Самые лучшие пирожки были с вишней. Не той, которая с рынка, только не с ней. Вишня обязательно должна была быть собрана всей нашей большой семьей, которая съезжалась со всех концов страны, можно сказать, только ради этого. А вишневые деревья у бабушки были огромные. Или это мне так казалось... Я тогда еще с муравьями раскланивался при встрече. Зато у меня был сверчок. Он жил в моей привилегированной спальне (повод для гордости - я был старше прочих) - отдельно стоящем сарайчике, слегка приспособленном для жилья. Железная кровать с шишечками, своеобразный запах, присущий сараям и кладовкам.
Кладовка! Какое вкусное слово с запахом тайны, отблеском таинственного острова Сокровищ и ореолом Монте-Кристо. Это Место, где спрятаны клады. Пещера Али-Бабы - вот она! И сокровища... Жестянка с бирюльками от старой хрустальной люстры. Коробочка с дедовскими наградами. Альбом с пожелтевшими фотографиями, на которых дядьки в шинелях грозно раздували усы, а дамы в невероятно пышных платьях так строго смотрели на тебя, что хотелось проверить, сделаны ли уроки. Кофр - гармошка с патефонными пластинками. И, конечно, ОН - древний, но живой Мафусаил, помнящий самого Маркони - ламповый приёмник с изумрудно-кошачьим глазом индикатора настройки и романтической шкалой - Гавана, Венесуэла, Рио-де-Жанейро...
Ночь. Сверчок. Томик Грина у погашенной настольной лампы. Россыпь звезд, лежащая в зеркале на приставном столике у окна. И голоса этих звезд - шорохом, шепотом, бормотанием, обрывками музыки из динамика, скрытого желтой марлей... И ожидание чуда, которое должно с тобой случиться - ведь так написано в книге, об этом песенка сверчка и звезды в приемнике тоже шепчут: "Жди... Не в эту ночь, так в следующую - обязательно..."
Жаль, но только сейчас я понимаю, что чудо вершилось надо мной именно в те минуты.