Я видел город, отраженный в мыльном пузыре. Солнцем облитые стены домов, синью бьющее небо над раскаленными крышами, фонтаны в парке, каменными грибами проросшие из асфальта. Я стоял и смотрел, а мыльный пузырь крутился у моей распростертой ладони, точно шар фокусника, изменчиво-переливчатый, радугой пропитанный шар. А потом я сжал пальцы, и шар лопнул с беззвучным щелчком, и дома, и фонтаны, и небо - растеклись по ладони липкой мыльною пленкой. Я вытер ладонь о штаны, присел на скамейку. Перед глазами кружилось - рыжее, синее, золотое, зелень взрывалась кровавыми соцветьями маков, гудел фонтан, смеялись мальчишки, на бегу выдувавшие в трубочку мыльные пузыри... Чертова жара, зачем я не взял с собой панамку? Так глупо получить солнечный удар...
И в этот момент мне позвонили.
- Дзинн! Тра-та-та-там! - донеслось из кармана штанов. Я сунул руку в карман. Там была трехрублевка и начатая сигаретная пачка. Звонок шел от нее.
- Трам-м! - резкий, требовательный, сердитый. Я оглянулся по сторонам и поднес пачку к уху.
- Александр Кратовский на проводе. Я вас внимательно слушаю.
- День добрый, Александр Васильевич! Простите, что отвлекаю вас от законного отдыха, но дело безотлагательной важности...
Ноги мои сделались ватными, словно бы солнце, треклятое парковое солнце, пудовым раскаленным кулаком ударило мне в затылок, отправив в бессрочный нокаут. Я узнал этот голос, его мудрено было бы не узнать - чуть дребезжащий, я слушал его в радиоприемнике, раз в неделю, по выходным, голос Первого секретаря ЦК КПСС товарища Хрущева, зачитывающего перед народом очередную речь. Несколько раз я видел его вживую - невысокого, приземистого, в темно-сером пальто на трибуне Мавзолея. Он принимал военный парад на Красной площади, брал под козырек, салютуя войскам - артиллеристам и пехотинцам, танкистам и зенитчикам; в выцветшем осеннем небе плыли ярко-красные флаги, бледные кучевые облака стояли над ними - словно клубы дыма, выпущенные из гигантской небесной пушки. Холодные дождевые ядра падали на площадь, со звоном впечатываясь в брусчатую мостовую, раскатами дальнего грома ревел над толпой громкоговоритель... Дам-м, дам-м, тра-та-та-ра-рам!
- Вы изучаете новостные сводки, Александр Васильевич?
...С тех пор, как я вышел на пенсию в 1959-м, я только и делал, что читал газеты. Черные, пороховые буквы на дымчато-белом - я читал об ударных стройках и битве за урожай, о новой модели самолета, выпущенного московским авиазаводом, и кадровых пертурбациях в столичном руководстве, о международной обстановке - Америке, разместившей свои ракеты на авиабазах Турции, нацеленные на СССР ядерные ракеты, готовые ударить по нам в любой момент, превращая все нарастающую гонку вооружений - в полноценные боевые действия... Тада-амс!
- Да, вы все правильно поняли. Американские агрессоры вот-вот нападут, они уже готовят нападение! Мы должны опередить их, нанеся превентивный удар! И ваш гражданский долг, как талантливейшего ученого, лучшего специалиста в области военных разработок...
- Бывшего специалиста, - мозг плавился, словно пластилин, втиснутый в тесную коробку кусок пластилина, размякшего на жаре, - я уже три года на пенсии. Мои возможности на нуле, здоровье тоже. Доктор прописал мне поездку на минеральные воды и отдыхать. Зачем вы звоните мне? Откуда вы узнали...
- Би-ип, би-ип, би-ип... - я держал в руках сигаретную пачку, мокрую от пота - выжми и брось! - сигаретную пачку "Прима". Я заглянул вовнутрь и не обнаружил там ничего, кроме пары мятых сигарет. Откуда шел сигнал? Как физик, я не находил этому разумных объяснений. Я кинул пачку в урну и пошел домой, сквозь голубиное воркование фонтанов и крики детей, сквозь перекрестный огонь солнечных лучей и взрывы ослепительной зелени на газонах... Я чувствовал, что этот звонок не последний - и я оказался прав.
***
Приемник жужжал, как рассерженный шмель, гигантский шмель, залетевший в распахнутую форточку, из солнцем раскаленного дня - в укрытую занавесками кухонную прохладу, жужжал и жужжал, не переставая, пока, взяв шмеля за тонкую ножку, я не отсоединил его от розетки. Шмель поник крыльями и замолчал. Я уложил приемник на стол, застеленный "Известиями", отверткой отделил крышку от корпуса.
Я не люблю ремонтные мастерские. Не знаю, где готовят криворуких недоучек, работающих там - ни разу не оставался доволен результатами их труда. Сорок лет я проектировал военную и бытовую технику, я мог с закрытыми глазами собрать любой прибор, не перепутав ни малейшей детали, я видел во сне чертежи - черной, дрожащею паутиной оплетшие ватманные листы, и грифельно-серый паук-карандаш скользил по бумаге, свивая новые узелки, и цифры бились, беспомощными бабочками пойманные в паутину, и ластик прожорливым ртом вгрызался в тела их, возвращая бумаге первозданную белизну... Сменить забарахливший конденсатор в приемнике - смешно даже думать, что я не смог бы сделать этого сам.
- Вз-з... ав-вз-з...
Я замер с паяльником в руках. Уснувший шмель просыпался, махал крыльями, обивая пыльцу, газета вздрагивала - точно ветром растревоженный лепесток, ночной аэродром для шмеле-самолета...
- Вз-з... дз-з... Александр Васильевич, день добрый! Приятно снова разговаривать с вами! - разобранный приемник ожил, смеялся мне в ухо кривым динамиком рта, наглухо отключенный от розетки радиоприемник - здоровался со мной голосом Первого секретаря ЦК КПСС, чуть хрипловатым, спокойно-деловым голосом ответственного за судьбы страны, говорил, нарушая все мыслимые законы физики... а что, в сущности, все эти законы? Всего лишь открытые людьми, записанные, задокументированные, впечатанные в учебники законы природы - и сколько их мы еще не знаем, сколько еще нам предстоит узнать! - Ав-вз... Александр Васильевич, где ваша гражданская сознательность? Советский Союз стоит на пороге величайшей войны, наша страна в опасности, а вы...
- А я чиню приемник... товарищ Хрущев, и это все, что я способен сделать для страны в данный момент. Мои бывшие коллеги - институтская профессура, почему бы вам не обратиться к ним, не дать задание разработать...
- В-вы-з-з... Вы соображаете, что говорите, товарищ Кротовский?! - приемник взорвался волнами негодования, с треском лопнула лампа, шрапнелью осколков усеяв газетное поле.
- Кратовский. Меня зовут Александр Кратовский, - поправил я, счищая осколки в мусорное ведро, - и я действительно не понимаю, почему...
- Кругом враги, шпионы... вз-з... они пробрались даже в стены института, чтобы следить... дж-ж... за нашими успехами... Соединенные Штаты... вз-зр-р... мы должны разработать смертоносное оружие, чтобы ударить первыми... приказываю приступить к выполнению, Александр Васильевич... бип... би-ип... би-ип...
...Наверное, я действительно крепко перегрелся на солнце. Или это возраст, старческая деменция? В шестьдесят с копейками лет - несколько рановато. Хотя... отключенная без работы ЭВМ со временем зарастает паутиной и пылью, ржавеют заводские станки, списанные с производства на склад, пересыхают чернила в непишущей ручке... Так и человеческий мозг, масштабнейшая в мире ЭВМ, от вынужденного безделья приходит в негодность и начинает барахлить. Даже если этот голос - всего лишь иллюзия, полуденно-жаркий бред в моей голове, может, стоит к нему прислушаться? И воплотить в реальность - все эти сны, три года донимавшие меня, сны, где я по-прежнему глава институтской кафедры, передовых военных разработок... смогу ли я вернуться к этому вновь?
Я провел пятерней по затылку, сглаживая примятую шевелюру. Встал перед зеркалом навытяжку, с паяльной лампой наперевес.
- Я выполню ваше распоряжение, товарищ Хрущев! - сказал я своему отражению. И отражение кивнуло - откуда-то из темной глубины зеркал, и старый домашний халат залился парадно-кительной синевой, и золотом блеснули на груди ордена. Я отдал отражению честь - и оно ответило мне зеркальным салютом.
***
Я видел город - бледно-серый, как на выцветшей фотопленке, залитый пеленою дождя, холодный ноябрьский город в запотевших стеклах очков. Пестрящая флагами, как осенними листьями, Красная площадь - я парил над ней на трибуне, словно за корабельным штурвалом, почетный гость столичного праздника. Я поднял голову, к нарастающему самолетному рокоту, там, где за пеною облаков притаилось осеннее солнце, мутной дымкой лучей подсветившее небо, как парадными прожекторами.
- Военный парад... по случаю... годовщины... объявляю открытым... крытым... ым... - звуки бились тяжелыми грозовыми раскатами, смазывались, растекаясь в ушах, обращались в мерно рокочущий шум. А потом он усилился, словно сотни палочек ударили разом в барабанные перепонки, словно там, за облаками, взревели с надрывом сотни невидимых труб. Оглушенный, я вцепился руками в подлокотники кресла, точно в спасательный круг, брошенный мне в море невыразимого шума. Это было поистине невыносимо.
- Рад видеть вас на городском параде, Александр Васильевич... сильевич! - пробилось сквозь визгоскрипучие звуки. - Надеюсь, вы пришли сюда не с пустыми руками? Надеюсь, вам тоже есть, что показать? Почему вы молчите? Вы что, уснули, что ли?.. то ли... то ли...
Последнее время я практически не спал - чертежи, долгие месяцы заполнявшие мои сны, выплеснулись в реальность, неостановимым ливневым потоком падали на бумагу, чернильными венами рек расползались по ней. Работа целой научной кафедры - я выполнял ее в одиночку, я проектировал, конструировал, я без конца проводил испытания, мои пальцы пропахли порохом, как оружейные стволы, мой домашний халат обзавелся черными несмываемыми пятнами, словно следами от пуль - военный мундир. Да, у меня определенно было, что показать. И я пришел сюда не с пустыми руками.
Я посмотрел вперед. Черное людское море кипело, волновалось подо мной, пестрыми разноцветьями флагов накатывало, точно утренний прилив, билось за бортом трибуны, моего деревянного корабля. Казалось, асфальтовая чаша площади вот-вот не выдержит, и море плеснется через край, штормовыми потоками захлестывая парк и окрестные улицы, смоет дома и деревья, отправит на дно трибуну-корабль, мраморную трибуну Мавзолея под парусом ярко-алых знамен, где, точно капитан за штурвалом, стоит Первый секретарь ЦК КПСС товарищ Хрущев, беспечно салютуя толпе...
- Александр Вас...
Я ударил кулаком в подлокотник, в кровавую кашу рассаживая костяшки пальцев, спасаясь от невыносимого приливного рева человеко-волн, бьющего в ушные раковины до острой рези, от красно-кровавых флагов, вспышками взрывов мельтешащих в глазах, от голоса над трибунами Мавзолея, требовательного, убедительного, обвиняющего. Я сделал все, что мог - берите, пользуйтесь результатом моих трудов, мне не жалко!
Я поднялся на ноги, вмиг вырастая над соседями по трибуне, подпрыгнув, вскочил на сидение кресла. Словно затянутая мутной, туманом колышущейся пленкой - площадь была подо мной, всем ветрам открытая площадь, с запахом мокрого асфальта и перегнивших листьев. И, наклонившись вперед, я бросал и бросал в нее, вынимая из туго набитых карманов - черные эбонитовые шарики, каждый размером с горошину, гремящей пороховой смертью пропитанные шарики, и бурные человеко-волны взрывались ошметками красно-мясного, и в воздухе пахло горело-кислым, и замолчали динамики - жуткой, мертвящею тишиной, чтобы мгновение спустя - взвыть с рокотом стартующего самолета, войти в штопор, на ультразвуке, на пределе, вонзиться в мозг мириадами раскаленных иголок...
И прежде, чем черная река тишины подхватила меня, унося по ту сторону грани, там, где безвластны законы физики, я успел подумать, что желал бы, чтобы мое изобретение было названо кратон, в честь меня... но догадается ли об этом товарищ Хрущев?
Я до последнего надеялся, что да.
***
"Известия", 08.11.1962.
"Вчера, на параде по случаю 45-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, произошел чудовищный теракт. По данным Комитета государственной безопасности, совершивший его бывший профессор ЦНИИ ВВС Кратовский А.В. сотрудничал с американской разведкой и готовил покушение на Первого секретаря ЦК КПСС товарища Хрущева Н.С. "Товарищи! Я расцениваю этот акт терроризмакак демонстративный срыв договоренностей по недавнему урегулированию Карибского кризиса, - сказалтоварищ Хрущев на очередном заседаниипрезидиума ЦК КПСС,- и призываю к жестким ответным действиям против американских агрессоров. В нашем распоряжении имеются средства, которые будут иметь для них крайне тяжелые последствия! Господин Кеннеди, наверно, забыл, что наши ракеты еще не вывезены с берегов Кубы и могут быть пущены в дело в любой момент!Очередная провокация Соединенных Штатов не должна остаться безнаказанной! Они хотят войну - так они ее и получат!"