Ранениньким утром, очнувшись от моего сонного храпа и прочих выделений из наших закисленных организмов, я распахиваю окно и все расцветшие растения, пленённые нами в духоте квартирной коробки, тут же чувствуют порыв своих свободных братьев.
Пьянящий аромат с воли врывается внутрь нашей с ними общей тюрьмы и заставляют сердца дрожать, а цветы трепетать и раскрываться.
И только отяжелевшие пионы, те, что я притащил тебе позавчера с цветочного рынка, остаются всё такими же неподвижными, понурив свои отрубленные головы во все стороны многоразового хрустального гробика, который мы с тобой зачем-то называли...
Вазой чешского стекла.