Славская Мила : другие произведения.

Верлибровали, верлибровали и выверлибровали. Р Т-15

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    РТ-ВП-2015, верлибр

  
  Кто о чём, а Славская, как всегда, мимо верлибров не может пройти...
  Поделюсь впечатлениями о верлибрах нашего конкурса этого года, о тех, что прошли через 2 сита - преноминацию и жюрейство-преноминацию (1 тур). О работах 2 тура.
  
  В этот раз тоже сделаю свою обычную оговорку: рассматриваю тексты внутри конкурсной номинации, при оценке вне номинации, возможно, расклад получился бы иной.
  Как пример, стих Олли. В нём не видится удачным ритм, настраивающий на прибаутки вроде "Василия Тёркина", тем более, ритм очевиден и не сбиваем. Среди ярко выраженных верлибров сейчас весело (о ритме) выпрыгивает из моего восприятия. А так-то... Если кто знает историю написания Павлом Снежкиным "Похороните меня за плинтусом", вот он вспоминается при прочтении этого стихо. Отказ от анализа в пользу детской памяти. Этим стих мне понравился.
  
  
  Олли
  
  Ностальгия
  
  Осень.
  Листья облетают в старом парке возле дома.
  Вспоминая их, я вижу вновь себя,
  десятилетним.
  
  Как бежал я утром ранним
  прямиком на ту поляну,
  где стоял силок на зайца,
  что отец под вечер ставил.
  Как рыдал я на коленях стоя,
  под кустом бузинным,
  прижимаясь носом к тельцу,
  не успевшему остынуть...
  А потом, неделю мама
  от меня не отходила,
  говорила, что бывают в жизни
  худшие потери...
  
  Эх, потери...
  Не поверишь,
  на чужбине-
  Ворожине...
  
  Год за годом листья кружат,
  тихо падая на землю.
  Защитит их мать-береза от суровой непогоды...
  Ну а я, живу в сомненьях,
  что сильнее - ветер? солнце?
  По ночам не сплю,
  терзаясь и томясь одним желаньем:
  хоть глазком!
  Шепчу устало:
  "Жизнь игра, ничто не вечно..."
  А забывшись, попадаю в дом родной,
  что в старом парке...
  
  
  
  
  
  Хочу назвать верлибры, которые понравились больше других (кроме здесь названных симпатичными показались еще несколько).
  
  Начну с двух сложных для моего читательского восприятия. Но с какого-то раза прочтений они притёрлись к моим чувствам-мыслям.
  
  
  Владимир Рыжков
  
  что искать доказательства счастья...
  
  ... что искать доказательства счастья, если здорова,
  если есть чем кормить своих мужиков,
  если муж акварели развесил на стенах, -
  спиногрызы в отпаде: "Мам, белая ночь!
  Спать не бу-дееем!.."
  На струне си вселенной (в миру - литболталке)
  чудик грузит:
  как мою - не ко времени, ишь!- благодать
  сменять на вздор его сомнений?
  шустрый...
  Научился б простому сначала - рожать.
  Остальное - полной авоськой:
  1) у каждой звезды есть дружок-светлячок
  2) подорожник искуснее всех гиппократов (знаю-знаю: это бегемоты!)
  3) третьим глазом, пока не зарос родничок, фоткайте мир ваш волшебный
  4) брат побил? Незадача: пирог вот поспел - приз тому, кто маму в футбол обыграет. Все продули... И командой - слабо? Ох, негодники: женщину не пожалели.
  Лопайте, чемпионы, думайте, дурашки...
  - Мам, на кусочек!
  На полответа дотумкали. Есть ещё время...
  Бумага закончилась. Картинки-стишата пока подождут: ремонтируем кухню,
  и вновь пропадаешь без доказательств,
  не тратясь их собиранием,
  ну, разве, орду к Мойдодыру загонишь,
  забрав карандаш обслюнявленный,
  не утерпев и подправив штришок...
  И не зная, какого рода "Экспромт-фантазия",
  где хроматические иероглифы Тота -
  изогнутоклювые ибисы клонятся
  к мареву ирисов, гладить их луковки,
  втягивая запах распаренных ласточек и мурча
  "мой касатик"...
  
  
  Чваков Димыч
  
  как гвозди вбиты, верлибр
  
   какие гвозди вбиты
   между строчек
   глаза фонарные, сигнальные огни и кораблей, и самолётов...
   их сплав горит в ночном чертоге!
   поэтому поэтам всё чудится, мол, звёзды здесь
   повысыпали в небе,
   чуть свет дневной померк...
  
   мне
   дух восставшей ночи вторит,
   покамест вбит хотя б один,
   подобный прочим,
   но в процессе главный -
   гвоздь!
  
   и вдруг - пою...
   и запретить
   начало песни -
   всё то ж,
   что запретить восход!
  
   я здесь один:
   менялам в храме
   не хватило места...
   словам продажных
   кто теперь поверит?
   и всё же жаль -
   развенчан
   среди обид несчётных
   мой идеальный мир...
  
   но это не беда
   я сталь гвоздей на олово
   меняю
   ох, не для красного
   словца...
   в руках
   неспешного ОТЦА...
   готов и оловом послушно таять -
   пока живу!
  
  
  
  
  
  ...и мысль вторичная, и образ вздыбленного для прямостоящего/сидящего сомнителен. Но особая эмоциональная передача (весьма ощутимая в отсутствии надрыва) перетянула этот стих в мой список.
  замашиненная площадь - хороший кивок на представленную персону. "хронически испакощенная" - в жилу персоне.
  
  Пращур
  Памятник
  
  Кем я был?
  Спорить готов - мало кто помнит.
  Вы, проходя мимо,
  Уголком глаза примечаете
  Фигуру хронически испакощенную
  Среди площади замашиненной -
  Моей однофамилицы -
  Где я в невыносимом шуме
  Безуспешно пытаюсь размять
  Зачугуневшие мышцы.
  Какой же бездушный сумасброд
  Рискнул поставить меня
  Нести бесконечную вахту
  Бессловесно и недвижимо?
  Словно на эшафот,
  Подняли на постамент и -
  Предали вечной пытке.
  Среди площади замашиненной
  Дыбой высится гранита надолб.
  Я - на дыбе.
  
  
  
  Да просто очень симпатично и трогательно!
  
  Александровна Любовь
  
  лампу на окно
  
  Я поставлю на окно лампу.
  Простую, без абажура.
  
  Для припозднившегося прохожего,
  пересчитывающего мелочь -
  хватит ли на такси?
  
  Для мальчишки из дома напротив,
  у которого лёгкая температура
  и книжка про драконов на подоконнике.
  
  Для той, плачущей, что потерялась в лабиринте города,
  Первый раз узнав, что предательство
  бьёт больно.
  
  Для загулявших друзей,
  пытающихся натянуть струну в темноте
  и путающих колки.
  
  Я поставлю на окно лампу.
  Простую, без абажура.
  У меня больше нет ничего - голые стены и паутина в душе.
  
  Лампу на окно.
  Для какой-нибудь, быть может, Марины,
  которой не спится -
  пусть помолится и за меня.
  
  
  
  
  Ну так просто о самоочищении или смирении, мазохизме или мудрости, да еще с вариативным финалом... Прониклась!
  
  Карсы Бек
  
  Кофе
  
  Белая фарфоровая чашка
  с налитым в нее черным кофе
  Многие любят
  добавлять сливки и сахар
  Возможно так вкуснее
  но я пью черный
  
  Я буду жить
  пока не выпью весь кофе
  и чашка снова не станет белой
  
  или пока не разобью ее
  
  
  
  
  Теперь два, которые при поверхностном взгляде можно принять и за описательства, и за красивости. Ан нет!
  Первое - настроенчески-жизненное.
  Второму большой респект за виртуозность - в таком объёме не перейти в стихотворение в прозе или прозу в столбик, удержать и верлибровую ость и внимание читателя; очень!
  
  Ирина Клеандрова
  
  Снежный корабль
  
  Зима строит хрустальный корабль.
  Парус поземки.
  Шпангоут озябших веток.
  Обшивка из наста.
  Ледяная мачта поет эоловой флейтой,
  вторя голосу вьюги.
  
  Капитан подбирает толпу на конечной
  и развозит по адресам.
  В другую жизнь.
  В чужую судьбу.
  В прошлое,
  настоящее,
  будущее.
  Цена за проезд - что-то ненужное:
  фантик,
  жетон от метро,
  записка
  из бокового кармана дырявых джинсов,
  с лета пылящихся на антресолях.
  
  Стою на корме,
  вспоминаю:
  январь,
  свет, ледяной и порхающий,
  скрытая белым фигура -
  лицо контролер взял за билет.
  Серебряный киль взрезает асфальт,
  снасти звенят колокольчиком феи.
  Перекресток.
  Дом.
  Теперь уже точно - мой.
  
  Год уплывает в ладье на закат,
  оставляя весне измятые скатерти
  и брызги шампанского в небе.
  
  
  
  
  Сони Дэймар
  
  Оконное стекло...
  
   За оконным стеклом
   сумрачный океан вылизывает поблекшую латунь песка,
   воспаленное солнце судорожно цепляется за горизонт,
   плавится в синих чернилах
   и тонет,
   истекая сукровицей.
   Северный ветер
   смывает
   последние краски дня,
   под его порывами пальцы океана пробегают по стеклу,
   но я не слышу их зова -
   окно не пропускает звук,
   только
   чувствую давление на мои веки,
   осторожное давление изнутри,
   и тогда
   просыпается луна.
  
   "Я сам себе и небо и луна,
   голая, довольная луна..."
  
   Она дышит,
   обнажая беззубые десны океана,
   жадно затягиваясь тлеющими островами и континентами -
   такова межпланетная любовь,
   кому как не нам -
   лунным космонавтам,
   визионерам вселенского разума
   дано
   знать
   об этом.
  
   За оконным стеклом,
   в глубине материка
   я стою на взлетно-посадочной полосе широкого подоконника.
   Сердце набирает обороты,
   руки тянутся сквозь года,
   оставляя свет далеко позади.
   Стекло мерцает призрачным всполохами -
   в розово-голубых тонах
   северного сияния,
   радужные пузыри отрываются от его кипящей поверхности
   и,
   вальсируя,
   окружают меня плотным роем.
   Сферы разлетаются, движутся по орбитам, снова составляют пары.
   Взрываясь бенгальскими огнями, они становятся новыми звездами,
   погаснув
   - черными дырами,
   которые стягивают пространство
   в бездонные
   бурлящие
   воронки.
  
   За оконным стеклом
   я наблюдаю возникновение галактик.
   Словно обломки кораблекрушения
   в водовороте -
   повсюду мелькают атомы водорода,
   песчаная пыль,
   клочки бумаги,
   окурки
   и дохлые тараканы.
  
   Спрыгнув с подоконника, подбираю огарок красного карандаша
   и рисую на стене собаку -
   большую короткошерстную, похожую на боксера.
   Собака худая, еле дышит,
   глаза закрыты,
   и я заворачиваю неподвижное тело в простыню.
   Белый кокон
   и застиранный квадратик на отогнувшемся уголке -
   синий больничный штамп...
  
   "Надо найти кнопки, скрепки и коробку карандашей".
   За оконным стеклом,
   на другом полушарии
   я построю фабрику игрушек -
   осталось только прицепить вагоны с канцелярскими принадлежностями
   к маленькому синему паровозику,
   забытому в детстве.
   Но где мне взять батарейки,
   тонкие пальчиковые батарейки "ААА" -
   их продают по две в упаковке, иногда по четыре,
   а мне нужны
   только три
   тонкие пальчиковые батарейки.
   Шарю по карманам.
   Жизнь давно уже превратилась в ремонт мироздания.
  
   "Не верь мне, не привыкай ко мне,
   беги от меня, пока ты нравишься мне...
   не подходи ко мне - это не я..."
  
   Стрекочет электрический счетчик, мотая срок до утра.
   Надавливаю на пластик, но картонное дно пружинит,
   и я надрываю упаковку зубами -
   ножницы где искать?
   Резко дергаю за неровные края:
   батарейки разбегаются по полу,
   а на кончике пальца собирается красная капля.
   Машу обожженной рукой,
   шатаясь по комнате,
   другой -
   пытаюсь поймать батарейки.
   Хлопая крыльями, меня преследует пальто,
   скидываю его с плеч и размазываю по паркету
   мерзкую
   кровососущую
   гадину.
  
   Собака ворчит, пытается высунуть морду.
   Разматываю простыню и дорисовываю ей намордник и поводок.
  
   За оконным стеклом
   мчатся алмазные колесницы сансары:
   батарейки гулко булькнули о стену,
   снегом осыпалась штукатурка,
   и теперь
   беглянки извлекают божественный грохот,
   катясь по млечному пути -
   в упряжке серые мыши.
  
   Солнце
   давно уже стало ночником,
   а звезды -
   пылью.
  
   За оконным стеклом
   меня обнимают руки сумрачного океана,
   он пьет жизнь,
   оставляя
   лишь обессилевшую оболочку.
   Словно в замедленной съёмке я опускаюсь на пол,
   сворачиваюсь зародышем
   и прислоняюсь щетиной к батарее парового отопления.
   Засыпаю.
   Шершавая поверхность.
   На волосы сыплется мелкий мусор, к лицу липнет надоедливая паутина.
   Мотаю головой, фыркаю по-лошадиному.
   Прислоняюсь спиной к кремовым ребрам,
   кровь жжет и пульсирует,
   надувая
   пузыри вен.
   Наручников нет, а из ременной петли кисти рук постоянно выскальзывают,
   словно смазанные маслом -
   не связать толком.
   Нет,
   это не масло
   - пот,
   соленый пот с привкусом горькой химии, пропитавшей кожу ремня,
   как некогда яд пропитал плащ кентавра Хирона.
  
   Секундная стрелка замедляет дрожащий бег по кругу,
   останавливается.
   Деревянный корпус настенных часов,
   изъеденный до черноты металлическими червями, аккуратно залакирован
   и матово блестит,
   отражая тусклый свет оконного стекла.
   Что-то со временем не так,
   что-то не так...
   Отрываю рамку от стены и переворачиваю брюхом вверх:
   ничего,
   ни колесиков, ни пружинок, ни лап -
   пустой короб
   из прозрачного пластика,
   в недрах которого раньше покоилось механическое сердце.
  
   За оконным стеклом время тоже подвержено инфляции.
   Один толкает стрелки,
   но остальные
   сжимают их в кулаках.
  
   Всматриваюсь в отражение -
   между стеклами часов и окна завязалась дуэль.
   Взгляд мечется от одной плоскости
   к другой,
   натягивая в воздухе тонкие электрические нити.
   Дождь,
   провода,
   черные кляксы птиц,
   грозди винограда,
   вино
   и музыка.
   Нахохлившись, провожаю души умерших круглым глазом. Перья намокли.
   Черт, как сыро и холодно!
  
   Мыши танцуют на столе, смешно вскидывая задние лапки,
   и я отодвигаю к краю бутерброд с колбасой -
   чтобы не затоптали.
   Колбаса хорошая, копченая с мелким синеватым жиром.
   Собираю хлебные крошки в ладонь
   и закидываю в рот.
   Жернова приходят в движение.
  
   Потираю кончиками пальцев,
   будто скатывая грязь,
   так мухи перебирают лапками -
   и теперь
   отчетливо чувствую запах женщины,
   настоящей женщины -
   хорошо настоявшейся
   как рябина на коньяке.
   До Содома далеко -
   бесконечная еда,
   плоть её никогда не иссякнет.
   Сегодня я прожую,
   а завтра
   бутерброд будет опять лежать на столе.
   Та же самая колбаса: нервно отрезанный кусочек, почти прозрачный с одного бока,
   толстый грубо оторванный - с другого.
   И опять мыши поведут хоровод,
   сплетая в венок тонкие хвосты с маленькими колокольчиками на концах.
  
   Укладываю мышей в пустую коробку от шоколадных конфет.
   Заряжаю паровозик патронами-батарейками -
   в добрый путь!
   Рельсы нам не нужны.
  
   "Я - за оконным стеклом
   Видишь, я за оконным стеклом
   И нам приснится странный сон,
   Что мы опять одни,
   Но постучится почтальон
   И сосчитает дни.
   Наши дни за оконным стеклом,
   Эти дни за оконным стеклом..."
  
   За оконным стеклом
   я опять вижу эти глаза,
   лицо,
   смазанное туманным облаком.
   Глаза в глаза - смотреть невыносимо
   и туманное облако впитывает краски ночи,
   разрастается,
   шелестит фольгой,
   морщинится статическими разрядами.
   Оно хочет что-то сказать,
   но
   не может,
   а я стыдливо прикрываю глаза ладонью,
   чувствую холод и с показным равнодушием, сделав вид, что ничего не заметил,
   гоню паровозик вперед -
   все быстрее и быстрее.
   Под колесами хрустят тонкие голубиные косточки,
   красная акварель течет в водосточный колодец -
   по ту строну
   неба,
   унося мятые кораблики перьев.
   Холод в груди тает
   и на смену заступает пустота,
   она ложится словно ватный тампон на только что вырванный зуб.
   Белая простыня с застиранным штампом накрывает полосатый матрас.
   Вот и все,
   только клочья бумаги
   и
   души
   умерших.
   Оставленный в детстве паровозик
   заносит песком.
  
   Но все это там -
   за оконным стеклом.
  
  
  
  Вот если бы не была начитана Кареном Джангировым, сочла бы за откровение. Для меня - пересказ джангировских философствований. Но приведу здесь текст о котором говорю:
  
  Эстерис Э
  
  Слышать
  
  Спросили: каким информационным источникам следует доверять?
  Я отвечаю, не особенно задумываясь:
  - Любым. Грязнее луж или чище криницы.
  Пытающимся быть объективными или лгущим истины ради.
  Потому что каждый способен проговориться.
  Из-под пласта
  перегнивающего листа
  пробивается
  искривленное, слабое.
  Раздавлю каблуком.
  А не то вырастет и
  разорвет устои,
  словно сланцевый газ породу,
  или как тузик грелку.
  Научиться бы слышать,
  как прорастает семя,
  как грызет луб личинка точильщика,
  тогда и ураган не станет неожиданностью.
  
  
  
  
  Ракурс на жизнь, представленный многажды в вариациях. Но исполнение мастерское, не отпускающее читателя до финальной строчки.
  
  Granovsky Irene
  
  Гуппи
  
  У меня в комнате стоит аквариум,
  В нем живут маленькие рыбки - гуппи.
  Яркие выпендрежные самцы увиваются за пухлыми самками,
  Скользят меж пластмассовых водорослей и затейливых камней.
  
  Это я сотворил для рыб их прекрасный мир: и твердь, и небо, и воду;
  Опустив жалюзи, я погружаю его во тьму.
  Включаю лампу - и в мир возвращается свет.
  Стоит подойти к аквариуму, рыбы тут же устремляются к стеклу.
  Воздевают взгляды, подобострастно извиваются,
  И кричат мне что-то, судорожно разевая квадратные рты.
  Я не слышу рыбьих голосов, но легко читаю по их губам:
  "Хлеб наш насущный даждь нам днесь..."
  
  И я посылаю им пищу телесную. И я забочусь о них.
  Я даже люблю их.
  Но мне нет дела, злые они или добрые, подлые или прекраснодушные.
  А когда рыбы умирают, я просто выбрасываю их в мусор
  И населяю аквариум другими.
  Точно такими же.
  
  Очень часто, глядя на этот крохотный уютный мирок, я думаю:
  "Кто же мы для того, кто сотворил небо и землю?"
  
  
  
  
  Суть женский верлибр в хвалебном смысле этого понятия. Очень!
  
  Агата Бариста
  
  Амплитуда
  
   Мой колокол долго висел вверх ногами
   и дождь собирал в поминальную чашу.
   Теперь, когда есть повод биться об стену,
   язык заржавел, амплитуда ничтожна -
   от катехезиса до камасутры,
   от мира, рождённого вовсе не мною,
   к миру, расцветшему в ком-то другом.
   Когда ж я ищу - где мой берег в тумане,
   где индия, полная стройных вигвамов, -
   полынь прорастает сквозь палубу ниньи,
   полынь проникает в консервные банки,
   полынь отрезвляет, и я прозреваю,
   что жарить на светлом елее картошку
   не лучше, чем жарить её на олифе.
   И нет амплитуды,
   а есть лишь
   заснеженный
   круг.
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"