O Simona : другие произведения.

Кафтанская пленница

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Бонни в плену на дикой планете. Эпизод из "Хроники Фемискира")
  
  ДЖЕЙН И БОННИ
  
  КАФТАНСКАЯ ПЛЕННИЦА
  
  
   - Меня везли в повозке.
  Только потом я узнала и о планете, и о повозках, и обо всем другом, куда мы попали.
  Я не просто была скована цепями.
  Кандалы были так искусно переплетены, что я не могла достать ладонью ладонь.
  Даже ноги не могла разъединить.
  Возница увидел, что я очнулась.
  Сразу ударил меня кнутом:
  "Не колдуй, ведьма.
  Я тебя так специально заковал.
  Чтобы ты руками и ногами не колдовала".
  "Ведьм не бывает, - я выдохнула.
  Сразу спросила: - Где Джейн?"
  "Что за Джейн? - Возница напрягся. - Ты была не одна?"
  "Одна я была", - я сразу решила, что нельзя открываться незнакомцу.
  Как можно доверять тому, кто тебя в цепи заковал и кнутом бьет?
  "Слишком ты разговорчивая, ведьма", - возница поджег пучок сухой травы.
  Дунул дымом мне в лицо.
  Я сразу потеряла сознание.
  Вернее, сознание у меня осталось.
  Но оно стало другим.
  Перед глазами плыли розовые облака.
  Звуки стали мягче.
  Ноги и руки не двигались.
  Скажу сразу: меня окуривали постоянно.
  В повозке.
  На галере.
  Только в тюрьме в городе Кафтан перестали пускать мне дым в лицо.
  Воины были уверены, что из тюрьмы я не смогу убежать.
  Или экономили дурман-траву...
  Я очнулась в каменном мешке.
  Скамья жесткая.
  Стол передо мной.
  За столом воин сидит.
  То, что воин, я тоже потом узнала.
  У них, дикарей...
  Пусть не дикари.
  Но так проще рассказывать.
  Нет знаков воинских отличий.
  Не вшиты чипы.
  Непонятно сначала - купец или воин.
  Но для тех, кто в цепях - нет разницы.
  Я же в цепи была закована.
  Не понимаю, почему одни люди пытаются сделать плохо другим людям?
  Дикари, наверно.
  
  Воин на меня пусто смотрел.
  Ни со злостью, ни с добротой.
  Будто с козой разговаривал.
  "Ты кто?" - Он спросил.
  "Уже не называете меня ведьмой, - я усмехнулась. - Я - солдатка Космофлота Империи.
  Ты - тоже имперец.
  Не жухрай же ты.
  Поэтому, как имперец империйку, обязан меня отпустить".
  "То, что я должен тебя отпустить - я понял эти твои слова. - Воин наклонился ко мне. - Остальное - непонятное".
  "Тогда я спрошу, кто вы, - я зазвенела цепями. - Какой номер вашей планеты в Имперском каталоге?
  Нет.
  Номер планеты мне ничего не скажет.
  У меня нет с собой компьютера.
  У тебя тоже, как я вижу, его нет.
  Даже бластера нет у тебя.
  Ты знаешь, в каком секторе префектур Империи находится ваша Галактика?"
  "На каком языке ты разговариваешь, девица? - Воин выпучил глаза. - На древнем Шумерском?
  Слова понимаю.
  Но не понимаю, что они означают".
  "Получается, что планета очень отдаленная.
  На краю Империи, - я приуныла. - Тогда последний вопрос.
  Нас в гимназии на уроке ботаники учили, как отличить цивилизованную планету от дикарской.
  Скажи.
  Небо у вас твердое?"
  "Странный вопрос, - воин расхохотался. - Небесная твердь над нами.
  К ней прибиты золотые гвоздики.
  Она называются звездами".
  "Не зря нас на ботанике научили задавать этот вопрос о небе, - я хотела почесать нос.
  Но руками не достала.
  Тогда я наклонилась.
  Почесала нос о стол. - Вы - дикари.
  Планета ваша дикая".
  "Кто дикари?"
  "Вы".
  "А я думал, что ты - дикарка".
  "Я не дикарка.
  Я - солдатка особой пехоты Империи".
  "Мы ходим вопросами по кругу.
  Ты была одна?"
  "Одна".
  "Врешь".
  "Докажи, что вру".
  И я подумала:
  "Если спрашивает, одна ли я упала на планету, то, значит, тебя, Джейн, не нашли".
  Я обрадовалась.
  Воину не понравилась моя улыбка.
  "Смеешься?
  Надо мной смеешься?"
  "У тебя было тяжелое детство?
  Почему ты думаешь, что я над тобой смеюсь?"
  
  "Ты хитро уходишь от моих вопросов, - воин поднялся.
  Зашел ко мне за спину.
  Опустил руки на мои груди. - Груди у тебя с начала допроса увеличились".
  "Когда я волнуюсь, то мои груди увеличиваются.
  От волнения..."
  "Тебя нужно чаще волновать".
  "Не трогай меня, - я предупредила. - Я с Натуры.
  Нам до свадьбы нельзя.
  Жрецы нас так закодировали.
  Если кто полезет к незамужней девушке с Натуры, то оба взорвутся".
  "Что означает - взорвутся?"
  "Когда снаряд или мина взрывается".
  "Снаряд и мина - что это?"
  "Вы еще более дикие, чем я думала.
  Ну, хоть аппарат межзвездной связи у вас есть?
  Немедленно сообщите в ближайший штаб округа обо мне".
  "Аппарат?
  Связь?"
  "Я поняла, - я опустила головку. - Ничего у вас нет.
  "Ты сказала, что жрецы тебя..."
  "Закодировали.
  После свадьбы жрецы с девушки снимают код".
  "Жрецы...
  Ты - весталка?"
  "Кто она - весталка?"
  "Значит, не весталка ты.
  Но и не рабыня.
  Почему голая?"
  "Я же сказала - я с Натуры.
  Нам нельзя одежду".
  "Не понял".
  "Ты и остальное не понял".
  "Как твое имя?"
  "Бонни".
  "Имя не элладское.
  Дурацкое имя".
  "Всем нравится мое имя, - я обиделась. - Ты свое имя назови".
  "Я - Эразм", - воин с гордостью ударил себя кулаком в грудь.
  "Фууууу.
  Эразм какой-то.
  В Имперском космофлоте от имени зависит продвижение по службе.
  Например, прекрасное имя для девушки - Джейн.
  Девушка с именем Джейн сразу становится сержанткой.
  Или я - Бонни.
  Бонни - получает медаль "За боевые заслуги"".
  "Нарочно меня словами запутываешь, Бонни?
  Ты умная?
  Да?"
  "А ты - умный, Эразм?
  Да?" - Я передразнила воина.
  "Умные у нас в сенате заседают, - воин не обиделся на мою передразнивалку. - Патрициями становятся умные.
  Или в первом сражении погибают.
  Если умный на войну пошел.
  Я - не умный.
  Я - удачливый". - Тут воин сделал то, отчего мое сердце затрепетало.
  Он выложил из сундука на стол.
  
  "Мой кинжал, - я подпрыгнула. - Мои сапожки.
  Отдай".
  "Кинжал необычный, - Эразм не собирался мне отдавать мои вещи. - Ритуальный кинжал?"
  "Я его только потрогаю", - я пропищала.
  "Слишком твои глазки ярко заблестели при виде кинжала, - воин насторожился. - Не отдам".
  Я подумала:
  "Обобрали меня одурманенную.
  Если бы сейчас мой кинжал оказался в моих руках.
  Я бы разрезала цепи.
  Никто бы меня не удержал".
  "Сапожки мои сам носить будешь? - Я вздёрнула подбородочек. - Забирай сапожки.
  Отдай кинжал".
  "Нет, красавица.
  Наверно, ты не помнишь, как твоя мать была беременная.
  А ведь ты знала свою мать с момента своего зачатия.
  Ты уверена, что твой отец - твой отец?
  Бывают, что отцы другие.
  Как же я отдам тебе твой кинжал, если ты, возможно, ошибаешься в матери и отце?
  Сестра у тебя есть?
  Кто она?
  Где она?"
  "Ты не собьешь меня с мыслей, воин Эразм".
  "Ты смутилась, загадочная Бонни.
  Но я сделаю вид, что не заметил твое смущение.
  Вы, девушки, странно себя ведете, когда влюбляетесь".
  "Ты думаешь, что я влюбилась в тебя, воин?"
  "В меня все девушки влюбляются".
  "Скорее всего, в тебя влюбится возница, который меня кнутом бил.
  Но только не я в тебя влюблюсь".
  "Что ж, - воин Эразм кивнул. - Ты не захотела облегчить свою участь.
  Ты могла бы жить со мной в казарме.
  Но ты даже не делаешь вид, что влюбилась в меня".
  "Ты никогда не видел девушек, которым ты не нравишься?"
  "Нет, не видел.
  Все пленницы хотели облегчить свою участь.
  Они понимали, что лучше возлежать со мной на мраморной скамье, чем быть прикованной к скале в яме".
  "Возлежать я могу...
  Но только...
  До свадьбы нельзя".
  "Странная ты, Бонни.
  Прилетела с неба на молнии.
  Где ты на небе пряталась?"
  "Я была прибита золотыми гвоздиками к небесной тверди, - я пошутила. - Потом упала".
  "Ты слишком большая для неба, Бонни.
  Тебя бы на небесной тверди увидели".
  "Я хочу домой.
  В свой космополк".
  "Ты останешься в яме, Бонни.
  Пусть посланник цезаря с тобой разбирается.
  Я - служака простой.
  Мне не нужны неприятности с девушкой, которая летает на молнии", - воин зевнул.
  "Посланник цезаря?
  Когда он придет?"
  "Только небо знает пути посланника цезаря.
  Может быть, через неделю.
  А может, и через три года нас навестить".
  "Три года - слишком много", - я выпятила нижнюю губку.
  "Это на воле три года - слишком много.
  В яме ты потеряешь счет дням и годам, Бонни.
  В узнице нет времени".
  "Как романтично".
  
  Эразм постучал по столу.
  "Десятник, ты стучал?" - ввалились два воина.
  "Я не стучал.
  Я стуком вызывал вас, ослы, - Эразм рявкнул.
  Я отметила, что на меня он не кричал. - Отведите ее в яму".
  "В какую яму, господин?
  К людоедам?
  К похотникам?
  К прокаженным?"
  "В яму к философам отведите Бонни".
  "Господин?"
  "Да, Софокл".
  "А можно мы ее?"
  "Нельзя вам ее, - воин Эразм снова завопил.
  Жилы на шее вздулись. - Если бы можно было, то я бы сам.
  Посланник цезаря решит - можно ли эту ведьму". - Все же воин назвал меня ведьмой.
  Но я на любое оскорбление словами согласна.
  Вытерплю.
  Лишь бы выбраться скорее.
  Или ведьма - не оскорбление?
  Меня воины вывели в коридор.
  Я звенела цепями.
  Раздумывала невесело:
  "Планета дикая, а конвоируют, как цивилизованные".
  Меня втолкнули в пещеру.
  Пещера или комната.
  "Просторное, - я осмотрелась.
  К кольцам в стене цепями прикованы два седобородых мужчины. - Но вы ошиблись, воины.
  Это мужская комната.
  Я же девушка".
  "В яме забудешь быстро, кто ты - девушка, или философ", - конвоиры заржали.
  "Это - яма?"
  "Яма".
  "Я думала, что яма - другое.
  Яму в земле роют".
  "Ямы и в море, и на небесах бывают", - один из прикованных прошамкал.
  "Я кушать хочу, - я потребовала. - Паек дайте".
  "Паек?"
  "Ну, хоть персик или хлеб", - я проблеяла.
  "Хлеб - по пятницам", - конвоиры продолжали ржать.
  "А сегодня у вас какой день?"
  "Сегодня - день Ослицы", - воины с хохотом вышли.
  Загремели засовами.
  
  "Крепко приковали, - я попробовала длину цепей. - Ноги на ширине плеч.
  Руки - врозь".
  "Слава Зевсу, - узник слева от меня захихикал. - Послал нам голую девицу в темницу".
  "Жиполит! - Второй узник закряхтел. - Пользы нет от девицы, если до нее не дотянешься".
  "Нет в тебе правды, Кефал.
  Философ не телом думает, а - глазами.
  Что толку, если бы девица к тебе прикоснулась.
  Не зажгла бы она в тебе Олимпийский огонь.
  А со стороны выглядит прекрасно".
  "Спасибо.
  Мне нравится похвала". - Я улыбнулась сначала налево.
  Затем направо.
  Думала:
  "Не спутать бы имена узников.
  Неприлично будет".
  "Как тебя зовут, красавица? - Жиполит вытянул ногу в мою сторону. - Если сможешь, то попробуй.
  Дотронься своей ножкой до моей ноги.
  Мне - радость.
  Тебе - успокоение".
  "Ноги у меня длинные, - я пыхтела.
  Тянула ножку. - Но все равно цепи нам мешают.
  Не дотянусь".
  "Жиполит, - второй узник обрадовался.
  Завидовал, наверно, нам. - Напрасно себя тратишь на девицу".
  "Не напрасно, брат Кефал.
  Жизнь дается нам в ощущениях.
  Я хочу ощущать".
  "Щупать ты хочешь, брат Жиполит".
  "Щупать хочу, - Жиполит легко согласился. - Кто меня осудит?
  Ты осудишь, брат Кефал?
  Зевс меня осудит?"
  "Я так поняла, что вы - философы, - я округлила глазища. - Настоящие.
  Один - ты, Жиполит - начинает беседу.
  Второй - Кефал - смеется над любым предложением Жиполита".
  "Ты, красавица, тоже на пути к седобородой вершине философии, - Жиполит засмеялся. - Сразу поняла суть философии.
  Один предлагает.
  Второй - опровергает".
  "Я не хочу седобородой философии, - я бы провела ладонью по подбородку.
  Проверила - растет ли у меня седая борода. - Борода девушке только мешает".
  "Как девушке может борода помешать?"
  "Борода грудь прикрывает".
  "Твою грудь, прелестница... эээээ..."
  "Бонни.
  Я - Бонни".
  "Твою грудь, прелестница Бонни, даже самая густая борода не прикроет", - философ Жиполит захихикал.
  "Когда я волнуюсь, то у меня груди увеличиваются", - мои щеки загорелись смущением.
  "У дев прелестных бороды не растут, - второй философ - Кефал спорил с первым. - Иначе бы девы не были девами и прелестными.
  Но грудь достойного мужа закроет любую грудь".
  "Философы все время о женской груди говорят", - я захихикала.
  "Да.
  Мы, философы, все время говорим о женской груди", - философ Жиполит подмигнул мне.
  "Нет.
  Мы, философы, не говорим о женской груди", - философ Кефал по привычке сказал противоположное тому, что высказал философ Жиполит.
  
  "Меня понятно, за что посадили в каменный мешок.
  Но вас, философы?
  Чем вы провинились?
  Кур воровали?
  Из армии сбежали?"
  "Бонни!
  Сначала ты скажи.
  Почему тебя не пощадили?"
  "Меня обвинили, что я ведьма", - я важно надула губки.
  Не каждую обвинят в ведьмовстве.
  "Ведьма? - На этот раз философы были единодушны. - Ведьм не существует.
  Посадить за ведьмовство - все равно, что посадить... посадить..."
  "Посадить репу?" - Я спросила с надеждой.
  Очень проголодалась.
  "Репу?
  Почему ты подумала о репе, Бонни?
  Репа - иносказание какой-то твоей философской истины?"
  "Кушать хочу".
  "Кушать? - философ Жиполит тряс головой. - Я припрятал кусок черствой рисовой лепешки".
  "Лепешка?
  Рисовая? - В моем животике ворочался голод. - Я буду очень благодарна.
  Угости меня рисовой лепешкой.
  Пожалуйста".
  "Беда в том, что мы на цепях", - философ Жиполит чудом зубами извлек из бороды что-то серое.
  Сильно мотнул головой.
  Серое прилетело и шмякнулось у моих ног.
  "Эх, дотянуться бы", - я изогнулась.
  Всю свою длину отдала левой ноге.
  "Бонни.
  Ты, как утка в балагане", - философ Кефал захохотал.
  Он нравился мне все меньше и меньше.
  "У утки - лапы.
  У меня - ножки". - Я пыхтела.
  Наконец, подцепила кусочек рисовой лепешки.
  Зажала в пальцах левой ноги.
  И...
  И - все.
  "Не поднимешь, - философ Жиполит вздохнул. - Цепи не дают".
  "Ты же знал, Жиполит, - брат Кефал торжествовал. - Понимал, что Бонни не получит свою лепешку".
  "Зато я попытался", - Жиполит гордо поднял голову.
  "Мы попытались", - я зашипела.
  "Бонни.
  Не сердись на меня, - философ Кефал уловил мое к нему отношение. - Жиполит только кажется добреньким.
  Но на самом деле он - злой".
  "Жиполит меня лепешкой угостил, - я пробурчала. - Моя беда в том, что я ее не могу донести до рта".
  "Бонни, - философ Кефал произнес вкрадчиво. - Ты посмотри на рисовую лепешку с другой - с философской точки зрения.
  "Рисовые лепешки умеют философствовать?"
  "Нет, Бонни.
  Рисовые лепешки - не философы.
  Зато Жиполит - философ.
  Он же признался, что любит твои груди..."
  
  "Йа?
  Мои?
  Жиполит сказал ли, что философы говорят о женских грудях".
  "В том и суть, - голос Кефала возвысился до торжества. - Я не просто сказал, что ты похожа на утку в балагане.
  Утку дразнят кусочком рисовой лепешки.
  Утка пляшет.
  Старается.
  А зрители потешаются над ней.
  В чем суть?"
  "В чем суть? - Я проблеяла. - Никак не постигну глубину вашего ума..."
  "Суть в том, что утка зря старается.
  Она развеселит зрителей.
  Но кусок рисовой лепешки не получит.
  Жиполит прекрасно знает, что цепи не позволят тебе скушать рисовую лепешку.
  Но он ее бросил.
  Бросил, чтобы смотреть на твои мучения.
  Ну, и, разумеется, на твои великолепные сиськи.
  Ты показала их во всей красе, когда тянулась за лепешкой и выгибалась".
  "Не только сиськи", - философ Жиполит захихикал мерзко.
  "Философ Жиполит - это правда?" - я опустила головку.
  "Более, чем очень правда", - философ Жиполит хохотал.
  "Ты так просто признаешься, что издевался надо мной, философ Жиполит?"
  "Мог бы признаться еще проще - признался бы".
  "Вы.
  Вы...
  Вы мне неприятны", - я опустила плечи.
  "В нашем случае приятное или неприятное - всего лишь звуки, - философ Жиполит прицепился к моим словам. - Приятное или не приятное не потрогаешь..."
  "Снова ты - о потрогать или не потрогать", - я разозлилась.
  "Приятное можно потрогать, даже, если руки и ноги скованы", - философ Кефал, как обычно, возразил своему товарищу.
  Или недругу...
  "Теперь я поняла, почему вас посадили в тюрьму".
  "Что же ты поняла, Бонни?"
  "Я бы тоже вас посадила.
  За то, что вы - злые".
  "Злость или не злость - не заметишь, - философ Жиполит надул щеки. - Однажды я подсматривал за танцовщицей в балагане.
  Она поправляла перья в волосах.
  Больше одежды, чем перья и волосы, на танцовщице не было.
  Она заметила мой к ней интерес:
  "Господин.
  Накройся белой шкурой степного волка, - танцовщица промурлыкала. - Лежи тихо.
  Если тебя увидят стражники, то тебе не будет уже пути назад".
  "Но я ни в чем не провинился", - я понял, что стал жертвой какой-то балаганной интриги.
  В балаганах бывает очень опасно.
  "Если не послушаешь меня, то не выйдешь из балагана живым. - Слезы потекли по щекам танцовщицы. - Сегодня наш хозяин поскандалил с центурионом.
  Я думаю, господин, что стражники будут хватать всех посетителей балагана.
  Потащат тебя на костер.
  С утра ты не думал, что умрешь.
  Но тебя либо сожгут на алтаре.
  Либо посадят на кол.
  Ты попроси, чтобы тебя избавили от мучений.
  Может быть, центурион расщедрится.
  Просто отрубит тебе голову саблей".
  "Вот так щедрость, - я задрожал под белой шкурой. - Налей мне из амфоры вина.
  Для храбрости".
  Танцовщица налила вина.
  Я выпил.
  Попросил еще.
  "Белая шкура, разве защитит меня от стражников?" - Мой голос дрожал.
  Но рука с чашей не дрожала.
  Я боялся пролить хоть каплю вина.
  Кто знает?
  Может быть, эта чаша - последняя в моей жизни.
  "Стражники подумают, что ты белый волк.
  Белые волки находятся под защитой цезаря".
  "Почему мне о белой шкуре никто не рассказывал?" - Я мрачно спросил.
  "Зачем всем знать о белой шкуре волка? - Танцовщица пожала плечами.
  Под левой грудью открылась родинка. - Те, кто в балаган не ходят, стоят меньше.
  Центурион не станет сажать крестьянина на кол.
  Поэтому крестьянину не нужны защита и шкура белого волка.
  Ты же, господин, богатый.
  Тебя выгодно посадить на кол.
  Ты выболтаешь центуриону всю правду".
  "Какую правду?" - Я под шкурой сильно вспотел.
  "Каждый человек опасен для цезаря.
  Даже то, что ты думаешь, может цезаря убить.
  Тебя начнут пытать.
  Ты будешь кричать.
  А слова твои центурион может назвать правдой или неправдой".
  
  "Жиполит, ты напугал нашу гостью", - брат Кефал остановил речь друга философа.
  "Почему ты называешь Бонни - гостьей.
  Она - узница, как и мы".
  "Мы с тобой здесь навсегда, Жиполит.
  Философ - если попался - то попался.
  А девушка?
  Тебя, Бонни, либо повесят, либо...
  Либо - сама знаешь что.
  Ты - девушка красивая".
  "И что?" - Я задрожала.
  "В рабство продадут тебя".
  "Почему же меня сразу в рабство не продали?"
  "Ждут посланника цезаря.
  Посланник цезаря решает - кого из узников в рабство отдать, а кого на кол посадить".
  "Меня могут посадить на кол?"
  "На колу ты будешь смотреться красиво, Бонни", - философ Жиполит заржал.
  "Дикари!" - Я не верила.
  Я слишком молодая, чтобы сидеть на колу.
  Прискачет или приплывет дикарь посланник цезаря.
  Я ему подробно объясню об Империи.
  Меня нельзя казнить.
  Я - солдатка Имперской армии.
  Еще точнее - особая пехотинка.
  Особых пехотинцев - раз, два - и весь счет.
  Правда, я не особо представляю, что означает - особая пехота.
  Загадочная она и тайная.
  "Мы - не дикари", - философ Кефал покачал головой.
  Из бороды полетели подозрительные ошметки.
  "Бонни права, - на этот раз философ Жиполит спорил. - Мы дикари.
  Потому что связались с разбойниками.
  Сидели бы в своих бочках.
  Философствовали бы потихоньку.
  Вдовы нам приносили бы мед и пахлаву.
  Но нам захотелось богатства и славы".
  "Мирового господства мы захотели, - философ Кефал икнул. - Где же еще взять власть над миром?
  Только у разбойников".
  
  "Вы - философы - стали разбойниками?" - Я ужаснулась.
  "Нет.
  Прелестница.
  Мы не стали разбойниками.
  Мы своими философскими речами вдохновляли разбойников на грабежи.
  Разбойники - народ шатающийся.
  Ограбил - напился.
  Напился - ограбил.
  Нужно наставлять разбойников на правильные грабежи.
  Мы и наставляли".
  
  
  ГЛАВА 503
  
  ДЖЕЙН И БОННИ
  
  КАФТАНСКАЯ ПЛЕННИЦА.
  ФИЛОСОФЫ ЖИПОЛИТ И КЕФАЛ
  
  "Вы - хуже, чем разбойники".
  "Мы - лучше, чем разбойники.
  Мы - философы". - Философ Жиполит пожевал бороду.
  "Если бы в твоей бороде остался кусочек рисовой лепешки, то ты бы ее сейчас жевал, а не бороду", - я отомстила за издевательство.
  "Бонни.
  Поверь.
  Твоя комедия стоила огрызка рисовой лепешки", - философ Жиполит смотрел на меня с нежностью.
  Я сразу простила его.
  Кто я, чтобы обвиняла философов?
  "Наши разбойники, - философ Кефал с удовольствием погружался в воспоминания.
  Назвал разбойников "нашими". - Наши разбойники грабили в лесах около Пелопонеса.
  Места там шумные.
  Грабить там есть кого".
  "В тот день мне моя подруга вдова прислала гонца с глиняной табличкой, - философ Жиполит подхватил воспоминания. - Вдова писала:
  "Хорошо ли тебе живется в разбойниках, мой философ?
  Я скучаю по твоей щекочущей бороде.
  Но ты все с разбойниками и с разбойниками.
  Я же от скуки решила взять себе в мужья патриция Кроноса.
  Он - видный.
  Скоро сенатором станет.
  Перед свадьбой я вспомнила о тебе, мой философ.
  Устроим прощальный праздник?
  Покатаемся на галерах.
  Я приведу подружку вакханку.
  Она - умная, красивая.
  И дом у нее большой.
  Если у тебя есть веселый друг философ, то и его с собой прихвати.
  Может полюбится он с мой подругой вакханкой.
  Будут жить вместе".
  Вдова не предложила мне свою подругу.
  Значит, ей - патриций в мужья.
  Моему другу философу - богатую вакханку в жены.
  Мне же - ничего, кроме катания на галерах.
  Я решил, что поеду к вдове один.
  Напою ее сладким асирийским вином.
  Себе возьму в подруги богатую вакханку.
  
  Пошел я к главарю разбойников.
  Наобещал ему золотые горы.
  Разбойник мне на дорогу монет дал
  Козу запечённую в повозку бросил.
  Я на радостях разбойникам четыре амфоры с Фивским кислым вином выставил.
  Собрался в путь.
  Разбойников как раз искали стражники Пелопонеские.
  Не очень усердно искали.
  Кто же хочет под нож разбойника попасть.
  Но, если попадались разбойники, то солдаты не щалили никого.
  Ни днем, ни ночью на основных дорогах не было проезда.
  Чуть кто из разбойников сойдет с дороги, стражники сразу уводят на рынок рабов.
  Или убивают.
  Наш главарь разбойников ввел порядок.
  Два раза в неделю ходили провожатые разбойники.
  Спереди и сзади идут.
  А в середине - философы и жены разбойников.
  Лето клонилось к концу.
  Собрались разбойники в балаган и на ярмарку.
  Провожатые разбойники тронулись по дороге.
  Я ехал в повозке.
  Осел медленно тащил меня и мое добро.
  Награбленное добро, которое я выменял у разбойников на свои философские истины.
  До балагана ехать было двадцать пять миль.
  Двигались медленно.
  То разбойники захотят есть и пить.
  То вакханка подойдет, поинтересуются.
  Разбойники на нее глаза таращат.
  Бороду дергают.
  Все стоят.
  Дожидаются, когда дальше пойдем.
  Вечер близко.
  А мы только половину пути прошли.
  Пыль.
  Жара.
  Тарантулы кусают.
  А укрыться негде.
  Болота вокруг.
  Ни персикового дерева.
  Ни оливковой рощи у дороги.
  Я с повозкой выехал вперед.
  Дожидаюсь, пока остальные подтянутся.
  Слышу - хохот.
  Кто-то на китаре начал играть.
  Я понял, что снова веселье у разбойников.
  Подумал:
  "Не уехать ли одному?
  Без разбойников.
  Вдова и ее подруга долго ждать не будут.
  Найдут себе других философов для увеселений на галерах.
  Осел мой бойкий.
  Если стражники нападут - ускачем.
  Или не ездить без разбойников?"
  Остановился.
  С ослом вместе решаем - ехать, или не ехать".
  "Я вижу, что Жиполит бороду расчесывает, - философ Кефал продолжал рассказ.
  Так философы передавали мне свою историю. - Я свою повозку к его повозке приблизил. Говорю:
  "Поедем, Жиполит, одни.
  В балаган хочу.
  Хоть выжимай меня.
  Туника вся мокрая от жары.
  В балагане весело.
  Танцовщицы, певички, вино в амфорах.
  Тетерева запеченные".
  Жиполит меня спрашивает:
  "Хороший ли ты философ, Кефал?
  Кинжал у тебя есть"?
  "Язык мой - кинжал мой, - отвечаю. - Но помимо языка с собой кинжал древний ношу". - Я поднял тунику.
  Вокруг пояса веревка у меня была.
  На веревке кинжал болтается.
  Жиполит мне отвечает:
  "Поедем.
  Вдова веселая меня на игрища зовет.
  Говорит, чтобы с другом философом приезжал.
  Вдова вакханку приведет.
  Только вакханку я себе заберу.
  Ты же, Кефал, к вдове подластивайся.
  На галерах поедем кататься.
  Уговор - мое не трогай, брат Кефал".
  Мы поехали в горы.
  В поле далеко видать.
  Нет стражников.
  Въезжаем в узкое ущелье".
  "Меня страх охватил, - философ Жиполит зазвенел цепями. - Говорю:
  "Нужно в пещере спрятаться.
  Проследим - не гонятся ли за нами стражники.
  Вдвоем не отобьёмся.
  На кол посадят.
  Или еще что хуже сделают с нами".
  Кефал возразил мне:
  "Зачем прятаться в пещере.
  Поедем к веселой вдове и к ее подружке".
  Я же проявлял осторожность.
  Говорю:
  "Ты пока в ущелье ожидай.
  Если стражники нас схватят, то отрубят все.
  Не чем будет перед вдовой и вакханкой хвастаться".
  Кефал тогда толстый был, красный.
  Пот с него лился ручьями.
  Я повозку развернул.
  К горе поехал.
  Осел мой идет тяжело.
  Разбойники его у крестьян украли.
  Я же осла раскормил морковкой.
  Большой осел стал.
  Затащил осел повозку на гору.
  Будто крылья у меня на ногах выросли, как на сандалиях Гермеса.
  На горе стражники от разбойников прячутся.
  Тридцать копейщиков.
  Мой осел увидел стражников.
  Начал разворачиваться.
  Понеслись мы с горы, как Сизиф и его камень.
  Стражники копья в нас бросают.
  Я увидел Кефала.
  Кричу:
  "Доставай свой кинжал.
  Показывай стражникам.
  Они философского кинжала испугаются".
  Сам своего осла подбадривал:
  "Вынеси меня, осел.
  Пахлавы дам.
  Не спотыкайся.
  Одним копытом спотыкнешься - в ущелье полетим.
  Я только до кинжала доберусь.
  Живым тебя, осел, стражникам не отдам.
  Слишком ты мне дорог".
  А Кефал, как увидел стражников, так сразу погнал.
  Бьет своего осла кнутом.
  Спешит к нашим разбойникам ускакать.
  Предал меня Кефал.
  Осел его упирается.
  Хвостом мух отгоняет.
  Я понял, что стражники меня схватят.
  Кефал с кинжалом умчался.
  Без кинжала с одной только философией со стражниками ничего не сделаю.
  Развернулся я к разбойникам.
  Кричу, чтобы помогли.
  Но свои братья-разбойнички не слышат моих криков.
  Разбойники песни горланят с вакханками.
  Да на кифарах играют.
  Вижу, что моему ослу наперерез четыре стражника несутся.
  Копьями потрясают.
  Осел подо мной милый.
  А под стражниками ослы еще милее.
  Хотел я назад в ущелье повернуть.
  А мой осел проголодался.
  Прямо к стражникам летит.
  Или к их ослицам...
  Не управляю я уже своим ослом.
  Ко мне глава стражников скачет.
  Визжит.
  Зубы показывает.
  Копьем размахивает.
  Я испугался, думаю:
  "Если стражники меня поймают, то обвинят во всех бедах.
  Все разбои и грабежи на дорогах на меня свалят.
  В яму посадят.
  Голодом будут морить.
  Я должен ускакать".
  Я, хоть и философ, но сила в руках и в ногах была.
  Повернул повозку на начальника стражи.
  Думаю:
  "Либо мой осел его осла затопчет.
  Либо повозкой стражника с осла собью.
  Ногами затопчу.
  Руками задушу.
  Осла его себе заберу".
  Но моя повозка до начальника стражников не доехала.
  Повалилась боком.
  Осел мой вырвался на свободу.
  К ослицам побежал.
  Стражники моего осла рисовыми лепешками угощают.
  Осел делает вид, что меня никогда не знал, и знать не желает.
  Хотел я сбежать.
  Но на моих ногах и на голове три стражника сидят.
  Луком и чесноком от них воняет.
  Рванулся я.
  Бороду в руках стражника оставил.
  Вырвался на свободу.
  Но на меня еще три стражника налетели.
  Глиняными амфорами по голове бьют.
  Помутилось в глазах.
  Зашатался я.
  Ни одного слова философского вспомнить не могу.
  Лишь в голове вертится мысль:
  "Покатались на галере мы с тобой, вдовушка".
  
  Стражники сняли с меня тунику.
  Завязали руки узлом.
  Узел Пелопонеский - хитрый.
  Взглянул я на свою повозку и на свое добро в последний раз.
  Орехи греческие из корзины выкатились.
  Запечённая туша козла на землю упала.
  Стражник подбежал к козлятине.
  Тушу к себе тянет.
  Но с другой стороны козла запеченного что-то держит.
  Смотрим - лев степной.
  Он козлятину своей добычей посчитал.
  Стражник ткнул льва копьем в лапу.
  Лев той же лапой стражнику голову сбил.
  Из шеи кровь хлещет.
  Черная.
  Мою повозку залила.
  Лев с козлом убежал.
  Глава стражников кричит, чтобы быстрее уходили.
  Лев подмогу приведет.
  Я в самых учтивый словах к главе стражи обратился:
  "Позволь, почтенный.
  Я льва догоню.
  Козла у него отниму.
  Мы, философы, даже со львами находим общий язык".
  Начальник стражи поверил мне.
  Но его дружок - красавец юноша - на меня злыми глазами смотрит.
  Говорит начальнику стражи:
  "Энгельгадиус.
  Не слушай философа.
  Он - философ разбойников.
  Разбойников на грабежи воодушевлял.
  Если мы его послушаем, то и нас он разбойниками сделает".
  Начальник стражи головой потряс.
  Юношу к себе прижал.
  Переменил свое решение.
  Не пустил меня догонять льва с козлом в зубах.
  Стражник копьем меня в спину кольнул.
  Я огрызнулся:
  "Развяжи мне руки.
  Тогда узнаешь, как философа копьем в зад тыркать.
  Я не простой философ.
  Я у разбойников научился глотки перегрызать.
  Вгрызусь тебе в горло.
  Пар из тебя вылетит".
  Я напугал стражников.
  Советуются, что со мной делать.
  Даже некоторые предлагали меня камнями забросать живого.
  
  Но начальник стражи приказал мою повозку и меня забрать.
  Не оставили меня в повозке.
  Начальник стражи на осла забрался.
  Другие стражники меня голого к стражнику за спину привязали.
  Чтобы я не упал.
  Сижу на осле.
  В начальника стражи упираюсь.
  Только и видел я изящную спину стражника.
  Тонкую шею и кудрявую голову.
  На шее иероглиф разглядел.
  Спрашиваю:
  "Стражник.
  Что означает иероглиф у тебя на шее?"
  Стражник отвечает со смехом:
  "Ты - философ.
  Ты должен разгадывать иероглифы".
  Я говорю с обидой:
  "Много я иероглифов повидал.
  Но твой иероглиф древний очень.
  Не гордись, что знаешь его".
  Стражник на осле ерзает:
  "Иероглиф означает - "Смотри вниз"".
  "В ущелье смотреть?"
  "Нууу, если можно назвать это ущельем".
  "Загадки твои - стражницкие, а не философские", - я огорчился.
  Попытался руки освободить.
  Но они крепко связаны моей же туникой.
  Даже спина моя выгибается.
  Неудобно мне связанному и привязанному.
  То так повернусь, то - другим боком.
  Ехали мы долго.
  С горы на гору.
  Из болота в болото.
  Озеро переходили вброд.
  Три стражника утонули.
  Наконец, выехали на дорогу.
  Поехали огородами крестьянскими.
  Хотел я дорогу запомнить.
  Но начальник стражи так крепко ко мне прижался, что его волосы мне глаза загораживали.
  Я спрашиваю:
  "Почему мы не в Пелопонес едем?
  Вы же - стражники Пелопонеские".
  "Мы стражники из Пелопонеса, - стражник охотно отвечает. - Но мы тебя сдадим в Кафтан.
  В Кафтане центурион от цезаря сидит в шатре.
  Центурион решает - кто из разбойников на рынке рабов будет продан, а кого в легион охраны цезаря заберут".
  "Меня точно в легион не возьмут.
  Я же - философ".
  "А кто глотку обещал перегрызть?" - Мне напомнили, как я угрожал стражнику.
  "Я могу стать вашим философом, - я произнес вкрадчиво. - Стражникам, ну, просто необходим философ".
  "Центурион решит, кто из нас философ", - начальник стражи решил меня сдать с рук на руки.
  Мы переехали речку.
  Приехали в Кафтан.
  Стражники слезли с ослов.
  Собрались вакханки вокруг.
  Радуются стражникам.
  Бросают им сладкую пахлаву.
  Меня же вакханки щипают.
  Хихикают.
  Радуются, что философа трогают.
  "Не трогайте его, - начальник стражи отогнал вакханок. - Он мой".
  Подозвал раба.
  Раб красивый, мускулистый
  На начальника стражи с любовью смотрит.
  Еще два раба подоспели.
  Развязали мне руки.
  Набросили цепи.
  Заковали меня, как раба.
  Сразу у вакханок ко мне интерес пропал.
  Они все внимание на стражников переключили.
  Рабы отвели меня в сарай.
  Красавец раб на меня жалостливо смотрит:
  "Философ.
  Не ожидал ты рабства?
  Философ рожден летать.
  Тебе же крылья обрубили".
  "Раб, я нравлюсь тебе?"
  "Ты мне нравишься, но не как человек.
  Ты мне нравишься, потому что ты - философ.
  Я мудрецов люблю".
  "Тогда сними с меня цепи.
  Помоги мне сбежать".
  "Я бы помог тебе сбежать, - раб бороду поглаживает. - Если бы ты был красавец телом, то я бы помог.
  Но ты красив знаниями своими, философ.
  Знания должны быть в клетке".
  Раз закрыл за собой дверь.
  Я искал место помягче.
  Упал на теплый овечий навоз.
  Думал:
  "Не станут меня в рабы продавать.
  Может быть, центурион возьмет меня к себе.
  Центурионы пиры и оргии любят.
  Будет он приходить на оргии со своим личным философом.
  Я - драгоценность".
  Немного себя успокоил.
  Надеялся, что стану жить со стражниками лучше, чем жил с разбойниками.
  Жаль, конечно, награбленное добро.
  Мое добро стражники поделили между собой.
  Но до утра оно перейдет в руки вакханок.
  Вакханкам что нужно?
  Философия вакханкам интересна?
  Нет, конечно!
  Вакханки золото любят.
  
  Я не спал почти всю ночь.
  Вакханки за стеной песнями и плясками мешали.
  Я в щель смотрел.
  Утром мне кто-то в щель косточку персиковую бросил.
  Глаз подбили мне.
  Я заснул с судорогами на короткое время.
  Когда проснулся, другую щель в сарае проковырял.
  Из новой щели видна была дорога.
  По дороге шли обнаженные девушки.
  К реке девицы шли купаться.
  Одна девушка наклонилась.
  Подняла что-то с дороги.
  К девушке подбежала собака.
  Обнюхала ее.
  Понравилась девушка собаке.
  Хвостиком виляет собачка.
  Но мимо проходила коза с козлятами.
  Собаку коза боднула.
  Собака с жалобным визгом сбежала.
  Ушли девушки в купальню.
  Смотрю - еще одна красавица появилась на дороге.
  Туника у нее дорогая.
  Серебряной нитью расшита туника.
  Сандалии золотом блестят.
  В волосах золотой обручь блестит.
  Девушка несет корзину с рисовыми лепешками.
  Подрагивает девушка.
  Прогибается от тяжести корзины.
  Девушка в каменный дом прошла.
  Из дома вышел стражник.
  Вчерашний - глава стражников.
  За ночь бороду в красный цвет перекрасил.
  Голова стражника покрыта лиловым шелковым платком.
  На кожаной веревке сабля стражницкая болтается.
  На ногах стражника изящные сандалии.
  В них убегать удобно.
  Главный стражник потягивается.
  Красную бороду пальцами расчесывает.
  Приказал стражник двум стражникам что-то.
  Ускакали два стражника.
  Главный стражник в дом зашел.
  Сразу оттуда раздался звон разбитой амфоры.
  Девушка засмеялись звонко.
  По дороге проехали два горшечника.
  Туники у горшечников мокрые от пота.
  Девушки из купальни вернулись.
  На солнышке обсыхают.
  Голые попки блестят.
  Хихикают девушки.
  На мой сарай подглядывают.
  Собрались кучкой.
  Подошли к сараю.
  Пальчики в дырки просовывают.
  Я как зарычал на девушек.
  Одну за пальчик укусил.
  Красавицы завизжали.
  Понеслись от меня.
  Только голые попки сверкают.
  Я подумал:
  "Эх.
  Был бы я не философом, а патрицием богатым.
  Всех девушек сразу в жены бы взял".
  Затем пить вино я захотел.
  В горле мыши скребут.
  В это время утром у разбойников вино раздавали.
  Слышу - сарай открывают.
  Пришел глава стражников.
  С ним - невысокий толстый купец.
  Лицо купца красное.
  Глаза вытаращены.
  Борода до пояса.
  Все время купец кашлял.
  Одет купец богаче, чем глава стражников.
  На шее цепь толстая, золотая.
  Сапоги и туника серебром вышиты.
  На тонких сандалиях другие - высокие - толстые сандалии.
  На голове купца корона купеческая с изумрудом.
  Глава стражников прошептал купцу что-то на ухо.
  Облокотился о статую мраморную.
  На меня доброжелательно поглядывает.
  Купец же толстый, медлительный - подошел ко мне.
  Присел на мешок с камнями.
  Пальцами шевелит.
  Потрогал мою бороду.
  По голове погладил.
  Быстро-быстро начал рассказывать о своей торговле рисом.
  Языком щелкает, как кнутом.
  Приговаривает.
  "Ах, философ.
  Зачем же ты разбойникам служил".
  Я отвечаю:
  "Ничего ты не понимаешь, купец.
  С разбойниками весело и богато я жил.
  Где еще философ монет добудет?
  Только - у разбойников.
  У них обычаи хорошие.
  По утрам разбойники вино получают - кто, сколько сможет выпить.
  Вы же мне даже самую маленькую амфору не поднесли.
  Так с философами не поступают".
  Купец засмеялся.
  За нос меня ущипнул
  За уши потрепал.
  Подошел к двери и позвал:
  "Афродита!"
  Я думал, что рабыня прибежит на зов хозяина.
  Долго мы ждали молча.
  Купец на меня виновато поглядывал.
  Словно он виноват, что какая-то Афродита медлит.
  
  Наконец, появилась девушка.
  Я ахнул!
  Узнал ту красавицу, которую на дороге видел с корзиной рисовых лепешек.
  Девушка уже успела переодеться.
  Длинная полупрозрачная туника до пят доставала.
  На запястьях золотые браслеты звенят.
  Вблизи девушка еще больше красавицей оказалась.
  Я руки протянул.
  Хотел до девушки дотронуться.
  Но глава стражников со смехом мне по рукам древком копья стукнул.
  Купец девушке на ухо прошептал.
  Она злобно сверкнула на купца глазищами.
  Развернулась и степенно вышла из сарая.
  Вернулась с большой амфорой.
  Поставила амфору передо мной.
  Изогнулась грациозно.
  Глазища распахнула.
  Удивлялась, как я пью.
  Смотрит на меня, как на статую Аполлона.
  Я вернул Афродите пустую амфору.
  Ладонью вытер - мокрую от вина - бороду.
  Афродита ко мне потянулась.
  Купец закричал на нее.
  Все засмеялись.
  Затем снова ушла Афродита.
  Принесла рисовых лепешек на серебряном подносе.
  Снова на меня глядит, как на мраморную статую.
  Я лепешку скушал.
  Девушке подмигнул:
  "Что?
  Никогда пьющего философа не видела?"
  Афродита вздрогнула.
  
  Вскоре все ушли.
  Пришел раб.
  Мне в глаза не смотрит:
  "Пойдем, философ".
  "Дожился я, - я горько усмехнулся. - Раб философу приказывает".
  Делать нечего.
  Отправился я за рабом.
  Цепями своими позваниваю.
  Внимательно смотрю на дорогу.
  Не наступить бы на камень острый.
  Мимо ярмарки прошли.
  На ярмарке заморские комедианты корчились.
  Подпрыгивали.
  Бесстыдство показывали.
  Раб меня к богатому шатру подвел.
  Около шатра другой раб стоит.
  Держит на привязи двух ослов.
  Из шатра купец тот самый вышел.
  Мне рукой приветливо помахал.
  Смеялся он много.
  Что-то напевал на древнем языке Атлантов.
  
  
  ГЛАВА 504
  
  ДЖЕЙН И БОННИ
  
  КАФТАНСКАЯ ПЛЕННИЦА.
  ФИЛОСОФСКАЯ БОЛТОВНЯ
  
  Я в шатер зашел.
  Богато внутри.
  Стены шатра гобеленами заморскими украшены.
  Мягкие подушки горой на земле лежат.
  Кувшины, сабли, кинжалы - все из серебра.
  Купец опустился на мягкие подушки.
  Рядом с купцом глава стражников сидит.
  Еще трое купцов на меня поглядывают.
  Посредине шатра запеченная овца на серебряном блюде.
  Овцу едят.
  Руки в овечьем жире.
  Купец приказал мне сесть в сторонке.
  Раб указал мне мое место.
  Посадил меня.
  Сам раб к хозяевам ближе пододвинулся.
  
  Жадно смотрит, как они овцу доедают.
  Икает от голода.
  Доели овцу.
  В шатер вошла рабыня.
  Унесла овечьи кости.
  Принесла амфору с тонким горлышком.
  Купец и его гости вымыли руки с ароматным маслом.
  Затем один из гостей купца ко мне подошел:
  "Ты разбойникам помогал, философ.
  Взял тебя начальник стражи.
  Потом купцу продал.
  За твой бунт против цезаря".
  Я ответил:
  "Бунт я не поднимал против горячо любимого цезаря.
  Разбойникам я не помогал.
  Советы лишь давал умные.
  Но я же - философ.
  Философ глупости не посоветует.
  Или вы хотите, чтобы я глупые советы давал разбойникам?
  На месте разбойников могли оказаться вы.
  Философ не смотрит, с кем беседует".
  "Строптивый ты, философ Жиполит", - все недовольно зашумели.
  Купец - который моим хозяином стал - головой качает:
  "Ты разбойникам глиняную табличку с иероглифами напиши, философ.
  Разбойники за тебя мне выкуп пришлют.
  Два золотых сольдо потребуй у разбойников.
  Тогда я тебя отпущу".
  "С какой стати разбойники за меня выкуп заплатят?" - я захохотал.
  "Ты же разбойникам советы мудрые давал, Жиполит.
  Разбойники следовали твоим советам.
  Много монет награбили с твоей помощью.
  Поэтому захотят тебя обратно к себе вернуть".
  "Хо! - я слезы смеха утираю. - Разбойники другого советчика себе найдут.
  Бесплатно.
  Около каждого большого города философы живут.
  С удовольствием разбойникам за монеты будут помогать.
  Не нужен я разбойникам.
  Не дадут за меня выкуп.
  Лучше меня на рынке рабов продайте".
  "Кто же тебя купит? - мой новый хозяин рассердился.
  Глава выпучил, как чудо-рыба. - Философы в хозяйстве бесполезные.
  Не нужен никому раб философ".
  
  "Я дам за свою свободу выкуп, - я пожал плечами. - В тайном месте я спрятал монету.
  Серебряная.
  Но малая".
  Вскочили купцы.
  Раками размахивают.
  Говорят все вместе.
  Купец на главу стражников кричит
  "Я тебе две серебрущки за философа отдал.
  Ты мне должен был за вакханку.
  Я - что?
  В убытке останусь?
  Я лучше философа на галеры продам". - Слюни изо рта брызжут.
  Начальник стражников жмурится.
  Языком щелкает:
  "Не будет философ на галере грести.
  Надсмотрщик над рабами философа кнутом до смерти убьет.
  Так ты даже одну серебрушку не вернешь за Жиполита".
  Я подумал и вскочил:
  "С вами по-философски нельзя разговаривать.
  Купцы вы все.
  Не пугайте меня галерами.
  Я и с надсмотрщиком над рабами найду общий язык.
  Я же - философ.
  Подскажу надсмотрщику, как рабами лучше управлять".
  
  Долго купцы переговаривались.
  Хозяин мне рукой машет:
  "Мудрый ты философ, Жиполит.
  Язык твой дорогой.
  Дай мне за свою свободу две большие серебрушки.
  Или пусть разбойники за тебя пришлют.
  Все же две серебряные монеты - не две золотые.
  Наскребут разбойники монеток".
  "Не знаете вы разбойников, - я рукой махнул. - Разбойнику - все равно.
  Большую добычу они возьмут, или малую.
  Главное, чтобы на вино и на вакханок награбленного хватило.
  Без моих мудрых советов разбойники меньше станут грабить.
  Но пить меньше не будут.
  Не нужен я им.
  Я же не вино.
  И не вакханка я.
  Прости меня, Зевс Олимпиец".
  "Не упоминай имя Зевса в моем шатре, - мой хозяин завизжал. - Я - торговец.
  Эрмий и Меркурий - мои покровители".
  Хлопнул в ладоши купец.
  Вызвал раба.
  Послал его куда-то.
  Возвращается раб с другим узником.
  Толстый философ.
  Ободранный.
  Под левым глазом синяк наливается.
  Узнал я - Кефал!
  
  "Посадили нас вместе, - Кефал продолжил рассказ. - Я Жиполиту подмигиваю.
  Говорю - Поймали меня.
  Лошадь моя не захотела скакать по горам.
  Кинжал мой на перевязи запутался.
  Меня стражники поймали.
  Глава стражников продал меня купцу.
  Теперь он наш общий хозяин.
  Я разбойникам написал.
  Они за меня пять золотых монет пришлют выкуп".
  Жиполит мне не поверил.
  Кричал, что разбойники ни кому монет не дадут.
  Целых пять золотых!
  Я Жиполиту спокойно ответил:
  "Я разбойникам обещал.
  Когда вернусь, то их с богатой вдовой сведу.
  И с ее богатой подругой вакханкой.
  Ты, Жиполит, меня на оргию с ними пригласил.
  Я же их продам разбойникам".
  Жиполит на меня кричать стал.
  Чуть не задушил цепями.
  Он разозлился, что не догадался сам к вдове богатой и к ее подружке вакханке обратиться.
  Жиполит надулся от гнева.
  Я же смеялся:
  "Меня хозяин будет сытно кормить.
  Беречь меня станет.
  Я же целых пять золотых стою.
  Пылинки с моих сандалий начнет сдувать".
  "Пылинки с сандалий я сдувать с тебя не буду, - купец хозяин наш засмеялся. - Трудно мне нагибаться.
  Живот большой мешает".
  
  "Я на них смотрю и осознаю, - Жиполит продолжал. - Радуются.
  Смеются.
  Кефал догадался продать вдову и вакханку разбойникам.
  Я же свою серебрушку малую потрачу.
  А Кефал - ни одной своей монеты не отдаст.
  Получается, что он - лучше философ, чем я.
  Он меня перехитрил.
  Обидно мне до слез стало.
  Резко ответил купцу, что больше серебряной не дам.
  Еще я намекнул, что Кефал - обманщик.
  Разбойники выкуп за него не заплатят.
  Купец устал от разговоров.
  Мне подсунул свежую глиняную табличку и палочку для начертания иероглифов.
  Сказал, чтобы я нарисовал, где спрятал серебряную монету.
  Тогда я торговаться стал:
  "Монета моя далеко лежит.
  Пока за ней ходите, то прикажи рабам.
  Пусть меня и Кефала вместе держат в сарае.
  Я не потерплю, чтобы Кефал разъедался на хозяйских овцах, а я - голодал бы в узнице.
  Пусть кормят и поят меня сытно.
  И еще вакханок к нам должны привести.
  Для увеселенья.
  Одежду богатую дай".
  Выслушал меня купец хозяин и смеется:
  "Тунику тебе самую дорогую дам.
  Хоть женись в ней.
  Кормить вас будут, как цезаря.
  Но вакханок - нет.
  Не дам вакханок.
  Вакханки вам побег устроят.
  Девушки обожают философов.
  Рисовыми лепешками девушку не корми, философа ей подавай".
  На дощечке я нарисовал подложное место.
  Около Карфагена.
  Нет там моей серебряной монеты.
  Я решил сэкономить.
  Понял, что смогу сбежать от хозяина.
  Отвели меня и Кефала в сарай.
  Бросили нам мягкие подушки.
  Пять амфор вина занесли.
  Корзину с рисовыми лепешками поставили.
  Мне туника досталась богатая.
  С мертвого сенатора сняли.
  Иероглиф владельца золотой нитью по низу блестит.
  Я тот иероглиф отрезал.
  Выкинул.
  Теперь никто меня не обвинит, что я чужую тунику присвоил.
  Выпили мы с Кефалом вина.
  Закусили рисовыми лепешками.
  В философские беседы ударились.
  Петь начали о бренности бытия.
  Вдруг, дверь в сарай распахнулась.
  Дочка хозяина Афродита вошла.
  
  Я удивился:
  "Афродита.
  Ты что у нас забыла?"
  Она же глазищами в ответ сверкает.
  Ко мне подбежала.
  Мне пощечину отвесила звонкую.
  Затем - вторую - по другой щеке.
  Я закричал:
  "Если бы я стоял, то упал бы от твоих пощечин.
  Афродита!
  Если тебе нравится перед сном драться, то рабов избивай.
  Нас же, философов, не трогай.
  Мы нежные".
  "Рабов?
  Рабынь?
  Вакханок? - Афродита от волнения с трудом говорит. - Я узнала, что ты, философ Жиполит, потребовал себе вакханок для увеселенья.
  Мало тебе вина и рисовых лепешек?
  Между прочим, я лепешки сама приготовила.
  Своими белыми ручками. - Руки мне показывает. - Ты, философ, думать не умеешь.
  Надеюсь, что тебя не удивили мои слова.
  Прямо из амфор вино пьешь.
  Лень в чашу глиняную налить?"
  "Пить из горла амфоры - по-философски. - Я и Кефал заржали. - Разбойники - хотя они и не философы - тоже из амфор пьют.
  Так вино вкуснее".
  "Я люблю сок из персиков, - дочка нашего хозяина на корточки присела. - Могу три глиняные чаши подряд выпить.
  Главное, чтобы не было рядом какого-нибудь мерзавца.
  На ярмарке, когда я пила персиковый сок, мне один горшечник по руке ударил.
  Сок из чаши выплеснулся мне на грудь.
  Зеваки хохотали.
  Я ударила чашей между ног горшечника.
  Напророчествовала, что теперь он не сможет жить с любовником или с любовницей. - Афродита долго смотрела на мою тунику. - Незадолго до смерти мой дядя крепко поругался с моим отцом.
  Эта туника принадлежала моему дяде Гэмблу".
  Я насторожился.
  Но Афродита не стала снимать с меня тунику своего дяди.
  Девушка подвинулась ко мне ближе:
  "Я предчувствую что-то ужасное, - Афродита замахала руками. - Вы, философы, понимаете страдания молодой красавицы.
  Моя мама очень красивая.
  Но даже она часто боится неизведанного".
  Я ответил:
  "Нет объяснения, почему ты оказалась в нашем сарае, Афродита.
  Ты - дочь хозяина.
  Твой отец купил меня и Кефала у начальника стражников.
  Надеется получить за нас выкуп.
  Но некоторые люди сгорают раньше, чем их подожгут". - Я произнёс глубокомысленную фразу.
  Ждал, что меня похвалят за мудрость.
  Только Афродита не отметила мою мудрость.
  А Кефал сделал вид, что не слушает меня.
  "Я устала, - Афродита произнесла спокойно. - Я полежу на ваших мягких подушках.
  Спокойно здесь. - Красавица грациозно прилегла на мягкие подушки.
  Лежала со смиреной улыбкой. - Шатер дяди Гэмбла загорелся.
  Мой отец бросился спасать.
  Но пламя уже пожирало шатер.
  В огне метался дядя Гэмбл.
  Он застрял между двумя амфорами.
  Мой отец кричал - Гэмбл! Гэмбл! Добро спасай!
  Слезы текли по заросшим щекам моего отца.
  Дядя Гэмбл из последних сил сорвал с себя тунику.
  Бросил ее отцу.
  Вот и все добро, которое осталось после пожара.
  Это все случилось на следующий день после оргии во дворце цезаря.
  Мой отец тоже мог умереть в огне.
  На следующий день мы уехали в Кафтан.
  Отсюда не собираемся сбегать".
  Я подловил слово.
  Ловко по-философски повесил на него просьбу:
  "Афродита!
  Ты не хочешь сбегать из Кафтана.
  Тогда сбегай еще за вином".
  "Уже все выпили?"
  "Нет, Афродита.
  Мы не разбойники.
  Разбойники бы все вино вылакали уже.
  У нас же еще осталась одна амфора.
  Пока ты бегаешь, мы ее допьем".
  "Почему никто меня не предупредил, никто мне не рассказывал, что философы пьют, как разбойники?" - Афродита произнесла мрачно.
  
  Афродита все же сходила за вином.
  Я и Кефал развеселились.
  Я даже шутил,
  "Зачем, Афродита, ты хочешь знать все о философах?
  Узнаешь, и не найдешь себе места.
  Я в детстве тоже был очень любознательным.
  В философской школе часто задавал сложные вопросы своему наставнику.
  Наставник же, однажды, не стерпел:
  "Жиполит!
  Философ не должен задавать вопросы.
  Если спрашиваешь, то - значит - не знаешь.
  Мы же, философы, все знаем.
  Философ должен сам создавать вопросы.
  Но ни в коем случае не отвечать..."
  "У меня нет никаких доказательств, что вы делали у разбойников, - Афродита засмеялась.
  Смех ее подобен журчанию родника. - Мой отец теперь ваш хозяин.
  Отец - влиятельный купец.
  К тому же - очень опасный".
  Я захихикал и спросил Афродиту:
  "А ты, опасная?"
  "Смотря, с какой стороны на меня смотреть", - Афродита подмигнула мне.
  "На тебя с любой стороны смотреть приятно, Афродита".
  "А тебя слушать приятно, Жиполит, - Афродита приложила ладонь к левой груди. - Я мечтаю как можно скорей взять мужа.
  Не хочу быть чьей-то любовницей просто так.
  Но мне нельзя замуж теперь.
  Только - через три года после смерти дяди можно".
  Афродита замолчала.
  Я через несколько минут нарушил общее молчание:
  "Твой дядя Гэмбл умер.
  Но - даже после своей смерти - крепко держит вас в своих руках.
  Командует вами из царства мертвых".
  "Дядя Гэмбл пытался убить моего отца.
  Мой отец нарушал его планы.
  Поэтому дядя Гэмбл не хотел, чтобы он проговорился.
  Я не плачу.
  Поэтому незачем вытирать слезы.
  Нечего плакать.
  Пируйте", - Афродита вышла из сарая.
  Кефал с вопросом смотрел на меня:
  "Задавай мне вопросы, Жиполит.
  Я расскажу тебе все, что знаю о тайне души Афродиты.
  От меня ничего не скрылось.
  Афродита желает тебя в мужья, Жиполит".
  "Меня?
  В мужья?
  Я - раб ее отца.
  Получается, что я и ее раб.
  Афродита в любой момент может мне приказать.
  И я исполню ее желание.
  Зачем она будет брать меня в мужья?"
  Мы с Кефалом проговорили до половины ночи.
  
  Так и жили целый месяц.
  Хозяин отправил своих слуг к Карфагену.
  Они должны были выкопать мою монету серебряную.
  Но я-то знал, что ее нет.
  Путь до Карфагена от Кафтана тяжелый и далекий.
  Слуги не скоро вернутся.
  Вернутся без монеты...
  Кефал целыми днями пальцы загибал.
  Ждал, когда за него выкуп разбойники пришлют.
  Но разбойники не хотели отдавать за Кефала деньги.
  Не верили в его историю о вдове и о ее подружке - богатой вакханке.
  Афродита приходила к нам каждый день.
  Беседовала со мной.
  Освоилась сразу.
  Не стеснялась при нас снимать тунику.
  Говорила, что в сарае жарко очень.
  Кормили нас плохо.
  Давали черствые рисовые лепешки.
  Либо - просто рис горстями.
  Афродита больше нас не баловала ни едой, ни вином.
  Сказала, что не хочет, чтобы два философа спились и отожрались.
  Я все присматривался - как сбежать из плена купца.
  Нас часто купец выпускал прогуляться.
  Мы в цепях ходим.
  Я все высматриваю.
  Насвистываю.
  Всем мудрые философские советы даю.
  Еще придумал - на глиняных маленьких табличках иероглифы рисую.
  Один иероглиф - на табличку.
  Мастер я на иероглифы.
  Начертал я один раз иероглиф древнейший, шумерский.
  Поставил табличку рядом с сараем.
  Слежу - что будет.
  Возвращается Афродита с подругами с речки.
  Я свою глиняную табличку девушкам предлагаю.
  Они смеются.
  Боятся взять.
  Убежали от меня.
  Тогда я табличку на землю опустил.
  В сарай ушел.
  Смотрю на девушек.
  Афродита подбежала.
  Схватила глиняную табличку с иероглифом и убежала.
  Утром я смотрю через щель в сарае.
  Афродита откуда-то жреца привела.
  Склонились они над моей глиняной табличкой.
  Пытаются иероглиф расшифровать.
  Вышел из шатра отец Афродиты.
  На жреца и на дочь кричит.
  Вырвал у них глиняную табличку.
  О голову жреца разбил ее.
  Затем дал жрецу монету.
  Из сарая я не видел - золотая монета, или простая.
  Ушел жрец.
  Я на другой глиняной табличке иероглиф начертал.
  Еще труднее, чем прошлый.
  Отдал Афродите.
  
  Вечером Афродита с амфорой пришла.
  Я думал, что в амфоре вино или вода.
  Афродита прилегла на мягкие подушки.
  Смеется.
  На амфору пальчиком показывает.
  "Что смеешься?" - Я из амфоры глотнул.
  А там - персиковый сок перебродивший.
  Вино из персикового сока.
  Так Афродита меня за табличку с иероглифом отблагодарила.
  Я выпил персиковое вино.
  Кефалу не дал ни глотка.
  Ведь я своими трудами добыл вино.
  С тех пор Афродита каждый раз мне амфору особую приносила.
  Кефал - с водой.
  Мне - с перебродившим персиковым соком.
  Кефал не понимал, почему я веселым становился.
  Однажды мне пахлаву Афродита тайком доставила.
  Резал как-то хозяин корову.
  Афродита мне под туникой кусок коровьей печенки принесла.
  Подняла тунику.
  Бросила печенку и убежала.
  Однажды жара стояла сильная.
  Все потом обливаются.
  Девушки из купальни не вылезают.
  Я вышел из сарая.
  Кефал со мной не захотел идти.
  Я сел на солнцепеке и начал философствовать.
  Собралось около меня много народа.
  Стражники, вакханки, жрецы даже, девушки незамужние, парни удалые.
  На меня смотрят.
  Языками щелкают.
  Удивляются, что я от жары сознание не теряю.
  Да еще и философствую.
  Два крепких воина в обморок упали.
  Лежат.
  Ногами дрыгают.
  Понеслась обо мне слава, что я своей стойкостью философской воинов с ног сбил.
  Был у моего хозяина враг торговый.
  Позвал меня хозяин.
  На своего врага показывает:
  "Уговори его, Жиполит".
  Я и уговорил второго купца.
  Покраснел он.
  Дыхание сбилось.
  Икает.
  Глаза на меня выпучил.
  Больше с моим хозяином он не ругался.
  Купец обрадовался.
  Лисью морду мне подарил.
  Я голову лисы в сарай принес.
  Украсил сарай.
  Хоть какая радость узникам.
  Стали к моему хозяину другие купцы обращаться.
  Просят, чтобы он меня на время им отдавал в помощь.
  Хозяин за меня с купцов монеты брал.
  Прислали однажды за мной ночью.
  Говорят, что жрец объявился злой на язык.
  Сенаторов изобличает.
  Я не знал, как со жрецами бороться.
  Но решил:
  "Философ везде выплывет".
  Начал я со жрецом беседовать.
  Разгорячились мы.
  Руками размахиваем.
  Никто верх не одерживает.
  Плюнул на меня жрец.
  Ушел от меня.
  И той же ночью беда с ним приключилась.
  Из балагана жрец возвращался.
  Упал с горы и шею сломал.
  На мое счастье.
  С тех пор многие поверили, что я настоящий философ.
  Зовут меня.
  Улыбаются.
  Руками призывно машут.
  Девушки останавливаются около меня.
  Зазывно подмигивают.
  Но были и те, кто ненавидел меня люто.
  Кричали мне в спину, что я разбойникам помогал.
  В основном, это были те, кого разбойники ограбили.
  Главный стражник, который меня продал купцу, тоже меня не любил.
  Думал, что продешевил.
  Когда видит меня, то краснеет от злости.
  Дурными словами меня называл.
  Неподалеку от дома моего хозяина патриций жил.
  Дом патриция на горе возвышался.
  Патриций богатый очень.
  Бороду в черный цвет подкрашивал.
  Лицо и осанка благородные.
  Нос патриция прямой.
  Глаза всевидящие.
  Зубы блестят.
  Обычно патриций на плечи своих красавиц рабынь опирался, когда прогуливался.
  Идет, по сторонам посматривает.
  Высматривает тех, кто им не восхищается.
  Как увидит меня патриций, так сразу плеваться начинал.
  Грозился мне спину перебить палкой.
  Я однажды пошел на гору.
  Хотел посмотреть, как богатый патриций тот живет.
  Вижу сад роскошный.
  Владения - за каменной оградой.
  Слуги суетятся.
  Бегают друг за другом.
  Кони ржут.
  Патриций в купальне наслаждается.
  Рабыни и рабы его растирают благовониями.
  Я цепями загремел.
  Патриций из купальни выскочил.
  Поднял копье.
  В меня копье метнул.
  Хорошо, что я успел за грушевым деревом спрятаться.
  Копье в дереве застряло.
  Патриций вопит.
  Рабы и рабыни его успокаивают.
  
  Пришел патриций к моему хозяину жаловаться.
  Хозяин смеется.
  Меня спрашивает с улыбкой:
  "Ты, Жиполит, зачем к патрицию ходил?
  Влюбился в него?"
  Я ответил:
  "Ничего интересного я с патрицием не сделал.
  Я хотел на его девушек посмотреть.
  Как он живет, и с кем".
  Патриций меня услышал.
  Зашипел, разозлился до слез.
  Подбородок гордо выпятил.
  Пытается меня ногой достать.
  Я не понял печали патриция.
  Но догадался, что он хочет меня и Кефала на кол посадить.
  Потому что мы - хотя и философы - но с разбойниками были.
  Зуб у патриция на разбойников и на философов.
  Патриций ушел.
  Я стал расспрашивать, что это за человек.
  Мой хозяин отвечает:
  "Патриций большим сенатором был.
  Великие законы для цезаря придумывал.
  У него были три любовницы красавицы.
  
  
  ГЛАВА 505
  
  ДЖЕЙН И БОННИ
  
  КАФТАНСКАЯ ПЛЕННИЦА.
  О ЦАРИЦЕ ШАМАХАНЕ
  
  Одна - царица царства Шамаханы.
  У каждой любовницы - по семь подруг.
  Все они жили мирно в доме патриция.
  Пришли как-то бродячие философы из Кимры.
  Все вино в подвалах выпили.
  Разорили сад патриция.
  Любовниц патриция и их подруг соблазнили.
  Царица царства Шамаханы сбежала с престарелым философом Архимедом.
  Патриций за ней на галере погнался.
  Догнал галеру.
  Царицу Шамахану к себе в дом вернул.
  Галеру с философом потопил.
  После этого патриций заболел.
  В сенате один закон за другим на глиняной табличке царапал.
  Каждый закон заканчивался иероглифами - посадить на кол.
  Сенаторы от греха подальше отправили патриция на лечение в Бонжурское королевство.
  Патриций вернулся веселый, помолодевший.
  Двух наложниц с собой привез.
  Третью по дороге потерял.
  Она с разбойниками сбежала.
  С тех пор патриций ненавидит люто философов и разбойников.
  Всех вас на кол желает посадить.
  Я бы тебя, философ Жиполит, отдал патрицию на растерзание.
  Но не могу.
  Я за тебя деньги платил начальнику стражников.
  Я тебя полюбил за твои речи светлые, философ.
  Не отпустил бы даже за выкуп.
  Но для меня деньги дороже любви.
  Я - купец. - Рыдает мой хозяин.
  Приговаривает. - Жиполит хороший философ".
  
  Прожил я еще месяц у хозяина.
  Днем сидел на ярмарочной площади.
  Философствовал.
  Ночью, когда вакханки начинают петь, я рыл в сарае подкоп.
  За пением вакханок не слышно моего сопения.
  Много было камней.
  Я их утром на ярмарке старьевщику продавал.
  Другие камни бараньим рогом крошил.
  Наконец, прокопал дыру.
  Даже с моим животом можно было пролезть.
  Не знал, в какую сторону бежать.
  Хотел я к разбойникам вернуться.
  Но они уже могли место сменить.
  А начальник стражи и хозяин не говорили со мной о разбойниках.
  Боялись, что я тосковать начну.
  Я выбрал время, когда купец на оргию к центуриону уехал.
  Я направился на гору.
  С горы разбойников можно было увидеть.
  Хозяин за мной рабыню поставил.
  Красивая рабыня, гибкая.
  Приказал ей хозяин, чтобы за мной ходила.
  Следила.
  А, если что, то - соблазнила.
  Не дала бы мне сбежать.
  Бежит за мной рабыня обнаженная.
  Хихикает:
  "Философ!
  Не ходи на гору.
  Там дом патриция.
  Убьет тебя патриций.
  На кол посадит.
  Наш хозяин не велел тебе умирать.
  Я сейчас подружек позову..."
  Я рабыню уговаривал:
  "Я далеко не уйду.
  Живот мне мешает бегать.
  Только к дому патриция схожу.
  В сад тайно пролезу.
  Сладких персиков наберу.
  Тебя персиком угощу.
  И твоих подруг тоже.
  Я не убегу в рабских цепях".
  Я уговорил рабыню.
  Она на любое была согласна.
  Поднялись мы на гору к дому патриция.
  Гора не великая.
  Но мне отяжелевшему в цепях трудно ходить.
  Едва дух перевожу.
  Сел я саду патриция.
  Пути отхода выбираю.
  Вдалеке болото.
  Храм Зевса белеет.
  Персиковые и оливковые рощи.
  Стада буйволов и овец пасутся.
  По дороге колесница богатая промчалась.
  Лошади скинули патриция.
  Остановились.
  Траву у дороги щиплют.
  Патриций догнал колесницу.
  Огляделся по сторонам - не видел ли кто его позор.
  Дальше помчался.
  Но разбойников я не видел.
  Во все стороны картины жизни прекрасные.
  Речку под ногами увидел.
  Храм Венеры.
  Жрицы танцуют около храма.
  Персиковые рощи вокруг храма.
  В речке в купальне девушки резвятся.
  Маленькие точки.
  Но воображение зажигают.
  Стал я вспоминать, где разбойники грабили.
  Все время выбирали, чтобы солнце им в глаза не светило.
  Понял я, что между храмом и рекой нужно искать разбойников.
  Там они должны быть.
  Места богатые, благодатные для разбоя.
  Стало солнце закатываться.
  Девушки из купальни вышли.
  Не торопятся туники надевать.
  Не догадываются, что я с высокой горы подглядываю тайно.
  Вдруг, увидал отблески костров в оливковой роще.
  Значит, там разбойники пируют.
  Жрицы собрались.
  На свет костров отправились.
  Я подумал тогда, что жрицы совсем стыд потеряли.
  Как вакханки с разбойниками веселятся всю ночь.
  Но жрицы и разбойники - одно.
  Мне же сначала нужно сбежать из плена купца.
  Слышу - купцы на площади в городе ругаются.
  Я понял, что возвращаться надо.
  Хозяин мой приехал.
  Сначала со всеми купцами переругается.
  Затем помирятся.
  Потом к наложницам своим уйдет.
  Пир устроит.
  Только после этого купец обычно заходит в сарай для пленников.
  Время у меня есть.
  Чувствую, что рабыня меня нежно за руку взяла:
  "Философ!
  Ты к разбойникам сбежать хочешь? - Спрашивает. - Не лги.
  По глазам тоскливым вижу - сбежишь.
  Меня с собой возьми.
  Я хочу сестру свою найти.
  Она тоже в рабстве.
  Разбойников попрошу.
  Разбойники мою сестру выкрадут".
  Я ответил глухо:
  "Я раздражен твоей просьбой, рабыня.
  Голосок у тебя нежный.
  Но просьба - грубая.
  Расскажи мне о своих планах.
  Я хочу понять тебя.
  Девушка ты красивая.
  Но неразумная".
  Рабыня гордо вскинула головку:
  "Все мои беды от скуки.
  Моя сестра Гликерия умела веселиться.
  Ты спросил меня, философ.
  Теперь слушай внимательно.
  Нечего пялиться на мои груди прелестные, большие, с твердыми задорными сосками.
  Ты не представляешь, философ, какая скучная жизнь у дочерей патриция.
  Не осуждай меня, философ, что я в рабстве оказалась.
  Слишком увлеклась весельем.
  Нет!
  Вы мужчины ничего не понимаете в женском. - Рабыня засмеялась.
  Махнула белой тонкой рукой.
  Мне головку на плечо склонила. - Мы - дочки богатой знати - изнеженные.
  Но в золотой клетке, как соловьи, живем.
  Как откроют нам клетку - так мы с ума сходим от радости.
  Стремимся получить все, что в клетке золотой не имели.
  А имели мы почти все, кроме свободы.
  Вы, мужчины, думаете, что как только девушки сойдутся вместе в купальне, то сразу начинают резвиться.
  Правильно думаете.
  Собственно, мы на это рассчитываем, чтобы вы за нами подсматривали.
  Я видела, как ты жадно за купальщицами глядел. - Рабыня сорвала травинку.
  Надкусила стебелек. - Дикие вы, мужчины.
  Под горы ты смотрел.
  Там обнажённые девушки в речке точками кажутся.
  Я же с тобой рядом.
  Доступная, горячая, обнаженная.
  Но мной ты не интересуешься.
  Вот, если бы я вниз ушла.
  Если бы тайно купалась.
  То ты бы глаза вытаращил.
  Доступное вам не интересно, мужчины.
  Вам подавай то, что вы получить не можете.
  Мы не колдуем.
  Не вызываем мертвых из царства Аида.
  Но все к нам тянутся.
  Моя сестра Гликерия вовсе не хотела, чтобы мы в рабство попали.
  Так вышло...
  Гликерия - большая искусница в приготовлении всяких зелий и ядов.
  Многие девушки так развлекаются.
  Гликерия давала нам попробовать свои отвары.
  Ну, мы и пробовали.
  Просыпались в объятиях друг дружки.
  Ничего не помнили.
  Но по распухшим и посиневшим губам догадывались, что целовались...
  В твоих глазах, философ, я вижу понимание и осуждение.
  Но поверь, что я до сих пор осталась нетронутая.
  Зелья моей сестры нас очень веселили.
  Развратили... в некотором смысле.
  Мы привыкли к отварам.
  Не могу сказать, что я очень гордилась нашими безумными плясками под луной.
  Мы танцевали и обнимались до изнеможения.
  Собирались вместе, чтобы пообщаться.
  После зелий моей сестры мы были возбуждены, как никогда не бывали у себя в золотой клетке. - Рабыня посмотрела мне в глаза. - Ты нелестно думаешь обо мне, философ Жиполит.
  Но тебе бы не понравилось, если бы у тебя отняли право голоса - отрезали бы язык.
  Вот и нам не нравилось, что нам многое запрещали.
  Такова судьба каждой девушки.
  Богатая она или бедная.
  Но все мы забитые, тихие.
  Только в компании подружек мы распускаемся, как бутон розы.
  Во всех смыслах распускаемся.
  Большинство девушек оставляют радость в своем сердце.
  Но случаются и негодяи, которые нам запрещают.
  Пользуются нашей слабостью. - Рабыня прерывисто дышала.
  Ее груди заметно увеличились. - Ты, хотя бы слушаешь меня, философ.
  Все наши игры были совершенно невинные. - Рабыня криво усмехнулась. - Мы следили, чтобы за нами не подсматривали.
  Хотя хотели, чтобы подсматривали за нами.
  По крайней мере, мы делали вид, что защищаемся от посторонних глаз.
  Пусть мужчины боятся нас.
  Нам нравится, когда мужчины робеют.
  Вы становитесь беспомощными, как зайчики в ледяной воде.
  Нам повезло, что никто не обвинял нас в распутстве.
  Тогда бы нас осудили по законам цезаря.
  Мы знали, но обожали рисковать.
  Впрочем, девушка рискует от самого своего рождения до смерти.
  Ради нашей дружбы мы у чайнинских купцов на ярмарке сделали наколки.
  Купцы иглами акации вводили нам под кожу красную краску.
  Из линий составляли рисунок.
  Он означает, что я и мои подруги - одно целое".
  Я удивился:
  "Рабыня.
  Я не вижу на тебе тайного рисунка".
  Рабыня засмеялась звонко:
  "Философ!
  Ты не видишь, потому что не туда смотришь.
  Ты любуешься закатом.
  А должен любоваться другим.
  В этом все вы, мужчины... - Рабыня широко раздвинула ноги. - Видишь?"
  "Вижу, - мои щеки пылали. - Но это нельзя..."
  "Не туда смотришь, философ Жиполит, - рабыня расхохоталась. - Здесь смотри.
  На внутренней стороне бедра.
  Изображена красная розочка.
  Наш тайный знак.
  Если ноги сдвинуты, то розочка не видна".
  Я вытер пот со лба:
  "Действительно.
  Очень милая розочка.
  С лепестками".
  "Снова не туда смотришь, философ, - рабыня захихикала.
  Сдвинула колени. - Главное, что ты не сошел с ума, философ.
  Но взгляд твой стал холодным.
  Надеюсь, что завтра ты не вспомнишь наш разговор.
  Наши розочки можно увидеть, если так делать - Рабыня снова раздвинула коленки. - Видишь, как у меня ровно ножки стоят.
  Они образуют иероглиф "Дать".
  У моих подружек - то же самое.
  И это нас не огорчает.
  Я наблюдаю за твоим лицом, философ.
  Ты не злишься.
  Поэтому я считаю, что поступаю правильно, что показала тебе розочку.
  Не у каждой девушки на внутренней стороне бедра нарисована красная розочка.
  Вы не угадываете с нами.
  Мы не угадываем с вами.
  Философ Жиполит!
  Есть еще вопросы?" - Рабыня замолчала.
  Я напряжено думал:
  "Я забыл, о чем спрашивал.
  Да и теперь все мои вопросы кажутся мелкими, никчемными.
  Розочка между твоих ног сбила меня с мыслей.
  Но все же, как ты и твоя сестра попали в рабство?"
  
  "В рабство? - Рабыня помедлила. - Неужели, ты не догадываешься?
  Или это имеет особое значение для тебя?
  Ладно, я расскажу тебе.
  Чтобы облегчить твою участь.
  Своим откровением я помогу тебе скрасить унылые дни в рабстве.
  Хотя, то, что было, давно заросло".
  "Заросло?"
  "Воспоминания заросли, философ, - рабыня постучала пальчиком по моему лбу. - Воспоминания...
  Мы резвились, как я уже говорила.
  Пили зелье, приготовленное моей сестрой.
  Гликерия убедила нас, что никому не подмешает смертельный яд.
  Мы любили друг дружку.
  По-настоящему любили.
  Одна из наших подружек поняла, что не хочет выходить замуж за своего жениха патриция Кондора.
  Она плохо себя чувствовала.
  Но бросить нас ради жениха не могла.
  Потом она сказала жениху, что нужно подождать год.
  Но жених настаивал на свадьбе.
  Он смотрел на свою невесту, словно у нее выросли крылья.
  Гликерия приготовила в ту ночь особое зелье.
  Она так и сказала - "особое зелье".
  Мы выпили и резвились, как всегда.
  Было упоительно весело.
  А потом...
  Утром я обнаружила себя и свою сестру Гликерию в рабских цепях.
  Нас куда-то везли на галере.
  Поэтому, все, что было, теперь не имеет значения".
  Я повторил слова рабыни:
  "Не имеет значения.
  Звучит, как заклинание.
  Правда всегда имеет значение.
  И ложь имеет значение.
  Розочка у тебя между ног - тоже имеет значение.
  Я чувствую себя философом, мудрецом, потому что узнал тебя, рабыня.
  Узнал твою душу".
  "Ты не до конца познал меня, философ Жиполит.
  А пора бы уже".
  Я засмеялся:
  "Ты споришь с философом, неразумная рабыня".
  
  Рабыня резко поднялась:
  "Ты сам над собой посмеялся, философ Жиполит.
  Даже не подозреваешь, как ты смешон".
  Я тоже встал.
  Но получилось у меня менее грациозно, чем у рабыни.
  Она взлетела.
  Я же кряхтел, пыхтел, трещал костями, колыхал животом.
  Мы вернулись к хозяину.
  Рабыня на прощание усмехнулась:
  "Ты обманул меня, философ Жиполит".
  "В чем же я тебя обманул, рабыня?"
  "Ты обещал сочный сладкий персик из сада патриция".
  "Ах, персик, - я кусал палец. - Ты сама виновата, рабыня".
  "Йа?"
  "Ты.
  Ты отвлекла меня рассказом и розочкой, которую чайнинский купец несмываемой краской нанес тебе на внутреннюю сторону бедра".
  "Ты так ничего и не понял, философ", - рабыня красиво развернулась.
  Пошла, повиливая шикарными бедрами.
  Я подумал:
  "Ночью надо бежать.
  От купца.
  От рабыни.
  От всех бед своих".
  Ночь стояла темная.
  Удобная ночь для побега.
  На мою беду на колеснице прискакал патриций с горы.
  Тот патриций, который меня ненавидит.
  Я подумал, что он снова будет жаловаться моему хозяину на меня.
  Но цель у патриция была другая.
  Прискакал сердитый.
  Словно его похоронили.
  Начал кричать на всю площадь:
  "Разбойники украли мою Шамахану.
  Пришел бородатый философ.
  Соблазнял мою наложницу сладкими речами.
  Рассказывал, как на воле жить хорошо.
  Врал, что разбойники живут весело, сытно и богато
  Любовь у разбойников льется рекой.
  Моя наложница послушала философа.
  И убежала с ним к разбойникам".
  Стали купцы совет держать.
  На меня и на Кефала посматривают злобно.
  А патриций кричит, что нас нужно на кол посадить.
  Чтобы успокоить патриция, купцы вывели рабыню.
  Ту самую рабыню, которая со мной на гору ходила.
  Решили ее патрицию в наложницы отдать.
  На голову рабыни водрузили венок из ярких луговых цветов.
  Рабыня прилегла на мягкие подушки.
  Прямо на улице, на площади.
  Вокруг рабыни купцы и патриций уселись на ковры.
  Сзади слуги стоят.
  Кушанья и амфоры подносят.
  Страусиными перьями мух от знатных людей отгоняют.
  Я заметил, что на рабыню мухи не летели.
  Значит, она душистая, как цветок.
  Ближе всех к рабыне обиженный патриций сидит.
  За ним - наш хозяин.
  Дальше - благородные купцы.
  Сидят, рабыню громко обсуждают.
  Долго пальцами щелкали.
  Бородами трясли.
  Языки вываливались.
  Патриций произнес с благоговеньем:
  "Красавица!"
  Сказал, и петь начал.
  Другие купцы подхватили песню.
  В песне древние слова о Зевсе.
  Закончилась песня.
  Патриций снова воодушевился:
  "Красавица!"
  Подхватили купцы:
  "Красавица!
  Красавица!!
  Красавица!!!"
  Вакханки пришли.
  Стало еще веселее.
  Вакханки танцуют.
  Рабыня глазами хлопает - Хлоп, хлоп!
  Патриций к колеснице своей подошел.
  Рабы его ту рабыню за руки взяли.
  Не просто на руки подняли.
  Каждый одну свою руку пытался на попе рабыни держать.
  Поднесли рабыню к колеснице.
  Поставили ее на колени перед патрицием.
  Но рабыня сразу вскочила.
  Вырвала у патриция поводья.
  Зло сверкает глазами:
  "Пойду я к тебе, патриций, в дом.
  Но войду не рабыней наложницей, а - свободной женой.
  Еще спасибо мне скажешь.
  На меньшее я не согласна".
  Патриций сначала обалдел.
  Кулаком себя в лоб стучал.
  Но потом ожил:
  "Я не в силах отказать тебе, рабыня.
  Нет у меня теперь наложницы Шамаханы.
  Ты ее заменишь.
  Женой свободной войдешь в дом мой.
  Рабыню из дома философ легко соблазнит уйти.
  Но замужнюю свободную жену...
  Жена свободная не захочет уйти с нищим стариком философом к разбойникам.
  Не бросишь меня, жена моя?" - Патриций называл рабыню женой.
  Рабыня ответила не сразу:
  "Посмотрим на твое поведение, патриций".
  
  Ночью мне сбегать перехотелось.
  Что-то жгло и ныло внизу.
  Наверно, сердце.
  Утром прикатила золотая колесница.
  Из нее важно вчерашняя рабыня сошла.
  Слуги ее павлиньими перьями обмахивают.
  Нет больше ошейника и цепи рабской на рабыне.
  Свободная она.
  Ко мне в сарай вошла.
  Присела на скамью:
  "Прогадала ты, философ Жиполит, - с печалью говорит. - Вчера мог воспользоваться моим смятением.
  Я тебе себя долго на горе предлагала.
  Но ты был далеко в своих мыслях о побеге.
  Вот тебе - философский пример, философ Жиполит.
  Ты хочешь сбежать из плена.
  Наверно, в сарае подкоп роешь.
  Я же легко оказалась на свободе.
  Богатая, счастливая, как прежде.
  Муж мой патриций с меня мраморную статую высекает.
  В саду поставит.
  Ты теперь не ходи в персиковый сад, философ Жиполит.
  Он - мой.
  Могилу тебе вырою, если ослушаешься.
  Ногами на твою могилу встану, чтобы земля окрепла.
  Муж меня вчера освободил из рабства.
  Женой своей сделал.
  Для нас храм Зевса специально открыли.
  Главный жрец быка жертвенного на алтарь отвёл.
  Острый меч взял.
  Быку голову отрубил.
  Упал бык на жертвенный алтарь.
  Кровью все запачкал.
  Младшие жрецы кулаки под кожу быку засунули.
  Руками шкуру с быка сняли.
  Затем кишки и нутро вытащили.
  Разрубили тушу быка.
  Жрец себе рога быка на голову привязал.
  До сих пор жрецы быка едят.
  Вино из амфор пьют.
  Так неделю будут задабривать Зевса, чтобы моя свадьба была удачная". - Бывшая рабыня раздала нищим мелкие монетки.
  Мне ничего не оставила.
  Даже свадебную лепешку не привезла.
  За что она на меня разозлилась?
  К середине дня патриций прискакал в колеснице.
  Не сидится ему в доме с молодой женой.
  С патрицием десять стражников на ослах прибыли.
  Посмотрели на меня и на Кефала.
  В дом купца зашли.
  Я понял.
  Будут совет держать, чтобы меня и Кефала на колья посадить.
  Я говорю Кефалу:
  "Уходим лесами и персиковыми рощами.
  До утра не доживем здесь.
  Нас на кол посадят.
  Может быть, на один кол..."
  Кефал возражает.
  Говорит, что дорогу не знаем.
  Я сказал, что видел костры разбойников.
  Знаю я дорогу.
  Кефал упирался:
  "Что в дороге кушать будем?"
  Я ответил, что лепешек рисовых с собой припас.
  Поломался Кефал для приличия.
  Но согласился бежать.
  
  Я полез в яму.
  Раскопал пошире, чтобы и Кефал пролез.
  Он больше меня в талии вырос.
  Сидим.
  Ждем, когда вакханки запоют.
  Вышли не вакханки, а певицы из балагана.
  На ярмарочной площади хороводы водят.
  Народ на певичек балаганных отвлекся.
  Что нам с Кефалым и надо.
  Я пролез за стену.
  Снаружи говорю Кефалу:
  "Полезай в дырку".
  Полез Кефал.
  Да перенапрягся.
  Загремел на весь Кафтан.
  Проснулись рабы.
  Злые, что их разбудили.
  Рабы должны были за мной и за Кефалом следить.
  Один раб - молодой, красивый - выбежал из своего сарая.
  Звали раба Калигула.
  Калигула к нам подбежал.
  Я же с рабом Калигулой в хороших отношениях был.
  Амфоры с вином ему носил.
  За Калигулой другие рабы выскочили.
  Я Калигуле улыбнулся.
  Помахал - заранее приготовленной - амфорой.
  Раб обрадовался.
  Сели с другими рабами вино из амфоры пить.
  Хозяин купец из дома кричит:
  "Калигула?
  Кого там Аид принес на черных крыльях?"
  А я Калигуле руки пожимаю.
  В глаза гляжу.
  Он и отвечает хозяину:
  "Свои здесь все.
  Никто сбегать не собирается, хозяин".
  Жмется ко мне Калигула.
  Прижимается жарко.
  Посидели мы с другими рабами.
  Снова на ярмарке шум поднялся.
  Бродячие мудрецы пришли пророчествовать.
  Рабы допили вино.
  На ярмарку убежали.
  Я поднялся в полный рост:
  "Идем, Кефал.
  К разбойникам вернемся".
  Отошли от дома.
  Вдруг, слышим, как свадебные колокольчики на лошадях звенят.
  Вчерашняя моя знакомая рабыня на ярмарку собралась.
  Сели мы с Кефалом под вишню.
  Притаились, притворились пеньками.
  Снова тихо стало на улице.
  "Идем дальше, Кефал".
  Вышли из города Кафтан.
  Стали речку переходить.
  А в реке за камышами девушки плещутся, купаются.
  Кефал встал, как вкопанный:
  "Посмотрим на девушек", - жалобно просит.
  Я губы кусаю:
  "Рад бы за девушками подглядывать, Кефал.
  Но нам бежать надо.
  От девушек все беды".
  Долго мы в реке ругались.
  Девушки успели искупаться и уйти из купальни.
  Кефал на меня злится:
  "Вместо того, чтобы мы с тобой ругались, могли бы подсматривать за девушками в купальне".
  Я понимаю, что он прав.
  От правоты Кефала мне очень горько стало.
  Иду, дорогу потерял.
  С горы легко смотреть было.
  Внизу - все по-другому кажется.
  Камни ноги режут.
  Колючки в кожу впиваются.
  Я снял свои истоптанные сандалии.
  Рабскими цепями колючие ветки ломаю.
  
  
  ГЛАВА 506
  
  ДЖЕЙН И БОННИ
  
  КАФТАНСКАЯ ПЛЕННИЦА.
  ПОБЕГ ФИЛОСОФОВ
  
  Кефал стал отставать.
  Снова меня во всем обвиняет:
  "Ты, Жиполит, в колючки нарочно меня завел".
  "Зачем же я ради тебя в колючки полез, Кефал?
  Ты с ума совсем сошёл".
  "Ты мне мстишь, Жиполит, за то, что я хотел в купальне с девушками остаться". - Кефал все больше и больше отстает.
  Ноги ободрал.
  В крови тащится.
  Я Кефала запугиваю:
  "Еще больше крови из тебя выйдет, если нас поймают.
  Поймают - на кол посадят.
  Там уже не до ног будет.
  Ноги лишние, когда на колу сидишь".
  Шли мы вдоль реки долго.
  Кефал уже забыл речь человеческую.
  Кряхтит только.
  Вдруг, слышим - слева ослы заревели.
  Я на дерево залез.
  Присмотрелся:
  "С дороги сбились.
  Надо было к храму Венеры идти.
  Там жрицы танцуют.
  Мы же на лагерь солдат вышли.
  Копейщики на ослах тренируются".
  Кефал стонет в ответ:
  "Воды.
  Вина.
  Женщин".
  Я отвечаю:
  "Было вино.
  Но по твоей вине я рабам его отдал.
  Зачем ты загрохотал?
  Рабов и хозяина переполошил".
  
  Кефал огрызается:
  "Знал бы я, что ты меня заведешь к воинам, копыта бы отрастил.
  С копытами легче по камням прыгать".
  Я засмеялся:
  "Так ты не иди, Кефал.
  Ты прыгай, как горный козел с копытами".
  Я показал, как прыгать надо.
  Кефал за мной прыгал.
  Допрыгались.
  Туники о колючки изодрали.
  Вышли на тропинку в оливковой роще.
  Вдруг, зазвенело впереди.
  Кефал побледнел.
  На землю упал.
  Голову руками закрыл.
  Я осторожно вперед прошел.
  Раздвинул кусты барбариса.
  Скворца из кустов спугнул
  Смотрю - на дороге чудище стоит.
  На меня смотрит.
  Заросшее чудище.
  Глаза красные.
  Я пригляделся - не чудище.
  Человек в волосах весь.
  Увидел нас и с ужасом кусты ломанулся.
  "Беглый раб, - я Кефал поясняю. - Он цепями звенел.
  Мы тоже звенели.
  Он нас боится.
  Мы его испугались.
  Только он одичал совсем.
  Шерстью зарос, как волк.
  Наверно, давно в бегах".
  Кефал от своего испуга еще не отошел:
  "Так и мы будем по горам бегать, пока не зарастем шерстью?"
  Я ответил:
  "Если надо - шерстью покроемся.
  Лишь бы на кол нас не посадил патриций.
  Больно и смертельно будет".
  Дальше бредем.
  К развалинам древнего Храма вышли.
  Черепа повсюду валяются - человечьи и звериные.
  Я подкову нашел.
  К счастью подкова.
  Выкинул ее.
  Я же не лошадь, чтобы с подковами ходил.
  Дорогу я стал узнавать.
  По ней меня стражники в Кафтан везли.
  Вышли к Храму Афины.
  Кефал сел на мраморную скамью.
  Жалуется, что дальше не пойдет.
  Устал, да и на жриц Храма Афины любуется.
  Я стал его уговаривать:
  "Жриц мы в любом Храме найдем.
  Налюбуешься еще.
  А, если нас около храму поймают, то тут и в жертву на алтарь принесут.
  Далеко ходить не надо..."
  Все равно Кефал отказывается дальше убегать.
  Я рассердился, вскочил:
  "Сам к разбойникам приду.
  Один.
  Без тебя.
  И к веселой вдове и ее подружке вакханке один приду".
  Только тогда Кефал поднялся.
  Вскочил.
  За мной бежит, словно я весталка какая-то.
  
  Вдруг, слышим ослиный рев.
  Я на землю упал.
  Уши заткнул.
  Но рев осла даже сквозь землю доносится.
  Страшно нам стало.
  Ждем, когда земля вспучится.
  Выйдут из-под земли мертвые из царства Аида.
  Но оказалось, что стражник на осле ехал.
  На веревке за собой раба вел.
  Довольный стражник.
  Песню поет во славу цезаря.
  Нас не замечает.
  Мы тихонько-тихонько в кусты ушли.
  Спрятались.
  Сидим, ждем, что дальше будет.
  Стражник мимо проехал.
  Я Кефала поднимаю:
  "Помогла нам Афина.
  Вставай, Кефал.
  К разбойникам своим пойдем".
  Поднял я Кефала.
  А он вырвался из моих рук.
  На землю упал и кричит, что обратно в Храм Афины вернется сейчас.
  Очень ему жрицы понравились.
  А кому бы они не понравились?
  Обнаженные они хоровод водили вокруг статуи Афины.
  Посмотрел я с жалостью на своего товарища философа.
  Грузный, опух от диких пчел и колючек.
  Да еще на девушек насмотрелся.
  Развезло его.
  Силой я потащил Кефала.
  А он завизжал, как осел.
  На нашу беду осел стражника откликнулся.
  Слышим - возвращается стражник.
  Наверно, хочет осла себе второго получить.
  Думает стражник, что чей-то осел в оливковой роще потерялся.
  Я на Кефала зашипел:
  "Что ревешь?
  Стражник услышит.
  Нас обратно к хозяину отведет.
  Мы же в цепях".
  А сам думаю - не пойти ли с Кефалом в Храм Афины.
  На жриц обнаженных посмотрю.
  Вылетает стражник.
  Все наши планы спутал.
  Увидел нас.
  Остановил своего осла.
  Начал кричать на нас гадкое.
  Обидно стражнику, что не осла он нашел, а людей.
  Раб на привязи воспользовался замешательством стражника.
  Сорвался с привязи.
  Помчался в апельсиновую рощу.
  Еще больше стражник разозлился на нас.
  Стрелу на тетиву лука наложил.
  Выпустил по нам стрелу.
  Я Кефалу кричу:
  "На моей спине поедешь.
  Я тебя стражнику не оставлю".
  Я посадил на себя Кефала.
  Подхватил руками под толстые потные ляжки.
  Сошел с тропинки.
  Через кусты волоку.
  Хрипом исхожу:
  "Кефал!
  Убери руки с моей шеи.
  Не души меня.
  Мне и так с тобой тяжело.
  Думаешь, что, если задушишь меня, то быстрее я побегу?"
  Я пошутил.
  Сразу легче бежать стало.
  Стражник на осле за нами ломится сквозь заросли шиповника.
  Осел ревет.
  Стражник вопит.
  Кефал визжит.
  Комедианты в Колизее они.
  Я очень устал.
  Ноги в кровь о камни разбил.
  Нагнусь, подправлю Кефала.
  Стражник с упрямым ослом отставать стали.
  Крикнул нам стражник, чтобы мы остановились.
  Он сейчас за подмогой съездит.
  Развернулся и на осле с горы поскакал.
  Я подумал:
  "Зачем я Кефала тащу на себе.
  Он же никакая не ценность.
  Может быть, он прикидывается, что идти не может?
  Нарочно.
  Чтобы я его на плечи свои посадил".
  Мысли нехорошие.
  От плохих мыслей дела плохие случаются.
  
  Я бы один ушел.
  Кефал мне говорит.
  "Убегай один.
  Я отдышусь.
  В Храм Афины к жрицам доползу".
  Я отвечаю:
  "Не хочу я, чтобы ты со жрицами Храма Афины развлекался.
  Мне завидно будет".
  Прошел я оливковую рощу.
  Около родничка Кефала с себя ссадил.
  "Кефал.
  Воды напьемся.
  Лепешку рисовую съедим.
  Отдохнем немного".
  "Не время отдыхать", - Кефал уже мной командовал.
  Отдохнул, пока на моих плечах сидел.
  Я на Кефала кричать начал.
  Вдруг, слышу, топот множества ослов.
  Стражник с подмогой возвращается.
  Отползли мы от родника.
  Из зарослей манговых деревьев наблюдаем за стражниками.
  Они остановились около родника.
  На том самом месте, где только что я и Кефал были.
  Мы дальше и дальше ползем от стражников.
  Вдруг, затрещало в кустах.
  Раб беглый на нас вышел.
  Стражникам закричал:
  "Здесь они.
  Я беглецов нашел".
  Я в раба камнем кинул.
  Не попал.
  Шепчу ему:
  "Ты - раб.
  Мы - пленники.
  Что же ты своих выдаешь?"
  Раб засмеялся.
  От нас побежал.
  Я понял, что раб нарочно стражников позвал.
  Чтобы стражники нами заинтересовались.
  Раб тем временем горами уйдет.
  
  Поймали нас стражники.
  На ослов посадили.
  Повезли с горы.
  В Кафтан доставили.
  Нашему хозяину купцу с рук на руки передали.
  Купец нам ни слова не сказал.
  Лишь злобно глазами сверкает.
  Не до смеха ему.
  Стали слуги нас плетками бить.
  Камни в нас швыряют.
  Пришел патриций с горы.
  С купцом переговариваются.
  Патриций требует, чтобы нас на кол посадили.
  Купец отвечает, что за нас деньги платил.
  Выкуп хочет получить.
  Патриций кричит:
  "Не пришлют за них выкуп.
  Не найдешь ты серебряную монетку Жиполита.
  Обманули они тебя.
  Ты их кормишь, разоряешься на них.
  Сколько еды перевел.
  На кол их!"
  Купец к нам подошел:
  "Слышали, что патриций сказал?
  Если через две недели не получу за вас выкуп, то на кол посажу.
  Вас посажу, а не патриция".
  Привязали на наши шеи камни.
  Спустили нас в яму.
  Жизнь в яме намного хуже, чем в сарае.
  На волю не выпускают.
  Кидали нам объедки и огрызки с хозяйского стола.
  Воду в амфоре спускали.
  Жарко в яме.
  Смрад страшенный.
  Вода по пояс.
  Кефал совсем приуныл.
  Распух.
  Жалуется, что рук и ног не чувствует.
  Либо спит.
  Либо меня проклинает.
  На меня все еды сваливает.
  Я тоже приуныл.
  С разбойниками весело было жить.
  А в яме - не очень.
  Подкоп я начал рыть.
  Не получился подкоп.
  Купец увидел мои старания.
  Похвалил меня.
  Но предупредил, что дальше камни пойдут.
  Не выберусь я из ямы.
  Ушел купец.
  Вдруг, мне на голову лепешка рисовая упала.
  Поднимаю голову.
  Дочь хозяина Афродита зубки белые показывает.
  Амфору с вином мне спустила.
  Я подумал - зачем я девушке.
  Но потом сам с собой спорил.
  Доказал себе, что философов все девушки любят.
  Влюбилась в меня Афродита.
  Стало легче мне.
  Решил дочке купца в любви признаться.
  Понравилась она мне.
  Но на другой день Афродита не пришла.
  Слышу - колесница примчалась.
  Патриций снова с горы вернулся.
  Не сидится ему дома, пока я и Кефал живые.
  Нам отомстить хочет за то, что мы философы и с разбойниками были.
  Патриций купца почти уговорил нас на кол посадить.
  Сказал, что разбойники в Кафтан собираются на ярмарку.
  Могут меня и Кефала освободить.
  Купец ответил, что не знает, что с нами делать.
  Ушли хозяин и патриций.
  Зашуршало над ямой.
  Афродита во всей своей красе сидит.
  Мне из ямы все видно.
  Спрашиваю:
  "Почему долго не приходила.
  Я есть хочу".
  Афродита лепешки рисовые мне бросает.
  Смеется звонко.
  Я тогда ей в любви признался:
  "Люблю тебя, Афродита.
  Люблю, как только пожилой философ любить может.
  Люблю страстно".
  Афродита глазища распахнула.
  Чуть в яму к нам не свалилась.
  Я так понял, что от большой любви ко мне Афродита онемела на некоторое время.
  Помолчали.
  Афродита говорит с печалью:
  "Жиполит!
  Тебя завтра на кол посадят.
  Патриций уговорил моего отца. - По попке себя ладошкой похлопала.
  Показывала, куда мне кол вставят. - Я не хочу, чтобы тебя колом пропороли".
  "Любишь меня?" - Я головой качаю.
  "Не люблю тебя, философ Жиполит".
  "Так, зачем лепешки и вино приносила?" - Я от неожиданности чуть не захлебнулся.
  Пришла моя очередь глаза вытаращить.
  Афродита улыбается грустно:
  "Я думаю, что у тебя много золотых монет спрятано.
  Ты же с разбойниками был.
  У разбойников золотые горы монет.
  Надеюсь, что на свободе ты монетами со мной поделишься".
  "Да.
  У разбойников много золота. - Я солгал ради своего спасения.
  Не стал говорить, что разбойники сразу все награбленное в балаган несут... - Афродита!"
  "Да, философ Жиполит".
  "Принеси мне кол, который для меня приготовил твой отец.
  Хочу к колу примериться".
  "Ты с ума сошел, философ", - Афродита фыркнула.
  Я подумал - конечно, в тухлой яме сойдешь с ума.
  Что же удивляться.
  На звезды смотрю.
  Представляю, как они к небесному своду золотыми гвоздиками прибиты.
  Или сами золотые гвоздики - и есть звезды.
  Вспомнил, как до хрипоты спорил с другими философами в термах.
  О звездах спорили и о золотых гвоздиках на небе.
  
  Вдруг, рядом со мной тяжело и остро упало.
  Кол заточенный.
  Длинный.
  Я даже вздрогнул.
  Представил себя на этом колу.
  Я колом Кефала поворошил:
  "Вставай, Кефал.
  Снова в побег уйдем".
  Кефал лишь мычит.
  Плохо ему.
  А, кому в яме хорошо?
  Я кол в стенки ямы упер над головой.
  Подтянулся.
  Ногами себе помогаю.
  По стеночке иду.
  Выбрался.
  Кол захватил.
  Афродите отдал:
  "Отнеси кол туда, откуда взяла.
  Не должен никто узнать, что ты мне помогала.
  Убежала Афродита.
  Я в цепях по дороге отправился к разбойникам.
  Уже не прятался от стражников.
  Потому что не осталось в Кафтане стражников.
  Все на праздник в Фивы ускакали.
  Вышел из города.
  Пальмовой рощей бреду.
  Теперь не стражников боюсь, а охотников за людьми.
  Поймают меня.
  Посадят на галеру.
  Отвезут за три моря.
  Продадут в рабство.
  Можно и в Кафтане продать.
  Но обычно охотники за рабами далеко отвозят.
  До храма Афины дошел.
  Руки к жрицам протягиваю:
  "Я - философ.
  Мы с моим другом - он тоже философ - из плена сбежали.
  На вас смотрели.
  Очень вы понравились нам.
  Затем мы снова попали к своему хозяину.
  В яме сидели.
  Настрадались в нечистотах и духоте.
  Девушка добрая меня спасла. - Не выдал я имя Афродиты. - Теперь я снова пришел.
  Сбейте с меня цепи.
  Философ не должен сидеть на цепи, как раб".
  Жрицы мне помогать стали.
  Глиняными амфорами по замкам цепей бьют.
  Все амфоры разбили.
  Начали жрицы глиняными дощечками замки с цепей сбивать.
  Глиняные дощечки расколотили.
  Я же жрицами любуюсь.
  Красоты они необыкновенной.
  "Не получается у вас ничего, - я поднялся. - Как же вы замуж собираетесь?"
  Ушел я из Храма.
  Жриц за спиной оставил.
  В горах сам с себя цепи снял.
  Всего-то два удара камнем по замку.
  Расправил плечи и к разбойникам своим побежал.
  Оливковая роща перешла в персиковую.
  За персиковой рощей - финиковые пальмы рядами стоят.
  За финиковыми деревьями разбойники пируют.
  До разбойников нужно поле рисовое пройти.
  Негде спрятаться на поле.
  Охотники за рабами могут меня увидеть.
  "Ради Зевса", - я все же рискнул.
  Бегу по рисовой плантации.
  Вдруг, вижу, как с горы три всадника на лошадях стронулись.
  Охотники за рабами меня заметили.
  Несутся на меня.
  Я к разбойникам бегу.
  Руками размахиваю.
  Кричу:
  "Братья разбойники.
  Я - ваш.
  Я - философ Жиполит".
  Узнали меня разбойники.
  Но этого мало.
  Нужно их еще заинтересовать, чтобы спасали меня.
  Я на трех охотников за рабами показываю:
  "Я вам добычу принес.
  Три всадники, три лошади.
  Богатые на всадниках туники.
  Золота много у седоков".
  Глаза разбойников засветились.
  Бросились они наперерез охотникам за рабами.
  Хотят их лошадей получить.
  Я же к костру подбежал:
  "Три дня не ел", - я солгал.
  Жареного зайца с вертела снял.
  Амфору с вином к себе подтягиваю.
  Рассказываю, как разбойникам лучше грабить в Кафтане.
  
  Кафтан - город хлебный.
  Философствую.
  Вакханки ко мне подсели.
  Лакомые куски подсовывают.
  Так я и освободился.
  Осталось легкое чувство вины, что Афродите - спасительнице моей - золотые монеты не отнесу никогда.
  Во-первых, золота у разбойников мало.
  Во-вторых, золото и мне пригодится.
  Через месяц по моему планы разбойники в Кафтане грабили.
  Много добычу унесли.
  Заодно и философа Кефала захватили из ямы.
  Не посадил патриций Кефала на кол.
  А меня бы посадил.
  Вдвоем с Кефалом мы разбойников учили, как лучше грабить.
  Месяц с освобождения Кефала прошел.
  Отправились я и он на ярмарку в Кафтан.
  Там нас купец - бывший хозяин - увидел.
  Стражников позвал.
  Кричит, что мы - его пленники.
  Стражники на нас злые очень были.
  Отомстить хотели за то, что мы разбойников научили, как в городе грабить.
  Не отдали меня и Кефала стражники купцу.
  Отвели в этот каменный мешок.
  Сидим на цепях.
  Ждем своей участи.
  Но видно, что до скончания мира сидеть придется". - Философ Жиполит закончил рассказ.
  Философ Кефал на него плюется:
  "Зачем ты обманул Бонни?
  Выставил меня в дурном свете.
  Не ты меня спасал, Жиполит.
  Я тебя спасал".
  "Все ты врешь, Кефал, - философ Жиполит тоже плеваться в своего друга-противника начал. - Я тебе помогал".
  "Философы, - я не выдержала. - Ваши плевки не долетают до вас.
  Далеко вы друг от друга.
  Зато меня оплевали.
  Мне противно".
  "Потерпи в узнице, Бонни, - философы захохотали. - Привыкай к нам.
  Тебя тоже не скоро освободят".
  "Освободят", - я процедила сквозь зубы.
  
  Нарочно сказала, что - освободят.
  Пусть философы думают, что на этой планете у меня и у тебя, Джейн, много помощников.
  Ближе к ночи дверь открылась.
  Вошли два раба.
  С ними - девушка.
  Свободная, потому что без рабских цепей и ошейника.
  Рабы несли палки с тряпками.
  Тряпки к палкам примотаны.
  Еще были амфоры.
  Рабы из амфор поливали на тряпки.
  Тряпками протирали философов.
  Девушка мне улыбнулась.
  Обтирала меня шелковым платком.
  "Почему вы это делаете? - Я спросила девушку. - У рабов палки.
  Ты же просто меня обтираешь".
  "Я - Адельф.
  Дочь центуриона. - Девушка очень тщательно меня обтирала.
  Руки, ноги, тело. - Закон цезаря, чтобы пленных каждый вечер обмывали".
  "Звучит странно, - я засмеялась. - Кому нужны чистые пленники?"
  "Не для блага пленных цезарь закон этот издал.
  Цезарь опасается, что пленники заразят стражников.
  Вот и присматриваем за пленниками.
  Я по своей воле пришла.
  Услышала, что пленница в узилище.
  Ты - ведьма?"
  "Не знаю.
  Никогда не пробовала быть ведьмой.
  Я - Бонни".
  "Рабы мокрые тряпки на палках держат, чтобы подальше от пленников быть.
  Пленники могут укусить".
  "Я не кусаюсь".
  "А я и не боюсь, что ты меня укусишь, Бонни.
  По твоим глазам вижу, что ты добрая.
  Ты здесь случайно.
  Но и случайно могут на кол посадить".
  "Утешила меня, Адельф, - я тяжело вздохнула. - Дай воды из амфоры".
  "В амфоре вода, которую нельзя пить.
  Она с зельем против потницы и насекомых".
  "Жаль, что не простая вода.
  Я пить и есть хочу.
  Но спасибо и за то, что обтираешь меня.
  Философы Жиполит и Кефал плевались друг в друга.
  Не попадали.
  Все на меня летело.
  Я стояла оплеванная, как..."
  "Как оплеванная, - Адельф покачала головкой. - Ноги расставь, Бонни".
  "Ноги расставить?"
  "Тебе же лучше будет, Бонни.
  Я осторожно тебя протру там.
  Сама ты в цепях не дотянешься".
  
  
  ГЛАВА 507
  
  ДЖЕЙН И БОННИ
  
  КАФТАНСКАЯ ПЛЕННИЦА.
  ФИЛОСОФЫ И ПРЕЛЕСТИ ДЕВИЧЬИ
  
   "Не дотянусь в цепях.
  Даже ноги слишком широко расставить не могу.
  Цепи мешают.
  Философы клянчили, чтобы я до них ногой дотрагивалась.
  Не получилось".
  "Не слушай философов, - Адельф фыркнула. - Они ничего умного не скажут".
  "Сама - дура", - философы Жиполит и Кефал воскликнули одновременно.
  
  "Я не дура и не разбойница, - Адельф обиделась. - А вы - разбойники".
  Рабы косо взглянули на Адельф и ушли.
  Адельф медлила.
  "Прекрасное создание, - в голосе философа Кефала - мед. - Мы не разбойники.
  Нас оклеветали.
  Нам бы свадьбу сыграть".
  "Свадьбу?" - я и Адельф переглянулись.
  "Нахождение в темнице нас не обогащает, - Жиполит важно протянул. - Даже, наоборот".
  "Но бедными мы не становимся", - Кефал поспешно добавил.
  Философы затеяли игру.
  Но смысл игры мне был непонятен.
  Да и Адельф тоже только быстро-быстро моргала.
  "По закону цезаря часть монет переходит к тому, кто добрый, - Жиполит потрясал бородой. - Ты нам нравишься, Адельф".
  "Я что-то начинаю понимать, - щечки Адельф зажглись зарей. - Вы хотите отдать мне ваши золотые монеты?
  Я их с радостью приму".
  "Мы бы помолчали, - Кефал выпятил остаток груди. - Но молчать не можем.
  Наконец, мы получили возможность заняться делами.
  Больше всего мне хочется заглянуть под твою тунику, Адельф".
  "Обалдел, философ?"
  "Если мы поженимся, то я заранее должен знать, что ты скрываешь под туникой.
  Может быть, там у тебя неприличное".
  "Под туникой - я", - Адельф проблеяла.
  "Что означает я? - философ Жиполит закудахтал.
  Цирк животных. - Я согласен с Кефалом, что пролить свет ты должна".
  "Как можно пролить свет? - Адельф захихикала. - Свет летает".
  "Свет не жидкий", - я поддержала Адельф.
  Пусть философы не думают, что мы глупее, чем они.
  "Я не связываю наличие монет или не монет со свадьбой, - философ Кефал говорил все тише и тише. - Но с другой стороны - почему бы и не да?"
  "Обычно говорят - почему бы и нет.
  Но мы, философы, любим другую формулировку", - второй философ поддакивал.
  "Можно обыскать все горы, - философ Кефал тише и тише бормотал. - Но золото..." - Дальше последовало невнятной бормотание.
  "Что ты сказал о золоте? - Адельф подалась ближе к философу Кефалу. - Говори громче".
  "Не могу громче говорить, - философ Кефал охрип. - Может быть, совсем потеряю голос".
  "Для философа потерять голос - страшнее, чем потерять голову".
  "Голос в голове живет", - я кивнула.
  "Сокровища спрятаны", - Кефал пролепетал едва слышно.
  Адельф подошла ближе к философу.
  От любопытства даже язычок высунула.
  "Ать!
  Хвать"! - философ Кефал тут же схватил девушку за левую грудь.
  Адельф ойкнула и отпрыгнула.
  "Ай да, Кефал, ай да Архимеда сын, - философ Жиполит восхищался подвигом своего товарища. - Обманул наивную дочку центуриона.
  Подманил, как птицу рисом.
  Да за сиську схватил".
  "У птиц нет сисек", - я заметила.
  "Поэтому ты не птица, Бонни, - философ Кефал захихикал. - У тебя сиськи есть".
  "Даже голос у тебя прорезался громкий, философ Кефал", - Адельф фыркнула.
  Подхватила шелковый платок и амфору.
  Выбежала из каменного мешка.
  "Надо было девку подпустить ближе, - философ Жиполит не стеснялся в словах. - Ты бы, Кефал, тогда ее мог за горло схватить".
  "Зачем за горло?
  Я ее за грудь потрогал.
  Роскошь для моего положения".
  "Если бы ты взял девку в заложницы, то центурион отпустил бы нас".
  "Нет, Жиполит.
  Центурион на то и центурион, что никого не отпускает.
  Он бы выпустил нам кишки.
  И любовался бы, как мы корчимся в цепях".
  "Все равно я прав", - философ Жиполит надменно захохотал.
  
  "Нельзя имперцев за горло хватать, - я закричала на философов. - Мы же сражаемся с жухраями.
  Жухраев можете хватать за горло и за любые другие места".
  "Что за имперцы и жухраи?"
  "Имперцы - самые лучшие люди во Вселенной, - я подняла подбородочек. - Жухраи - самые гадкие во всех Мирах".
  "Знакомое разделение на хороших и плохих, - философы захихикали. - Одни - хорошие.
  Другие плохие.
  Дело в том, что плохие думают, что они хорошие.
  А хороших считают плохими.
  Равновесие в мироздании".
  "Жухраи не могут быть хорошими, - я заявила твердо. - Имперцы, мы, хорошие.
  Вы, кстати, тоже - имперцы.
  Только дикие..."
  "А, ну, да, ну, да, - философ Жиполит нагло хохотал. - Ничего не изменилось.
  Плохих ты назвала дикими".
  "У меня от вас голова болит", - я застонала.
  "У тебя голова болит, Бонни, не от нас, - Кефал вздохнул печально. - Голова твоя раскалывается, потому что ты своей маленькой головкой не можешь охватить величие сказанного нами".
  "Что не могу?
  Что не могу охватить?
  Как головкой можно охватить?
  Голова - не руки.
  Головой нельзя охватить".
  "Бонни.
  Нет.
  Ты не ведьма.
  Ведьмы умные". - Жиполит смотрел на меня с высокомерным презрением.
  "Почему это ведьмы умные? - философ Кефал по своему обыкновению стал спорить с философом Жиполитом. - Ведьмы не умные".
  "Ведьмы - умные, - философ Жиполит не отступал. - Поэтому еще никто не мог поймать ведьму.
  Ты, Кефал, видел когда-нибудь ведьму на колу или в яме?"
  "Не видел".
  "Что и означает, что ведьмы настолько мудры, что их нельзя увидеть и поймать", - философ Жиполит торжественно заявил.
  "Но Бонни же поймали.
  На цепь посадили ведьму Бонни".
  "Бонни - не ведьма, - философ Жиполит захохотал. - Была бы ведьмой - улетела бы из узницы.
  Освободилась бы от цепей и улетела".
  "Может быть, я не хочу улетать", - я обиделась, что меня даже ведьмой не считали в этом диком мире.
  "Никаких намеков, что ты ведьма, Бонни, - философ Жиполит произнес мягко. - У ведьм есть отличительные родинки, бородавки.
  Родимое пятно в виде летучей мыши".
  "У меня на попке небольшое пятнышко", - я выпятила губки.
  Радовалась, что смогу хоть в воображении побыть ведьмой.
  "Не верю! - философ Жиполит усмехнулся. - Нет у тебя никакого пятнышка на попке.
  По крайней мере, не было, когда тебя привели в наш каменный мешок".
  "Неужели, исчезло пятнышко, - я запыхтела.
  Извернулась в цепях.
  Повернулась к философу Жиполиту спиной. - Посмотри, пожалуйста.
  Есть ли пятнышко.
  Оно должно быть на левой ягодице".
  "Ахахахахах, - философ Кефал заржал смехом. - Жиполит!
  Ты - догнал меня в философии.
  Я добился, чтобы Адельф ко мне подошла.
  Ты же заставил Бонни показать тебе попку.
  Охохохохо!"
  "Ихихихихи", - философ Жиполит тоненько хихикал.
  
  "Бонни, - вошла Адельф. - Узники над тобой смеются?
  Не люди, а - звери.
  Не философы, а - жалкие горшечники.
  Нет.
  Даже не горшечники.
  Разбойники!
  Вместо того чтобы тебя защищать и успокаивать, Жиполит и Кефал смеются над тобой".
  "Я даже не поняла, над чем смеются, - я жадно смотрела на корзину в руках Адельф. - Дай кусочек".
  "Я тебе все принесла, - Адельф поставила корзину передо мной. - Я помогу тебе кушать, Бонни.
  Цепи мешают тебе".
  "Что это?" - Я смотрела в корзину.
  "Пахлава, щербет".
  "Пахлава, щербет? - Я облизнулась. - Не знаю, что это.
  Но звучит вкусно".
  "Ты не знаешь пахлаву и щербет?" - Адельф распахнула глазища.
  "Врет Бонни, - философ Кефал хищно показал остатки зубов. - Пахлаву и щербет все знают".
  "Нет человека, который не пробовал пахлаву и щербет.
  Ты, Бонни, еще соври, что рис никогда не кушала".
  "Рис?
  Рис на нашей Планете Натура очень дорогой, - я облизнулась. - На Натуре мясо, рыба, птица.
  Все почти бесплатно.
  Но почему-то мало чего растет.
  Поэтому рис привозной.
  Бешеных денег стоит.
  На Натуре я рис не пробовала".
  "Бонни?"
  "Да, Адельф".
  "Ты меня не обманываешь?"
  "Адельф!
  Ты меня обтирала.
  Ухаживаешь за мной.
  Еду принесла.
  Зачем я тебе стану обманывать?
  Вернее, я не люблю обманывать.
  Если бы жухрая встретила, то - да.
  Обманула бы его.
  Обмануть жухрая - подвиг воинский.
  Мне бы еще одну медаль дали.
  Одна - за боевые заслуги - у меня уже есть".
  "Медаль?
  Что это - медаль?"
  "Я не знаю пахлаву и щербет.
  Вы же не знаете о медалях", - я грустно засмеялась".
  
  "Пахлава - с медом, - Адельф вложила мне в рот кусочек сладости. - Вкусно?"
  "Вкусней не бывает, - я чуть не завизжала. - Мед?
  Я слышала о меде.
  Но никогда до этого момента не пробовала его.
  Неужели, чтобы насладиться, сначала нужно попасть в тюрьму?"
  "Мед дают пчелы", - Адельф угостила меня вторым кусочком пахлавы.
  "Пчелы у нас на Натуре летают.
  Но пчелы - дикие.
  Совсем дикие.
  Дичайшие пчелы.
  Мы к гнездам пчел стараемся не приближаться.
  Пчелы - убийцы.
  Если учесть, что мы не носим одежды..."
  "Совсем не носите одежды", - философы загоготали.
  "Покушай щербет, - Адельф отломила кусочек от чего-то невообразимо красивого. - В завьюжных царствах щербет пьют.
  Но у нас щербет едят".
  "Я хочу щербет", - философ Жиполит потребовал.
  "А я - пахлаву желаю", - философ Кефал икнул.
  "Вы должны были быть вежливыми со мной, - Адельф наклонила очаровательнейшую головку к левому плечу. - Вы же надо мной смеялись.
  И над Бонни издевались.
  Ничего от меня не получите".
  "Мы не просим ничего, мы хотим щербет и пахлаву".
  "Рабы уже угостили вас, - Адельф пальчиком провела по моим губам.
  Сбивала крошки. - Я видела.
  Утром вас кормили, как всех пленников.
  Вы не голодаете, философы".
  "Ты в силах о себе позаботиться, Адельф, - философ Жиполит тряс головой. - Поэтому злишься на нас.
  Ты говоришь, что мы над тобой и над Бонни издевались.
  А вы над нами не издеваетесь?"
  "Бонни первая начала", - философ Кефал встал на точку зрения товарища.
  "Что я первая начала?" - Я облизнула губки.
  "Бонни, ты лизнула мой палец, - Адельф засмеялась. - Как котенок".
  "Поэтому часто говорят - вкусно так, что пальчики оближешь", - я тоже засмеялась.
  "Бонни, ты первая начала издеваться, - философ Жиполит заскрежетал зубами.
  Даже уши у него двигались. - Голая пришла к двум мужчинам.
  Пользуешься тем, что мы в цепях".
  "Я?
  Йа?
  Я тоже в цепях.
  Я не голая.
  Я - без одежды.
  Так у нас принято.
  И не пришла я к вам.
  Меня силой привели.
  Вами я совсем не пользуюсь".
  "К тому же, вы не мужчины", - Адельф сказала, как отрезала.
  "Почему же мы не мужчины?
  Загляни под тунику".
  "Не стану я заглядывать вам под тунику, - Адельф подняла корзину. - Вы, философы, сами любите повторять, что вы не мужчины, а - философы.
  Кажется, я поняла, как вы разговариваете по-философски".
  "Ха! - философ Кефал натужно захохотал. - Девушка поняла философа?
  Никогда подобного не случится".
  "Вот-вот, - Адельф захихикала. - Так вы, философы, и разговариваете.
  Сами не придумываете ничего.
  Зато, если другой что-то скажет, вы сразу начинаете ругать его и спорить с ним.
  В этом смысл философии - обругать и спорить".
  "Адельф, - я рот открыла до невозможного. - Ты - философ?"
  "Бонни?
  Я не философ".
  "Но ты же только что сказала, что философ - тот, кто спорит и ругает другого".
  "Точно, Бонни, - Адельф побледнела. - Получается, что и ты, и я - философы.
  Все мы ругаемся... иногда.
  И спорим.
  Только ты никому не говори, Бонни, что мы с тобой философы".
  "Адельф!
  Я же в узилище в цепях, - я зазвенела цепями. - Кому же я скажу, что мы - философы.
  Когда выберусь...
  Подружке своей расскажу".
  "Приводи подружку", - философ Жиполит заржал.
  
  "Вы - глупые девки, - философ Кефал обозлился на меня и на Адельф. - Возомнили себя философами.
  Борода до пояса у вас есть?
  Седые волосы жидкие?
  Нет.
  Вы не философы.
  Философ - не только громкий голос и крик.
  Философ интересуется проблемами".
  "Мы постоянно ищем", - Жиполит добавил.
  "Что же вы ищите?"
  "Мы ищем Истину".
  "Легко искать.
  Искать - не пахать и не сеять". - Адельф приложила пальчик к носику.
  "Адельф, - философ Кефал улыбнулся слащаво через бороду. - Подойди ко мне.
  Я тебе важное о философии скажу".
  "Ага!
  Я подойду, а ты меня за грудь схватишь. - Адельф покачала головкой. - Обманешь.
  Ничего важного не скажешь".
  "Скажу, скажу, Адельф".
  "Обманешь".
  "Обманет", - я подмигнула Адельф.
  "Не хочешь, не подходи, - философ Кефал стал насвистывать. - Тогда не узнаешь о философии".
  "Адельф, - философ Жиполит обратил на себя внимание. - Ты можешь, как бы подойти к Кефалу.
  Но в то же время он до тебя не дотянется.
  Тогда и истину его о философии выслушаешь.
  И останешься нетронутой".
  "Я и около Бонни нетронутая стою".
  "Но у Бонни нет философской истины".
  "Они правы, философы, - я вздохнула. - Нет у меня философской истины".
  "Я подошла, - Адельф все же решилась. - Философ Кефал.
  Говори важное о философии.
  Ты обещал".
  "Адельф, - голос другого философа истончился. - Ты слишком близко стоишь к Кефалу.
  Сделай шаг назад.
  Еще пару шагов.
  А то Кефал до тебя дотянется".
  "Хорошо.
  Я еще отойду. - Адельф послушно шагнула назад. - Ой! - Подпрыгнула как козочка. - Философ Жиполит!
  Ты меня за попку ущипнул".
  "Агага! - философы потрясали стены своим ржанием. - Снова попалась наивная Адельф.
  Все вы девушки - одинаковые.
  В одну и ту же ловушку будете попадаться постоянно".
  "Ой, кто бы так говорил, - Адельф надула губки. - Вы сами второй раз в тюрьме Кафтана".
  
  "Своей глупостью ты доказала, что ты не философ, Адельф", - Кефал торжествовал.
  "Адельф", - я позвала.
  "Да, Бонни".
  "Жиполит и Кефал - хитрые.
  Но почему-то у них вся хитрость в том, чтобы нас потрогать.
  Я ничего не понимаю в ваших обычаях".
  "Не понимаешь, а в философию лезла, Бонни", - философ Жиполит с презрением фыркнул.
  "Никуда я не лезу.
  Я в цепях".
  "Бонни, а Бонни".
  "Да, философ Жиполит".
  "Станешь моей женой?"
  "Я не стану твоей женой, философ Жиполит, - я даже не думала. - Мне нельзя.
  Чтобы стать женой нужно, чтобы наш жрец раскодировал меня.
  Жрец далеко".
  "Мы с тобой без жреца поженимся, Бонни".
  "Без жреца не получится.
  Мы оба взорвемся".
  "Как это - взорвемся?
  Что означает - взорвемся?"
  "Взрыв?
  Ты видел, как взрывается бомба, Жиполит?"
  "Бомба?"
  "Я не могу объяснить.
  Ну, если проще, то от тебя и от меня ничего не останется.
  Так мы с рождения закодированы природой.
  Поэтому жрец снимает код".
  "Почему жрец не может снять... загадочный код раньше?"
  "Как же до свадьбы можно? - Я захихикала. - Нельзя до свадьбы".
  "Перед нами новая весталка", - философ Кефал алчно сверкнул глазами.
  "Я еще потому не стану твоей женой, философ Жиполит, потому что ты мне не нравишься.
  Я и Джейн решили, что мы будем женами адмиралов космофлота, или генералов Имперской армии".
  "Джейн?"
  "Джейн - моя лучшая подруга".
  "Джейн - тоже ведьма?"
  "Джейн далеко от вас, - я спохватилась.
  Мне не понравилось, как философ Жиполит подробно расспрашивает. - Не поймаете Джейн.
  Но она меня освободит". - Все же я проговорилась.
  "Тогда мы с тобой поженимся не по-настоящему, Бонни", - философ Жиполит сделал вид, что не обратил внимания на мои слова о тебе, Джейн.
  "Как не по-настоящему?"
  "Мы с тобой, Бонни, поженимся по-тюремному.
  Будем муж и жена".
  "Даже по-тюремному не хочу", - я мотала головкой.
  "Адельф, - философ Кефал проблеял. - А ты?"
  "Что я? - Адельф насторожилась. - Снова хитришь?
  Опять меня щупать собрался?"
  "Я же - философ, - Кефал надул грудь. - Я не щупаю и не лапаю девушек.
  Я изучаю мир.
  Вы, девушки, часть нашего мироздания.
  Я вас изучаю".
  "Изучай раба Приапа, философ Кефал, - Адельф - на всякий случай - отошла к двери. - Раб Приап тебя протирает".
  "Приап не подходит ко мне, - в голосе Кефала зазвенела печаль. - Держится от меня на расстоянии палки.
  Иначе я бы его изучал".
  
  "Ты мне не пара, философ Кефал", - все же Адельф заинтересовалась предложением пленника.
  "Пара я тебе, пара".
  "Нет, не пара, философ Кефал.
  Ты - старый", - Адельф загнула мизинчик.
  "Не старый, а - мудрый", - Кефал выкручивался.
  Потому что он - философ.
  "Во-вторых, - Адельф второй пальчик загнула. - Ты нищий.
  Я - дочка центуриона.
  Я монет хочу".
  "Я указываю разбойникам.
  Когда-нибудь мы награбим много золота".
  "Когда награбишь, тогда приходи, - Адельф захихикала. - В-третьих, - еще один пальчик. - Ты в цепях, философ Кефал.
  Тебя не выпустят из узилища".
  "А мы с тобой, Адельф, поженимся, как Жиполит и Бонни..."
  "Я не поженилась", - я взвизгнула.
  "Не по-настоящему поженимся, Адельф, - философ Кефал довольный ухмылялся. - Но у нас будет более по-настоящему, чем у Жиполит и Бонни.
  Бонни не может подойти к Жиполиту.
  Ты же, Адельф, свободная.
  Делаешь с собой то, что захочешь.
  Подойди ко мне.
  Мы с тобой поженимся.
  Ты же не взорвешься, как Бонни.
  Ты родишь нам ребенка.
  Твой отец центурион тогда меня помилует.
  Я выйду из узилища.
  В красоте своей, в уме и в славе появлюсь перед тобой.
  Мы помчимся к голубому морю".
  "На чем помчимся, философ Кефал?"
  "На колеснице!
  Я куплю тебе золотую колесницу".
  "Золото тяжелое, Кефал.
  Кони не потянут золотую колесницу".
  "Перед нами откроются просторы, - философ Кефал закатил глаза.
  Слюна потекла из левого уголка рта. - Мы будем жить во дворце.
  У нас будет множество рабов.
  Слоны, тюки с шелками и бархатами.
  Тебя станут называть царицей.
  Самые лучшие чайнинские мастерицы будут драться за честь шить для тебя роскошные туники".
  "Мне нравится", - Адельф захихикала.
  Хлопала в ладоши.
  "Я сяду на трон.
  Ты же важно будешь стоять за моей спиной".
  "Почему я буду стоять за твоей спиной, Кефал?
  Я же твоя жена стану.
  Царица буду.
  Место царицы - рядом с царем.
  Я буду восседать на своем троне.
  Рядом с тобой".
  "Нет, женщина, - философ Кефал заупрямился. - Место женщины - за спиной мужа.
  Стоим ли, идем ли, сидим ли.
  Жена всегда сзади.
  Скромная, тихая, покорная жена.
  Взгляд твой опущенный будет"
  "Сам ты сзади, Кефал, - Адельф поставила корзину.
  Воткнула кулачки в бока. - Сам ты опущенный.
  Ты с менадами будешь развлекаться.
  Твоим наложницам позволено будет хохотать, веселиться.
  Сидеть у тебя на коленях.
  Я же - скромная, тихая, покорная - сзади?
  Не бывать этому, философ Кефал".
  "Еще не поженились, а уже ссорятся", - философ Жиполит с довольствием хихикал.
  Наверно, потому радовался ссоре Кефала и Адельф, потому что у него со мной свадьбы не вышло.
  
  "Я лучше никогда не выйду замуж, - Адельф решила. - Либо за цезаря, либо - ни за кого.
  Как Бонни".
  "Я цезаря не хочу, - я улыбнулась Адельф. - Мне адмирал или генерал нужен.
  Цезарь по сравнению с ними - рядовой солдат космофлота.
  Я же - особая пехотинка".
  "Ктооооооо?" - Адельф вытянула губки.
  "Я - солдатка Империи.
  Слава Императору!"
  "Ты - солдатка, Бонни?"
  "Да".
  "Но ты же худенькая, - Адельф подошла.
  Потрогала мои руки.
  Наклонилась.
  Похлопала по моим бедрам. - Ты копье тяжелое не удержишь.
  Меч не поднимешь".
  "Ну и не надо, Адельф.
  В Имперской армии не воюют копьями и мечами.
  Мы с жухраями сражаемся.
  Бомбы, ракеты, космолеты.
  В войне ум нужен, а не сила, чтобы меч или копье поднимать".
  "Бонни!
  У тебя сразу виден ум, - философ Жиполит - мой несостоявшийся муж - мстил мне. - В узилище попала.
  Была бы умная - веселилась бы сейчас на ярмарке..."
  "Не встревай, Жиполит, - Адельф махнула ручкой на философа. - Бонни!
  Ты любопытное говоришь.
  Я - дочь центуриона.
  Надо мной солдаты смеялись.
  Говорили, что из девушки воин не получится.
  Не получилась я с мечом и копьем.
  Но, если..."
  "Адельф, - я горячо говорила. - Ты можешь вступить в настоящую Имперскую армию.
  У тебя вся жизнь впереди".
  "Мне уже девятнадцать".
  "В девятнадцать солдатками только становятся, Адельф.
  Мне тоже девятнадцать лет.
  Правда, я уже получила свою первую медаль - За боевые заслуги.
  А моя подруга Джейн - бери выше - сержантка Космофлота!"
  "Ты - выдумщица, Бонни, - философ Кефал закряхтел. - Придумываешь слова новые.
  Сказителей и бардов наслушалась.
  Бунт против нашего - горячо любимого - цезаря поднимаешь.
  Ничто не сравнится с армией цезаря".
  "Фи, армия цезаря, - я засмеялась. - На каждой дикой планете по сто подобных цезарей.
  Зато Император у нас один.
  Если хочешь знать, философ Кефал..."
  "Я и так все знаю..."
  "Твоего цезаря легко победит любой военный космодесантник.
  И цезаря, и армию его.
  Один.
  Из бластера - чах, чах, чах!"
  "Колдунья.
  Злая колдунья".
  
  "Бонни?"
  "Да, Адельф".
  "И ты могла бы одна целую армию цезаря победить?"
  "Могла бы, - я не догадывалась, что сама себя в беду втягивала.
  Планета отдалённая.
  Все им кажется, что их цезаря хотят убить. - Но я не стала бы убивать цезаря и его армию.
  Потому что мы все - Имперцы.
  Даже те, кто не подозревает об этом".
  
  
  ГЛАВА 508
  
  ДЖЕЙН И БОННИ
  
  КАФТАНСКАЯ ПЛЕННИЦА.
  ВЕДЬМА БОННИ
  
   "Ведьма!
  На костер ее!" - философ Жиполит завизжал.
  "То потрогать меня хотел, то собирался в жены взять, а теперь - на костер, - я выпятила нижнюю губку. - Ты, философ Жиполит, не знаешь, что хочешь".
  "Мужчина, когда хочет, но не может получить, всегда злиться", - Адельф захихикала.
  "На костер!
  На кол ведьму!" - философ Жиполит орал в полный голос.
  Добивался чего-то.
  И добился.
  В узницу влетели два стражника с копьями.
  Они свое дело знали прекрасно.
  Не стали спрашивать, почему философ Жиполит вопит.
  Один стражник древком копья ударил Жиполита в низ живота.
  Второй профессионально добавил щитом по голове.
  Жиполит потерял сознание.
  Повис на цепях.
  "Адельф, - стражники теперь обратили внимание на Адельф. - Ты еще здесь?"
  "Я обтирала и кормила пленницу", - Адельф не оправдывалась.
  Она просто сказала.
  "Лучше бы нас обтирала и кормила", - стражники захохотали.
  "Понтий, Сенека!
  Когда вас на цепи посадят, тогда и вас стану подкармливать и обтирать", - Адельф засмеялась.
  "Хорошая ты девка, - стражники улыбались. - И отец твой - центурион Вакханалий - правильный воин.
  Его все любят".
  "Мой отец - да", - Адельф вздёрнула подбородочек.
  "Мужа тебе нужно настоящего, Адельф".
  "Сегодня один уже набивался мне в мужья, - Адельф коротко взглянула на философа Кефала.
  Он сжался под ее взглядом.
  Боялся попасть под щит и копье стражников. - Я пока не собираюсь замуж".
  "Как соберешься замуж, свистни нам".
  "Свистну.
  Сложу губы дудочкой и свистну". - Адельф отшутилась.
  Я даже позавидовала легкости, с какой Адельф и стражники общались.
  Было между ними что-то общее, что их связывало.
  Я вспомнила нашу Учебку.
  Совсем недавно мы в армии.
  Но, кажется, что сто лет прошло.
  
  Стражники ушли.
  Но пропустили в узницу нечто невообразимое.
  Два щита.
  Два копья в одной руке.
  На поясе - три меча.
  Шлем железный с ярким длинным пером загадочной птицы.
  Сандалии тяжелые на высокой подошве.
  На лодыжках и на запястьях - железные браслеты.
  Нечто остановился посредине каменного мешка.
  Закрыл глаза.
  "Адельф", - я зашептала с испугом.
  "Да, Бонни"
  "Он - кто?
  Вернее, это - что?"
  "Гермафродитус".
  "Он тоже философ?"
  "К счастью нет, Бонни.
  Он - прорицатель.
  Считает, что он сын Гермеса и богини любви Афродиты".
  "Главное, что он не философ, - я выдохнула с облегчением. - Не подумай, Адельф, что я не люблю философов.
  Я их раньше никогда не видела.
  Только слышала, что они есть.
  Но у нас... другие философы.
  Поэтому я испугалась, что еще один философ.
  Три философа в одной каменной яме - многовато".
  "Гермафродитус был хорошим воином, - Адельф едва тихо шептала. - Отважно сражался.
  Имел поощрения от десятников и сотников.
  В одном из сражений Гермафродитуса лягнул конь в лоб.
  Три дня и три ночи Гермафродитус пролежал в горячке.
  Потом очнулся.
  Но с тех пор не воюет.
  Ходит и пророчествует.
  Предсказывает.
  Рассказывает".
  "Если он не воюет, то почему на нем столько оружия навешено?"
  "Гермафродитус оружием не пользуется.
  Никто не знает, зачем он так наряжается.
  Никто и не спрашивает его.
  Многие боятся, что он предскажет плохое.
  Гермафродитус свободно везде ходит.
  Он - безобидный, как ночная бабочка".
  "На Планете Эвкалипт ночные бабочки убивали и пожирали крокодилов".
  "У нас бабочки мирные, Бонни.
  Прилетит бабочка, понюхает.
  Улетит дальше по своим делам.
  В знак уважения к заслугам Гермафродитуса его везде пускают и принимают.
  Он - как бы символ воинов, которые расположились в Кафтане".
  "Я побаиваюсь этого символа, Адельф".
  
  "Не бойся, Бонни, - Адельф прошелестела. - Я клянусь, что Гермафродитус спокойный.
  Тем более что я тебя защищу.
  Я - с тобой". - Адельф прижалась ко мне.
  "Спасибо, Адельф.
  Ты - настоящая подруга".
  "Я - твоя подруга?" - Глаза Адельф засияли.
  "Ты же мне помогаешь, Адельф.
  Те, кто помогают - подруги".
  "Ты очень легко начинаешь верить людям, - философ Кефал обратил на себя внимание. - Может быть, Адельф нарочно подослана к тебе.
  Ты уже много ей рассказала.
  Ни один палач не выведает столько.
  Я думаю, что Адельф подослал ее отец центурион.
  Девушка девушке выболтает все тайны.
  У вас недержание слов.
  Пришла Адельф.
  Подластилась к тебе, Бонни.
  Угостила пахлавой и щербетом.
  Ты и расплылась.
  Доверилась и поверила Адельф".
  "Людям надо доверять, Кефал, - я ответила с презрением. - Иначе трудно жить".
  "Вот ты и доверила, - философ Кефал не умолкал. - Ты будешь сидеть на колу.
  За измену цезарю и за призыв к бунту против него.
  Твоя - так называемая - подружка Адельф издалека будет тебе улыбаться и посылать воздушные поцелуйчики".
  "Ого, сколько гадостей Кефал наговорил против тебя, - я повернулась к Адельф.
  О Гермафродитусе мы на время забыли.
  Он стоял, как дерево.
  Как каменное дерево.
  Потому что застыл.
  Живое дерево шевелило бы листьями. - Я мало времени знаю философов, Адельф.
  Но уже поняла, что они все - вруны".
  "Бонни?"
  "Да, Адельф".
  "Философ Кефал не врет".
  "Что?
  О чем он не врет, Адельф?"
  "То, что он сказал - правда".
  
  "Какая правда, Адельф?"
  "То, что к узникам нарочно подсылают шпионов.
  Шпион прикидывается своим.
  Добренького из себя играет, как в комедии в Колизее.
  Выведывает все".
  "Шпионов везде подсылают, Адельф.
  Жухраи обожают шпионить.
  Разница в том, что у жухраев - шпионы, а у нас, имперцев - разведчики доблестные".
  "Бонни?"
  "Да, Адельф".
  "Меня прислали шпионить за тобой".
  "Шпионить - так шпионить, Адельф.
  Ничего в этом страшного нет. - Я засмеялась.
  Потом до меня дошел смысл сказанного. - Чтооооо?
  Ты шпионила за мной, Адельф?"
  "Да, Бонни.
  Я выведывала у тебя твои секретики".
  "Ты так просто в этом призналась, Адельф?
  Даже не стала обманывать, что это все ложь?
  Зачем?
  Почему?
  Тебе какая польза?
  Мы же могли стать подружками, Адельф".
  "Я тебе призналась, Бонни, потому что считаю тебя своей подружкой.
  Иначе бы сказала, что философ Кефал бредит".
  "Снова ты, Адельф, пытаешься войти в доверие к Бонни.
  Ведьма Бонни.
  Не верь ей.
  Она - дочка центуриона".
  "Да.
  Я - дочь центуриона.
  Поэтому считаю своим долгом помогать воинам".
  "Помогать своим воинам - благородно, Адельф.
  Но помогать жухраям - предательство Империи.
  Впрочем, никому не придет в голову помогать нашим врагам жухраям".
  "Бонни?" - Адельф в досаде сцепила пальчики.
  "Да, Адельф".
  "Ты не воспринимаешь серьезно, что я - выведывала у тебя".
  "Если бы я не хотела сказать, я бы не рассказывала о себе и об Империи, - я пожала плечами. - Нет ничего ужасного в том, а, наоборот, прекрасно, что я вам - Имперцам - рассказывала о нашей огромной Империи.
  Вы же - Империя.
  Только ваша планета находится далеко от центра Империи.
  До вас еще не долетели Имперские комиссары".
  "О, девушка! - философ Кефал поднял руки - насколько мог в цепях.
  Зазвенел оковами. - Имя вам - глупость!
  Я сказал тебе, Бонни, что Адельф - шпионка.
  Она сама призналась, что выведывает у тебя.
  Ты же после этого продолжаешь выдавать свои тайны".
  "У имерийки от имперцев нет тайн.
  Адельф..."
  "Да, Бонни"
  "Если тебе пойдет на пользу то, что я рассказала, то я буду рада".
  "Ты - необыкновенная, Бонни".
  "Да, я - особая пехотинка Имперского космофлота, - я выпятила грудки.
  "У тебя соски затвердели, Бонни, - Адельф дотронулась пальчиком до соска моей левой груди. - Тебе холодно?
  Груди увеличились".
  "Мои грудки увеличиваются от волнения, Адельф.
  Я сейчас переволновалась.
  За тебя переволновалась.
  Я вижу, как ты побледнела, когда философ Кефал сказал, что ты выведываешь у меня, шпионишь.
  Не переживай.
  Я не обижаюсь, что ты выспрашивала у меня..."
  "Бонни?"
  "Да, Адельф".
  "Я никому не расскажу, что от тебя услышала.
  Даже своему отцу центуриону..."
  
  "Зато я расскажу всем все, - философ захохотал.
  От радости даже закашлялся. - Мне за откровение дадут свободу".
  "Свободу за откровение? - Адельф произнесла с презрением. - Как же ты низок, философ.
  Ты не воин".
  "Ты еще более низкая, чем я, Адельф, - философ Кефал потерял страх. - Я хоть философ.
  Помогал разбойникам?
  Да, я помогал разбойникам.
  Ты же - просто шпионка.
  Соглядательница".
  "Кефал, - я взвизгнула. - Не оскорбляй Адельф.
  Ей же тяжело очень".
  "О, Бонни, - Адельф опустила головку на мое правое плечо. - Я бы тебя отпустила.
  На свой страх и риск отпустила бы.
  Ты - чудо!
  Но, прости меня.
  Не могу.
  Тогда я по-настоящему стану предательницей.
  Предам доверие своего отца".
  "Спасибо, Адельф, за добрые слова.
  Я как-нибудь сама выберусь.
  Правда.
  Или мне поможет...
  Мне помогут... кто-нибудь".
  "Ты умнеешь на глазах, Бонни, - философ Кефал заржал. - Уже не открылась, кто тебе поможет.
  Боишься, что Адельф донесет".
  "Правильно, Бонни, что промолчала, - Адельф вытирала слезы. - Я - плохая.
  Я бы доложила, что к тебе спешат на помощь.
  Куда ни плюнь - везде предательство.
  Я бы предала воинов.
  Твои помощники убили бы много наших".
  "Моя подруга... - Я снова чуть не проговорилась. - Мои помощники никого не убьют.
  Они - имперцы.
  Вы - имперцы.
  Имперцы имперцев не должны обижать".
  
  "Не скрывайте свои настоящие имена, - Гермафродитус предсказатель заговорил, когда мы о нем совсем забыли.
  Голос Гермафродитуса сочный, завораживающий.
  Убаюкивает его голос. - Имя - камень.
  Если получаете от купца монеты, то пожалеете, если купец умрет.
  В балаган сегодня не ходите.
  Я вижу, как ночью купец Мачете уединится с певичкой Сандрой.
  В их комнату ворвутся Феофан и Драгомыж.
  Лицо Феофана будет багровым от прилива крови.
  Начнется спор из-за балаганной певички Сандры.
  Кто выиграет спор - неясно без слов.
  Если бы так легко можно было выигрывать споры, как выиграть войну. - Гермафродитус вздохнул тяжело. - Феофан и Мачете договорятся с певичкой Сандрой.
  Но Драгомыжа убьют в пьяной драке.
  Он получит между лопаток афинский нож.
  Мачете, Сандра и Феофан не придумают, как оправдаться за убийство.
  Они сбегут на галеру.
  На галере Феофан скинет Мачете в воду.
  Купец Мачете захлебнется морской волной.
  Сандра и Феофан отправятся в плаванье.
  Феофан уверен, что любит Сандру.
  Но Сандра ему будет рассказывать о себе.
  После некоторых любовных игр Сандры Феофан начнет сомневаться, что ее любит.
  Наверно, все-таки ее любит.
  Но просто не может довериться балаганной певичке. - Гермафродитус сделал долгую паузу.
  Мы зачаровано молчали. - Все это произойдет, - Гермафродитус пристально смотрел на философа Кефала, - если Драгомыж наступит на банановую кожуру.
  Если же он на нее не наступит, то не получит между лопаток афинский нож.
  Тогда Драгомыж останется жив.
  Вместе с другом Феофаном они убьют купца Мачете.
  Заберут его монеты.
  Певичку Сандру тоже прихватят с собой.
  Чтобы она не рассказала о них стражникам.
  На галере Драгомыж безумно полюбит Сандру.
  Драгомыж из ревности скинет Феофана в морскую волну.
  Затем будет долго и мучительно целовать руки балаганной певички Сандры.
  Станет умолять ее, чтобы она его полюбила.
  Сандра поломается для вида.
  Потребует, чтобы Драгомыж ей доверял.
  На море наступит ночь.
  Драгомыж потеряет Сандру на время.
  Будет ходить между гребцов.
  Ищет среди них свою Сандру.
  Затем они встретятся.
  Встреча их будет многообещающей.
  Драгомыж признается, что его поразило исчезновение Сандры.
  Затем он начнет ее обвинять, что она стала любовницей надсмотрщика над рабами на галере.
  Сандра захочет сбежать.
  Но некуда бежать с галеры в море". - Гермафродитус снова замолчал.
  Я спросила:
  "Купец Мачете погибает в любом случае.
  Может быть, в другом пророчестве он уплывёт с Сандрой?
  А то обидные предсказания для купца Мачете".
  Я ждала ответ.
  Но Гермафродитус не смотрел на меня.
  Даже обидно стало.
  
  "Философ Кефал, - предсказатель Гермафродитус надавил взглядом на философа.
  Кефал сгорбился. - Ты постоянно думаешь о том, как убить главаря разбойников Геракла.
  Хочешь занять его место.
  Накопишь много золото.
  Затем твоя мечта - стать новым цезарем".
  Ты уверен, что философ-главарь разбойников обогатится намного быстрее, чем просто главарь разбойников или обыкновенный разбойник.
  А цезарь еще быстрее богатеет, что главарь разбойников.
  Ведь разбойники приносят золото цезарю.
  Цезарь - один.
  Разбойников - много".
  "Да, я хочу, - философ дрожал.
  Либо от страха перед предсказателем и его предсказаниями, либо от волнения дрожал. - И главным разбойником, и цезарем - хочу!
  Подскажи, величайший из ясновидящих, Гермафродитус.
  Укажи мне путь".
  "Я укажу тебе путь, - голос Гермафродитуса изменился.
  Словно пришел другой предсказатель. - После смерти Тантала в городе Сипиле стал править его сын Пелопс.
  Кто он?
  Почему он боялся девушек?
  Сначала о Пелопсе рабы ничего хорошего не могли сказать.
  Лишь рыдали на его груди.
  Крепко прижимались рабыни своими гибкими телами к Пелопсу.
  Возбуждали в нем понятные желания.
  Но Пелопс ласково отодвигал от себя рабов и рабынь.
  Говорил, что на любовь у него еще будет в будущем время.
  А сейчас главное - война.
  Рабы и рабыни тяжело вздыхали.
  Называли Пелопса то братом, то сестрой.
  Слова рабов и рабынь противоречили здравому смыслу.
  Но потрясали Пелопса до глубины его души.
  В день летнего солнцестояния Пелопс восседал на мраморной скамье.
  Смелая рабыня Виргинида обняла Пелопса.
  Но он вырвался из ее объятий.
  Тогда Виргинида присела на траву.
  Подогнула под себя ноги.
  Пелопс не двигался.
  Он никак не мог понять, зачем рабыня пришла к нему.
  Пелопс в те времена не верил в правду жизни.
  Виргинида пронзала Пелопса взглядом.
  Так смелый охотник Геракл своим копьем бесстрашно пронзает раненую куропатку:
  "Пелопс!
  Невозможно.
  Почему ты решил бездействовать?"
  Пелопс отвечал красивой рабыне:
  "Сам не могу поверить себе.
  Наверно, я сошел с ума.
  Я бы не оттолкнул тебя".
  Рабыня не отступала от своей цели завладеть Пелопсом:
  "Почему ты думаешь, что я желаю тебя, Пелопс?
  Может быть, я - твоя сестра.
  Хочу обнять тебя по-сестрински".
  Пелопс усмехнулся:
  "Пару часов назад я не знал, что у меня есть сестра.
  И она - моя рабыня".
  Рабыня отвечало со смехом:
  "Пелопс!
  Ты много, чего не знаешь.
  Скажу больше - ты ничего не знаешь.
  Ты думаешь, что ты - самый умный.
  Правильно думаешь.
  Я не стану тебя разуверять, что ты лучше всех.
  Помнишь, Пелопс, как нянька кормила тебе молоком из своей большой груди?
  Не помнишь?
  И я не помню.
  Зато я помню, как ты гонялся за ведьмами.
  Ты называл всех красивых девушек ведьмами.
  Ты пил гранатовый сок.
  Называл его зельем ведьм.
  В купальне ты наложил на себя руки.
  Я наблюдала за тобой.
  Наложил, сложил руки, а потом вынырнул.
  Сок плода граната не дал тебе умереть спокойно.
  Невозможно умереть, когда желудок требует очиститься.
  Желание облегчиться сбивает мысли о смерти".
  Пелопс отвечал со смущением:
  "Тебе померещилось, что я умирал, рабыня Виргинида".
  Виргинида покачала очаровательной головкой:
  "Не померещилось, что ты умирал, Пелопс.
  Выпей гранатового сока.
  Почувствуешь в животе то, что чувствовал тогда".
  Пелопс перебирал свои золотые кудри:
  "Простое совпадение, Виргинида.
  Ты, я, купальня, гранатовый сок, сложенные на груди руки, желание умереть, желание жить.
  Из всех рабынь ты меньше всего подходишь на звание моей сестры.
  Не скрывай свою ухмылку, рабыня Виргинида.
  Я все о тебе знаю.
  Когда ты хмуришься, то ты думаешь о персиках и о подружках.
  Не обо мне ты думаешь, рабыня".
  Виргинида погрозила Пелопсу пальчиком:
  "Вспомни все, Пелопс.
  Вспомни, как в прошлой жизни мы вместе резвились в подводных садах Атлантиды.
  Ты гонялся за русалками.
  Я же отбивалась от настойчивых морских коньков.
  Я им нравилась, Пелопс.
  Очень нравилась.
  Морские коньки очень красиво ухаживали.
  Они умели".
  Пелопс ответил после долгого молчания:
  "Не думаю, что морские коньки хотели тебя, Виргинида.
  Я рылся в своей памяти.
  Я в прошлой жизни гонялся за русалками в Атлантиде.
  Не скрываю.
  Но морские коньки носились за мной, а не за тобой, Виргинида.
  Потом началась война между Атлантами и Шумерами.
  В Атлантиде не осталось ни одного мужчины.
  В конце войны мы получили известие, что умер царь Додон.
  Никто не знал, что это за царь, и чей он царь.
  Но известие почему-то напугало всех.
  Я так разволновался, что забыл о русалках.
  Может быть, тогда морские коньки стали за тобой ухаживать, Виргинида". - Пелопс прижал ладони к вискам.
  Закрыл глаза.
  Виргинида устало выдохнула:
  "Я пыталась, Пелопс.
  Пыталась сейчас достучаться до твоего сердца.
  Наверно, ты еще не родился по-настоящему.
  Одной ногой здесь, другой ногой - в Атлантиде.
  Я сначала стану женой патриция.
  Патриций умрет от старости.
  Когда я стану вдовой, ты возьмешь меня в жены".
  Пелопс ответил с негодованием:
  "Меня неприятно поразило, что ты променяла меня на какого-то патриция.
  Даже в мыслях променяла.
  Попробуй влезть в шкуру белого волка.
  Может быть, там успокоишься.
  Если я в твоем сердце, то все возможно.
  Я отправляюсь на войну, Виргинида. - Пелопс поднялся с мраморной скамьи".
  Рабыня Виргинида схватила его за руку:
  "Пелопс!
  Ты наивный, как ребенок.
  Куда тебе война?
  В какое место тебе война?
  Ты слабенький.
  От ветра качаешься.
  Если тебя на войне ударят легко в живот, ты сразу упадешь.
  Как тогда, когда выпил гранатовый сок и мучился схватками в животе.
  Ты думал, что рожаешь.
  Даже о том, что хотел умереть, ты забыл".
  "Война лучше, чем ты, рабыня Виргинида", - Пелопс ушел от рыдающей рабыни.
  Недолго правил Пелопс в родном Сипиле.
  Царь трои Ил пошел войной на Пелопса.
  Несчастной была для Пелопса эта война.
  Могучий царь Трои победил Пелопса с половины пинка.
  Пелопс сбежал из своего царства.
  Он погрузил все свои сокровища на тихоходные галеры.
  Со своими верными друзьями отправился в далекий путь.
  Пелопс искал затерянные царства Шумеров и Атлантов.
  Вскоре Пелопс приплыл к полуострову.
  Чейный полуостров, или ничейный - никто не знал.
  С тех пор полуостров стал называться Пелопоннесом.
  Неподалёку правил царь Эномай.
  Была у него прекрасная дочь Гипподамия.
  Гипподамия сидела в городе Писы.
  Дочь Эномая Гипподамия пленила Пелопса своей красотой.
  В те времена Пелопса уже называли героем.
  Хотя ничего геройского он пока не совершил.
  Разве что удрал от царя Трои.
  Бросил свое царство.
  Забрал сокровища подданных и сбежал.
  Но Пелопса все равно называли героем.
  Пелопс решил добыть дочь Эномая себе в жены.
  Трудно было получить руку дочери царя Эномая.
  Оракул предсказал, что Эномай погибнет от руки мужа своей дочери Гипподамии.
  Чтобы предотвратить Судьбу царь Эномай решил не выдать свою дочь замуж.
  Но Судьбу невозможно изменить.
  На то она и Судьба.
  Мучился царь Эномай.
  Совестно было отказывать всем женихам, которые сватались за его дочь Гипподамию.
  Но как быть царю?
  Как он откажет всех женихам, которые просили Гипподамию в жены?
  Много героев приходили к царю Эномаю.
  Героем себя мог назвать любой.
  Убил зайца - герой.
  Не утонул в море - герой.
  Убил амазонку - герой.
  Эномай оскорбил бы героев, если бы отказал им без всякой причины.
  Наконец, царь Эномай придумал не совсем уж...
  Он объявил, что отдаст свою дочь Гипподамию в жены лишь тому герою, который победит его в состязании на колеснице.
  Но, если царь окажется сам победителем, то побежденный герой будет казнен.
  Большая группа героев сразу отказалась от Гипподамии.
  Никто не хотел умирать ради сомнительной женитьбы.
  Зачем герою жить с безумным Эномаем в одном дворце?
  Царь Эномай придумал сомнительные гонки на колесницах, потому что считал себя лучшим наездником.
  Рабы и рабыни в том были виноваты.
  Они льстили престарелому царю.
  Говорили, что ему нет равных в искусстве управлять колесницей.
  Да и кони его были быстрее бурного северного ветра Борея.
  Так говорили рабы.
  Разумеется, что в своем царстве царь Эномай обгонял всех на колесницах.
  Ему просто поддавались.
  Когда Эномай затеял гонки с женихами своей дочери, то не думал о маленьких камушках, которые могут попасть под колесо.
  О ямках на дорогах не думал.
  О том, что любой конь спотыкается.
  О мухах не думал.
  Муха могла ужалить коня под хвост.
  Конь понес бы царя сквозь колючие кусты акации, в которых прячутся гремучие змеи.
  Ни о чем не думал царь Эномай.
  Он был ослеплен лестью рабов.
  Царь Писы Эномай был уверен, что никто из героев его не победит.
  Но героев его мнение не останавливало.
  Герои один за другим приходили во дворец Эномая.
  Готовились к состязаниям на колесницах.
  Каждый хотел получить в жены Гипподамию.
  Она была прекрасна!
  
  
  ГЛАВА 509
  
  ДЖЕЙН И БОННИ
  
  КАФТАНСКАЯ ПЛЕННИЦА.
  ОБ ЭНОМАЕ
  
  Всех героев постигла злая Судьба.
  Эномаю везло в гонках на колесницах.
  Он побеждал и побеждал.
  Убивал проигравших героев.
  Головы героев прибивал к дверям своего дворца.
  Рабыни по ночам шарахались от отрубленных голов.
  Каждый новый герой, который приходил во дворец царя Писы, видел, как много славных героев пали от руки Эномая.
  Герои знали, какая участь ожидает их в случае проигрыша.
  Мудрецы удивлялись.
  Шептались по углам в термах:
  "Много прелестных дев вокруг.
  Бери любую.
  Нет же.
  Все славные герои прут к дочери царя Эномая.
  Словно она медом измазана".
  Смерть славных героев не остановила не менее славного Пелопса.
  Он решил любой ценой добыть Гипподамию.
  Отправился к жестокосердному царю Эномаю.
  Царь Эномай сурово принял героя Пелопса.
  Сказал ему с хохотом:
  "Ты хочешь получить в жены мою дочь Гипподамию?
  Ты слепой?
  Разве ты не видел, сколько славных героев сложило за нее головы в опасном состязании.
  Не избежишь и ты их участи".
  "Не страшит меня участь погибших героев, - Пелопс ответил царю.
  Пелопс уже много знал о камушках под колесом, о ямках, о мухах, которые кусают скаковых лошадей под хвост. - Я верю, что помогут мне боги Олимпа.
  С их помощью я получу в жены Гипподамию".
  Неизвестно, откуда у Пелопса была уверенность, что боги Олимпа помогут именно ему, а не царю Эномаю.
  Ведь боги Олимпа, если они существуют, знали царя Эномая дольше, чем царя Пелопса.
  
  Царь Эномай ответил с жестокой змеиной улыбкой на устах:
  "Я много раз слышал подобные речи.
  Послушай и ты меня, Пелопс.
  Вот условия состязания.
  Путь лежит от города Писы через весь Пелопоннес до самого Истма.
  Финиш - у жертвенника властителя морей Посейдона.
  Жертвенник Посейдона находится недалеко от Коринфа.
  Если ты первый достигнешь жертвенника, то ты победил.
  Но горе тебе, если я настигну тебя в пути.
  Тогда пронзит тебя мое копье.
  Оно уже пронзило много героев.
  Ты погибнешь бесславно.
  Сойдешь в мрачное царство Аида.
  Я дам тебе лишь одно снисхождение.
  Снисхождение я давал и всем другим героям.
  Может быть, поэтому они проиграли мне...
  Ты тронешься в путь раньше меня.
  Я же принесу жертву великому громовержцу.
  Только потом взойду на мою колесницу.
  Спеши же проехать, как можно больше пути, пока я буду приносить жертву".
  Пелопс ушел от Эномая.
  Он понял, что только хитростью удастся ему победить жестокого царя.
  Другие славные герои не додумались до хитрости.
  И самоуверенный царь Эномай не догадался, что кто-то попытается и сможет его обхитрить.
  Пелопс нашел себе помощника.
  Он тайно пошел к возничему Эномая Миртилу.
  Миртил - сын Гермеса.
  Обещал Миртилу богатые дары.
  Из тех сокровищ, которые вывез из родного царства.
  Оставил крестьян без средств к существованию.
  Пелопс подговорил Миртила, чтобы тот подточил ось колесницы царя Эномая.
  Долго колебался Миртил.
  Говорил, что не предаст своего царя.
  Но Пелопс уговорил возничего большими сокровищами.
  И Миртил обещал истончить ось колесницы царя Эномая.
  
  Наступило утро состязания.
  Розоперстая восходящая Эос позолотила небесный свод.
  Вот уже показался на небе и лучезарный Гелиос.
  Он мчался на золотой колеснице.
  Сейчас начнется состязание.
  Пелопс принес жертву великому колебателю земли Посейдону.
  Просил его о помощи.
  Вскочил на колесницу.
  Царь Эномай подошел к жертвеннику Зевса.
  Дал знак Пелопсу, что он может трогаться в свой последний путь.
  Не догадывался самоуверенный царь Эномай о коварстве Пелопса.
  Не подозревал, что предаст возничий Миртил.
  Все почему?
  Кто виноват?
  Виноват, конечно, царь Эномай.
  Думал, что он самый хитрый и великий.
  На всякого мудреца найдется хитрец...
  Пелопс погнал коней во весь опор.
  Гремят по камням колеса его колесницы.
  Как птицы несутся кони.
  Быстро скрывается в облаке пыли Пелопс.
  Гонит его любовь к Гипподамии.
  Страх за свою жизнь тоже подгоняет.
  Вот далеко за ним послышался грохот колесницы Эномая.
  Все яснее и страшнее грохот.
  Как буря несутся кони царя.
  Вихрем крутится пыль от колес колесницы.
  Ударил хлыстом по коням Пелопс.
  Еще быстрее полетела его колесница.
  В ушах и везде свистит у Пелопса от ветра.
  Но не уйти ему от коней Эномая.
  Кони царя быстрее северного ветра!
  Все ближе и ближе Эномай к Пелопсу.
  
  Пелопс уже чувствует за спиной горячее дыхание коней Эномая.
  Оглянулся.
  Видит, как Эномай с торжествующим смехом замахнулся копьем.
  Взмолился Пелопс Посейдону.
  Властитель безбрежного моря услыхал его.
  Почему царь Эномай не попросил помощи у своего покровителя громовержца?
  Ведь он Зевсу принес жертву.
  Пелопс же сэкономил на жертве.
  Всего лишь просил Посейдона.
  Но царь Эномай верил, что он сильнее Зевса.
  Но тогда, зачем жертву ему приносил.
  Непонятное.
  Либо жертву приноси, либо в себя верь.
  А вместе - не получилось у Эномая.
  Подточенная ось колесницы царя лопнула.
  Колеса - в разные стороны.
  Колесница опрокинулась.
  Грянул на землю жестокосердый царь Писы.
  Эномай насмерть разбился при падении.
  Мрак смерти покрыл его очи.
  Только тогда понял Пелопс свою ошибку.
  Ведь, если бы царь Эномай выжил, то плохо бы пришлось Пелопсу.
  Эномай бы понял, что кто-то подточил ось его колесницы.
  Нашел бы предателя.
  Возничий Миртил признался бы, что его подкупил Пелопс.
  Сидели бы Миртил и Пелопс на кольях около дворца.
  А на них из окна с безучастным видом взирала бы красавица Гипподамия.
  Но повезло Пелопсу.
  Умер Эномай.
  
  С торжеством вернулся славный победитель герой Пелопс в Пису.
  Сразу взял в жены Гипподамию.
  Завладел всем царством Эномая.
  Ночами Пелопс думал о том, что мог бы просто убить Эномая.
  Без всяких рискованных гонок на колесницах...
  Возничий Эномая Миртил пришел к Пелопсу за обещанной наградой.
  Миртил тоже сглупил.
  Взятку он должен был получить до, а не после смерти царя Эномая.
  Миртил сглупил, за что и заплатил жизнью своей.
  Стал Миртил требовать половину царства себе в награду.
  Но жаль стало Пелопсу расстаться с половиной царства.
  С жизнью на колеснице не боялся расстаться.
  А с сокровищами жалко стало ему расставаться...
  Коварный сын Тантала Пелопс хитростью заманил возничего Миртила на берег моря.
  Столкнул его с высокой скалы в бурные воды.
  Миртил падал долго.
  Успел проклясть Пелопса.
  Позже старался сын Тантала смягчить гневную душу Миртила.
  Старался смягчить и гнев отца его - Гермеса.
  Но все было напрасно.
  Исполнилось проклятие Миртила.
  С тех пор неисчислимые беды преследовали Пелопса". - Оракул Гермафродитус замолчал.
  Философ Кефал беспокойно моргал:
  "О, предсказатель Гермафродитус.
  Славную историю ты рассказал о Пелопсе, Эномае, Миртиле и красавице Гипподамии.
  Ты мог бы, конечно, подробнее расписать прелести дочери царя Эномая.
  Но я заполню пробел своими мечтами и воображением.
  Я представлю о Гипподамии то, что другие не смогут.
  Я же - философ.
  Но скажи, о, ясновидящий Гермафродитус.
  Какая мне польза от твоего рассказа?
  В чем пророчество для меня".
  "Ты хочешь стать главой разбойников?" - Гермафродитус скрипнул зубами.
  "Хочу".
  "Цезарем желаешь быть?"
  "Желаю".
  "Тогда спустись в царство мертвых, философ Кефал".
  "Чо?"
  "В мрачное царство Аида сойди, Кефал", - Гермафродитус повторил.
  "Сойду, когда время мое придет.
  Мне сейчас неуютно в узнице в цепях болтаться.
  Но все же лучше, чем быть в царстве мертвых".
  "У тебя странный голос, философ Кефал, - Гермафродитус загрохотал. - Боишься что ли?"
  "Не обращай внимания на мой голос, - философ Кефал прокашлялся. - В темнице сквознячком продуло меня".
  "Выпей лечебное зелье, Кефал".
  "Разве я могу быть уверен в том, что зелье мне дадут лечебное?
  Яд мне поднесут в амфоре".
  "Яд, зелье - не важно.
  Важно лишь для тебя то, чтобы ты спустился царство мертвых.
  Не сейчас.
  Но надо, Кефал, надо, философ.
  В царстве мертвых ты найдешь умершего возничего Миртила.
  Попросишь у него прощения за дурной поступок Пелопса.
  За все поступки не проси прощения.
  У Пелопса много грехов.
  Но за то, что Пелопс убил царя Эномая и обманул Миртила - проси.
  Если простит Пелопса умерший возничий Миртил, то ты станешь и главой разбойников, и цезарем".
  "Гермафродитус, ты хочешь сказать, что я должен умереть философом в цепях, чтобы возродиться разбойником или цезарем?"
  "Имено это я пророчествую.
  Смотрю на тебя, философ Кефал.
  И удивляюсь.
  Тебе терять нечего.
  Но ты боишься потерять".
  "Страдание мелькает в твоих глазах, оракул Гермафродитус".
  "Что же ты удивляешься страданию моему, Кефал?
  Ты же знаешь, какой был мой отец.
  И о том, что конь лягнул меня в лоб, ты знаешь".
  "Знаю, но я растерялся.
  Гермафродитус.
  Каждый теряется, когда видит тебя.
  Ты столь... необычный..."
  
  "Приди в себя, чудовище Кефал, - Гермафродитус зазвенел мечами. - Подмени себя царем Пелопсом.
  Подумай о красоте Гипподамии.
  Но не думай о бунте против цезаря.
  Ты же не коза из крестьянского поселения.
  Коза никогда бы не допустила, чтобы ее заковали в цепи, - ясновидящий перевел взгляд на меня. - Коза не ошибается.
  А воительница ошиблась.
  Наверняка, Бонни, ты не догадывалась, что окажешься в цепях?"
  "Йа?
  Я не догадывалась.
  Но, откуда ты знаешь мое имя?"
  "Как не знать оракулу? - Гермафродитус насмешливо изогнул левую бровь. - Неожиданно ты мне показалась очень умной.
  Я же перед тобой выглядел дураком.
  Но только - показалось.
  Ты не умная, Бонни.
  Я не дурак".
  "Гермафродитус, - я проблеяла, как коза. - Ты подсказал философу Кефалу.
  Подскажи и мне".
  "Подсказать тебе, как расколоть греческий орех?"
  "Не увлекайся, Гермафродитус, - я поняла, что оракул быстро переходит с одной темы на другую. - Подскажи мне, как найти мою Джейн. - Я проговорилась.
  Но было не так важно.
  Главное, чтобы оракул подсказал. - Надеюсь, что мне не придется спускаться в царство мертвых к возничему Миртилу и царю Эномаю".
  "Бонни!
  Кто тебя пустит в мрачное царство Аида, - оракул Гермафродитус сверкал глазищами. - Аида еще заслужить надо.
  Ты же - молодая, красивая, упругая. - Прорицатель Гермафродитус понизил голос.
  Затем голос снова окреп. - Травку пожуй.
  Амазонки знают много трав, которые отбивают память.
  Но придают силу.
  Можно под действием этой травки совершить много славных подвигов.
  Затем ничего не вспомнишь.
  Рожать очень больно.
  Я сам не.
  Но видел женщин, которые - да.
  На минуту представь, что я говорю правду.
  Кефал станет главарем разбойников.
  Затем будет цезарем.
  Ты найдешь свою подругу.
  Вы будете разрываться между естественным желанием избежать беды и злостью на правду".
  
  "Предсказатель Гермафродитус.
  Ты философу Кефалу четко сказал, что ему надо делать.
  Мне же говоришь туманно.
  Может быть, ты не знаешь, как мне помочь?
  Просто языком болтаешь, чтобы не потерять авторитет". - Я закусила губку.
  Адельф прижалась ко мне сильно-сильно.
  "Бонни, молчи, - вдруг ожил философ Жиполит. - Ты должна молчать.
  У тебя нет права голоса.
  Ты не в сенате.
  Ты - девушка".
  "Вот еще один безумный появился", - Адельф прошептала мне на ухо.
  Мы захихикали.
  "Бонни, зачем ты себя мучаешь? - Оракул Гермафродитус смотрел прямо. - Ты можешь солгать себе.
  Ты - обнаженная бесприданница.
  Я не вижу связи".
  "Гермафродитус.
  Ну, пожалуйста.
  Скажи проще.
  Как я выберусь из тюрьмы в Кафтане?
  Как найду Джейн?"
  "Проще некуда, - прорицатель Гермафродитус развернулся.
  Древянно направился к выходу из каменного мешка. - Тебе уже все философы Жиполит и Кефал рассказали".
  "Философы Жиполит и Кефал только о прелестях Бонни думают", - Адельф прошипела.
  "Не только о моих прелестях философы болтают, - я захихикала. - Они еще и тебя трогали".
  
  "Адельф", - ясновидящий Гермафродитус тихо сказал от двери.
  "Да, Гермафродитус".
  "Мне жаль, Адельф.
  Поверь, мне очень жаль.
  Если бы я мог помочь тебе...
  Но твоя Судьба дает тебе умереть красиво и героически". - Оракул вышел из узницы.
  "Что Гермафродитус имел в виду?" - Адельф побледнела.
  "Не обращай внимания на его слова, - я, как могла, утешала подругу. - Гермафродитус хотел уйти красиво.
  Последнее слово за собой оставил.
  Мужчины любят покрасоваться перед женщинами.
  Не наши мужчины, конечно.
  Не мужчины с Натуры.
  В конфедерации Натура мужчин намного меньше, чем женщин.
  Поэтому мужчины с Натуры не выставляются.
  Не утруждают себя перед женщинами.
  А другие мужчины, в космодесантных войсках, например.
  Да!
  Те мужчины - кадрят девушек".
  "Бонни, я боюсь, - Адельф задрожала всем телом. - Гермафродитус напугал меня".
  "Гермафродитус тебе доброе сказал, Адельф, - философ Жиполит тряс головой.
  Постепенно приходил в себя. - Умереть красиво и героически.
  Разве ты не хочешь?
  Ты же - дочь центуриона.
  Я - философ.
  Я не желаю умирать.
  Ни красиво, ни героически не хочу умереть.
  Тебе же - наоборот.
  Надо.
  Ты же воевать собралась".
  "Я?
  Йа?
  Воевать?
  Думала.
  Пыталась овладеть тяжелым мечом.
  Но я хотела убить как можно больше врагов.
  О том, что меня убьют, я не думала".
  "Каждый воин мечтает поразить копьем как можно больше врагов, - философ Жиполит отвечал снисходительно. - И при этом воин думает, что сам он бессмертный".
  "Умрешь красиво, Адельф", - философ Кефал проблеял злорадно.
  "Сам ты умрешь красиво, - я разозлилась на Кефала.
  На Жиполита тоже злая была. - Ты, Кефал, в царство мертвых свалишься.
  А Адельф будет жить долго и счастливо.
  Вы должны успокаивать нас.
  Вы же, наоборот, только пугаете".
  
  "Бонни, - философ Кефал заскрипел костями. - Я никогда не узнаю, кто ты.
  Кто твои наставники.
  Возьми себя в руки, ведьма.
  Я не хочу ковыряться в твоих грехах.
  Не трогай дочь центуриона.
  Да.
  Адельф шпионила за тобой.
  Донесет о твоих словах.
  Но и ты - не мед, ведьма.
  Ты, Бонни.
  Не знаю, кто ты.
  Но от тебя все беды.
  Если бы тебя не заковали в цепи рядом с нами, то не пришла бы к нам Адельф.
  Прорицатель Гермафродитус не сказал бы ей, что она умрет красиво и героически.
  Как-нибудь без тебя прожили бы, Бонни"
  "Наверно, я виновата, что меня поймали и посадили в каменный мешок, - я заплакала. - Я должна воевать.
  Хочу к Джейн".
  "Бонни, - Адельф гладила меня по головке.
  Теперь она меня успокаивала. - Все у тебя будет прекрасно.
  Оракул Гермафродитус сказал, что тебе уже все философы Жиполит и Кефал сказали.
  Подумай о словах оракула.
  Может быть, что-нибудь полезное для себя придумаешь.
  Обо мне тоже не беспокойся.
  Я - дочь центуриона.
  Я сильная.
  Я смогу". - Адельф поцеловала меня в лоб.
  "В лоб только покойников целуют", - философ Кефал тут же отозвался.
  "Целуют везде и всех, - Адельф огрызнулась. - Но тебе, философ Кефал, о поцелуях ничего не известно.
  Ты же - философ.
  Философы не целуются".
  "Адельф, - я захихикала. - Ты очень смешно пошутила, что философы не целуются".
  "Мне тоже понравилась моя шутка, - Адельф улыбнулась кротко. - Бонни?"
  "Да, Джейн".
  "Мы должны отдохнуть".
  "Я и так отдыхаю в цепях, Адельф".
  "Завтра я приду к тебе снова, Бонни".
  "Приходи, Адельф.
  Я буду ждать.
  Вернее, мне придется ждать.
  За меня тоже не волнуйся.
  Я - солдатка.
  Я смогу спать, повиснув на цепях.
  Устав Внутренней службы Префектурных космодесантных войск Северной Периферии Галактик указывает на то, что солдат должен стойко терпеть все лишения и тяготы".
  "До завтра, Бонни".
  "До завтра, Адельф.
  Я бы помахала рукой.
  Но руки скованы".
  Я улыбнулась.
  Подумала:
  "Зачем я сказала - до завтра?
  Может быть, я сегодня ночью сбегу.
  Получится, что я обманула Адельф".
  
  Я закрыла глаза.
  Философы пытались достать меня словами.
  Но я плавала между сном и явью.
  Обманулась я.
  Или неправильно истолковала Устав Внутренней службы Префектурных космодесантных войск Северной Периферии Галактик о тяготах.
  В цепях спать совершенно неудобно.
  Тем более - стоя.
  Заболело все и сразу.
  Руки, ноги, голова.
  Я погружалась в сон.
  Выныривала и снова тонула.
  Размышляла над словами оракула Гермафродитуса.
  Что он имел в виду, когда сказал, что философы Кефал и Жиполит мне все рассказали?
  Пошутил предсказатель?
  Или ясновидящий Гермафродитус знал что-то?
  
  Так до утра я плавала в тумане.
  Может быть, и спала немного.
  Утро началось с громкой ругани философов.
  Я сначала не поняла - где я.
  Что со мной произошло.
  Затем начала вспоминать.
  Выделила голоса философов Жиполита и Кефала.
  "Жиполит!
  Ты не философ!
  Ты - эстетический урод", - философ Кефал визжал.
  "Нет, Кефал.
  Я - философ с большой буквы.
  Мне даже сама царица Клеопатра поклонялась".
  "Царица Клеопатра правила шумерами тысячу лет назад".
  "Кефал!
  Ты не прав.
  Та была - другая царица Клеопатра.
  Мне же поклонялась иная царица Клеопатра.
  Так и сказала мне - Нет лучше тебя философа, Жиполит".
  "Хаха, Жиполит.
  Я бы не удивился, если бы царица сказала именно так.
  Царица - женщина.
  Женщины в философии не смыслят.
  Я бы понял, если бы она хотела посадить тебя на мраморный пьедестал.
  Но лучше бы посадила тебя на кол.
  Ты - эстетический урод, Жиполит".
  "Ты ни за что бы не взялся за царицу, Кефал.
  Даже, если бы тебе цезарь приказал".
  Я открыла глаза.
  Философы с ненавистью смотрели друг на друга.
  
  Но затем ненависть философа Жиполита сменилась удивлением:
  "Ты мне не веришь, Кефал?"
  "Я бы поцеловал тебя в лоб, Жиполит, - у философов, как у жениха и невесты.
  То ругаются, то бурно мирятся. - Ты для меня - любимый человек.
  Мы же в разбойниках вместе были".
  "Мы и теперь - философы - разбойники.
  Милый Кефал".
  "Жиполит!
  Я знаю, что ты невинный, как младенец. - Лицо философа Кефала осветилось радостью. - Вспомни вакханку, которая обещала, что выйдет за тебя замуж.
  Ты протягивал к ней руки.
  Думал, что она бросится к тебе на шею.
  Но она плакала и смеялась одновременно.
  Затем ушла от тебя к возничему".
  "Я помню, как Месалина тебя поцеловала в лоб, Кефал.
  Она спутала тебя со своей подружкой.
  Ты же взял в ладони ее лицо.
  Твои губы коснулись ее подбородка".
  "Я тогда забыл, что я философ.
  Недопустимое расточительство.
  Слишком долго я ждал женщину, чтобы от нее так сразу отказался.
  Месалина протрезвела.
  Закричала на меня.
  Оттолкнула, словно я - раб.
  Я понял, что она не моя.
  Я не буду ее холить и лелеять.
  Для меня жена - философия!"
  "Месалина ушла к Прометею.
  Что она нашла в этом грубом разбойнике?
  Волосатый разбойник.
  Заросший бородой и усами.
  Красная круглая морда.
  Невежественный.
  Толстые короткие ноги.
  Не знает ни одной оды цезарю.
  Но чем-то Прометей заинтересовал вакханку Месалину.
  Она легко касалась губами его лба, щек, подбородка, жирных губ.
  Прометей нагло обвил руками ее шею.
  Месалина отдавала разбойнику свое тело.
  Он долго раздевал вакханку.
  Хотя она была одета в ленточки.
  Ласкал.
  А потом она раздевала Прометея.
  Сняла с него рваные сандалии.
  Возвращала ему подаренные ей ласки.
  Не боялась никого и не стыдилась.
  Думала, что ее нежность все оправдывает.
  
  "Сладкий мой, - Месалина прошептала.
  Но ее слышали все разбойники и мы. - Люби меня".
  Нашла сладкого.
  Разбойник Прометей вонял, как старый дуб с гнилым дуплом.
  "Ты мне нравишься, вакханка Месалина, - разбойник Прометей захохотал. - Отдайся мне с щедростью.
  Я хочу, чтобы ты удивила меня и обрадовала.
  Я должен поверить, что для меня ты берегла свою любовью страсть".
  Потом Прометей бросил Месалину на сено.
  Прилег так, чтобы их ничто не разделяло.
  Загрохотал довольный:
  "Месалина!
  Я не хочу причинить тебе боль".
  Как он мог причинить боль вакханке, если ничего не мог?
  Месалина ответила, что сердце ее поет от счастья.
  Еще она сказала, что пусть ей будет больно, но только с Прометеем.
  Прометей заржал и обещал, что постарается причинить ей боль.
  Но боль нежную.
  Он укусил вакханку за губу.
  Навалился на Месалину.
  Разбойники захлопали в ладоши.
  Месалина с удивлением произнесла:
  "Я не чувствую ничего там, где должна чувствовать.
  Но мне тяжело дышать под твоим немалым весом, Прометей.
  Ни одной мысли не осталось в моей голове.
  Ты выдавил все мысли своим весом.
  Я сгораю в пламени любовного пожара.
  Но ты в этом не участвуешь.
  Ты сводишь меня с ума своим запахом, Прометей.
  Никогда я не испытывала подобного".
  Затем они еще попыхтели.
  Разбойник свалился с вакханки.
  Долго оправдывался, что не доставил ей наслаждение, о котором она мечтала.
  Но в следующий раз у него все получится.
  
  
  ГЛАВА 510
  
  ДЖЕЙН И БОННИ
  
  КАФТАНСКАЯ ПЛЕННИЦА.
  МОКРОЕ
  
  Прометей мычал:
  "Мне было потно и приятно.
  Словно я спал на мокром ложе.
  Ты лежала, раскинувшись.
  Костер заменял нам свечи.
  Твоя кожа лучше, чем итальянский мрамор, который мы украли из Храма Диониса.
  Но я не видел твое лицо, вакханка.
  Оно было закрыто волосами.
  Несколько прядей я вырвал на память.
  Я рад, что ко мне вернулась способность соображать.
  Я вспомнил, что сделал еще одно открытие, о котором забыл в порыве страсти.
  Ты слишком опытная была.
  Хотя весь твой опыт не помог мне".
  Месалина звонко засмеялась:
  "Я - вакханка!"
  Прометей разозлился:
  "Я думал, что вакханка и весталка - одно и то же.
  Я перепутал.
  Ты вовлекла меня в свои порочные сети.
  Но я не запутался в них.
  Нечем было запутаться.
  Я пытался заглянуть тебе в глаза.
  Ты завела свои руки мне за голову.
  Ты обманула меня в любви.
  Значит, обманешь и в другом.
  А я на тебе жениться хотел.
  Нельзя доверять вакханкам.
  Я опять ошибся, как в случае с ограблением на дороге.
  Ты поколебала мою веру в весталок".
  Месалина прошептала:
  "Разбойник!
  Боли не было и не могло быть.
  Ты прекрасно провел время, когда лежал на мне.
  Я чуть не заснула.
  Ждала большего.
  Но большего, чем просто полежать на мне, у тебя не нашлось.
  Все равно было очень хорошо".
  Прометей заревел:
  "Больно бывает, когда дубина опускается на голову.
  Или, когда на кол сажают".
  "Но ты же не посадил меня на кол, Прометей".
  "В твоих глазах мелькает надменность, вакханка".
  "Ты ничего не видишь, Прометей.
  С тебя три серебряных монеты".
  "За что, Месалина?"
  "За любовь, Прометей.
  За любовь.
  Любовь не бывает бесплатной.
  Либо расплачиваешься любовью за любовь.
  Либо отдаешь монеты.
  Монеты - тоже любовь".
  "Но между нами ничего не было".
  "Как это не было, Прометей?
  Ты на мне полежал.
  Ты отнял мое время".
  "Это не считается, Месалина".
  "Ты цезарю или Гротеску скажи, - вакханка со смехом показала на главаря разбойников. - Если бы ты на цезаре полежал, или на главаре, то не считалось бы?
  Еще как бы они тебе засчитали, Прометей".
  "Но серебро за это..."
  "Ты не мне даешь серебряные монеты, - вакханка Месалина поднялась.
  Достала из бороды разбойника блестящего жука. - Ты жертвуешь на Храм Вакха.
  Если не дашь монеты, то в следующем году не будет урожая риса.
  Персиковые деревья не дадут плодов.
  Наступит голод.
  Мы, вакханки, песнями и плясками повышаем урожай".
  "Я не крестьянин.
  Я - благородный разбойник, как Роден Худ".
  "Если крестьяне не вырастят урожай, то не пойдут на ярмарку, Прометей.
  Вы не сможете никого ограбить".
  "Возьми монеты на Храм", - разбойник Прометей сдался.
  Протянул монетки Месалине.
  Так вакханка обманула разбойника".
  "Жиполит, Кефал, - я застонала. - Могли бы вы болтать чуть тише.
  У меня голова раскалывается", - я застонала.
  
  "Бонни!
  Скажи спасибо, что твоя головка раскалывается сама по себе, - философ Кефал заржал. - Ее стражник мог бы расколоть мечом".
  "Злые вы", - я процедила сквозь зубки.
  "Злые мы?
  Тогда уходи! - философ Жиполит тоже ржал. - Мы тебя не держим, Бонни".
  За дверью что-то разбилось.
  Послышались приглушенные голоса:
  "Геродонт!
  Что же ты амфору не удержал, собака".
  "Ты сам ее выронил, Ксенофонт".
  Загремел засов узницы.
  "Зачем засов, если мы в цепи закованы? - Я удивилась. - Если с цепей сорвемся, то и засов не удержит".
  "Кто у нас самая умная?" - В каменный мешок вошли два стражника.
  Они тащили большой чан.
  "Я здесь одна девушка.
  Значит, я - самая умная", - я пошутила.
  "Умные у нас получают еды меньше, а побоев больше", - один из стражников захохотал.
  "Кто из вас Ксенофонт, а кто - Геродонт? - Я спросила с любопытством. - Кто амфору расколол?"
  "Тише, - стражники побледнели.
  Даже присели. - Никому об амфоре не говори.
  Иначе мы тебя..."
  "Иначе не получится", - я пожала плечами.
  У меня болело все.
  Стражники поставили чан на пол.
  Черпаком разлили в три глиняные миски.
  Одну миску Жиполиту, вторую - Кефалу.
  Философы зажали миски в зубах.
  Подняли головы.
  Третью миску стражник мне всовывал в рот.
  "Что это?" - Я мотала головой.
  "Еда! - Стражники обозлились. - Ешь.
  Не спрашивай.
  Еда бывает только одна.
  Нам еще других узников нужно кормить".
  "Пахнет противно, - я сморщила носик. - На вид, как...
  Даже думать не буду, на что похожа еда".
  "Ты и не думай, пленница.
  Зажимай миску в зубах.
  Опрокидывай в себя.
  Если не получится, то до следующего утра будешь голодать".
  "Получится.
  Очень у меня получится". - Я испугалась.
  Боялась, что отощаю.
  Тогда не смогу сбежать из тюрьмы.
  А я должна была тебя искать, Джейн.
  Вдруг, ты в большой беде?
  Даже не вдруг.
  На этой планете мы попали с тобой в беду.
  Иначе ты бы давно меня нашла...
  Я зажала миску в зубах.
  Задрала голову, как делали философы.
  Жижа потекла мне на лицо.
  Попал и в нос.
  Стекала на грудь.
  Но что-то оказалось и во рту.
  
  "Миску не сожри, ведьма", - стражник вырвал миску.
  Чуть вместе с зубами не вытащил.
  "На вкус не так плохо, как на вид, - я облизывалась. - Хорошо, но мало.
  Я еще хочу еды".
  "Узникам не положено резвиться", - стражник поучительно постучал пальцем по моему лбу.
  "Я и не резвюсь.
  Не разрезвишься в цепях..."
  "Еда узникам дается в количестве, достаточным для поддержания жизни.
  Избыток еды приводит к вольным мыслям и нехорошим делам.
  Сытый и довольный узник думает о побеге.
  Так цезарь на столпе закон начертал шумерскими иероглифами". - Стражники подхватили чан.
  Вышли из камеры.
  "Слишком ты привередливая, Бонни", - Жиполит укоризненно покачал головой.
  "Резвиться хочешь, Бонни", - философ Кефал промычал.
  "Все запрещают.
  Даже резвиться у вас запрещают", - я фыркнула.
  "Бонни!
  Бонни! - В каменный мешок влетела Адельф. - Ты хочешь резвиться!"
  "Адельф, я так рада тебя видеть", - я запищала.
  Адельф подбежала ко мне.
  Поцеловала в губы:
  "Я хотела прийти вечером.
  Но не смогла удержаться.
  Сейчас тебя оботру.
  Затем покормлю".
  "От избытка еды возникает желание резвиться и сбежать из тюрьмы", - я захихикала.
  "Я тебе не запрещаю сбегать, Бонни, - Адельф сразу потухла.
  Опустила головку. - Но помогать не буду.
  Я вчера об этом говорила.
  Не хочу предавать своего отца.
  Он всю жизнь стремился к званию центуриона".
  "Ты и так слишком добра ко мне, Адельф.
  Приходишь по своей воле".
  "Мы же подруги, Бонни?" - Адельф с вопросом во взгляде посмотрела мне в глаза.
  "Мы - подруги, Адельф".
  "Тогда я начинаю", - Адельф сразу повеселела.
  Протирала меня шелковым платком.
  "Адельф?"
  "Да, Бонни".
  "Очень приятный запах от шелка".
  "Я смочила его маслом розы".
  "Дорогое масло?"
  "Безумно дорогое", - Адельф засмеялась.
  
  "Кому - розы, а кому - шипы от роз, - философ Кефал прокряхтел: - Адельф?"
  "Да, Кефал".
  "Я чую запах рисовых лепешек".
  "Чуй дальше, Кефал.
  Вчера не дала и сегодня не дам.
  Вы гадко поступили со мной и с Бонни".
  "Они еще утро начали с разговора о бесстыдствах", - я наябедничала.
  "Нуууу, Адельф.
  Нуууу, пожалуйста, - философ Жиполит заныл. - Ты Кефалу можешь не давать.
  Кефал - плохой.
  Я - хороший.
  Мне дай рисовую лепешку".
  "Адельф, если тебе не трудно, то отдай им лепешки, которые принесла для меня", - я пропищала.
  "О, славная Бонни, - философ Жиполит вскричал. - Даже, если Адельф тебя не послушает, то твой подвиг огненными иероглифами останется в моем сердце.
  Ты отказалась от рисовой лепешки ради меня".
  "И в моем мозгу отпечатается шумерскими иероглифами твой добрый поступок, Бонни, - философ Кефал не отставал. - И ради меня ты отказалась от еды".
  "Мы все - Имперцы, а не какие-то жухраи", - я проблеяла.
  "Добрая ты, Бонни, - Адельф вздохнула.
  В левую руку зажала одну лепешку.
  В правую руку - вторую.
  Сначала всунула лепешку в зубы философа Кефала.
  Затем досталось и философу Жиполиту. - Мне лепешек не жалко". - Адельф и меня угостила.
  "Спасибо, Адельф, - я засмеялась. - Я наелась, как никогда.
  Похлопала бы себя по животику".
  "Я тебя по животику похлопаю, - Адельф ладошкой провела по моему животу. - Бонни?"
  "Да, Адельф".
  "Я теперь не представляю своей жизни без тебя.
  У меня не было подруг.
  Я росла среди воинов.
  Отец часто брал меня в походы.
  Я ехала в обозе.
  Слушала рассказы калек о былых сражениях.
  Солдаты - грубые, но искренние.
  Я думала, что никогда не смогу общаться с девушками.
  Я стеснялась своего языка.
  Ведь в нем много солдатских соленых словечек.
  Однажды, отец взял меня с собой на пир.
  Отец - центурион.
  Его часто приглашали богатые патриции.
  Им удобно иметь в друзьях центуриона.
  Если что, то он защитит.
  Я впервые оказалась в доме сенатора.
  Все мне было интересно.
  Все радовало.
  Только я боялась рта раскрыть.
  Понимала, какая пропасть лежит между мной и дочерями сенатора.
  Что там дочери сенатора.
  Даже рабыни больше знали о приличиях, чем я.
  На вопросы я отвечала осторожно и односложно.
  Меня спрашивали - нравится тебе на пиру, Адельф?
  Я отвечала - да.
  
  За столом я немного расслабилась.
  И тогда младшая дочка сенатора Мельпомена задала мне вопрос:
  "Адельф!
  Тебе понравилась анфилада?"
  "Анфилада?" - Я замерла.
  Потому что не знала, что означает - анфилада.
  Старшая дочь сенатора Евпатория решила меня выручить:
  "Анфилада.
  Ты проходила, когда шла на пир.
  Ряд залов".
  "Ну да, ну да, - я засмеялась с облегчением. - Понравилась.
  Но в ней темно, как у варвара в жо...е". - Все же у меня вырвалось обозное солдатское.
  "Темно, как где?" - Средняя дочь сенатора Камелия переспросила.
  "Как у варвара в жо...е", - за меня с готовностью ответила младшая дочка сенатора.
  Евпатория захохотала.
  Камелия побледнела.
  А младшая дочь сенатора почему-то зарыдала.
  Но самое ужасное для меня было, когда Евпатория подбодрила меня:
  "Адельф!
  Мы понимаем, что ты чувствуешь себя, как среди солдат.
  Поэтому не будем обращать внимания на твое воспитание".
  Евпатория покровительственно опустила ладонь на мою коленку.
  Я вскочила, как ужаленная тарантулом.
  Выбежала из дома сенатора.
  Как я была счастлива, когда вернулась в обоз.
  В обозе никто не следил за моим языком.
  Обо мне думали только хорошее.
  Я тогда поняла, что никогда не смогу быть рядом с девушками.
  Но увидела тебя..."
  "В цепях ты увидела меня, Адельф".
  "Встретила тебя, Бонни, - дочь центуриона нетерпеливо махнула рукой. - И все, что я не получала раньше от дружбы с девушкой, нахлынуло на меня.
  Я всю ночь не спала.
  Меня переполняли светлые чувства".
  
  "Адельф, - теперь ты можешь сказать, что у тебя было много друзей, но одна подруга", - философ Жиполит дожевал лепешку.
  "У меня же было в детстве наоборот, - философ Кефал облизнул губы. - Я вырос среди женщин.
  Мои родители держали только рабынь.
  Я знал только одного друга.
  Мальчишку - сына рабыни.
  Никто не может меня отругать сильнее, чем мой друг меня ругал.
  Он презирал меня за то, что я свободный.
  Смеялся надо мной.
  Обещал, что устроит восстание рабов.
  Я отвечал другу, что если он и устроит восстание, то - восстание рабынь, а не рабов.
  Мой друг не хотел смягчиться.
  Я желал прикоснуться к нему.
  Погладил бы по головке.
  Сказал бы, что он мне нравится.
  Но он перестал смотреть в мою сторону.
  Он был обижен, потому что я не раб.
  А я не понимал, почему рабы придают огромное значение свободе, если не особенно к ней стремятся.
  Однако своего друга я уже знал.
  Понимал, что не хочет меня сильно обидеть.
  Он боялся мне доверять.
  Друг боялся разочарований.
  Я по ночам спал с открытыми глазами.
  Продлевал страдания.
  Душевная боль была невыносимая.
  В общении с другом я тщательно подбирал слова.
  Надо было заставить его понять, что мы одинаковые.
  Надо было убедить его, что я достоин его дружбы и любви.
  Судьба удивила всех.
  
  Однажды мой отец с рабынями отправился в Минийский Орхомен в Беотии.
  Там правил сын бога ветра Эола, царь Афамант.
  Отец, чтобы не скучал в дороге, взял с собой двенадцать прекрасных рабынь.
  Я же попросил своего единственного друга, чтобы он сопровождал меня.
  Друг согласился с большой неохотой.
  Царь Афамант принял нас очень хорошо.
  Долго вглядывался в лицо моего раба.
  Затем упал перед ним на колени:
  "О, боги Олимпа, - царь Афамант целовал ноги моего друга. - Вы сжалились надо мной.
  Мой давно потерянный сын Фрикс вернулся.
  Он пропал во время трехдневной войны с царством Льян.
  Я думал, что мой сын убит.
  Но Фрикс жив и здоров.
  Он заменит меня на царстве".
  В одно мгновение мой друг превратился из раба в наследника царя.
  Меня это радовало и немного печалило.
  Приятно было, что мой друг раб теперь не раб.
  Он равный мне.
  Даже намного выше по положению.
  Возможно, что теперь мы можем сблизиться, как настоящие друзья.
  Но печалило другое - Фрикс, друг мой, остается с отцом царем.
  Я надеялся, что Фрикс позовет меня с ним быть.
  Но Фрикс пока молчал.
  Он был потрясен тем, как из рабов стремительно прыгнул в цари.
  Мой друг сразу забыл о гордости раба.
  Смотрел на рабов с презрением.
  На третий день нашего пребывания в гостях у царя Афаманта жена царя проявила недовольство.
  Нефела родила царю Фрикса и дочь Геллу.
  Но во время нашего пира царь Афамант изменил своей жене Нефеле.
  И взял в жены дочь Кадма, Ино.
  За пиршественным столом прежняя жена - Нефела - заявила царю Афаманту, чтобы он убирался из дворца.
  И пусть прихватит с собой новую жену - Ино.
  Но царь на то и царь, чтобы поступал по-своему.
  Он, наоборот, изгнал из дворца бывшую жену.
  Фрикса и Геллу - их общих детей - оставил себе.
  Мой отец с рабынями уехал.
  Я решил еще погостить у царя Афаманта.
  Ведь его сын - друг мой.
  Новая жена Ино невзлюбила моего друга и его сестру.
  Ведь они были от первого брака ее мужа.
  Я уговаривал друга и его сестру убить их мачеху.
  Говорил, что только о них забочусь.
  Мы спали в одной большой кровати.
  Мой друг Фрикс - с левого края.
  Гелла - с правого.
  Я - посредине.
  По ночам Гелла просыпалась, будила меня и молчала.
  Ее огромные глазища увлажнялись.
  Она прерывисто дышала.
  Я догадывался, что нравлюсь Гелле.
  Но сердце мое принадлежало другу - ее брату.
  
  Однажды я подслушал разговор их мачехи и отца.
  Мачеха страшно ругала царя.
  Царь Афамант только защищался.
  Мачеха Ино кричала:
  "Афамант!
  Я была глупенькая, когда согласилась стать твоей женой.
  Зачем мне царь с чужими детьми?
  Твой сын Фрикс и дочь Гелла на меня с ненавистью смотрят.
  Потому что я - их мачеха, а не мать.
  И еще непонятно - что делает в моем дворце, - Ино считала дворец своим, - какой-то друг семьи Кефал?
  Погостил?
  Пусть убирается домой".
  "Кефал - дружит с Фриксом", - царь Афамант вяло огрызался.
  "Знаю я их дружбу, - мачеха пылала. - Пусть дружат в другом царстве.
  И дочь твою беспутную Геллу я со света сживу.
  Я знаю, что она меня хочет отравить".
  Разговор продолжался.
  Я побежал докладывать Фриксу и Гелле.
  Они меня выслушали без должной озабоченности.
  "Подумаешь, - Фрикс пожал плечами. - Мы и без тебя, Кефал, знали, что мачеха Ино хочет нас убить".
  Слова "мы и без тебя знали, Кефал" острым мечом резанули по моему сердцу.
  Мой друг детства Фрикс не считал меня своей семьей.
  Его сестра Гелла лишь фыркнула:
  "Кефал!
  Рядом с тобой красивая девушка - я.
  Ты обо мне должен думать, а не о нашей мачехе Ино.
  Или тебе нравятся зрелые женщины?"
  
  Я тогда не понял, что Гелла имела в виду.
  И сейчас не понимаю.
  Тем временем мачеха моего друга не бездействовала.
  Она уговорила орхоменянок иссушить семена, заготовленные для посева.
  Охроменяне засеяли поля иссушенными семенами.
  Но ничего не взошло.
  Нивы же были всегда плодородными.
  Орхоменянам грозил голод.
  Тогда царь Афамант послал гонцов в Дельфы.
  В Дельфах гонцы должны спросить оракула стреловержца Аполлона о причине бесплодия нив.
  Коварная Ино подкупила гонцов.
  Своей красотой подкупила.
  Гонцы вернулись из Дельф и принесли ложный ответ.
  "Вот какой ответ дала прорицательница пифия, - говорили подкупленные гонцы. - Принеси в жертву богам твоего сына Фрикса.
  Тогда боги вернут плодородие нивам".
  Царь Афамант побоялся великого бедствия.
  Боялся он и за свою жизнь.
  Голодные крестьяне посадили бы его на кол.
  Царь объявил, что ради Орхомена жертвует своим любимым сыном.
  Ино торжествовала.
  Удался ее план погубить Фрикса.
  Но Фрикс продолжал оставаться моим другом.
  Все уже было готово для жертвоприношения.
  Легче принести человека в жертву, чем просто заново засадить поля.
  Мой друг Фрикс должен был умереть под ножом жреца.
  Но вдруг появился златорунный овен.
  Бог Гермес прислал его в дар.
  Овна подогнала Нефела, чтобы спасти своих детей.
  Я и Фрикс сели на златорунного овна.
  Понес он нас по воздуху далеко на север.
  В земли вечно холодного Норда.
  Быстро летел овен.
  Далеко внизу расстилались поля и леса.
  Серебрились между ними реки.
  Выше гор несся овен.
  Вот и белое море.
  Несется над морем овен.
  Испугался друг мой Фрикс.
  Боялся, что не удержится на овне.
  Боялся, боялся и добоялся.
  Фрикс упал в белое море.
  Поглотили его вечно холодные морские волны.
  Я не мог спасти своего друга.
  Погиб он.
  Я назвал то море - Море Фрикса.
  Все дальше и дальше летел овен.
  Спустился, наконец, на берегу Ориноко в далеком Норде.
  В Норде правил ледяной король Луиджи Первый.
  Луиджи хотел меня женить на своей старшей дочери - Фриде.
  Но я сказал, что Фрида - не Фрикс.
  Король рассердился.
  Золотого овна приказал зарезать.
  Золотое руно Король повесил на Айсберг.
  Сторожить золотое руно должен ужасный огромный нордический волк.
  Ни днем, ни ночью он не смыкал сном глаз твоих
  Король приказал, чтобы меня связали и бросили на галеру.
  Меня повезли обратно в Элладу на рынок рабов.
  Но около берегов Микен галера налетела на крокодила.
  Перевернулась.
  Всех сожрали крокодилы.
  Один я спасся.
  С тех пор я не люблю холодное". - философ Кефал зазвенел многочисленными цепями.
  "Я тоже не люблю холодное, - я пропищала. - На Натуре всегда тепло.
  В холоде без одежды мы все погибли бы".
  
  "Бонни, - Адельф озаботилась. - Тебя согреть?"
  "В узнице не просто тепло, Адельф.
  Здесь жарко", - я улыбнулась.
  "Жаль, а то бы я согрела тебя", - Адельф надула губки.
  "Адельф!"
  "Да, Бонни"
  "Я поняла, о чем вчера мне сказал оракул Гермафродит".
  "Пришла, увидела, услышала и сразу поняла оракула, - философ Жиполит отозвался с сарказмом. - И не Гермафродит, а - Гермафродитус".
  "Какая разница Гермафродит, или Гермафродитус", - я пожала плечами.
  "Разница огромная, Бонни, - философ Жиполит радовался, что может посмеяться надо мной.
  Забыл уже, что благодаря моей просьбе получил от Адельф рисовую лепешку. - Ты - Бонни".
  "Да, я - Бонни", - я не понимала, к чему философ Жиполит клонит.
  Но явно не к тому, что похвалит меня.
  "Ты - Бонни, - Жиполит повторил с торжеством. - Понравилось бы тебе, если тебя называли бы просто - Б?"
  "Не понравилось бы, если бы меня называли просто Б".
  "Так и Гермафродитусу не понравится, что его ты называла Гермафродитом".
  "Но он же не слышит меня сейчас.
  А то, что ты, философ Жиполит, назвал меня Б, я слышала".
  "Я сбилась с мысли, - Адельф приложила пальчик ко лбу. - Вспомнила.
  Бонни!
  Ты сказала, что поняла, о чем вещал вчера прорицатель Гермафродитус".
  "Да, да, Адельф, - я подпрыгнула.
  Цепи больно ударили меня. - Прорицатель сказал, что философы Жиполит и Кефал все рассказали.
  А о чем рассказали Жиполит и Кефал?"
  "О чем рассказали Жиполит и Кефал?" - Адельф заворожено повторила.
  "Да, о чем мы рассказали?" - философы насторожились.
  "Я не говорил ничего порочащего цезаря", - философ Жиполит проблеял.
  "И о том, как помочь тебе сбежать, мы не рассказывали", - философ Кефал усмехнулся.
  "Умный услышит, а умнейший поймет, - я торжествовала. - Жиполит и Кефал.
  Вы рассказали, как два раза вас ловили стражники.
  Один раз вы спаслись.
  Вы подробно описали, как вам помогала дочка вашего хозяина.
  Теперь же, кто из нас дочка хозяина?"
  "Кто из нас дочка хозяина?" - философы переглянулись.
  "Кто - дочка хозяина?" - Адельф распахнула глазища.
  "Адельф!
  Ты - дочка хозяина. - Я крутилась в цепях. - Твой отец - центурион.
  Он - хозяин тюрьмы.
  Поэтому ты поможешь мне.
  Я же помогу другим узникам".
  
  
  ГЛАВА 511
  
  ДЖЕЙН И БОННИ
  
  КАФТАНСКАЯ ПЛЕННИЦА.
  АДЕЛЬФ И БОННИ
  
   "Бонни?" - Взгляд Адельф потух.
  "Да, Адельф".
  "Я не предам доверие своего отца".
  "И не надо предавать доверие и отца, - я хлопала в ладошки. - Ты будешь помогать мне без разрешения отца.
  Он ничего не узнает.
  Я стану рыть подкоп из узницы.
  Ты уже помогаешь мне.
  Приносишь еду.
  Обтираешь меня.
  Без еды много камней не накопаю.
  Я сбегу.
  Но получится, что ты мне не помогала.
  Кормить - не помощь.
  Помощь, конечно, но никто ее не назовет предательством. - Я вспоминала подробности рассказа философов Жиполита и Кефала об их побеге. - Меня стражники захотят убить.
  Я вылезу из тюрьмы через нору.
  Мы побежим вдвоем.
  Очень устанем.
  За мной стражники устроят погоню.
  Ты собьешь свои ножки в кровь, Адельф.
  Не спорь.
  Так надо.
  Философы Жиполит и Кефал сбивали свои ноги об острые камни.
  Я услышу топот.
  Подумаю, что всадник на осле или на лошаде нас догоняет.
  Мы спрячемся в зарослях бамбука.
  На вашей планете растет бамбук?"
  
  "Слово "бамбук" я не знаю, - дочь центуриона Адельф пролепетала. - И слово "планета" мне незнакомо.
  Но у нас много, что растет.
  Наверно и этот, как его...".
  "Бамбук, бамбук, - я засмеялась. - Не беспокойся, Адельф.
  Я тоже никогда не видела бамбук живьем.
  Разве, что на Планете Эвкалипт было что, то похожее на бамбук.
  Я сравнивала с картинкой из учебника ботаники Имперских цивилизаций".
  "Бонни?"
  "Да, Адельф".
  "Мы можем спрятаться в зарослях камышей, например.
  Или в кустах малины".
  "Очень нужное дополнение, Адельф, - я обрадовалась. - Спрячемся в малине.
  Малина вкусная.
  Душистая.
  Заодно и подкрепимся малиной.
  Топот приблизился.
  Мы увидим, что не стражник нас догнал, а - лось.
  Лось огромный с рогами.
  Мы подождем, пока лось уйдет.
  Снова продолжим побег из Кафтана.
  Ты устанешь.
  Не сможешь дальше идти, Адельф.
  Я посажу тебя к себе на плечи.
  Обхвачу твои ноги руками.
  Понесу тебя по горам, по полям".
  "Ты не поднимешь меня, Бонни, - Адельф ответила после раздумий. - У тебя ручки и ножки тоненькие.
  Ты не выдержишь".
  "Адельф, - я напирала. - Не думай, что ты толстая.
  Твои ручки и ножки тоже тонкие.
  Я тебя вынесу".
  "Зачем ты меня будешь выносить, Бонни?
  Ты же сбегаешь, а не я.
  Я тебя на своих плечах понесу по горам, по огородам, по оливковым рощам".
  "Нельзя, Адельф.
  Ты не можешь меня нести.
  Я тебя должна нести на себе".
  "Почему ты, а не я?
  Я не согласна, Бонни".
  "Так было с Жиполитом и Кефалом.
  Так и должно случиться с нами.
  Ты закричишь от боли".
  "Бонни, я от боли не кричу".
  "Закричишь.
  Даже, если сможешь терпеть, то кричи, Адельф!
  Если ты не закричишь от боли, то стражники нас не найдут.
  Если не найдут, то не поймают нас".
  "Вот и хорошо, что стражники не поймают тебя, Бонни.
  Ты же сбегаешь".
  "С первого раза побег не должен получиться, Адельф.
  Какая же ты недогадливая.
  У Кефала и Жиполита не получилось сбежать с первого раза.
  Вот со второго раза я убегу, Адельф.
  Ты останешься здесь.
  Поэтому на тебя никто не подумает, что ты помогала мне.
  Честь твоя останется незапятнанной".
  "Бонни?"
  "Да, Адельф".
  "Как можно запятнать честь?
  Она же невидимая?"
  "Видимая честь, - я произнесла неуверенно. - Еще как честь видно.
  По крайней мере, некоторые ее видят.
  Иначе не было бы поговорки - Запятнать честь.
  Не мешай мне вспоминать побег Кефала и Жиполита.
  Я по нему свой побег составляю.
  Стражник увидит нас.
  Но выстрелит из лука по мне.
  Потому что тебя он не заметит.
  Ты будешь как бы невидимая, Адельф".
  "Как честь?"
  "Что, как честь, Адельф?"
  "Я буду невидимая, как честь?"
  "Пусть будешь невидимая, как честь, Адельф, - я согласилась. - Стражник не попадет в меня из своего оружия.
  Кстати, у вас только из луков стреляют?"
  "Что значит - "стреляют", Бонни?"
  "Стреляют, означает - убивают".
  "Из лука выпускают стрелу.
  Стрела не всегда убивает".
  
  "Стражник промахнется.
  Меня свяжут.
  Отведут обратно в тюрьму в Кафтан.
  Бросят в яму, где жарко, душно и воняет. - Я обратилась к философам, - Жиполит, Кефал?
  Правильно я говорю?"
  "Я обалдеваю, Бонни", - философ Жиполит заржал.
  "Я схожу с ума", - философ Кефал тоже хохотал.
  "Если обалдеваете и сходите с ума, то не получите больше от меня рисовых лепешек, - Адельф заступилась за мой план.
  Опустила ладошку на мое правое плечо.
  Ладошка у Адельф тонкая, горячая.
  Слегка влажная ладошка: - Бонни, продолжай, пожалуйста.
  Ты очень интересно придумала свой побег.
  Особенно о том моменте, где ты сидишь у меня на плечах".
  "Нет, Адельф.
  Ты у меня на плечах будешь сидеть.
  Так философы Жиполит и Кефал убегали". - Я возразила.
  "Тогда мы по очереди будем сидеть друг у дружки на плечах, - Адельф сдвинула бровки. - Бонни!
  Не спорь.
  Иначе я с тобой не побегу".
  "Ты меня победила, Адельф, - я вздохнула. - По очереди на плечах - так по очереди.
  Но дальше я сама должна выстрадать побег.
  Меня будут держать в жаркой, душной вонючей яме.
  Ты мне принесешь кол.
  По колу я вылезу.
  Сбегу из тюрьмы.
  Стражники бросятся меня догонять.
  Но я увижу свою подругу.
  Закричу.
  Джейн придет мне на помощь".
  "Бонни?"
  "Да, Адельф".
  "А я тебе тогда уже не буду подругой?"
  "Адельф!
  Конечно, ты мне будешь подругой и тогда.
  Подруги - навсегда бывают только".
  "Тогда зачем, Бонни, ты будешь искать помощи у другой подруги, а не у меня.
  Я тебе сразу могу помочь".
  "Хм, Адельф, - я задумалась. - Мы с тобой обсудим - кто и сколько мне поможет".
  "Ты очень смелая, Бонни", - Адельф на меня смотрела с восхищением.
  "У меня медаль "За боевые заслуги"", - я напомнила.
  Не стала скромничать.
  Медаль на то и нужна, чтобы о ней все знали...
  
  "Бонни!
  Адельф! - философ Жиполит визжал хохотом. - Вы безумные.
  Придумали сложнейший побег".
  "Но ведь и вы, Жиполит с Кефалом, так сбегали из тюрьмы", - я зашипела.
  "Но сейчас другой случай".
  "Случай всегда один", - я произнесла с гордостью.
  Не вдавалась в смысл своих слов.
  Главное, что они звучат многозначительно и очень умно.
  "Адельф просто может снять с тебя цепи, Бонни, - философ Кефал хрюкал в восторге. - И с нас Адельф снимет цепи.
  Адельф!
  Убери наши оковы.
  Затем тайно, когда стражники будут пировать с вакханками, выведешь нас в горы.
  Мы огородами уйдем".
  "В горах нет огородов", - Адельф пробормотала.
  "Люди в горах живут, - философ Жиполит возразил.
  Еще бы!
  Философ просто обязан спорить. - Если есть люди в горах, то и огороды найдутся.
  Без огородов люди умрут от голода".
  "Адельф нас не поведет в горы и в огороды, - я решила за подругу. - И цепи с нас Адельф не снимет.
  Потому что тогда она предаст стражников и своего отца центуриона.
  Я не желаю, чтобы Адельф страдала и чувствовала себя предательницей".
  "Бонни, - на глазах Адельф выступили слезы. - Как мило!
  Ты очень благородная".
  "Спасибо, Адельф.
  Ты тоже - хорошая.
  Адельф?"
  "Да, Бонни".
  "Нам нужен злодей".
  "Злодей?"
  "Тот, кто будет меня люто ненавидеть.
  Он всех стражников станет подговаривать посадить меня на кол".
  "Ты хочешь сесть на кол, Бонни?"
  "Нет, Адельф.
  Я не хочу сесть на кол.
  Просто злодей необходим.
  Он подгоняет.
  Без злодея не бывает ничего.
  Лучше знать злодея в лицо, чем мучиться и думать - кто же злодей.
  Свой должен быть злодей.
  Ручной.
  У Жиполита и Кефала был свой злодей - патриций.
  Патриций всех уговаривал посадить философов на кол".
  "Бонни, - голос философа Жиполита сладкий. - Я стану твоим злодеем.
  Я буду очень гибким злодеем.
  Стану помогать тебе.
  В то же время буду обо всех твоих шагах докладывать стражникам.
  Я предам тебя.
  Но потом раскаюсь.
  Ты меня пожалеешь.
  Возьмешь с собой в побег.
  В любом случае я выиграю.
  Если меня стражники поймают, то я скажу, что следил за тобой.
  Если не поймают, то я вернусь к разбойникам".
  "Ого, Жиполит, - я вздернула подбородочек. - Ты - настоящий злодей.
  Хитрый, изворотливый, себялюбивый, лживый.
  Прекрасно то, что я знаю, кто теперь злодей".
  "Я тоже буду твоим злодеем, Бонни", - философ Кефал встрепенулся.
  Понял, что опоздал.
  Философ Жиполит опередил его в злодействе.
  
  "Нет, Кефал, - я помотала головкой. - Злодей должен быть только один.
  Иначе я запутаюсь в злодеях".
  "Я все равно стану для тебя злодеем, Бонни", - философ Кефал выкрикнул в отчаянье.
  "Успокойся, философ Кефал, - Адельф пришла нам всем на помощь. - Ты можешь стать злодеем для меня.
  Обо мне станешь докладывать стражникам".
  "Нет, Адельф, - я выкрикнула с досадой. - Ты - невидимая.
  Забыла что ли?
  Пусть лучше философ Кефал станет злодеем для философа Жиполита".
  "Кефал и так для меня злодей, - философ Жиполит расхохотался. - Для меня иногда бывает все сложно, а иногда - наоборот, просто.
  Сейчас - только черное и белое.
  Злодей и не злодей.
  Также, как у весталок и вакханок - Блудница и чистенькая девушка".
  "Опять на девушек потянуло, Жиполит?" - Адельф рассердилась.
  "Не опять, а - всегда, Адельф, - широкая улыбка расплылась по лицу философа Жиполита. - Сейчас мы все сошли с ума.
  Словно дети.
  Бонни придумала безумный план побега.
  Я скажу - безумнейший.
  Вы же ее поддержали.
  Я тоже...
  Оказывается, что безумца или безумную поддерживают умные.
  Странно происходит в философии.
  Сначала мы смеемся над кем-то.
  Понимаем, что он полный дурак, или, прости, Бонни, дурочка.
  Но потом понимаем, что дурак или дурочка может своим безумством добиться многого.
  Тогда мы начинаем его или ее поддерживать.
  Стараемся дураку понравиться.
  На всякий случай.
  Вдруг, у дурака получится то, что ни у одного умного не получилось..."
  "Даже философы согласились, что мой план побега великолепный", - я обрадовалась.
  "Нет, Бонни, - философ Жиполит тут же возразил. - Мы не говорим, что твой план побега великолепный.
  Он - безумный".
  "Я - умная, - я проблеяла: - Адельф".
  "Да, Бонни", - Адельф смотрела на меня с обожанием.
  "Сними с меня цепи..."
  "Ты хочешь просто так сбежать, Бонни?" - Адельф побледнела.
  "Нет, Адельф, - я засмеялась. - Я же рассказала мой план побега.
  Я должна из тюремной камеры вылезти через подкоп.
  В цепях я не смогу рыть подкоп.
  Немного вырою.
  Потом ты меня обратно в цепи закуешь.
  Так через день я вырою туннель в милю".
  "Ты совершенно права, - Адельф не колебалась.
  Сняла с меня цепи. - Можешь начинать рыть подкоп".
  "Рыть? - я с удовольствием приседала. - Ты не представляешь, Адельф, какое счастье".
  "Счастье - рыть подкоп?"
  "Не только рыть подкоп - счастье, - я подняла ножку. - Счастье - приседать, размахивать руками, поднимать ногу.
  Но без цепей я бы не осознала всей этой радости.
  Чтобы было хорошо, сначала нужно сделать плохо, а затем вернуть прежнее. - Я наклонилась.
  Встала на коленочки. - Я начинаю рыть подкоп".
  
  "Красивая, молодая, гибкая, голая, - за моей спиной философ Кефал рыдал. - Я бы зашел с тобой очень далеко, Бонни"
  "Я пока никуда не ухожу, Кефал, - я пыхтела: - Адельф?"
  "Да, Бонни".
  "Чем я буду рыть подкоп?
  Здесь камни.
  Они не роются".
  "Я сейчас принесу кирку", - Адельф крутанулась на месте.
  Выбежала из тюремной камеры.
  "Бонни, - философ Жиполит быстро-быстро взволнованно говорил. - Не упускай наш шанс..."
  "Наш шанс?" - Я не поняла.
  "Адельф не закрыла дверь на засов.
  Сними с меня и с Кефала цепи.
  Мы сбежим.
  Хотя, конечно, на Кефала можешь время не тратить.
  Только меня освободи".
  "Не слушай Жиполита, Бонни, - философ Кефал разозлился. - Меня освободи.
  Мы с тобой сбежим.
  Я возьму тебя в жены".
  "Мне без снятия кода нельзя в жены".
  "Я к тебе даже не притронусь, Бонни, - голос философа Кефала дрожал. - Ты можешь жить с кем угодно.
  Хоть с конюхом.
  Хоть с патрицием.
  Только будешь считаться моей женой".
  "Не верь лжецу Кефалу, - философ Жиполит взвизгнул. - Посмотри на него.
  Он только подлости делает.
  Нет в Кефале чести".
  "Конечно, нет чести у философа Кефала, - я согласилась. - Он же - не девушка.
  Только у девушек честь.
  У мужчин - доблесть".
  "Посмотрите на честного философа Жиполита, - Кефал зарокотал. - Еще наивную дурочку Бонни обманываешь.
  Разве это честно - девушку обмануть".
  "Не честно девушек обманывать", - я попыталась вытащить из стены самый маленький камешек.
  Не сдвинулся даже...
  "Наш честный философ Жиполит, - Кефал захихикал, - бедную вдову обманул".
  "Бедную вдову обманул"? - Я обернулась.
  "Я всегда совесть имел, - Кефал гордо поднял подбородок.
  Из бороды выпал кусок рисовой лепешки. - Однажды вызвал меня к себе отец.
  Он слишком сдал после того, как завел трех наложниц.
  Сидит отец на седалище и плачет.
  "Сын мой, Кефал, - отец ко мне руки тянет. - Я думаю и не знаю, что делать.
  Пришло мне послание идти на войну.
  Но как же на войну?
  На кого я брошу своих наложниц?
  Не на тебя же их оставлю.
  Вижу, вижу, как ты облизываешься".
  "Отец, отправь на войну кого-нибудь другого вместо себя, - я добрый совет дал. - Например, свою жену, мою мать.
  Пусть повоюет".
  "Приходила моя жена, мать твоя, Кефал.
  Спросила, почему я рыдаю.
  Я сгоряча, не подумав, ответил, что не ее забота.
  Не должна жена о ней знать, о войне-то.
  Жена допытываться стала,
  "Скажи, да скажи, муж.
  Не отстану от тебя".
  "Что скажу тебе, жена моя?
  Пришло мне послание на войну идти в войско цезаря.
  А я - не могу и не хочу".
  "Ах, горе, война да беда, - жена отвечает. - А я надеялась, что ты мне новые золотые браслеты подаришь".
  Ушла мать твоя, жена моя.
  Пришел возничий Еладохий.
  Посмотрел на меня плачущего:
  С трудом радость свою скрывает.
  Нравится ему смотреть на мои страдания.
  Спрашивает меня возничий Еладохий:
  "Что, хозяин плачешь?"
  "Не твоя беда знать, возничий", - отвечаю.
  "Скажи, хозяин.
  А то не отстану.
  Повторию: Скажи, а то не отстану".
  "Не скажу, Еладохий.
  А то ответишь, как ответила мне моя жена".
  "Так ты о нас все знаешь, хозяин? - Возничий побледнел. - Твоя жена рассказала о нас?"
  "Что моя жена рассказала о вас? - я в горе ничего не понимал. - Что я знаю?
  Ничего между вами не может быть.
  Ты - простой возничий.
  Моя жена - важная".
  "Да.
  Ну-да, ну-да, хозяин, - возничий вздохнул с облегчением. - Ничего между мной и твой женой быть не могло, - в кулак захихикал. - Так ответь же мне, хозяин.
  Почему плачешь.
  Я не дам ответ, как твоя жена".
  "Послушай, красавчик.
  Пришло мне послание идти на войну.
  А я не могу и не хочу.
  На кого я своих наложниц оставлю?"
  "Ах, горе великое, - возничий расхохотался. - Война и беда.
  Я же думал, что ты плачешь, потому что узнал слишком много обо мне и о моей жене". - Ушел возничий Еладохий.
  Теперь ты ко мне пришел, Кефал.
  Видишь, что я плачу.
  Спроси меня, как другие спрашивали о моей беде".
  "Отец!
  Ты же сам сказал, что рыдаешь, потому что тебе пришло послание на войну идти".
  "Да".
  "Пришло послание на войну идти, - я задумался. - Отец!
  Я - философ!
  Я твоему горю помогу.
  Не лей слезы, отец.
  Разбирайся с возничим.
  Дай мне монет, хорошего коня и дорогую тунику.
  Я - вместо тебя - отправлюсь на войну".
  "Не умеют философы воевать, - отец расхохотался. - Не получится из тебя воина".
  "Отец, - я постучал пальцем по лбу отца. - Я не собираюсь воевать.
  Не хочу быть воином.
  Я сказал, что отправлюсь вместо тебя на войну.
  Это не означает, что я бить и рубить стану.
  Я в обозе поеду.
  Узнает десятник, что я философ.
  Сам меня в обоз отправит.
  Будут надо мной смеяться воины.
  Скажут, что философы не умеют воевать.
  Только языками философы болтают.
  Я спорить не стану.
  Мне в обозе уютно будет.
  Еда, маркитантки, вино, монеты.
  Заодно себе доброе имя сделаю.
  Философ, который воевал в войске цезаря.
  С репутацией воина меня любые разбойники к себе примут".
  "Кефал, - отец меня расцеловал. - Ты весь в меня.
  Пусть злые языки не шепчут, что твоя мать от другого тебя нагуляла.
  Отправляйся на войну, сынок Кефал".
  Ушел я в войско цезаря.
  Приняли меня радушно.
  Очень воинам понравились мои кудри.
  Я их каждый день благовонными маслами услаждал.
  Узнали, что я философ.
  Определили в обозе ехать с маркитантками.
  Весело было.
  Я воинам о философии рассказывал.
  С маркитантками веселился в обозе.
  Случилось, что выиграл цезарь ту войну.
  Я решил не испытывать больше Судьбу.
  Монеты из обоза захватил.
  Немного монет, мелкие денежки.
  Взял коня.
  Ночью тайно из армии цезаря сбежал.
  
  Вместе со мной сотник Сульфат из армии ушел.
  Вместе скачем огородами.
  Песни поем о славном цезаре.
  Остановились мы в гостином дворе при балагане.
  А сотник Сульфат не знал, что я философ.
  Я от него скрывал.
  Ночью подглядел Сульфат, как я кудри благовонным маслом розы увлажняю.
  Приходит и говорит,
  "Кефал!
  Я думал сначала, что ты - девушка.
  Но по кудрям вижу теперь, что ты - философ".
  Я загадочно промолчал.
  Пусть сотник Сульфат думает, что хочет.
  Приехали мы в его небольшое горное царство.
  Сульфат к матери побежал:
  "Матушка!
  А ведь Кефал - философ.
  Философ ходил на войну".
  "Философы не воюют", - мать строго Сульфату ответила.
  "Говорю же тебе, матушка.
  Философ - философ.
  Он на девушку похож".
  "Ну, что же.
  Посмотрим, какой твой Кефал философ.
  Вечером позови его к себе в кровать ночевать.
  Для него особую шкуру подстели - волчью, жесткую.
  На закате уснёте вместе.
  На зорьке проснетесь.
  Тогда и погляди на волчью шкуру под твоим другом.
  Если шкура сомнется и останется сухая, то - не философ.
  Если будет влажная, то - философ он"
  
  Как советовала мать Сульфату, так он и поступил.
  Это в войске можно обсуждать приказы цезаря.
  Советы матерей не обсуждаются.
  Лег я спать с сотником Сульфатом.
  Сульфат скоро забылся тревожным сном.
  Я же из-под себя жесткую шкуру волка убрал.
  Вместо нее постелил нежную шкуру снежного барса.
  На заре я вернул шкуру волка под себя, на место.
  Поднялись я и Сульфат утром.
  Потрогал сотник шкуру подо мной.
  Побежал своей матушке доносить:
  "Матушка!
  Подо мной шкура влажная.
  Под другом моим - сухая".
  "А я что говорила!
  Не философ твой Кефал!
  Ох, не философ он".
  "Нет, - сотник упрямится. - Кефал - философ.
  Оставлю его около себя другом.
  Только погуляем сначала мы с ним весело".
  Надел сотник Сульфат богатые одежды.
  Привел меня в балаган.
  Кричит:
  "Кому - певичка, кому - танцовщица.
  Мне же - друг мой философ Кефал нравится".
  Услышали танцовщицы в балагане.
  К хозяину прибегают.
  Жалуются:
  "Сотник из войска цезаря нас, певичек и танцовщиц, не слушает.
  Все восхваляет своего друга философа".
  "Мне какое дело", - хозяин отвечает.
  "Ты, хозяин, заставь сотника замолчать".
  "Как же я заставлю его замолчать?
  Он же - воин!
  Он мне весь балаган на щепки разнесет".
  "Тогда мы к нему подойдем.
  Лаской его успокоим".
  "Идите.
  Дело ваше.
  Не стану вам мешать".
  Подбежали к нам певички и танцовщицы.
  Прелестями своими сверкают.
  Сотник Сульфат за свой счет певичек и танцовщиц угощает.
  Они спрашивают его:
  "Лучше мы, чем твой друг философ Кефал?"
  "Так сразу не отвечу, - сотник Сульфат в ус дует. - Я сам еще не узнал - философ Кефал, или нет.
  Кефал не признается.
  Вы, танцовщицы и певички, принесите мне запеченного кабана.
  Я поем кабанятины.
  Только потом вам ответ дам".
  Принесли нам запеченного кабана.
  Я с удовольствием кушаю.
  Сотник Сульфат хитрец.
  Он одной рукой от кабана куски сочные отрывает.
  А другой рукой под стол кости бросает.
  Так мы до половины ночи пировали.
  Танцовщицы и певички с удивлением спрашивают:
  "Сотник Сульфат!
  Ты, зачем кости под стол бросаешь?
  Мы тебе корзину для костей принесем".
  
  "А мне нравится на пол свинячить, - хитрец сотник ответил певичкам и танцовщицам. - Мне кабана принесли.
  Кости кабана - мои.
  Вы, танцовщицы и певички.
  Пустите к себе переночевать.
  Хоть в какую-нибудь комнатку".
  
  
  
  
  ГЛАВА 512
  
  ДЖЕЙН И БОННИ
  
  КАФТАНСКАЯ ПЛЕННИЦА
  СОТНИК СУЛЬФАТ
  
  Привели нас в роскошную комнату.
  Не уходят певицы и танцовщицы.
  Ждут от нас чего-то.
  Наверно, монет золотых хотят.
  Сотник Сульфат девушкам говорит:
  "Вы идите вниз.
  Танцуйте перед посетителями.
  Песнями их развлекайте.
  Я же с другом своим пока подготовимся.
  Вернетесь к нам под утро.
  Устроим пир!"
  Наобещал сотник Сульфат еще и оргию после пира.
  Певички и танцовщицы упорхнули.
  Мы вдвоем остались.
  "Бежим через окно", - сотник Сульфат меня подгоняет.
  "Почему через окно?
  В балагане дверь широкая.
  Через нее выйдем".
  "Боюсь я выходить там, куда входил, - сотник сульфат головой седой качает. - Не к добру та дверь.
  Думаю, что ждать внизу нас будут с вилами.
  Через окно - безопаснее".
  Сульфат себя напугал.
  Меня до дрожи в коленках испугал.
  Ломанулись мы в окно.
  Крышами бежали.
  Я себе коленки ободрал.
  Разозлился на Сульфата.
  Он меня страдать заставил.
  Решил я больше не разговаривать с ним.
  Год проходит.
  Два года прошли.
  Я молчу.
  Ну, конечно, только с сотником Сульфатом я молчу.
  Со слугами и служанками я разговариваю.
  Не может философ молчать.
  Мать Сульфата его бьет, кричит на него:
  "Ты совсем ум потерял, сын мой Сульфат.
  Немого себе в друзья взял.
  Не философ он.
  Да еще к тому же - глухой и немой.
  Никакой пользы от него нет в хозяйстве.
  Только наши запасы еды и вина уничтожает.
  Немедленно найди себе другого философа в друзья".
  Делать нечего.
  Пришлось Сульфату нового друга философа искать.
  Нашел на ярмарке какого-то сказителя.
  Даже не философ он.
  Тьфу на него трижды.
  И на Сульфата трижды - тьфу...
  
  Устроил сотник Сульфат пир в честь нового своего друга.
  Под руку берет - так называемого - философа.
  К столу его ведет.
  Гости тоже к столу подтягиваются.
  Дали тому философу факел.
  Мне тоже факел вручили.
  От огня искры летят.
  Мне бороду и волосы подпалили.
  Я же стою, молчу.
  Не бросаю факел.
  Начали меня учить:
  "Эй, немой Кефал!
  Брось факел.
  Сгоришь без пользы".
  Я пылаю, но молчу.
  Будто бы и не слышу.
  Сотник Сульфат меня упрашивает:
  "Кефал, брось факел.
  Сожжешь свои мозги".
  Я даже бровью не повел в ответ.
  
  И тут новый философ...
  Не философ он, а - лже философ.
  Обозначил себя.
  Кричит мне:
  "Немой!
  Бросай факел.
  Себя сожжёшь - не велика беда.
  Но от тебя все мы загоримся".
  Тут я не выдержал:
  "Кто ты?
  Не знаю тебя.
  Истину вижу.
  Тебя не вижу!
  Не истина ты!"
  Услышали все мои слова.
  Сотник Сульфат сразу все понял.
  И матушка его поняла.
  И матушка матушки осознала, что я - философ.
  Поцеловались мы на радостях с Сульфатом.
  Я лже философа из дома палкой прогнал.
  На следующий день я и сотник Сульфат к разбойникам пошли.
  Через день крестьяне убили сотника Сульфата.
  Кольями и вилами обрекли его на смерть.
  Сотник Сульфат сотни сражений в армии цезаря прошел.
  Выстоял.
  Не погиб.
  Украл у крестьян свинью - и конец ему пришел.
  Убили крестьяне славного воина за свинью.
  У разбойников по погибшим долго не плачут.
  Я забыл вскоре о сотнике Сульфате.
  Не до него было.
  Я должен был донести философскую истину до разбойников.
  И тут философ Жиполит появился.
  Не один.
  С вдовой прекрасной.
  Ты, Жиполит, обманул.
  Сказал вдове, что ты - главарь разбойников.
  Вдова доверчивая.
  Потянулась к тебе, как лягушка к комару.
  Но обожгла крылышки о твою ложь, Жиполит.
  Так что не осуждай никого.
  И не судим мной будешь". - Философ Кефал долго кашлял.
  С надрывом и кровью из глаз.
  
  "Я много интересного пропустила? - Прибежала Адельф.
  В руке она держала железку на палке. - Бонни!"
  "Да, Адельф!"
  "Вот тебе кирка!
  Пробивай в камнях ход.
  Много уже прорыла?"
  "Ни одного камушка не вытащила, - я пожаловалась. - Камни очень твердые".
  "Ты стукни киркой по камням, - Адельф протянула мне странный инструмент. - Кирка камень дробит".
  "Кирка камень дробит", - я повторила.
  Ударила железякой о камень.
  Полетели искры.
  Философы Жиполит и Кефал - обидно для меня - заржали.
  Адельф успокаивающе опустила ладошку на мою талию.
  Ниже талии:
  "Бонни?"
  "Да, Адельф".
  "Ты не туда киркой бьешь".
  "Я по камню ударила", - я размахнулась.
  Снова опустила кирку на камень.
  Кирка вылетела из моих рук.
  Улетела к философу Жиполиту.
  "Бонни, - сразу раздался вопль философа. - Ты киркой мне ногу пробила".
  "Подумаешь - нога, - я подобрала кирку. - Ты мужчина, а визжишь, как... как не мужчина.
  Ничего с твоей ногой страшного не случится.
  Она и так уже страшная".
  "Бонни, - голосок Адельф ласковый. - Ты в стене пытаешься пробить проход".
  "Пытаюсь".
  "Но за стеной - соседний каменный мешок.
  В нем сидит насильник разбойник Алебастр.
  Если ты к нему пробьешься, то он, конечно, обрадуется.
  Но ты, наверно, не к насильнику путь пробиваешь, а на волю?"
  "Куда бить? - Я стерла пот со лба. - Не умею я этой железякой на палке бить.
  Если бы у меня был бластер.
  Что я говорю?
  Если бы был бластер, то я бы не сидела в этой дикой тюрьме".
  
   "Почему тюрьма дикая? - философ Кефал завизжал. - От злости на тебя, Бонни, я даже забыл о своем разбитом сердце.
  Может быть, в царстве, из которого ты пришла голая, тюрьмы лучше, чем в Кафтане.
  Я могу даже представить, что в ваших тюрьмах пленников отпускают на ярмарку прогуляться.
  Или - в балаган. - Философ Кефал захохотал. - Или даже у вас нет тюрем.
  Потому что ваш царь или царица изначально считает, что человек рождается невинным, чистым.
  А то, что он начал грабить и убивать, не его вина.
  Но подобного не может случиться никогда, Бонни.
  Эта каменная комната прекрасна.
  Эти цепи - щадящие.
  Нас обтирают.
  Кормят нас.
  Через узкие щели в потолке проникает солнечный свет.
  Мы не слепнем от вечной темноты.
  Мы не гнием заживо.
  Мы не умираем от голода.
  Наши надсмотрщики не забывают нас кормить.
  А могли бы забыть.
  Не тюрьма, а - счастье!"
  
  "Я не просилась в это счастье, - я пробормотала. - Я никогда не говорила, что хочу в каменный мешок на дикой планете.
  За что меня сковали и держат в неволе?
  Только за то, что я прилетела к вам.
  Представляете?
  Я ничего не успела сделать на вашей планете.
  Ни хорошего, ни плохого не сделала.
  Но вы уже считаете меня ведьмой.
  Но я никогда не откажусь от своей медали "За боевые заслуги".
  Я не стыжусь себя.
  Я - прекрасная.
  Жаль, что вы думаете обо мне иначе".
  "Мы не думаем", - философ Жиполит проблеял.
  "Я так и поняла, что вы не думаете.
  Вы только делаете то, что вам в голову взбредет.
  Даже, когда философствуете, то все равно не думаете".
  "Бонни, - философ Кефал угрожающе заскрипел зубами. - Не философы тебя посадили в каменный мешок.
  Не философы тебя заковали.
  Долби свой долбанный проход.
  Не рассуждай.
  У тебя не получается философствовать. - Кефал натянуто улыбнулся. - Скажу правду, Бонни.
  Хотя ты ведьма, я все равно неистово желаю тебя".
  "А я всеми силами стараюсь поймать твой взгляд, Бонни, - философ Жиполит отозвался. - Если еще есть способ убедить тебя, что мы тобой любуемся, то этот способ мы найдем".
  "Ой, Жиполит, - философ Кефал захихикал мелко. - Не заставляй меня поверить, что Бонни - весталка".
  "Я не говорю, что Бонни - весталка.
  Я пытаюсь тебя убедить, Кефал, что Бонни - не танцовщица из балагана.
  Больше я не совершу дурацкую ошибку".
  "Но, если Бонни не весталка, то она нам солгала, - философ Кефал не унимался. - У нее дрожат губы.
  Она не столь сильная, как хотела казаться.
  Слезы двумя потоками текут из ее глаз.
  Она рыдает, потому что не может пробить проход в камнях".
  "Я.
  Йа. - Я вытерла слезы. - Я думала, что вы мне сочувствуете".
  "Мы тебе сочувствуем, Бонни, - философ Жиполит произнес бархатно. - Но наше сочувствие не входит в противоречие, что ты - ведьма".
  "Хорошо, что я не понимаю твои слова, Жиполит, - я еще раз ударила по камню железякой.
  Камень не ответил мне. - Начало, вроде бы, понятное.
  Но через три слова - уже путаница".
  "Бонни, - Адельф погладила меня по головке. - Философы оскорбляют тебя.
  Они говорят, что ты - ведьма".
  "Спасибо, Адельф, - я улыбнулась подружке. - Ты всегда выручишь меня".
  "Тебе тоже спасибо, Бонни".
  
  "За что мне спасибо, Адельф?"
  "За то, что доверяешь мне, - Адельф показала язычок. - Я не могу помочь тебе долбить проход на волю из узилища.
  По двум причинам не могу.
  Первая - я не хочу предать своего отца.
  Ты должна сама сбежать, но не с моей помощью.
  Вторая причина - если я начну тебе помогать, то все равно я не смогу долбить камень.
  Мои ручки тоже тонкие.
  Мы в этом каменном мешке умрем от старости, прежде, чем ты сбежишь.
  Но я...". - Адельф смахнула набежавшую слезу.
  "Не переживай, Адельф, - я накручивала ее чудесный локон на пальчик. - Я все сама смогу".
  "Ага, - философ Кефал мерзко засмеялся. - Все сама, все сама.
  Своими ручками.
  Теперь, девочки, поцелуйтесь..."
  "Замолчи, старик, - Адельф гневно сверкнула глазами на философа.
  Потом обернулась ко мне: - Бонни?"
  "Да, Адельф".
  "Я принесу тебе кол?"
  "Кол?
  Ты хочешь посадить меня на кол?"
  "Бонни?
  Ты, что?
  Забыла?"
  "Забыла.
  О чем я забыла?
  Чтобы вспомнить, о чем забыла, нужно вспомнить, о чем должна была помнить".
  "Ты сказала, что для побега тебе понадобится кол".
  "Точно, Адельф", - я обняла подружку.
  "Бонни?" - щечки Адельф запылали.
  "Да, Адельф".
  "Ты слишком ко мне прижалась.
  Я не привыкла так".
  "Просто обнимаю тебя, Адельф.
  По-подружески".
  "Но мои чувства появились - не подружеские".
  "Ой, прости, Адельф.
  Я не знала, что ты обидишься".
  "Я не обиделась.
  Мне - наоборот.
  Приятно очень.
  Но я стесняюсь обниматься при посторонних".
  "Мы закроем глаза", - философ Жиполит поднял подбородок.
  "Лучше я за колом сбегаю", - Адельф проблеяла жалобно.
  "Кол нужен был мне, чтобы я из ямы выбрался, - философ Жиполит не удержал злорадство.
  Заржал. - Мы сейчас не в яме.
  Даже подкоп не вырыт.
  А, если бы ты, Бонни, сделала проход на волю, то застряла бы в нем с колом.
  Как же ты не понимаешь?"
  "Ты сбежал с помощью кола, - за меня ответила Адельф. - И Бонни сбежит с помощью кола.
  Так оракул Гермафродитус намекнул Бонни".
  "Понял, Жиполит? - Я показала язык философу. - Ты не понимаешь.
  Я все поняла правильно".
  "Кол очень поможет Бонни, - философ Кефал не остался в стороне.
  Философы всегда готовы сказать гадость. - Нуууу, очеееень кол поможет Бонни сбежать из тюрьмы Кафтана.
  Бонни - ведьма.
  Сядет на кол и полетит".
  "Или Бонни сядет на кол и не полетит, - философ Жиполит захлебывался смехом. - Бонни посидит на колу, посидит.
  Сразу поумнеет".
  "Ты, наверно, долго на колу сидел, Жиполит, - я обиделась. - Сразу видно, отчего ты столь умный стал".
  
  "Бонни, они просто завидуют, - Адельф поцеловала меня в щечку. - У тебя будет кол.
  У философов ничего твердого не осталось в теле.
  Даже кости размякли от злости". - Адельф выбежала из каменного мешка.
  Я стояла.
  Опиралась на бесполезную кирку.
  "Бонни?"
  "Да, Кефал".
  "Ты похожа на статую Афродиты".
  "Я не Афродита.
  Я - Бонни.
  Я не статуя.
  Я - живая".
  "Почтенный Жиполит, - Кефал назвал Жиполита почтенным.
  Не просто так, наверно. - Тебе не кажется, что Адельф и Бонни стали - как бы сказать - более философичные".
  "Я тоже заметил, что иногда Бонни и Адельф изрекают истины, - философ Жиполит тряс бородой. - Но беда в том, что Бонни и Адельф не понимаю, что они говорят.
  Можно научить попугая говорить.
  Но попугай не поймет слов.
  Просто бессмысленно повторяет".
  "Почему ты отвечаешь за попугая, - я за птичку обиделась. - Может быть, попугай все понимает?
  Или собачка?
  Собака не умеет разговаривать.
  У нее речевой аппарат развит иначе, чем у человека.
  Иначе бы она сказала многое".
  "Я слушаю тебя, Бонни, - философ Жиполит промычал. - И мне изменяет здравый философский смысл.
  Я ощущаю, что хочу тебя.
  Даже сильнее, чем весталку или вакханку желаю.
  Наверно, так происходит с цезарем, когда он с ведьмой изменяет своей жене".
  "Ты прав, Жиполит, - философ Кефал согласился с другом. - Печально.
  Но ведьмы заставляют нас любить их.
  Против нашей воли мы тянемся к красивым ведьмам".
  "Ведьмы некрасивыми не бывают, - философ Жиполит откликнулся. - Если ведьма, то - красавица.
  Потому что ведьма умеет навести на себя красоту.
  Нам плевать, сколько было мужчин у ведьмы до нас.
  Мы просто безумно желаем обладать ведьмой.
  Желаем так, будто мы не виделись сто лет.
  Ведьмы кажутся нам загадочными, как речные девы.
  Ведьмы - неотразимые, как сирены.
  Мы не знаем твердо, что ведьма от нас хочет.
  Но нет желания забивать голову всякими предположениями.
  Я боюсь, что Бонни превратится в крылатое чудовище.
  Ведь ты, Бонни, говорила, что ты прилетела".
  "Я?
  Йа?
  Я этого не говорила".
  "Значит, не говорила, а - обмолвилась, или намекнула, - улыбка философа скрыта под густыми зарослями на лице. - Я встречался с тремя ведьмами..."
  "Не лги, Жиполит.
  Ты не встречался с ведьмами", - философ Кефал тут же позавидовал.
  "Почему ты, Кефал, думаешь, что я лгу?"
  "Потому что я лучше философ, чем ты.
  Я должен был в первую очередь встретиться с ведьмами".
  
  "Кефал!
  Ты не лучше философ, чем я.
  Ты - лжец!
  Но сейчас ты прав.
  Я думал, что они - ведьмы.
  Но они оказались просто красавицами.
  Или...
  Или, все же, ведьмы?
  Судьба философа забросила меня на крайний запад нашего царства.
  Жрецы говорили, что там граница ночи и смерти.
  День я там видел.
  Ночь видел.
  Смерть на крайнем западе видел.
  Но границу не видел.
  Я оказался в той области случайно.
  Вакханка Семирамида послала меня за розовым маслом для факела.
  Я не хотел перед вакханкой показаться слабым.
  Поэтому отправился на ярмарку в Микены.
  Целый день я искал розовое масло для факела.
  Одни купцы смеялись надо мной.
  Говорили, что факел не заправляют розовым маслом.
  И, что они не знают, розовое масло для факела.
  Другие купцы, якобы слышали о розовом масле для факела.
  Они сказали, что в Фивах на ярмарке я найду только розовое масло для натирания тел.
  Но для факела не найду розовое масло.
  В балагане я целый вечер поил и кормил старого мудреца.
  Не понимал, как в худую утробу влезает столько мяса и вина.
  В конце концов, старый мудрец согласился мне сказать путь за розовым маслом для факела.
  Он солгал, что на крайнем западе из земли течет розовое.
  Оно как раз подходит для факелов.
  Я обрадовался.
  Утром, когда мудрец мирно посапывал в моей постели, я собрался в путь.
  До крайнего запада я добирался долго.
  Поэтому, сразу, как пришел, побежал в балаган.
  Меня встретили три прекрасные девы - Сфено, Эвриала и Медуза.
  Медуза сразу уселась ко мне на колени.
  Я не возражал.
  Сфено присела слева от меня.
  Я тоже не возражал.
  Эвриала заняла место справа.
  И на этот раз я не сопротивлялся.
  Сфено и Эвриала прижались ко мне горячими бедрами.
  Медуза и так прижата ко мне была достаточно.
  Она же сидела на моих коленях.
  Я робко спросил прелестных дев:
  "Знаете ли вы место, где из земли выходит розовое масло для факелов?
  Я за ним пришел на ваш крайний запад".
  "Не столь он крайний, наш запад", - Сфено обиделась за свой родной край.
  "Еще крайнее есть запады", - Эвриала захихикала.
  Сестры переглянулись и засмеялись.
  
  "Не думайте, что я глупый, - я разозлился. - Мудрец сказал, что здесь есть розовое масло для факелов.
  Вы не мудрее мудреца и не умнее, чем я".
  "Ты не глупый, философ Жиполит, - Эвриала меня успокаивала нежными пальчиками. - Тот, кто развлекается с тремя прекрасными девушками, глупым не кажется.
  Глупый - тот, у кого нет девушки".
  "Жиполит, - Сфено прошептала. - Мы не просто красавицы.
  Мы - ведьмы!
  Я и Эвриала - бессмертные.
  Медуза - тоже бессмертная.
  Но Медуза бессмертная до тех пор, пока ее не убьет герой.
  По ночам у нас отрастают крылья.
  Волосы превращаются в ядовитых змей.
  Лица и взор становятся страшными.
  Мы обращаем в камень всякого одним своим видом.
  Наверно, тот, кто посоветовал тебе идти на крайний запад к нам, хотел твоей смерти.
  Он надеялся, что ты не вернешься".
  "Мудрец в балагане смотрел на меня недобро, - я вспоминал. - Он, наверняка, завидовал моему философскому уму и моей красоте.
  Вот, почему он отправил меня на крайний запад к вам, ведьмы.
  Скажите, как я могу сбежать от вас?"
  "От нас сбежать очень легко, - голосок красавицы Медузы шелковый. - С мужеством в сердце отправляйся в персиковую рощу.
  В ней живут наши двоюродные сестры - грая.
  Я, Сфен и Эвриала олицетворяем молодость и красоту.
  Наши двоюродные сестры показывают старость.
  Они так и родились с седыми волосами.
  На всех трех старух только один глаз и один зуб.
  Они пользуются ими поочередно.
  Только наши двоюродные сестры знают путь к нам.
  Они нас стерегут.
  Но ты, о славный герой...
  Прости, прости.
  Не герой, а - философ.
  Философ - звучит выше, чем герой.
  Только ты, о, славный философ Жиполит, нас нашел без помощи наших сестер старух.
  Потому что ты на нас натолкнулся случайно.
  Ты искал розовое масло для факелов.
  Если бы ты искал нас, то нас не нашел бы.
  А, может быть, отыскал бы розовое масло для факелов.
  Но так как на нас ты наткнулся...
  Нет.
  Не наткнулся.
  Тебе посчастливилось встретить нас в этом скромном балагане.
  Возрадуйся, же, о, философ Жиполит!
  Но к нашим двоюродным сестрам старухам ты должен заглянуть.
  Из почтения.
  И по Судьбе.
  Потому что к нам пойдешь через наших сестер охранниц..."
  "Можно ли пропустить момент моей встречи с вашими старухами? - я проблеял. - Как бы, я уже у них гостил.
  И старухи указали мне путь к вам, прелестные девы".
  "Ты - крепкий и изворотливый философ, - три красавицы засмеялись.
  Медуза даже поощрительно заерзала на моих коленях. - Запомни, если кто-нибудь тебя спросит.
  Ответишь, что сначала ты попал к нимфам.
  Нимфы дали тебе окрыленные сандалии.
  Они могли тебя поддерживать на воздухе.
  Еще нимфы подарили тебе мешок и шлем-невидимку Гадеса.
  Гермес подарил тебе серповидный меч.
  Афина дала металлический гладкий, светлый, как зеркало щит.
  Все против нас восстали.
  Мы жили тихо, мирно со всеми.
  Но почему-то Афина, Гермес и другие мечтают нас изничтожить.
  Ты сначала прошел к нашим сестрам старухам.
  Ты же мужчина, философ Жиполит.
  Ты отнял у них единственный глаз.
  Бросил его в пропасть.
  Растоптал.
  Нет...
  Сначала растоптал глаз наших сестер.
  Затем бросил его в пропасть.
  Хм.
  Зачем бросать глаз в пропасть, если ты уже его растоптал?
  Сам придумай, Жиполит.
  Философы на выдумки сильны.
  Затем ты пришел к нам в балаган.
  Мы спали мило втроем.
  Умилительно посапывали во сне.
  Ты отрубил голову Медузе.
  Бросил ее в мешок.
  Тот мешок, который подарили тебе нимфы.
  Сердобольные нимфы - На, герой, на, философ, возьми мешок для отрубленной головы девушки.
  Ну, нимфы они пощады не знают.
  Нимфетки - совсем другое.
  Нимфетки - не нимфы.
  Все злодеяния ты совершил, глядя в зеркальный щит Афины.
  Через щит ты видел Медузу".
  
  
  ГЛАВА 513
  
  ДЖЕЙН И БОННИ
  
  КАФТАНСКАЯ ПЛЕННИЦА
  МЕДУЗА
  
  "Но прямо на меня не смотрел, - Медуза поцеловала меня в лоб. - Знал, что мой вид обратит тебя в камень.
  Из моего обезглавленного туловища возникли крылатый конь Пегас и исполин Хрисаор.
  Предок Хрисаора Колумба.
  Только ты убил меня, как проснулись мои сестры Сфено и Эвриала.
  Ты надел шлем-невидимку.
  Стал невидимым, как старик.
  Стариков никто не видит, потому что не смотрят на них.
  В окрыленных сандалиях ты позорно сбежал, философ Жиполит.
  Ты пролетал над Ливийской пустыней.
  На землю упали капли моей крови.
  Из этой крови возникли ядовитые ехидны.
  С тех пор Ливия кишит ими.
  Потом бурные ветры налетели на тебя.
  Носили то в ту, то в другую сторону.
  К вечеру с мешком, в котором лежала моя голова, - Медуса печально улыбнулась мне, - ты улетел совсем на крайний запад.
  Там правит исполин Атлант.
  Ты не захотел больше летать по ветру.
  Поэтому опустился на землю.
  Затем пешком вернулся к нам.
  Голову мою, меч, сандалии, мешок, щит, шапку-невидимку ты потерял, философ Жиполит. - Медуса провела ладошкой по моей голове. - Как тебе эта история?
  Нравится или не нравится?
  Можешь верить в нее, или не верь.
  Но люди поверят тебе.
  Ты прославишься, потому что провёл время в балагане с тремя ведьмами.
  Одной ведьме даже голову отрубил". - Медуза подозвала хозяина балагана.
  Он спросил:
  "Почтенный герой будет продлять время с девушками?"
  Я с негодованием ответил, что они не девушки, а - ведьмы.
  Заказал еще нам три амфоры вина и запеченного лося.
  Так я познал коварство ведьм.
  Утром я проснулся в чистом поле.
  Были или не были вчера со мной три прекрасные сестры - Сфено, Эвриала и Медуза, которые называли себя ведьмами - не помнил.
  Но зато помнил о своем кошеле с монетами.
  Его со мной уже не было.
  Кто-то - наверно, злая ехидна - похитил его ночью". - Философ Жиполит невесело засмеялся.
  
  "Жиполит, - разумеется, философ Кефал не мог не сказать гадость своему другу. - Так любая девушка может придумать, что она ведьма".
  "Вот вы и придумали, философы, что я ведьма, - я отбросила кирку. - Я - не ведьма.
  Но вы все равно будете хвастаться, что сидели в одной камере с ведьмой.
  Впрочем, на мою репутацию это никак не повлияет.
  Я и так хорошо продвигаюсь по службе.
  Уже медаль "За боевые заслуги" получила..."
  "Бонни?"
  "Да, философ Кефал".
  "Ты уже в сотый раз повторила о своей медали.
  Нам она не интересна.
  Мы даже не знаем, что это - медаль?
  Ты лучше расскажи о своих подругах.
  Они, действительно, голые все?
  Не носят одежду?
  Адресок иероглифами на глиняной табличке начертаешь?"
  "Бонни! - В узилище вошла Адельф.
  На спине он тащила заостренную толстую палку.
  Палка тяжелая, потому что Адельф тяжело дышала. - Не чертай на глиняной табличке иероглифы для философов Жиполита и Кефала.
  Все, что ты начертаешь, может быть использовано против тебя".
  "Не стану я чертать иероглифы, - я помогла Адельф сбросить кол. - Я не умею чертать иероглифы.
  Тем более - на глиняных табличках. - Я потрогала кончик кола. - Острый.
  Тяжелый кол?"
  "Ты попробуй, Бонни, - Адельф вытирала пот со лба. - Подними.
  Пройдись с колом на плече по камере.
  Приноровись к нему.
  Ты же с ним будешь убегать".
  "Спасибо, за помощь, Адельф, - я поцеловала Адельф в губки. - Ты вспотела.
  Туника у тебя мокрая.
  Сними ее.
  Высуши".
  "Снять?
  Высушить?"
  "Да, Адельф.
  Сними.
  Высуши.
  Так тебе легче станет.
  Проветришься".
  "При этих раздеться?" - Адельф кивнула головкой на философов.
  "При них!
  Что в этом необычного, Адельф?
  Они же на цепи.
  Не кусаются".
  "Не кусаемся.
  Сними тунику, Адельф. - Философы Жиполит и Кефал захрюкали. - Мы на цепи".
  "Нет, Бонни, - щечки Адельф загорелись. - При тебе я бы сняла промокшую тунику.
  Я не стыжусь при тебе.
  Но при философах...
  Я еще не умею раздеваться при мужчинах".
  
  "Предрассудки, - я беспечно махнула рукой. - Нужно поступать так, как тебе удобно. - Я присела.
  Затащила кол на левое плечо.
  С натугой поднялась: - Крепкий кол".
  "Осиновый кол.
  Стражникам его подарил купец Дракула из Вестляндии.
  Он сказал, что осиновый кол очень удобно забивать в человека".
  "Ни в кого кол забивать мы не будем, - я строго предупредила. - Мы здесь все Имперцы.
  Имперец Имперцу - друг и товарищ".
  "Бонни, а Бонни", - философ Кефал пропищал.
  "Что тебе, Кефал?" - Я с трудом повернулась.
  Кол мешал.
  "Ты была прекрасна в цепях.
  С киркой ты была не менее обворожительная.
  Теперь радуешь нас изваянием - Девушка с колом.
  Я полюбил тебя страстно.
  Если бы полюбил ближе, совсем ближе, то у тебя ныло бы все тело.
  Но в душе бы ты понимала, что я нежный.
  Интересно, если бы ты была не ведьмой а - весталкой.
  Что ты бы выдумала, чтобы раззадорить несчастного философа?"
  "Кефал, - я пыхтела. - Я тебя просто так плохо понимаю.
  Но с колом на плече я совсем тебя не понимаю. - Я медленно направилась к выходу из каменного мешка. - Поговорим позже, когда меня поймают.
  Сейчас я занята своим побегом.
  Да поможет мне кол".
  "Несмотря на свое смятение, - философ Кефал вопил мне в спину, - я уверен в своей любви к тебе, ведьма Бонни.
  Надеюсь, что и ты тоже любишь меня.
  Научимся доверять друг другу".
  "Мы, Имперцы, просто обязаны доверять друг другу, - я шла по коридору. - Не жухраям же доверять".
  "Бонни?"
  "Помочь тебе с колом?"
  "Нет, Адельф.
  Спасибо.
  Не помогай мне с колом.
  Мы же договорились, что я сама убегаю из тюрьмы в вашем Кафтане.
  Если поможешь, то будешь считаться моей сообщницей.
  Твой отец центурион огорчится".
  "Тогда я рядом пойду".
  "Мне будет веселее убегать из тюрьмы, Адельф, если ты рядом со мной пойдешь", - я обрадовалась.
  Мы вышли в тюремный коридор.
  Он оказался коротким, как ночь в Кафтане.
  "Бонни?"
  "Да, Адельф".
  "В какую сторону ты убегать из тюрьмы будешь?"
  "В какую сторону я побегу? - Я задумалась. - Адельф!
  Я не знаю, куда бежать.
  Подскажи мне".
  "Если я тебе подскажу, Бонни, то получится, что я помогаю тебе убежать.
  Но мы же договорились, что не..."
  "Нет, Адельф.
  Если ты подскажешь мне, куда лучше бежать, то это не будет помощью.
  Ты совсем может не говорить".
  "Совсем не говорить, Бонни?
  Как это?
  Ты отрежешь мне язык?
  "Нет, Адельф.
  Язык я твой ни за что не отрежу.
  Ужас какой-то говоришь.
  Я имею в виду, что ты молча кивни головкой.
  Кивни в ту сторону, куда мне бежать.
  Ты сама себя не предашь кивком.
  И отца своего тоже не обманешь.
  Мало ли, почему девушка головкой трясет и кивает?
  Каждый кивает.
  Или рукой взмахни.
  Я пойму направление".
  "Тогда смотри, Бонни", - Адельф кивнула головкой.
  
  "Куда смотреть, Адельф?"
  "Поняла, куда я кивнула?"
  "Неа, Адельф.
  Я не поняла, куда ты кивком мне указала бежать.
  Ты кивала во все стороны".
  "У меня одна голова, - Адельф удивилась. - Я не могу одной головой кивать во все стороны".
  "Тогда рукой махни, Адельф".
  "Рукой махну", - Адельф беспечно махнула рукой.
  "Спасибо, Адельф, - я повернула туда, куда меня рукой направила Адельф. - Ты очень мне помогла".
  "Бонни?" - Адельф догнала меня.
  "Да, Адельф".
  "Ты не туда идешь".
  "Как не туда, Адельф?
  Ты же сюда махнула рукой".
  "Я махнула рукой на комара.
  От комара отбивалась.
  А затем я кивнула.
  Надо было не на мою руку смотреть, а на кивок".
  "Кивок? - Я задумалась. - Адельф?"
  "Да, Бонни".
  "Я еще не начала побег.
  Но уже с колом замучилась.
  Вспотела везде".
  "Бонни.
  Я лучше, чем кивок и взмах рукой придумала, - Адельф шелковым платочком промокала пот с моей груди. - Я пойду вперед.
  Ты за мной иди.
  Не ошибешься".
  "О, Адельф!
  Ты прекрасно придумала", - я тащилась с бревном на плече за Адельф.
  "Стой! Кто идет?" - у выхода со двора нас окликнул стражник.
  "Илларион, - Адельф махнула рукой стражнику. - Не видишь, кто идет?
  Или ты так шутишь?"
  "Адельф, конечно, шучу над тобой, - стражник показал половину зубов. - Я тебя знаю давно.
  И пленницу тоже знаю".
  "Адельф, - я подковыляла.
  Прошептала на ушко подружке: - Ты махнула рукой.
  Мне туда идти, куда ты махнула?"
  "Нет, Бонни, - Адельф тихо прошептала в ответ. - Мы же договорились, что кивок головой и махание рукой уже не указывают направление.
  Я - твое направление.
  Иди за мной.
  Я стражнику Иллариону махнула".
  "Предупреждай в следующий раз, - я пыхтела под тяжестью кола. - Я забываю".
  
  "Адельф?"
  "Да, Илларион".
  "Ты куда пленницу ведешь?
  На прогулку?"
  "Пленницу? - Адельф сделала вид, что удивлена. - Ты имеешь в виду Бонни?"
  "Да, ведьму?
  Зачем ей осиновый кол?"
  "Я попросила!"
  "Кол попросила?" - Стражник Илларион захохотал.
  Он мне сразу понравился.
  Веселый стражник.
  "Я попросила Бонни, чтобы она несла кол", - Адельф вывернулась.
  "Зачем тебе осиновый кол, Бонни?
  На него садиться собираешь?"
  Стражник насмешил меня.
  Я так смеялась, что чуть кол не уронила.
  "Кол нужен мне для ограды", - Адельф пожала плечами.
  Тоже захихикала.
  "Ограда? - Стражник выпучил глаза. - От кого ограждаться будешь, Адельф?
  От варваров?
  От женихов?"
  "Частокол поставлю, - Адельф придумывала. - Один кол - кол.
  Много колов - частокол".
  "Серьезная ты девушка, Адельф, - стражник Илларион подергал себя за бородку. - Ведьма не сбежит?"
  "Какая ведьма, Илларион?"
  "Пленница ведьма Бонни!"
  "Бонни - не ведьма, - Адельф ответила резко. - Если бы она была ведьмой, то давно бы улетела из Кафтана.
  Усыпила бы стражу и улетела". - Адельф снова взмахнула рукой.
  "Адельф?"
  "Да, Бонни".
  "Мне идти туда, куда ты махнула?"
  "Нет, Бонни.
  Мы же договорились, что ты за мной идешь".
  "Ой, Адельф.
  А я и забыла".
  
  "Смутные подозрения мучают меня, - стражник Илларион прищурил глаза. - Кажется, что пленница хочет сбежать".
  "Сбежит - не мое дело, - Адельф фыркнула. - Я не приставлена следить за узниками".
  "Мне это дело тоже не по душе, - стражник Илларион постучал пальцами по щиту. - Я люблю играть на кифаре.
  Война - не мое.
  Но Судьба поставила меня стражником.
  Вот я и должен.
  Скажу тебе честно, Адельф, не нужен тебе осиновый кол.
  Напрасный труд.
  Частокол не спасёт от варваров.
  От женихов частокол, тем более не спасет.
  Как и меня ничто не спасло от бесполезной работы.
  Я в молодости был очень хитрый и изворотливый.
  Многие меня звали героем.
  Я на пастбище отца поставил ветряное колесо.
  Оно крутилось и подавало воду из реки на поле.
  Меня потом назвали повелителем всех ветров.
  Не очень название...
  Ветры могут летать.
  А еще можно испускать ветры".
  "Фу, Илларион".
  "Не фу, а - жизнь, Адельф.
  Никто в деревне не мог сравняться со мной в хитрости и коварстве.
  Да что - в деревне.
  Даже могущественные патриции сенаторы проигрывали, когда вели со мной дела.
  Я даже не боялся сенатора Полукса.
  Сенатор Полукс любил похищать красивых девушек.
  Часто занимался воровством.
  Однажды сенатор Полукс похитил прекрасную Энгину.
  Она была одной из дочек владельца галер Асона.
  Я увидел, как сенатор Полукс уносил девушку.
  Тогда я немедленно сообщил о похищении ее отцу.
  Даже указал дом, где сенатор Полукс спрятал Энгину.
  В обмен на свой донос я потребовал от галерщика Асона, чтобы он поставлял рабов и рыбу для моего нового пастбища.
  Я пас овец на пастбище около города Эфир.
  Потом город стал называться Коринфом.
  Асон стал царем Коринфа.
  Но это в будущем.
  А тогда Асон разозлился на сенатора Полукса.
  Погнался за похитителем своей дочери.
  Асон пустил воду на поля сенатора Полукса.
  Затопил водами все места, где любил отдыхать сенатор Полукс.
  Бурные воды залили все пещеры наслаждений, поля и луга, которые принадлежали сенатору.
  Погибали его овцы.
  Рабы сенатора спасались бегством.
  Рабы спасались на высоких вершинах гор и на пальмах.
  Конечно, галерщик Асон ничем не мог повредить влиятельному сенатору Полуксу.
  Наоборот, он только разозлил сенатора.
  Разгневанный сенатор Полукс направил к галерам Асона свои галеры.
  Поджег несколько его галер.
  Асон сразу сделался послушным и сговорчивым.
  Он перекрыл воды.
  Но и мне досталось от сенатора.
  Ведь сенатор Полукс знал, кто настроил Асона против него.
  Сенатор позвал жрецов из храма Танатоса.
  Велел им идти ко мне и примерно наказать.
  Жрецы вышли из Храма.
  Пришли ко мне на луг.
  Предложили идти за ними.
  "Хорошо, хорошо, жрецы, - я сразу согласился.
  Потому что был очень хитрый. - Позвольте мне только пойти и отдать последние распоряжения своим наложницам".
  Жрецы согласились.
  К жене и детям не отпустили бы.
  Но к наложницам - всегда пожалуйста.
  Жрецы меня ждали.
  Я же побежал к деревенским кузнецам.
  Жрецы пировали за мой счет.
  В это время пришли кузнецы.
  Схватили жрецов и заковали их в крепкие оковы.
  Прошел год.
  Второй год прошел.
  Третий год на исходе.
  Забеспокоился сенатор Полукс.
  Перестали жрецы в Храме Танатоса совершать обряды.
  На поля налетела саранча.
  Помчался сенатор в колеснице своей в сенат.
  Потребовал навести порядок в моем хозяйстве.
  Чтобы я отпустил жрецов обратно в храм Танатоса.
  Пусть все идет по-прежнему.
  Сенаторы направили ко мне легион жестоких воинов.
  Они освободили жрецов из оков.
  Разумеется, что первой же жертвой стал я.
  Жрецы увели меня в свой Храм.
  Хотели принести меня в жертву.
  Но я сумел обмануть хитрых жрецов.
  Единственный вернулся живым с жертвенного алтаря.
  Все почему?
  Потому что...
  Я раньше догадывался, что сенатор Полукс затеет против меня плохое.
  Заранее предупредил своих наложниц, чтобы они не рыдали по мне и не приносили жертвы и дань жрецам храма Танатоса.
  Ждали, ждали жрецы подношений от моих наложниц.
  Но не дождались.
  Потому что мои наложницы послушные были.
  Сделали все, как я велел им.
  Тогда я снова решил обмануть жрецов.
  Обратился к голодным жрецам:
  "О, великие жрецы.
  Мои наложницы не приносят вам даров.
  Отпустите меня домой.
  Я должен строго наказать своих подруг.
  Как только я это сделаю, я снова вернусь к вам.
  Признаюсь, что мне уходить от вас не хочется.
  Я бы здесь остался с огромным удовольствием.
  Дожидался бы, чтобы вы принесли меня в жертву".
  Жрецы оказались доверчивыми и простодушными.
  Поверили мне хитрому.
  Отпустили меня домой.
  Вернулся я на свои поля и луга.
  Вел веселую жизнь с наложницами.
  Прошло время.
  Жрецы ждут меня.
  Я же не возвращаюсь.
  Послал сенатор Полукс своего быстроногого любимого гонца.
  Гонец должен посмотреть, чем я занимаюсь.
  Почему не хочу вернуться к жрецам в храм на верную свою смерть.
  Посмотрел гонец на меня и на наложниц.
  Краска стыда залила щеки юного бегуна.
  Но я его пригласил на пир.
  Похвастался, что я - единственный, кто сумел вырваться из лап мрачных жрецов.
  Я своевольный.
  Не собираюсь возвращаться в их Храм.
  Гонец пировал со мной и моими наложницами.
  Затем убежал доносить сенатору о моем поведении.
  Разгневался сенатор Полукс.
  Снова послал ко мне жрецов из Храма Танатос.
  Увели меня с собой жрецы.
  На этот раз - серьезно.
  Не простили жрецы мне мой побег.
  Хотели меня сурово наказать.
  Посадили бы на кол.
  Содрали бы с живого кожу.
  Затем на жертвенном алтаре меня бы...
  Даже думать не желаю, как жрецы принесли бы меня в жертву.
  Как и в каком виде...
  "Илларион, - главный жрец мне торжественно сообщил. - Будем жертвовать тобой.
  Когда проснешься утром - начнем.
  Что бы между нами ни было, я желаю видеть тебя на жертвенном алтаре. - Жрец произносил слова отрывисто.
  Я не знал, что ему отвечать.
  Жрец потянулся к амфоре. - Ты обманул нас, Илларион.
  Ты способен и на большее.
  Ты можешь нас убить.
  Убить жрецов".
  "Я не убиваю жрецов, - я лгал. - Посмотрите на меня.
  Я же трус".
  "Илларион!
  Ради своей жизни, почему бы не убить?"
  "Нет в наших краях жизни, из-за которой хотелось бы убить жрецов", - я ответил мрачно.
  Жрец молча причесал бороду.
  Надел шлем:
  "Я погружен в мрачные думы, Илларион.
  Невеселые размышления.
  Я хочу услышать от тебя, что ты с радостью готов пожертвовать собой на алтаре".
  "Может быть, вы обойдетесь без меня, жрецы? - Я спросил недовольный.
  Напустил на себя безразличный вид. - Я все равно от вас сбегу".
  "Ты?
  Снова сбежишь? - Жрецы расхохотались. - Второй раз ты нас не обманешь".
  "Жрецы!
  Вы хотите сказать, что не доверяете мне?"
  "Илларион, - главный жрец тяжело вздохнул. - Я просто не знаю, что о тебе думать.
  И что делать с тобой на жертвенно алтаре.
  Одной смерти для тебя - мало.
  Наверно, лучше всего найти убийцу.
  Он с тобой разберется.
  Разберет тебя по косточкам.
  Кхе-кхе.
  Я не доверяю тебе ни в чем, Илларион.
  Мы не можем даже допустить к тебе твоих наложниц. - Главный жрец криво ухмыльнулся. - Мы сами из тебя калеными щипцами вытащим правду".
  
  "Только после вас, жрецы".
  "Что - только после нас, Илларион?"
  "Только после того, как вы себя принесете в жертву, я сам взойду на жертвенный алтарь".
  "В чем подвох, Илларион?" - Жрецы шептались.
  "Жрецы!
  Подвох в том, что никто, кроме меня".
  "Илларион!
  Надеемся, что нет второго смысла в твоих словах".
  "В моих словах и первого смысла нет, жрецы".
  "Ты запутал нас, Илларион, - главный жрец с подозрением смотрел на меня. - Даже не надейся на нашу пощаду.
  Ты убедишься, что мы правильно тебя принесли в жертву.
  Убедишься, когда будешь смотреть на нас со стороны.
  Из мрачного подземного царства мертвых".
  "Я душой и телом рад бы, жрец.
  Здесь столько жрецов, что обмануть невозможно.
  Удовлетворит ли вас моя смерть на жертвенном алтаре?"
  "Еще как нас удовлетворит твоя смерть, Илларион".
  "Вам нужна одна моя смерть?"
  "Одна твоя смерть нам нужна, Илларион".
  "А две моих смерти видеть не хотите ли, жрецы?"
  "Как две смерти, Илларион?"
  "Даже три и больше моих смертей.
  Дайте мне самое унизительное и тяжелейшей из испытаний.
  Каждый раз я буду умирать от унижения, от перенапряжения, от бессмысленности своей жизни.
  Вы будете наблюдать за мной и наслаждаться.
  Мои мучения доставят вам больше радости, чем всего лишь одно мучение на жертвенном алтаре".
  "Илларион!
  Не верим!
  Что ты предлагаешь?"
  "Держитесь ко мне ближе, жрецы.
  Я открою вам истину.
  Дайте мне самую драную унизительную тунику.
  Не из шелка тунику.
  Не шитую золотой нитью.
  Тунику подарите, на которую смотреть противно.
  Глаза бы слезились от ужасного вида этой туники".
  "Ты хорошо придумал, Илларион.
  Смрадная грязная туника - наказание".
  "Я в этой тунике буду совершать бесполезную, тяжелейшую, унизительную работу.
  Вы же смотрите на мои потуги и унижения.
  Как вам план?
  Лучше, чем просто принести один раз меня в жертву на алтарь".
  "Ты хитростями похож на ехидну, Илларион, - главный жрец прокричал с раздражением. - Не учи нас.
  У нас нет для тебя унизительной работы".
  "Я буду вкатывать на гору огромный неудобный камень, - я подошел к главному. - Каждый раз будет казаться, что камень вот-вот достигнет вершины горы.
  Но камень постоянно будет срываться вниз.
  Сова и снова придется мне начинать все сначала.
  Бессмысленная, бесконечная и тяжелейшая работа.
  Ваш Храм наполнят зеваки.
  Будут приплывать из других царств и королевств.
  Многие захотят взглянуть на мои бесплодные попытки и унижения.
  Щедрые дары польются в ваш Храм, жрецы".
  
  "Ты не так глуп, как умен, Илларион, - главный жрец прищурился.
  Вскинул голову.
  Потрепал меня по плечу. - Настроение мое улучшилось, Илларион.
  Ты произвел благостное впечатление на нас.
  С камнем ты будешь мучиться дольше и полезнее, чем на алтаре.
  Открывай чаще рот.
  Напускай на себя дурацкий вид.
  И тогда к тебе потянутся ходоки".
  "Жрец.
  Ты не глупее меня.
  Мы оба знаем правду", - я поклонился жрецу.
  "Но на вершине горы ты можешь сбежать, Илларион", - младший жрец чуть не испортил для меня все.
  "Сбежать?
  Я?
  Йа?
  Я не сбегу с камнем.
  Куда же я с камнем побегу?
  Вы видели ли когда-нибудь меня, бегущего с камнем?
  Камень тяжелый.
  С камнем я далеко не убегу".
  "Ты - сын хитрости, Илларион", - главный жрец сверкнул глазами.
  "Хитрость - моя мать, - я выпятил грудь.
  Ответа не последовало.
  Но я решил не сдаваться. - Давайте камень.
  Я покажу".
  "Затащи на гору надгробный камень из заброшенного храма древних шумеров", - главный жрец сдался.
  "Это не просто камень, - я попытался сдвинуть огромный каменный круг. - Это мельничный жернов.
  Я его не подниму.
  Мне нужен камень круглый.
  Чтобы я его катил красиво".
  
  
  ГЛАВА 514
  
  ДЖЕЙН И БОННИ
  
  КАФТАНСКАЯ ПЛЕННИЦА
  ИЛЛАРИОН И КАМЕНЬ
  
   "Слышали, жрецы? - Главный жрец повернулся к своим собратьям. - Дайте Иллариону то, что он просит.
  Круглый большой камень, который катится красиво".
  Были ли слова главного жреца угрозой?
  Не знаю.
  Через час я вкатывал камень на гору.
  Это был третий камень, который мне предложили жрецы.
  Два первых я отверг с негодованием.
  Камень катился тяжело.
  Но он того стоил.
  Рядом со мной карабкались на гору жрецы.
  Они очень устали и постоянно ругались друг с другом.
  Но не оставляли меня.
  Боялись, что я сбегу.
  Около вершины горы я остановился.
  Остался последний рывок.
  "Невозможно закатать камень на вершину, - главный жрец краем туники вытирал пот. - Камень скатится".
  "Да, невозможно закатить камень", - остальные жрецы согласились с главным.
  "Что я и говорил", - я подтолкнул камень.
  Он заскрипел по камням.
  И сорвался вниз.
  Мы следили, как камень подскакивал и ускорялся.
  Сбил насмерть двух отставших жрецов.
  "Брат Кастор и брат Алехандер, - главный жрец - приложила ладонь к глазам. - Не спешили.
  Вот и поплатились своими жизнями".
  
  Камень внизу сбил одну из храмовых построек.
  Закатился в купальню.
  Но жрецов в купальне не было.
  Мы спустились вниз.
  Второй раз со мной на гору отправились уже не все жрецы.
  А в третий раз - никто не решился подниматься на гору.
  Жрецы поняли, что камень каждый раз будет срываться с вершины.
  А я и не спорил.
  В третий раз камень полетел с горы вниз.
  Жрецы радостно завопили.
  Им начинало нравиться зрелище.
  Я развлекал жрецов.
  У них радостей не так много.
  Наложницы, рабыни, пиры, жертвоприношения.
  Скучная жизнь.
  "Нафиг вас, мне здоровье дороже, - я без камня рванул к вершине. - Поищите других Илларионов".
  Так я сбежал от жрецов и от гнева сенатора Полукса.
  Больше я не испытывал Судьбу.
  Ушел из родных краев.
  Стал воевать за цезаря.
  В свободное время играю на кифаре. - Стражник Илларион мелко захихикал: - К чему я вам рассказал о бесполезной работе, девочки?"
  "К чему ты нам рассказал о бесполезной работе, стражник Илларион?" - Адельф распахнула глазища.
  "К тому я рассказал о камне на гору, что нести осиновый кол на плечах - очень похоже.
  Камень все время срывается с горы.
  Осиновый кол будет постоянно падать с плеча.
  Что камень поднимать на гору, что кол на плече тащить - все одно.
  Бесполезно и бессмысленно".
  "Стражник!
  Но ты же с помощью своей хитрости с камнем на гору сбежал от жрецов", - я пропищала.
  "Да, я сбежал от жрецов.
  Моя хитрость с камнем помогла".
  "Я тоже сбегу, - я засмеялась. - Я придумала нести кол, чтобы сбежать из вашей проклятой тюрьмы в Кафтане".
  "Бонни", - Адельф закричала и ладошкой прикрыла мой рот.
  Но было поздно.
  "Побег! - стражник Илларион свистнул в деревянный свисток. - Тревога!!!
  Ведьма с осиновым колом хочет сбежать".
  "Ведьма?
  Осиновый кол? - Из шатра выскочили стражники.
  Нацепляли на ходу мечи на пояс. - Где?
  Далеко убежала?"
  "Еще нет, - стражник Илларион с гордостью указал на меня. - Я ее хитростью поймал.
  Призналась, что убегает".
  "В яму ее.
  В вонючую яму", - стражники отняли у меня осиновый кол.
  Поволокли за собой.
  Но уже не в каменную тюрьму.
  Адельф бежала следом.
  Но молчала.
  Правильно поступила.
  Если бы заступилась за меня, то ее бы назвали моей сообщницей.
  Наказали бы.
  Тогда Адельф не смогла бы мне помочь в дальнейшем.
  
  За каменной тюрьмой была глубокая яма.
  Стражники без стеснения бросили меня в нее.
  Накрыли железной решеткой.
  Я бы ушиблась.
  Но упала на мягкое.
  Оказалась - вонючая грязь с тряпками.
  Тряпки были хуже грязи.
  Сразу ко мне устремились скорпионы.
  Я их повадки прекрасно знала.
  На родной Натуре скорпионов - тучи.
  Поля скорпионов.
  Я уселась на тряпки.
  Смотрела вверх.
  Потянулись долгие часы ожидания.
  Солнце палило нещадно.
  Воздух - вернее то, что можно в душной вонючей яме назвать воздухом - накалился.
  Но у меня не было выбора.
  Я скучала.
  Я знала, что Адельф обязательно придет навестить меня.
  Но - когда?
  Стемнело.
  Появились жирные звезды.
  Из-под земли они казались ярче.
  Я начала бредить.
  Потому что уже была согласна с тем, что звезды - золотые гвоздики, прибитые к твердому небосклону.
  Вдруг, меня по голове сильно ударило.
  Я очнулась.
  Посмотрела вверх.
  "Адельф?"
  "Бонни? - Адельф плакала. - Как ты?"
  "Я?
  Йа бредила.
  Но что-то ударило меня по голове".
  "Я сбросила тебе кокосовый орех, Бонни.
  Утоли жажду".
  "Адельф?"
  "Да, Бонни"
  "Чем я орех расколупаю?
  Он - твердый".
  "Ой!
  Сейчас персики скину".
  "Кидай осторожней, Адельф.
  Если персики большие и твердые, как орех, то убьешь меня".
  "Йа?
  Убью тебя?" - Голосок Адельф задрожал.
  "Я пошутила, Адельф".
  "Бонни?"
  "Да, Адельф".
  "Даже в темноте я вижу, как по тебе шевелится.
  Это - скорпионы?"
  "Да, скорпионы.
  С ними не так скучно".
  "Но они же ядовитые, Бонни.
  Они тебя ужалят".
  "Зачем они будут меня жалить, Адельф? - Я через силу засмеялась. - Скорпион просто так не станет тратить свой яд на меня.
  Я не опасная для скорпиона.
  Наоборот.
  Я для скорпиона полезная".
  "Чем ты полезна скорпионам, Бонни?" - Адельф спросила жадно.
  "Я грею скорпионов.
  Они на мне отдыхают.
  Щекочут лапками.
  Мое тепло их радует".
  "Я бы никогда не подумала, - Адельф прошептала: - Бонни?"
  "Да, Адельф.
  Вонь страшная из ямы.
  Ты не задохнулась?"
  "Я - живая.
  Но я не дышу вонью.
  Она сама мной дышится".
  "Я так переживаю за тебя, Бонни".
  
  "Ты помогала и помогаешь мне, Адельф".
  "Бонни?"
  "Да, Адельф".
  "Ты умрешь..."
  "Все мы умрем за Императора.
  Я - солдатка!".
  "Завтра мой отец центурион со своим легионом уходит из Кафтана..."
  "Завтра?"
  "Да, Бонни.
  Я обязана быть рядом со своим отцом.
  У него больные ноги.
  По вечерам я натираю его ноги соком лайма"
  "До свидания, Адельф.
  Я очень рада, что мы с тобой познакомились.
  Встретимся в лучшие времена".
  "Бонни?"
  "Да, Адельф".
  "Лучшие времена не наступят.
  Мы не встретимся".
  "Адельф!
  Я сбегу из ямы.
  Я обязана сбежать.
  Моя подружка Джейн ждет меня... где-то.
  Вернее, ищет меня".
  "Тебе в яме никто не поможет, Бонни.
  В яме нет философов.
  Тех, кто в яме - не кормят.
  Ты думаешь, откуда в яме страшная вонь..."
  "Откуда в яме страшная вонь?"
  "Оттуда, Бонни.
  Оттуда и от тех в яме страшная вонь.
  Тебе не будут давать воду и еду.
  Не обтирают тех, кто в яме сидит.
  Два, три дня - самое большое, на что ты можешь рассчитывать.
  Дальше - забудешься..."
  "Но ты же поможешь мне, Адельф".
  "Я очень хочу тебе помочь, Бонни.
  Но не знаю, как.
  Я не могу открыть замок на решетке.
  Я уже готова предать...
  На время предала бы своего отца центуриона.
  Мы уходим.
  Поэтому, если бы я тебе помогла сбежать, то это уже не касалось бы моего отца.
  Но я не смогу открыть замок".
  "Сбей его камнем, Адельф".
  "Стражники услышат".
  
  "Ммммммм.
  Адельф?"
  "Да, Бонни".
  "Ты знаешь, где мои вещи?"
  "Твои вещи, Бонни? - Адельф на миг перестала плакать. - У тебя были вещи?
  Но ты же не носишь одежды".
  "Сапожки можно, - я поднялась.
  Скорпионы недовольные посыпались с меня. - Обувь нам можно.
  Обувь на Натуре не считается одеждой.
  Прекрасные сапожки были у меня.
  Но не в них дело.
  Я бы их тебе подарила.
  Сапоги - роскошные.
  Они не запыляются.
  Особо прочные.
  Ни одной царапины на них нет.
  Но мне сейчас нужна вторая моя вещь - кинжал".
  "Кинжал?"
  "Да, Адельф.
  Мой кинжал".
  "Ты хочешь зарезать себя, Бонни?
  Чтобы не мучилась в яме?
  Я могу дать тебе свой кинжал"
  "Я не имею права себя убивать, Бонни.
  Джейн нуждается в моей помощи".
  "Зачем тебе кинжал в яме, Бонни?
  Кинжалом ты не перережешь толстые прутья решетки".
  "Адельф!
  Поищи, пожалуйста, мой кинжал.
  Принеси мне его, если найдешь.
  Он очень мне нужен.
  Ну, просто - очень-очень".
  "Последняя просьба", - Адельф пробормотала.
  "Адельф?"
  "Да, Бонни".
  "Я слышала, как ты сказала - последняя просьба.
  Это не последняя моя просьба".
  "Прости, Бонни.
  Я думала, что ты не услышишь, - Адельф пропищала. - Я уже бегу.
  Сделаю все, чтобы найти и принести тебе твой кинжал".
  "Адельф".
  "Да, Бонни".
  "Ты принеси именно мой кинжал.
  Его легко отличить от других.
  Он слишком просто выглядит.
  Совсем простенький.
  Проще некуда.
  И он находится, наверняка, рядом с сапожками". - Я задержала дыхание.
  Адельф кивнула молча.
  На слова у нее не было сил.
  И исчезла.
  
  Я снова погрузилась в задумчивость.
  Никакой безысходности.
  Никакого отчаянья.
  Я не имела права унывать.
  Ведь я должна найти тебя.
  А потом уже можно печалиться...
  Надо мной снова потемнело.
  Звезды не давали много света.
  Но мои глаза привыкли к полумраку.
  Поэтому я ощутила - именно - ощутила над собой тень.
  "Так быстро?" - Я поднялась.
  Протянула руки вверх.
  "Я всегда быстрый, - вместо ожидаемого приятного голосочка Адельф послышался тяжелый бас мужчины. - Поэтому меня называют Гермесом. - Стражник приглушенно захохотал.
  Он не хотел, чтобы его слышали другие стражники.
  Пришел меня выручать? - Мои родители назвали меня Полиомелитом.
  Но я так быстро бегал в детстве, что сменил себе имя на Гермес.
  Я обгонял всех, даже ленивых лошадей.
  Так меня и называют - Гермес".
  "Гермес, - я волновалась, что Адельф наткнется на стражника. - Если тебя называют Гермес, то зачем ты мне сказал свое настоящее имя?
  Оно мне не интересно".
  "Я назвал тебе свое настоящее имя, чтобы ты наколдовала мне богатую невесту, - голос стражника стал совсем тихий. - Ты же ведьма.
  Завтра тебя посадят на кол.
  Но ты еще можешь принести пользу людям".
  "Людям, это - тебе, стражник?"
  "Людям, это - мне, ведьма.
  Тогда я тебе уменьшу страдания на колу".
  "Как на колу можно уменьшить страдания?"
  "Обычно кол толстый и тупой.
  Он не сразу входит в утробу.
  Я же твой кол смажу маслом.
  Наточу тонко.
  Кол пронзит тебя быстро.
  Ты будешь мучиться не больше дня на колу".
  "Вот так уменьшил страдания, стражник, - по моей коже побежали пупырышки. - Я думала, что ты меня сейчас выпустишь".
  "Ага, выпущу, - стражник захихикал. - Ты же ведьма.
  Как только вылезешь из ямы, так сразу из меня кровь выпьешь".
  "Я не ведьма".
  "Если не ведьма, то, зачем я с тобой разговариваю?
  Рискую своей репутацией воина.
  Что обо мне боевые товарищи скажут?
  Скажут, что Гермес с девками общается.
  Тьфу". - Стражник плюнул.
  Разумеется, на меня попал.
  "Стражник Гермес, - я вытерла оплёванное плечо. - На меня два философа - Жиполит и Кефал - плевали.
  Теперь ты плюешь.
  Я сижу в зловонной тухлой яме.
  Твой плевок не добавляет мне радости".
  "Я еще не плюнуть могу", - стражник заржал.
  Но тут же прикрыл рот ладонью.
  "Не надо еще, Гермес".
  "Тогда я в тебя, ведьма, буду копьем тыкать.
  Пока всю не затыкаю.
  Или, пока ты не наколдуешь мне богатую невесту".
  Тут же в отверстие решетки понеслось копье.
  Ужалило меня в левое плечо.
  Как раз в то плечо - оплеванное.
  "Гермес, - я вскрикнула от боли. - Ты, хотя много болтаешь языком, но твои руки быстрые.
  Не тыкай в меня больше копьем.
  Я сделаю все, что ты захочешь.
  Если, это, конечно, не будет переходить рамки интересного для меня.
  Стражник Полудурок".
  
  "Не Полудурок, я - Полиомелит.
  Просто наколдуй мне богатую невесту, ведьма.
  Мои годы катятся к закату.
  Воевал я много.
  Всю добычу прогуливал с куртизанками и в балаганах.
  Скоро центурион меня отправит из войска домой.
  А у меня и дома нет.
  И ничего нет.
  Не хочу умереть бродягой".
  "Умирают не только бродяги, Полиомелит.
  Знатные патриции тоже умирают.
  Лишь наш Император вечный!
  Слава Императору".
  "Не знаю, твоего императора, ведьма.
  Но знаю, что богатые живут намного дольше, чем бедные.
  Хочу молодую вдову красавицу.
  Богатую-пребогатую.
  Дворец с рабами.
  Коней дорогих - конюшню.
  Колесницы золотые.
  Обильные персиковые сады.
  Плантации риса - от горизонта до горизонта".
  
  "Каждый мужчина хочет богатую вдову.
  Но где столько богатых вдов найти?"
  "Ты уж постарайся, ведьма.
  У тебя же третий глаз".
  "У меня пупочек есть.
  Третьего глаза..." - Я чуть не проговорилась, что третьего глаза у меня нет.
  Нельзя лишать стражника надежды.
  Иначе он начнет снова тыкать в меня копьем.
  Так я не дождусь возвращения Адельф.
  "Ведьма, - стражник прижал лицо к решетке. - Ты поищи.
  Ты же можешь мыслями подняться над полями и лесами.
  Увидишь богатую вдову.
  Оценишь ее красоту.
  Не обязательно, чтобы она была красивая.
  Главное, чтобы - очень красивая.
  Наколдуй, чтобы вдова меня полюбила безмерно.
  Как только увидит - так сразу полюбит.
  В мужья меня захочет.
  Все свое имущество на меня перепишет..." - Стражник Полиомелит продолжал перечислять достоинства, которыми должна обладать его будущая жена.
  Выказывал свои желания.
  Я подумала - глупый он, что ли?
  Как я поднимусь над лесами и полями, если я за решеткой.
  Освобождать меня стражник не собирается.
  С другой стороны, до ближайшей богатой вдовы я могу придумать дальний путь.
  Все равно, меня завтра в Кафтане не будет.
  "Полиомелит, - я пропела ласково.
  Понимала, что лгать имперцу - преступление.
  Но была уверена, что военно-космический трибунал простил бы мне эту маленькую ложь.
  Ведь я спасала солдатку.
  То есть - себя. - Я поднялась мысленно над полями и лугами.
  Вижу речку.
  Чу!
  В речке кто-то плещется.
  Белые голые тела блестят.
  Спуститься мыслями ниже?"
  "Спускайся ниже, ведьма", - стражник Полиомелит поверил в мою ложь.
  Когда хочешь, то - поверишь
  "Таааак.
  В реке конюхи коней купают.
  Хочешь конюха в жены, Полиомелит?"
  "Богатый конюх? - Полиомелит не понял, что шучу. - Что я говорю, - стражник коротко хохотнул. - Возничие не бывают богатыми.
  Лети дальше ведьма.
  Поторапливайся.
  А то еще уколю копьем".
  "Лечу, уже лечу, - я заторопилась. - Озеро.
  В озере девушки резвятся.
  Без коней.
  Значит, девушки - не конюхи".
  "Богатые невесты?" - Голос стражника утончился до писка.
  Волнуется Полиомелит.
  "Откуда я знаю - бедные или богатые девушки.
  Они же голые".
  "Что же ты время зря тратишь, ведьма, - снова копье молниеносно влетело на меня.
  Чуть оцарапало плечо. - Я просил богатую вдову.
  Ты же мне то возничего, то голую девушку подсовываешь".
  "Богатая вдова под туникой тоже голая, - я зашипела. - Не тыкай в меня копье, стражник.
  Ты уколами меня с мыслей сбиваешь".
  "Ты тоже мне не тыкай, ведьма.
  Если не..."
  
  "Если да, - я пробормотала.
  Перестала дразнить стражника.
  Нужно говорить то, что он хочет слышать. - Нашла тебе богатую вдову, стражник Полиомелит.
  Обильные персиковые рощи ей принадлежат.
  Тучные стада овец и коров бродят по сочным лугам.
  В конюшне ржут красивые тонконогие кони".
  "А рисовые плантации?"
  "Рисовые плантации простираются от горизонта до горизонта".
  "Вдова красивая?" - На меня капнула слюна стражника.
  От восторга слюни пускает.
  "Подожди, Полиомелит.
  Думаешь, так быстро от бесконечных полей я долечу до дворца вдовы?
  Все.
  Долетела.
  В купальне богатая вдова нежится.
  Три грациозные рабыни прислуживают ей.
  Натирают маслом розы.
  Посыпают лепестками лаванды".
  "Опиши вдову, ведьма".
  "Какой ты привередливый, стражник.
  Черные волнистые волосы расстилаются по воде.
  Вдова поднялась из купальни.
  Высокая крепкая грудь.
  Тонкие длинные ноги.
  Осиная талия.
  Кожа - чистая, гладкая.
  Что тебе еще надо, стражник?
  Колдовать на тебя вдову?"
  "Нет, ведьма, подожди, - стражник засопел. - Ты скажи сначала - мрамор какой?"
  "Мрамор?
  Мрамор - мраморный".
  "Ведьма!
  Какой мрамор?
  Розовый, белый?"
  "Белый.
  Белый мрамор.
  И купальня, и дворец выложены из белого мрамора".
  "Нет, - стражник покачал головой. - Я хочу розовый мрамор.
  И вдову ты мне нашла не очень красивую.
  У этой вдовы волосы черные.
  Мне же нравятся рыжие волосы у вдов.
  Тонкие длинные ноги у этой.
  Я люблю вдову с толстенькими короткими ножками.
  И обязательно, чтобы попка была круглая и крепкая".
  "Уже лечу тебе за новой вдовой".
  "Подожди, ведьма, - стражник задумался.
  Потом решительно приказал. - Если ты можешь заколдовать богатую вдову, чтобы она безумно полюбила меня, то - вдову не надо".
  "Ты хочешь взять в мужья богатого вдовца, стражник Полиомелит?"
  "Нет, ведьма.
  Найди мне богатую принцессу.
  Нет!
  Лучше - богатую царицу.
  Все царицы богатые.
  Но одна - больше, другая - меньше...
  Что-то я не подумал.
  Я же царем стану".
  "Полиомелит, - я начала нервничать.
  Адельф долго не приходила.
  Может быть, ждет, когда стражник Полиомелит уйдет от моей ямы? - Как раз я нашла тебе царицу.
  Царство ее..."
  "Афинянское царство?
  Ведьма!
  Я хочу стать царем Афинян.
  Мне в Афинском царстве балаган на ярмарке понравился.
  Когда стану царем, то каждый день буду ходить в балаган.
  Ни одной монеты танцовщицам и певичкам балаганным не дам.
  Цари ни за что не платят". - Стражник Полиомелит воодушевился.
  
  "Все, как ты пожелал, стражник Полиомелит, - я проблеяла. - В Афинянском царстве царица вдова".
  "Клеопатра?"
  "Да, стражник.
  Клеопатра".
  "Почему же она вдова?
  У нее муж - царь Гелиострат".
  "Царь Гелиострат умер три дня назад.
  Три дня царица Клеопатра - вдова".
  "Умер?
  Счастье какое!"
  "Да, стражник Полиомелит.
  Смерть одного - радость для других.
  Вдова царица - очень богатая.
  Обильные персиковые рощи.
  Бескрайние рисовые поля".
  "От горизонта до горизонта плантации рисовые?"
  "От горизонта до горизонта рис растет на плантациях царицы Клеопатры.
  Волосы у царицы Клеопатры - золотые.
  Ножки короткие и толстые.
  Попка - круглая и крепкая.
  Все, как ты хотел, стражник Полиомелит.
  Дворец из розового мрамора".
  "Из розового мрамора дворец?
  Когда я был, то дворец стоял из белого мрамора".
  "Царица устроила ремонт.
  Облицевала дворец плитами розового мрамора, - я спешила лгать.
  Все стражнику Полиомелиту мало. - Берешь богатую вдову царицу Клеопатру в жены?"
  "Нет так быстро, ведьма, - стражник капризничал. - Как ты увидела, что у царицы волосы золотые?
  Волосы же под короной".
  "Я под корону заглянула".
  "Царица облачена в шелковое и золотое.
  Не увидишь ни ног, ни попы".
  "Я и под шелковое и золотое подсмотрела.
  Все, как ты желаешь, стражник Полиомелит.
  Ножки короткие крепкие.
  Попка округлая".
  "По какой причине умер ее муж царь Гелиострат?
  Я не хочу умереть, как он".
  "Стражник!
  Я наколдую, чтобы царица полюбила тебя безумно.
  Безумные своих мужей не убивают. - Я решила поторопить стражника.
  Засиделся он над моей ямой. - Поторопись, Полиомелит.
  К богатой вдове царице уже какой-то патриций подкатил.
  Молодой, красивый, богатый".
  "Прогони его, ведьма".
  "Этого прогоню - другой появится.
  Богатая вдова без поклонников не останется.
  Да к тому же еще и царица".
  
  
  ГЛАВА 515
  
  ДЖЕЙН И БОННИ
  
  КАФТАНСКАЯ ПЛЕННИЦА
  БОННИ И СТРАЖНИК
  
  "О чем они беседуют?"
  "Патриций сказал, что наряд царицы очень откровенный.
  Царица ответила, что Бластер..." - я на ходу придумала имя патрицию.
  Времени оставалось на кончике иглы.
  Небо окрашивалось в розовый.
  Не знаю, в какое время в Кафтане ведьм на кол сажают.
  Может быть, на рассвете...
  "Бластер? - стражник пожевал бороду. - Дивное имя для патриция".
  "Патриций издалека прискакал".
  "Что патриций хочет от богатой вдовы?"
  "Ты сам подумай, стражник, - я не выдержала. - Что хочет жених от невесты?
  Наверно, поговорить хочет.
  Он попросил царицу, чтобы она прогнала рабов.
  Хочет остаться с царицей наедине".
  "Подлец! - стражник грохнул кулаком по решетке. - С моей невестой..."
  "Царица ему отвечает, что ей не нравится оставаться вдвоем с незнакомым мужчиной.
  Но у нее нет выбора. - Из меня полилось вранье.
  Я уже не могла остановиться. - Царица прогнала жениха.
  Он пробурчал, что еще вернется.
  Пригрозил, что желает кое-что выяснить.
  Дверь за ним закрылась.
  Сразу же вошел возничий царицы.
  Красивый раб с огромными глазами навыкате.
  Возничий сказал царице, что патриций Бластер напоминает ему бывшего царя.
  Клеопатра возразила.
  Она сказала, что у ее мужа были водянистые глаза.
  Как у его брата.
  Тонкие губы и резкие черты лица.
  Царь не носил бороды.
  И он был выше на локоть, чем патриций Бластер.
  Царица засмеялась:
  "Патриций Бластер слишком низок для меня".
  Она намекала на рост патриция, или на его происхождение.
  Ей не понравился характер патриция.
  Мысль о том, что патриций Бластер может вытворять с ней в постели, рассмешила царицу.
  Она сказала возничему, что будет дурой, если еще раз позволит кому-нибудь взять ее без любви.
  Раб возничий встал перед царицей на одно колено.
  Сказал - Царица Клеопатра, будь моей женой".
  "Убью подлеца, - стражник Полиомелит заскрежетал зубами.
  Казалось, что он грыз решетку. - Презренный раб".
  "Царица Клеопатра ответила рабу, что не желает терять свою свободу.
  Она хочет взять в мужья достойного воина.
  Не молодого.
  Пусть он даже будет нищий.
  До раба не дошел смысл слов царицы.
  Либо раб возничий не хотел понимать этот смысл.
  Он на коленках пополз к Клеопатре.
  Потом обхватил руками ее ноги.
  И уперся носом в низ ее живота.
  Царица промурлыкала с удовольствием:
  "Люби меня, раб!
  Потом поговорим о свадьбе".
  
  "Без меня? - воин Полиомелит пришел в неистовство.
  Грыз решетку. - Ведьма!
  Немедленно!
  Убей наглого раба возничего.
  Заставь царицу Клеопатру полюбить меня!
  Подхвати меня на свои крылья.
  Неси меня, ведьма!
  Неси к царице. - Стражник захлебывался слюной бешенства. - Убью!
  Убью!!
  Убью!!!" - Снова копье нацелилось меня уколоть.
  "Полиомелит, - я присела.
  Копье до меня не достало. - Если убьешь меня, то, кто заколдует для тебя богатую вдову?
  Кто тебя к ней понесет"?
  "Убью!
  Убью!!
  Убью!!!" - Стражник Полиомелит уже ничего не соображал.
  Копье...
  Копье упало рядом со мной.
  Голова стражника грохнулась на решетку.
  "Бонни?"
  "Адельф, - я завизжала от радости. - Ты так долго отсутствовала".
  "Я сразу нашла твои вещи, Бонни.
  Сапожки и кинжал. - Адельф запыхтела.
  Оттаскивала стражника с решетки.
  Ко мне в яму упали мои сапожки и мой дорогой понтовский кинжал. - Эти?"
  "Эти, Адельф!
  Ты спасла мне жизнь".
  "По поводу сапожек я не сомневалась, что они твои, Бонни.
  У нас подобные не шьют.
  Но кинжал..."
  "Кинжал - мой.
  Я тебе жизнью обязана, Адельф".
  "Я принимаю твое обещание, Бонни, - Адельф ответила серьезно.
  Но не выдержала и засмеялась: - Ничего ты мне не должна, Бонни.
  Мы же подруги.
  Если подруга просит подругу об одолжении, или говорит, что должна ей, то уже становятся не подругами".
  "Слишком сложно для меня, Адельф".
  "Я знаю, что звучит красиво.
  Но тоже как-то не все понимаю - подруга - не подруга".
  "Адельф?"
  "Да, Бонни".
  "Я очень волновалась".
  "Я пришла быстро, Бонни.
  Я уже сказала тебе...
  Но я заслушалась.
  Ты так красиво рассказывала Полиомелиту.
  Это все правда, Бонни?"
  "Что правда, Адельф?"
  "Ты, действительно, нашла ему богатую вдову царицу в жены?"
  "Адельф!
  Я не ведьма.
  Поверь мне!"
  "Жаль, Бонни, что ты не ведьма".
  "Почему жаль, что я не ведьма?"
  "Мы бы с тобой улетели.
  Далеко-далеко".
  "Адельф, - я засмеялась. - Улететь далеко-далеко можно на космолете.
  Для этого не обязательно колдовать".
  "Космолет?"
  "Мы летаем по Вселенной в железных...
  Не знаю, как лучше объяснить.
  Большие железные галеры.
  Очень большие.
  Мы их иногда называем - космические корабли.
  Но бывают и совсем маленькие железные".
  "Маленькие и круглые".
  "Круглые? - Мое дыхание остановилось.
  Затем сердце бешено начало колотиться. - Откуда ты знаешь о спутниках?
  Еще космоботы бывают круглые".
  "Я видела железное и круглое.
  В горах.
  Около ущелья Аида".
  "Где видела?"
  "Ущелье Аида, Бонни.
  До него половина дня пешком.
  Там лежит круглое и железное.
  Наполовину в землю ушло.
  Наверно, очень давно там появилось".
  "По описанию похоже на космобот, - я выдохнула с удивлением. - Время - не важно.
  Спасательные космоботы сделаны на тысячелетия.
  Покажешь дорогу к нему, Адельф?"
  "Дорогу?
  В Ущелье Аида? - Адельф покачала головкой. - Но ты же не выберешься из ямы, Бонни.
  Тем более, что на решетке лежит Гермес".
  "Полиомелит.
  Его настоящее имя - Полиомелит".
  "Если бы он был настоящим Гермесом, то улетел бы на крылатых сандалия.
  Когда он начал бушевать, то я его по затылку стукнула рукояткой меча.
  Будет жить.
  Когда воин становится безумным в бою, то - так и надо.
  Безумного воина трудно победить.
  Но, если вне боя...
  Если воин в безумстве нападает на женщину.
  Как на тебя сейчас.
  То воина нужно оглушить", - Адельф слабо улыбнулась.
  Но я разглядела ее улыбку на фоне звезд.
  "Оттащи его пожалуйста, с решетки, Адельф.
  Я не хочу, чтобы он свалился на меня".
  "Но мы не сможем открыть решетку, Бонни"
  "Просто убери его, Адельф".
  "Моя Бонни", - Адельф прошептала.
  Но я ее услышала.
  Адельф пыхтела, пыхтела.
  Туша стражника сползла с решетки.
  "Мой кинжал", - я поцеловала ручку понтовского кинжала.
  Целовать лезвие - опасно.
  Без губ и без языка можно остаться.
  
  Я кинжал метнула - в стиле бабочки.
  Волновалась.
  Поэтому поторопилась.
  Не подумала сначала.
  Кинжал по кругу вырезал решетку.
  Она грохнулась в яму.
  Мне повезло.
  Яма к низу сужалась.
  Решетка застряла.
  Я ее потом разрезала на маленькие кусочки.
  "Бонни?" - Адельф с изумлением смотрела на меня. - Где решетка?
  Ты все-таки, ведьма, Бонни"
  "Я не ведьма... к сожалению.
  Мой понтовский кинжал режет все.
  Второй понтовский кинжал - у моей подружки Джейн.
  Подобных кинжалов никто не видел.
  Возможно, что во Вселенной они только у меня и у Джейн".
  "Твой кинжал режет все? - Адельф распахнула глазища. - Даже железную решетку?"
  "Что там решетка, - я захихикала. - Кинжал, как масло разрезал глыбы на железобетонной полосе в учебке.
  Смотри, Адельф, - я спокойно кинжалом вырезала ступеньки в яме.
  Ступеньки в камнях.
  С помощью копья выбралась из ямы. - По физкультуре в гимназии у меня оценки были не очень.
  Но мы и не пытались выбраться из ямы".
  "Я поражена, Бонни"
  "А я поражена, какая у меня подруга".
  "Бонни, - Адельф обняла меня. - Ты...
  От тебя воняет ужасно.
  Я привыкла к запахам мужской казармы.
  Но яма..."
  "Надо срочно помыться".
  "Сначала в купальню, а затем - убежишь?
  Или - сначала побег, а потом - купальня?"
  
  "Сначала побег, - я засмеялась. - Адельф!"
  "Да, Бонни".
  "Я ухожу.
  Теперь с моим кинжалом меня никто не остановит.
  Его отняли, потому что одурманили меня.
  Мы с тобой обязательно встретимся.
  Обязательно! - У меня защипало в носу и в глазах. - Возьми от меня в подарок эти замечательные сапожки.
  Прости, что кинжал не дарю.
  Он..."
  "Бонни, - Адельф приложила пальчик к моим губам. - Никаких подарков.
  Мы же подружки".
  "Но я хочу подарить тебе свои сапожки".
  "Не нужно, Бонни.
  Вот, когда встретимся, как ты обещаешь, то подаришь мне сапожки.
  Тебе они сейчас понадобятся.
  По камням босыми ногами много не набегаешь.
  Хотя, конечно, даже не представляю, как ты можешь ходить на этой... на этом тонком..."
  "Это называется каблук-шпилька, - я натягивала сапожок.
  Старательно не смотрела в сторону лежащего стражника Полиомелита. - Я привыкла к тонким высоким каблучкам. - Я натянула сапожки.
  Прошлась кругом. - Нравится?"
  "Мне все в тебе и на тебе нравится, - Адельф пропищала. - Ты - очень красивая, Бонни".
  "Я - солдатка Имперский Космодесантных войск, особая пехотинка.
  Мы все красивые.
  Ты, Адельф, тоже солдатка.
  И Империйка.
  Ты красивая".
  "В этих сапожках ты стала выше ростом, Бонни, - Адельф продолжала восхищаться. - Ноги вытянулись.
  Если бы...
  То я подумала бы, что ты наколдовала себе дополнительную красоту".
  "На уроках истории мы изучали, что в древнейших цивилизациях ведьмами называли всех красивых женщин и девушек.
  Злопыхатели считали, что если женщина наводит красоту и соблазняет мужчин, то она ведьма.
  Потому что не накрашенная женщина в средние века была...
  Что-то я заговорилась. - Я огляделась по сторонам. - Адельф?
  Куда мне идти?"
  "Бонни?"
  "Да, Адельф".
  "Я пойду с тобой.
  Ты одна заблудишься".
  
  "Но тогда все стражники и твой отец центурион подумают, что ты помогала мне сбежать.
  Я не хочу, чтобы тебя обидели, Адельф".
  "Я скажу, что ты сама выбралась из ямы, - Адельф тихо рассмеялась. - Надеюсь, что ты не обидишься, что я им скажу, что ты ведьма".
  "Ведьма звучит уже, как комплимент".
  "Комплимент, Бонни?"
  "Похвала".
  "Стражники подумают, что ты колдовством освободила себя, - Адельф показала пальчиком на обрезанную решетку. - Иначе, как колдовством это никто не объяснит.
  Стражник Полиомелит придумает, что хотел тебя остановить.
  Но ты его оглушила.
  Затем ты забрала свои сапожки и кинжал..."
  "Сапожки я тебе дарю, Адельф".
  "Бонни?"
  "Да, Адельф".
  "Если не хочешь, чтобы мы поссорились, то не предлагай мне больше подарки.
  Я спасала тебя, потому что так захотела.
  Поняла?"
  "Поняла, Адельф, - я опустила головку. - С побегом стражники поверят, а дальше..."
  "А дальше я скажу, что я побежала тебя догонять и ловить.
  Меня, возможно, за этот подвиг возьмут в войско.
  Выходит очень смело с моей стороны".
  "Я буду только рада, Адельф, если мой побег поможет тебе", - я накручивала волосы на пальчик.
  Из волос выскочил скорпион.
  Недовольно на меня посмотрел.
  Задумался.
  И побежал в родную смрадную яму.
  Это для людей яма - смрадная.
  А для скорпионов, наоборот.
  Благоухает приятно...
  
  "Уходим огородами, Бонни", - Адельф выпрямила спинку.
  "Огородами?"
  "Стражники в Кафтане на огородах выращивают рис.
  Еды не всегда хватает".
  "Мы будем топтать рисовые посевы?
  Как-то нехорошо получится, Адельф".
  "Мы по борозде, Бонни.
  По борозде".
  "По борозде?"
  "По борозде".
  И мы побежали.
  Бежали легко и свободно.
  Вдруг, Адельф остановилась.
  "Бонни?"
  "Да, Адельф".
  "Мы идем..."
  "Мы бежали, Адельф".
  "Зачем бежать, если можно скакать".
  "Скакать, Адельф?"
  "Я возьму из конюшни стражников лошадей.
  Скажу, что ты ускакала на лошади.
  Я тебя догоняла - тоже на лошади".
  "Адельф?"
  Да, Бонни".
  "Я на лошади не умею.
  Вернее - умею, но не так, как бы..."
  "Я поняла, Бонни, - Адельф склонила головку к левому плечу. - Поскачем на одной лошади.
  Мы - легкие.
  Боливар выдержит двоих".
  "Адельф, - я сапожком рисовала в пыли сердечко. - Только ты нам помягче постели на лошадке.
  Иначе сотрем себе все".
  "Я не сотру себе, - Адельф засмеялась. - Но для тебя, Бонни, шкуру какую-нибудь брошу на лошадь. - Адельф провела ладонью по моим волосам. - Спрячься за земляной печью.
  Тебя никто не заметит".
  "Я не боюсь, - я выпятила грудь. - Ты же видела, Адельф, как я управляюсь со своим замечательным кинжалом. - Я отпустила кинжал в полет к ближайшей пальме.
  Кинжал вернулся с сочным лиловым фиником. - Только что я кинжалом достала финик с той пальмы", - я показала пальчиком.
  "Ого, Бонни! - Адельф даже присела в удивлении. - Ты - воин кинжала".
  "Я - просто особая пехотинка космовойск".
  
  "Удачи тебе, пехотинка.
  Хотя не знаю, что означает это слово".
  "Я тоже не знаю, - я захихикала. - Даже господин генерал не знает, что это за особые пехотинцы.
  Мы настолько засекречены, что не знаем о себе. - Я помахала Адельф рукой: - Ты сама будь осторожна, Адельф.
  Если тебя стражники поймают, когда ты коня воруешь..."
  "Боливар - мой конь.
  Для тебя я бы на время взяла коня.
  Это бы могло считаться, что ты украла его.
  Но так получится, что ты полетела по воздуху.
  Быстро-быстро.
  А я тебя на своем коне догоняла. - Адельф побежала.
  Но затем резко остановилась и вернулась ко мне. - Бонни?"
  "Да, Адельф".
  "Я кое-что забыла".
  "Что ты забыла, Адельф"?
  "Вот что я забыла!" - Адельф звонко хлопнула меня по попке.
  Залилась смехом и снова побежала.
  "Хорошая шутка, Адельф", - я согнулась от хохота.
  Затем присела за земляной уличной печью.
  В этой печи на улице ведьм сжигают?
  
  Я недолго оставалась в одиночестве.
  За земляную печь заглянул кафтанец.
  Невысокий, толстый.
  В черной бороде седые волоски:
  "Девка?
  Прячешься?
  Девка - как рисовое зернышко.
  Каждый норовит ущипнуть".
  "Зачем вы рисовые зернышки щиплете?"
  "Если рис не щипать, то он расти не будет, - мужчина, наверно, пекарь.
  Поверх туники надет кожаный фартук. - Я тебя не выдам, девка.
  Ты, вроде бы не рабыня.
  Нет ошейника и цепей.
  Обувь у тебя диковинная.
  Продай".
  "Зачем тебе женские сапоги?"
  "Блестят".
  "Не продам.
  Я без сапог в росте уменьшусь.
  А Адельф сказала, что я в сапожках, ну очччеееень, красивая".
  "Адельф - твоя подружка?"
  "Да, она моя подруга".
  "Я видел, как вы бесстыдствовали, - губы и глаза пекаря увлажнились. - Но я даже рад.
  Я не доложу о вас стражникам.
  Не дружу я со стражей.
  Ко мне за свежими лепешками из казармы ходят.
  Монеты не дают.
  Говорят, что я обязан их кормить.
  Они меня защищают.
  От кого меня защищают?
  От варваров?
  Варвары приходят в Кафтан.
  Платят монетами за мои лепешки.
  От монет меня стражники защищают, - пекарь присел рядом со мной. - Мое имя Дионис.
  Ты не подумай, красавица, что я родился пекарем.
  Земляная печь, лепешки из риса - теперь мое пристанище.
  Раньше я был очень богатым и знатным патрицием.
  Меня сгубили вино и девушки.
  Ну, как сгубили?
  Пекарь - тоже жизнь.
  Я в молодости назначил себя царем Орхомена и Беотии.
  Но меня почему-то ни знатные патриции, ни рабы, ни крестьяне не хотели признавать своим царем.
  Тогда я отравил своего верного раба звать всех девушек в леса и в горы.
  Я устраивал веселое празднество в свою честь.
  Надеялся, что девушки после пира расскажут, что я могу быть царем для всех.
  Но три дочери царя Миния не пошли на мое празднество.
  Три прелестницы не захотели признавать меня царем.
  Зато остальные женщины и девушки ушли из Орхомена в тенистые леса.
  Сбросили с себя одежды.
  Пением и плясками чествовали меня, как царя.
  Всем было весело.
  Красавицы оделись в плющ.
  Ну, как оделись.
  Нарядились.
  В руках женщин и девушек были тирсы.
  Мои поклонницы с громкими криками, подобно менадам, носились по горам и славили меня.
  А дочери царя Орхомена сидели дома.
  Они спокойно пряли и ткали.
  Больше нечем было заняться дочерям царя.
  А они своим примером должны были воодушевлять других девушек.
  Дочери царя просто обязаны были веселиться на пирах и оргиях.
  Я заходил к ним.
  Много раз заходил.
  Уговаривал.
  Прельщал вином и весельем.
  Рассказывал, как другие веселятся.
  Все поют и пляшут, а эти иголками машут.
  Не знаю, почему мне было досадно.
  Ведь много красивых и знатных девушек были со мной в лесах.
  Возможно, царь должен иметь все.
  Я низом живота чувствовал, что дочери царя нарочно меня позорят.
  Возможно, что их царь отец опоил.
  Лекари помутили их разум.
  Царю не выгодно, чтобы его дочки славили другого царя - меня.
  Я лил сладкие речи.
  Но три дочери царя смотрели на меня строго.
  Они говорили:
  "Нам не нужны пляски и песни в лесах и горах.
  Мы приносим пользу.
  Шьем туники для бедных".
  Я отвечал:
  "Польза для бедных это - вино.
  Спросите любого бедняка.
  Что он выберет - тунику или вино?"
  "Не прельщай нас, лже царь, - дочери царя отвечали. - Наш отец - настоящий царь.
  Ты же - простой богатый красивый знатный патриций самозванец".
  "Я буду ждать вас в лесу", - я подмигивал дочерям царя.
  Дочери царя отвечали мне:
  "Не нужно нас заманивать.
  Мы не пойдем к тебе".
  
  Я смеялся натужно:
  "Тогда я пойду с вами".
  "Нас отец царь обвинит в распутстве".
  Я хохотал:
  "Ну да, ну да, прелестницы.
  Как только ваш отец царь приползет на четвереньках с оргии, так сразу вас начнет обвинять в распутстве".
  Дочери царя отвечали мне с бешенством:
  "В твоих глазах нет нежности, Дионис.
  По твоему тону понятно, что у тебя не все в порядке.
  Ты нам правду не скажешь.
  Поэтому мы не хотим с тобой даже разговаривать.
  А о том, чтобы в лес к тебе пойти - нет и речи.
  Ишь, что придумал, наглец.
  Желаешь, чтобы мы бегали обнаженные по полям и лесам.
  Хохотали.
  Веселились.
  Водили хороводы.
  Пили с другими красавицами твое вино.
  Держались бы с ними за руки..."
  Я скрежетал зубами:
  "Не совсем обнажённые.
  Вы можете одеться в плющ.
  Что плохого в веселье?
  В далекой Вестляндии царь учит своих подданных.
  Он говорит, что питие - есть веселие в Вестляндии".
  
  Дочери царя гневались:
  "Отойди от нас, бесстыдник.
  У тебя из-под туники вылезает".
  "Я не удивлен и не стану спорить.
  Я хочу, чтобы с вашей помощью я стал бы царем.
  Что ваш отец?
  Он может и дальше продолжать свою жизнь в оргиях.
  Только царем буду называться я, а не он.
  Вам же лучше будет.
  Я для вас найду заморских богатых женихов.
  А с вашим отцом царем вы останетесь ткачихами".
  Дочери царя переглянулись.
  Затем засмеялись надо мной:
  "Ты ничего не понимаешь в удовольствиях, патриций Дионис. - Не назвали меня царем.
  Просто обозвали - патрицием... - Ты думаешь, что пить вино с прекрасными девами - веселье и удовольствие".
  "Да.
  Я так думаю, что пить вино с прекрасными девами - удовольствие".
  "Еще ты, наверно, уверен, что бегать с голыми женщинами по лесам и по горам - радость?"
  "Йа?
  Да.
  Я так думаю, что бегать с обнаженными женщинами по горам - радость".
  "Ты настолько глуп, патриций Дионис, что доказываешь нам, что нет больше радости, чем петь с прекрасными девами обнаженными в лесах".
  "Ну да, ну да".
  "Может быть, ты еще скажешь, что прижимать к себе горячую, одуряюще пахнущую лесом и горными цветами, деву - радость?"
  "Конечно, я так думаю.
  И вам предлагаю.
  Не хотите ко мне прижиматься - прижметесь в лесу друг к дружке.
  Или найдете себе других подружек.
  Моих поклонниц очень много в лесах и в горах.
  Одеты они только в тонкий плющ".
  "Целовать прекрасных дев при луне - тоже счастье для тебя, Дионис?"
  "Очень даже счастье - целовать прекрасных дев при луне".
  Три дочери царя снова засмеялись надо мной.
  Обидно хохотали.
  Свысока:
  "Нет, патриций Дионис.
  Высшим счастьем для девушки является вышивание туник.
  После работы мы подходим к окну.
  Смотрим в него.
  Вышивание нас настолько возбуждает и веселит, что мы уже не можем сидеть на месте.
  Мы волнуемся.
  Можешь истерично кричать, Дионис.
  Обвиняй нас во лжи.
  Но нам нечего скрывать".
  Я задумался.
  Потом ответил с грустью:
  "Даже кашлянуть боюсь.
  Мой кашель может разрушить ваше счастье, которое вы имеете от вышивания и ткачества.
  Я не имею никакого отношения к ткачеству.
  Я - царь.
  Подумайте еще раз хорошенько, красавицы.
  Вы можете сидеть в доме вашего отца.
  Или назовете меня царем.
  Что лучше - старый ворчливый царь-отец, или молодой прекрасный, добрый, веселый царь - я?"
  
  
  ГЛАВА 516
  
  ДЖЕЙН И БОННИ
  
  КАФТАНСКАЯ ПЛЕННИЦА
  РАСПУТНИК ДИОНИС И ТРИ ДОЧКИ ЦАРЯ
  
  Дочери царя замахали на меня руками:
  "Ты слишком далеко зашел в своих мечтах, самозванец Дионис.
  Мы тебе ответили, что нам во дворце нашего отца уютно и весело.
  Мы возбуждаемся от спокойствия.
  Ты хмуришься, когда смотришь на наши пальцы, Дионис.
  Но мы этими тонкими - почти прозрачными пальчиками - вышиваем туники для сирот.
  Ты хмуришься.
  Мы же смирено улыбаемся.
  Не быть тебе нашим царем".
  Я закричал на прекрасных дочерей царя:
  "Я ждал от вас другой ответ.
  Если вы уколите пальчик иглой, то выступит капелька крови.
  Вы можете поднести палец ко рту и пососать его.
  Но все равно ваше внимание будет приковано ко мне.
  Не делайте вид, что я вам безразличен.
  Я же вижу, что нравлюсь всем вам.
  Вы обожаете меня.
  Со временем привяжитесь ко мне больше, чем сейчас привязаны к вашему распутному отцу царю и к ткачеству.
  Я сообщил всем радостную новость о том, что я стал царем.
  Лишь до ваших прелестных, но глупеньких головок, эта весть не доходит".
  Дочери царя разъярились.
  Они бросали в меня иглы:
  "Ты, Дионис, думал, что обрадуешь нас?
  Ты хочешь, чтобы мы обнаженные бегали по лесам за тобой?"
  "Думаю.
  Хочу, чтобы вы обнаженные бегали по лесам за мной".
  "Мы больше не желаем слушать и отвечать тебе, патриций Дионис.
  Мы обвиняем тебя в распутстве".
  Я захохотал в ответ:
  "Слишком подозрительно ласково вы на меня смотрите.
  Обвиняете, но ласкаете взглядами".
  "Мы потеряли терпение, Дионис".
  "Но вы не потеряли совесть, девушки".
  "Что скажут люди, если мы бы будем участвовать в сборищах, которые ты организуешь в лесах?"
  "Люди скажут, что я - умный царь.
  Вас же назовут мудрыми девами".
  "Это могло бы многое объяснить, Дионис.
  Но мы отдаем свои силы помощи беднякам.
  Ткачество - наше признание.
  Ткачество, а не блуд".
  "Вы говорите о блуде, три дочери царя.
  Значит, знаете о нем почти все.
  Если бы вы были с нами в лесах и горах, то знали бы о блуде все.
  Но никому бы не разглашали наши тайны.
  Зачем лгать о своих желаниях?
  У вас прекрасные тела.
  Зачем вы задаете мне неприятные вопросы?"
  "Дионис, - три дочери царя были непреклонны. - Лучше спроси себя, зачем ты живешь.
  Жизнь это не только веселье с девушками в лесах".
  "Почему бы и нет, красавицы?
  Веселье в горах намного лучше, чем веселье за ткацким станком и прялкой.
  Сожгите ваши ткацкие принадлежности.
  Следуйте за мной и моими поклонницами".
  "Дионис!
  Ну, зачем?
  Зачем ты это сказал? - Три дочери царя начали меня щипать.
  Дергали за бороду. - Ты в изумлении смотришь на нас.
  Мы так же в изумлении разглядываем тебя.
  Мы - дочери царя.
  Простой патриций нас не понимает.
  Мы же не хотим понимать какого-то патриция".
  "Красавицы, - я помолчал. - Хочу вам кое-что объяснить.
  Вы сидите за кусками ткани для туник.
  Слушаете меня.
  Неудачное стечение обстоятельств.
  Признайтесь, что вы своему ткачеству не придаёте большого значения.
  Вы просто выставляете меня надутым ослом.
  Подшучиваете надо мной.
  Вам важнее пошутить, оскорбить меня, как царя.
  Искушение для вас слишком велико.
  Вам с детства твердят, что речи ваши плавные и умные.
  Я же сейчас разочарую вас, - я пожал плечами. - Ваши речи ужасно глупые.
  Потому что слова ваши идут от мудрости, но не от живота.
  Зачем я вас склоняю к песням и пляскам в лесу?
  Зачем поддерживаю ваши глупости?
  Вы ненавидите меня.
  Готовы посадить меня на кол за преступление.
  Но я не совершал преступление.
  Вас это злит.
  Вы бы хотели, чтобы я убил человека.
  Например, вашего отца царя.
  Тогда бы вы имели полное право меня ненавидеть.
  Но я чист перед вами.
  Это вас и раздражает.
  Вы в душе понимаете, что пляски голыми в лесах интереснее, чем ваше ткачество.
  Но не переступите через свое упрямство.
  Знаете что, три дочери царя?"
  "Что, Дионис?" - Царские дочери распахнули глазища.
  
  "Вот, что, три дочери царя.
  С этого момента вы стали мне безразличны.
  Я не буду больше на вас обращать внимания.
  Не стану защищать ваши интересы.
  Не позабочусь о богатых знатных жениха для вас.
  Я не желаю, чтобы вы больше задавали мне свои вопросы.
  Оставайтесь со своими прялками.
  Пусть ваш отец служит вам женихом.
  Я даже царем быть передумал.
  Зачем мне царствовать.
  Родятся у меня три дочери.
  Будут, как и вы, ткань туники для бедняков.
  Оно мне надо?
  Я лучше уйду в какой-нибудь тихий городок.
  Например, в Кафтан.
  Тем более, что я поиздержался на своих поклонниц.
  На вино для них и на угощения я потратил почти все свои монеты.
  А в Кафтане я стану выпекать рисовые лепешки.
  Никаких царских проблем у меня не будет.
  Также не будет разговоров с упрямыми дочерями царей".
  Три дочери царя фыркнули разом:
  "Дионис.
  Ты думаешь, что твои отношения с твоими поклонницами тайна?
  Уходя - уходи.
  Хоть в Кафтан, хоть в Помпей.
  Мы, конечно, подозреваем тебя в распутстве.
  Но твои поклонницы будут молчать.
  Откуда нам знать, что ты нас в лесу не убьешь?
  Может быть, сейчас за стеной нас подслушивают твои рабыни?
  Ты предашь нашу любовь, Дионис.
  Тебе что-нибудь известно о каменных девах?
  Если мы уйдем с тобой в лес, то наши души окаменеют.
  Мы не считаем тебя царем, Дионис.
  Даже важным патрицием больше не считаем.
  Поэтому принимаемся снова за работу".
  Так три дочери царя не признали меня своим новым царем.
  Три дня я бегал с женщинами и девушками по лесу.
  Но все эти дни мое сердце волновалось.
  Наконец, я не выдержал.
  Я решил отомстить упрямым дочерям царя.
  На последние деньги я нанял варваров.
  С варварами ворвался во дворец царя Миния.
  Его дочери не обратили на нас внимания.
  Лишь с презрением одна из них сказала мне:
  "Мы ничего больше не хотим слышать о тебе, Дионис.
  Ты не царь нам".
  Я ответил:
  "Вечер наступил, девушки.
  Вечер не только на улице.
  Вечер наступил для вас.
  Вы все время жили радостным утром.
  Сейчас узнаете полумрак.
  Солнце садится.
  Вы не бросаете свою работу.
  Торопитесь, во что бы то ни стало закончить шить туники для нищих".
  Я махнул рукой варварам.
  Подал сигнал.
  Варвары начали стучать в тамтамы.
  Играли на флейтах.
  Славили меня.
  Затем варвары стали рвать нити пряжи.
  Сбрасывали со столов виноград.
  Топтали его.
  Разбивали ткацкие станки.
  Сорвали с трех дочерей царя одежды.
  Набросили на красавиц дикий плющ.
  Варвары по моему приказу рвали в саду цветы.
  Губили их.
  Дочери царя смотрели на нас с удивлением.
  Мы зажгли факелы.
  Варвары выпустили во дворец диких зверей.
  Львы, пантеры, рыси и медведи заполнили дворец.
  С грозным воем они бегали по покоям.
  Сверкали глазами.
  Пожирали пирующих на оргии.
  Дочери царя, наконец, поняли ужас своего положения.
  Они старались спрятаться в самых дальних, в самых темных помещениях дворца.
  Но все напрасно.
  Нигде дочери царя Миния не могли укрыться.
  Мы их находили, как в детской игре в прятки.
  Я пугал девушек факелами и дикими зверями.
  Но наказание мое этим не ограничилось.
  Варвары запустили во дворец летучих мышей.
  У летучей мыши нет рук.
  Вместо рук - крылья с тонкой перепонкой.
  Мыши садились девушкам на головы.
  Так я наказал строптивых дочерей царя Миния.
  После этого, как и обещал, ушел в Кафтан.
  Купил земляную печь, дом.
  На своей земле посадил рис.
  Из риса делал вкусные душистые лепешки.
  Ровно через три месяца заявляются ко мне три дочери царя Миния.
  Падают к моим ногам.
  Умоляют взять их в жены.
  Я в ужасе ответил:
  "В Кафтане законом цезаря запрещено многоженство.
  Как же я вас троих возьму в жены?
  Из трех девушек нельзя сделать одну жену".
  Дочери царя Миния засмеялись:
  "Бывший патриций Дионис.
  Бывший царь Дионис.
  Нынешний пекарь Дионис.
  Ты был прав.
  Засиделись мы за своими ткацкими станками.
  И ради чего?
  Ради того, чтобы нищие бросали в нас камни.
  В жизни как случается..."
  "Как в жизни случается, красавицы?"
  "Мы думали, что осчастливим бедняков, когда дарим им туники.
  Сначала нищие радовались дармовой одежде.
  Но потом начались у нищих недовольства.
  Причем недовольство нами.
  Нищие продавали свои туники за вино.
  Заявились к нам во дворец.
  Требовали новые туники.
  Работы нам прибавилось.
  Мы ночами не спали.
  Ткали и ткали для нищих.
  Причем все бесплатно.
  Но вместо благодарности получали только проклятия в наш адрес.
  Те, нищие, которые получили тунику, кричали, что она жмет в плечах, мала.
  Или, наоборот, велика.
  Другие придумывали, что ткань колется.
  В любом случае обменивали туники на вино.
  Возвращались за новой одеждой.
  Мы отвечали, что не успеваем ткань на всех.
  Нищие тогда нас обвиняли, что мы возгордились.
  Ленимся помогать беднякам.
  Что уж говорить о тех нищих, которым мы не давали туники.
  Нас проклинали.
  Нашему отцу проходу не давали.
  Хватали царя за бороды.
  Мы наняли ткачих, чтобы они шили для нищих.
  Купцы поставляли нам ткани для туник.
  Мы платили купцам и ткачихам полновесными монетами.
  Но от нищих не получали ни монетки.
  Наше царство обеднело и пришло в упадок.
  Нищие разбаловались.
  Требовали все больше и больше туник от нас.
  В одно утро мы поняли, что нечего нам кушать.
  Озверевшие нищие стояли на площади.
  С камнями поджидали нас.
  И тут нас осенило.
  Мы прозрели.
  Говорили друг дружке:
  "Дионис был прав.
  Лучше бы мы бегали голые по лесам и полям.
  Веселились бы с Дионисом и с другими девушками и женщинами.
  Все же интереснее было бы, чем стоять под градом камней от разъяренных нищих.
  Или, если так уж нам нравится ткачество, то шили бы туники для богатых патрициев и королей.
  Короли и патриции щедро дарили бы нам золотые монеты.
  Мы бы уже давно стали женами богатых и знатных царей или купцов.
  Нет же.
  Теперь ничего у нас не осталось.
  Монет нет.
  Туник нет.
  Диониса нет.
  Надо бежать в леса и в горы.
  Восхвалим же Диониса.
  Призовем его на царство.
  Пусть Дионис нами управляет и нам заправляет".
  
  Так мы решили.
  Огородами.
  Тайно, чтобы нищие нас не поймали, ушли в леса и в горы.
  Но что мы там увидели, несчастные?
  Что несчастные мы увидели в горах и в лесах?
  Обнаженные девушки и женщины бродили с понурым видом.
  Лишь плющи и венки заменяли им одежды.
  Все девушки и женщины были очень злые.
  Мы спросили, почему они не веселятся?
  Почему не поют и не пляшут?
  Почему не восхваляют Диониса, как царя?
  Нам ответили со злобой:
  "Дионис призывал нас всех.
  Было безумно весело.
  Мы днями и ночами веселились и радовались.
  Бегали, танцевали, пели, пили.
  Но потом наш царь Дионис увлекся.
  Он звал трех дочерей царя Миния.
  Но упрямые девки не пошли с ним.
  Не хотели к нам присоединиться.
  Еще страшнее - дочери царя Миния не признавали Диониса царем.
  Его очень огорчил отказ.
  Он скрылся в неизвестном для нас направлении.
  Теперь мы голодаем.
  Нет еды.
  Нет вина.
  Мы привыкли к беззаботной жизни в лесах и в горах.
  Кто нас теперь напоит и накормит?
  Кто нас развеселит?"
  Потом на нас с подозрением посмотрели.
  Спросили:
  "Не вы ли дочери царя Миния.
  Не из-за вас ли сбежал наш царь Дионис?
  Не по вашей ли вине мы остались без покровителя?"
  Мы солгали:
  "Нет.
  Мы не они.
  Мы не дочери царя Миния.
  Дочери царя Миния слишком упорны в своей глупости.
  Они сидят во дворце.
  Ткут туники для нищих.
  Дочери царя Миния не пришли бы к вам".
  После этого мы сбежали от одичавших в лесах женщин и девушек.
  Они - рано или поздно - узнали бы, что мы - дочери царя Миния.
  Нас бы разорвали на кусочки.
  Разумеется, что мы хранили тайну, что ты, Дионис, собирался в Кафтане стать пекарем.
  Три дня и три ночи мы добирались до Кафтана.
  И вот мы здесь.
  У тебя, наш славный красавчик Дионис.
  Не прогоняй нас.
  Накорми сладкими рисовыми лепешками.
  Мы три дня ничего не ели.
  Возьми нас в жены.
  Как прекрасно быть женой пекаря.
  Не надо унижаться перед нищими.
  Нищих будем прогонять палкой.
  От дочерей царя нищие могут требовать.
  Но только пусть попробуют потребовать от жены пекаря.
  Мы будем отвечать, что нам самим на жизнь не хватает.
  Станем нищих бить палками.
  По головам.
  По спинам.
  По пяткам". - Дочери царя Миния разволновались.
  Тогда я принял мудрое для всех нас решение.
  Я добрый.
  Зла не помню.
  Я приютил трех дочерей царя.
  Мы договорились, что каждый месяц они будут меняться местами.
  Первый месяц моей женой будет старшая дочь царя Миния.
  Затем я с ней официально у жрецов разведусь.
  Возьму в жены среднюю дочь царя.
  Через месяц тоже с ней разведусь у жрецов.
  Женюсь на младшей дочери царя Миния.
  Потом - снова на старшей.
  Затем - опять на средней.
  Так мы меняемся.
  Все ужасно довольные.
  Когда дочери царя не мои жены, то они мои - служанки.
  Работают у земляной печи.
  Занимаются рисовыми плантациями.
  Никто не чувствует себя обделенной.
  Ведь каждая знает, что через пару месяцев снова будет моей женой". - Дионис закончил рассказ.
  Погладил меня по коленке.
  
  "Только в трудностях закаляется счастье", - я вспомнила слова майора космодесантников господина Шульмана.
  "Наверно, ты та самая ведьма, - пекарь Дионис сузил глаза. - От тебя смердит ямой для особо опасных узников.
  А твоя подружка - Адельф - дочка центуриона.
  У вас запретная связь?
  Поэтому дочь центуриона спасла тебя из ямы?
  Она спасала свою любовницу.
  Адельф похлопала тебя по попке..."
  "Почему вы все искажаете? - Я пожала плечами. - Простое дружеское похлопывания.
  Нет же!
  Вы, местные, - я не сказала "дикари".
  Не хотела обидеть пекаря, - простому поцелую между подружками радуетесь.
  Поймите.
  Ничего серьезного за дружескими поцелуйчиками, обжиманиями, похлопываниями не стоит.
  Дружба - есть дружба.
  А пахнет от меня плохо.
  Потому что.
  Потому что". - Я замолчала.
  Не могла придумать оправдание вони.
  "Я много путешествовал, - пекарь облизал губы. - Был в Бонжурии.
  Плавал в далекие западные моря.
  Везде сжигают ведьм.
  Ни разу я не слышал, чтобы поцелуйчики, обжимания, похлопывания по попкам назывались дружескими.
  Ты из какого царства приплыла, красавица?"
  "Я - солдатка Империи.
  Я прилетела на космолете".
  
  "Бонни, - за земляную печь заглянула Адельф: - Ты с кем беседуешь?"
  "С бывшим царем Дионисом", - я проблеяла.
  "Адельф - дочь центуриона, - Дионис закашлялся. - Ты помогаешь беглой ведьме...
  Я обо всем в Кафтане знаю.
  Вы же думаете, что я - простой дурачок пекарь.
  Я доложу о вас..."
  "Доложишь, если вспомнишь", - Адельф, неожиданно, коротко ударила рукояткой меча сзади по шее пекаря.
  Он застыл с выпученными глазами.
  "Адельф?"
  "Да, Бонни".
  "Ты убила пекаря?
  Нельзя убивать Имперцев.
  Тем более что он заботится о трех своих женах.
  Они - дочери царя Миния".
  "Я не убила его, - в голосе Адельф прозвучало сомнение. - Я девушка хрупкая.
  Слабая.
  Но в то же время я - воин.
  Воины каждый для себя придумывает, как ему сражаться.
  Самые сильные мужчины - не заморачиваются.
  Они надеются на свой тяжелый удар.
  Поднимай меч - и бей.
  Другие воины - не столь сильные, рассчитывают на свою ловкость и гибкость.
  Они стремительны.
  Увертываются даже от стрелы.
  Я же искала того, кто научит слабую девушку сражаться.
  Мне повезло.
  Однажды в порту я встретила чайнинского купца.
  Вернее, я проходила мимо.
  На чайнинского купца напали пятеро разбойников.
  Я даже не успела вмешаться.
  Купец один и без оружия раскидал разбойников, как камни.
  Я подошла.
  Поклонилась.
  Рассказала купцу о своей беде:
  "Я - дочь центуриона.
  Я - воин.
  Но я слабая.
  Сейчас я видела, как ты - тоже не огромный - разбросал тяжелый разбойников.
  Научи меня своим ударам, купец".
  "Прекрасная дева, - купец привёл меня на свою галеру. - Ты не несчастная.
  Ты взволнована.
  Чайнинской борьбе я тебя не обучу".
  "Почему ты не научишь меня драться, как ты, купец?
  Потому что ты не любишь девушек?"
  "Девушек я люблю, - чайнинский купец потрепал свою бородку. - У меня невеста Клотильда.
  Она - девушка.
  Я бы рад тебе помочь.
  Но учиться чайнинской борьбе нужно с детства.
  У нас даже самая слабая на вид девушка с детства поднимает ногу выше головы".
  "Ну хоть чему-нибудь научи, купец", - я не гордая.
  Я поцеловала ему руку.
  
  Купец с испугом убрал руку.
  Мне даже показалось, что он меня ударит.
  Но затем глаза купца увлажнились:
  "Ты знаешь честь, прекрасная дама.
  Ты оказала мне уважение - поцеловала мою руку.
  Я же научу тебя.
  Как я уже сказал - борьбе научить не успею.
  На изучение чайнинской борьбы даже одной жизни не хватит.
  Но убивать и вырубать обучу за один день.
  Проще простого - убить, или лишить сознания противника.
  Нужно только знать точки на теле".
  Купец обещал.
  Купец сделал.
  Я тщательно зарисовывала мудрость купца заостренной палочкой на глиняной табличке.
  Теперь я знаю, куда нужно бить, чтобы человек заснул.
  Или просто надавить. - Адельф кивнула на лежащего пекаря Диониса. - Удар рукояткой меча в шею, сзади усыпляет и лишает памяти.
  Когда пекарь очнется, то не вспомнит о нас..."
  "Адельф, - я захлопала в ладоши. - Тебе нужно служить в Имперском космофлоте.
  Ты могла бы стать инструктором по рукопашному бою".
  "Бонни!
  Ты меня расхвалила", - щечки Адельф покрылись маковой зарей.
  
  "Адельф?"
  "Да, Бонни".
  "Ты сказала, что усыпила пекаря.
  И лишила его памяти".
  "Да.
  Я так и сказала, Бонни".
  "Но он сидит с открытыми глазами.
  С открытыми глазами спят?"
  "Йа?
  Правда? - Адельф присела на корточки. - Может быть, я не туда ударила.
  Жаль, что со мной сейчас нет пергаментов.
  Я бы проверила по рисункам".
  "Диониииииис, - раздался приятный голосок. - Где тебя Аид носит.
  Ты, что забыл?
  Сегодня я - твоя жена".
  
  "Жены пекаря проснулись", - я прошептала.
  "Уходим, Бонни, - Адельф схватила меня за руку.
  Потащила за собой. - Нас не догонят.
  Жены пекаря - не местные.
  Мы же тайно выберемся из Кафтана".
  "Адельф?"
  "Да, Бонни".
  "А где твоя лошадь?"
  "Боливар - умный.
  Он за нами пойдет.
  Только свистну - он появится".
  Я и Адельф побежали.
  Она нарочно выбирала грязные, узкие улицы.
  "Больше, чем на мне есть грязи, уже не прилипнет", - я поскользнулась на коровьей какашке.
  Упала бы.
  Но Адельф вовремя поддержала меня за талию.
  И захихикала.
  "Адельф?"
  "Да, Бонни".
  "Ты, чему смеешься?"
  "Я смеюсь, потому я сейчас очень счастливая", - Адельф лучезарно улыбнулась.
  "Я тоже рада", - я с благодарностью обняла подружку.
  Дальше мы бежали молча.
  Вскоре оказались за городом Кафтан.
  Адельф посмотрела по сторонам.
  И, вдруг, пронзительно свистнула.
  "Адельф, не свисти, - я приложила ладошки к ушам. - Денег не будет.
  Ты меня оглушила своим свистом".
  "Я Боливара подзываю".
  "Неужели, конь прибежит на свист?
  Конь - не собака".
  "Конь намного умнее собаки".
  "Нет, Адельф.
  Собачки умнее.
  Они умеют стоять на задних лапках.
  Очень мило собачки виляют хвостиком.
  Кони так не умеют".
  "Зато конь ржет, как человек".
  "Адельф!
  Люди на конях ездят.
  Конь покорно подставляет свою спину.
  Собачка не даст на ней ездить".
  "Ты, Бонни, наверно, Илийских собачек не видела.
  Они ростом больше, чем конь.
  Только варвары могут приручить тех собак.
  На собаках варвары Илийские скачут".
  
  "Поэтому собаки умнее, чем кони", - я ущипнула Адельф за бедро.
  
  
  ГЛАВА 517
  
  ДЖЕЙН И БОННИ
  
  КАФТАНСКАЯ ПЛЕННИЦА
  АДЕЛЬФ, БОННИ И КОНЬ
  
  "Бонни?" - щечки Адельф загорелись.
  "Что, Адельф?"
  "Нет.
  Ничего особенного", - Адельф опустила головку.
  "Какой красивый! - Я увидела несущегося к нам коня. - Сразу видно, что он умный".
  "Ты же только что говорила, что кони глупее, чем собаки", - Адельф остановила коня.
  "Хм.
  Не все кони глупые.
  Не все собаки умные.
  Твоя лошадка - красавица..."
  "Красавец".
  "А красивое глупым не бывает".
  "Согласна, - Адельф поправила шкуру на коне. - Бонни?"
  "Да, Адельф".
  "Ты спереди сядешь, или сзади?"
  "А в чем разница, Адельф?"
  "Спереди ты будешь видеть дорогу.
  Сзади ты увидишь толко мою спину.
  И еще немножко другое..."
  "Адельф!
  Конечно, ты садись спереди, - я потрогала шкуру овцы вместо седла. - ты же дорогу знаешь.
  Я прижмусь к тебе сзади".
  "Ты прижмешься ко мне сзади, Бонни".
  "Только шкура жестковатая.
  Ты уверена, Адельф, что я не натру себе промежность?"
  "Бонни?"
  "Да, Адельф".
  "Ты в бегах.
  А заботишься о том, что натрешь себе между ног на коне".
  "Ты права, Адельф.
  К тому же я еще и солдатка.
  Я должна терпеть лишения и трудности.
  Что я за солдатка, если не потерплю натертую промежность".
  "Слишком много говорим, Бонни, - голосок Адельф дрогнул. - Сама на коня запрыгнешь?
  Или я тебе помогу".
  "Лучше - или, - я запыхтела. - Я все по космолетам, да по космофрегатам.
  На коне я не очень".
  "Вставай на мою спину, Бонни" - Адельф упала на четвереньки.
  "Адельф!
  Я никогда не встану на твою спину, - я возмутилась. - Я не жухрайка.
  Ты - не пленная империйка.
  Лучше подсади меня.
  Толкай в попку".
  "Подсадить тебя, Бонни? - Адельф прошептала. - Подталкивать в попку?
  Этого я и боялась".
  "Что тут бояться? - Я подняла правую ногу. - Толкай меня, Адельф.
  Представь, что я - жухрайский враг.
  Сильнее!
  Выше!
  Быстрее!"
  
  "Сильнее, выше, быстрее, - Адельф бормотала.
  Подтолкнула меня так, что я взлетела на коня. - Удобно, Бонни?"
  "Ого, Адельф!
  Ты жаловалась, что ручки у тебя слабенькие.
  Они, конечно, тонкие, как и у меня.
  Но сила в твоих руках - ОГОГО!"
  "Я от волнения тебя подпихнула", - Адельф пропищала.
  Ловко вскочила на коня.
  Конь с одобрением посмотрел на хозяйку.
  "Адельф?"
  "Да, Бонни".
  "Ты поразительно красиво и грациозно взлетела на Боливара.
  Тебе бы в моей гимназии поставили пятерку по физкультуре".
  "В твоей гимназии, где все голые, Бонни?"
  "На Натуре мы не носим одежды".
  "Нет, Бонни.
  Я бы голая так не смогла взобраться на коня.
  Я стесняюсь".
  "Я...
  Мы, натурщики, не понимаем, как можно стесняться своей наготы, - я фыркнула. - Куст растет.
  Он не стесняется, что у него стебель.
  Морковка, персик..."
  "Бонни.
  Ты меня смущаешь".
  "Не смущайся, Адельф.
  Ты же, когда на коня забиралась, оголилась полностью.
  На тебе туника задралась.
  Но ты же не стесняешься".
  "Туника поднялась - не считается, - Адельф уверено вывела коня на дорогу.
  Погнала его. - Туника - не нарочно".
  "Ха, не нарочно, Адельф.
  Мы изучали на уроках истории Империи, что дамы в древности нарочно надевали на себя кучу одежды.
  А потом, словно случайно, оголяли ножку".
  "Бонни.
  Ты же не думаешь, что я нарочно задрала на себе тунику?"
  "Конечно, же я не думаю, что ты, Адельф, нарочно задрала тунику, когда вскочила на коня.
  Поэтому - не стесняйся ничего".
  "Я постараюсь, - Адельф промычала. - Бонни?"
  "Да, Адельф".
  "В твоем царстве одежда запрещена.
  Вы ходите голые".
  "Не голые, а - без одежды.
  Нам иначе нельзя.
  Так сложилось исторически, Адельф.
  На Натуре множество опасных ядовитых насекомых.
  Если вовремя с себя не скинуть клопа, клеща, комара, кусачую бабочку, муравья, паука, палочника, то начнется заражение крови.
  Поэтому мы обнаженные".
  "Но одежда спасала бы вас от клопов и комаров".
  "Ха, Бонни.
  В одежде клоп и клещ прячутся.
  Не будем же мы каждую минуту раздеваться полностью, чтобы проверить - укусил ли клещ.
  Поэтому мы не носим одежды.
  На голом теле сразу видно - присосался ли кто-нибудь, или не присосался".
  "Присосался кто-нибудь, или не присосался, - Адельф повторила. - Разумно.
  Бонни?"
  
  "Да, Адельф.
  Но когда вы покидаете ваше царство...
  Я имею в виду - уходите к другим.
  Тем, которые носят одежду.
  Вас палками не побивают?
  Камнями не забрасывают?"
  "Адельф!
  Мы же - цивилизованные Имперцы.
  Многие обитатели Империи ходят без одежды".
  "Чудно", - Адельф хмыкнула.
  Пустила коня вскачь.
  "Ой, - я чуть не упала.
  Обняла Адельф.
  Прижалась сильнее. - Так с коня свалиться можно.
  Я имею в виду себя.
  Ты не упадешь, Адельф.
  Ты крепко сидишь".
  "Я крепко сижу, - Адельф проблеяла. - Бонни...
  Ты держишься за мои груди".
  "За грудь я твою держусь, Адельф.
  На груди - груди.
  Так удобнее.
  За талию держаться - неустойчиво.
  А что?
  Я мешаю тебе смотреть на дорогу?
  Тогда я сниму ладони с твоих грудей, Адельф.
  За что-нибудь еще подержусь".
  "Не надо, Бонни, - Адельф ответила слишком поспешно. - Держись лучше за мои груди, чем за что-нибудь еще.
  Мы же на коне.
  Я не выдержу".
  "Что ты не выдержишь, Адельф?"
  Но Адельф мне не ответила.
  Мы молчали.
  Дорога не ровная.
  Я постоянно ерзала по овечьей шкуре.
  Подстраивалась под тряску на коне.
  Вскоре стало больно.
  "Адельф?"
  "Да, Бонни".
  "Кажется, что я до крови растерла промежность.
  Внутренние стороны бедер горят.
  Я не капризничаю.
  Спасибо тебе за все.
  Но не было ли у тебя шкуры более мягкой, чем жесткая шкура овцы?"
  "У меня в казарме спрятана накидка из нежнейших шкурок горностая, - голос Адельф напряженный. - Но она...
  Как бы сказать.
  Слишком мягкая, шелковистая.
  Щекотала бы тебя всю дорогу.
  Я бы на ней долго не проскакала".
  "Почему бы ты на ней долго не проскакала, Адельф?"
  "Бонни, - Адельф вскричала. - Слишком ты откровенная.
  Шкурки горностаев нежно щекотали бы.
  И... - Адельф махнула рукой. - Да ну тебя..."
  "Адельф!
  Ты имеешь в виду, что я бы расслабилась?
  Так это - прекрасно!
  Мы - время от времени - должны расслабляться".
  
  "Чтоооо? - Адельф резко остановила коня.
  Оглянулась на меня. - Мне послышалось?"
  "Я не знаю, что тебе послышалось, Адельф, - я пожала плечами. - Но я сказала, что расслабление просто необходимо".
  "Ну да, ну да, - Адельф проблеяла. - Я и забыла, что вы все ходите обнаженные.
  Когда постоянно обнаженные, тогда и расслабление приходит часто.
  У вас другие законы, Бонни". - Адельф повела коня с дороги.
  "Адельф?"
  "Да, Бонни".
  "Мы уже прискакали?
  Здесь ты видела спасательный бот?
  Ущелье Аида?"
  "Нет, Бонни.
  До Ущелья Аида мы не доскакали.
  Зато в оливковой роще протекает ручей.
  Широкий.
  Мы искупаемся.
  Охладимся".
  "Нас же догонят стражники, Адельф".
  "Не догонят, - Адельф ответила неуверенно. - Но, если мы дальше поскачем, то - обязательно догонят.
  Я должна охладить головку.
  От тебя смердит ямой.
  Ты же не хочешь дальше благоухать, как сто мусорных куч.
  К тому же, ты натерла себе промежность.
  Тоже нужно охладить.
  Ты сказала, что у тебя все горит".
  "Я могу потерпеть", - я ответила героически.
  "Зато я с тобой не могу терпеть", - Адельф пробурчала.
  "Ты не терпишь меня, Адельф? - Я распахнула глазища. - Но как же так?
  Мы - подруги.
  Подруги терпят друг дружку".
  "Не в том смысле я не могу терпеть, - Адельф постучала пальчиком по моему лбу. - Я не могу терпеть твой жар.
  Твои ладони на моих грудях..."
  "Я же сказала - что я уберу ладони с твоих грудей, Адельф".
  "Наоборот, - Адельф соскочила с Боливара. - Все наоборот, Бонни.
  Я не могу сказать.
  Мы не так воспитаны.
  Завидую тебе, что ты...
  Твои законы другие".
  "Какие законы?
  Как воспитаны?
  Я не могу понять тебя, Адельф".
  "Вообщем, я должно отдохнуть.
  Расслабиться после того, как во время скачки ты..."
  "Расслабиться? - Я захихикала. - Так бы и сказала, Адельф".
  "С тобой невозможно, Бонни, - Адельф махнула рукой. - С тобой очень приятно невозможно".
  
  "Ручей, - я увидела замечательную картину: чистейший ручей - почти маленькая речка.
  Змеится среди зеленой травы оливковой рощи. - Я в яме забыла о воде.
  Забыла о жажде.
  А я ведь давно не пила. - Я подбежала к ручью.
  Встала на четвереньки. - Адельф.
  Подожди.
  Не мути воду.
  Я сначала напьюсь". - Я сначала тщательно вымыла ладошки.
  После ямы они были покрыты неизвестно чем.
  Затем ладонями черпала воду.
  Наслаждалась.
  Никак не могла насытиться водой.
  Я ее не пила.
  Я ее ела.
  Рядом со мной пристроился Боливар.
  Он шумно втягивал в себя воду.
  "Напилась, - я отползла от ручья.
  Присела. - Травка нежная.
  Ты прекрасно придумала, Адельф, чтобы мы отдохнули и расслабились.
  Жесткая шкура овцы исколола меня. - Я широко расставила ноги. - Адельф?"
  "Да, Бонни", - Адельф старательно не смотрела в мою сторону.
  "Погляди, пожалуйста.
  Сильно я натерла промежность?
  Бедра я вижу.
  А дальше - трудно рассмотреть.
  Мне кажется, что по мне ползают муравьи.
  Жалят меня..."
  "Посмотреть? - Адельф на деревянных негнущихся ногах подошла. - Нет никаких муравьев.
  Ты до крови в некоторых местах натерла себе...
  Кожа у тебя нежная и тонкая, Бонни.
  Но до Ущелья Аида доскачем.
  Заживет у тебя потом". - Адельф отвернулась и отошла от меня.
  "Адельф?"
  "Да, Бонни".
  "Подуй, пожалуйста, мне на разгоряченные места.
  Охлади".
  "Нет, Бонни, - Адельф проблеяла.
  Даже не обернулась. - Дуть на твои разгоряченные места я не стану.
  Ты уходишь от меня.
  Вот, если бы ты осталась...
  Я так не могу".
  "Я совсем не понимаю тебя, Адельф.
  Почему ты не можешь подуть?
  Но я не настаиваю".
  "Я слишком разгорячилась, - Адельф трясла головой. - Я искупаюсь в ручье.
  Ты тоже охлади свое истертое в ручье..."
  "Для этого мы сюда и свернули, - я по пояс забежала в ручей. - Бррр!
  Вода ледяная.
  Но снимает боль в натертостях".
  "Бонни".
  "Да, Адельф"
  "Ты травкой можешь стирать с себя запахи ямы", - Адельф побрела вдоль ручья.
  К густым прибрежным зарослям.
  "Адельф!
  Ты, куда?"
  
  "Я буду купаться отдельно от тебя, Бонни".
  "Но, почему..."
  "Никаких но и почему, Бонни.
  Если я не остановлюсь, то я тебя никуда не отпущу потом.
  Я все сказала.
  Прими мои правила, Бонни.
  Как я приняла твои". - Адельф скрылась в зарослях.
  Конь на меня посмотрел с вопросом.
  "Боливар, - я пожала плечами. - Я не поняла твою хозяйку.
  Может быть, ты ее понимаешь?
  Подожди здесь.
  Адельф скоро вернется".
  Но Адельф пришла не скоро...
  Она шла с опущенной головкой.
  Я уже успела смыть с себя грязь плена в Кафтане.
  Плевки философов, смрад ямы.
  "Адельф?"
  "Да, Бонни".
  "Ты напрасно натянула тунику на голое тело.
  Могла бы меня не стесняться.
  Сначала нужно было тебе обсохнуть".
  "В путь, Бонни".
  "Я готова".
  "На коня залезешь с камня, Бонни".
  "Ты меня не подсадишь, Адельф?"
  "Нет, Бонни.
  Ты благоухаешь.
  Прекрасная до боли в глазах.
  Подсадить тебя я уже не в силах.
  Конечно, я охладилась.
  Но чувствую, как загораюсь снова".
  "Загораешься?
  Как это, Адельф?" - Я с высокого камня забралась на коня.
  Адельф вскочила и что-то шепнула Боливару на ухо.
  Конь направился к дороге, вверх.
  "Бонни?"
  "Да, Адельф".
  "Мне в детстве мама рассказала красивую историю.
  Я все время мечтала в эту историю попасть.
  Кажется, что сейчас моя мечта сбылась.
  Пусть ненадолго, но уже сбылась".
  "Какая история?
  Адельф!
  Расскажи!
  Мне интересно".
  "Я никому не рассказывала, Бонни.
  Выдать свою мечту среди воинов считается слабостью.
  Над слабыми воинами смеются.
  Но я тебе расскажу".
  "Мы же - подруги, Адельф".
  "Да, мы - подруги, Бонни". - Адельф повернулась.
  Крепко-крепко поцеловала меня в губы.
  Затем, как ни в чем не бывало, снова отвернулась от меня. - Теперь я счастлива вдвойне, Бонни.
  Даже страшно.
  Говорят, что, когда мечта сбывается, то дальше не о чем мечтать.
  А когда не о чем больше мечтать, то человек умирает.
  Мы живем мечтой, Бонни".
  
  "Фу, Адельф.
  Мрачно ты сказала о смерти.
  Солдат о смерти, вообще, не имеет право думать.
  Так написано в Дисциплинарном Уставе Имперской Космической службы".
  "Была у великой красавицы Деметры прекрасная дочь Адельф".
  "Адельф?
  Как тебя ее звали?
  Ты уже рассказываешь?"
  "Отец Адельф - сын царя Хроноса великий центурион Завес.
  Однажды прекрасная Адельф со своими подругами беззаботно резвилась в цветущей Нисейской долине.
  Подобно легкокрылой бабочке перебегала прелестная Адельф от цветка к цветку.
  Она рвала пышные розы, душистые фиалки, белоснежные лилии и красные гиацинты.
  Адельф беспечно резвилась.
  Не ведала той судьбы, которую назначил ей отец.
  Не думала Адельф, что не скоро она увидит ясный свет солнца.
  Не скоро будет любоваться цветами и вдыхать их сладкий аромат.
  Отец отдала ее в жены мрачному патрицию.
  Патриций владел каменоломнями.
  Множество рабов трудились в его горах.
  Жил патриций в темной пещере.
  С мужем должна была жить Адельф во мраке пещер.
  Без света горячего элладского солнца.
  Патриций видел, как резвилась Адельф в Нисейское долине.
  Он решил ее похитить.
  Не дождался, пока отец Адельф приведет ее к нему.
  Патриций подкупил купцов с дальнего юга.
  Попросил привезти цветок, краше и ароматнее которого нет на свете.
  Согласились купцы за золото.
  Привезли дивный цветок в Нисейскую долину.
  Пьянящий аромат цветка далеко разлился во все стороны.
  Адельф увидела прекрасный цветок.
  Протянула руку и схватила его за стебелек.
  Цветок уже сорван.
  Но обвалилась под Адельф и цветком земля.
  В яме поджидал Адельф мрачный патриций.
  Он схватил юную Адельф.
  Поднял ее на свою колесницу.
  И повез бедную девушку в каменоломни свои.
  Адельф успела только вскрикнуть.
  Далеко разнесся крик ужаса Адельф.
  Он донесся и до морских пучин.
  И до небесной тверди.
  Никто не видел, как похитил Адельф мрачный патриций.
  Видел лишь пастух с горы.
  Звали пастуха с горы Солногиня.
  Но крик Адельф услышала еще и прекрасная дева Биона.
  Она поспешила в Нисейскую долину.
  Всюду искала похищенную Адельф.
  Спрашивала о ней у воинов и пастухов.
  Но нигде не было Адельф.
  Воины не видели, куда скрылась Адельф.
  Пастухи, если и видели, то опасались гнева патриция.
  Он бы схватил пастухов.
  Сделал бы рабами в его каменоломнях.
  Грусть овладела сердцем Бионы.
  Она сорвала с себя одежды.
  Десять дней, ничего не сознавая, ни о чем не думая, блуждала нагая Биона по земле.
  Проливала горькие слезы.
  Она всюду искала Адельф.
  Всех просила о помощи.
  Но никто не мог и не хотел ей помочь.
  Цветы в Нисейской долине завяли.
  Листья на деревьях облетели.
  Леса стояли обнаженные.
  Трава поблекла.
  Не было персиков в садах.
  Засохли зеленые виноградники.
  Не зрели на них тяжелые грозди.
  Прежде плодородные рисовые плантации опустели.
  Ни рисинки не росло на них.
  Замерла жизнь на земле.
  Голод царил всюду.
  Всюду слышались плач и стоны.
  Гибель грозила людскому роду.
  Но ничего не видела и не слышала Биона.
  Она была погружена в печаль по Адельф, которую никогда раньше не знала.
  Печаль не покидала Биону.
  Слышала она о гневе отца Адельф.
  По-прежнему была бесплодна земля.
  Голод становился все сильнее.
  На рисовых полях не всходило ни одной травки.
  Напрасно тащили быки земледельца тяжелый плуг по пашне.
  Бесплодна была их работа.
  Гибли целые царства.
  Вопли голодных неслись к небу.
  Но не слышала Биона их.
  Наконец, перестали гореть костры.
  Жрецы не приносили жертвы богам Олимпа.
  Гибель грозила всему живому.
  Не хотел гибели людей отец Адельф.
  Он послал к Бионе своего раба.
  Быстро мчался раб к Бионе.
  Нашел.
  Умолял найти, как можно скорее Адельф.
  Биона отвечала, что рада бы и сама.
  Но не знает, как.
  Раб доложил хозяину.
  Тогда сам отец Адельф - великий центурион - возглавил поиски дочери.
  Будто бы не знал, что ее похитил тот, за которого он хотел отдать свою дочь.
  Центурион нашел Биону.
  И сказал ей, куда патриций увез Адельф.
  Биона спустилась в полное ужасов царство каменоломен.
  Биона нашла в темной пещере Адельф.
  Познакомились.
  Биона потребовала, чтобы патриций отпустил Адельф.
  Патриций испугался гнева Бионы.
  Согласился отпустить из пещеры свою жену Адельф.
  Но предварительно подсыпал в кушанье Адельф яд.
  Адельф и ее новая подруга Биона выбежали из пещеры.
  Взяли колесницу патриция.
  Помчались быстрые кони.
  Никакие препятствия не страшны ни коням, ни Адельф и Бионе.
  В мгновение ока кони принесли Биону и Адельф в Нисейскую долину.
  Обнялись Биона и Адельф.
  Поклялись, что никогда не расстанутся.
  Отец Адельф решил, что две трети года его дочь и Биона будут резвиться в Нисейской долине.
  А одну треть года Адельф обязана помогать своему мужу патрицию в каменоломнях.
  Снова все зацвело.
  Все зазеленело
  Нежной весенней листвой покрылись леса.
  Запестрели цветы на изумрудном лугу.
  Вскоре появились рисовые всходы.
  Зацвели и заблагоухали персиковые рощи.
  Засверкала на солнце зелень виноградников.
  Пробудилась вся природа.
  Все ликовали.
  Славили Биону и Адельф.
  Но расставание неизбежно.
  Каждый год Адельф должна возвращаться к мужу.
  Он будет давать ей противоядие.
  Иначе Адельф умрет.
  Вся природа горюет об Адельф.
  Желтеют на деревьях листьях.
  Осенний ветер срывает их.
  Томится в пещере патриция несчастная Адельф.
  Отцветают цветы.
  Нивы пустеют.
  Наступает зима.
  Спит природа.
  Скоро она проснется в радостном блеске весны.
  Тогда Адельф из безрадостных каменоломен вернется к своей подруге Бионе.
  И вновь торжествует счастье", - Адельф замолчала.
  
  "Красивую историю рассказала тебе твоя мама, Адельф, - я выдохнула с восхищением. - Только местами мрачно.
  Смерть, да расставания.
  Зачем умирать, если можно жить?
  Зачем расставаться, если можно быть вместе?"
  "Я тоже так думаю, Бонни, - Адельф прошептала.
  Повела коня между камней. - Зачем умирать, если смерть - плохо?
  Зачем расставаться, если расставание приносит грусть?"
  "Адельф?"
  "Да, Бонни".
  "Мы уже там, где я думаю?"
  "Да, Бонни.
  К сожалению, да".
  "Почему, к сожалению, Адельф?"
  "Я пошутила, что - к сожалению.
  В Ущелье Аида часто погибают люди.
  При этом - очень загадочно.
  Месяц назад в Кафтан приполз патриций Архимед.
  На его теле не было ни одной раны.
  Но вот лицо.
  Лица не было.
  Архимеда узнали по его золотой тунике.
  Насколько мы поняли, патриций в Ущелье Аида упал с коня.
  Ударился лицом о камни.
  Его протащило по речке.
  Патриций выжил.
  Но жизни ему хватило только до города.
  В Кафтане патриций испустил дух.
  Жена патриция сторожила тело до прихода жрецов.
  Жена патриция так горевала, что не могла ничего сказать.
  Лицо ее было белое, как мел.
  Она только размахивала руками.
  Она не верила в несчастный случай.
  Неужели, ее муж упал с коня?
  Его протащило по речке?
  Ужасное место..."
  "Где?
  Где спасательный бот? - Я не вдумывалась в рассказ Адельф.
  Меня полностью занимал модуль. - Может быть, он уже неисправный?
  Хотя, вывести из рабочего состояния спасательный модуль очень трудно.
  Нужно прямое попадание".
  "Не видишь свою штуку, Бонни?"
  "Какую штуку, Адельф?
  Ой...! - Я сразу поняла, что это спасательный бот. - Небольшой.
  На одного человека.
  Но я и Джейн, мы - одно целое.
  Мы тонкие и легкие.
  Поместимся в бот".
  "Да, ты и твоя подруга Джейн - вы одно целое", - Адельф прошептала.
  "Сначала проверю.
  Работает ли он", - я подбежала к полузаваленному камнями спасательному боту.
  Приложила ладонь к внешней панели доступа.
  "Как он может работать?
  Он же не человек", - Адельф удивилась.
  
  
  ГЛАВА 518
  
  ДЖЕЙН И БОННИ
  
  КАФТАНСКАЯ ПЛЕННИЦА
  КОСМОБОТ
  
  "Все может работать.
  Даже не живое работает.
  Надо только заставить работать. - Я прислушалась. - Кажется, что-то внутри отзывается.
  Реагирует.
  Спасательные модули устроены просто.
  Без паролей.
  Без сложных ухищрений.
  Его задача - доставить человека в открытый космос.
  По маяку спасательный бот обнаружат.
  Глупо было бы ставить пароль доступа на спасательный модуль.
  Воин, например, потеряет в бою память.
  Не вспомнит пароль.
  Или ему руку оторвет снарядом.
  Или бомба глаза выжжет.
  Ни глазом, ни отпечатками пальцев нельзя будет открыть спасательный бот.
  Тогда он потеряет свой смысл, как спасательный.
  Поэтому на нем нет замков, сложных паролей и датчиков.
  Каждый сможет улететь на спасательном боте.
  Даже ты, Адельф".
  "Йа?
  В этом?
  Но он же ударится о твердое небо".
  "Небо не везде твердое, Адельф, - я засмеялась. - Ты просто войдешь в бот и полетишь.
  Если, конечно, захочешь".
  "Я бы вошла и полетела...
  С тобой, Бонни... - Адельф подняла подбородочек.
  Глаза ее стали серые. - Нас догнали, Бонни.
  Улетай скорее". - Адельф указала на дорогу.
  По ней неслись пять всадников.
  
  "Догнали, - я усмехнулась. - Но пока они с дороги сойдут.
  Пока до нас дойдут.
  Да и не полечу я никуда без моей Джейн.
  К тому же, всадников всего лишь пять".
  "Ты собираешься их убить, Бонни?" - Адельф сузила глаза.
  "Убить?
  Ни за что!
  Мы же все - Имперцы.
  Убивать имперцев нельзя.
  Устав и совесть запрещают.
  Я их оглушу немного.
  Рукояткой кинжала".
  "Звучит невероятно, Бонни, - Адельф выдохнула с восхищением. - Но я тебе верю.
  Твой кинжал режет толстые железные прутья решетки.
  Бонни?"
  "Да, Адельф".
  "Если ты не убьешь стражников, то они узнают, где твой..."
  "Спасательный модуль".
  "Я о нем ничего не поняла, Бонни.
  Но думаю, что ты не обрадуешься, если стражники его найдут".
  "Тогда мы пойдем навстречу стражникам, - я решительно побежала по тропинке к дороге. - Они не станут искать что-то в роще.
  Тем более, что не знают ничего об этом спасательном боте".
  "Стражники спешились, - Адельф заскрежетала зубками. - Смотрят на следы моего коня".
  "Адельф".
  "Да, Бонни".
  "Ты не иди со мной.
  Я справлюсь.
  Тебя не должны видеть рядом со мной.
  Ты же, как-будто меня догоняла.
  Искала, чтобы поймать.
  Когда стражники очнутся, я буду далеко.
  Ты скажешь, что я снова сбежала.
  Укажи им в противоположную сторону от спасательного бота".
  "Ты уверена, Бонни?"
  "Так будет лучше, Адельф.
  Мы с тобой подруги.
  Эти стражники - твои друзья.
  Друзья твоего отца тоже.
  Ты же не хочешь, чтобы они погибли".
  "Не хочу, чтобы они погибли", - на глазах Адельф выступили слезы.
  "Ну, Адельф.
  До свидания..."
  "Так?
  Так неожиданно скоро? - Адельф задрожала. - Я думала, что еще есть у нас время".
  "Мы обязательно встретимся когда-нибудь.
  Я уговорю инспекторов, Адельф.
  Они прилетят на твою планету".
  "Бонни, - Адельф порывисто обняла меня.
  Поцеловала в губы.
  Затем оттолкнула. - Иди".
  "Адельф!
  Ты - замечательная". - Я чмокнула подружку в щечку.
  Побежала к стражникам.
  "Консолидарус, - один из стражников меня заметил. - Ведьма сама к нам бежит".
  "Не ведьма, а - я", - я вышла на дорогу.
  Пыталась отдышаться.
  Бег по камням вверх заставил мое сердце бешено колотиться.
  
  Я думала только об одном - чтобы Адельф успела убежать.
  О себе я не беспокоилась.
  У меня же мой замечательный понтовский кинжал...
  Тот, кого назвали - Консолидарус - с опаской направился ко мне.
  Но близко не подошел.
  Еще я заметила Полиомиелита.
  Тот стражник, который навещал меня, когда я сидела в яме.
  Навещал для того, чтобы издевался...
  Консолидарус выпучил на меня глаза:
  "Арахна?
  Тыыыыы?"
  "Йа?
  Я - я.
  Я - Бонни.
  Я не Арахна".
  "Ты похожа на мою невесту Арахну, - стражник Консолидарус быстро-быстро моргал. - Но теперь вижу, что у тебя груди больше".
  "У меня груди от волнения увеличиваются, - я пробормотала. - Размер не имеет значения".
  "У меня от волнения все сжимается и уменьшается", - стражник Консолидарус захохотал.
  Ржали и другие стражники.
  Особенно надрывался стражник Полиомелит...
  "Консолидарус, ты же не женщина, - стражники шутили, как могли.
  Консолидарус у них был клоуном. - Хотя, по ночам превращаешься в милую девушку".
  "Арахна - моя невеста, - Консолидарус повторил. - Поразительное сходство.
  Ведьма.
  У тебя есть сестры?
  Может быть, моя Арахна - твоя сестра?"
  "У меня нет сестер", - я покачала головой.
  "Ты - ткешь?"
  "Я - Бонни".
  "Я спрашиваю - ткешь?"
  "Не тку.
  Хотя не знаю, что означает - ткать".
  "Ведьма очень коварная, - стражник Полиомелит закричал. - На кол ее".
  "Центурион сам пусть на кол сажает, - один из стражников лениво потянулся. - Я не собираюсь сейчас искать кол.
  Сначала нужно дерево найти подходящее.
  Срубить.
  Очистить от коры.
  Заострить один конец.
  Закрепить кол в земле.
  Где ты землю здесь видишь, Полиомелит?
  Камни и кусты.
  Кусты и камни.
  Затем с ведьмой возиться.
  Знаешь ли ты, Полиомелит, что ведьма после своей смерти не попадает в царство мертвых?"
  "Не попадает в царство мертвых?" - Полиомелит озадаченно пробормотал.
  Я же радовалась, что Адельф уже, наверно, далеко.
  Пусть стражники болтают и болтают языками.
  "Ведьма по ночам будет к тебе являться, Полиомелит", - стражник продолжал запугивать своего боевого товарища.
  Не по-товарищески это - друга пугать...
  "Почему ко мне одному ведьма станет приходить? - Полиомелит задрожал. - Мы же все ее..."
  "Лучше ее мечом разрубить крест-накрест, - один из стражников вытянулся. - Говорят, что ведьма потом умирает.
  Вот и проверим".
  "Софокл.
  Ты рискнешь ведьму разрубать? - Консолидарус отошел от меня еще дальше. - Я лично не рискну.
  Она своими зубами перегрызла решетку в яме.
  Вылетела из ямы.
  Полиомелита оглушила.
  Ведьма.
  Покажи зубки".
  "Я не ведьма, - я открыла рот. - Но зубы покажу".
  "Ровные, красивые, белые зубы, - Консолидарус восхитился. - Как у моей Арахны.
  Получается, что и моя невеста Арахна может железо перегрызть?
  Любая девушка?
  У вас, что?
  Зубы особенные?"
  "Зубы, как зубы.
  Только я не грызу железо".
  "Ври больше", - Полиомелит воскликнул в исступлении.
  "Я не вру", - я обиделась.
  
  "Не ткешь, ведьма Бонни, - стражник Консолидарус сдвинул брови. - Железо грызешь.
  У нас много поводов убить тебя.
  Ты сожрала дочь центуриона Адельф.
  Сбежала из ямы..."
  "Я не трогала Адельф", - я чуть не сболтнула, что Адельф - моя подруга.
  "Ты сожрала Адельф и ее прекрасного коня Боливара, - стражник Полиомелит был больше всех зол на меня.
  Ведь он уверен, что я сбежала из ямы.
  Ударила его по затылку. - Адельф и Боливар пропали после твоего побега, ведьма".
  "Адельф?
  Боливар? - Я проблеяла. - Дочь центуриона... гналась за мной.
  Хотела поймать".
  "Ха!
  Адельф на коне тебя не смогла догнать?"
  "Эээээ.
  Да.
  Адельф не догнала меня.
  Я же - ведьма, - я вздохнула тяжело.
  Иначе не объяснить стражникам, как я убежала от Адельф. - Я полетела над дорогой.
  Быстро-быстро летела.
  Потом я закружила Адельф голову".
  "Закружила голову Адельф?"
  "Ага.
  Вскружила ей голову.
  Адельф помчалась обратно в Кафтан.
  В родную казарму".
  "Вот ты и призналась, что ты - ведьма, Бонни".
  "Призналась я.
  Но после своего признания я не стала ведьмой.
  Вы тоже можете сказать, что вы - колдуны.
  Но не станете колдунами".
  "Ведьма нам головы пытается вскружить", - стражник Полиомелит завопил.
  "Мне ведьма Бонни уже вскружила голову, - стражник Софокл коротко хохотнул. - Если бы она не была ведьмой, то я бы с ней..."
  "Нам нельзя до свадьбы.
  Я с Натуры", - я пропищала. - Сначала жрец должен снять код.
  Иначе взорвемся".
  "Она колдует, - Полиомелит не унимался. - Ведьма колдует на своем языке.
  Непонятное".
  "А по-моему, все понятно, - стражник Консолидарус опустил ладонь на рукоять меча. - Ведьма Бонни потеряла всю свою силу.
  Наверно, когда околдовывала нашу Адельф, когда ей кружила голову, то все потеряла.
  Теперь она безопасная.
  Боится нас".
  "Подойди и тронь меня, - я показала зубки. - Увидишь, какая я безопасная".
  "У тебя снова груди увеличились, Бонни, - стражник Консолидарус облизнулся. - Не волнуйся, Бонни".
  "Пусть ведьма волнуется, - стражник Софокл хохотал. - Чем больше - тем лучше.
  Замечательная девушка.
  Вот бы мне жену, как ты, Бонни.
  Я бы каждый день ее волновал".
  "Софокл.
  Ты и так каждый день себя волнуешь", - стражники захохотали.
  
  "Моя невеста Арахна, - Консолидарусу не терпелось похвастаться своей невестой, - тоже волнуется.
  Когда волнуется, то лучше вышивает.
  На всю Лидию Арахна славится своим искусством.
  Вакханки со склонов Тмола и с берегов золотоносного Пактола часто собирались, чтобы полюбоваться Арахной и ее нитями.
  Арахна из нитей прядет шедевры.
  Нити ее подобны туману.
  Ткани прозрачные, как воздух.
  Гордая она.
  Она гордится, что нет ей равной на свете в искусстве ткать.
  Однажды она воскликнула:
  "Пусть приходит сама Афина-Паллада состязаться со мной.
  Не победит она меня.
  Я не боюсь ее".
  Афина-Паллада - богиня с Олимпа.
  Ее никто не видел.
  Потому что, может быть, и Олимп, и боги Олимпа - не существуют.
  Но моя невеста хотела похвастаться.
  Я же разволновался.
  Моя невеста Арахна сейчас слишком о себе высокого мнения.
  Что будет с ней, когда мы сыграем свадьбу?
  Арахна каждый день будет меня упрекать.
  Скажет, что я хуже, чем она.
  Она - прядет.
  Я же - простой воин.
  Я решил сбить спесь со своей невесты.
  Переоделся сгорбленной старухой.
  Но под лохмотья оделся в тонкое и женское.
  Туника - тончайшая.
  Я знаю, что некоторые называют меня миленьким.
  Сравнивают меня с девушкой.
  Если не смотреть вниз, то я похож на девушку.
  Но сначала я был для моей невесты старухой.
  Я пришел к ней - опирался на посох, как старуха, кряхтел - и сказал:
  "Старость несет с собой не только зло.
  Старость приносит опыт.
  Но зачем опыт, когда ты уже ничего не можешь?
  Молодые и без опыта хороши. - Я говорил всякую ерунду.
  Но девушкам понравилось. - Послушай совет старой женщины, Арахна.
  Стремись превзойти лишь смертных своим искусством.
  Не вызывай богиню на состязание.
  Смиренно проси Афину-Палладу простить тебя за надменные слова".
  Арахна разозлилась на мои слова.
  С гневом выпустила из рук пряжу:
  "Ты - глупая старуха.
  Старость лишила тебя разума.
  Читай наставления своим подружкам и старикам.
  Меня оставь в покое.
  Я вызвала на состязание богиню.
  Но не тебя.
  Я не верю, что Афина-Паллада существует.
  Поэтому она не приходит состязаться со мной.
  А, если существует, то - боится меня".
  "Я здесь, Арахна, - я воскликнул.
  Сбросил с себя лохмотья.
  Предстал милой девушкой.
  Я не боялся, что Арахна меня узнает.
  Я искусно подкрасил глаза, губы, щеки.
  Распрямил свои кудри.
  Под тунику на груди подвесил два мешочка с рисом - будто сиськи девичьи... - Я - богиня Афина-Паллада".
  "Ого, какая красавица, - подруги моей невесты на меня смотрели с жадной страстью. - Пойдем с нами в купальню, богиня".
  "Богини не купаются", - я пробормотал.
  Еле сдерживал себя.
  Возможно, что я побежал бы с девушками в купальню.
  Но в купальне открылось бы, что я - мужчина, а не прекрасная дева.
  Лицом я дева, ниже пояса - парень.
  Девушки подмигивали мне.
  Одна лишь Арахна молчала и не подобострастничала.
  Подобно тому, как маковым светом загорается утром небесная твердь, когда взлетает на небо на своих сверкающих крыльях розоперстая Заря-Эос, так зарделись краской гнева щеки Арахны.
  Моя невеста стоит на своем решении.
  По-прежнему желает состязаться с богиней.
  Если бы Арахна знала, что под маской богини скрываюсь я - ее жених...
  Но я должен был ее проучить, чтобы не зазнавалась.
  Арахна не предчувствовала, что ей грозит позор.
  Состязание началось.
  Я удалился в другую комнату.
  Сказал, что желаю ткать в одиночестве.
  Через сутки я вышел к Арахне и ее подружкам.
  Развернул полотно.
  Разумеется, что я не умею вышивать.
  Вышивку я заранее купил у чайнинских мастериц.
  Дорого золотом заплатил.
  Но Арахне и ее подружкам сказал, что за ночь выткал чудесное изображение.
  "Ах, - восхищались подружки моей невесты. - Афина-Паллада.
  Ты, воистину, великая местерица вышивания.
  Ты выткала Фивийский Акрополь.
  Изобразила спор на оргии.
  Прекрасных юношей и девушек, убеленных сединами патрициев, гордых воинов, вакханок и весталок показала искусно.
  Двенадцать прекрасных дев окружают нашего цезаря.
  Ты не упустила ни одну точечку.
  Сенатор Колхида с трезубцем.
  Воткнул Колхида трезубец в глиняную амфору.
  Темное вино из амфоры хлещет.
  Еще ты изобразила себя в шлеме и с шитом.
  Другой одежды, кроме шлема и щита на тебе нет.
  Ты вонзила копье в тушу запеченного оленя.
  На тебя жадно взирают обнаженные прекрасные юноши и девушки".
  Подружки моей невесты гладили вышитых на полотне.
  Охали, ахали.
  Я же с печалью думал, что девушки могли бы пойти на ярмарку.
  Там подобных вышивок - горы.
  Затем мы рассматривали вышивку моей невесты Арахны.
  Она потрудилась великолепно.
  Но...
  Перепутала темы.
  Я представил полотно с красивой оргией.
  Арахна же вышивала простую жизнь крестьян.
  Изобразила, как вора посадили на кол.
  Показывала толстых купцов.
  Все одержимы низменными страстями - обжорством, блудом.
  Не так возвышенно, как на величественной оргии.
  По красоте работа Арахны не уступала полотну, которое я представил.
  Но все девушки решили, что в ее вышивке слишком много презрения к патрициям.
  Зачем Арахна изображала нищих и калек?
  Победа была присуждена моему полотну.
  Вернее - полотну чайнинских мастериц.
  Но все думали, что я - девушка Афинна-Паллада, богиня.
  И что я сама вышивала...
  С гневом Арахна разорвала свою работу.
  Кричала, что не перенесет позора.
  
  Арахна свила веревку.
  Хотела повеситься.
  Но мы дружно вытащили мою невесту из петли.
  Тогда Арахна закричала, что должна была скоро стать доброй и порядочной женой.
  Намекала на свадьбу со мной.
  Потом Арахна добавила, что после своего поражения перестала думать о порядочности.
  Она направилась в балаган.
  Подружки ее побежали с ней веселиться.
  Потом я слышал, что Арахна с подружками веселилась три дня и ночи.
  Из балагана с купцами они отправились к морю.
  Купались и веселились на берегу.
  Но я слухам не верю.
  Главное, что я проучил свою невесту.
  С тех пор она стала тихая и покорная.
  Перестала вышивать.
  Говорит, что выращивать рис лучше, чем ткать". - Стражник Консолидарус вздрогнул.
  Его четыре товарища откровенно издевательски хохотали.
  Ржали над ним.
  "Что смешного?" - Консолидарус обернулся.
  "Твой рассказ даже ведьму Бонни не взволновал, - друзья стражника давились хохотом. - У нее сиськи вернулись к прежнему размеру.
  Только тебя волнует твоя невеста, Консолидарус.
  Она тебе рога наставила.
  Но ты на тебя не в обиде.
  Ты ей тоже наставляешь рога.
  Вы достойны друг друга".
  "Йа.
  Я".
  "Все ведьма виновата, - стражник Полиомелит неожиданно перевел все на меня. - Не было бы ведьмы Бонни, то и Арахна не изменила бы нашему Консолидарусу с купцами".
  "Причем здесь ведьма Бонни", - стражник Софокл воскликнул.
  "Да, ты, ведьма Бонни, в моих бедах виновата, - стражник Консолидарус сошел с ума.
  Глаза его налились кровью. - Я убью тебя".
  "Не убьешь", - я попятилась.
  "На костер ее!
  На кол!"
  Стражники пришли к одному мнению - убить меня.
  Но не решили, каким способом.
  "Как вам не стыдно, - я пищала. - Пять здоровенных мужчин.
  Набрасываетесь на одну беззащитную обнаженную девушку.
  Вы с оружием.
  Я - нагая.
  Поэтому вы смелые. - Я пыталась вразумить стражников.
  Дикие они.
  Тогда я поняла, что дикарь, дикий - не зависит оттого, где и как вырос.
  Дикий - состояние.
  Даже на диких планетах люди бывают людьми, но бывают и дикарями.
  Адельф - не дикарка.
  А стражники - дикари. - Дикари!" - Последнее слово я прокричала.
  
  Ох, как не понравилось стражникам оскорбление.
  Они зарычали.
  И тут я упустила момент.
  Не уследила.
  Не могла следить сразу за всеми.
  Моя огромная вина.
  Если бы я без разговоров сразу оглушила бы стражников...
  Но мне же хотелось, чтобы они говорили.
  Чтобы Адельф ускакала, как можно дальше...
  Зачем?
  Адельф и так оправдалась бы перед своими.
  Наверное, оправдалась бы.
  Я даже не успела ничего понять.
  Осознавала лишь после.
  Из кустов саксаула выскочила Адельф.
  Она метнулась ко мне.
  Я увидела, как Адельф медленно оседает.
  В ее плече торчала стрела.
  Мои мысли завертелись:
  "Кто выпустил стрелу?
  Почему в Адельф?"
  Я не допустила второй стрелы.
  Кидала и кидала кинжал в стражников.
  Нет!
  Убивать имперцев я не имею права.
  Кинжал в полете рукояткой оглушил каждого.
  Только потом я начала понимать.
  Пыталась удержать Адельф.
  Но она оказалась неимоверно тяжелая.
  "Адельф, - я бормотала в беспамятстве. - Почему ты осталась?
  Ты же должна была уже быть в своей казарме.
  Я рассказала, что я закружила тебе голову".
  "Ты закружила мне голову, Бонни", - Адельф прошептала.
  "Стрела вошла в плечо, - я бормотала в тумане. - Ничего страшного.
  Стрела - не ожог из бластера.
  Ожоги излечимы.
  Стрелу вытащим.
  Рана заживет.
  Только я не понимаю, почему в тебя стреляли?"
  "Полиомелит выпустил стрелу в тебя, Бонни, - Адельф улыбалась. - Ты не видела.
  Я выпрыгнула из кустов.
  Я не могла уйти, Бонни.
  Я за тебя волновалась.
  Стрела была для тебя, Бонни".
  "В меня? - Я почувствовала, как у меня отнимаются ноги. - Ты закрыла меня собой, Адельф?
  Но это невозможно.
  Нельзя было так.
  Так нечестно".
  Я осторожно потянула за стрелу.
  "Бонни".
  "Да, Адельф".
  "Не надо, Бонни.
  Стрела отравлена".
  "Как стрела может быть отравлена, Адельф? - Я ничего не понимала. - Отравить можно человека.
  Или животное.
  Стрела - деревянная.
  Дерево не отравишь.
  Дерево можно срубить.
  Сжечь дерево.
  Но яд на деревья не действует".
  "Я - не дерево, - Адельф взяла меня за руку. - Яд фивийской кобры.
  Я сама его варила для стрел.
  Мы на крокодилов охотились.
  Против яда фивийской кобры нет противоядия".
  "А, если отсосать яд из ранки?
  Мы в гимназии изучали, что дикари... что раньше так делали..."
  "Яд сразу действует, - рука Адельф охладевала.
  Пальцы стали ледяные. - Бонни".
  "Да, Адельф".
  "Помнишь, я рассказывала тебе, что я хотела попасть в мечту?"
  "История, которую тебе рассказала твоя мама?
  О Бионе и Адельф?"
  "Да, Бонни.
  Мечта о Бионе и Адельф".
  "Грустная история, Адельф".
  "История о нас с тобой, Бонни".
  "О нас с тобой?"
  "Да!
  Ты удивилась, что девочку звали Адельф.
  Но так решила моя мама.
  А имя подруги - Биона.
  Биона - похоже имя на твое, Бонни.
  О нас история.
  Я попала в мечту".
  "Но".
  "Без но, Бонни.
  Сейчас для меня наступит зима, - у Адельф уже не хватало сил улыбаться. - Но потом из безрадостных каменоломен я вернусь к тебе".
  "Гермафродитус оракул..."
  "Гремафродитус - великий предсказатель.
  Он предсказал, что я умру героически".
  "Ты не умрешь, Адельф.
  Подруги не умирают".
  "Я умираю героически, Бонни, - Адельф повторила с нажимом.
  Но ей это далось с огромным трудом. - Я закрыла собой тебя, Бонни.
  Последнее, что я увижу - твое лицо.
  Не плачь, Бонни.
  Все хорошо.
  Я - воин.
  Погибла в бою.
  Защитила подругу.
  И вошла в свою мечту, Бонни".
  "Ты и в мою мечту вошла, Адельф".
  "Бонни.
  Знаешь, что означает мое имя?"
  "Не знаю, Адельф, что означает твое имя.
  Ты же мне не сказала".
  "Адельф означает - родная сестра.
  Ты мне, как родная сестра, Бонни".
  "Как родная сестра?"
  "Бонни.
  Поцелуй меня".
  Я наклонилась.
  Поцеловала Адельф.
  Губы ее заледенели.
  "Я ухожу в безрадостные каменоломни, Бонни.
  Героически ухожу.
  Я счастлива". - Адельф умерла.
  Я долго сидела, словно ватная.
  Время от времени кто-нибудь из стражников начинал шевелиться.
  Я бросала кинжал.
  Он снова оглушал стражника.
  Потом я поднялась.
  Не знала, что делать с Адельф.
  Не умела.
  И не хотела.
  Если бы я ее похоронила, я бы признала, что она умерла.
  Вдруг, яд тот не убьет Адельф?
  Она же сама его изготовляла.
  Может быть, Адельф привыкла к яду.
  Полежит, полежит.
  Потом очнется.
  Поэтому я решила уйти.
  Но перед уходом подумала изрезать все одежды, все оружие, седла на конях.
  Подумала и передумала.
  Если испорчу оружие, то, как стражники защитят Адельф, если на них нападут варвары?
  Я просто ушла. - Голос Бонни затухал. - Я шла к тебе, Джейн.
  Теперь я возвращаюсь.
  Но уже с тобой.
  Я очень боюсь увидеть на дороге то... - Бонни задрожала.
  
  
  ГЛАВА 519
  
  ДЖЕЙН И БОННИ
  
  УЛЕТ ДЖЕЙН И БОННИ
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"