Снова поезд - вчера был на Север, сегодня - на Юг.
Снова поезд - замкнутый круг.
Чиж.
Люблю я путешествовать в поездах. Особенно в плацкартных вагонах. Ну, или в общих, хотя это - уже перебор. В купейных вагонах ездить менее увлекательно - пассажиры, закрытые наглухо в своих герметизированных отсеках, к общению не расположены. То ли дело плацкарт! Кого только там не встретишь, с кем не пообщаешься, сколько нового узнаешь! То твой попутчик одинокий, но очень добрый инвалид из Грузии, который угостит сытным бутербродом с колбасой и маслом, разумеется (бютэрброт будэшь?), в тот самый подобранный момент когда ты сутки не ел, то молодой панк из Владимира, а иногда едешь ты с молодой казашкой, направляющейся впервые в жизни в Петербург, а она как стрельнет очами-миндальками, так сердце в желудок и в штанах огонь. С панком вышло особенно забавно - стоял я в тамбуре, одетый как офисный хомячок на выгуле: брюки, туфли, синяя рубашка. Курю себе самокрутку, осматриваю окрестности. Тут подгребает ко мне этот чел в шапочке набекрень, на берцах шнурки висят, и смотрит на меня хитро, как соучастник. Я ему: Чего - говорю - уставился?
- Хорошая шмаль? - отвечает, - Дай затяжку.
- Это не шмаль, - поучаю назидательно, - Это табак.
А он мне проницательно так в глаза, и изрек:
- А ты я гляжу, панк.
- Как это ты определил? - опешил я.
- Так по тебе сразу видно. - засмеялся, - Я панка за версту узнаю. Я сам из Владимира, меня все панки во Владимире знают. Будешь во Владимире - заходи на хату!
- Ну спасибо, брат, - говорю, - разгадал ты меня! Да я панк, только я это скрываю, но от тебя ничего не утаишь. Вот держи тебе самокрутку!
В тот год жизнь моя была полна неопределенности. Уехав из одной страны, но так и не приехав в другую, я искал свой путь, но только еще более запутывался. Я ездил по различным семинарам, тренингам личностного роста и медитациям в попытке понять как мне дальше жить. Связавшись с девицей по имени Анна, и поселившись с ней в Москве, я не чувствовал себя счастливым. При всей своей женственности и страстности, девушка регулярно выносила мне мозг самым разрушительным образом. Скандалы, предательства и измены были рядовой частью жизни. При этом, я не находил в себе силы разорвать эту пагубную для меня связь, так как чувствовал себя зависимым от ее прихотливой натуры, но и жить с ней я тоже не мог. Месяц назад,на тренинге по развитию голоса, я познакомился с Оксаной. Оксана была воплощением нордической славянской красоты, и производила впечатление доброй и ласковой девушки. Она сразу мне понравилась. Оксана внимательно меня слушала, хлопая бездонными голубыми глазами, что наводило подозрение на то что она обладает мудростью, не подвластной смертным. На второй день знакомства мы переспали. На третий - она заболела. На четвертый она уехала домой, в Новосибирск.
Стук колес - мой любимый звук. С ним - как у Христа за пазухой. Этот звук успокаивает, убаюкивает и отправляет в миры лучшие, полные надежд, где солнце яркое, а дома великаны. Самое большое удовольствие в поезде - курение. В вагонах курить запрещено и любители покурить собираются в тамбуре. Зимой это особенное удовольствие - Дед Мороз пишет на окнах хохломой, а я стою, дымлю и эти незамысловатые узоры растапливаю своим дыханием, а позже, вернувшись на место, заказываю у проводницы черный чай с сахаром. Сахарок в вагоне выдают специальный, железнодорожный рафинад с поездом на обертке, раньше поезд был ретро, теперь Сапсан какой-то, чай в стакане граненном, выглядывает из подстаканника с русским орнаментом или гербом СССР. Если к этому добавить тульский пряник с повидлом - получится лубочная картина России.
После очередной ссоры с Аней, нервный и выбешенный, я пошел на вокзал и взял билет на Транссиб до Новосибирска. Я бросил в рюкзак запас одежды и вышел из дому. На вокзале я полной грудью вдохнул вязкой смеси креазота с машинным маслом - мне полегчало. Я таксикоман вокзалов - я жадно забирал ноздрями эту вонючую смесь и заходился в кайфе. Вокзалы пахнут. Они пахнут дальними странствиями, недоступными мечтами, и далекой романтикой. Впереди меня ждало путешествие, позади - женщина, но мой путь лежал только вперед, а позади я оставлял лишь то, что мне не принадлежало. Дубак стоял - минус двадцать, щеки деревенели на ходу, пар валил рта, я шел по перрону вдоль поезда и искал свой вагон. Еще полминуты на предъявление проводнице паспорта, и я на своей койке, верхняя боковая возле туалета, коронное место, как в бараке возле параши. Зато в вагоне было тепло, как в топке паровоза. Хотелось снять с себя все.
Меня ждали долгие три дня пути. Соседи в купе подобрались чудные, характерные как соль земли, будто высшая сила проводила кастинг по среднерусским просторам. Тучная бабушка ехала с внучкой - анорексичной красоткой лет пятнадцати. Та, лежа на верхней полке, всю дорогу слушала плейер и строчила по мобильному. Бабуля, кряхтя, попивала чай и смотрела в окно. Напротив расположился командировочный, от него невыносимо несло кислым борщом и прогорклым табаком. Над ним спал парень, вероятно студент, очевидно, возвращающийся домой - в Сибирь. Прямо подо мной, на нижней полке, устроилась женщина лет тридцати пяти, фигуристая брюнетка с иссиня-черными вороными волосами и породистым красивым лицом: греческим носом и губами цвета спелой вишни, одетая в леопардовые лосины и черную шелковую кофточку. Ее расшитая дубленка висела рядом, ноги украшали красные сафьяновые сапоги, а шею облегал Павлопосадский платок с золотыми райскими птицами на фоне темной синевы. Ее можно было, без преувеличения, назвать красоткой, если бы не ранняя печать усталости - тончайшие морщины на лице, придававшие ей зрелый, поживший вид. Девушка, очевидно, была не последнего мнения о себе, и сидела, нога на ногу, с выражением, присущим только женщинам, осознающим свою красоту.
Поезд часто останавливался в больших и малых населенных пунктах - то на минуту, то на полчаса. Каждый раз когда поезд тормозил бабуля просыпалась и громко спрашивала не вполне определенно у кого: - Право, Ярославль проезжаем? Сынок, неужто Галич проезжаем? Вероятно, ехала она по этому маршруту не впервые, потому что, удивительным образом, она никогда не ошибалась. Что до меня, то я, чаще всего, на станциях выходил поразмяться, подышать воздухом или прикупить себе что-нибудь вкусненькое у торговок, плотной стеной обступавших вагоны. Иногда раздавался свист - "Облава!", и те, подхватив корзины, бросались врассыпную. Милиционеры двигались по перрону вальяжно, не торопясь, давая время бабкам сбежать, и лишь иногда сгребая иную нерасторопную торговку. Как только они проходили, женщины возвращались - скромно-скромно, не раскрывая корзин подползали они к поезду, мол мы тут не торгуем, трамвая ждем, а что у нас в корзинах - раскроем лишь по большому секрету. И правда, чего в них только не было - обеденные наборы (котлета, вареная картошка, укроп), поддельная красная икра, тульские пряники невиданных форм и размеров и конечно пирожки. С картошкой, луком и яйцом, капустой, печенью, яблоками и смородиной. Пирожкам не было счету.
В Кирове стоянка была длинная, полчаса. На перроне я вдохнул ароматного креазота со смогом и купил пива с сухариками, достал сигарету. Подмерзало. Я вернулся в вагон, но подниматься к себе не стал, а присел на нижнее, напротив скучающей соседки, и принялся смотреть в окно на плешивые пролески, покосившиеся хаты и покачивающие головками электрические столбы. В поле моего зрения попадались тетки, коровы и гуси. Реже - шлагбаумы. Вспомнилась сцена из фильма "Опаленные солнцем" - Митя рассказывает Варе, своей бывшей возлюбленной, о последних минутах жизни ее отца. "Я прожил долгую жизнь, а сейчас когда я умираю вижу только одно - поезда да гуси" - говорил отец Мите. Не ожидает ли меня похожая судьба?
Утомившись от однообразной картины, я заговорил с соседкой, успевшей переодеться в домашнее: треники с лампасами и розовую трикотажную блузку. Теперь ее стопы согревали уютные желтые тапочки.
- Куда едите?
- В Екатеринбург.
- Вам уже близко.
- Еще около суток ехать.
- Поближе чем мне будет.
- А вы куда?
- Новосибирск.
- Живете вы там, в Екатеринбурге? - поинтересовался я.
- Нет, наша военная часть расквартирована там.
- А зовут вас как?
- Катериной. А вас как зовут?
- Меня зовут Александр.
- Где живете?
- В Москве.
- А в Новосибирске чего забыли?
- Да вот к девушке еду.
- Давно не виделись?
- Да уж месяц как не виделись.
- Встречать будет?
- А как же, должна встретить.
Повисла весомая пауза, и вскоре, почувствовав сонливость, я залез на полку. Снились рельсы и шпалы. Гусей не было, только утки. Проснулся я ближе к полуночи, соседка моя сидела внизу на своем месте и грызла семечки. Гора семечек возле нее на столе с каждой минутой росла. Я слез, оделся, умылся, сел напротив. На душе было тоскливо. Электрические фонари, установленные каждые тридцать метров вдоль железнодорожного полотна откладывали внутри вагона длинные, ритмичные тени, препятствовавшие моим попыткам погрузиться в книжку. Поезд тихо отстукивал дробь, как часы с кукушкой-метрономом. Я достал пиво. Поразмыслив, достал еще одно и предложил соседке.
- Да, с удовольствием, - откликнулась она.
Напиток приятным холодком стекал в горло, мы чокнулись, - За жизнь! Потом еще раз чокнулись - За поездку!
- Люблю ездить в поездах, - признался я.
- А я не очень то люблю, но приходится.
- Почему?
- Я замужем за полковником. Люди меня так и называют - полковница, - улыбнулась она. Правда сейчас бросил он меня, не живет со мной, но я так при базе и осталась. Нас швыряют по всей России. Сама я родом с Урала, из Томска, а как замуж вышла, так и катаюсь. Вначале с мужем каталась, теперь одна.
- А где муж то?
- Да с молодухой повелся, дурочкой, 19-ти летней.
- Так и ты сама еще огого! - я с восхищением обвел взглядом ее фигуру.
- Спасибо, стараюсь.. - зарделась она. - Но мне уж не двадцать, пожила я, повидала разное.. Лицо уж не молодухи, хотя косметикой пользуюсь только французской! Десять лет мы с ним бок о бок провели, что только не делали! Однажды он вертолет на базе угнал, только чтобы меня покатать. Двадцать пять минут в воздухе висели. А как приземлились нас уже ждали, с автоматами. Арестовали его хотели, но он молодец, вывернулся, у него все командиры в корешах ходят. А как ухаживал он за мной, сто тридцать пять красных роз подарил! Я тонула в цветах! От ароматов задыхалась! Бежать было некуда! А однажды летом посередине дня мы залезли на крышу барака, где солдаты живут, и там, раздевшись догола, сексом занимались. На нас только птицы смотрели. И летчики приземляющихся истребителей, - она заулыбалась..
- А сейчас что? - спросил я.
- Сейчас встречаюсь с лейтенантом. Только никто не знает и не должен знать, потому что лейтенант с той же базы. Муж узнает - убьет обоих. Не должна я с ним встречаться, не положено мне. Я полковничья жена, значит встречаться могу только со старшими по чину. А опускаться мне нельзя - позор на голову, узнают - засмеют!
- Зачем же ты с ним?
- Да симпатичный он парень, хоть и молодой. Энергичный очень.. - с многозначительным намеком подняла она точеные брови. - Ну и вообще.. ему помощь нужна, он молодой, мать у него далеко, тяжело ему без женщины.
- Буду, - ответил я, - не жалея уже не о чем. Не каждый день с полковницей пью, так чего ж отказываться!
Я попросил у проводницы граненные стаканы, якобы для чая. Разлил.
- Ну, за любовь, - подняла тост полковница. Мы чокнулись и выпили до дна.
Голову повело, полковница разложила передо мной сладкие пахучие маринованные огурцы.
- Запасливая ты!
- Хозяйственная. - щеки заиграли красками, - Думала лейтенанту довезу, да уж ладно. А у тебя чего?- перешла она в наступление. - Любит она тебя?
- Не знаю я. Думаю что любит. Недавно мы познакомились, поди разбери. Живу я с одной в Москве, - пробило меня на чеснок. - Я ее люблю, но кажется она охладела ко мне. Я уж и так и эдак, с работы ее встречаю, чай ее любимый готовлю, стараюсь для нее, да все ей не то. Спать со мной отказывается, дома не появляется. А месяц назад, встретил я другую девушку, из Новосибирска, фигура - модель, добрая, заботливая, а дает так что крышу сносит! - разоткровенничался я.
- Как у тебя все непросто, - посочувствовала полковница. - А подруга твоя в Москве красивая?
- Симпатичная.
- А та, что в Новосибирске красивая?
- Та просто красавица писанная, с обложки Вог сошла.
- Так, а ты той, московской, что сказал?
- Ну, сказал, что еду на семинар по йоге, поднимать уровень осознанности, - пошутил я.
Полковница посмотрела на меня странно.
- Что-то ты запутался. Парень ты симпатичный, но девки над тобой слишком сильную власть имеют. Что же ты делать собираешься, к какой девушке твое сердце лежит?
- Сейчас, наверное, больше к новой, в Сибири, - признался я. - Только свежа та история и непонятно как развиваться будет. Да и я не особо себя вижу переезжающим в Сибирь, - признался я. - И забыть ту, что в Москве, не могу я. Не выходит у меня из головы. Как засыпаю - так она появляется передо мной и говорит: - Я теперь другая Аня. Я не та, что тебя любила. - Как же ты раздвоилась, - спрашиваю, - ты же меня любила еще вчера? - Так получилось, милый, так получилось, - отвечает. Тут я и просыпаюсь в холодном поту.
Полковница призывно подняла стакан, выпила и с хлопком опустила на стол.
- Хорошо пошла, - заметила она. - Славно едем. Слушай, давай я тебе погадаю.
- Как, на руке что ли?
- Нет, на Таро. Ну, на твою ситуацию. Посмотрим какая девка твоя. Какая тебе судьбой заповедана.
Мне стало тревожно. Вообще-то я никогда не соглашаюсь на такие предложения. Я считаю, что жизненные решения следует принимать осознанно, а результат магического рукоблудия непременно повлияет на меня и мои последующие действия. Более того, сам акт гадания вселяет в меня первобытный ужас перед тайной, меня превосходящей. Но я был пьян. Я чувствовал, что самому мне не под силу развязать тот Гордиев узел, что я сам на себе завязал. Я животом понял, пятой точкой ощутил: гадание - самое правильное, что может со мной сейчас случится.
- Гадай, волшебница!
Она достала карты. Разложила, помешала, сложила стопочкой.
- Задай вопрос и сосредоточься на нем.
Содержание моей головы было похоже на проигранную партию в тетрис. Из сумбурного нагромождения мыслей я все же выделил вопрос для обращения к потусторонней силе: "С кем мне остаться?".
- Теперь тяни, - сказала она.
Я вытянул карту и положил перед собой. Та легла лицом ко мне и называлась она "Глупец"! На ней был изображен мужчина в средневековой клоунской одежде, идущий по полю, несущий на плече узелок. Сзади за его ногу цеплялась собака. Оставалось только посмеяться над собой. Кажется мои мозги снова увели меня не в ту степь.
- Что это значит? - спросил я.
Она достала книжечку с толкованиями и прочитала:
"Старший Аркан - Глупец.
Начало увлекательного приключения, прыжок в неизвестность.
Значение карты: Для Вас, скорее всего начинается новый этап в жизни. Появляются перспективные возможности, которые утешат Вас. Судьба требует от Вас принятия серьезного, важного решения, которое, возможно изменит всю Вашу жизнь. Новые начинания могут привести Вас куда угодно: возможно у Вас появятся новые отношения или люди, которые влияют на Вашу судьбу изменят свое отношение к Вам. Но все же рисковать стоит - перемены пойдут Вам на пользу".
- Думай сам!, - объявила она, - Но я тебе как на духу скажу: ни та ни та девка не твоя.
Я взглянул на нее растерянно.
- Кажется ты тупишь! - безапелляционно заявила она.
В этом у меня не было сомнений. Я отвернулся: за окном висела чистая лунная ночь, поезд призраком несся среди полуразрушенных кособоких деревень и покореженных мостов через бездну, которая так и норовила на меня взглянуть. Тупые и ненужные, как всегда неуместные, мысли червями полезли ко мне в голову. "Возможно, я еще не встретил свою судьбу? А может этот момент, этот поезд, эта полка и эта женщина, сидящая напротив и есть моя судьба, по крайней мере сейчас? Но что делать дальше?" - мысли носились, как метеорит над Челябинском и исчезали в вакууме пьяного сознания. Внезапно пискнул телефон. Мы как раз проезжали какой-то полустанок, и, вероятно, он поймал связь. Смска, - подумал Штирлиц, - и точно, смска! Мне так хотелось, чтобы то была Аня. Чтобы она написала мне. Что любит. Что скучает. Хочет чтобы я вернулся. Я без колебаний бы слез на ближайшей станции и вернулся к ней, назад, в нашу теплую уютную близость, горячечную чувственную печь, которой мне так не хватало. Но сердце подсказывало - это не так. Я поглядел на телефон - и точно, смска от Оксаны. Девушка интересовалась как я себя чувствую и во сколько приезжаю.
"Еду отлично, приеду в 17:42, 117-й поезд, 5 вагон, послезавтра" - телеграфировал я.
Полустанок остался позади и связь пропала. Я выпил еще немного водки. Закусил огурцом. Взглянул на полковницу - лицо ее показалось мне очень привлекательным, даже эротичным, высокая грудь излучала чувственность.
- Ну, за знакомство! - поднял я стакан еще раз.
Мы выпили, и я подсел ближе. Я обнял ее за плечи. Она не возражала. Плотная темнота окутывала нас, бабка с соседней полке выдавала на гора храпящие звуки из преисподней, не хватало только писка ночных мышей, а время-то пол третьего ночи, и даже проводница, кажется, спала. В голову мне шибанул аромат духов, скрывающийся в ее волосах - сладкий, с нотками ландыша, волнующий кровь. Позабыв обо всем, я стал ее целовать. Руки сами гладили волосы, губы исследовали нежную кожу на тыльной стороне шеи. Вначале она не возражала, но когда моя рука сделала попытку проникнуть под лифчик, она меня остановила.
- Не надо, - сказала твердо.
Признаюсь, ее слова не произвели на меня должного впечатления. Я продолжил мять ее грудь. Тогда она повторила: - Не надо! - и мягко, но уверенно отвела мою руку в сторону. В этот момент она была похожа на валькирию.
- Почему не надо? - это было самое умное, что я мог придумать. Она не сразу ответила. Посмотрела в окно, задумалась.
- Меня ждет лейтенант. Я устала. Иди спать.
Я потянулся к бутылке, но та была пуста. На подкашивающихся ногах-ходулях я забрался на верхнюю полку и рухнул, как подкошенный охотниками слон. В дымке сознания крутился бесконечный водоворот из женских голов, ног и грудей, пока колеса поезда отстукивали свою бешеную чечетку. Вскоре я погрузился в глубокий беспамятный сон.
Я проснулся от белого рассеянного света из открытого окна. Полковница, при полном параде, шея в райских птицах, уже восседала на своем нижнем, попивая чай с шоколадными вафлями. Я протер глаза, спустился с полки и направился в туалет, там уже несколько человек ждали очереди. Когда я вернулся, полковница тщательно наводила марафет: разложив перед собой помаду, пудру, карандаши и зеркальце она отточенными движениями подводила стрелки. Березы и перелески за окном сменились периферией индустриального российского города: слепыми многоэтажками и курящими заводскими трубами. Мимо проносились рекламные щиты: "Насосы" и "Шиномонтаж".
- Когда выходишь? - спросил я ее, подсев напротив.
- Минут через десять, уже в Екатеринбург въезжаем.
Я резко принялся одеваться.
- Я выйду с тобой, - сказал я. - Мне надо еще с тобой поговорить. Мы не все успели.
Она взглянула на меня так, будто я с дуба рухнул.
- И не думай! Я не твоя судьба и не твоя девушка. Езжай своим путем, не смей ходить за мной!
В ее черных, цыганских, глазах горел огонь. Мне пришлось послушаться. Поезд уже тормозил возле перрона, проводница схватила лом, чтобы открыть заклинившую от мороза дверь и полковница подхватила свой чемоданчик.
- Прощай. Удачи тебе! - она подарила мне обворожительную улыбку и скрылась за торопящимися баулами и спинами людей. Я прильнул к стеклу. Мое внимание привлек молодой военнослужащий, с цветами. Он курил и неторопливо посматривал на выходящих из вагона. "Наверное, он и есть ее лейтенант", - подумалось мне, - "Тогда ясно почему она меня остановила". Тут же из вагона появилась пожилая хромающая женщина, военнослужащий подбежал к ней, обнял, отдал цветы и подхватил пожитки. "Видимо мать". Вскоре все разошлись. Полковницу я больше не видел.
Поезд тронулся, за окном вновь понеслись пролески, а я лежал на своей полке и думал. Состояние у меня было, прямо скажем, не важнецкое, тяжелое похмелье одолевало меня, и я заказал горячего чаю с сахаром. Пришла смска от Оксаны - "Жду тебя, милый!". Я ничего не ответил, вспомнил Оксану, ее вкус, запах, нежные пальцы с красным лаком и подумал, что может быть мне действительно к ней не надо. Внутренний голос подсказывал ехать дальше на восток, в Читу, Хабаровск, может быть в Китай, туда где никогда не заходит солнце. И ехать надо долго, может быть полжизни, а может век. Хмурая сибирская тайга, ели и сосны, сосны и ели, в молчаливом согласии неслись за окном. Негостеприимная русская природа огорчала своим вопиющим однообразием, лишь изредка развлекая перронами полустанков, и я думал что жизнь моя, так же, несется сломя голову с небольшими остановками, носящими имена женщин, где-то задерживаясь на 15 минут, где-то на полчаса, или даже так: "Уважаемые пассажиры, поезд прибыл к станции Огненная Рыжая Бестия. Стоянка одна минута".
Мы подъезжали к Новосибирску. Уже лежал на крышах пакгаузов метровый снег, толпились на светофорах стайки "левых" японских машин, деловито сновали пешеходы в шубах. Поскрипев тормозами, поезд остановился. На перроне стояла очень красивая высокая девушка, одетая в аккуратный, черный пуховик с капюшоном, обрамленным сияюще белым мехом. Она ждала меня. Взяв вещи в руки я прошел в тамбур, и.. открыв дверь соседнего вагона прошел в него. Встал у окна. Какая-то сверхестественная сила удерживала меня на месте. Я понимал, что уже не выйду. Оксана переминалась с ноги на ногу, то и дело поправляя челку, оглядывалась по сторонам. Ее красивое, славянское лицо было прекрасно в волнении. Я любовался ею. Сквозь грязное запотевшее стекло вагона она не могла меня узнать и я наблюдал за ней, не опасаясь быть обнаруженным. "Ты где?" - пискнул телефон. Я не ответил. А еще через 10 минут поезд тронулся и девушка медленными шагами, грустно отправилась по перрону в направлении вокзала. А я направился во Владивосток.