< По мнению экспертов, на нашей планете уже живет больше людей, чем она может выдержать. К 2020 году человечество уже не сможет справиться с катастрофическими нехваткой воды и энергии, поэтому начнутся войны. Они предупреждают , что 8 тысяч 200 лет назад климатические условия стали причиной неурожая , голода , эпидемий и массовой миграции населения, которые могут вскоре повториться"
- Если бы только это, - пронеслось в голове невысокого худощавого мужчины, с окровавленной повязкой на голове. Он смял обрывок газеты, и собрался выбросить, но потом расправил и аккуратно сложив, засунул в карман брюк.
- Что это там у Вас уважаемый? - поинтересовался еврей, внимательно прищурив опухший глаз.
- Обрывок статьи о конце света, печально улыбнулся худощавый и перекрестился - Господи, спасибо тебе за любовь к нам грешным...
- Нихр.... себе любовь, ты посмотри, во что он нас превратил! Что с миром сделал! - чертыхался невысокого роста коренастый мужчина, сплевывая кровавую слюну после каждого ругательства, обращенного к Всевышнему
- Да что вы такое говорите, побойтесь Бога, мы ведь живы, может еще много людей осталось на земле матушке, - крестился худощавый и многозначительно поглядывал на еврея, который равнодушно смотрел на спорящих. - Да скажите хоть вы ему что -нибудь, - обратился он с просьбой к еврею.
- Вот я еще жида не слушал проповеди, пусть скажет спасибо, что терплю его вонь здесь, - брезгливо сплюнул коренастый и пнул ногой камень в сторону еврея. - Ну и компания у меня...
- Помогите! Спасите! - слева от обрыва послышался истерический крик, переходящий в вопль. Еврей и худощавый бросились в сторону крика, и увидели отчаянно барахтающегося в воде мужчину. Еврей остановился в замешательстве, но потом наклонил ветку дерева тонущему. Вместе с худощавым, они подхватили человека за воротник и с трудом вытащили на сушу. В воде, где только что тонул человек, мелькнула голубая спина и огромный плавник акулы.
- Боже! Акула! - закричал еврей и добавил: - Это же она и нас могла съесть...
- Конечно могла, но не съела, - спокойно ответил худощавый, рассматривая спасенного.
Перед ними лежал 35 летний стройный, широкоплечий блондин, с тонкими чертами лица и пронзительно-голубыми глазами. На нем была немецкая форма со свастикой на рукаве. Он долго отплевывал воду и кашлял. Постепенно пришел в себя и стал благодарить мужчин, по очереди пожимая руку то одному, то другому, на что те, отвечали крепкими рукопожатиями и улыбками, так как не понимали немецкого языка. Худощавый поспешил снять свой пиджак и протянул его блондину. Блондин, дрожа от холода, накинул пиджак на плечи. Худощавый спросил, понимает ли он английский и услышав утвердительный ответ, обратился к нему на ломаном английском языке. Он предложил снять все вещи и просушить их.
- Да е...вашу мать, вы бы его еще облизали! - ругнулся
коренастый, от чего шрам на его щеке стал еще краснее.
- Ну зачем вы так? Вы ведь были в его положении, так почему же не сочувствуете, нас и так осталось мало, надо поддерживать друг друга,- старался убедить коренастого худощавый.
- Ты что поп? Я не как не врублюсь, что ты везде суешься со своими проповедями. Доведешь вмажу, если не заглохнешь.
- Я не поп, я просто верующий человек и верю в Иисуса Христа, и...
- Ты что не усек, что я тебе сказал? - подскочил к нему коренастый и схватил худощавого за грудки. В то же время блондин схватил коренастого за горло,
- Все, все, все, - шипел коренастый, падая на колени перед блондином.
- Не люблю шум, - тихо прошептал фашист, разжимая пальцы и поднимая упавший с плеч пиджак. Отойдя от тяжело дышащего коренастого, он разделся и стал выкручивать форму, затем внимательно осмотрел ссадины на своем теле.
Еврей, все это время, стоял с широко раскрытыми глазами и недоуменно пожимал плечами, бормоча что-то себе под нос. Потом подошел к худощавому и прошептал на ухо:
- Свет перевернулся, фашист проявил благородство, такого еще не было.
- А может он не фашист, а так, человек носящий форму по принуждения, вот и все, - пытался возразить худощавый
- Не может быть такого, не может быть,- повторял еврей, как молитву, усаживаясь на камень. Он долго не сводил взгляда с фашиста, который натягивал пиджак на свои широкие плечи.
Немец развесил форму аккуратно на ветки дерева и, не смущаясь своей наготы, близко подошел к худощавому, и спросил:
- Давно вы здесь?
- Нет, сам выбрался часа четыре тому назад, потом выплыл вот этот уважаемый, он указал пальцем на еврея, - А потом пришел...,- он указал глазами на коренастого, который лежал на траве и смотрел в небо, как бы ничего не замечая вокруг себя.
- Откуда ты пришел? - обратился к коренастому блондин
- Извините меня, - вмешался худощавый, - но мне кажется, что он не понимает английский, но я могу перевести, если хотите..
- Я не нуждаюсь в твоих переводах, лучше тебя говорю,- сплюнул коренастый, и смерив фашиста с головы до ног, ответил на еле понятном английском: - Оттуда...
- Откуда оттуда?
- Отсюда не видно,- ухмыльнулся коренастый и презрительно посмотрел на фашиста.
- Ладно, давайте подумаем, что нам делать, скоро ночь, надо искать убежище,- озабоченным голосом проговорил фашист, оглядывая местность.
- Дело в том, что мы еще не обследовали остров, думаю он не маленький, слава Богу! Есть растительность, деревья, есть маленький родничок, там под камнями, живность тоже вроде бы бегает, ползает и надо сказать не мало,- с опаской оглянулся худощавый, - Да еще птички летают и, как правило садятся...- он тяжело вздохнул, потом добавил, как бы успокаивая сам себя, - Главное живы, слава Богу!
Всех привлек всплеск воды и крики.
- Картина Репина - "Приплыли", - рассмеялся коренастый, приподнимаясь на локте и всматриваясь в океан.
К ним подплывали на плоту трое мужчин, они размахивали руками, призывая на помощь.
Все, кроме коренастого, бросились помогать мужчинам выбраться на остров.
Как только мужчины выбрались на берег, плот перевернулся и они увидели двух огромных акул, которые мрачно кружились вокруг плота, и так как охота не удалась, ушли на глубину...
Вновь прибывшими были - двое смуглых, спортивных, молодых мужчин, и плотный шатен - восемнадцати -девятнадцати лет.
Все решили, что два брюнета были братья, настолько казались похожи между собой; черные, как маслины глаза, черные кудрявые волосы, нос с горбинкой, полные губы, смуглая кожа.
- Нет, мы не братья, - проговорил тот, что был ниже ростом. Я Саид, из Палестины - мусульманин, а это Амир из Израиля - христианин, хоть и араб,- язвительно заметил палестинец.
- Да какая разница, все мы люди, да к тому же еще и терпящие бедствие. Ну неужели для вас столь важна национальность? Бог нас вроде помирил уже всех... Как вы думаете? - обратился он к еврею, на что тот, ответил многозначительно:
- Бог выбрал только нас, поэтому для остальных, может и не важно, кто они по национальности...
- Вот! - заорал коренастый, - Я же говорил, это же жидяра до мозга костей, его же надо давить, как жука навозного, - орал коренастый брызгая слюной во все стороны, и багровея от злости.
- Что же вас так разобрало? Ну считает он так, но так ведь и Бог решил, так что же нам смертным, теперь с Богом спорить? - старался успокоить его худощавый.
- Не понимаю чего вы спорите, вначале Бог выбрал евреев, а потом уже всех остальных, так даже по Библии, насколько я знаю, - сказал парнишка и рассмеялся.
Это утверждение подействовало на всех успокаивающе.
- Меня зовут Филипп, я из Болгарии, а Вы? - поинтересовался он у худощавого,
- Николай, из России,
Филипп перевел глаза на блондина, и тот отчеканил:
- Ганс из Дрездена!
Филипп посмотрел на еврея и улыбнулся, еврей в свою очередь тоже улыбнулся, и наклонив голову, представился на английском языке с израильским акцентом:
- Ефим Самуилович из Одессы, вернее раньше из Одессы, а теперь из Израиля.
Парень вопросительно посмотрел на коренастого, но тот отвернулся и сплюнул.
- Ну что ж, почти все познакомились, теперь веселее станет жить, - просиял Филипп
- Веселись сопляк, пока не сожрали, - пробурчал коренастый, чем вызвал всеобщее возмущение, и все на перебой, стали стыдить коренастого, но он никак не реагировал, на возмущение друзей по несчастью, словно был глухой, только иногда с опаской смотрел в сторону Ганса и бормотал, что-то себе под нос.
- Бывают же люди,- возмущался Ефим Самуилович, на что Николай заметил:
- Может у него жизнь не сложилась, вот он и лютует, Бог ему судья...
- Бог всем нам теперь судья, траурным голосом сказал Ефим Самуилович
- И все же надо решить, что нам предпринять, раз уж остались живы,- предложил Николай.
- Надо найти какую-нибудь еду, - посоветовал Амир
- Ага, манну небесную,- сказал коренастый ехидно.
- Ну почему манну, есть деревья, трава, значит и живность должна быть, давайте разойдемся и поищем, - предложил Николай.
Все, как по команде разбрелись по острову в поисках пищи.
Николай с Ефимом и Амиром не сговариваясь ушли вместе, а Ганс с Саидом и Филиппом, отправились в противоположную сторону.
Коренастый остался сидеть на камне, всматриваясь вдаль. Вдали он увидел маленькую точку, и уже вскоре она приблизилась к нему настолько, что он смог различить лодку, в которой была огромная бочка. Он стал кричать, призывая остальных на помощь. Так как люди, недалеко отошли, то тут же оказались рядом, и одной дружной компанией, старались вытащить бочку из воды, а заодно и лодку. Амир спрыгнул в воду и стал подталкивать лодку к острову. Ефим Самуилович истерично кричал, чтобы он выходил из воды и оставил лодку в покое, пока не приплыли акулы. Вытаскивать бочку было сложно. После нечеловеческих усилий, бочка оказалась на берегу, и все довольно переглядываясь потирали руки, при этом не забывали благодарить коренастого за бдительность, на что он смущенно улыбался, и как-то странно прищелкивал языком.
- Как тебя величать? А то как-то не по людски, - хлопая по плечу коренастого, спросил Николай.
- Жора, из Ростова на Дону, - выпалил коренастый, и как бы испугавшись своего признания, втянул голову в плечи.
- Слыхал, чудесный город, да и люди там замечательные...
- Такое же говно, как и везде, - сплюнул Жора, и как бы показывая всем, что разговор окончен, стал внимательно рассматривать бочку.
Из верхней крышки торчала деревянная пробка. Жора двумя руками ухватился за пробку и выдернул ее из бочки, после чего от изумления заорал:
- Вино! Мать твою! Винооо...
Все замерли от удивления, и так простояли какое-то время, с широко открытыми глазами.
Первым пришел в себя Амир
- Лучше бы что то съедобное, - сказал он разочарованным голосом, глотая слюну.
- Да ты что? Это же бухало, ему же цены нет, а запах..., - нюхал Жора вино, и от удовольствия облизывал губы.
Его радость разделяли не все. Николай стал размышлять, с чего бы пить, а Ефим Самуилович поднял руки к небу и произнес:
- Спасибо тебе Господи, будет чем шабат отмечать, - потом осмотрев всех беглым взглядом добавил: - Да и не мешало бы, всем кровь восстановить потерянную.
Филипп предложил найти соломинки, а Саид и Амир разочарованно отошли от бочки. Ганс, так же не очень был рад вину, он отдавал предпочтение пиву.
- Вино вином, не мешало бы чего-нибудь перекусить. Как вы думаете? - спросил Амир и все, как бы поддержав его, опять разбрелись по острову, оставив Жору возле бочки.
Не долго думая, Жора отправился искать хоть какую-нибудь емкость.
Недалеко от воды он увидел груду мусора, закрученную в тряпки. Наклонившись, стал рассматривать мусор, и его внимание привлек детский ботиночек, и кусок резинового шланга. Жора подошел к родничку, и стал тщательно мыть ботинок и шланг. Раз за разом, поднося к носу ботиночек, он довольно хмыкал. При виде подходящих сотоварищей, Жора поспешно спрятал ботинок в карман брюк, а шланг бросил под куст.
Мужчины хвастались своими находками. Филипп, положил возле бочки соломинки для вина, Николай, размахивал красной кепкой, как флагом, а Саид держал в руках какие-то вещи, предлагая всем померить, на что каждый советовал, высушить их предварительно, а уж потом мерить.
Было найдено много утвари, но всех удивила и обрадовала добыча Ефима Самуиловича и Амира, они несли двух голубей.
- Люди! - воскликнул Ефим Самуилович,- Там столько птиц, и не только, нужны только руки и тряпки, и обед нам обеспечен
- И даже ужин, смеялся Амир, высоко поднимая голубя над головой.
- А вдруг у них птичий грипп? - обеспокоенно спросил Филипп, на что услышал только дружный смех
- Эх мальчик, после того, что мы пережили, грипп нам не страшен, - печально сказал Ефим Самуилович, и потрепал по щека Филиппа.
Все изъявили желание, отправиться на охоту за голубями. Каждый получил по какой то вещи, принесенной Саидом. Вооружившись тряпками, они отправились на охоту.
Охота удалась на славу; были пойманы еще 4 голубя, а Жора, под камнем возле родника, поймал огромного ужа. Размозжив голову ужа камнем, он поднял его над головой, и орал подпрыгивая на месте. Ефим Самуилович поймал огромного попугая и старался сломать ему шею, но Филипп так посмотрел на него, что настроение убивать птицу пропало, и он не говоря ни слова, отдал попугая Филиппу. Филипп радостно выпустил попугая, да еще и присвистнул ему на дорогу. Жора видя всю эту сцену, подскочил к Филиппу, и ударил его со всей силой по голове ужом, отчего вызвал дружный смех у всей компании.
Все возвращались с охоты уставшие и веселые, но теперь возникла проблема, как все приготовить. У Жоры в кармане были спички, но они отсырели, а Николай нашел среди мусора зажигалку, но она не работала, хотя жидкий газ в ней имелся. Теперь была одна надежда на то, что солнце, еще высоко стоящее в небе, подсушит спички. Жора сидел над спичками и коробком, и чуть ли не молился, периодически поглядывая то на солнце, то на спички. Люди собирали ветки, тряпки, обрывки бумаг для костра, также подбирали большие ветки, чтобы сделать хоть какое-нибудь укрытие на ночь. Солнце, как по заказу, жгло, и Жора высказал предположение, что они наверно находятся на самой высокой вершине. Филипп поддержал Жору и пошутил:
- Да! Точно! Можно пальцем коснуться солнца.
Жора рявкнул на Филиппа:
- Не разгневай еще и солнце, Бога уже довели до потопа, теперь еще не хватало, чтобы и солнце рухнуло нам на голову.
- Может лучше бы и рухнуло, чем так жить, - задумчиво произнес Ганс
- Чем тебе плохо? - спросил Жора, - Вино, хавка, что еще надо. Жаль баб нет, а так ничего,- радостно рассуждал Жора, стараясь чиркнуть спичкой по коробку. Искра зажгла бумагу, и языки пламени обхватили сухие ветки. Костер набирал силу, а Жора прыгал вокруг костра и кричал, как маленький ребенок: - Зажег! Зажег!
Костер разгорался. Жора, как заправский шеф повар, надел голубя на ветку и радостно вертел его над огнем. Амир уговаривал его не спешить, а дождаться пока пойдет дым, иначе сгорит все мясо, на что Жора, только с удовольствием крякал, пропуская мимо ушей совет и никого не подпускал к костру.
Все дружно сели вокруг бочки, Жора радостно раздавал еду, а Филипп раздал соломинки для вина.
Жора вытащил из под куста резиновую трубку, а из кармана ботиночек. Трубкой цедил вино в ботинок и в кепку, найденную Николаем. Он протянул ботиночек с вином Филиппу и резко скомандовал:
- Пей!
Филипп нерешительно взял ботиночек, и стал смотреть то на Жору, то на ботиночек с вином
- Не тормози, ты что брезгуешь, я продезинфицировал, - рассмеялся Жора и сплюнул.
Филипп брезгливо тянул вино через соломку, а Жора командовал:
- Не тяни! Передавай дальше, не в баре.
Ефим Самуилович печальным лицом отказался пить, и уставившись в одну точку ел голубя. Амир извинился и объяснил, что вино вообще не пьет, только пиво иногда, и то очень редко.
Саид резко отказался:
- Вино, - мерзость из деяния Сатаны!
- Ах ты арабская рожа, брезгуешь пить с нами? Мы тебя взяли в свою компанию, а ты носом крутишь. Тварь! Да я тебя... - вскочил Жора, но тут же остановился, так как у Саида в руках сверкнуло лезвие. Недолго думая, Жора ударил Саида кулаком в нос. Саид упал на землю, зажимая нос руками, кровь лилась из носа струей, окрашивая траву в красный цвет.
Ефим оторвал кусок от своей рубахи и приложил к ноздрям Саида, потом нажал пальцем на переносицу, стараясь остановить кровь.
Подобрав нож с земли, Жора обвел всех злым взглядом и процедил сквозь зубы:
- Попишу, кто сунется!
Все, как по команде отступили на шаг, кроме Амира, парень подошел в плотную к Жоре и спросил:
- Меня тоже?
- А чем ты лучше, арабско-христианская рожа?
Амир быстрым движением рук, буд-то едва прикоснулся к голове Жоры, но тот взвыл нечеловеческим голосом, и зажав голову руками, упал на землю катаясь по ней.
- Ну и приемчик, - воскликнул Филипп и восхищенно посмотрел на Амира.
- Живешь среди людей, так будь человеком, - наклоняясь над Жорой, сказал Амир.
Николай отстранил рукой Амира и сел возле Жоры,растирая виски руками, он монотонно приговаривал:
- Ну ничего, ничего, до свадьбы заживет
- На ком тут жениться, спросил Жора хрипло, чем опять вызвал смех окружающих.
Ну что? Господа, товарищи! Выяснили отношения? Думаю, теперь пора продолжить трапезу, весело заметил немец и стал хрустеть голубиными косточками.
Все стали кушать, буд-то ничего не произошло. Жора понемногу пришел в себя и потягивая вино из ботиночка, окидывал всех злым взглядом.
Ефим Самуилович, осмотрел нос Саида и сделал заключение, что он у него сломан, потом добавил с улыбкой:
- До свадьбы заживет,
Все разразились диким хохотом, некоторые держались за животы, некоторые вытирали накатившиеся от смеха слезы. Смех становился до такой степени сильным и неуправляемым, что порой казалось, что все сошли с ума. Саид и Жора кривили рты в улыбке, еле сдерживая внутренний смех.
Понемногу все успокоились и воцарилось молчание, слышно было только, как люди пережевывают мясо и косточки.
Тишину прервал Филипп,
- Люди, как вы думаете, почему такое произошло, есть ли еще люди где нибудь, а может быть нас ищут,- он задавал вопросы, но они падали, как горох на землю, не находя ответа ни у кого.
Николай, отпил из кепки вино и стал рассуждать:
- Видишь ли Филипп, думаю, что человеческое зло, дошло до краев и вылилось, как потоп на нашу страдальческую землю матушку, не пощадив никого.
- Тогда почему мы остались живы, мы что лучше всех? - любопытствовал Филипп глядя на Николая.
- Наверно потому, что зло...
Его рассуждения прервал Жора:
- Да прекрати молоть этот бред, если бы это было так, то потоп, должен был случится тогда еще, когда мою мать и отца упекли за решетку, только лишь за то, что они шили джинсы и одевали людей. Или еще тогда, когда меня отобрали у бабки и отвезли в детский дом, где поганые училки дубинками вбивали в мою бошку науку. Да еще тогда, когда жирные воспитатели воровали у беззащитных детей хавку, и закрывали в холодных и сырых подвалах с крысами, только лишь за то, что жрать просили. Потоп должен был быть еще тогда, когда за булку ворованную, я отсидел по малолетке 3 года... Вот когда должен был быть потоп, чтобы смыть все это говно коммунистическое, или как ты говоришь - зло...
Где был Ваш Бог? Когда мне хотели жо..у порвать на зоне? Где, я вас спрашиваю? Я один вершил суд праведный, Я! Не Бог... Вот таким вот, - он взглядом скользнул по ножу, лежащему возле костра, - вот таким ножичком, я пописал обидчика, за что и был осужден, - он посмотрел на небо, сплюнул и продолжил нервно кашляя, - Где был Бог, когда жидовская адвокатская морда, не могла меня защитить? И где был потоп и Бог, когда черножопые заполонили Россию, жрали пили, трахали наших баб, а я гнил на нарах, я не мог даже похоронить своих родных, а теперь, как собака один... Но мало того, когда я нашел человека, который протянул мне руку помощи и взял меня в Америку, не важно зачем, пусть даже для разборки, но взял! Накормил, напоил, выучил языку, дал работу, пусть даже не совсем чистую, но дал... и что? Все в жо.у! Так где же Ваш Бог? Ответь! Я жду! - Жора уставился немигающим взглядом на Николая, сжимая кулаки.
- Я согласен Георгий, в мире много несправедливости, но Бог здесь ни при чем, каждый выбирает свой путь, строит свою жизнь и несет за это свое наказание, но не Бог карает. Бог нас всех любит. Вы не задумались, почему Бог оставил именно Вас, а не тех обидчиков, которые ломали вашу жизнь, подумайте и вы поймете, что Бог милостив и помогает своим детям. Способность получить помощь свыше мы закрываем сами. Мы являемся в мир с чистым и ясным разумом, даже с внутренней мудростью, но чем больше мы живем, тем больше копим страхи и предрассудки. В нас укореняются стереотипы негативного мышления, хотя мы и не замечаем этого, и тогда, мы строим свою жизнь на основе ложных принципов. Поэтому помощь не может к нам достучаться, во всем наша вина, а не Бога.
- А может быть Бог уже покарал всех твоих обидчиков, -сказал Филипп и улыбнулся Жоре.
- Нет я с тобой не согласен,- возразил Филиппу Амир- Бог не карает, люди сами карают друг друга. Бог нас создал, он наш Отец, а разве отец убивает своего ребенка, или карает его. Он создал нас, чтобы мы сами устраивали свою жизнь, и от нас зависит, как ее прожить - достойно или нет, обозлиться или быть милосердным. Ведь если бы ты и дальше, - Амир посмотрел на Жору сочувственным взглядом, и продолжил: - Если бы ты и дальше, продолжал жить в пьянстве, в драках, делая зло другим, ты думаешь, что твоя жизнь стала бы лучше? Ну появились у тебя деньги, дом, дальше что? На зле добра не построить, я расскажу тебе историю своей семьи, или вернее своего народа и тогда, ты сам делай выводы, как жить...
Вы наверно слышали о Мироне, - ученике Иисуса Христа, который после Вознесения был избран по жребию в число 12 апостолов, вместо Иуды Искариотского, - посмотрел Амир на Николая, и тот утвердительно махнул головой. - Так вот... Мирон был епископ Критский, святитель, чудотворец. Им были обращены в христианскую веру и приняли Иисуса в свою жизнь, в свои сердца мои предки, жители Бирама. В нескольких километрах к северу от поселения Гуш Халав, находится древнее поселение Бирам, оттуда мой народ. Многие стремились поработить наш народ и обратить в свою веру, но мой народ всегда был верен христианской вере. Родным языком был арамейский. Старики до сих пор говорят на нем, и мы так же учим его.
Так вот, жил наш народ своей жизнью, никого не обижал, никому не завидовал, любил всех, и мусульман и иудеев, чтил законы Божьи, воспитывал детей в любви к Богу и к людям. У моих предков были богатые земли, протянувшиеся на многие километры, были большие дома, церковь недалеко от дома.
В 1948 году, наш народ радовался вместе с иудеями их возвращению в Израиль и всячески поддерживал их. Многие были в рядах армии и проливали свою кровь, за возвращение иудеев в Израиль.
Мой отец рассказывал, что его отец, всегда говорил детям, что евреи несчастный, гонимый всеми народ, и теперь они должны жить на земле, откуда их никто не выгонит, он учил детей уважать и помогать иудеям, да и вообще всем, кто нуждается в помощи. Не раз ставил в пример своего брата, который в эти тяжелые для иудеев дни, находился с ними на линии огня. У нас есть фотография моего дяди с Бен Гурионом, в те тяжелые времена..., к сожалению, дядя и не подозревал, что в эту минуту происходит с его близкими...
Когда к нам в дом пришли солдаты ЦАХАЛа и попросили, на время военных действий, разместиться у нас в доме, никто не возражал, все старались накормить и обогреть солдат...
Моя сестренка все время приносила сладости и украдкой кормила то одного, то другого солдата, при этом приговаривала, - "Бедненький". Мать уступила комнаты, кровати, одеяла, пищу, всё солдатам, а сами спали на полу. Дедушка сказал:
"Гостям лучшее, да к тому же, им сейчас тяжело и они нуждаются в нашей помощи".
Но через время, нас попросили покинуть свои дома, так как ожидается обстрел нашей деревни и в целях самозащиты, есть временная необходимость эвакуироваться. При этом пообещали, что ровно через 48 часов можно будет вернуться в деревню.
Эвакуироваться пришлось немедленно и поэтому, сказали ничего с собой не брать, идти на легке...
Взяв наспех кое-что из еды и вещей, люди испугано, дрожа от неизвестности, удалялись от своего крова, и как потом оказалось, и от своей прежней жизни...
Младенцы плакали, а матери прижимали их к груди, стараясь защитить от надвигающегося ужаса войны. Даже подростки, привыкшие неугомонно прыгать и веселится, были похожи на стариков. Они хотели вернуться и помогать солдатам защищать земли от врага, мотивируя тем, что это ведь их село и они должны быть в первых рядах защитников своей деревни...,но старшие учили их подчиняться решению власти и немного подрасти, тем более, что среди военных,уже есть многие из нашего села...
Решено было отправиться в оливковые сады.
Люди расположились на земле, под навесом из веток, где во время сбора оливок складировался урожай. Прижимаясь друг к другу и прислушиваясь к каждому шороху, они считали часы и минуты. Утром, чуть свет, мальчишки бежали к селу, смотреть, что там происходит, но возвратившись с удивлением рассказывали о тишине в селе.
Все решили, что еще не началось. На вторые сутки, так же все убедились, что в селе ничего не происходит. По истечении 48 часов, народ отправился в свою деревню.
Назад шли быстрее, так как радость приближения дома и горячей пищи, доставляла несказанную радость. Женщины улыбались своим детям, радостно приговаривая, - " сейчас накормлю, переодену".
Мужчины ободряли сыновей и восхищались армией, которая не допустила врагов в село.
Недалеко от села, им преградил путь взвод солдат, тех солдат, которых они так радушно принимали у себя в домах. Недоумение и вопрос застыл в глазах народа, все наперебой спрашивали, почему они не могут вернуться домой, на что был ответ, что надо еще время, и войти в село пока нельзя, да и самого главного, который отдал этот приказ, не было,поэтому надо еще немного подождать. Люди хотели войти в дом, взять вещи и еду, ведь скоро наступят холода и дожди, а сколько ждать никто не говорит, но ответ был однозначный...
"Нет!"
Люди шли еле передвигая ноги, будто тоны груза были у них за плечами, идти становилось все труднее и труднее, надежда становилась столь мизерной, что некоторые стали возмущаться и хотели вернуться назад. Но старшие успокаивали и просили потерпеть, приговаривая,-"значит так надо"...
Они вернулись опять в оливковый сад под навес, кушать было нечего. Начались дожди. Холод пронизывал и без того холодные души людей. Каждый день кого-то посылали наблюдать, что происходит в селе, но там все было без изменений...
Надежда стала уходить, а вместо нее, к ним поспешила смерть. Женщины, от голода и холода, лишились грудного молока, и младенцы стали покидать наш жестокий мир...затем и старики. Люди стали болеть, казалось страданиям не было конца...
Мой отец, когда покидал родной дом, украдкой схватил одеяло, а мой дед, все время отчитывал его за непослушание, но потом... это одеяло передавалось от одного малыша к другому, как драгоценность.
Опять было принято решение идти в село..., но все повторилось, как в заевшей киноленте... И тогда люди приняли решение, идти искать кров в другом месте. Они пришли в село под названием Гуш Халав, там на земле валялись патроны, и многие дома были разрушены. Мусульмане оказывали сопротивление иудеям и были убиты, те, кто остался в живых, бежали, мой народ встретили разрушенные дома, напоминающие могилы...
Наш народ занял уцелевшие, осиротевшие, чужие дома, и стал приходить в себя понемногу, но долгое еще время, прикасаясь к чужим вещам, им сдавливала грудь боль, их преследовал плачь людей, покинувших свои жилища...
Люди периодически ходили в село Бирам и оттуда приносили новости, которые убивали надежду и веру на счастливое будущее...
В один из таких мучительных походов, они увидели в своих домах, вновь прибывших евреев и опять столкнулись с автоматами нацеленными в упор...
Но на этом страдания людей не кончились... Не успев прийти в себя, после всех страданий и потерь, в дверь постучали... В дверях стояли солдаты с автоматами.., они арестовали всех мужчин и подростков, погрузили в грузовые, крытые брезентом машины, и увезли...
Ни стоны, ни мольбы женщин не помогли. Даже не получалось рассказать нашу историю поселения в эти дома... они были глухи, глухие солдаты, глухие к чужому горю, к чужому страданию...
Так были увезены все мужчины и мальчики села Бирам. Женщины и дети долгие месяцы, а некоторые и долгие годы, оплакивали своих любимых, детей, мужей и отцов...
Безысходность, безысходность, безысходность, - несколько раз со слезами в глазах, глотая комок подкатившийся к горлу, говорил Амир, и как бы прося помощи у Бога, поднял глаза вверх, и всем показалось, что Бог, в одно мгновенье, вытер слезы на глазах Амира... - Семь долгих, голодных месяцев, моя бабушка оплакивала своих любимых мужчин...
Как-то вечером, раздался стук в двери, и все в доме замерли от ужаса, они решили, что теперь настала их очередь, пропасть без вести, безропотно покинуть этот мир... - "Кто там?"
- "Откройте это мы, - услышали они голоса, столь близких им людей." На пороге стояли дед с моим отцом. Вот где была радость, вот где было счастье, женские слезы смывали грязь с лиц деда и отца...
Наконец они узнали страшную, страшную историю наших родных и всех пропавших, в тот злополучный день.
Их погрузили в грузовики и вывезли на поля возле границы с Иорданией. Выгнав всех из машин, солдаты погнали их в сторону границы, а пограничники из Иордании, открыли по ним огонь. Люди метнулись назад к "нашим" солдатам, но те стали стрелять в воздух. Тогда несчастный народ лишенный крова, Родины, родных, стал просить помощи у противоположной стороны... Они кричали, - "Мы не евреи, мы не евреи"...и только после этого прекратилась стрельба и людей приняли на противоположную сторону... но не всех. Многие остались там лежать, они лежали на полоске земли, между своей родиной и родиной врага, одинокие, холодные, с широко открытыми глазами поднятыми в небо, и некому было их оплакать и проводить в последний путь, некому было закрыть глаза...
Рассказ моего деда прерывали рыдания женщин,
"За что? За что?" - задавали этот вопрос женщины сквозь рыдания, а мужчины, сдерживая скупые слезы, твердили,- "значит так было нужно, терпение и прощение"
Долгие месяцы они добирались через Иорданию, Сирию, Ливан к своим близким в Израиль. Многие погибли... Лишения, голод, будто преследовали их, после изгнания из родного дома, с родной земли. Их спасал только арабский язык.
И вот они вернулись, не к себе домой, но вернулись, и опять им пообещали, что вернут их дома, их земли...
Обман, какое страшное слово... Ты надеешься, веришь, мечтаешь, а потом все рассыпается, как карточный домик, а всему виной ложь.
Правильно говорят - "Лучше горькая правда, чем сладкая ложь", - поверьте хуже обмана ничего нет...
Их опять обманули. В который раз? Но люди вновь поверили. Некоторые сомневались и говорили, что опять обманут, но большинство были уверены, что им сказали правду.
Возвращение было назначено на Рождество, вернуться да еще в такой день, на наш праздник, это не с проста, в этом и есть, как бы извинения, за все беды и страдания и ошибки по отношению к нашему народу. В который раз они подходили к своим домам, где росли, женились, рожали, где похоронены их предки, где их церковь, в которой они просили прошения за малейшие провинности и восхваляли Бога, но опять обман...
Самолет закрыл солнце, и на глазах моего народа, было разрушено их село, их прошлое, их будущее, все, что было им дорого..., но только ни вера в Бога.
Дед мой глядя на разрушение села, сказал только одно, - " Боже! Прости их, ибо не ведают, что творят..."
В голове каждого звучали слова, - "Терпение, прощение, Господи дай силы простить!"
Но это так тяжело, ведь за этими руинами наших домов, лежат жизни наших погибших отцов, братьев, сыновей... Терпение..., - Амир опустил голову, и тихо стал читать стих:
Обманом дом родной отняли
Бредут протоптонной тропой
Их душат слезы, и в печали
Живут надеждой лишь одной,
Вернуться в дом и лечь устало
Забыть все тяготы судьбы
Иметь желание, как мало
И к небесам летят мольбы
Иссякли слезы, непогода
И боль потерь щемит в сердцах
У маронитского народа
Мечта мутируется в мрак
Идут толпой переселенцы
Бредут превозмогая страх
А вслед шипение "отщепенцы"
И яд на тоненьких губах
О мой народ! Страданий чаша!
И нет вам места на земле
Есть только Бог! И вера Ваша
В Вашей измученной судьбе...
Тяжело терпеть, прощать... Но нас так учили - наша вера, наши деды, отцы, братья, вот и прощаем...
С тех пор мы неоднократно обращались к властям, в суд, в газеты,но ответ был однозначный,
-" Нет!"
Я наизусть помню последний отказ, подписанный Шароном и еще некоторыми людьми. А ведь у нас уже было решение вернуться в Бирам, но учитывая тот факт, что наши земли давно уже служили для сельскохозяйственных нужд, на них построены кибуцы, то суд для них был не указ. Мы просили вернуть хотя бы землю, где ничего не построено, но увы они глухи к нашим мольбам, глухи даже к решению суда, вот вам и справедливость. А ведь многие мои родственники и жители деревни, ценой своей жизни переправляли иудеев в Израиль, служили в армии и погибали бок о бок с иудеями, считая их своими братьями, но они в это время, их родственников изгоняли обманом из села Бирам ...
А церьков наша в Бираме стоит. Туда и только туда, едут венчаться и хоронить, на свою родную землю... Старики так и говорят, "все равно вернемся в Бирам, пусть даже мертвые..."
Вы все знаете, что сейчас не всякий еврей, я специально делаю акцент на этом, так как приехавшие в Израиль евреи, не все почитают Бога, и не все настоящие иудеи. Все стараются увильнуть от армии. Я и мои родственники служили, я был ранен. Мой отец всю жизнь прослужил в полиции. Мой дядя тот, что на фото с Бен Гурионом, воевал и не раз, спасал иудеев, закрывая их своей грудью.
Почему мы все прощаем, терпим, не мстим, и детей так же воспитываем, потому, что мы в сердце приняли Бога и живем по его законам, а Бог говорил, прощать и не судить. И еще хочу сказать, несмотря ни на что, уроженцы Бирама, выучились в университетах на врачей, инженеров, аудиторов, менеджеров и юристов. В результате Гуш-Халав, где сейчас мы живем, занимает в стране одно из первых мест, по числу высокообразованных граждан. Но есть еще кое что, и он посмотрел на Ефим Самуиловича, - Мы в глазах иудеев, всегда остаемся арабами, и не важно христиане или мусульмане, для них, мы ненавистные арабы и всё.., а в Израиле, сами знаете, не любят арабов, даже если они -верные сыны Израиля. Так что, терпим все время дискриминацию. На дискотеки нас не впускают, негласный закон. Когда я пошел служить, меня не хотели брать в десантные войска, из-за национальности и мне пришлось дойти до Ицхака Рабина, только после этого разрешили...,
- Но ведь ты же затаил злобу, - сказал Жора и щелкнул пальцами.
- Злобу? Нет Георгий, это не злоба, это память, а память не убьешь. Злобы нет, иначе я бы мстил, как ты мстишь всему человечеству, за поруганное детство. Подумай и пойми, надо оставаться человеком, при любых обстоятельствах и тогда Бог тебе поможет...
- Правильно Амир, - поддержал Николай, - Я уже говорил, что мы сами закрываем себя от спасения...
- Да бросьте читать мне проповеди, все люди говно, и не верю я в ваше благородство, - сплюнул Жора.
Саид внимательно слушал Амира, и только едкая ухмылка скользила по его губам.
- Ты говоришь прощать! Тебе легко рассуждать! Ты ведь сейчас сыт, одет, обут. Учишься в университете, есть мать, отец. Да! Были унижения, была оккупация, была смерть, но сейчас, ты ведь не чувствуешь то, что чувствует голодный, израненный народ, который ежеминутно ждет смерти, боится за своих детей и близких. Работы нет, в домах живем, как рыбы в бочке, по несколько семей ютимся. Думаешь приятно, хотеть есть и смотреть на роскошные вилы израильтян, их сытых, откормленных детей! Я ненавижу их!
Да, вас выгнали, но вы заняли другие дома, наши дома, в которых жили мои предки, и живете сейчас в них припеваючи, а ведь в их Торе пишется, что бы они, приняли любой народ живущий с ними и относились к нему, как к самим себе, но эту заповедь забыли...- он зло смотрел на Ефима.
Амир хотел возразить, но Саид махнул на него рукой, продолжая зло повышать голос: - У меня 5 братьев и сестра, вернее были... Сестра шла со школы домой, но не дошла, попала под обстрел. Два брата боевики, в "Бригаде мученики Аль Аксы", они погибли при выполнении боевого задания,
Амир посмотрел на Саида с саркастической улыбкой, на что Саид отреагировал злобно:
- Да! Боевое задание, они уничтожили много евреев, кровь за кровь. Евреи пришли после этого и разрушили мой дом, где были еще два брата и отец. Они остались под развалинами, братьям было по 12 лет. Кто ответит за их смерть?
- Послушай! - перебил его Амир, - Что ты говоришь! Вы ведь не убиваете тех, кто вас убил, или разрушил дом, вы ведь убиваете невиновных, детей, женщин, стариков. Разбирайтесь с властью, а не с женщинами, детьми и стариками... У меня есть друг мусульманин, его сестра ехала в автобусе домой,из университета и ваши, как ты говоришь, выполняли боевое задание, взорвали автобус. 20 лет девочке, невинная, чистая как слеза, да как ты можешь оправдывать смерть невинных, до какой же степени надо быть зверем! Вы даже своих взрываете. А что вы делаете, когда кто-то переходит в христианскую веру? Убиваете! Вы даже не даете своим, право выбора.
Ищите другой вид борьбы. Я тоже не согласен, что вас прижимают, не дают жить свободно, но смерть рождает смерть! Зло порождает зло! - прокричал Амир и отвернулся от Саида, как бы вдруг понял, что спорить с ним бесполезно...
- Израиль это наша земля, даже в Торе так пишется, - вмешался Ефим Самуилович, - а Тора это вам не... он посмотрел на Николая и Саида, - Как известно, Тора появилась намного раньше Корана и Библии. Я уважаю все религии и отношусь ко всем людям одинаково, но когда вижу фашистские наклонности, меня бросает в дрожь.
Я родился в Одессе на Украине, в городе где цветут акации, в городе, где каждое слово юмор, где любят шутить и смеяться, в городе с замечательными людьми, но несмотря на это, нас евреев, там не любили. Не все конечно, но даже те что любили, не могли не пошутить над нашей национальностью. Даже когда восхищались кем нибудь из евреев, фраза заканчивалась так, - "Замечательный человек, хоть и еврей",
Но мы, всегда старались мириться со всеми людьми, приносили пользу тому месту, где живем. Но родина наша настоящая, только в Израиле, как не крути... так почему же я должен жить всю жизнь на квартире, имея свой дом. Я не записывался в мученики...
Мои родственники и вообще все евреи, пережили много горя и страданий, но мы всегда были спокойными, не агрессивными. Когда моего брата Моню, зарезал пьяница Ваня с соседней улицы, то мы не взяли в руки ножи, и не пошли убивать, или взрывать его жену Веру и их сыночка Вову,и еще десяток русских, нет..., мы плачем за Моней всю жизнь и просим у Бога защиты, от таких вот Вань и прочих элементов бандитизма, хотя я думаю, что может быть, было бы даже лучше, перерезать весь род Вани, так как чуть позже, его сыночек Вовочка, со своей мамой Верой, повесили на люстре соседку Зину, во время пьяного застолья. Вот и делайте выводы, нужно нам - "око за око", или, как Вы говорите уважаемый, - он посмотрел внимательно на Амира... - "Бог терпел и нам велел"... Или как там еще -"ударили по одной, подставь другую"...
- Так что мне теперь, убить вас? Только это и остается по вашему же умозаключению, - поинтересовался Амир
- Я не к этому, - возразил Ефим Самуилович, - Вы говорите "Зло рождает зло"... Но ведь мы не злились на немцев, до войны,почему же они пришли к нам и сожгли в концлагере мою мать, всех ее сестер, братьев и дядю Шлому? А на Украине, возле хаты, прямо на пороге, расстреляли двух маленьких племянников тети Ривки, а ее изнасиловали и повесили прямо в садике, где мы не раз отдыхали летними вечерами...
Мой отец пошел на войну, хотя имел бронь. Зачем я вас спрашиваю? Защищать Родину? Чью? "Родина там где тебе хорошо" - многие так говорят, но это не так. Родина там, где твои корни, и где никто, слышите! Никто, не будет вешать тебе желтую звезду и кричать вслед - "жид пархатый".
Всю свою жизнь я оплакиваю своих близких, всю свою жизнь я разговариваю с мертвецами, за что я вас спрашиваю?! За что? Скажите мне пожалуйста... - он окинул всех присутствующих глазами полными слез. - Мы приехали в Израиль, я ощутил свободу, радость за то, что моим детям и внукам не будут кричать вслед жид, и не будут притеснять.
Я приехал в Израиль и работал на улице, да, я мел улицу, несмотря на то, что я врач, а моя жена, убирала у старушек, будучи учительницей математики. Но это не страшно. Я много работал и подтвердил все свои дипломы, и теперь, я открыл свою маленькую, да маленькую, больше мне не надо, маленькую клинику, и помогаю людям, занимаюсь своим любимым делом. И никто! Слышите! Никто не скажет, что я был у этого жида, или "хороший врач - хоть и жид".
А почему я вас спрашиваю? Потому, что я на своей Родине и занимаюсь своим делом. И если надо будет пойду ее защищать с ружьем, - он вытер ладонью лицо и продолжил: - Моя дочь, не хотела ехать без своего любимого Юрочки. Я не был против их брака, но я говорил ей, - Ева, он пьет, пьет много, даже не потому, что он русский, нет, просто водка для него, как кислород. У нас есть сосед, чистокровный еврей, так он не только пьет водку, вино и пиво, он еще и наркоман. Представляете...
Так вот, этот зять, приехал сюда и подарил нам маленького Левочку, и так запил, что забыл где его дом. Естественно они разошлись, теперь Ева одна с ребенком. Но Слава Богу, внук замечательный, весь в дедушку. Ефим Самуилович засмеялся, но тут же, тень стерла улыбку, и он устало сказал: - Я не имел отпуска 3 года, наконец, я приехал с женой с Сарочкой, дочкой и внуком в гости к двоюродному брату. Ицык имеет свою колбасную фабрику, свои магазины, живет хорошо, но он и вкалывает, скажу я вам... У него не то, что нет отпуска, у него нет времени поесть. Но Слава Богу! Все у него хорошо, а почему? Потому что в Америке нет такого, как в бывшем Союзе, нет разделения на жид, русский, немец,- он метнул быстрый взгляд на немца, - Кстати о немцах... Уважаемый! Почему Вы в форме? Вы что, еще не наубивались? Вы еще жаждете крови? Так вот я здесь, жид пархатый перед вами, пейте мою кровь...
Моя жена с дочкой и внуком гуляли по палубе. Быть может это ботиночек моего внука... а Вы - пей, пей, - с болью в голосе, говорил давясь словами и слезами Ефим Самуилович.
- Я же не знал, - промямлил виновато Жора.
- Простите меня, - Ефим Самуилович встал и поспешно отошел в сторону, дав волю слезам.
- А действительно, Кто вы? - Адольф Гитлер? Что за форма, объяснитесь, может, из-за потопа вышли из могил покойники? - любопытствовал Филипп, уставившись на немца.
- Я артист! - пафосно сказал Ганс. - Когда начался весь этот кошмар, я выступал на сцене того судна, которое захлестнула гигантская волна. Я играл роль фашиста. У меня есть жена и ребенок, я хороший, - добавил он дружелюбно улыбнувшись, похлопывая по плечу Филиппа.
- А как вы относитесь к фашизму, продолжал интересоваться Филипп.
- Ты лучше расскажи о себе парень, - прервал его Ганс
- А что мне рассказывать, я один у мамы, любимчик, так сказать. Отца не помню, его машина сбила, когда я был еще младенцем. Мама, от большой любви, кормила меня и днем и ночью, люблю очень сладкое. Раскормила меня мама, теперь девочки меня не любят, но я учусь и работаю, хочу чего-то добиться в этой жизни. Вот приехал на экскурсию в Нью-Йорк, мечтал побывать на Багамских островах, вот и побывал, не везет...,- он опустил голову, что бы никто не увидел накатившихся слез и добавил, - Жива ли мама, хотелось бы знать, тогда и умереть не жалко.
- Ну что ты малыш, - ласково проговорил Николай, - Не грусти, все еще будет хорошо. Главное не унывать!
Вот я, всю жизнь теряю и теряю, но держу хвост пистолетом. Я ведь закончил строительный и жил в Москве. Женился на самой красивой женщине на свете. Родилась дочь - принцесса. Но жизнь тельняшка, полоска черная, полоска белая. Все надо принимать смиренно и радость и горе, так устроен мир...
Не успел нарадоваться счастью, как страна перестроилась, и я вылетел по сокращению. Денег катастрофически не хватало, пошел работать грузчиком в магазин, по знакомству... смешно даже. Немного поработал, а тут и беда,открывай ворота. Прихожу с работы, дверь нараспашку, на полу жена и дочь..., убитые..., в квартире пусто, да и брать то нечего было, даже вспоминать легко; телевизор, магнитофон, телефон, а еще, у жены с шеи сорвали крестик и сняли с пальчика кольцо - обручалку... Вот так, - он глотнул слезы и обвел всех печальным взглядом,-