Но вот же, - вот! - прорывается снова оттуда - откуда? - что-то томящееся и томящее, зыбко-прекрасное, сулящее и пугающее, как очередное утро. Музейных гулких залов распростёртый по временам простор и отстранённое торжество, и таящаяся в тёмных углах сокровенная тишь паркета ночных восторженных обходов духов творящих, творимых и сотворённых... Витая позолота чопорной распахнутости рам витиевато и убеждённо, как вдохновенный критик, витийствует о ценности картины в целом... Что отдельный холст, - сам по себе - пестрящий разницей оттенков? Ведь цельность рам, определенность их, весомость и простота закономерны, лаконичны... Что ж так мытарит нас и манит, томит печалью и недоступностью возможности критериев определённости, ранит несправедливостью чего?.. Оценок крайних, бесценностью сокрытой красоты, безмолвьем истины условной, гармонией нездешней мимолётной? Глупцы, глупцы!.. Определённо. Сердце на миг - в боль и ласковую дрёму потустороннего совершенства.
Однако... Там невесомый отблеск полусвета на полу зеркальном сомнительно манящ и всё же, всё же светел... Высоких окон мир ночной и дней бурлящих сонм и сон - за белой, тонкой шторой, за волнистостью складок привычного незыблемого умиротворения и порядка... Лепнина потолков, глядящая суровым взором воина надежды, повторённым впечатлением каждого нового зала. Бог мой, какими химерами бы мнились нам те самые зыбкие дни неизбежности древней войны, не будь в них такого ясного блеска напряжений торжеств: и лиц решившихся, и каменных жестов непрощенья... Романтика безудержной крови? Фанфары славной смерти? Гимн безумью?.. "Ах, полноте вам, судари мои - не мы ли нынче от пороха устав"... Гребите вёсла, правят корабли не люди, - судьба, и ветер ни при чём. А паруса?!.. Теченье. Теченье жизни... Какою малой щепкою меня несёт в водоворот, - несчастий, счастья? - к каким грядущим островам, материкам?
Однако!.. Там музыка залов концертных сегодня печальна, акустика формы не любит и рушит, и душит, коробя... Органа стремящие к небу и трубы, и звуки! Такой "элеватор" - по зёрнышку чувства и лики, и мысли, и звуки... Желание жизни - причина печали. Молчит, наполняя последним ужасом, ступень взлёта, - эшафота? - и дирижёр, смычком тираня, врачует души перепевом простецкой песенки крестьянки из Андалусии цветущей и свободной. Её улыбка - на картине Гойи - приклеена - затвержена, повторена подросшей школьницей, что из экскурсий с классом. Многозначительность, холодность, неприступность... Вечны песни. Упали в яму оркестрантов под взглядом флейты отвлечённой цветы восторга и желанья. Рукоплесканий обморок протяжный, поклонов ритуал и тягость, завистливы слова валторны резкой... И гнев мгновенный и печать людского. Но... Миг и взмах руки царящей над звуками ...на бис. Мгновенье тишины - обрывом предгрозовых небес... И - чудно, чудно! - такое чувствовать дано одним и... многим.
Могучие колонны здания, как цельнотянутые и тянущиеся трубы того же самого громадного органа, - вытягивающие, выманивающие и вынимающие вслед за звуками душу! - уходящие и уводящие в... высь, в перспективу грядущего, в великое единение. Выстроились, вытянулись в ожидании главного Начала стремительные и протяжённо-плоские, безукоризненно ровные ступени спуска с высот великого былого, с Олимпа фантазий гениев, с клубящих облаков. Или... они - подъём к колоннам? - вслед за музыкой улиц, следом за ликами случившегося... Скульптура существа из мрамора - из сердца, из облика души, из гения былого... Мнится мне... Глаза пустые. Мгновением утраченные грёзы... За стенами, снаружи. А здесь тепло струится из корпуса лёгкой лакированной сердцевины земного инструмента небесное, божественного предназначения... Струны лучей, смычки настроений, клавиши будней... Лишь - колебания воздуха - Мановения царственной десницы... Лишь - сочетания цвета и формы, света и мысли, чувства и... Нечто. Искусство искуса... Прелесть прельщения.
Скрипичный ключ изысканно завит спиралью времени, и снова арфа древняя стройна, воздушна, благородна без изъяна, струн совершенство - звонкий, вневременной и вечно юный напев, а тонкий оттиск лаврового венка - награды Рима - тёмен, томен, на белые одежды лучи сияния сулит. Но, розы, розы!.. Живые лепестки - не символ - радость. Пурпур прожилок жизни и свет сияния росы... Ваши давно известные шипы - защита ли? Беспомощно преданье, коль сердца нет. Старинные щиты, сандалий крылья, мечи, штандарты, копья, глас из труб... Мельпомены трагедий череда - пред очи. Страсти, жертвы, благородство - низость, уродство и краса - "старо, как мир". Шуты, пророки, короли... - любви волхвы, певцы печали, свобод заступники и жертвы. Короны, мантии - бумага, картонные мечи, но кровь живая... Слёзы тоже. На белом пятнышко заметней и хромота под взглядами видней, но - голос, голос!.. Отъединение, глубинная работа души... Реальность. Память. Впечатленья. Сладко плакать во сне, как в детстве - навзрыд, до ощущенья счастья.
Смутное и мерцающе-зыбкое что-то томит. Это тонкий оттенок давно выболевшего сильного чувства, слабо зудящий отголосок ассоциации давней пережитой утраты, мелкий, незначительный осколок, обломок - или даже "отломок"? - утраченной навсегда, потрясшей мысли? Они периодически мнятся, неуловимо и исподволь, из немереных глубин неверного естества, - неосознаваемого слоя части памяти, что ли?.. - но будто чьего-то, будто не моего - далёкого и малодоступного... Предков безвестных крутые извивы жизни кружат интуитивно, выспренно - безликие, возле и моих прежних, вполне земных, печалей... Забрасывают иногда, бредом ночи, через немыслимые пространства огненных лет и вырванных душ: то чей-то странно знакомый острый взгляд, то ускользающую во тьму привычного, всегдашнего небытия тоскливую мысль, то и сам слабый отзвук общей на всех бесконечной муки - длительный, медлящий миг перед неизбежным взрывом грядущего - беспричинно-дурное предчувствие.
Сколько неверных шагов-лет до мрачной зыби невидимого тобой вероятия пропасти? Глубоко ли смердящее скользкое дно обыденной низости? Высок ли нервный взлёт прикованного к земле фантома?.. Я не знаю этого, право слово. Порою отчётливо кажется, что вообще ничего определённого не только не знаю, не чувствую, не умею, но не предполагаю даже в непредсказуемом хаосе будущего. Моя бедная больная голова наполнена будто бы бескрайней грозной чернотой чужих тяжелых снов и пронзительной тошнотой уродливых представлений о них. В них, никак не касаемо меня, совершаются, явленные из неведомого, мелкие и значимые поступки-события "беззакония и нелепости": Переживают что-то своё сокровенное в этом означенном Богом миге разные люди. Несёт усталым, но азартным ветром чьей-то непререкаемой убеждённости скучную пыль обыденности по сонной улице будущей ночи перед очередным очистительным дождём нового поколения растерянных, но хитрых неучей-стервятников... Уже грохочет, затихая в манящем отдалении старых сожалений, всегдашний спешащий скорый поезд несбывшейся в который раз надежды. Резко пахнет разрезанный насмешливым случаем высокосортный крупный лимон свежего разочарования и истекает мутноватым соком, дающим покинутому пассажиру этого часа предощущение вечного вкуса...
Так и я, грешный каторжник непреодолимого желания осознанности неясного предначертания равнодушного собеседника вечности, не пережив ещё и начальной радости узнавания и обладания, уже зачем-то твёрдо знаю и пекусь о ноющей печали ее грядущей непреднамеренной мгновенной утраты... Мимолётности ощущения достигнутых, и кажущихся желанными целей, бесконечные путающиеся серпантины достижения, - постижения! - восхождения и постоянная близость последнего мгновения... Это всегда может наскучить. Это наскучило бы, не будь мой упорный дух временами так защищающе индифферентен к окружающему пространству, к наполняющему чувствованию сиюминутного накала, к покидаемому и опознанному ладу совершившегося представления о них...
Противоречивость существований кажущихся незыблемыми вольных законов всегдашнего приземлённого миропорядка изумительным образом уживаются во мне с постоянно обновляемыми мозгом наивными доказательствами непреложности смены времени и инобытия даже... Уймись, уймись, уймись же, нелепое сердце! Перестань, наконец, постоянно вздрагивать и смертельно болеть при каждом новом плавном повороте событий недосягаемого неба... Зачем тебе неприкаянному ещё и эти, всегда неизменно печальные метаморфозы обмирающих в синеву нового сна закатных вспухающих на глазах облаков, настойчиво намекающих на новый жестокий горизонт в вышних? "Всё проходит, всё проходит, всё"... Наверно. Только чувствую же внутри эту... неуёмную борьбу, - распрю, созидательное противоречие, непонятную нам склоку? - стихий, какой-то вполне ощутимый намёк на них. Осознаю порочным краешком души, огрубевшей за время рождения, всё же некоторую нелепицу предощущения счастья возможного обретения и прозрения... Как же так?!
Будущее!.. Ты тревожишь навязчивостью ожиданий вечно юные и горько-смешные в своей банальности, привычные и ненавистные надежды множества несовершенств. Неоправданные ничем надежды, монолитно закованные и похороненные - казалось бы навсегда, - под нажитой бронёй вечного льда усталого опыта. Покрытые выстывшей корою слабого сердца, порождённой конечной стужей одинокой ночи вневременных размышлений о своей креативности. Они тоже давно упрятаны нескончаемыми стараниями реальности в бездонные глубины непознаваемого сокровенного смысла. Но вот же, - вот! - прорывается снова оттуда - откуда? - что-то томящееся и томящее, зыбко-прекрасное, сулящее и пугающее, как очередное утро.