Из пепла
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Не бьёт ли вам в сердце пепел Джонстауна?
"Полуориджинал". Фанфик по отдалённым мотивам вселенной "Хеллсинг", в котором, кроме трёх персонажей, ничего от первоисточника нет. Писалось для конкурса "Трое в лодке" http://hellfiction.forum24.ru/?0-19-0 , в рамках которого получила менее всего баллов. Автор очень торопился к сроку сдачи, а потому некоторые сюжетные ходы выглядят недостаточно обоснованно. Но получилось. говорят, достаточно интересно. %)
|
Название: "Из пепла"
Автор: Kifa
Бета: команда Iscariot
Герои: Хайнкель Вольф, эпизодически Юмико/Юмиэ Такаги.
Категория: джен
Рейтинг: R
Предупреждения: жестокость.
Жанр: драма, экшн, AU
Размер: миди
Саммари: "Сгорая - рождаюсь"
От автора: Все имена, фамилии, страны есть лишь плод Фантазии автора. Всякое совпадение может быть только случайным. Но всё, описанное в этой книге, основано на реальных событиях. Все персонажи или выдуманы или позаимствованы из манги Коуты Хирано "Хеллсинг", книг Полины Дашковой Misterium tremendum и Елены Чудиновой
Новая жительница появилась в Перрос-Гиреке ранней весной. Еще молодая, лет двадцати пяти, женщина, дочь смешанного брака германца и француженки, чего по старой памяти войны местные жители не понимали. Имя у неё тоже было соответствующее, смешанное -- Мишель Вольф. Что могло заставить красивую и небедную, если судить по сумме, выложенной за домик с минимумом удобств, особу "похоронить" себя в и поныне глубоко сельском краю?
Бессчетные кумушки собирали информацию и строили догадки одна другой краше.
Новая сельчанка же жила по-своему. Поднималась с рассветом, устраивала пробежку по узким деревенским дорожкам, меж крестьянскими полями, огороженными пра-прадедовскими земляными валами с растущими поверх яблонями. Затем, отдуваясь и сбрасывая поминутно с глаз мокрую черную челку, бряцала железяками в саду. Любопытствующие мальчишки, подглядывавшие за новенькой поверх ограды, описывали наделанные из хозяйственной рухляди спортивные снаряды, на каких легкоумные парижане почитают добрым спускать впустую массу сил и времени. После завтрака она обычно ходила в магазин, где чаще всего ее и видели местные жители.
Затем она либо уезжала куда-то, либо была в сарае, собирая новые спортивные снаряды, либо педантично подстригала стремительно лезущие встречь солнцу траву и кустарник. Последнее, впрочем, делала, хоть и "по линейке", но "без огонька" -- не деревенская душа.
Эта ее чуждость селу, вкупе с вежливо поддерживаемой дистанцией сформировали вокруг "городской" отчетливый барьер, инициативу преодоления которого оставили за новенькой. Хотя интерес остался.
Странным было и ее отношение к вере. Ни разу не видели Мишель в островерхом, бурого гранита сельском храме. Однако же к Церкви она была небезразлична. Раз её заметили стоявшей, будто в сомнении, возле старинных дверей, но так и не решившейся войти. Только осенила себя спешным крестным знамением, да побежала скорее сквозь яблонево-вересковые заросли улиц. И с тех пор поменяла маршрут утренних пробежек.
Только иногда, все же, отклонялась от по-немецки точного маршрута.
Вразрез ожиданиям, посещениями деревенского совета Вольф не манкировала, исправно вникала в повестку, но своё мнение обычно не высказывала, голосовала в русле общего решения.
***
Там-то ее и заприметила Клэр. Клэр была "самовольным изгоем" села. Старшая дочь состоятельного, но, видимо, слишком мягкого в вопросах воспитания вдовца, месье де Сентвиля, поступившая в Университет, да подхваченная там глупыми городскими поветриями. Она по временам наезжала в Перрос-Гирек - преимущественно за деньгами - старательно пыталась эпатировать земляков яркостью и чуждостью балахонов и обилием дешевых восточных побрякушек, нетрадиционностью и прогрессивностью суждений.
Но после шестьдесят восьмого года людей Перрос-Гирека было сложно поразить чем-то новым, и Клэр, не встретившая понимания даже у младшей сестры, вскоре возвращалась в столицу.
Очередное собрание жителей Перрос-Гирека совпало с пребыванием Клэр на "малой родине". Наслушавшись от единственной подруги, что еще не порвала с "этой де Сентвиль", о чудной немке, юная революционерка "загорелась". Так Мишель Вольф оказалась на собрании на одной скамье с Клэр и в одной сфере полной социальной изоляции, созданной вокруг студентки. Всякая плодотворная законотворческая деятельность педантичной немки была сорвана всесокрушающим потоком дружелюбной навязчивости де Сентвиль. Старательно не замечавшие ничего соседи слышали, как юная особа заманивала несчастную жертву своей "бомбардировки любовью" на какие-то выезды и семинары, слышали вялые отнекивания Мишель. Слышали они, как сопротивление Вольф, наконец, рухнуло на рассказе о сборе пожертвований в помощь страдающим от войны детям Африки.
На следующий день Мишель, прихватив Клэр, поехала куда-то. Более Мишель Вольф в Перрос-Гирек не возвращалась.
***
Клэр было почти невозможно отказать. Добрейшее дитя - иначе Вольф и не могла ее назвать - которое просто лучилось симпатией к ней и обмануть доверие которой, отчаянно томящейся в стенах недоверия односельчан, было невозможно. Мишель может и хотела ей отказать, но сделать этого просто не смогла, собеседница не давала ей вставить и слова.
-- Там пройдет замечательная, чудесная лекция месье Люка Жюре! Ты не слышала о нем?! Как?! Этот чудесный святой человек лично прорывался сквозь кордоны этих ужасных бандитов-генералов, чтобы донести гуманитарную помощь, которую он собрал, к несчастным детям! Люк был вынужден раздавать взятки - взятки! - правительствам, чтобы накормить их собственный народ! Ты представляешь? И вот теперь, месье Жюре собирает очередной гуманитарный груз. Ты должна, ты обязана туда пойти! Месье Жюре такой замечательный! Он - само обаяние! Я его обожаю! Ты должна помочь несчастным, страдающим в войне детям Африки! Я уверена, месье Жюре соберет новый груз, ведь он такой прекрасный!
Легкий щебет Клэр, витавший надоедливо кругом, поразил немку будто ударом под дых.
-- Я еду.
Что ещё она могла сказать? То, отчего она бежала, ради чего забыла свое имя, немногих друзей, вообще прошлое, что - она надеялась - будет унесено пронизывающими ветрами глухой даже теперь, на пороге XXI века, провинции, настигло её.
***
Долог путь до Типперери. Но какое значение имеют мили, если за каждой дверью насквозь европейского, едва ли не средневекового, дома тебе в лицо пышет жар саванны. И стройная девушка с блуждающей улыбкой, в чуждых северному камню псевдоиндийских нарядах, ещё раз напомнила о забываемом, но не забытом.
Скорый допрос де Сентвиль, пораженной столь сильной реакцией собеседницы, выявил, что очередная лекция месье Жюре состоится на следующий день. Местный дамский клуб, обеспокоенный то вымиранием суринамского выползня, то количеством выбрасываемого в атмосферу фреона и его влиянием на толщину озонового слоя, арендовал под мероприятие скромную аудиторию.
Месье Жюре оказался презентабельным и даже чуть вальяжным швейцарцем средних лет. Но несмываемый африканский загар, да какие-то просветленные, словно смотрящие куда-то в иной мир, глаза не позволяли обмануться. Он ТАМ БЫЛ.
Лекция не была похожа на то, что Мишель неоднократно видела в родном техническом колледже и даже Школе. Швейцарец обращался к каждому из слушателей, он рассказывал страшные вещи: о голоде, убийствах, пытках и - самое страшное - о людях, которые почти уже и не люди, в которых окружение убило все людское. Он поведал о тяготах пути, бандитах и правительствах бандитов, обо всем, что приходилось преодолеть "грузу помощи". Рассказывал он и о том, как этот груз становился связью с глобальным миром, напоминанием о его целостности, неодиночестве бедствующих, пробуждал "внутреннее "Я" несчастных людей, что было гораздо ценнее доставленных к ним калорий.
Присутствующие слушали как завороженные. Клэр так попросту застыла сгустком обожания. Только Мишель с каждой минутой все больше мрачнела.
Напоследок Люк, а иначе его теперь и не называли, обратился с призывом о помощи, сборе средств на новый эшелон.
Мишель, вместе с приставшей "банным листом" Клэр, подошла к Жюре последней в череде слушателей, желающих не то помочь, не то просто "пощебетать" с таким впечатляющим человеком. Она не знала, что говорить, с чего начать, но швейцарец помог ей. Окинув взглядом подошедшую - одновременно до предела напряженную и подавленную - молодую женщину с прицепившимся к ней сияющим созданием, констатировал:
-- А вы действительно, - выделил он, - хотите помочь.
Мишель резко дернула головой.
-- Тогда идем, - и он протянул Мишель руку.
***
До штаб-квартиры Люка они добирались около суток. В дорогу пустились тем же вечером на двух машинах. Для начального введения в курс дела Жюре подсадил компаньоном к двум девушкам своего помощника. Это был симпатичный молодой человек по имени Этьен, похоже, несколько растерявшийся под напором Клэр: "Ах, месье Жюре! Я и ожидать не могла, что он обратит на меня свое внимание! Это прекрасно, чудесно, что я смогу помочь в таком святом деле. Ах, этот Люк!"
Юноша трогательно краснел и лепетал какие-то комплименты красоте и отзывчивому сердцу мадемуазель. Напряженную Мишель, сидящую за рулем, он, похоже, не решался беспокоить.
Ночевали в мотеле. Здесь он, мягко пожурив Этьена за то, что так и не ввел дам в курс дела, поведал в общих чертах о той общественной организации, которую создал для помощи бедствующим. Почти сразу ему сделалось ясно, что сил одного человека недостаточно. Потому он начал собирать для себя помощников, преимущественно из числа молодежи - люди взрослые слишком "приросли" к обывательщине. Они собирались у него дома, ставшего штаб-квартирой организации, чтобы поговорить о мировых проблемах, наметить пути к их решению, завязать полезные для этих целей знакомства...
-- ... да просто, чтобы пообщаться, - обаятельно улыбнулся Жюре.
За прошедшие годы то, что начиналось маленькой "ячейкой", превратилось в мощное движение, объединившее несколько тысяч человек по всему миру. Движение, собирающее гуманитарную помощь для бедствующих всех континентов.
-- Теперь, наконец, замахнулись и на Африку. Едва не провалились - очень сложный регион.
Сложный регион... Мишель знала это. Страшное напоминание о том приходило к ней каждую ночь: пылающие дома, наполовину тростниковые, наполовину собранные из мусора, заживо горящие люди. Оно врывалось в ее сны не робким гостем - властным хозяином, понуждающим вскакивать с мокрой от пота кровати с криком. Этот крик очень напугал Клэр, спавшую вместе с ней, и Люка с Этьеном, примчавшихся из своего номера. Жюре долго успокаивал девушку, обещал, что теперь все образуется, начнется новая жизнь и кошмар уйдет.
***
Штаб-квартира оказалась именно такой, как следовало ожидать из описания ее главы. Довольно большой, на двенадцать комнат, дом в тирольском стиле с небольшим садом, отделенным от соседей высоким глухим забором (Жюре досадливо поморщился и сообщил, что соседи не поняли такого количества молодежи).
Он был прав. Молодежи оказалось много. Юноши и девушки высыпали навстречу гостям и приветствовали их радостными криками, которые швейцарец, впрочем, оборвал одним лёгким движением бровей. В установившемся чинном порядке хозяин дома указал, что в данном случае можно обойтись и без этих представлений.
-- Вы устали, - пояснил он и попросил молодую пару рассказать мадемуазель Вольф о деятельности и целях движения. Клэр Люк оставил на попечение Этьена.
Сперва было размещение. Здесь девушек, к некоторому облегчению Мишель и огорчению де Сентвиль, разлучили. Опекуны немки - их звали Жан и Мартина - были студентами, как и Клэр, выбравшимися на летние каникулы. У них была комната, куда, специально для гостей, установили третью кровать. Юную бретонку же с Этьеном поселили еще куда-то.
Если бы Мишель была несколько менее погружена в себя, комната ей бы понравилась. Простая, без излишеств, функциональная: кровати - железные, одеяла -- тонкие. Все, чтобы не разнеживать тело, как и любила немецкая гостья. Никакого надоедливого телевизора или радио. Только тяжеловатый дух ароматических свечей, воскуряемых перед статуэткой какого-то танцующего божества, несколько сбил бы с толку привыкшую к перманентно проветриваемым помещениям немку, но не теперь.
Жан и Мартина сразу же окружили гостью трогательной заботой, несколько даже смутившей ее.
Затем был ужин и горячие разговоры о том, как можно расширить деятельность организации за пределы гуманитарной помощи, и песни под гитару, одну из которых неуклюже исполнила Клэр, неожиданно сорвавшую бурные аплодисменты присутствующих.
И они снова спорили о возможности помощи, о преобразовании мира, введении его в новую эпоху. Жан и Мартина неизменно поддерживали Мишель в полемике, а когда спор достигал точки кипения, Этьен со смехом вынимал гитару. Вольф испытывала почти эйфорию. Такого с ней не было со времен технического колледжа. О Школе она просто забыла...
После, перед тем как она, переполненная эмоциями, упала на кровать и заснула, Жан и Мартина несколько смущенно поведали ей, что, конечно же, молодежи мало одной гуманитарной помощи. Молодость жаждет действия, кардинальных перемен, так что месье Жюре был вынужден под влиянием обстоятельств составить (в дополнение к программе помощи голодающим) программу - так сказать - максимум. Преобразование мира на новых, духовных началах. В качестве таких "начал" была принята очень популярная теперь восточная философия, как наиболее универсальная и толерантная, могущая объединить под своим крылом людей любых рас и религий. Философия, утверждающая общечеловеческие ценности - свободу, уважение, милосердие, любовь -- которая позволит создать новую расу людей и ввести мир в Эру Водолея.
Вольф легко махнула рукой и заснула, еще не коснувшись головой подушки.
***
И опять была ночь. И опять пылала тростниково-мусорная деревня. И опять люди бежали от тугих огнеметных струй, сгорая живьем в чудовищных муках. И опять Вольф бежала в саванну, и повсюду путь ей преграждала чадящая живая плоть и гогочущие "солдаты удачи". И опять ее будил собственный крик.
***
-- Что это, Мишель? Что мучает тебя?
-- Это люди... Они сгорели... Все! Это я виновата! Я!
***
Утро было мрачным. Как-то померкли все краски в доме. Вчерашние радушие, поддержка во всяком деле, одобрение всякого начинания, похвала всякому слову сменились отчужденностью, отстраненностью, молчаливостью, почти какой-то неловкостью, какая бывает у людей после совершения кем-то чего-то недостойного. Де Сентвиль ходила за Этьеном как побитая собака. Мишель тоже чувствовала себя не в своей тарелке рядом с Жаном и Мартиной, старательно прятавшими глаза в скудном вегетарианском завтраке.
***
-- Это все из-за тебя! - жарко прошептала Клэр немке, случайно оказавшись с ней наедине в саду. - Я впервые встретила таких замечательных друзей! А ты! - она всхлипнула. - Что ты натворила? Опять кричала ночью? Да? Я же слышала! Теперь они считают меня сумасшедшей, как и тебя! Все и всегда считали меня сумасшедшей! - бретонка зарыдала в голос.
У Мишель ком к горлу подступил. Теперь она еще и этого ребенка огорчила.
-- Прости, я виновата... Ты не представляешь, что я совершила в прошлом.
-- Да? А за что я страдаю? - Клэр топнула ножкой по плитке дорожки. - Ненавижу! - и, снова разрыдавшись, она убежала в дом.
-- Виновата? - мягкий голос швейцарца заставил Мишель вздрогнуть и обернуться. Жюре сочувственно смотрел на девушку своими дивными глубокими глазами. - В чем?
Вольф дрогнула.
-- Деревня Канунгу. Это ведь я их привела туда, - Вольф подняла руку, ее била крупная дрожь. - Их пепел на мне... на мне!
Она упала на колени.
-- Все твое прошлое, все, что у тебя было - мрак и, - Жюре наклонился к ней, - грязь. Пепел. Дитя мое, ты хочешь начать жить заново? Хочешь стереть, уничтожить эту часть своей памяти? Хочешь забыть?
-- Да! Да!
-- Значит, это ты виновата во всех тех чудовищных злодеяниях, которые я пытаюсь прекратить? - жестко спросил швейцарец.
Мишель съежилась.
-- Твое прошлое - мрак и грязь. Чтобы хоть чуть загладить свою вину, ты должна целиком отринуть свое прошлое - в нем только зло.
-- Да... Да... - конвульсивно дергалась немка. Она уже почти лежала на земле, не в силах подняться.
Жюре сокрушенно вздохнул.
-- Не плачь, Мишель, - раздался возле нее уже ласковый голос. Вольф с трудом подняла голову: мужчина с сочувствием смотрел ей в глаза. - Идем со мной, я отведу тебя в страну, где ты забудешь свою вину, облегчишь свою ношу, - Мишель с надеждой посмотрела на хозяина. - В Гайю.
***
Следующие недели или месяцы - Мишель потеряла счет дням - заняла подготовка. Люк помог ей прийти в себя и дал секретную мантру, только для нее, непрерывное повторение, концентрация на смысле которой в сочетании с определенными упражнениями и режимом дня, позволяли раскрыть свое "внутреннее "Я", познать его и очистить свою карму от негативной энергии - следов зла, совершенного в этой и прошлой жизни.
Строгая вегетарианская диета с минимумом калорий, сдабриваемая для облегчения ноши большим количеством очень сладкого чая, сон по расписанию - в сумме около четырех часов в день по Кругу Времени Ширинг, бывшего на треть короче солнечного времени... Все это должно было помочь ей в открытии своего внутреннего пространства. Жан и Мартина деликатно помогали ей в этом, как и во многом другом. Вообще, они стали для Вольф почти что родным братом и сестрой, даже более родными, чем была когда-то Хайнкель. Общение с ними занимало все время, пока она не медитировала и не вызубривала наизусть методики самопознания, созданные Жюре.
Клэр она видела мельком за едой. Перекинуться хоть парой фраз им удалось только однажды, во время работы в саду, которую им велели сделать за какой-то проступок.
***
-- Ах, Мишель, это так тяжело! - прохныкала Клэр. Она разительно изменилась. Цветущая некогда девушка с бретонским румянцем во все щеки и округлой мордашкой превратилась в худосочную "жердину" в лохмотьях, с трудом опознаваемых как экзотические псевдовосточные наряды. - Я хочу есть, спать... Но как я вернусь домой? После всего зла, которое причинил мне отец? - Мишель вяло удивилась в глубине души. Как она (теперь, впрочем, смутно) припоминала, месье де Сентвиль слыл добряком, и если осуждался жителями деревни, так за обилие свободы, данное дочери. - И я не могу бросить Этьена с Карин... - ныла девушка.
Мишель попыталась собраться с мыслями. Зачем той же жестокой подготовке, что и она, подвергается бедняжка де Сентвиль? Немку вело отчаяние, ее преступления не имели ни оправданий, ни сроков давности. Их надо было искупить во что бы то ни стало, пускай того не понимали даже Жюре, Жан и Мартина, всерьез полагавшие, что Вольф необходимо раскрытие "внутреннего "Я". Но что держит в этом аду бедняжку "Луни", как она про себя называла Клэр? Она вспомнила, что так и не поведала никому, в чем же конкретно состоит ее вина. Но домыслить или спросить девушку Мишель не успела. Прибежали Жан с Этьеном и спешно направили Клэр на другой участок работ - в дом.
***
Перед сном - временем Повышения Сознания - Жан и Мартина вводили Мишель в курс деятельности движения.
Движение называлось "Храм Новой Эпохи" и гуманитарная деятельность была, хотя и важной составляющей, но не главной. Главным было иное -- подготовка к приходу Новой Эпохи человечества. Необходимость создания устремлённого в трансцендентное сообщества была открыта Люку Жюре.
Обошёл он все священные места планеты и вот, на вершинах Тибета, в Ледяном Храме Агартхи познал он своё внутреннее "Я", и открылся ему Абсолют, и сошла к нему Шакти, которая лично наставила его на путь тантры левой руки. И достиг он самадхи, и познал, что грядёт Новая Эпоха.
Было пять рас, но только Шестая Раса, раса духовная, удостоится вступления в Эпоху Водолея. И Люк Жюре теперь -- Великий Гуру Гахар Абиндо. Он должен подготовить людей Шестой Расы. Если же этого не случится, мир поглотит глобальная катастрофа.
Они повторяли это каждый день и каждый час. Всё время, кроме медитаций, которые проводились под надзором Жана или Мартины, она носила новейший и дорогостоящий аудиоплеер для лазерных дисков. И постоянно мягкий голос Учителя Абиндо рассказывал Посвящённым о грядущем.
***
Перелёт в Гайану совершено выпал из памяти Мишель. Перед полётом ей и Клэр сделали инъекции витаминов для лучшей акклиматизации, потому всё путешествие осталось как во сне. Смутно припоминался трансконтинентальник; расплывающийся под палящими солнечными лучами аэропорт; убогий, воняющий до одурения бензином автобус, забитый до потолка индусами, неграми, курами и свиньями; яркая зелень и чудовищная влажная духота, поднимавшаяся, казалось, от самой земли. Снова полёт на чём-то вовсе непотребном. И, наконец, цель путешествия была достигнута. Йони Шестой Расы, для непосвящённых -- Джонстаун.
***
Рабочий день начинался с восходом солнца. Громкоговорители, висящие в каждом углу ашрама - дощатого одноэтажного дома с полусотней трёхэтажных нар по длине - передавали утреннее приветствие Гахара Абиндо, Истинного Учителя Истины и Великого Гуру Новой Эпохи. Десятиминутная медитация, во время которой надо до одурения произносить данную тебе мантру. Завтрак -- строго здоровая пища: плошка риса с подливой из овощных бульонных кубиков и муки. Затем работа. Плантации сахарного тростника, рис, картофель, ещё кое-чего по мелочи. Всюду громкоговорители, откуда льётся дорогой и любимый голос Гуру - Люка Жюре, как его зовут "внешние".
-- Вы - заготовки для Шестой Расы! Грядёт новая Эпоха! Внешние лишены знания, которое есть у вас, и потому все они умрут! Те из вас, кто раскроет себя, достигнут Шакти и сделаются Шестой Расой для жизни в Новой Эпохе Водолея!
Час за часом, день за днём одно и то же палящее солнце, духота и лишь одна опора и надёжа -- голос Единственного.
Обед такой же, как и завтрак, но с картофелем.
И снова -- работа, и снова -- речи.
-- Они -- погибнут, а вы -- останетесь! Вы дадите начало новой планетарной цивилизации! Разве это не прекрасно?! Гордитесь этим!
По краям плантации и на вышках вокруг Йони стоят те, кто уже достиг высших ступеней просветления. Они -- Посвящённые Второго Круга. Они невероятно худы, так же, как и работающие. Их сжигает солнце, как и работающих. Но губы их бормочут мантры, данные Гуру, и они стоят недвижно, крепко сжимая пальцами автомат, и зорко глядят за рабочими, пока ещё лишь Вставшими на Путь Дурги.
Поздно вечером -- ужин и Круг Вставших на Путь. Круг -- собрание, в ходе которого все слушают новые откровения Гуру, медитируют и рассказывают о своих достижениях.
-- Теперь, после года упорной работы над собой, - сообщает кто-то - Мишель так и не поняла - кто, - я могу усилием мысли покидать лагерь и осматриваю его ночью во сне!
-- Это прекрасное достижение! - восторженно кричит Посвящённый Первого Круга. Он одет в лёгкую тропическую форму, на его голове пробковый шлем. Его просветлённость столь велика, что пища ему почти не требуется, но он ничем не напоминает скелеты только недавно Вставших на Путь. - Поаплодируем все вместе! И ещё раз! Прекрасно!
-- Посвящённый! - смутно знакомый голос из толпы иссохших фигур, застывших в медитативной позе. - Я слышу внутренние голоса... Это нормально?
-- Это прекрасно! Голоса, что звучат внутри -- это не шизофрения, а знак высокой духовной одарённости! Поаплодируем вместе!
-- А если мне плохо и у меня болит голова? - хнычет девушка.
Посвящённый резко суровеет:
-- Значит, ты плохо читаешь мантры или недостаточно раскрыла своё "внутреннее "Я". Метод возвышения правилен! Если нечто идёт не так, значит - ты сама виновата. Ищи ответ в себе, - он резко меняет тему. - А теперь, все вместе -- раскроем своё внутреннее пространство, чтобы не получить ту же проблему, что и эта малявка! - он весело хохочет. Все радостно подхватывают. Действительно -- малявка! И ещё и голова болит -- ну точно малявка. - Представим себя птицами!
И люди представляют себя птицами. Они машут "крыльями", кричат чайками...
-- А теперь -- рыбами!
-- А теперь...
Люди впадают в транс, катаются по полу, кто-то -- рычит, кто-то -- ревёт белугой, кто-то -- хрипит при смерти. Всеми овладевает эйфория.
И все -- счастливы!
Расходятся далеко за полночь.
А с восходом солнца -- опять работа.
День, ночь, день, ночь...
***
Йони Шестой Расы оказался не единственным. Всего их было три, и Вставшие на Путь постоянно перебрасывались из одного в другой. Внутри Йони ашрам также был не единственный, и люди перемещались между ашрамами. Так никто толком не знал, кто - где, кого - сколько, и не исчез ли кто навсегда. В ходе этих перемещений Мишель очень быстро потеряла Клэр, а разыскивать не рискнула. Каждый Вставший на Путь обязан быть бдительным и немедленно сообщать об очередном оступившемся Посвящённым.
Хотя теперь собственная судьба её не волновала.
День, ночь, день, ночь...
Потому что слова Жюре оказались ложью. Она ничего не забыла. И всё также во сне к ней возвращались сожжённые, смотрели на неё выгоревшими пустыми глазницами и тянули за собой -- в огонь Канунгу. И рабство на этих плантациях казалось ей справедливым возмездием.
Но тут ей в голову приходило, что Жюре не может лгать -- он же Великий Гуру! А значит...
День, ночь, день, ночь.
А потом она встретила Хайнкель.
***
Андреас и Гудрун познакомились в 1965-м году в Тойпице, где двадцать второе управление МГБ Германской Демократической Республики, занимавшееся борьбой с террористами, готовило диверсантов широкого профиля для деятельности в глубоких тылах, на военных и гражданских объектах капиталистических государств. Они были немцы, они были коммунисты, наконец, они были молоды! Что ещё надо? Диверсанты широкого профиля оказались прекрасной парой не только в постели, затем -- на свадебной фотокарточке, но и в деле и потому их охотно направляли вместе на задания. На пузе перепахали они весь Ближний Восток, оказывая посильную поддержку палестинским товарищам, и в 1969-м году их направили в Бонн для оказания помощи прогрессивному студенчеству.
К тому моменту двойняшкам Ульрике и Хайнкель Ламздорф исполнился ровно один год.
Прогрессивное студенчество не подвело своих наставников. Волна экспроприаций 1970-1971 годов дала им первоначальный капитал и весьма радовала восточно-германских друзей. Фракция Красной Армии не могла нарадоваться на Андреаса и Гудрун.
У них же тем временем случился серьёзный личный кризис.
Маленькая Ульрика тогда спряталась в шкафу и слышала надрывный разговор родителей.
- Я больше так не могу. Они каждую ночь приходят ко мне и тянут, и тянут...
- Брось...
- Не могу! Слышишь? Не могу! Эти психи! Им убить, как стакан воды выпить! И всё ради какого-то грядущего всеобщего счастья! Новой эры человечества!
- Милая...