Он сам не понял, что заставило его прервать свой путь вокруг дома: любовь, ярость или страх. Только что "держал периметр" (слышал такое определение; запомнилось), и вдруг, без видимых причин, ощутил бесполезность этого.
Бессмысленное панцирное существо, вяло ползающее по комнатам, воспринимает дом как сочетание теплоты, еды и удобных мест. В случае чего оно даже не поймет, что его переселили под другую лампу. Серьезный черный д'Ангулем, временами заглядывавший от соседей, по-видимому, вполне представлял, что такое дом, отличал от других пригодных для жизни мест, ценил, даже умел завоевать уважение Тян (иначе кто бы его пустил в дом; то есть Тян, пожалуй, впустила бы, она такая - ну так на то и существует у дома страж, чтоб в кое-каких вопросах решать раньше хозяйки и даже вместо нее) - но у него таких ценимых домов и их обитателей много, соседи далеко не единственные.
А дом на самом-то деле один. Причем даже такой имеет смысл только как ее обиталище. Как нечто, связанное с Тян и нужное ей.
И раз уж сейчас что-то страшное случилось с ней самой - то какое значение имеет дом, да и вообще все прочее...
Он рывком бросился вперед, как-то странно угадывая направление. Удивился бы, но сейчас было не до того.
Путь через город занял больше времени, чем хотелось, однако он знал, что бежать кратчайшими путями нельзя. Очень уж многие будут от него шарахаться, проделывать какие-то глупые движения, кричать в ужасе - а потом появятся другие, небезопасные. Которые, наверно, не остановят (его сейчас трудно остановить), но создадут такую помеху, что потеряется больше времени, чем если сделать крюк через парк, а потом еще несколько оббегов по узким полупустым улицам. Лишь пару раз он срезал угол через людные места, тогда силой заставлял себя не нестись во весь опор, а бежать чинно, размеренной рысью, как бывало на прогулках рядом с ней. Встречные все равно иногда косились, но и не более того. Наверно, выручал нарядный ошейник. Она всегда надевала на него такой, готовясь уйти надолго, как знак, что дом и панцирное существо оставлены под его защитой, но питомцы других хозяев, он это замечал, щеголяли в похожих ошейниках главным образом тогда, когда и сами хозяева были рядом. Чаще всего пристегнутые к питомцам поводками.
Питомцы... хозяева...
У них сложились довольно необычные отношения. Он помнил, конечно, те времена, когда был маленьким и глупым, а она почти такой же, как сейчас. Тогда Тян (то есть еще не Тян) была старшей во всем. Теперь существовало какое-то количество вещей, в которых его старшинство сомнению не подвергалось. И поводком она пристегивалась к нему всего пару раз, когда ей было страшно. Один раз он сразу сделал так, что причина для страха (называвшаяся ху-ли-га-ны) исчезла. Второй раз пришлось до крови потрудиться, но тоже все получилось.
После этого она показала ему свой рисунок. То есть и раньше часто показывала, но он не видел ничего: для него лист бумаги оставался просто плоской поверхностью, что бы ни было на нем изображено. Но на этот раз cквозь бледный узор клеточек вдруг проступали очертания - и он вздрогнул, увидев: огромный пес, сидит как человек, скрестив под собой ноги (кое-кто из бывавших в доме молодых по имени "студенты" так постоянно усаживался, хотя у других это вызывало усмешки)... в необычном плаще поверх одежды, набранной из жестких блестящих пластин... из-за пояса торчит что-то... Позади виднелись очертания очень большого дома со множеством башенок: половина из них обрушилась, над центральной вздымался огонь. Еще одна башенка, отдельная, у ворот, возле нее непонятная штука, толпы людей взбираются на стены...
"Это ты, - она указала на пса, - Сэнсей". Потом карандаш вновь заскользил по бумаге. "А это я, - кончик грифеля ткнулся в тонкую девичью фигурку, вытянувшуюся перед человекопсом: у нее над плечами косо торчали целых две таких же штуки, как у Сэнсея на поясе, но было видно, что девушка эта замерла в почтительном ожидании. - Куноити-тян. Хотя для тебя, наверно, Куноити-сан?..". Поздно: ее он уже запомнил как Тян. Про себя-то, что он Сэнсей, знал давно, со щенячьего возраста.
Выждал перед дорогой: по ней сплошным потоком неслись машины, это действительно опасно, каждая из таких штук может покалечить, даже остановить насовсем. А он может помочь Тян только живой и сильный.
Но такие потоки истончаются, пускай и ненадолго. Если улучить момент, у Сэнсея будет достаточное количество секунд, чтобы...
Перебежал.
Почти сразу по ту сторону - палисадник. За ним приземистое серое здание. Не то чтобы похожее на тот нарисованный дом с башенками: нет, даже совсем не похожее. Но...
Сэнсэй глухо зарычал. Она, его Тян, была сейчас в этом здании. И над крышей вздымался невидимый огонь.
Вообще-то там все было рассчитано так, чтобы никто не вошел - ну, во всяком случае, пока его не впустят. Однако большая часть этих предосторожностей была рассчитана на людей: их рост, их скорость, возможность задать вопрос и ожидание того, что приказ подействует. Два заслона Сэнсей на этом преодолел, а потом даже ему бы застрять, потому что дальше начинались бронированные двери, которым надлежало быть закрытыми. Но вышло так, что тут, уже внутри, царила какая-то паника, до наружных рубежей еще не добравшаяся. Она была связана не с Сэнсеем, хотя вообще-то он отлично умел панику вызывать; его тут, кажется, даже не замечали. То есть несколько раз все-таки заметили, но не сообразили, что делать. А один раз ему оказалось достаточно оскалиться - и человек, уже собиравшийся захлопнуть перед его носом стальную дверь, немедленно раздумал.
За этой дверью Сэнсей впервые учуял запах Тян - давний, но раньше вообще было только "чувство направления", ранее неведомое, оно прямо-таки тащило вперед, но верить ему приходилось через силу. И обезумел. Это, правда, выразилось в том, что он сделался еще более скрытен, стремителен, а когда не помогало - свиреп. Так что вскоре уже именно он сделался ощутимой причиной дополнительной паники. Впрочем, тем быстрее удавалось продвигаться вперед.
Еще две двери. Поворот. Запах становится четче, уже можно идти по следу.
Маленькая обшитая пробкой комнатушка, напичканная непонятными приборами; от самого большого и сложного пахнет кофе, но запах старый, той же... той же давности, как след Тян! Она сидела здесь, вот в этом вертящемся кресле! А потом встала и... запаховая дорожка тянется вот сюда...
... Железная мрачного вида дверь, круглый циферблат над ней. В комнате - человек пять-шесть. Почти все лощеные, наперебой благоухающие одеколонами, растерянностью и страхом, медленные, неопасные. Встревожены они были не им: Сэнсей ворвался туда, опередив порожденную самим собой волну паники. Один из лощеных, сидевший за столом в углу, даже руки от лица не убрал. А еще один, в спецовке, оказался совсем не лощеным, но очень быстрым и мгновенно принимающим решения; с ним, впервые, могло не получиться, но Сэнсею помогло то же, что и на входе - движения опасного человека были рассчитаны на человека же, не на волкодава...
Опасный не признал поражения даже после того, как у него оказалась прокушена правая рука, метнувшаяся к карману спецовки. Сэнсей, стоя лапами у него на груди, вновь предостерегающе оскалил зубы.
- Обождите... - в комнате уже вовсю вопили и метались, но этот новый голос услышали все. Говорил человек, ранее уткнувшийся лицом в ладони и не изменивший позу, даже когда вплотную к нему прошла волна передвижений, порожденная Сэнсем и опасным. Но сейчас он стоял и в глазах его светилась мысль. - Это, может быть, наш шанс!
Сразу после этих слов приобрел осмысленность взгляд еще одного из лощеных. Сэнсей на всякий случай разделил внимание, хотя и по-прежнему концентрируясь в основном на лежащем: никак нельзя было упускать из вида вторую его руку, все еще целую.
- Канал настроен только на госпожу Хмель...
- Это так, но, сами видите, сохраняется остаточная связь! Иначе эта зверюга здесь бы и не появилась.
- Господин Петер, так все-таки нельзя...
- Что, подписку у неразглашении у него возьмете? - тот, кого назвали "господин Петер", нервно указал подбородком на Сэнсея. - Вы считаете, нам сейчас вообще есть что терять? Радиус катаклизма кто-нибудь забыл?! Не говоря уж о...
- Вероятностные аномалии...
- Вот именно. Витус, давайте скорей. А, вы не... - господин Петер обращался к опасному и, кажется, только теперь заметил, что тот ранен и повержен. - Ладно, тогда я сам.
Он подошел к двери и не так уж ловко, но без колебаний отпер все навешенные на нее замки.
Чувство направления потянуло так, как, должно быть - Сэнсею неоткуда знать это точно, - хозяева тянут за поводок заупрямившихся собачонок. Но он и без этого рванулся бы: четкая следовая дорожка, почти свежая, на два-три дня свежее, чем та, что привела в эту комнату! След Тян - и почему-то д'Ангулема...
Сэнсей бросил свое тело в узкий полутемный коридор.
Темнота. Беззвучие.
* * *
Он захрипел от унижения, осознав, что стоит в ванне, покрытый отвратительно благоуханной пеной, и какая-то незнакомая женщина (через миг это оказалась полузнакомая Карательница, но все равно!) скребет его щеткой. Выскочил. Яростно встряхнулся: хлопья шампуня разлетелись по ванной комнате. Карательница так и села. На пороге появился другой человек, тоже полузнакомый, называвшийся "Профессор восточной литературы", в семейных трусах и мягких домашних тапочках с помпонами в виде плюшевых роз; укоризненно качнул головой, хотел что-то сказать, но замер с открытым ртом.
Дверь из квартиры закрыта. Сэнсей ударил в нее с разгона - и только сейчас ощутил, насколько он меньше, легче и слабее себя самого. Но его тело, даже нынешнее, все же принадлежало волкодаву: створка устояла, однако вдоль деревяного косяка зазмеилась длинная трещина. И после второго удара...
...Холодно. Летит из-под лап жидкая снежная грязь, сверху тоже валят хлопья: снегопад. Мокрая шерсть леденеет, спасение только в скорости. Видимость никакая, следов никаких, но чувство направления тащит с безумной силой. Слепящий свет фар, свет уличных фонарей, неожиданно иного оттенка, но какая разница, не имеет значения...
Магазин с яркой витриной. Вывеска над входом. Молодой парень в черном загораживает собой дверь, он огромен и тяжел, особенно для теперешнего тела Сэнсея - но того ведет такое отчаяние, что парень отлетает в сторону, как кукла. Следовая дорожка, запах Тян, тоже изменившийся, однако несомненно ее - а вот и она! Она!!!
Он не бросился к ней сразу, потому что между ними вдруг возник кто-то, нечеловечески пахнущий и не по-человечески же быстрый. Ужасный настолько, что у нынешнего тела Сэнсея разом подогнулись все четыре лапы.
Оно повиновалось лишь после того, как поняло, что Сэнсей для своей трусливой оболочки даже страшнее... этого, кем бы он ни был. Но черный бархат, занавешивавший воротца, уже успел дрогнуть, пропуская...
Видно, что за ним нет никакого прохода, там стена, просто стена. Однако чувство направления не исчезло - и Сэнсэй уходит в прыжок прежде, чем раздвинувшийся в стороны занавес прекратил колыхаться.
От бархата пахло д'Ангулемом.
* * *
На этот раз стыда не было, была тоска - но и гордость. Он снова не успел к Тян, хотя на этот раз мог успеть. Занялся другим, более важным. Никогда раньше не сумел бы представить, что могут быть дела важнее, чем успеть к Тян; а вот есть такие. Гораздо важнее оказалось сделать так, чтобы к ней никто другой не успел.
Они это сделали вместе: Сэнсей и... тот, страшный, с нечеловеческим запахом. Но он сейчас защищал Тян, а за такое можно простить любой запах. Тем более, что от мертвых пахнет одинаково.
Все мертвы здесь, на лесной поляне перед черной башней. Сэнсей про себя знает, что он тоже мертв, хотя еще может шевелиться. Его нынешнее тело, могучее настолько же, насколько прошлое было изнежено, надолго сохраняет остатки жизни, но они все-таки помаленьку вытекают через ворота трех ран.
Да и останься он цел - все равно не пройти ему за Тян, а значит, жизнь в любом случае завершилась. Чувство направления молчит. Раньше оно указывало на окованные железом двери башни - но теперь нет. Остался только запах...
Запах?
С трех сторон пахло смертью и мертвыми. Но с четвертой, со стороны входа в башню - д'Ангулемом.
* * *
- Ты пришел, пес.
На сей раз чувства направления не было никакого, а следами Тян оказался наполнен весь этот новый мир. Очень он маленький, этот мир.
Следами Тян - и этого человека. Который говорит: "Ты пришел"...
- Она о тебе рассказывала, пес, - рука человека легла ему на холку. Сэнсей напрягся: он никому, кроме Тян, этого не позволял... но этот неизвестный ведь был здесь с Тян, она ему верила, она спасала его - запахи их обоих, переплетаясь, тянулись еще с той стороны, из прошлого мира...
Запахи?
Он с силой втянул воздух. Да, так и есть.
- Чуешь ее... Сэнсей? Да, она рядом. Только перепрыгнуть через провал. Но через него не перепрыгнуть.
Сэнсей подобрался. Он все еще ожидал, что сейчас вернется боль - но ее не было: раны не последовали за ним в этот мир. Впрочем, не последовало и прежнее тело, могучее. Жалко: он успел к нему привыкнуть. Хотя счастье и то, что сейчас он в изначальном теле, а не в позапрошлом.
Д'Ангулем совсем недавно прошел здесь. Вот его следы по эту сторону провала, а вот - воздух им не преграда, - по ту. Да, запах доносится через воздух, но ведь не мог же кот перемахнуть в таком месте, где даже огромный волкодав если и перескочит, то лишь с полного разбега?
Или мог? Как-то ведь он ходит по этим мирам, ни в одном из которых его никто не видел...
- Думаешь, тебе дано последовать за моей и твоей госпожой, пес? Если так - попробуй! Вызволи ее, пес. Тот, кто встретил ее по ту сторону - он ждет, купаясь в детских голосах, наблюдая за игрой на льду... сидит у костра под защитой базальтовой скалы... ходит в тумане, как в облаке... Он может и не захотеть выпустить ее, Сэнсей - если кого-нибудь из нас не будет рядом...
Сэнсей отошел, примериваясь, как и где лучше оттолкнуться лапами - и принюхиваясь: прыгнуть нужно точно по ниточке запаха, как по мосту.
- А тот, чье сердце сейчас бьется у нее в животе...
Человек не договорил. С усталой безнадежностью махнул рукой.
- Иди к ней, пес!
Сэнсей прыгнул.
* * *
- Тихо, Андрусь, сейчас поедем...
Малыш ерзал в своем креслице, укрепленном на заднем сидении. Сворачивал ухо резиновому кролику, недовольно надувал губки. Сэнсей строго посмотрел на него.
Тян вышла из машины. Постояла на обочине, вглядываясь в облако, дремлющее ниже уровня дороги. Немного поговорила с каким-то незнакомым человеком. Сэнсей внимательно наблюдал за ним: тот не выглядел опасным, но мало ли что...
Маленький Анджей тем временем наконец ухитрился выбросить своего кролика. Игрушка шлепнулась на дорогу.
Тян вернулась. Подняла кролика с земли, осмотрела прокушенное насквозь резиновое ухо. Покачала головой.
Ничего страшного. Сэнсей не мог ей объяснить, но она вскоре сама узнает: младшему хорошо известно, что кусать живое нельзя.
Может быть, он, когда вырастет, расскажет ей, кто его этому научил.