Тревожная муха нагнетала раздражение. В комнате было как-то серо-пасмурно. А за окном безумствовало лето. Тень от листьев, подгоняемая порывами ветра, хотелось верить, что свежего, дрожала на стене. Плед в черно-коричневую клетку полностью соответствовал пыльной тишине помещения. Рядом сопел прикрытый таким же, но только сине-черным пледом Корнилов.
В руке у него был зажат пузырек с валидолом, который подрагивал яркой стеклянной искоркой, когда Корнилов мелко вздрагивал во сне. Все люди как люди, а этот жрет целыми днями свой валидол. Даже поругаться с ним не возможно без его валидола. Глаза выпучит, затрясется и горстями его сразу начинает в рот закидывать. Чтобы его жалели, что сердце у него слабое. А здоровья-то у него на двоих.
Такая бессильная ненависть меня взяла. Я потянулся к облокотившемуся на тумбочку костылю. До него не хватало сантиметров пять. Тяжело дыша сел обратно, скрипя всеми суставами начал поправлять плед, который как назло зацепился за ножку кресла. Дернув несколько раз, но, так и не сумев победить его, бессильно откинулся на спинку стула и краем глаза посмотрел на Корнилова.
Тот посапывал, закинув голову, еле держа ненавистный пузырек. Вчера, когда Лариса Михайловна обход делала, он, смотри-ка, гусем заходил, а как ушла, сразу заохал, что ты, что ты... Сердце. Я рванул ногой, но уголок пледа зацепился надежно, попав под ножку кресла. Корнилов тем временем начал похрапывать запрокинув голову и слегка приоткрыв рот. Я качнулся назад и рванул плед. Ход получился удачный вдвойне. От шума Корнилов дернул головой и перестал храпеть. А в пузырек вцепился, аж руки побелели.
Я снова попробовал достать до костыля, но не смог дотянутся даже подушечками пальцев. Чуть руку не свело. Дернулся в последнем рывке сосредоточив все в нем, и мысли и тело, и всю ненависть, к этому проклятому пузырьку. С проклятым валидолом. Дрожа от бессилия я тянулся к костылю потому что в нем было все. Это был протест против овсянки поутру, против наглости Корнилова, которому давали два чая, против солнца за окном, против мухи и главное валидола, который не помогает уже давно. Ни кому, ни мне ни Корнилову. И мне удалось, я достал самыми кончиками пальцев, еще чуть-чуть и удастся зацепить...
Алюминиевый костыль слегка покачнулся и поехал в бок. С гулом набирающего скорость трамвая он проехал по ребру тумбочки и разбил стальным звоном ватную тишину комнаты, смачно рухнув на кафельный пол.
Корнилов подскочил, выронив в судорожной суете злосчастный пузырек, он как рыба, которую вынесло на берег, стал хватать воздух ртом. Рука беспомощно теребила ворот.
- Лида, - сиплым, ослабшим от испуга голосом я стал звать медсестру.
Пришла Лида, но не от того, что я скулил как щенок, а рядом как старая дырявая клизма сипел Корнилов. Она пришла, потому что упал костыль.
В комнату ворвался свежий ветерок. Я достал из нагрудного кармана узкую стеклянную бутылочку и протянул ее Корнилову. Он кивнул мне и улыбнулся, беря мой валидол.
- Видишь как бывает.
- Да, и не говори.
И стало мне стыдно, ведь Корнилов так ничего и не понял.