Аннотация: Воспоминания о писателе Юрии Гончарове.
От автора
По долгу службы мне приходилось общаться со многими воронежскими писателями. Чаще всего такие встречи и, соответственно, беседы происходили с Юрием Даниловичем Гончаровым. Уж так сложились обстоятельства.
Гончаров - личность колоритная, известная не только в Воронежской области: талантливый русский писатель, фронтовик, патриот России. Это не громкие слова. Жаль, что об этом приходится говорить, когда его нет с нами. Но, к счастью, остались замечательные книги писателя, которым он посвятил свою жизнь.
Юрий гончаров был вдумчивым, разносторонне подготовленным собеседником. Меня, как и многих других, интересовали его мысли и суждения о нашей непростой жизни. Чувствовалось, что жизненные проблемы и неурядицы в России его сильно волновали, и в беседах он весьма откровенно высказывал свое мнение по любому злободневному вопросу. Умел при этом без крика и шума убеждать собеседника в правоте своего мнения. Я пришел к твердому убеждению, что такие как Гончаров были весьма неудобны для любого режима власти, потому, как они приносили правителям много лишних хлопот. А кому это понравится?
Заметки о наших беседах и послужили появлению коротких, но емких воспоминаний о Юрии Гончарове. Думается, что они будут полезны не только тем, кто с ним был знаком и почитал его, но и тем, кто захочет познакомиться с литературным творчеством писателя. Мои воспоминания о Гончарове могли бы дополнить многие из тех, кому приходилось с ним общаться.
Характерно, что беседы с ним не оставляли людей равнодушными. В подтверждение сказанного приведу один пример:
- В момент нашего знакомства я знал одного писателя с такой фамилией - автора знаменитого "Обломова" Ивана Александровича Гончарова. А тут наш, воронежский, писатель Гончаров, о котором я почти ничего не знал. Однако, в скором времени между нами установились вполне доверительные отношения. Прекрасный рассказчик, он меня засыпал разной информацией, - поведал мне сотрудник государственного архива общественно-политической истории Воронежской области Алексей Петрович Разинков.
Вернувшись после ранения в разрушенный немцами Воронеж, Гончаров поступил в педагогический институт. И, нисколько не откладывая, предпринял первые попытки заняться литературным творчеством.
Основная тема художественных произведений Юрия Гончарова - показ во всей сложности и проблематичности хода Великой отечественной войны, которая не обошла стороной в юношеский годы самого писателя. Такое не забывается! Важно было правдиво показать ратный подвиг советских людей, не давших себя поработить фашистским захватчикам. Так рождались выстраданные книги о войне, автор которых был в войну рядовым солдатом.
Ратный подвиг народа нельзя отделить от подвига трудового как в годы войны, так и после ее окончания. Юрий Гончаров талантливо раскрывает и этот подвиг во всем многообразии судеб героев своих произведений.
Однако, правдивое слово о войне, особенно о начальном ее периоде, не всегда находило у нашей власти поддержку о одобрение. - "В каждую мою рукопись, представленную в издательство, - говорил он, - цензура вгрызалась с особой подозрительностью. Я не знаю в Воронеже больше ни одного литератора, кого бы так старательно "опекали" цензоры".
Но не таков был Юрий Гончаров, чтобы "сдаться" или сидеть сложа руки. Каждодневный напряженный труд прибавлял ему силы жить и выполнять любимое дело.
Разинкову запомнились и такие слова писателя: "Если бы меня пересилили в Курск или Тулу, я бы попросту умер. Я и Воронеж - нерасторжимы". Да, Гончаров патриот земли Воронежской и этим гордился.
Писатель тяжело переживал развал Советского Союза. С болью в сердце говорил, что так быстро и неожиданно, с помощью предательства своих же, развалили крупнейшую державу, которую враги с оружием не смогли сломить. Гончаров не восхищался прошлым советским строем, у властей к нему были всегда, как к недовольному, вопросы. Но ведь при всех недостатках было много и хорошего, что не стеснялись перенимать у нас даже враги!
- Вы в курсе дела о судьбе книжного издательства? - спросил он как-то меня (А.С.), хотя тут же поправился, - конечно в курсе, как можно быть не в курсе такого дикого решения. Ведь до чего додумались - развалить Центрально-Черноземное книжное издательство, где жили и творили Кольцов, Никитин, Бунин, Платонов, всех не перечесть. Какой позор! Горько и обидно! Еще раз убеждаюсь, что власть всегда не понимала писателей, они для нее всегда были обузой.
Признавался, что в ходе начатой перестройки, когда в жизни появилось много несправедливого, неясного, перед ним тоже вставал вопрос, как вести себя в той обстановке и что делать? Хотя ответ писателя на поставленный жизнью вопрос был вполне предсказуемым.
- "Литература - это душа народа, - говорил он. В тюрьму ее не посадишь, под замок не запрешь. Она всегда найдет выход из любых застенков: высказаться, заявить о себе, прокричать свою боль, свой гнев и свои призывы..."
Этим высоким требованиям как раз и следовал по жизни писатель Юрий Гончаров. Он - наша замечательная история, а такой историей надо гордиться.
Волны памяти
В начале семидесятых годов прошлого века я работал секретарем Центрального райкома партии города Воронежа и ведал вопросами идеологии. А это означало, что курировал высшие и средне-специальные учебные заведения, школы, театры, творческие союзы, а они почти все находились в Центральном районе. Курировал и писательскую организацию, солидную по своему количественному и качественному составу. Тогда своей известностью и популярностью в ней выделялись такие писатели и поэты, как Гавриил Троепольский, Владимир Кораблинов, Николай Задонский, Евгений Люфанов, Михаил Булавин, Ольга Кретова, Юрий Гончаров, Владимир Гордейчев, Иван Сидельников и другие.
Мне, молодому секретарю районной парторганизации, кстати, склонному к сочинительству, было интересно познакомиться, а в дальнейшем и общаться с писательской средой, слышать, чем писатели живут, что их интересует и что волнует. После моего избрания попросил Федора Волохова, он был тогда в писательской организации секретарем партбюро, чтобы известил меня, когда состоится очередной сбор писателей. Такая возможность мне вскоре была предоставлена. Сейчас уж точно и не помню, чему был посвящен этот сбор. Признаюсь, пришлось поволноваться, да и было за что. Мало ли какой вопрос могли подбросить писатели. Знаю ли я кто из них что написал? Вспомнились студенческие годы. На встречи к нам, студентам историко-филологического факультета ВГУ (был тогда такой факультет) приходили писатели Н. Задонский, М. Булавин, И. Сидельников и другие.
Их приводил к нам замечательный преподаватель и краевед Дмитрий Данилович Лаппо. Кое-что из тех интересных встреч в памяти осталось.
Николай Задонский к примеру, с огромным удовлетворением рассказывал нам, будущим историкам, что нашел новые архивные материалы из жизни героя Отечественной войны 1812 года Дениса Давыдова. Вместе с ним порадовались и мы.
Михаил Булавин проникновенно рассказывал, как врангелевцы истязали попавшего в плен красноармейца. Нас это впечатлило, потому как писатель сам это пережил в гражданскую войну. Каждый писатель говорил о том, над чем в то время работал. Но всего этого для моей встречи с писателями было так мало. Посмотрел, что имелось в небольшой домашней библиотеке. Тоже негусто: "Воронежская поэма" Владимира Кораблинова, историческая хроника Дениса Давыдова и "Повесть о "Золотом комиссаре" Николая Задонского, роман "Богучарцы" Михаила Булавина, роман Николая Коноплина "В грозном зареве" и небольшой сборник рассказов Николая Алехина "Рассказы Никиты". Вот и все. Пришлось сходить в библиотеку Дома политпросвещения. Там нашел все, что интересовало: изданный еще в 50-е годы в Москве роман Владимира Кораблинова "Жизнь Кольцова", а в журнале "Новый мир" опубликованные "Записки агронома" Гавриила Троепольского, а также его роман "Чернозем", опубликованный в журнале "Подъем". Там же взял почитать роман-газету, где была опубликована повесть Гавриила Троепольского "Белый Бим Черное ухо". Ознакомился с известной статьей Троепольского в газете "Правда" "О реках, почвах и прочем". В общем, пока суть да дело, я мало-мальски к встрече с писателями подготовился. И она состоялась.
Хорошо запомнил, что перед началом собрания была беседа за кружкой чая. У писателей такое общение называлось по своему: пили "чай с крендельками". Особнячком сидели Троепольский, Кораблинов и Гончаров. Они и в последующие встречи всегда садились рядышком. Юрий Данилович Гончаров впоследствии по этому поводу высказался так: "Троепольский и Кораблинов вышли из семей священнослужителей, а я - беспартийный, вот мы и садились рядком". Добавляя, что при избрании секретаря партбюро всех беспартийных обычно просили удалиться. Это его возмущало.
До этой встречи я некоторых писателей если и видел, то на фотографиях написанных ими же книг. А тут вот они, что называется - вживую, смотри и запоминай. Кое-что в моей памяти отложилось.
Владимир Кораблинов - небольшого роста, плотный, в очках, лицо доброе, приветливое. Такое внешнее впечатление у меня о нем отложилось в памяти.
Гавриил Троепольский - худоват, седой, тоже в очках, одет скромно. Да и все писатели были одеты довольно просто. Рядом с Гончаровым присела Ольга Кретова и они стали о чем-то оживленно между собой беседовать. О Гончарове я совсем мало слышал. Первое знакомство с ним больше выглядело формальным, через обычное рукопожатие, да изучающие друг на друга взгляды. Внешне в те годы он выглядел довольно интеллигентно. Все, кто находился в небольшом зале или о чем-то своем между собой разговаривали, или пили чай. Потом обсуждали запланированный вопрос, а я рассказывал писателям о делах в районе. Были вопросы, на которые пришлось отвечать. На засыпку вопросов не поступило, так что зря беспокоился.
Это была моя первая, но далеко не последняя встреча с писателями. При последующих встречах я, что вполне естественно, больше узнавал о каждом из них, да и общались уже, в общем-то, как старые знакомые. Так мне, по крайней мере казалось, хотя каждый из них, особенно писатели-ветераны, могли подумать обо мне возможно совсем иное: к примеру, ну чем удивишь нас молодой районный партработник? Что интересного расскажешь? Писатели, как известно люди творческие, дотошные, любопытные, цену себе знают, а вранья, уж точно не потерпят, Но есть среди них и такие, кто явно страдает завистью к более талантливым и опытным собратьям по перу. В 1975 году за повесть "Белый Бим Черное ухо" Гавриил Николаевич Троепольский был, как известно, удостоен Государственной премии СССР. По такому случаю проводилось торжественное собрание, на котором присутствовали руководители области и города, писатели, представители других творческих организаций и общественности. Было торжественно и празднично, очень многие поздравляли юбиляра, от души высказывали ему свои пожелания. Это все надо было видеть и ощутить. Вот тогда-то я и услышал позади себя чей-то недовольный голос, как мне показалось человека немолодого - "Надо же, за собаку и отхватил Государственную премию..." Этой репликой завистник проявил полное неуважение к нелегкому труду писателя. Оборачиваться, чтобы узнать, кто ляпнул оскорбительные слова я не стал, да и чтобы это дало? Зависть у отдельных писателей и посейчас имеет место. Думаю, что не ошибаюсь.
Знакомство и общение с писателями доставляло мне большое удовольствие. Сожалею, что в повседневной колготе многое из встреч со временем забывается. Теперь-то виню себя, что после уникальных встреч не оставлял хотя бы кратких дневниковых записей. Многое из того, что было, теперь безвозвратно кануло вместе с уходом из жизни наших знаменитостей. Но кое-что память все-таки сохранила.
Хорошо помню, как Гавриил Николаевич делился опытом своей писательской работы, рассказывал, как писал повесть о Биме! Он настоятельно советовал литераторам, особенно молодым, не стесняться сокращать написанные тексты от всего лишнего, от чего рукопись не только не пострадает, а, наоборот, выиграет. Так и говорил: - "Не жадничайте, что вложили много труда. После таких правок написанное будет более качественным, доходчивым и лучше восприниматься читателями". Такие советы Гавриила Троепольского крепко врезались в мою память.
Что и говорить, мне приятно было, когда Владимир Кораблинов при очередной встрече одобрительно отозвался о моей небольшой книге "Пульс жизни", в которой я описывал застройку Левобережья на месте таких поселений, как Песчановка, Монастырщина, Придача. Я был несказанно удивлен, что сам Кораблинов почитал, а возможно посмотрел мою книжицу, но отозвался положительно. Описывая в ней, как в кратчайшие сроки в левобережье строились крупные заводы и возводилось жилье, я сослался на поэтические строчки Кораблинова из его "Воронежской поэмы". Привожу их дословно:
Тут была деревенька
И как будто вчера еще
Балалайкою тренькала
На заре догорающей.
Удивленные ищем мы:
Что ж осталось от старого?
Левый берег дымищами
Рассверкался как зарево...
Вспоминаются несколько щекотливых ситуаций с Гавриилом Николаевичем Троепольским. Гараж моего друга Виталия Крутских был по-соседству с гаражом Троепольского - во дворе Центрально-Черноземного книжного издательства, располагавшегося в 60-е -70-е годы по улице Цюрупы. С Крутских мы иногда на его машине выезжали порыбачить, конечно же, встречались с Троепольским. Возвращаемся как-то с неудачной рыбалки, а Гавриил Николаевич выходит с тряпкой в руках из своего гаража. Поинтересовавшись нашим уловом, а он был плохим, посочувствовал.
"Дед", так его за глаза называли коллеги, всегда до блеска протирал своего "жигуленка". Надо признать, что к машине он относился исключительно старательно и она у него всегда содержалась в чистоте и исправности. К тому же, он и сам был неплохим рыбаком и наблюдать со стороны как со своим верным Бимом Троепольский рыбачил, доставляло истинное удовольствие.
В завязавшемся в этот раз разговоре Троепольский покуривал и нет-нет да покашливал. А я тогда только что бросил курить, вот об этом и хвастанул, а заодно по простоте душевной посоветовал и ему бросить курить. С ответом Гавриил Николаевич явно не торопился. Помолчав, он в своей медлительной манере разговора, наконец, высказался:
- Да ведь как сказать насчет пользы, будет она или нет? Годы то мои сам, знаешь какие. Затем добавил. - Кстати, мне врач - профессор с "кремлевки" (так он назвал кремлевскую больницу, где пришлось поправлять свое здоровье) на этот счет пояснил, что уменьшить курево мне безусловно нужно, а вот совсем бросить - это еще хорошо обдумать надо. И я с ним согласен.
Вот так, Гавриил Николаевич, дал мне понять, что не надо лезть со своими советами, уж он и сам как-нибудь разберется.
В общем, с "дедом" мне надолго запомнился и еще один весьма оригинальный случай.
В конце ноября 1976 года Троепольский подарил мне свою повесть "Белый Бим Черное ухо". Повесть была издана московским издательством в детской серии "Золотая библиотека". Приятно и сейчас читать его дарственную надпись: "Дорогому Анатолию Савельевичу с искренним уважением, сердечно от автора".
Я был конечно рад столь ценному подарку и поблагодарил Гавриила Николаевича за проявленное ко мне внимание. Вот тут-то он и ввернул мне каверзный вопрос, в смысл которого я поначалу не врубился. А вопрос был таким:
- "Скажи-ка, Анатолий Савельевич, похож ли я на осла белого? Тут вот, Владимир Александрович (он с шутливым прищуром глаз поглядел на Кораблинова) мне говорит, что сейчас я по старости своей больше смахиваю на осла серого? Сказал и примолк.
Вся троица: Троепольский, Кораблинов, Гончаров сидели на своем обычном месте, были до этого веселы, шутили, а как только Троепольский задал мне вопрос, сразу притихли, да и все остальные притихли, с любопытством ожидая, что же я ему отвечу. А у меня в голове полный сумбур мыслей, да и сам вопрос был задан с каким-то упором на осла, причем белого, так что сразу и не сообразишь. Стою, глажу ладонью подаренную книгу и ломаю голову насчет внешних расцветок ослов: белые, серые, желтые, черные скорее всего не бывают, а может где-то есть и такие, наверно встречаются и пятнистые. Но причем тут Троепольский и осел? Похож ли он на осла белого? - повторил я мысленно вновь заданный мне вопрос. После небольшого обдумывания в голову, наконец-то, пришла спасительная мысль: ослабелый, значит слабый, ослабший. Да нет, никакой он не слабый, а еще ого-го! Крепкий, всего-то семьдесят годков стукнуло. Так я, смеясь, и ответил, на что Троепольский, опять же, повернувшись к Кораблинову, шутливо произнес: "Слышал, что сказал районный секретарь? Какой же я серый, а? Посмеялись. Вот так я чуть не попал впросак насчет "осла белого" Троепольского.
В общем-то, с Троепольским разговаривать было интересно. Отношения у меня с ним были вполне доверительными. А говорить с ним доставляло удовольствие. Приведу лишь несколько моментов из бесед с ним.
- Как Ваше здоровье? - спрашиваю Троепольского.
- Свободного времени так мало, что о здоровье и думать некогда, - отвечал он.
- В моем возрасте завидовать некому, - отвечал, качая седой головой.
Возможно кто-то подумает, что в примере про "осла белого" Троепольского нет ничего сложного. Согласен. Сложного в данном случае ничего нет, надо только мозгами пошурупить, да с ответом не торопиться. Меня впечатляло совсем другое - атмосфера доброжелательности в писательской среде. Ведь Троепольский, Кораблинов, чье имя, кстати, носит сейчас одна из улиц Коминтерновского района города Воронежа и другие, несмотря на свою широкую среди читателей известность и популярность, также как и все мы мечтали, трудились, радовались и переживали. Разница была лишь в том, что творческий полет их мыслей был совсем другой - куда выше простых смертных.
Я рассказал лишь о некоторых, сохранившихся в памяти примерах из моих давних встреч с писателями-земляками. Этих встреч было немало, но к сожалению, многое из того, что надо было бы сохранить для потомков, не рассчитывая на свою память, теперь безвозвратно ушло в прошлое.
... Более подробно хотелось бы рассказать о моих встречах и беседах с Юрием Даниловичем Гончаровым, который, к сожалению, тоже ушел из жизни, так и не дожив несколько месяцев до своего девяностолетия.
Юрий Данилович - замечательный русский, советский писатель, фронтовик, человек не простой судьбы, житейски исключительно мудрый и в тоже время он был слишком хрупок и раним. С ним впервые я познакомился также в начале 70-х годов прошлого века. Внешне он выглядел тогда молодо, привлекательно и разговаривать с ним было интересно. Мои с ним отношения поначалу складывались чисто формальными, не было той дружеской доверительности и настроя, которую мне хотелось бы иметь. А вскоре я был переведен на другую работу и наши встречи вообще прекратились.
Но бывают же в нашей жизни счастливые моменты, когда желаемое, вдруг, как по мановению волшебной палочки, воплощается в реальность. В данном случае речь пойдет о продолжении моего знакомства с Юрием Даниловичем Гончаровым. Мне хотелось с ним познакомиться поближе, узнать о нем не из тех разговоров, которые бытуют обычно в писательской или какой-то другой среде, а лично от общения с ним. Однако, он казался мне недоступным. Но ведь я сам многократно видел как улыбчиво и доброжелательно Гончаров разговаривал с писателями Владимиром Кораблиновым, Ольгой Кретовой и другими. Там не видел в общении с ним никакой недоступности. Тогда в чем же дело?
И вот подвернулся тот самый счастливый случай. Я жил в многоэтажном пятиподъездном доме, который строился и вводился в несколько приемов. Выхожу как-то из подъезда и встречаюсь с Юрием Даниловичем. Обрадовано спрашиваю:
- Как вы тут, Юрий Данилович, оказались?
- А вы?
- Так я в этом доме живу.
- Я тоже. - В гастроном вот ходил, кивнул он на хозяйственную сумку с продуктами. Оказалось, что Юрий Данилович переселился в дом с семьей с улицы Комиссаржевской совсем недавно, где занимал что-то подобие даже не квартиры, а "угла" и начал только что обживаться на новом месте. О его квартирной проблеме скажу попозже, а пока мы довольные встречей, разговорились как старые знакомые. Настроение у Юрия Даниловича было хорошее и мы стали делиться своими впечатлениями. Если Юрий Данилович никуда не спешил, то поговорить любил. Я подметил, у него и такую черту, что в разговорах с собеседниками он всегда был лидером, да таким, которого представьте себе, хотелось и хотелось слушать. В его мыслях было много житейской мудрости. С такой нестандартностью высказываний собеседник вроде бы уже встречался и все это где-то и когда-то слышал, но просто не обращал внимания. А вот рассуждения Гончарова было не только интересно послушать, они брали за живое. Свои мысли он собеседнику не навязывал, говорил просто, доходчиво, прочувствованно, как сказанное понимал сам и в чем был лично убежден. В этом как раз и был мой интерес общения с Юрием Даниловичем. В общем, доверительно поговорили, пожелали друг другу то, что обычно желают в таких случаях, зная, что теперь будем жить в одном доме, только в разных подъездах. И разошлись. Не знаю как Юрий Данилович, а я был нашей встрече искренне рад.
... Встречи с Юрием Даниловичем стали проходить чаще, а разговоры велись о самом разном. Что-то из них сохранилось в моей памяти. Приведу, несколько примеров. Вот один из них:
"Иду поздно вечером с работы и вижу Юрия Даниловича, достающего поклажи из багажника своей белого цвета "Нивы". Настроение у него неважное, вид уставший. Разговор завел сам.
- Вот приехали с женой с дачного участка, не мне вам объяснять, чем там занимались, а дома, как всегда, воду отключили: ни тебе помыться, ни побриться. В прошлый раз к самому депутату Госдумы по перебоям с подачей воды обращался. Говорю, сколько же можно людям жить в скотском состоянии? Неужели и на воде надо экономить?
- Ну и как, помог народный депутат?
- А-а, - безнадежно махнул рукой Юрий Данилович, - бесполезно. Оторвалась власть от народа, не знает, а скорее всего не хочет людскими бедами заниматься.
Надо сказать, что Юрий Данилович ценил работу сотрудников органов внутренних дел, неоднократно подчеркивал в наших беседах о ее значимости. Хорошо отзывался о министре внутренних дел страны Николае Анисимовиче Щелокове, сумевшем привлечь для борьбы с преступностью писателей, работников культуры и искусства.
Гончаров и Кораблинов написали на эту тему совместно несколько крупных произведений. Но об этом попозже. Запомнился с ним вот такой разговор. Поздно вечером Гончаров позвонил мне на квартиру. Сразу же стал пояснять причину своего звонка.
- Меня побудило позвонить вам то, что сейчас услышал по телевизору в вечерних новостях. Ваша сотрудница из пресс службы сообщила, что несколько дней назад ушла из дома и пропала одна женщина. Жила рядом с пединститутом, не какая-то там бродяжка, а из вполне нормальной семьи. Пошла в гости к своим знакомым, ну и, естественно, принарядилась. Ушла и несколько дней как ее нет. Вздохнув, Гончаров на какое-то время примолк, потом продолжил:
- Ваши сотрудники уже приступили к ее розыску, но пока безуспешно. Так вот, если эту женщину разыщут, то дайте возможность мне связаться с работниками милиции, которые занимались ее розыском. Хочу об этом написать и вообще придать общественное значение пропажам людей. Такова была суть нашего разговора. Потом переключились на случаи нередко пропадавших взрослых и детей, которые уходят из дома и бесследно исчезают. Кто-то из них позже находится, но далеко не все. - Как же так, - возмущался Юрий Данилович, - живет и трудится человек, а потом куда-то уходит и нет его больше? Я был с ним согласен. Причин пропажи людей, как установлено, было немало и в них надо было разбираться. Что касается розыска пропавшей женщины, то, к сожалению, ее так и не нашли.
Юрий Данилович переживал, что люди стали меньше читать, что их больше влечет телевизор и компьютер. Говорил, чтение книг никак не сравнить с просмотром телевизионных передач, где многое из нашей жизни преподносится совсем в ином свете. Как-то вечером, позвонив, спросил:
- В вашей системе кажется есть детская колония? Ответил, что есть такое учреждение и находится в Боброве.
- Я недавно отобрал из семейной библиотеки около трехсот книг и хочу их передать в любую организацию, пусть люди почитают. Однако, возникли проблемы. Хотел сдать в книжный магазин, что на улице Мира, но там отказались. Им это не нужно, хотя и отдавал бесплатно. Предложил библиотеке в селе Никольском, не взяли, потому как там нет библиотекаря. В Новой Усмани сказали, что надо подумать. Чего думать, ведь это книги, за которыми мы в свое время становились в очередь? Вот и подумал, а что если передать книги в детскую колонию, пускай дети читают, все польза для них будет.
Но видно в Новой Усмани от книг писателя-фронтовика Гончарова все-таки не отказались, потому как он больше мне по этому вопросу не звонил.
Продолжались наши короткие встречи, телефонные разговоры и поздравления с днем рождения. Тут у меня случился казус. Поздравляя Юрия Даниловича с днем рождения, тем более в первый раз, решил позвонить в 9 утра. Рассуждал так, что он к этому времени уж точно встал и привел себя в порядок, а тут и я порадую его своим вниманием. Но верно гласит народная, мудрость - не знаешь броду, не суйся в воду. Почему бы раньше-то не узнать о его утреннем и дневном распорядке дня. Короче говоря, с веселым настроем позвонил, трубку долго никто не брал, потом услышал его сонный голос.
- Спасибо, спасибо. Но на будущее просил бы учесть, что рабочий день у меня сдвинут по-своему. Я ведь на службе как вы не состоял и рано не вставал, да и сейчас не встаю. Тут еще некстати загрипповал, а дочь, Люба, вчера в Москву уехала. Ей надо в столичных библиотеках поработать. Почему бы думаю, утром подольше не поспать? Согласитесь, если человек хорошо выспится, то ему и работается несравненно лучше.
Вот так просветил меня Юрий Данилович при его поздравлении с днем рождения. Об отношении к своим юбилеям он позже высказался так:
- Не люблю юбилеи, не для меня это. Бунин тоже, кстати, их не любил. Уж так много в юбилейные дни какой-то слащавости, наигранности и лишней болтовни. Нет, не нравится мне все это.
Бывало и так, когда на поздравление он отвечал своей "гончаровской" шуткой. Не помню, по какому случаю я его поздравил, но уж точно не ранним утром. Пожелал, что обычно в таких случаях желают, а в ответ услышал: - У вас, как бывшем работнике органов внутренних дел наверно есть какая-то секретная тетрадочка, где все записываете: кто когда родился, кто с кем общается, чем увлекается, что любит, не так ли? - спросил с веселой ноткой в голосе.
- Есть-есть такая книжица, как же не быть, - ответил ему в тон. - Скажу по секрету, что начал в нее собирать даже отпечатки пальцев. Ваши, кстати, тоже в этой тетрадочке имеются. Так, на всякий случай, вдруг, да пригодятся. В общем, посмеялись.
Юрий Данилович был часто задумчив и сосредоточен. Не ошибусь, если скажу, что он много думал над тем, о чем писал или собирался писать. Уж такая у писателей вечная головная и душевная боль. Тема войны, в которой ему 20-летнему пареньку, пришлось участвовать, была одной из приоритетных. Думалось безусловно и о смысле человеческой жизни, и о том, как своим писательским словом донести до читателя, то что его больше всего волновало, да так, чтобы читатель не только все это осознал, но и своей душой прочувствовал правду о войне. Осуществить задуманное было далеко не просто. Бывали сбои. Гончаров в своей жизни это не раз испытывал. Пришлось немало пережить, когда опубликовал в журнале "Подъем" свою повесть "Неудача". Имелись и другие тревожные случаи. Но он был упрям и своих позиций, говоря языком военного, не сдавал. А таким упрямцам и непокорным, не привыкшим держать руки по швам, в жизни бывает далеко не просто.
Я столкнулся вот с таким случаем в его жизни. Однажды, в конце рабочего дня, в кабинете раздался телефонный звонок.
- Анатолий Савельевич? - услышал я знакомый голос.
- Да, - ответил я.
- Это Юрий Данилович, сказал он, как мне показалось встревоженно. - Мне хотелось бы с вами посоветоваться, - послышалось в трубке.
Оказалось, что Юрий Данилович уже пришел к областному УВД и звонил из приемной. Я быстро спустился к постовому и вскоре мы беседовали. А привело его ко мне вот что.
- Ведь вы теперь в милиции занимаетесь кадрами? - поинтересовался Гончаров.
Я согласно кивнул головой.
- И давно?
- Где-то с полгода.
- А до этого, если не секрет, в какой службе были?
- В разных, но больше в политотделе, - ответил, не понимая, с чего это вдруг Гончарова так заинтересовало, в каких службах я работал. Удивило и то, что Юрий Данилович, оказывается знал, где находится рабочий кабинет начальника УВД. Когда вышли из лифта, он, кивнув вверх головой, сам об этом сказал. Значит раньше здесь уже бывал. Узнав, какую службу возглавляю, Юрий Данилович достал из бокового кармана пиджака водительские права и положил передо мной. Видя, что я озадачен, пододвинул их ко мне поближе.
- Выходит, что попал куда надо, - сказал и начал свой рассказ. В общем-то, мне нетрудно было и самому догадаться, с чем связан его приход.
- Еду на машине, - стал пояснять он с волнением в голосе, - на светофоре появился красный свет, а я эту самую черту, что перед светофором, метра на полтора переехал. Так получилось, не рассчитал, хотя никому из пешеходов не помешал. Но стоявший поблизости сержант ГАИ мое нарушение заметил. Подойдя ко мне, представился и потребовал водительские права с талоном. Рассматривая их, нравоучал, что перед таким многолюдным перекрестком каждый водитель обязан сбавлять скорость. А вот я этого не сделал и переехал разделительную линию, из-за чего мог совершить ДТП.
- Как ни пытался защитить себя словами, что много лет вожу машину и никогда от работников ГАИ ко мне не было замечаний, бесполезно. Говорить, что фронтовик и писатель было как-то неудобно, да гаишник и слушать моих оправданий не захотел. Сделав в талоне прокол, предупредил, чтобы в субботу к девяти утра прибыл без опозданий в расположение батальона ГАИ на левый берег. Там, вместе с другими нарушителями правил дорожного движения, меня будут учить. Кто и как будет учить пояснять не стал. Вот, собственно и вся моя проблема, - невесело развел руками Юрий Данилович. - Ладно уж, что схлопотал прокол в талоне хотя можно б было, учитывая возраст и прочее, ограничиться предупреждением и мне этого хватило на всю жизнь. - Должна же быть человечность у работников милиции? - воскликнул возмущенно. Уж слишком больные струны его души задеваются.
Помолчал. - Теперь вот надо ехать в субботу на левый берег, где меня будут учить. В голове никак не укладывается. Спросил одного знакомого водителя со стажем, что же это за учеба там по субботам? Сказал, что пока не поздно ищи защиту, а то научат. Мудрый Троепольский посоветовал с вами встретиться. Позвонил домой, жена сказала, что приходите поздно, вот и заявился личной персоной.
Видно крепко допёк Юрия Даниловича сержант ГАИ, особенно встревожили произнесенные им, как угроза, слова, что "будут учить". Чтобы как-то успокоить, напомнил ему народную мудрость, что нет худа без добра. Еще неизвестно, кто кого будет учить.
Договорились так, что назавтра я приглашу к себе руководителей батальона ГАИ и того сержанта. Попросил и Юрия Даниловича подойти в назначенное время к УВД. Тут вместе и разберемся.
...На другой день Юрий Данилович пришел в УВД раньше назначенного времени и стал высказывать сомнения в правильности вызова гаишного руководства, так как молодой сотрудник неопытен и видимо хотел отличиться. Вот его следует пропесочить, чтобы впредь уважительнее относился к водителям и не видел в каждом из них потенциального нарушителя правил дорожного движения. Чувствовалось, что он обдумывал случившееся и искал удобные выходы из данной ситуации. Но пока мы обменивались мнениями подошли руководители батальона, а с ними и сержант. Все разрешилось довольно быстро. Я представил руководству батальона Гончарова, коротко охарактеризовал его и дал ему слово высказаться. Потом попросил ответить руководителей, как бы каждый из них поступил в данной ситуации. Все единодушно ответили, что в лучшем случае ограничились бы предупреждением, а то и вовсе не придали значения, тем более, когда подробней узнали о водителе. Конечно же и сержант понял, что в данном случае перехватил через край и попросил у Юрия Даниловича прощения, заверив, что подобного впредь никогда не допустит. Гончаров его простил. Он дал согласие встретиться с сотрудниками службы и вручить лучшим из них свои книги.
Ясно, что и в те годы среди водителей было немало нарушителей правил дорожного движения. Руководителям госавтоинспекции были высказаны пожелания, чтобы своими непродуманными действиями сотрудники не дискредитировали столь нужную и важную профилактику. Данной встречей Юрий Данилович остался доволен. - И в самом деле нет худа без добра, - вспомнил он мои слова, улыбаясь.
Из УВД вышливместе. Разговорились. Меня заинтересовало, как и когда Юрий Данилович узнал про рабочий кабинет начальника Управления внутренних дел области.
- О-о, - воскликнул он улыбаясь. - Это прелюбопытнейшая история. Я вам по дороге о ней расскажу, а не управлюсь, так где-нибудь на скамейку присядем. Хотя можно и в другой раз, - сказал, словно извиняясь.
- Нет, нет, давайте сегодня, зачем откладывать? Жаркий день сменился приятным, с ветерком, вечером. На небе разбросаны светло-серые, вечно куда-то спешащие облака. Вокруг относительно тихо, без мешающего человеку городского шума, треска и скрежета. Сама обстановка как бы настраивала пообщаться и поделиться своими откровениями.
- Так вот, - начал свой рассказ спокойным голосом Юрий Данилович, - послушайте откуда я знаю, где располагается кабинет комиссара, а теперь значит начальника УВД области. Но придется вернуться в минувшие годы. Вот вы партийный человек, а пошли работать в органы внутренних дел. Я к этому отношусь с пониманием. Ценю, что сделал для поднятия авторитета милиции, ваш министр Щелоков. Его сейчас охаивают, а зря. Много полезного он проделал в целях укрепления в стране правопорядка. Весьма важно, что привлек к этому важному делу большой отряд творческих работников: писателей, артистов, в общем, сами знаете кого. Дело закрутилось, завертелось и нашло в нашей среде самую активную поддержку. У нас в Воронеже тоже зашевелились. Может, помните таких у нас партийных работников, как Школьников, Усачев? Авторитетные, опытные были секретари обкома партии. Меня тогда тоже направили в Москву на общесоюзное совещание работников милиции, культуры и искусства. С превеликим удовольствием слушал речь Щелокова. Он говорил как мы живем, действуем, призывал подключиться поработать на общее дело. Многое и посейчас помню. Например, он говорил, что в США написаны тысячи книг о шерифах, тех, кто на местах обеспечивает правопорядок. Там шериф в курсе всех дел и знает на своем участке проживающих лично. Государство платит шерифам приличные деньги и они своей работой дорожат. А у нас я своего участкового никогда в жизни не видел, а он, разумеется, меня. Как может он работать, если не знает, кто живет на его участке? Вдобавок - низкая оплата труда работникам милиции, плохие условия проживания и все остальное. Но я отвлекся.
Подключились и мы с Кораблиновым к этому делу. Связались, обговорили и пошло-поехало. Работали не с каким-то наскоком, а плотно несколько лет выезжали в деревню Писаревка, обитали там долго. Жил тогда в Писаревке дед Харитоныч, а его сын служил рядовым в милиции. Интересен был для нас сам дед. В его голове масса всевозможных историй и мы этими историями были просто напичканы. Схватывали все, зная, что цензуре с ее зубами и когтями нас было теперь не укусить - за нами ЦК партии и МВД.
Расскажу, как я работал. Вернувшись из Писаревки, решил сходить на прием к комиссару Жукову, был тогда такой в вашем сером доме. А пошел вот почему: опыта оперативно-следственной работы у меня, как сами понимаете, не было. Хотелось пожить в их внутреннем, профессиональном мире. Но ведь в оперативной работе есть свои секреты, просто так к ним никого не допустят. Эту проблему мог разрешить только комиссар. Созвонился, представился и напросился на прием. Он меня принял, выслушал, узнал, где я живу, а в то время я жил на Комиссаржевской, то есть в Центральном районе. Вот он при мне и позвонил начальнику Центрального отдела, кажется, Портнихину. Сказал, чтобы меня приняли как надо без всяких опасений и проволочек. Теперь и вы знаете, как я попал к вашему самому высокому начальнику. А то ведь всякое можно подумать. Жуков между прочим мне понравился. Я ему рассказал, что работаю на пару с Кораблиновым, а что получится, представим, как говорится, на суд Божий.
После беседы у комиссара я не стал медлить и пошел в Центральный РОВД. Начальник встретил меня любезно, хотя и без меня дел у него хватало. Звонили телефоны, заходили с бумагами на подпись сотрудники. Он извинялся, разводил руками - мол, что поделаешь. Я чувствовал, что обстановкой и жизнью в районе он напичкан до корней волос. Кое-что рассказал из оперативной обстановки, потом вызвал начальников следственного и розыскного отделений и передал меня им с нужным напутствием. Я начал свою познавательную работу с розыска. Начальником там был, если память не изменяет, некто Курлянчик. Он мне сразу заявил, что общаться без мата с подчиненными не может, так что заранее просит извинения. - Крой матом, раз по-другому не получается, - сказал ему. В общем, с огромным интересом стал насыщаться и насыщаться жизнью сотрудников милицейского коллектива, особенно розыскников. При мне проводились планерки, без мата начальника тут и в самом деле не обходилось. При мне сотрудники принимали агентуру, а те выкладывали свою информацию. С ними рассчитывались. На улицах я их потом частенько видел, но делал вид, что не знаю. Меня вскоре признали в отделе как своего.
Мы сбавили шаг, да и спешить, собственно, некуда было. Юрий Данилович хотел высказаться о своем вживании в работу оперативных служб райотдела, с их планерками и жаркими спорами. Познавал привлечение к оперативно-следственной работе агентуры (как только комиссар Жуков разрешил пойти на это) и многое другое. Споры велись жаркие, особенно когда была плохая раскрываемость преступлений, да сроки поджимали, а сверху давили, требовали.
Жизненной фактурой Юрий Данилович был напичкан (его любимое слово) до каждой клеточки своего мозга и ему было что рассказать, да если еще учесть его необыкновенно интересную подачу тех или иных событий, фактов, свидетелем которых он стал. Я лично восторгался его подходом к работе над будущей книгой. Надо же, несколько лет мотаться в деревню Писаревку и там насыщаться правдой жизни от деда Харитоныча, его сына и других жителей села, или сидеть в райотделе и слушать как проводятся допросы подозреваемых, потом ехать вместе с опергруппой на обыски, задержание! Какое же надо было иметь терпение и выдержку?
- Оперативники не косились? - спросил, зная как они не хотят, когда в их дела кто-то вмешивается.
- Я же сказал, что приняли как своего. Мне надо было больше помалкивать и запоминать, ну и, ясное дело, моделировать в голове будущую книгу или книги, уж как получится. Встречались с Кораблиновым, обговаривали по сюжету романы, он писал свое, я - свое. А сотрудники розыска и других служб, что нам надо было, разъясняли. Особенно помогал Виктор, фамилию называть не буду, есть на то причины! Мы с ним в одной школе учились, он, правда, постарше был. В армию Виктора не взяли из-за слабого зрения, а направили в милицию. Не ошиблись. Работал по раскрытию особо тяжких преступлений и почти все, представьте себе, все преступления раскрывал. Говорил, что по полгода приходилось бывать в командировках. Его посылали туда, где с раскрываемостью было совсем плохо. Помогал, вытягивал и удивлялся - ну почему сами не раскрывали, ведь все не так уж сложно.
В это время была эпоха романов. Говорю ему, у тебя Виктор, такие сюжеты - пиши романы и станешь миллионером. Смеялся, вроде бы соглашаясь, но, ни слова не написал. Хотя как-то в минуты откровения признался, что мог быть поэтом, прозаиком, но лучше быть критиком. Все будут уважать и бояться. Я этому не придал значения. Мне он о своей оперативной работе рассказывал буквально все. По его просьбе врачи проводили эксгумации трупов и все его задания выполняли четко. Исключительно увлечен был своей тяжкой работой. Его потом перевели на работу в КГБ, там тоже у него получалось. Но стал наш Виктор увлекаться женским полом. Из партии его исключили, из КГБ убрали и оказался опытный оперативник не применимым, попросту - нищим. Он и раньше, для снятия стресса, спирт попивал, а тут вовсе запил. Пить было нельзя, а он пил. Где-то спирт доставал, а может носили те, кому в раскрытии преступлений помогал. Я не раз его предупреждал, чтобы бросил пить, так как к хорошему это не приведет. Но не помогало.
Юрий Данилович опять увлекся неизвестным нам Виктором, с которым учился в одной школе, человеком с его слов талантливым. Я уже знал, что теперь о нем будет рассказывать до конца. Да и перебивать не хотелось, так как самому было интересно узнать, чем же закончится жизнь опытного оперативника, с которым Гончаров поддерживал связь даже когда его со всех сторон выбросили. Незаметно дошли до дома, присели на скамейку. Откровение Гончарова о судьбе Виктора не остановить, а я слушал, слушал.
- Собрался я как-то поехать по местам, где воевал. Откуда-то узнал об этом Виктор и попросил взять с собой, так как его сын работал совсем рядом, куда я ехал. Ну как откажешь? Заехал за ним ранним утром на своей машине и выходит он с канистрой спирта. Запах в машине такой, что если гаишник остановит, то сразу права отберет. Видно и ночью пил. Но ведь не высадишь друга, а он по дороге продолжал спирт попивать да водичку в канистру из бутылки доливать. Говорить что-либо бесполезно. Неприятный остался осадок, совсем пропадал человек.
Какое-то время не встречались, потом узнал, что Виктор устроился на Воронежское телевидение. Все шло хорошо, но и там долго не проработал, ушел сам и стал работать в магазине железнодорожников. Этот магазин был лучшим в Воронеже, а Виктор мог достать все что угодно и к нему в очередь стояли с разными просьбами. И отсюда ушел, не устроила торгашеская канитель. Неожиданно занялся сочинительством стихов: вспомните его слова, что мог бы стать поэтом, прозаиком, но лучше критиком. Сочинял упорно, настойчиво, я кое в чем ему помогал. Подборку его стихов выслали в журнал "Новый мир", где главным редактором был Твардовский. Отправили и ждем; вернут или напечатают? Поместил Твардовский его стихи, причем в самом начале журнала. Они были о Родине, о войне, о Сталине и нашей непростой послевоенной жизни. Вот, к примеру, его слова о Сталине.
Окно в комнате Сталина светится... Дальше не помню. Стихи Виктора между прочим читали везде, он в Воронеже стал как бы главным поэтом. Дальше периодически встречались, разговаривали и расходились до следующих встреч.
Жизнь Виктора была разнополосая: то светлая полоса, то черная. Ему хотелось быть величиной, но ведь это не каждому из нас дано. Хотя достиг, я бы сказал, немало. Лично я это ценю. Жизнь Виктора кончилась трагически. Помню, пригласил меня на свой юбилей, но я приболел и не смог пойти. Позже узнал, что домой он возвращался поздно. Шел по улице Карла Маркса. Была весна, кругом лужи, слякотно, кое-где был еще лед. Он поскользнулся, упал, ударившись головой о бордюрный камень. Травма была тяжелой и через несколько месяцев Виктор умер. На его похороны тоже не ходил. Мне неприятно видеть, как хоронят людей.
Помолчали. Из подъезда вышли жена Юрия Даниловича с дочкой. - Все, пора домой, - засобирался он, закончив свой рассказ о Викторе, который оставил в его памяти заметный след.
Закончилась еще одна встреча с Юрием Даниловичем, в результате которой я с огромным для себя интересом узнал, как он постигал тайны оперативно-следственной работы в Центральном РОВД г. Воронежа.
В 1967 году у Юрия Гончарова в соавторстве с Владимиром Кораблиновым в Центрально-Черноземном книжном издательстве 50-ти тысячным тиражом был издан роман "Бардадым - король черной масти", а в 1968 году в том же издательстве и тем же тиражом вышел их другой роман - "Волки". Книги были встречены читателями с большим интересом, так как в них отражалась сама жизнь.
Наш земляк, замечательный писатель Владимир Александрович Кораблинов хорошо известен широкому кругу читателей страны прежде всего его романами о народных поэтах Алексее Кольцове и Иване Никитине. Эта дилогия принесла ему всенародную славу и любовь. Кроме того, он написал десятки книг о наших знаменитых земляках, о героических незабываемых событиях на земле воронежской, отдавая дань уважения героическому и трудовому подвигу российского народа. В последние годы своей жизни Владимир Александрович стал слепнуть, что крайне негативно в целом повлияло на ухудшение его здоровья. Умер в марте 1989 года. Юрий Данилович сильно переживал смерть Кораблинова, у которого всегда находил взаимопонимание и поддержку.
- Как же писателю и без зрения? - говорил он взволнованно. Ведь страшнее пытки и придумать невозможно!
Когда в Северном микрорайоне Воронежа появилась улица, носящая имя Владимира Кораблинова, Юрий Данилович решил туда проехать, обойти ее и увидеть, что она собой представляет. Кораблинова он любил и ценил, его смерть для него была большим ударом. Если бы Юрий Данилович знал, что его тоже, как и Кораблинова, в последние годы жизни ожидает полная слепота.
...Несколько месяцев длилась моя служебная командировка, потом была запарка на работе, так что встреч с Юрием Даниловичем все это время не было. Встретились, когда деревья украсила зеленая листва и всех радовало весеннее солнце. Поговорить можно было без обычной спешки и суеты.
Я рассказал, что вплотную занимаюсь укреплением кадров органов внутренних дел области за счет коммунистов и комсомольцев, которых направляют в милицию трудовые коллективы. Юрий Данилович к работе милиции относился уважительно, считая, что в ней должны работать честные и порядочные люди, настоящие профессионалы, где не должно быть места взяточникам, людям безкультурным, грубым, выбивающим признания в совершении преступлений с помощью кулаков.
Он тоже поделился мыслями, как идут дела в писательских кругах. Его рассказ не был оптимистичен: писатели много спорят, бытует групповщина, а все потому, что нет должного руководства, так как Секретариат и Правление Союза писателей долгое время не обновляются и работают по старинке. Но продолжать разговор на эту тему больше не стал. Нагнувшись, покопался в своем вместительном портфеле. Найдя, что искал, подал мне.
- Вот дарю книгу о Константине Паустовском. Советую почитать.
Взяв книгу, стал рассматривать. Она называлась "Воспоминания о Константине Паустовском". Составитель Л. Левицкий. Издательство "Советский писатель", Москва 1975 год. В книге много известных советских писателей делились своими впечатлениями о выдающемся мастере слова. Был в ней и солидный очерк о Паустовском Юрия Даниловича, которому, как впоследствии узнал, посчастливилось пожить вместе с ним в Эртелевке, бывшей усадьбе писателя Александра Ивановича Эртеля, возле деревушки Лаптевки Верхне-Хавского района. В Эртелевке Константин Паустовский отдыхал и работал два послевоенных горячих лета.
Нет слов, как я был тронут вниманием ко мне Юрия Даниловича. Прочитав его солидный очерк, понял, что Паустовский был ему дорог как человек и писатель, давший путевку в большую литературу. Достаточно прочитать с каким вниманием и доброжелательностью отнесся Паустовский к первой повести Юрия Даниловича и их последующие общения на проводимых позже литературных семинарах.
В этот весенний день Юрий Данилович меня все больше удивлял. Неожиданно спросил, не хочу ли я попробовать свои возможности в художественной прозе? То, что я увлекался краеведением, он знал. Сам, откровенно говоря, стеснялся говорить с ним на эту тему. Мало ли что подумает? Ответил, что для занятия художественной прозой нужно много свободного времени, а у меня его нет. Хотя несколько рассказов о послевоенном детстве написал, один из них даже опубликован в "Подъеме". Хотел бы со временем книгу написать, но это пока лишь мечта.
- А вы дайте мне почитать, что написали, - сказал он, видимо понимая мое внутреннее состояние. - Или это секрет?
- Какой там секрет! - воскликнул я обрадовано. - Дам, конечно, дам! Принесу!
Забегая вперед, должен сказать, что Юрий Данилович очень внимательно отнесся к тому, что мной было разрозненно написано и, ознакомившись, высказал полезные советы. Я их на всю жизнь запомнил. Вот лишь несколько из них:
- В каждой книге обязательно должен быть стержень - главное действующее лицо, вокруг которого развивается и крутится все остальное. У вас стержень - отец, пришедший с фронта раненый и больной. Зачем его так быстро хоронить? Пусть дома полечится, потом полежит в больнице. Потяните время, хуже не станет. Или вора, жулика Титыча сразу посадили в "кутузку". Зачем? Можно повременить, но обыграть по-умному, чтобы у читателей о нем сложилось определенное мнение. Продумайте сюжетную линию книги. И пишите, пишите, хотя бы по полстраничке в день, но регулярно. Время надо находить. Когда вещь будет готова, можно внимательно прочитать, что-то подсократить и переставить. Было бы что переставлять. Запомните, все в ваших руках. Можно писать и на милицейскую тему, вам это ближе. В общем, Юрий Данилович подтолкнул своими советами к более активной работе над книгой. И эта нелегкая, долгая работа началась. Знал, что после ее завершения оценку моему труду будет давать сам Юрий Данилович Гончаров. Это воодушевляло.
Памятный для меня разговор состоялся в 1989 году, за два дня до Первомая. Юрий Данилович еще говорил, что дочка послезавтра пойдет на демонстрацию и потом расскажет, что там было нового. Забегая вперед скажу, что первую часть своей книги я закончил ровно через год.
Рукопись передал на суд Юрию Даниловичу и с замиранием сердца стал ждать его ответа. Прочитал он довольно оперативно и вскоре раздался ожидаемый звонок. Пришел ко мне сам, а я ждал у входа в подъезд. В нашем доме тогда только что заменили старые входные двери в подъездах на новые металлические с замком цифровым шрифтом и домофоном. Но жильцы это новшество осваивали по-своему - попросту ломали замки. У нас, однако, дверь еще держалась, на что Юрий Данилович удивленно заметил:
- А у нас дверь совсем вышибли. - Ну и культура жильцов! - сказал со вздохом.
Поднялись лифтом на этаж, сели в комнате, чтобы никто не мешал, и я с нетерпением стал ждать результата прочтения моей повести. Юрий Данилович положил рукопись на стол и довольно интригующе поглядел на меня, затем ободряюще улыбнулся.
- Ваша повесть мне понравилась, - сказал он, наконец. Видя, что я не ожидал таких слов, твердо добавил: - Нет, нет, тут без похвальбы, а за дело. Поработали. У нас ведь иногда так напишут, что читать противно.
Для издания книги ее надо было еще пропустить через Правление местной писательской организации. Юрий Данилович помог и в этом. Посоветовал, чтобы в Центрально-Черноземном книжном издательстве книгу редактировала Тамара Тимофеевна Давыденко, по его мнению, это одна из лучших и опытных редакторов издательства.
- Если что-то не будет получаться, сошлитесь на мою рекомендацию, - сказал он. Первая часть повести "Осколок" вышла в издательстве в мае 1991 года.
Каждый разговор с Юрием Даниловичем мне западал в душу и всегда чем-то запоминался. В беседах с ним он обычно по мелочам не разбрасывался. Тем для бесед у него было предостаточно. Иногда и я заранее прикидывал, какие задать ему вопросы. Задаю первый вопрос, он начинает на него отвечать подробно, с фактами, примерами, но потом как-то незаметно переходил на волнующую его проблему, так что остальные заготовленные мной вопросы оставались до следующего раза. Заметил, поначалу беседа шла с его стороны как бы вяло, нехотя, но потом набирала оборотов и велась уже заинтересованно. После таких встреч и разговоров я иногда оставлял в блокноте или на обычных тетрадочных листах короткие заметки, отмечая также день беседы и ее суть. На более подробные записи времени как всегда не хватало. Так что сохранились лишь небольшие пометки от тех бесед, обычно после каких-то юбилеев или других важных событий. Теперь-то понимаю, что рассчитывать на свою память, которая, к сожалению, далеко не все в подробностях сохраняет, нельзя было. Лучше запомнились наши беседы, когда Юрий Данилович был совсем слаб и окончательно ослеп.
В последние месяцы жизни он не хотел, чтобы я приходил к нему на квартиру и в чем-то помогал. Ссылался на дочь, Любу, которая со всем этим сама неплохо справляется. Ясно, что она в уходе за больным отцом справлялась. Но мне казалось, он просто стеснялся и не хотел, чтобы его видели в столь болезненном и беспомощном состоянии. Это и понять по-человечески можно. А вот нашим телефонным разговорам он был рад. Но начну по порядку, хотя пока еще были и встречи.
24 декабря 1993 года.
Созвонился с Юрием Даниловичем Гончаровым и, получив согласие встретиться, зашел на квартиру. Ему 70 лет. Поздравил. Живет с женой и дочкой в квартире на седьмом этаже. Чувствуется, приходу рад. Извиняется, что угостить не может, так как жена в больнице. Ей сделали сложную операцию, но теперь пошла на поправку и это радует. Дочка в университете, у нее - сессия. Поздний ребенок. Расспрашивать про личную жизнь не стал, хотя он и сам сказал, что в жизни было все. Посетовал, что сломался диван, теперь и отремонтировать его не просто, сколько же денег надо. Он осторожно присел на диван, я, напротив, в кресло. В комнате много зеленых цветов, а также сухих, типа колокольчиков и разных сборных веток. Заметив мой интерес к цветам, Юрий Данилович пояснил: - Это все дочка старается, она у меня к цветам неравнодушна. Есть тут бархотки, фиалки и много других. А мои любимые цветы - сирень. Божественным запахом цветущей сирени весной не надышишься... Улыбнувшись, мечтательно добавил: -Сирень, к тому же, является и символом Победы. Вот так-то.
Огляделся: в квартире не убого, но и не богато. Простенький ковер на полу, неброская накидка на диване, шкаф, стол, стулья. Кругом книги, книги, в них вся жизнь Юрия Даниловича. Под книжным шкафом несколько желтых тыкв. На меня устремлен приветливый, но в тоже время и острый взгляд нашего известного писателя - фронтовика, который как бы спрашивал: - "Вот так и живу. Я то мол в чем виноват?
Помолчав, спросил именинника: - Как живется и работается?"
- О-о! - воскликнул он удивленно. - На такой емкий вопрос сходу не ответишь. Но можно ответить и покороче. - Плохо живется и работается. О чем может идти речь. Развалили такую державу, причем все так неожиданно и быстро. Я никогда не восхищался прошлым строем, всегда меня считали в этом плане как бы зацикленным. Но ведь при Советах, при всех недостатках той жизни, много было и хорошего. Одна война что значит. Мы не рассыпались, нас не сломили, А тут раз-два и сотворили при нашем общем молчании, что враги с оружием в руках не могли сделать. В какой-то степени разделяю слова обозревателя, Корякина: "- Россия, ты что - сдурела!" - Все мы сдурели, все. Ко мне раньше у властей всегда были вопросы, как к недовольному. Хотелось писать правду, а ведь это не всем нравилось. Прежде чем издать меня правили Смирновы, Митрошины, Тимофеевы и другие.
Правили, я спорил с ними, но печатали. Теперь же, пиши что хочешь, но не печатают. В Москве к моему 70-летию подготовили большую книгу, даже вёрстку прислали, но не напечатали. К Свиридову (директор Центрально-Черноземного книжного издательства) не подойдешь. Ему делают погоду всякие Эммануэли, Анжелики и им подобные, а мы не подходим. А ведь писатели многое могут сделать, да это вы и без меня отлично знаете. - Так и живу, пишу и складываю, пишу и складываю, - махнул рукой на дверь в другую комнату. Хорошо, если в газете хоть немного напечатают или в нашем "Подъеме". Какая уж тут жизнь нормального человека. А я фронтовик, все прошел, что надо было пройти, а теперь вот под конец жизни переживать приходится. Я голосовал за коммунистов. Это пока более менее реальная сила против всех нехристей. Ценю, что Зюганов изучил историю христианства и других религий. Но коммунистам будет тяжело. Слишком много их лидеры натворили. Хотя рядовые члены партии в этом мало виноваты. - Не знаю, может и ошибусь, но мне кажется, что режим Ельцина долго не продержится. Люди медленно, но прозревают. Слишком многое отобрали у народа. - Все у нас в России не так как положено. Может от изобилия земли и полезных ископаемых. Всего навалом. Другие таких возможностей, как у нас, не имеют и борются за жизнь.
Взять к примеру японцев. Ведь очень многое, да почти всё завозят с других стран, а как работают! В Испании нет своего металла, а что они производят из металла, завезенного со стороны. Я узнал, они даже делают чудеснейшее хирургическое оборудование. Примеров тому множество. Или земля? Да ей у нас ни в коем случае нельзя торговать, продавать, покупать. Это приведет к новой гражданской войне.
Гончаров помолчал и задумчиво поглядел на меня. - Ну вот видите как непросто ответить на ваш вопрос. Да и вряд ли кто на него вот так сходу и верно ответит. Жизнь дальше покажет, как тут быть, а пока сами видим, что для этого нет у большинства людей ни желания чего-то решительно добиваться, ни условий и возможностей.
Это лишь часть ответа Юрия Даниловича на мой ему вопрос - как живется и работается. Говорил он по данному вопросу еще и еще хотя основные его мысли, что высказал, схвачены. И пусть читатель не подумает, что я гоню отсебятину. Такое в память о Юрии Даниловиче я себе никогда не позволю. В этот день были и другие темы для разговора. Некоторые из них частично запомнились.
- Помните, я рассказал, как мы с Владимиром Александровичем Кораблиновым писали детектив про "короля черной масти"? Так вот, когда написали, сидим с ним и думаем какое бы придумать роману название? Я предложил взять название из справочника, что лежал у него на столе. Говорю, сейчас открою любую страницу и что будет, то и будет. Справочник был для партхозактива областей Черноземья. Открыл и попался какой-то деятель из Белгородской области. После нам сказали, что и фамилия у него вертлявая, и сам такой же вертлявый да пронырливый пройдоха, от него одни неприятности, а его фамилия как видите, в название уголовного романа подошла - Бардадым. Да, вот что еще подарили роман мы и комиссару Жукову, а через некоторое время от него поступил звонок, что роман или со стола кто-то спер, или сам отдал кому-то почитать да позабыл. Пришлось еще подарить. Но он, молодец, разрешил нам спокойно поработать.
Потом разговор шел о разном. У меня из головы не выходило, что к 70-летию Юрия Даниловича в Москве была подготовлена к изданию его солидная книга, даже верстку, как он сказал, из Москвы прислали, но так и не напечатали. Не думаю, чтобы он обманывал.
- А может, говорю, Юрию Даниловичу, надо было найти в Воронеже богатого спонсора из ваших почитателей, чтобы помог издать? Сейчас многие так делают.
- Нет, нет. Это я не могу! У меня не получится, - запротестовал как само собой разумеющееся. - Вот Ласунский недавно подарил книжку, ему кто-то помог издать. Другие тоже находят спонсоров, а я не могу, - развел беспомощно руками.
Точно помню, что в этот день он впервые мне пожаловался на болезнь глаз. У него оказывается глаукома, причем прогрессирует. Сняв очки, Юрий Данилович стал их аккуратно протирать тряпочкой.
- Раньше, при той власти, я был прикреплен к областной глазной больнице. Там меня бесплатно лечили. Если же лечить глаза за деньги, это ж сколько их на лекарство потребуется?
- Так надо добиться, чтобы лечили как положено и ни в коем случае не открепляли, - посоветовал я, да и что мог сказать другого?
- Э-э, сейчас все за деньги делается, - не согласился Юрий Данилович. - Откреплять может и не станут, но и лечить, как надо без денег не будут. Сейчас все деньги решают. Он привел пример, как одной молодой женщине нужно было сделать в Москве операцию на сердце. Так вот, врачи ее предупредили, что лечить-то они будут, но нужна операция, а для этого ей надо подготовить два с половиной миллиона рублей. Откуда она такие деньги возьмет? - спросил он глядя на меня. Это как раз то и есть, что мы с прежней властью потеряли. И не только в медицине. Взять к примеру ту же учебу. При поступлении в высшие учебные заведения бюджетные места всегда ограничивают. Выходит, какой бы ты умный, расхороший не был, а без денег грош тебе цена. Примеров множество.
На этом разговор в юбилейный день закончился, так, как скоро должна была придти дочь Люба.
...Длительное время в блокноте не было ни одной, хотя бы коротенькой записи. Встречи с Юрием Даниловичем проходили, но они были обычными и я, видимо посчитал, что в них не было ничего существенного, или уже раньше об этом велись беседы. А месяцы и годы летели. Кто как мог вживался в набиравший силу перестроечный процесс. У писателей свои проблемы. Если раньше издаваться было можно, но мешали Обллит и парторганы, как бы в своих опусах писатели не протащили что-то непозволительное, критиканское, теперь же, пиши что угодно, но и издавай как хочешь. Многие толстые журналы в центре и на местах, где раньше печатались произведения писателей, позакрывались. А вот литературно-художественный журнал "Подъем" при поддержке учредителя - департамента культуры и архивного дела Воронежской области в лихие девяностые годы, все-таки выжил. Юрий Данилович в нем частенько печатался. В "Подъеме" были опубликованы такие его произведения, как "Именем революции", "В ожидании телеграммы", "Невеста", "Поклонимся", "Зек N 603", "Кружево тайн" и другие. Как видим, он не был обделен вниманием редакции журнала. Юрий Данилович был удостоен престижных литературных наград и премий.
В 1986 году Юрию Даниловичу Гончарову за книгу "Ожидание" была присуждена Государственная премия РСФСР имени Максима Горького, а в 1998 году ему присвоено звание Почетного доктора наук Воронежского государственного университета. В эти непростые годы литератор Гончаров работал упорно, настойчиво и результативно.
Как-то встретились во дворе. Он шел навстречу с какой-то по-детски бесхитростной улыбкой. Только собрался спросить, что же произошло, так он с ответом опередил:
- Вы знаете, мне сейчас работается так, как давно не работалось. Представьте себе, пришло чудесное второе дыхание, а с ним вдохновение, и есть результат, - сказал с радостью и восторгом. Куда подевалась с лица обычная хмарь. Выслушал его откровение, хотя над чем трудился и работает секрета открывать не стал.
- А как с печатанием? - спросил его.
- Тут по-старому, но спасает "Подъем", - ответил погрустнев. - Все остальное - непробивная, каменная стена
...30 июня 1995 года умер Гавриил Николаевич Троепольский. Он не дожил до своего 90-летия всего лишь несколько месяцев. Литературу Воронежского края невозможно представить без творчества Гавриила Николаевича. Патриот земли русской, он искренне переживал за ее прошлое, настоящее и будущее. Знаменит не только как писатель, но и как ученый агроном-селекционер. Работал Гавриил Николаевич продуктивно и качественно. Славу Троепольскому принесли такие его произведения, как "Прохор XVII-й и другие", "Кандидат наук", роман "Чернозем", повесть "В камышах" и другие. Повесть "Белый Бим Черное ухо" в нашей стране и не только является своего рода визитной карточкой для каждого воронежца. В местной писательской организации не стало "деда", одного из патриархов могучего русского слова. Похоронили Троепольского на аллее Славы Коминтерновского кладбища г. Воронежа. Переживают все, кто лично знал или был знаком с его творчеством.
Вспоминаются встречи с ним. Как забыть 1975 год, когда Г.Н. Троепольский был удостоен Государственной премии СССР. Тогда и я поздравил его во дворце имени Карла Маркса. А вечером в столовой N 34 по этому поводу состоялся праздничный ужин. Поздравлений было не меньше чем во дворце. Гавриил Николаевич слушал их и утомленно улыбался. Ведущий предоставил и мне слово. Пожелания в поздравлениях уже повторялись, звучали надоедно, а уставший их слушать Гавриил Николаевич сидел с рюмкой в руке, не прикоснувшись к трапезе. Вот и пожелал я ему тогда приятного аппетита, что было всеми воспринято под аплодисменты, а именинник, наконец-то принялся за еду.
Да, физически Гавриила Николаевича нет с нами, но есть и всегда будут с нами его бесценные книги.
...Надоедать звонками Юрию Даниловичу не хотелось. Это я хорошо понимал, поэтому звонил или встречался, когда в этом была какая-то необходимость. Сохранилась короткая запись телефонного разговора, датированная 9 мая 1999 года. Я поздравил фронтовика-писателя с Днем Победы. Было уже под вечер. Спросил, как прошел день? Коротко по памяти воспроизвожу его ответ:
... Прошлись с семьей по проспекту Революции, потом поехали в парк "Динамо". Народу много и на проспекте и в парке. Дошли до пионерской горки. Показал жене и дочери, где были окопы, напомнил, что вернулся в Воронеж в октябре 1943 года (город был освобожден в январе 1943 г. Прим. автора). В парке видел тогда еще неубранные трупы немцев.
Обстановка в Воронеже осенью 1943 года пояснил мне, была сложной: нужно было возвращать разрушенный до основания город к жизни. А кому восстанавливать? Основная рабочая сила - женщины. Этой осенью Юрий Данилович обошел места, где шли ожесточенные бои, был и в парке "Динамо". Оборонительные позиции наших войск и войск противника были еще не разрушены. Все это он видел своими глазами.
Я верил словам Юрия Даниловича и насчет неубранных кое-где трупов немцев, окопов и других оборонительных сооружений. Вспомнил, когда работал над книгой "Последние свидетели", то одна из женщин рассказывала, как их соседку привлекали к вывозу трупов немецких солдат из Кольцовского сквера. Их было там много и они вмерзли в снег и в лед. Женщины отказывались заниматься страшной для них работой, но им давали выпить вина и они с лопатами и ломами освобождали сквер от мерзлых трупов завоевателей. Сквер после фашистской оккупации правобережья города был превращен в кладбище для немецких офицеров. Вместо деревьев - ряды березовых крестов. Но не всех успели похоронить. Однако я отвлекся. Юрий Данилович переключился с военного 1943 года на нынешний - 1999 год. С тех пор прошло 44 года.
... Потом пришли домой, - слышу в телефонной трубке его голос, - приготовили праздничный обед, достали и бутылочку. В такие дни мне всегда много звонят и поздравляют. Один звонок был даже из Америки. Знакомый одессит звонил. Пять лет как переехал туда на жительство. Надо же, нашел код Воронежа и дозвонился. С одной стороны приятно, а с другой - ну чего ему в России-то не жилось? Значит не все и не всех наша жизнь устраивает...
...Вернувшись в конце мая 2000 года из поездки в села Тишанку и Бирюч (моя малая Родина), позвонил Юрию Даниловичу, чтобы рассказать о своих впечатлениях. Трубку долго никто не брал и я внутренне заволновался, чтобы это могло быть? Наконец услышал совсем никакой его голос. Первое, что подумал - болен. Спросил - вы случайно не приболели? Слышу в ответ: - Нет, у меня огромное горе - 3-го мая похоронил жену. Убралась быстро. Лейкемия. Он изливал свое горе, свою страшную беду медленно, обдумывая каждое слово. Ему лучше было бы выплакаться и на душе стало легче, но он переносил боль в душе. - Мы прожили с ней 32 года и вот ушла из жизни. А ведь она моложе меня на 13 лет и можно было бы еще вместе пожить...
Молча слушаю Юрия Даниловича с постигшим его несчастьем не перебиваю, пусть выговорится. Когда раньше заходил в их квартиру и встречался с Эльзой Петровной, то мне даже и в голову не приходило, что эта умная, спокойная, жизнерадостная женщина, которая была для Юрия Даниловича верной спутницей в жизни, так рано уйдет из жизни. Потеря для него и дочери Любы и в самом деле огромная. Высказал свое соболезнование, а чтобы как-то взбодрить, напомнил о дочери Любе. Он же ее так любит! В ответ слышу неторопливые, наверно не раз и не два продуманные им слова: - Мы с дочкой любим друг друга. Она была и будет для меня основной опорой. Мне, как отцу хочется, чтобы семейная жизнь у Любы была счастливой. Но поймите, дочь жену не заменит! Вначале, вгорячах я еще не осознал всей свалившейся на меня беды, теперь все больше понимаю невосполнимую потерю.
Разговор пришлось прервать - кто-то позвонил в квартиру Гончаровых. Сказав, что перезвонит чуть позже, Юрий Данилович пошел открывать дверь. Перезвонил и начал сразу с жалобы. - Опять в квартире нет ни горячей, ни холодной воды. Когда же эта вся вакханалия кончится? К кому не обращался - никому до воды и дела нет. - Сплошная бестолковщина! - возмущался Юрий Данилович. - Крысы вокруг бегают! Тараканы табуном ползут! Примолк. Слышу в трубке недовольное сопение. - По крысам в своем расстройстве, что вокруг бегают он подзагнул, но ведь они есть, не табунами, но и немало тараканов, причем крупных. И по воде, что верно, то верно, - думаю про себя. Ее как пускали, так и пускают по часам, да и то с нарушением. Вот его и зацепило...
- А где такая улица Кораблинова? - услышал совсем не водяной вопрос. - Интересно бы знать и пройтись по ней, ведь мы с Владимиром Александровичем были большими друзьями.
- Объяснил, что такая улица пока еще только застраивается в Северном микрорайоне города. Сказал для поднятия настроения, что в Воронеже обязательно будет и улица, носящая фамилию Юрия Гончарова.
- Что вы, что вы, - сразу засопротивлялся он. Такого быть не может. А вот по улице Кораблинова обязательно пройдусь. Это хорошо, это же живая история. Сколько бы я мог рассказать об этом замечательном человеке и писателе!
В конце разговора сказал, что старается больше работать на земельном участке. Это хоть на какую-то малость заставляет не думать о смерти жены. Во всем помогает дочь. Но все равно одинок и это одиночество видно останется теперь до конца жизни.
Вечером Юрий Данилович позвонил мне на квартиру и попросил рассказать, как лучше добраться до улицы Кораблинова. Объяснил два варианта: троллейбусом по Московскому проспекту, потом поворот направо на улицу Беговую и как идти дальше. Его заинтересовал второй маршрут к улице через парк "Динамо". Моим разъяснением остался доволен, от какой-либо помощи отказался, сказал, что без спешки и сам доберется. Ему пройтись пешочком будет даже интересней.
- Сегодня вы бодрее чувствуете себя, чем в прошлый раз, - сказал я и добавил, что он сильный и мужественный человек, умеет держать себя в руках.
На что Юрий Данилович ответил далеко не бодрым голосом. - Как раз нет, не такой уж я и мужественный, наоборот, хрупкий как стекло и ломаюсь как солома. Потом с горечью поведал, как после недавних похорон писателя-фронтовика Ивана Сидельникова шел домой вместе с поэтом Александром Голубевым. Разговорились. Оказывается жена Голубева тоже умерла от белокровия (рак крови) и что она лежала в той же больнице и палате, где лежала его жена. Надо же, какое совпадение? - с горечью произнес он. - Но как у нас лечат, как лечат! Ведь меня все время врачи убаюкивали словами, чтобы не волновался, что болезнь отступила и все идет на поправку. Вот тебе и поправка. Оказывается, такая же беда не у одного меня.
Я слушал и понимал, что после смерти жены Юрий Данилович никак не войдет в нормальную жизненную колею. Семейное горе от смерти жены не прошло, переживания и боль пока лишь приглушены и постоянно напоминают о себе.
24 декабря 2000 года.
Традиционно поздравил Юрия Даниловича с днем рождения. Ему исполнилось 77 лет. За поздравление поблагодарил, а разговор начал с цен на бензин, которые опять подскочили.
- Наверно уже знаете? Да что спрашиваю, если машина есть.
- Слышал, слышал. Люди обсуждают.
- Значит жди повышения цен на все. На машине тоже лишний раз не прокатишься.
Знал, что Юрий Данилович хоть и не часто, но летом выезжает на свой загородный участок. Иногда рыбачил, хотя на дальние расстояния поездок давно не совершал. Словно читая мои мысли, слышу откровение: - Раньше, представьте себе, с Кораблиновым выезжали на рыбалку и неплохо проводили время на природе. Это заряжало нас творческой энергией. Именно заряжало. Теперь и поехать не с кем, а один, если откровенно, выезжать боюсь. Ведь убьют, а машину заберут.
- Зачем же так мрачно настраивать себя? - стараюсь перенастроить его на мажорный лад.
- А как не быть этой мрачности? Вот на днях в собственном подъезде два молодчика вечером чем-то по голове меня шлепнули и портфель отобрали.
- В милицию, надеюсь, позвонили? Или хотя бы мне? Но Юрий Данилович словно не слышал о чем говорю и продолжал о своем: - А в портфеле была лишь буханка хлеба, да книга из библиотеки "О заговорах и борьбе с бандитами и грабителями". Не правда ли смешно звучит?
- Дальше-то что было? Чем все это закончилось? - спросил я Гончарова, который по разбою на себя в собственном подъезде никому ни слова не сказал. А ведь удар-то был по голове?
- Когда очухался, кто-то из жильцов появился, я и вышел с ним на улицу. Вижу сбоку от порожков валяется мой портфель. Видно, поглядели, что ничего в нем толкового нет и бросили. Думали, что в нем большие деньги? А там хлеб и книга. Вот ведь как бывает. Говорите, что в милицию надо б было позвонить. Может и надо, но не стал. Столько потом будет лишней мороки, а нужна она мне? Вам звонить тоже не стал, потому как давний пенсионер и небось тоже позабыли. Хорошо, что голову не пробили.
Настроение у Юрия Даниловича грустнее грустного. Без жены ему плохо, а главное не видит он светлой перспективы. Затем вновь коснулся своей работы и повышения цен. Цены его крепко взвинтили.
- Понемногу пишу, но ведь написанное не издать? Говорят, что и бумага в несколько раз подорожает. Так что пиши и побыстрей издавай свой роман, - посоветовал он.
... Замечу, Юрий Данилович далеко не с каждым шел на откровенные товарищеские контакты. Так что мне в этом плане повезло. Наши беседы носили вполне доверительный характер. Сожалею, что отдельные, высказываемые им полезные советы, следовало бы взять на заметку. Такая возможность была, но всегда не хватало времени или что-то мешало. Об этом раньше говорил.
В 2002 году было несколько встреч, но только по двум из них мной сделаны небольшие пометки о сути проводимых бесед.
2 августа 2002 года. Воскресный день. Встретил Юрия Даниловича во дворе. Прихрамывая и опираясь на костыль, он шел мне навстречу. На мой вопросительно-удивленный взгляд, взмахнул перед собой свободной рукой: - Представьте себе, - пояснил подходя ко мне, был сильный ушиб ноги. Пояснять, как это произошло, не стал. - Слава Богу, - заверил от души, что не перелом. Юрий Данилович даже перекрестился, хотя считал себя атеистом. Свернули посидеть на скамейку.
Поодаль среди собравшихся кучкой пожилых женщин и мужчин, поднялся шум, но пошумев, люди стали расходиться. Присели на скамейку. Юрий Данилович оперся подбородком головы на ладони рук, сжимавших ручку костыля.
- Погулять вышли или куда-то по делу?- поинтересовался я.
- По делу, по делу, а заодно и пройтись для моей больной ноги это сейчас полезно. А шел домком выбирать. Только смотрю выборы вряд ли состоятся - жильцы не собрались. Пошумели, покричали и при нас разошлись. Народ не проснулся, думает лишь как бы живот набить. Сами видите, плевать им на домком. Вспомните, что у Булгакова в "Собачьем сердце" революционный домком творил? То было другое время. Сейчас люди в домкомы не хотят идти. Может и верно. Власть на эти выборные домкомы, а через них на жильцов, пытается переложить свои прямые функции - квартиры, мол, теперь вами приватизированы, вот и ремонтируйте их и обеспечивайте всем необходимым. Хитро придумано, не правда ли?
Для меня было неожиданностью, когда Юрий Данилович перевел разговор о своей матери. Может был какой-то ее юбилей, или что другое, но он о ней заговорил.
- Моя мама, Любовь Дмитриевна, - сказал задумчиво, - работала в библиотеках Воронежа, а после войны в областном краеведческом музее. Так что книгами обеспечивала меня по самой высокой для того времени планке, за что я ей несказанно благодарен. Пушкин, Тургенев, Гоголь, Бунин и другие великие писатели мной читались и перечитывались. Как много значит семейный уклад для творческого развития ребенка и взрослого человека. Не знаю, состоялся бы я как писатель без огромной начитанности с детских лет? Помолчав, спросил: - Ваша мама, помнится по "Осколку" простая без образования женщина. Верно, говорю? Я согласно закивал головой. Мать действительно была безграмотной, в период довоенной ликвидации безграмотности она усвоила всего лишь три буквы, потом ей было не до учебы: дети, война, смерть вернувшегося с фронта отца. Какая уж тут учеба? А что касалось нас, деревенских пареньков, то мы в очередь становились, чтобы прочитать хорошую книгу.
Когда бы мы с Юрием Даниловичем не встречались, вопрос о том, как работается-пишется стороной не обходили. Да это и понятно. Коснулись данной темы и в этот раз.
- В работе мое спасение, - сказал он. - Но пишу больше по привычке. Обидно, что не печатают. Во все времена власть не понимала писателей - людей Слова. Я попытался возразить, что при советской власти книги печатали не сотнями экземпляров, как сейчас, а тысячами, даже миллионными тиражами.
- Это я знаю, не надо убеждать. Зато, прежде чем издаться разные Тимофеевы, да служители Обллита бывало все нервы писателю попортят.
Я уже знал, что если вопрос касался издания книг писателей в советский период, то Гончаров непременно лягнет тех, кто портит им нервы. Чтобы переключиться на какую-то другую тему, спросил, как Юрий Данилович собирается отметить свое 80-летие? Но и это его волновало, причем крепко. Картина с его слов получалась пока совсем непонятная.
По изданию книги к своему юбилею он обратился к губернатору Кулакову и председателю областной Думы Наквасину, но ответа так и не получил. Однако, какие-то команды от них, все-таки, кому надо поступили, и, якобы, будет готовиться юбилейное издание аж на 700-х страницах. Для этого нужно изыскать 140 тысяч рублей, а издадут лишь одну тысячу экземпляров. Как распределят эту тысячу книг и куда они пойдут, он и сам пока не введении. Юрий Данилович спросил совета:
- Может пойти на прием к начальнику областного Управления уголовного розыска Савенкову и попросить его оказать помощь в издании? Ведь помог когда-то ему с Кораблиновым бывший комиссар Жуков в издании двух романов? Я ему рассоветовал обращаться к Савенкову и объяснил почему. Тогда было совсем другое время и другая обстановка, да и комиссар (сейчас начальник УВД) это не руководитель службы УВД. Подумав, Гончаров с моими доводами согласился. Решил дождаться, что все-таки предпримет областная власть.
Под конец разговор пошел о том, о сем. Я сказал, что вторично перечитываю, причем с большим удовлетворением его воспоминания о Константине Паустовском. Эти встречи описаны трогательно и зримо показывают, каким большим мастером Слова был этот выдающийся Советский писатель.