ощутив под рубахой его стальные мышцы. - Давай тут разбирайся. - И направился к двери.
Хозяин уже выставил на стол закуски и поставил в центре большой штоф самогона. - Присаживайтесь Игнат Понтелеймоныч. Твоя то барышня почивать изволят, а мы здеся по стариковски посидим, погуторим о том, о сем.
- А откель взялся богатырь этот?
- Матвей что ли. Сынок он, дальнего мово сродственничка Степана. Лесничий он в Красном лесу. Там и живут в самой глуши. А еще бортник он известный. Их меды по всему Дону славятся. Может слыхал?
- Про меды то. А как же и слыхал, и едал не раз. Знатные меды. Так вот сынок то чей. Теперь понятно откель золотишко.
- Да, казаки они богатые. Вон Матвей цельную подводу меду за день продал. Люди как прослышали, толпой сюда понабежали.
Старики еще долго и с удовольствием вели беседы, разойдясь только к полуночи. А Матвей всё не мог заснуть, ворочаясь с боку на бок на расстеленном на полу большом меховом тулупе. Он думал о ней, и ловил каждый шорох из соседней спальни. Казалось, он слышит ее ровное дыхание через стену. И то, как она томно потягивается, похрустывая косточками. Ему хотелось вновь подхватить её на руки и качать, как малое дитя, прижимая к себе её тонкий стан. Сон сморил его только под самое утро.