История близилась к логическому завершению. Цивилизация сожгла, переработала, использовала, замусорила все, что только можно было сжечь, использовать, замусорить и переработать. Машина цивилизации полностью израсходовала планету, вырубив леса, опустошив недра, разрушив сложнейшую систему, функционировавшую миллионы лет до появления человека. Теперь цивилизация медленно умирала.
* * *
Город ничем не выделялся среди десятков других, раскиданных по поверхности планеты. Стандартные параллелепипеды домов стеклянными зрачками окон смотрели на пыльные улицы. Пушечные жерла труб равномерно выплевывали в атмосферу дымные шлейфы, и случалось, чаще всего по ночам, Город задыхался, захлопывал окна, закупоривал щели, и устало ждал перемены ветра.
NN был одним из сотен тысяч. Он был винтиком огромного механизма, бездумно перемалывающего жизнь в простой серый порошок, в удушливую ядовитую пыль, в песок времени, струящийся сквозь пальцы. Машина безотказно работала сотни и сотни лет, день за днем, месяц за месяцем, год за годом, и ни один из смертных не мог ее остановить, ибо это была Неизбежность.
NN просто плыл по течению, с детства приученный поступать и мыслить как все. Его функция, как и многих других, была проста и понятна – потреблять и производить, вкладывая импульс своего существования в монотонное движение механизма цивилизации. И он блестяще с нею справлялся – маленький человек на своем месте.
Но было в NN нечто такое, что выделяло его из огромной массы соплеменников. Иногда, вечерами, когда воздух был относительно чист, NN выходил на балкон и подолгу смотрел на звезды. Душа наполнялась чувством неясной щемящей радости и надежды, словно бы прохваченная сквозняком из иного, лучшего, параллельного мира. А потом, когда он вновь обращал взгляд к своему существованию, то чувство смертной тоски острым углом толкалось в сердце, и хотелось бежать прочь, пока хватит сил. Так приходило Прозрение. Но это был лишь безотчетный страх, быстро уходящий, и жизнь продолжала свой размеренно-однообразный, и, как ему казалось, вечный бег.
Однако сегодня совершенно не было ветра, и ядовитые испарения мегаполиса осаждались в ложбине между холмов, где и был расположен Город. Едва добравшись до дома, NN плотно закрыл дверь, и не вышел на балкон. Впрочем, такое случалось не раз, и сейчас никто не заподозрил неладного в обычном выбросе зловонного конденсата.
NN спокойно лег спать, но спал он недолго. Заполночь какая-то душная тяжесть навалилась ему на грудь. С минуту он задыхался, не в силах сделать вдох, а когда это наконец удалось, то тяжесть не отступила, а лишь стала острее, и комком придавила сердце. Это пришло Предчувствие. NN буквально физически ощущал какую-то страшную опасность, необходимость уйти, но куда? И вдруг он увидел путь. Из окна падал мертвенно-серебристый луч. NN подошел к окну. Ему показалось, что в черном небе висит лишь одна безумно яркая звезда. Он рванулся вон из дома, а затем по пустой спящей улице прочь из города. Что-то гнало его неизвестно куда. Он вырвался за город, и бросился бежать вверх по пологим голым склонам холмов, тесно обступивших город. Он бежал до полного изнеможения. Луна светила ему в спину, а в лицо, прямо в мозг, ярким манящим лучом стреляла звезда. Она завладела им, он повиновался. Пот градом катился по его впалым щекам, когда он перевалил за вершину, и первые лучи солнца пронзили утро, когда NN чуть приостановился. За спиной, где остался Город, NN услышал какой-то глухой грохот, и минуту спустя клубы пыли поднялись из-за холмов. Но увидеть что там произошло NN уже не мог.
И настал день, и длился он бесконечно, и бесконечной была изнурительная дорога в степи, ведущая из ниоткуда в никуда. И забыл NN кто он, откуда идет и зачем, но шел, обретя веру. Во что? Почему? Он не ведал, но знал лишь одно – будет конец пути, и он будет счастлив.
Он падал, обессилев, подолгу лежал в горячей пыли, и силы возвращались к нему, и он опять шел, шел, шел, пока ноги не начинали неметь, наливаясь свинцом, и невозможно было сдвинуть их с места. Жажда мучила его, пыль скрипела на зубах, но не было на пути его колодца. Одежда его обветшала и свисала лохмотьями, сам он исхудал, и непонятно было, чем он живет, откуда берутся силы.
Но прошло время, и путь окончился. Сначала это было лишь туманное облачко над гранью горизонта, и вскоре глаз уже мог различить какие-то легкие ажурные формы, и наконец перед NN открылся странный пейзаж. Посреди пустыни вырос холм, покрытый зеленой травой, и сад с фонтаном, и на холме стоял дом, каких NN никогда в своей жизни не видел. Это была сказка, воплощенная в реальность, и изможденный путник на исходе сил так рванулся вперед, словно обрел крылья. Вот оно, все ближе, ближе, еще немного, и он войдет в густую тень этих прекрасных деревьев. Но что это? Словно кто-то толкнул его в грудь, отбросив назад. Еще ничего не поняв, он вновь рванулся вперед, и вновь получил удар. Невидимая и непроницаемая стена выросла перед ним. Он бился об нее вновь и вновь, но безрезультатно. Он разбил в кровь руки, но не смог войти. Тогда он тихо опустился на землю. Назад ему уже не дойти – исчезла вера, гнавшая его вперед. Он не видит дороги. Отчаяние поселилось в душе. Слезы упали в песок.
Так лежал он, совершенно без сил и без воли, пока не проснулся Зверь. Словно вулкан ненависти взорвался в его измученной душе. С диким воплем он вскочил с земли, и бросился на прозрачного врага, и вновь отброшенный отскочил прочь, стеная и изрыгая проклятья. Теперь уже ничто не могло остановить его. Страшно крича он ринулся на стену. И стена расступилась. На мгновенье он словно завис в воздухе, а потом рухнул в бездну. Весь мир померк, он несся вниз и вперед, в черную пропасть, глубже и глубже.
Вдруг далеко впереди показался величественный храм. Великолепное здание из белого сверкающего камня, такое, каких давно уже не было на планете. Он несся на него с бешеной скоростью, не слыша ничего кроме собственного вопля, переросшего в оглушительный вой. Храм рос прямо на глазах. NN уже отчетливо различал колоннаду и резные украшения крыши. Неожиданно здание как-то странно вспучилось, из образовавшихся трещин брызнул огонь, и с раскатистым А-А-АХ храм разлетелся на куски, брызнувшие со свистом в разные стороны. NN летел среди роя осколков, и слышал позади громоподобный дьявольский хохот. Но вот обломки остались позади, и вновь чернота, вой, и жуткая скорость падения.
Тьма неожиданно вновь расступилась. Перед ним было море. Громадные волны с тяжелым уханьем бились в утес, и откатывались назад, оставляя за собой шипящие клочья пены. Сине-зеленая масса в очередной раз встала на дыбы, когда морскую поверхность прошил гигантский огненный столб. Словно огромное полотнище хлопнуло на ветру. Секундой позже огонь выпрыгнул вновь, и за ним все пространство от берега и до самого горизонта приобрело цвет расплавленного металла. Вода расступилась, пропуская сокрытый в глубинах пламень. С торжествующим ревом он вырвался теперь наружу. Раздался фантастической силы взрыв. Рухнули скалы, мгновенно обуглились растущие на берегу деревья, и их черные остовы смело огненным ураганом. Бешеная стихия огня поглотила море и расплескивалась теперь по его берегам, испепеляя все, что могло гореть.
Померкло и это видение, но вслед за ним другая картина выплыла из непроглядного мрака. Это была свирепая драка полуобезьян. Хриплые крики, рычанье и визг слышал NN. Он видел как одно из существ схватило большую корявую дубину, и словно палицей начало месить ею врагов, нанося сокрушительные удары. И вдруг NN очутился в самой гуще схватки. Ногтями и зубами он рвал мясо своего врага, давая выход накопившейся ярости. Он чувствовал солоноватый вкус крови, теплыми ручейками струилась она по его рукам и груди, принося дикое наслаждение. Его крепкие пальцы сомкнулись на горле врага, и он сжимал их до тех пор, пока не услышал как хрустнули позвонки поверженного противника, пока тот не захрипел, и тело его не задергалось в предсмертных конвульсиях. О, какую радость доставил NN этот хрип! Он звучал как музыка, и NN уже не мог остановиться, продолжая бессмысленно терзать труп. Случайно он взглянул в лицо своей жертвы, и словно громовой удар пригвоздил его к месту. В этих мутных остекленевших глазах, во впалых щеках, заросших густой щетиной, в окровавленном оскале он узнал самого себя, и мелкая нервная дрожь прошла по его телу.
И вновь все померкло перед взглядом, и лишь кровавый оскал мертвеца и его стеклянные глаза долго еще горели в окружавшей NN темноте. Но постепенно призрак растаял, и NN увидел Город. Таким, каким открывался он с вершин холмов. Серые кубики домов, дороги, трубы предприятий. Но странно мертвым был город теперь. Глубокая тишина синеватым туманом висела над узкими каньонами улиц. Раздался глухой треск, словно лопнула скорлупа на грандиозном яйце. Потом еще и еще. NN увидел как город разламывается на все более мелкие островки, рушатся как карточные домики здания, густая серая пыль поднимается вверх. Островки переворачиваются и медленно тонут в блестящей черной жиже, и она поднимается, заполняя котловину между холмов, где еще минуту назад стоял Город. Островков оставалось все меньше, меньше, и вот уже не осталось совсем, лишь пузыри воздуха выходили кое-где на гладкую поверхность черного озера.
И в последний раз померк мир в глазах NN. Исчез, растаял словно туман, и ничего не осталось, ни красок, ни звуков, ни ненависти, ни боли, ни радости. Все исчезло, все утонуло в бездонной тишине, черноте, забвении, смерти.
***
Первый утренний луч прорезал предрассветную мглу, высветил сквозь густую сизую дымку стекло в окнах домов. Солнце вновь пришло в мир после долгой беспроглядной ночи. Над Городом висел плотный туман. Напрасно солнце заглядывало в окна, и зайчиками играло в каплях росы. Без толку серебрило округлые бока заводских резервуаров. Город был мертв, и никто не вышел на улицы. Город так и не смог проснуться после этой длинной, изнурительной, последней ночи.