Ведёрко-то -- махонькое. Из-под майонеза. Его и нарвать -- два чиха воробью. Второй раз закурить вряд ли возжелаю... Но -- ведёрко же! Так я в детстве поймал за весь день всего лишь трёх верхоплавок. Домой вернулся голодный до тошноты. Но времени до возвращения мамы с работы оставалось совсем немного, поэтому я кинулся к плите и успел-таки приготовиться к гордой фразе: "Вот, мама, тройная уха! Сам наловил! Отец придёт, а у нас -- уже всё готово..."
Вот и сегодня... вернусь домой... Блэк меня, конечно же, услышит ещё на лестнице, и внук по его лаю поймёт, что это я иду, и заранее откроет дверь, а я ему скажу: "О! Санёк, смородина -- метель всё ведро, ни в чём себя не ограничивай!.. Ну, а если что останется -- варения наварим на всю зиму".
Одна беда с этой гибридной смородиной -- длинный хвостик на самом темечке. Хвостик из высохшего цветочка, некогда цветочка. Так что всё не так просто с ней, с этой смородиной: раз -- сорвал ягодку, два -- оторвал хвостик, три -- бросил ягодку в ведёрко. И раз-два-три, раз-два-три...
Чёрная гибридная смородина -- как и чёрный паслён -- ягода не то чтобы моего детства... Отец мой прикупил садовый участок ещё до того, как обо мне потрудиться -- основательно готовился, дай Бог ему здоровья!.. И всё, что положено, у нас там имелось... А ведь бабушке же тоже нужно чем-то внуков привечать.
Одна бабушка гостинчила нас подушечками -- эт конфеты такие. Мерзость редкостная. Снаружи -- совершенно ниобчёмная карамелька, обсыпанная серыми кристалликами сахара. А внутри -- неопределённого происхождения повидло. Петушок сосательный куда как вкуснее. Он -- в целлофане. Прозрачный. На палочке. Его так здоровски вытаскивать изо рта и меряться с друзьями. Или смотреть на солнце сквозь него. А из палочек потом можно соорудить настоящий индейский вигвам и заселить его семечками. И это не важно, что семечки черные, а не краснокожие: это просто у них племя такое -- черноногие...
Нет, есть ещё одна беда с этой смородиной -- желтые листики. И откуда только они берутся? Разгар лета, а маленький золотистый листик непременно где-то отыщется и упадёт в ведёрко. Обычно сборщики на них внимания не обращают, но я-то сейчас никуда не спешу. И улыбаюсь, усмехаюсь сам себе: всё равно дома пара-тройка их, этих жёлтых чудинок, обнаружится среди ягод.
А подушечки вечно слипались в кармане в один комок, вбирая в себя все обрывки ниток, комочки земли, рыболовные крючки, спички с облезшей серой -- всё, что находится в каждом кармане у порядочного мальчишки. И есть это можно было только на рыбалке. Потому что ни один уважающий друзей оголец не потратит ни единой минуты на лишнее дело -- собирать еду с собой. Удочки, черви да "мам, я на рыбалку", брошенное уже в дверях -- вот то, что может позволить себе настоящий пацан в стандартном состоянии "шементом". Часа через два-три сидения у воды аппетит разгорается неимоверный. И вот тогда-то подушечки те самые -- манна небесная. А так... когда ты приезжаешь к бабушке, и взрослые уже собирают на стол, и мясом жареным аж на всю округу потянуло, и грибочки солёные уже укропчиком посыпаны, и арбуз солёный на ломти развален, и бьют тебя не по руке, -- чтоб не выронил то, что со стола стянул, -- а дают легчайший подзатыльник -- подушечки эти...
А вот это -- уже не беда, это -- гнусность! Проклятая тля. Порой так облепит кисточку, что и ягод уже не видать.
Этим годом отец позвонил недели за две до дня рождения матери: "Приезжай пораньше! Поможешь подарок купить -- я ж не вижу ничего, а слышу и того хуже..." Пошли за агрегатом. По дороге отец увидал на развале те самые пресловутые подушечки -- остановился, что твой Ленд Ровер о бетонный столб: "Давай, купим матери!"
-- Пап, да ты -- чё? Гадость эту покупать... Тут вон шоколадных -- названия читать замаешься...
-- Понимаешь... а что у нас было в том Сталинграде? "Мопасеешки" такие же вот -- гривенник за семь штук. Подушечки простые -- по три копейки за штуку. А с начинкой -- по пятаку...
-- Да и зубов-то у вас на них нет...
-- Дурак ты!.. сын мой... хоть и сам уже в дедах.
Вот чего я не едал после ухода "подушечной" бабушки, так это вареников со бзникой -- так она называла черный паслён. Каждый год они оставляли несколько кустиков паслёна по краям картофельных грядок. И к осени те кусты разрастались до необъятных размеров. И ягодки их кропили сладчайшим соком. Так что потом приходилось долго-долго отмывать руки от налипшей земли. А вареники выходили нежнейшими, так что совершенно невозможно было надкусить их, не обрызгавшись...
У второй бабушки было четыре громадных куста гибридной смородины. И была та смородина крупной, как вишня или даже абрикос. Иззелена-чёрной. Её и срывать-то было как-то неловко: ну, глаза же! натуральные глаза... "Ах эти чёрные глаза у нас в колхозе..."
А ещё в каждом пионерском лагере у нас бывал непременный поход по смородину. Идти приходилось далеко -- часа полтора-два: ведь всё в более ближнем доступе обклёвывалось ещё в бурости.
Девчонки ступали степенно. Парами. А мы шныряли по обочинам и подкидывали им в ведёрки с бидончиками голыши, шишки лопуховые, жуков, кузнечиков. Особый кайф -- споймать жабу. Своей-то, конечно, кидаешь исключительно цветы да чужие булыганы вытаскиваешь... а там, глядишь, и подерёмся.
Гибридная смородина бывает трёх цветов. Красная -- покислее. Желтая -- чистый мёд. Но обе они в таре быстро лопались и заливали всё соком. Зато чёрная до самого лагеря оставалась целёхонькой. И девчонки угощали нас от души: мы-то своей нарывать не успевали, а что и нарывали -- съедали ещё по дороге обратно. А девчонки после "тихого часа" да полдника подходили к тому, на которого "глаз положили" да, отводя взгляд, говорили: "Хочешь смородины?"
Бабушка варенье смородиновое варила царское: каждая ягодка -- не смотри, что чёрная -- на солнце просвечивалась, каждым зёрнышком играла. Мать, когда торт варганила, непременно их поверху выкладывала...
А сок какой из той смородины!.. И смородиной, и вишней, и яблочком отдаёт.
Нам я, конечно, тоже нарву, но Саньке -- самая крупная, самая отборная, чтоб как твой арбуз была...
Вчера смотрел телик. На рекламе стал шариться по каналам и наткнулся на Ricchi e Poveri. Старое доброе итальянское трио: два мужика и Анжела Брамбати. И никто не замечает, что моя Маня с ней -- одно лицо. И те же чёртики в чёрных, как эта вот смородина глазах. Когда я Машке шепчу на ухо "Ма-ма, ма-ма... Мама Мария...", она непременно берёт меня за руки, чтобы ещё теснее сжать мои объятья, и называет меня старым плавучим чемоданом.
Кстати, на днях стал невольным свидетелем примечательной сценки. Внук мой привёл всю ораву своих сотоварищей к опорному пункту милиции и обратился к первому же субъекту в погонах:
-- Дядь, а, дядь!..
-- Чего?
-- Хлеба дай -- кушать хочется...
-- Чего?!.. А ну -- кыш отсюда!
Мой внук медленно, разочарованно, но как бы ещё не потеряв последнюю надежду, оборачивается к друзьям, разводит руками:
-- Ну вот... А вы -- мент, мент... Его же сразу видно -- из налоговой...
-- Чего?! -- взрывается мент. -- А ну -- стоять! А ну -- сюда! Дай им по беляшу, -- бросает купюру на блюдечко лотошнице.
-- Ну вот... -- говорит мой Санька, доедая беляш. -- А вы всё -- из налоговой, из налоговой... Его же сразу видно -- мент позорный! Ему три месяца зарплаты не платят. Он на беляши-то -- и то от семьи оторвал. А в налоговой нас шашлыками угощали...
-- Чего?!.. -- взрывается мент.
Да огольцов уже и след простыл.
Нет, нормальный внук у меня растёт... нашенский.
А, вот уже и ведёрко полон -- отнесу жене: пусть и Саньке будет чем бабушку вспомнить.