Аннотация: Рождение новой жизни не всегда приносит радость. Особенно если ребёнку с самого начала уготована участь выродка, лишнего человека, за которым тянется шлейф дурной славы родителей.
========== Глава I ==========
Жарким летним днём в Триестской тюрьме, где содержались беременные и только что родившие преступницы. Было шумно. В медчасти осматривали новорождённого мальчика.
- Да, не повезло ему, - с сожалением сказала медсестра. - Вроде бы и хорош, крепкий такой... А с рождения сирота.
- Вот так всегда - мамаша не думала ничем, когда убивала, а ему теперь отвечать за неё, - проворчала старшая. - Ну, Фрида, чего стоишь? Давай живее!
Медсестра в нерешительности простояла и, как будто пересиливая себя, спросила:
- А может, отнести его матери, чтоб покормила?
- С ума сошла? Она - убийца, таких я к детям на пушечный выстрел не подпущу!- сестра-начальница была категорична. - Вон ещё, с той мадьяркой сдружилась... А она-то своего новорождённого ребёнка на морозе бросила! И этого прибьёт, так что нечего...
Медсестра согласно закивала, а когда начальница ушла, села на кушетку и погрузилась в свои мысли. Она и не думала, что работать в тюрьме так тяжело. Она была женой солдата, которого перевели сюда, и чтобы быть ближе к мужу, стала работать здесь, помогая беременным и только что родившим преступницам.
Иногда ей казалось, что работа отнимает у неё все силы. Ей было жаль детей, оставшихся сиротами при живых родителях. Не всех могли забрать, потому они были обречены на одиночество. Вот и этот мальчик - лишь очередной... "Некому его забрать. И усыновить никто не захочет", - с тоской думала Фрида.
Конечно, может никто и не станет болтать о том, чей он сын, но ведь слухи распространяются среди людей со скоростью пожара, потому ручаться за сохранность тайны нельзя. В такие минуты Фрида впадала в отчаяние и хотела уволиться - невыносимо было думать о судьбе этих детей, с самого рождения ставших лишними. Кому-то ещё повезёт, если мать сможет вернуться, а вот некоторым... Вон той молодой особе дали пятнадцать лет за то, что бросила своего ребёнка умирать на морозе, а вон у той, с соседней койки, пожизненный срок. Но если первая производила впечатление настоящего демона, вторая никак не походила на убийцу. С виду обычная девушка, ни с кем не конфликтующая, а вот её соседка... Эта мадьярка запомнилась всему персоналу агрессивным поведением. Она, когда её спрашивали, за что сидит, улыбалась и недобро шутила, а однажды в драке прокусила руку другой заключённой.
- Я убила не человека - я убила выродка, монстра! - шипела она, и ей кулаки сжимались. - Меня никто не захотел слушать тогда! Выродок оказался им важнее живого человека!
Звали эту заключённую Каталин. Все медсёстры старались лишний раз не связываться с ней - она была слишком агрессивной. И сейчас, когда Фрида проходила мимо коек, она услышала, как Каталин, сохраняя поистине ледяное спокойствие, говорит:
- Да как принесут, ты просто голову ему сверни - и всё. Только не говори, что ты этого раньше не делала - за убийство сидишь!
Фрида бросила презрительный взгляд на заключённую и отправилась дальше по своим делам. Женщины часто дрались между собой, ссорились, некоторых, после того, как у них отбирали детей, накрывал припадок. Многие из них не походили на преступниц, и Фрида удивлялась, как эти, самые обычные с виду женщины, могли пойти на преступление?
Тем страшнее было подумать о судьбе новорождённого мальчика, мать которого из тюрьмы уже никогда не выйдет. Фрида с тоской думала, что его будут задевать, что он вырастет озлобленным, что станет убийцей... Сама не заметив того, она расплакалась.
- Чего ревёшь? - грубо окликнула её другая медсестра. - Нечего их жалеть... Ты-то им и так, и сяк угождаешь, а они потом тебя же и прибьют втихаря!
Возможно, со временем бы чувства Фриды притупились, но сейчас, в силу молодости и природной гуманности, женщина жалела преступниц и их детей. И когда очередной ребёнок, которого некому было забрать, рождался, Фрида шептала про себя: "Бедняжка, теперь у него на всю жизнь клеймо будет".
Прошло несколько дней. В одной из палат плакала молодая женщина, а её соседка, Каталин, подбадривала:
- Ну, чего разревелась? Радуйся - не придётся пачкать руки. Там, в приюте, его кто-то придушит, и всё. Полиция даже искать не станет.
- Заткнись!!! - вскочила вдруг девушка. - Я тебе все волосы сейчас повыдергаю!
- Эй, ты чего?.. Ай! Отпусти, сука!
- Ничего ты не понимаешь, овца! - шипела заключённая. - Тебе просто бросить кого-то на морозе...
- А сама-то? - яростно вырывалась Каталин. - Мне-то года дали, а ты только вперёд ногами и выйдешь!
- Тем лучше! Мне терять нечего!
В следующий момент завязалась потасовка, пришлось звать конвой, чтобы помог их разнять.
- Опять... - вздыхала сестра-начальница. - Придётся её в другую палату перевести, или уже выписывать.
А Фрида, тем временем, ехала в карете в сопровождении врача, держа на руках свёрток с новорождённым. Их путь лежал в приют, где ему и дадут, наконец, и имя, и фамилию.
Так мальчик получил свои имя и фамилию - Франц Нойманн. В графе "родители" у него стоял прочерк. Фрида просила персонал приюта сохранить в тайне то, что его мать - убийца, оформить его, как подкидыша, и директор пообещал скрыть это.
Впрочем, заверения директора не слишком успокоили медсестру. Она по-прежнему не могла заставить себя перестать думать о мальчике, не могла отогнать от себя мысль, что ему придётся жить с клеймом "сын убийцы".
========== Глава II ==========
День ото дня Фриду все больше поглощали беспокойные мысли о мальчике. Нередко и дома, вечерами, за ужином, её муж замечал отвлеченный и задумчивый взгляд жены. Бывало, что и во время того, как из белого пузатого чайника с голубой акриловой росписью, золотистая струя черного чая лилась через края кружек сервиза, подаренного на их свадьбу. А глаза Фриды будто смотрели в никуда, сквозь пелену пара.
- С тобой все в порядке, дорогая? Ты сама не своя в последнее время.
В ответ женщина лишь дёрнулась, словно проснулась от долгого сна, но ничего не ответила.
- Что тебя тревожит? - продолжил свои беспокойные расспросы солдат.
Фрида тяжело вздохнула. И, немного помолчав, ответила с дрожащей нотой горечи в голосе:
- Франц...
От такого ответа мужчина поперхнулся сладким чаем и, выпучив глаза, выронил на стол белую чашку. Громко прокашлявшись, он уставился на Фриду.
- Что еще за Франц? - нахмурившись, хриплым голосом произнес солдат, ещё не отошедший от терпкого золотого напитка, вставшего в горле.
Напряжение витало в воздухе и в глазах мужчины пробежала некоторая злость. Блестящие глаза продолжали вопрошать жену. А слов предательски не находилось.
- Тот самый мальчик, которого я отвезла в приют. Недавно я принимала роды у его матери.
Повисла неловкая пауза. Муж виновато отвёл глаза в сторону, после чего с облегчением вздохнул и пошел за потрёпанной тряпкой, лежащей в левом углу металлической раковины. После он подошел к столу и начал вытирать пролитый чай. Разговор продолжался.
- Эта та, которая из Тироля?.. Кажется, за убийство, - задумчиво и недовольно протянул солдат. - Встречал её в газете... Таких надо на месте убивать без всякой жалости. Я бы так и сделал, и пусть меня судят!
- Вилли, дорогой, это совсем не главное. Я прекрасно знаю твою позицию, но не поддерживаю её. С чего ты решил, что гены убийцы пробудятся в каждом ребенке, что рожден в этих холодных стенах? Я уверена, что по стопам своих родителей эти дети идут только по причине отсутствия любви и ласки. Им не хватает сильного теплого плеча, способного дать верное воспитание и научить добру. Им не хватает мамы и отца, способных дать хорошее будущее, любящий дом... Например, таких, как... Мы с тобой, - в конце своего изречения Фрида немного замедлила речь и растерялась, не ожидая того, что ответит ей возлюбленный. Но надежда не покидала ее.
- Ты с ума сошла?! - вспылил солдат, стукнув крепким тяжелым кулаком по гладкой поверхности дубового стола, - Ишь, чего вздумала!
На глазах женщины блеснули слёзы сожаления. Ей никак не хотелось мириться с таким приговором. На секунду ей показалось, что он приговорил её к расстрелу.
Диалог был завершен. Каждый остался в растрёпанных чувствах. Но мысль эта не оставляла женщину, и уже на следующий день она тайком отправилась в приют к мальчику, едва закончилась её смена.
========== Глава III ==========
Весь вечер Фрида почти не разговаривала с мужем. Она надеялась, что Вильгельм всё-таки передумает, и разрешит взять Франца. Но для этого бы потребовалось время. Много времени. Иногда женщина с досадой думала, что её муж чересчур упрям. Да, сложно ждать покладистости от военного, но порой это переходило все разумные грани. Вильгельм крайне неохотно признавал свою неправоту, из-за чего у них время от времени случались скандалы. Он мог накричать, а потом устыдиться себя же. В этот момент Вилли напряжённо молчал, его лицевые мышцы подрагивали. И в этот вечер он не проронил ни слова.
Пару месяцев назад они обсуждали детей арестанток, волей случая оказавшихся в приюте, поскольку их некому было забрать.
- Дети не должны страдать за грехи родителей, - говорила Фрида.
- Ну да... Вот только чем их мамаши думали, когда шли на преступление? - презрительно отвечал Вилли.
- А дети при чём? - спрашивала Фрида. - Что же, теперь их камнями забить?
Вилли тяжко вздохнул, и, переведя дух, сказал:
- Знаешь, тебе не стоило идти работать в эту тюрьму. Ты слишком впечатлительная.
Он старался говорить как можно мягче, но нотки раздражения всё же проскальзывали в его речи.
- Я хотела быть ближе к тебе, - парировала Фрида.
- Можно подумать, я сам там сижу, - усмехнулся солдат. - Лучше делай свою работу и не воюй с ветряными мельницами. Может кому-то из них повезёт.
Но прежде Фрида и не думала о том, чтобы усыновить кого-то из детей, рождённых у узниц данной тюрьмы. За завтраком они с мужем снова почти не разговаривали, и, как только настало время, Фрида ушла, прихватив с собой всё необходимое.
- Что-то ты как-то рановато, - пролепетала Клаудия, её сменщица.
- Нормально, - отрезала Фрида. - А ты бы уже готовилась - на тебе лица нет.
- Как знаешь, - ответила буквально спящая на ходу медсестра.
Фрида быстро переоделась в халат и отправилась на обход. Команда "подъём" ещё не прозвучала, но некоторые уже успели проснуться. В особенности, мать Франца. Она сидела на кровати и бездумно вращала глазами из стороны в сторону. И снова Фрида ловила себя на мысли, что эта девушка не похожа на убийцу, и если бы не видела её лица в газете, сочла бы, что она здесь случайно. "А мальчик ведь похож на неё, - с тревогой думала женщина. - Чего доброго, узнает кто-то... А может, его уже придушили во сне"?.. От этой мысли к горлу подступил ком.
Едва дождавшись конца смены, она отправилась в приют. Постучавшись, она дождалась, пока не появится дежурная, и, напустив на себя деловой вид, произнесла:
- Здравствуйте. Я бы хотела посмотреть детей на усыновление и чем младше, тем лучше. Я бы даже хотела, чтобы он был новорождённым. И мальчиком.
- Да, конечно. Сейчас посмотрим кого-нибудь, - сказала милая молодая девушка в медицинском халате и чепчике.
Девушка взяла с полки какие-то папки с документами и показала Фриде следовать за собой. Они прошли мимо столовой, кабинетов для занятий, классов для отдыха и ушли в самый дальний корпус здания, где были младенцы. Фрида прекрасно знала за кем она пришла.
В этот раз в блоке с новорождёнными дежурила совершенно другая женщина. Судя по грубому загару и чёрным жёстким волосам, итальянка.
- Здравствуйте, - сказала она с акцентом. - Мне сказали, что вы хотите ребёнка на усыновление присмотреть?
- Да, - деловито ответила Фрида.
- Проходите, - кивнула итальянка. - Кстати, меня Франческа зовут.
- Фрида, - сухо представилась женщина. - А что, эти дети, они подкидыши?
- По документам - да, - меланхолично ответила Франческа. - Но скажу по секрету: они родились в тюрьме. Забрать их некому, а директор не хочет на них с рождения клеймо ставить, вот и записывает, как подкидышей. Все давно всё знают.
"И знают, наверное, чей сын Франц", - мысленно добавила Фрида, а сама опытным взглядом высмотрела кроватку, на которой лежал мальчик, которого она недавно сюда сама же и доставила.
- А это кто такой чудесный малыш? - спросила Фрида, демонстративно глядя на него.
- Ох, этого мы оформили недавно. Как подкидыша, хотя какой он подкидыш? Из тюрьмы его привезли! - хохотнула Франческа. - Эти формулировки - так, фиговый листочек.
- Не болтали бы вы, синьорина, - с явным неудовольствием сказала Фрида.
- Как будто это что-то изменит, - равнодушно бросила итальянка. - Так... Сейчас я найду его данные...
Девушка взяла с полки картонную папку, и, пролистнув, нашла имя "подкидыша".
- Ага, он Франц Нойманн. А кто его мать, интересно?
"Лучше тебе этого не знать", - подумала Фрида, а сама сказала:
- Очаровательный мальчик! Даже на меня чем-то похож! Знаете, я бы его забрала... Но мне надо с мужем поговорить.
Итальянка пожала плечами и отошла в сторону, наблюдая, как Фрида нянчится с мальчиком.
- Ничего, милый, вот подрастёшь, научу тебя многому. Будешь мне, как родной. Даст бог, Вилли согласится.
Фрида еще некоторое время стояла у кроватки Франца и молча, словно завороженная наблюдала за ним. Она и не представляла, что теперь ей сказать мужу. Да, Вилли можно было уговорить взять малыша, но после вчерашней ссоры она бы не решилась снова завести тот же разговор. Ведь когда-нибудь ей придется поговорить с мужем об этом, так как рано или поздно она собиралась принести мальчика домой. Сама Фрида была неспособна иметь детей, но ей очень хотелось, хотя Вилли считал, что для солдата и медсестры, кочующих из города в город, ребёнок будет обузой. Молодая женщина уже думала, как будет уговаривать сестру-начальницу перевести ее в ночную смену. Хоть Елена и была женщиной очень вредной и упрямой, иногда даже слишком, она иногда шла на уступки своим сотрудницам.
На следующий день Фрида, как и планировала, пришла на работу раньше начала ее смены и сразу пошла к старшей медсестре, умолять ее сделать то, что было не очень законным, с учётом текущих обстоятельств. Елена была очень недовольна действиями Фриды, так как она была одна из лучших и всегда ей помогала, но когда Фрида уклончиво объяснила свои мотивы, Елена, вглядевшись в лицо подчинённой, поняла, что надо бы пойти на уступки. Полноватая слегка женщина лет сорока села перед Фридой на кушетке и обняла ее как мать свою дочь.
- Ну что ты дорогая? Ну не убивайся ты так. Оно того не стоит. Всё будет хорошо, я переведу тебя на такой график... А Клаудию, наверное, поставим в дневную. Сошлёмся на её проблемы со здоровьем. Она ведь и в самом деле валится с ног... Как бы она в обморок не упала.
- Спасибо вам! - воскликнула Фрида.
Она не ошибалась. Елена хоть и кажется вредной, но не лишена человечности. Чем-то она похожа на Вильгельма. А может, у всех людей, работающих в тюрьмах, чувства притупляются?
***
Как и ожидала Фрида, муж был недоволен.
- Ну вот, дожили, - вздыхал Вильгельм за ужином. - Мало нам хлопот, так и тебя ещё в ночную!
- Вилли, не ворчи как старый дед, - устало ответила Фрида. - Мотаться по городам не легче.
- Так хотя бы ты была рядом.
Фрида тут же перевела разговор в иное русло, зная, что если она проговорится о своих истинных мотивах, скандала не миновать. А ей вчерашнего хватило с лихвой. Она в принципе не любила конфликтов, поэтому всегда старалась сгладить острые углы. Впрочем, и сам Вильгельм, как только понимал, что хлебнул через край, стремился помириться с женой.
Теперь Фрида работала в ночную смену, а днём ходила в приют и проводила время с Францем, оказывая существенное влияние на его воспитание и взросление. Все было прекрасно, даже муж спустя некоторое время привык и больше не бурчал о неудобствах.
Но жизнь не была бы таковой, если бы не ставила препятствия. Фрида успела увидеть первые шаги Франца, слышала, как он произнес первые слова в своей жизни... Но теперь мужа перенаправили в другой конец страны на службу. И, соответственно, Фриде так же пришлось ехать за мужем, но теперь она работала практически бок-о-бок: её назначили медсестрой в казарме, где жил её муж.
А гарнизон располагался в Карпатах, густо покрытых лесами горах. Здесь совсем не как в тёплом Приморье - здесь нередко в середине осени выпадал снег. Но Фрида быстро привыкла к местным условиям: и к переменчивой погоде, и к разреженному воздуху. Здесь ей даже нравилось, вдали от всепоглощающей цивилизации. Иногда, в свободное время, она гуляла с мужем по окрестным сёлам, населённым преимущественно славянами, с
которыми до того Фрида не сталкивалась. Ей нравилось их простодушие и гостеприимность, пусть они по-немецки не понимали ни слова.
"Навек бы здесь осталась", - думала Фрида. Впрочем, иногда она вспоминала Франца, которого вынуждена была покинуть. Где он там? Может, его кто-то усыновил? Так будет даже лучше - не пойдёт по стопам матери. А может, его и вовсе в другой приют перевели?
Всяко лучше. В Триесте, в любом случае, ему лучше не оставаться.
========== Глава IV ==========
С самых ранних лет Франц знал, что он особенный. Поначалу эта особенность воспринималась, как данность. Он не анализировал и не осознавал, в чём же всё-таки дело. Особенный - и всё.
Может быть, потому, что к нему приходила добрая сестра Фрида. Фрида тоже казалась данностью. Вчера была Фрида, сегодня была Фрида, она придёт и завтра. То, что к другим детям никто не приходил, Франца не интересовало. Если не приходят - значит, так и надо.
Все взрослые, кроме Фриды, относились к Францу холодно. Глядели настороженно. Разговаривали сквозь зубы. До какого-то времени он не задавал себе вопрос, почему так.
И только, когда Фрида однажды не пришла, всё изменилось. Сестра Мария, высокая, темпераментная итальянка, с лицом, немножко напоминающим лошадь, и резкими движениями, сказала маленькому Францу:
- Ну что, бросила тебя твоя мамка?
Франц ничего не понял. Фриду он никогда не называл мамой, и не думал о ней, как о матери. Она просто была "его" Фрида, и он продолжал её ждать, каждый день. И только, когда настала зима, он понял, что Фрида не придёт никогда.
Отношения с другими взрослыми у него так и не наладились. Он начал понимать, что быть особенным не так уж и хорошо, но вот в чём его особенность?..
Может быть, потому, что пока Фрида к нему ещё приходила, она с ним очень активно занималась, он был намного более развит, чем его сверстники из приюта. Намного лучше говорил, был сильным, ловким, а самое главное - он умел думать. Времени на размышления у него было предостаточно. Пока другие дети вяло перекидывали друг другу мячик, он сидел в углу и думал, потому что в общую игру его не принимали.
Вскоре он начал замечать, что взрослые постоянно шепчутся у него за спиной. Догадаться, что речь идёт о нём, не составляло труда. Иногда он улавливал слова: "Ну, а что можно ждать, ведь с такой матерью..."
Франц думал, что речь идёт о сестре Фриде, которая его бросила. Он упрекал Фриду в том, что она уехала, и вот теперь из-за неё ему так плохо живётся. То, что живётся ему очень плохо, он понял годам к пяти, не раньше, и примерно в том же возрасте он совершил свой первый побег из приюта.
Была осень, накрапывал мелкий дождик. Все дети сидели в обеденном зале и сматывали нитки. С прядильной фабрики привозили огромные тюки ниток, начальница приюта считала, что такая работа развивает мелкую моторику, а это очень хорошо для детей. Поэтому дети часами сматывали разноцветные нитки, выдёргивая их из общей перепутанной кучи. На фабрике эти кучи образовывались из остатков, намотанных на большие бобины, по сути, это был брак, который предназначалось просто выбросить. Но начальница имела с этого свой "гешефт", так как аккуратно намотанные на катушки разноцветные нитки потом реализовывались на местном рынке через родственников некоторых старших воспитанников и знакомых лавочников.
С мелкой моторикой у Франца было плохо. Катушка вечно вываливалась у него из пальцев, и приходилось лезть под стол её разыскивать. Однажды он вылез из-под стола и не сел на своё место, а просто вышел в коридор, затем во двор, а затем и на улицу. Его никто не остановил. Вряд ли отсутствие Франца даже кто-либо заметил.
С моря дул холодный, пронизывающий ветер. Тёмные высокие кипарисы склонялись в сторону. Франц пошёл прочь от моря, поднялся на холм и вышел к небольшому городскому кладбищу. На кладбище он раньше никогда не был, и поэтому даже не понял, что это за место.
Кладбище мальчику понравилось. Во-первых, за оградой не чувствовалось такого сильного ветра. Среди тёмной зелени туй и кипарисов стояли прекрасные скульптуры ангелов, плачущих женщин и Богоматери. Фигуры были сделаны из белого, серого, розового и чёрного камня. Франц никогда не видел ничего более красивого. Как заворожённый, он шёл вдаль по кладбищенской аллее, и ему казалось, что он попал в сказку. На кладбище было очень много цветов.
Возле некоторых памятников стояли разноцветные стеклянные закрытые лампадки. Некоторые были зелёные, некоторые синие, а больше всего было красных. И тут возле одной из лампадок, рядом с небольшим каменным домиком без окон, Франц увидел печенье и конфеты.
"Я, наверное, сплю. Это сон", - подумал мальчик, - "ведь не может же быть так, чтобы сладости лежали просто так на улице!"
Он подбежал к оставленному угощению и стал судорожно запихивать его в рот, и тут понял - нет, не сон. Ему часто снилась во сне еда. Но когда он пробовал её съесть, еда исчезала, а он просыпался. Сейчас же это было настоящее, очень вкусное печенье, и самые настоящие, сладкие конфеты, которые, наверное, принесли сюда феи, или другие сказочные существа.
"Почему бы мне здесь не остаться?" - подумал мальчик, - "Может быть, можно как-то попасть в этот каменный домик!"
Он обошёл домик со всех сторон. Двери, так же, как и окон, нигде не было. Тогда Франц пошёл дальше. Нужно было найти хоть какое-то укрытие, так как дождь усиливался.
И тут он увидел другой домик, но немножко разваленный. В его стене виднелась небольшая неровная дыра. Франц подошёл к дыре и сунул туда голову.
Внутри было душно, стоял какой-то затхлый запах, и слышалось чьё-то дыхание. Франц очень испугался и шёпотом спросил:
- Тут кто-то есть?
Ему никто не ответил, но сопение прекратилось.
- Можно я сюда войду погреться? - ещё тише спросил Франц.
Ответа не было. Глаза Франца привыкли к темноте, и тут он увидел, что внутри каменного домика лежат собаки. Собак было много, штук восемь, они лежали плотным живым ковром, и после того, как он с ними заговорил, некоторые из них подняли головы и начали махать хвостами.
Собак Франц не боялся. Ему всегда удавалось находить с ними общий язык. Поэтому, ни капельки не сомневаясь в том, что делает, он пролез в дыру и лёг рядом с собаками. Они окружили его, как большое меховое одеяло, и мальчик заснул.
Как ни странно, это воспоминание было одним из лучших детских воспоминаний Франца, может быть, даже самым лучшим. Заботы Фриды, которая обогрела его в юные годы, он ценил недостаточно - уж слишком он был тогда маленький. А этот день ему суждено было помнить до конца его жизни.
Наутро Франц проснулся один. Собак не было. Он вылез на воздух и увидел, что на небе ярко сияет солнце. Франц глянул на то место, где вчера лежали конфеты (вдруг феи приготовили для него еду и сегодня), но нет - сегодня ни конфет, ни печенья не было.
Зато невдалеке, на лавочке с литой узорной спинкой, сидел человек в очень странной одежде.
На нём было надето длинное чёрное пальто, наглухо застёгнутое у горла, на шее был намотан большой красный не вполне чистый шарф, голову украшала капитанская фуражка, а на ногах были лёгкие не по погоде сандалии.
Тут же, на лавочке, рядом с незнакомцем, были разложены на выдранных из какой-то брошюры листах хлеб, сыр, лук, картошка, сваренная в мундире, и соль в белой тряпочке. Сама брошюра валялась рядом.
Франц, как к магниту, потянулся к еде. Человек не казался злым или опасным. Но всё-таки Франц предпочёл остановиться шагах в пяти. Он смотрел, как ловко незнакомец нарезает сыр перочинным ножом и отправляет его в рот. Каждый раз, когда мужчина съедал кусочек сыра, Франц сглатывал.
Не стоит думать, что в приюте детей морили голодом. Это было совсем не так. Но и назвать такую еду полноценной было нельзя. Особенно трудно приходилось Францу, который, во-первых, был в своё время избалован Фридой, а во-вторых, был просто самым рослым и крупным среди всех своих сверстников.
Наконец, незнакомец поднял голову и встретился с мальчиком глазами. Рот его расплылся в улыбке, и Франц с удивлением увидел, что все зубы у него золотые.
Франц подошёл и боком присел на кончик лавочки. Казалось, хлопни сейчас незнакомец в ладоши, и он вспорхнёт, как птичка, на ближайшее дерево.
- И что ты здесь делаешь? - спросил мужчина, ловко откусывая кусок луковицы золотыми зубами.
- Гуляю, - невнятно ответил Франц.
Рот его был набит сыром и хлебом.
- Ну-ну... - протянул незнакомец неопределённо и вытер руки о своё пальто.
В это время со стороны входа раздались резкие громкие голоса.
- У-у-у, как плохо... - протянул незнакомец, вытянувшись в струнку. Потом он быстро встал, свернул бумажные листы вместе со всем, что ещё оставалось несъеденным, и сунул Францу. Сам же сунул руки в карманы и с независимым видом отправился вдоль по аллее.
Франц наблюдал за всем происходящим с недоумением, раскрыв рот и прижав к себе свёрток с едой. Незнакомец делал вид, что крики относятся не к нему, но больше тут никого не было. Он затравленно оглянулся и припустил бегом. Двое жандармов гнались за ним, придерживая колотящие по ногам ножны. А двое других пробирались среди крестов и памятников, надеясь перехватить его с тыла.
Вскоре всё было кончено. Незнакомец был пойман, и полицейские, схватив его под руки, поволокли несчастного к выходу с кладбища.
Проходя мимо Франца, цыган улыбнулся и подмигнул ему. И тут один из полицейских бросил взгляд на мальчика.
Он развернулся, наклонился к Францу, и, сверля мальчика глазами, начал с искусственной улыбкой на губах задавать ему вопросы:
- А ты кто? Помощник его? Ты кто такой будешь? Один здесь? Где твои родители? Немой, что ли?
Франц всё это время испуганно молчал.
- Бери и этого! - сказал второй полицейский, - он этого мальчишку, наверное, украл!
Франца схватили за шиворот и поволокли в участок. Уходя из приюта, Франц был уверен, что искать его не будут. В этом он ошибался. Уже на ужине его отсутствие было замечено. Весь приют подняли на ноги, обыскали все укромные уголки. После того, как выяснилось, что ребёнок пропал окончательно, вызвали саму начальницу, а уж она на следующий день с утра заявила в полицию.
Так что можно сказать, что Франца нашли по горячим следам.
Не прошло и часа, как за ним пришла нелюбимая им сестра Мария и повела его обратно в приют.
- Это что ж с тобой будет дальше, - выговаривала она его, - если ты уже в пять лет умудрился сбежать! И куда! На кладбище! Тебя нашли возле склепа! Ты где ночевал? В склепе, а?
- Я не знаю, - ответил Франц, - там были красивые домики, печенье, конфеты, ещё там были собаки...
- Дожили, - воскликнула сестра Мария, всплеснув руками, впрочем, тут же она схватила руку Франца снова, - этот мальчик убегает из образцового приюта к мертвецам и собакам!
- Почему к мертвецам? - спросил Франц, - там не было мертвецов.
- А кто, ты думаешь, лежит в этих красивых домиках? Уж никак не собаки!
С этим Франц мог бы и поспорить, но не стал. Он услышал, как сестра Мария бормочет себе под нос уже привычное:
- Что можно ждать от него с такой матерью...
Как ни странно, остатки еды у него не отобрали. Поэтому он хорошо позавтракал, сидя в своей спальне. Остальные дети в это время уже ушли гулять. После того, как всё было съедено до последней крошки, у него осталась только соль. Он долго смотрел на неё, а потом спрятал под матрас - вдруг пригодится. Затем расправил бумажные листы.
Читать Франц ещё не умел, хотя одна старшая девочка пыталась его учить, и говорила, что он очень способный. Но кроме букв, на листках были ещё и фотографии. На всех фотографиях были изображены какие-то страшные дядьки. И только одна представляла собою изображение молодой девушки с красивым, хоть и несколько тяжеловатым, крупным лицом и толстыми тёмными косами.
Девушка смотрела равнодушно и чуть вызывающе. Франц не мог отвести от неё глаз. Почему-то она ему очень нравилась. Вскоре в спальню ворвался весёлый шум голосов. Товарищи Франца окружили его и начали расспрашивать его, где он был и что он делал. Один из них вырвал у него из рук фотографию и спросил:
- Кто это?
- Не знаю, - ответил Франц, - просто она красивая. Отдай!
Он выхватил обратно неровно оторванную страничку, свернул её и сунул в карман.
- Да ну, "красивая", такая же уродина, как и ты! - сказал другой мальчик.
Франц прошёл в умывальную комнату, где висело маленькое надщербленное зеркало, и посмотрел на своё лицо.
"Такая же, как и ты"... А ведь она и правда на меня чем-то похожа, подумал он.
========== Глава V ==========
Дверь открылась, и молодая сестра Паула, которая пришла на смену нелюбимой Марии, раздражённо спросила:
- Ты что здесь делаешь? Все дети на обед уже пошли! Или ты есть не хочешь?
Франц и правда есть не хотел, так как только что доел все припасы цыгана, но ответить так было бы глупостью. Он пискнул: "Хочу!" и прошмыгнул у неё под рукой в обеденный зал.
За обедом все смотрели только на него. Такое было первый раз, и Франц понял, что это совсем не приятно, а даже наоборот. И если сверстники просто смотрели, то дети постарше норовили дёрнуть его за ухо или показать ему язык.
К концу обеда Франц так устал быть постоянно начеку, что ему вдруг очень сильно захотелось спать. Но впереди был ещё длинный нудный вечер разматывания ниток. Он с тоской вспомнил маленький каменный домик и спящих там собак. Наверное, они там снова все собрались, может быть, они его даже ждут. Но уйти сейчас не было никакой возможности. Сестра Паула посадила его рядом с собой и целый вечер выговаривала, упрекая мальчика в том, какой он неблагодарный, ведь правительство и благотворители делают всё, чтобы он был сыт, обут и одет, а он вместо этого убегает, и куда - на кладбище! И там ночует в склепе!
Франц никак не ожидал такого от безвредной, в общем-то, сестры Паулы. Но от неё он узнал, наконец, весь смысл слова "кладбище", потому что когда ему что-то пыталась объяснить по дороге в приют сестра Мария, он просто ничего не понял и не поверил ей. Значит, каменный домик называется "склеп", а под всеми этими красивыми статуями и крестами лежат мертвецы.
Франц представил себе тесные ряды мертвецов, закопанных в землю. Много-много. От ограды и до самого конца кладбища. Но, вопреки ожиданию сестры Паулы, ему вовсе не стало страшно. Вот если бы там возле каждого креста сидели по одному мальчику, такому, как Бруно Вальтер, который его вечно задирал, вот это было бы действительно страшно.
Как раз в этот момент Бруно Вальтер обернулся к нему и бросил в него пустой катушкой.
Перед сном Франц вытащил из кармашка листочек с фотографией и ещё раз посмотрел на неё. Какая приятная девушка. Наверное, она тоже не боится ни собак, ни мертвецов. Хорошо бы узнать, что там про неё написано. Завтра надо будет попросить кого-нибудь из старших девочек это прочитать.
Своё намерение Франц исполнил на следующий день на прогулке. Он остановил добродушную розовощёкую Марту, рыжеватую девчонку лет четырнадцати, и сказал:
- Ты же хорошо читаешь? Почитай мне, что здесь написано!
- А что мне за это будет? - весело спросила Марта, потом щёлкнула его по носу и продолжила, - Шучу-шучу, малявка, так что там тебе прочитать надо? Стишки?
Дети часто собирали выброшенные кем-то юмористические журналы. Там часто публиковались политические карикатуры, а под ними печатались смешные стишки. Смысл их приютским детям был непонятен, но читать их и хохотать они очень любили.
- Нет, не стишки, - ответил Франц, и робко протянул страницу с фотографией.
Девочка разгладила её и начала читать.
"...особенно показателен недавно прогремевший по всей стране случай Анны З. Эта юная преступница, которой на время совершения преступления было всего 16 лет, посредством ножа и пожара в гимназии убила несколько десятков людей. В основном, это были её одноклассницы, с которыми у этой девушки на протяжении учёбы выработались неприязненные отношения..."
- Что за ерунда? - воскликнула Марта, отрываясь от чтения, - ты где это взял?
- Да так, - Франц пожал плечами, - нашёл.
- Лучше бы ты нашёл что-нибудь полезное, - усмехнулась девочка, - подбираешь всякую гадость. Выброси! - и она сунула листочек Францу обратно.
- А дальше, дальше там что? - спрашивал он. Но девочка уже убежала к подругам.
Франц ещё раз внимательно посмотрел на серьёзное девичье лицо на фотографии.
"Она такая красивая! Как она могла убить несколько десятков человек? - подумал он, - наверное, это неправда... Но если это неправда, зачем бы стали печатать в газете её портрет рядом с портретами каких-то страшных уродов?"
Сестра Мария подошла к Францу и посмотрела на него с подозрением. Со времени своего побега он находился под пристальным наблюдением. Заметив, что Франц что-то держит в руке, Мария попыталась посмотреть, что это, но мальчик крепко сжал в кулаке заветную страницу.
Конечно, силы детских пальцев было недостаточно. Сестра Мария через короткие мгновения непродолжительной борьбы получила желаемое. Франц ожидал восклицания: "Опять подбираешь всякие грязные бумажки, а потом во дворе вечно мусор!", но тут произошло неожиданное.
Сестра Мария резко побледнела и застыла со странным выражением на лице, а затем пристально вгляделась в мальчика, приподняв его голову за подбородок.
- Кто тебе это дал? - спросила она не обычным раздражённым, а каким-то замороженным тоном.
Францу не хотелось ничего объяснять, он не хотел нарваться на упрёки относительно своего побега: "Бегаешь по кладбищам, якшаешься чёрт знает с кем!", и поэтому он ответил:
- Никто не дал. Просто нашёл.
Сестра Мария некоторое время продолжала стоять с нерешительным выражением лица. Вместо того, чтобы выкинуть бумажку с фотографией, она аккуратно её разгладила, как будто машинально, и положила в карман передника. А затем куда-то ушла. И из-за этого до конца прогулки дети были предоставлены сами себе. Во Франца тут же полетели комья грязи.
- Эй ты, выродок! - кричали старшие дети, - ты спишь на кладбище! Кто твои лучшие друзья? Собаки, да?
Но Франц был тоже не из робкого десятка. Когда сестра Мария вернулась, чтобы забрать воспитанников на молитву, во дворе было уже настоящее побоище. И конечно же, досталось Францу. Его обидчики размазывали сопли по щекам и фальшиво-плачущими голосами жаловались:
- Это всё он начал! Он нас всех бьёт! Он всех обижает, даже девочек!
Но в этот раз сестра Мария неожиданно не стала применять к Францу никаких мер. Она даже не стала его ругать. Просто сказала своим обычным резким тоном:
- А ну замолчите все! Построились! Марш на молитву!
Францу даже показалось, что она намеренно отводит от него глаза, как будто она его боится. Такое ощущение у него продолжалось несколько дней. Дети в отсутствие взрослых норовили его ударить или ущипнуть, он тут же давал сдачи, но взрослые не ругали его за это, а только шептались между собой.
Потом это ощущение прошло, и всё пошло почти по-прежнему.
"Почти", потому что некоторые изменения всё-таки можно было заметить. Во-первых, задира Бруно Вальтер начал мочиться в постель. Такой грех не был редкостью в сиротском приюте. Там даже существовали специальные резиновые простыни, которые подкладывали в постель мальчикам, не умеющим ночью держать под контролем свой мочевой пузырь. Беда была в том, что простыней было мало, а таких мальчиков (почему-то в основном это были именно мальчики, а не девочки) - много. Поэтому, когда такая неприятность впервые случилась с Бруно Вальтером, мальчишкой, который раньше ни в чём подобном замечен не был, сёстры-воспитательницы были очень разочарованы. Такой большой мальчик! Целых семь лет! И вдруг... Какой позор. Провинившегося пробовали наказывать. Не давали ему пить всю вторую половину дня. Но это ничего не меняло.
Сам Бруно, просыпаясь каждое утро в мокрой постели, никак не мог припомнить момент, в который случился конфуз. Спал он крепко, как и большинство детей этого возраста. Утром он просыпался под улюлюканье товарищей по спальне и звонкие крики: "А Бруно опять мокрый!" Мальчик спросонок обводил глазами столпившихся вокруг детей и вряд ли замечал, что из всех взглядов - любопытных, смеющихся, осуждающих - только один взгляд выражает спокойное удовлетворение - взгляд Франца Нойманна.
Затем у Бруно стали пропадать вещи. Вся одежда была казённая, поэтому на детских рубашках и штанах, едва они поступали в приют, сразу ставились большие лиловые печати. Поэтому нельзя было подумать, что свои вещи мальчик продаёт или на что-то обменивает. А вещи постепенно исчезали. Однажды, собираясь на прогулку, Бруно не обнаружил ни шапки, ни пальто, ни башмаков. Сестра Августа - женщина решительная и азартная поклялась сама себе, что раскроет необъяснимую загадку Бруно. Может быть, ему кто-то мстит за его задиристый характер? Мальчик, конечно, был далеко не сахар, но его озорство, в общем-то, было безобидным, чтобы мстить так упорно и последовательно, причин вроде бы не было.
Сестра Августа провела несколько ночей в спальне мальчиков. Она слегка дремала и дважды выходила ненадолго по естественным надобностям, но могла поклясться, что в спальню никто посторонний не входил, и все дети спали. И хотя никакие вещи Бруно в эти ночи не пропали, мальчик всё равно просыпался мокрым.
Сестра Августа стала вызывать всех детей по одному и, с посулами сладостей и увещеваниями, начала их расспрашивать, что им известно о странностях, которые в последнее время происходят вокруг Бруно. Дети недоумённо моргали ресницами, высказывали предположения одно странней другого, большинство из них выглядели обрадованными, так как Бруно многих задирал, те, что поумнее, были испуганы, ведь если такое случилось с одним мальчиком, значит, может случиться и с другими. И только Франц Нойманн смотрел абсолютно спокойно и почти равнодушно. На вопрос, кто может мстить Бруно, он убеждённо и даже немного снисходительно ответил:
- Конечно, знаю. Это Бог.
- Как Бог? Что ты болтаешь? Не богохульствуй, испорченный мальчишка!
- Ну вы ведь сами говорили, что Бог поддерживает праведников и наказывает грешников. Бруно был грешник. И Бог его наказал такой болезнью.
И сестра Августа вдруг смутилась под очень спокойным и пристальным взглядом этого ребёнка. Хуже всего было, что она не могла сказать, верит ли она, что Франц Нойманн говорит то, что думает. Не издевается ли он над ней?
Бруно Вальтер стал запуганным и дёрганным. Ночами он стал плохо спать. Лицо его вытянулось, а под глазами залегли круги. Мальчик уже давно оставил задирать сверстников, но они всё равно старались держаться от него подальше.
Продолжение эта история получила в декабре. Перед Рождеством начальница приюта приказала провести генеральную уборку. Всё здание от подвала до чердака мыли и чистили. В обеденном зале устанавливали ёлку. Ожидался приезд особенно важных гостей - богатых попечителей.
И вот, в уголке, на верхнем этаже за старым шкафом были найдены пропавшие вещи Бруно Вальтера. Для дальнейшего использования вещи уже не годились. Они были тщательно разрезаны на мелкие-мелкие полоски. Особое удивление вызвала реакция самого Бруно на это событие. Когда у мальчика спросили, кто бы мог такое сделать, он молча стоял глядя в пол перед собой. В этом худом и бледном заморыше можно было найти только тень весёлого и бойкого крепыша, которым он был всего несколько месяцев назад.
- Ну что ты молчишь! - выходила из себя сестра Августа, которая больше всего на свете ненавидела всякие тайны, - ну не ты же сам это сделал!
И тут же к всеобщему удивлению, Бруно ответил, так же тупо глядя перед собой:
- Да, я сам это сделал.
- Но зачем?! - зашумели возмущённые сёстры-воспитательницы.
Бруно молчал.
На следующий день к Бруно пригласили доктора.
А ещё через день Бруно увезли, как сказали, в больницу. Среди воспитанников ходили упорные слухи, что отправился он ни в какую не в больницу, а прямиком в сумасшедший дом.