Здесь за тысячу километров от Москвы, вдруг впервые прозву-чала русская речь, казалось бы, уже давно забытая за долгое время.
Я резко обернулся и увидел перед собой высокого, худощавого парня, уставившегося на меня своими карими глазами, обрамлёнными линией выцветших от солнца ресниц.
- Ты, - сказал он, тыча в мою сторону пальцем, - русский.
От охватившего меня волнения я не сразу сообразил, что он обращается именно ко мне, и что мне следует ответить ему. Поэтому я молчал. Было видно, что это начинает раздражать его. Выждав некоторую паузу, он уже собрался, было уходить. Когда мне, наконец, удалось выдавить из себя:
- Да.
Он ещё раз внимательно оглядел меня, словно бы оценивая сказанное мной.
- Откуда?
Я снова не сразу смог сообразить, что мне следует ответить ему.
- Что? - переспросил я его.
- Откуда ты? - повторил он, произнося это почти что по слогам.
- А. Израиль.
Я заметил, как его лицо вдруг стало неприятным и жёстким.
- Так ты еврей!? - сказал он с нескрываемым пренебрежением.
От его слов повеяло холодом, и по спине у меня поползли "мурашки". Мне вдруг снова пришлось испытать, казалось бы, давно забытое чувство.
- Да, - сказал я как можно спокойнее, хотя на самом деле это было далеко не так.
Наверняка он уловил это по моему тону, потому что следующий его вопрос прозвучал более мягко.
- Откуда знаешь русский?
- Я вырос в Москве.
Я заметил, что мой ответ удивил его. Его выдавали глаза. Они были удивительно подвижные, в них отражалась любая, даже незначительная перемена в его настроении: то они становились жёсткими, то грустными, то любопытными, порой это любопытство было неподдельным, детским.
- В Москве!? - голос его зазвучал необычно звонко. - Ты из Москвы?
- Да, - ответил я, не совсем понимая причины охватившего его восторга.
Он сказал что-то человеку, который охранял нас.
- Идём, - позвал он меня.
- Куда? - я не понял его.
- Идём со мной. - Повторил он.
Я поднялся и пошёл за ним.
Меня провели в шатёр, который стоял в значительном удалении от нашего лагеря. Я огляделся по сторонам. Стол, несколько стульев, вот и всё убранство этого помещения, поскольку назвать его жилищем было бы не совсем правильно, во всяком случае, в привычном смысле. Мне сразу же вспомнилась наша предыдущая квартира, которую мы снимали сразу же по прибытию в страну.
Единственное, что обращало на себя внимание, это то, что жара, которая нещадно властвовала снаружи, сюда абсолютно не проникала. Здесь чувствовалась прохлада.
- Садись - сказал он, указывая мне на стул.
Я застыл в нерешительности.
- Садись, - повторил он, и в его голосе я уловил приказ.
Я неуверенно опустился на предложенный мне стул.
- Хочешь закурить? - спросил он, протягивая мне сигарету.
Я не был большим любителем табака. Говоря по совести, я вообще-то толком никогда и не держал в руках сигарету, но в эту минуту мне почему-то безумно захотелось закурить.
Я закурил.
Я глубоко втянул в себя дым, но тут же закашлял и почувствовал, как у меня закружилась голова, а в конечностях появилась дрожь. Я быстро затушил сигарету.
Чувствовал я себя отвратительно.
- Ты хочешь, есть? - спросил он.
Я молча кивнул головой.
Он поднялся и, выглянув из палатки. Что-то крикнул человеку находящемуся снаружи.
И снова между нами повисло молчание. Я чувствовал, что он изучает меня. Его взгляд скользил по мне, и я это чувствовал, даже не видя этого взгляда.
- Как тебя зовут? - спросил он.
- Алекс.Точнее Александр. Саша. Так просто удобнее. - Сказал я.
Через какое-то время внесли поднос, на котором стояла еда.
- Ешь.
Он указал мне на принесённую еду.
Он молча наблюдал за тем, с какой жадностью я ел. Голод заставил меня забыть о всяком приличии. Я ел, торопливо засовывая в рот огромные куски, которые с трудом удавалось прожёвывать.
Он налил воду и подал её мне.
- На, - сказал он, протягивая мне стакан, - а то подавишься.
Я выпил воды.
"Кто он, и что нужно этому парню?" - подумал я, отправляя в рот остатки пищи.
- Меня зовут Али, - сказал он.
От неожиданности я вздрогнул. На минуту мне показалось, что он читает мои мысли.
- Но мама обычно звала меня Алексеем. Моя мама была русская. Так меня звали, когда мы жили в Москве.
"Вот тебе на..." - я чуть было не подавился.
- Ты тоже москвич? - сказал я.
- Да, - он произнёс это довольно спокойно.
- Ты шутишь? - я готов был соскочить со своего места.
- Нет, - ответил он всё так же спокойно. - Мой папа учился в Москве, и я там родился.
Мало сказать, что я был поражён всем услышанным от него. Это было словно разорвавшаяся бомба.
- Ладно, - сказал он. - Тебе пора.
Он выглянул наружу и позвал охранника.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
И снова ночь. Долгая. Душная.
Я долго лежал и не мог уснуть, думая над тем, что мне довелось сегодня услышать.Превратности судьбы.
Мне вспоминаются вечера, когда мы всей семьёй выезжали на дачу в Подмосковье. Жаркий день обычно заканчивался и наступал прохладный вечер.
"Боже, как бы я хотел оказаться там снова. Плескаться в реке. Валяться в траве. Ходить с отцом на рыбалку".
Отец будил меня очень рано.
Я капризничал и сопротивлялся. "Зачем подниматься в такую рань", - говорил я, пытаясь переубедить его, - "ведь все ещё спят", но он настойчиво повторял своё требование, и мне не оставалось ничего другого, как подчиниться ему.
Я высовывал из-под одеяла свои ноги, и каждый раз вздрагивал от соприкосновения с холодным, ледяным полом. Всё моё тело покрывалось крупными мурашками. Дойдя до умывальника, я умывался холодной водой, которая вконец портила моё и без того плохое настроение, обжигая мне лицо и руки и тем самым, казалось бы, довершая мои страдания.
Но это было не так.
До берега мы добирались, идя по высокой траве. Утренняя роса, сбиваясь, оседала на штанинах, от чего они делались тяжёлыми, мокрыми, липкими и холодными.
Только добравшись до места, нам удавалось немного согреться, разведя костёр, и это делало жизнь не такой мрачной. Мы ставили огромный закопчённый чайник прямо на огонь, и пили чай, обхватывая обеими руками горячую кружку.
Потом мы разбирали свои снасти. Насаживали наживку. Забрасывали удочки и замирали в ожидании долгожданного подёргивания поплавка.
Странная эта штука память. Она может тебя перенести в казалось бы, давно забытые события.
Хотя реальность оказывается совершенно другой.
Душная ночь. Колючая проволока, и лежащие вповалку тела, таких же, как и я молодых парней. Неимеющих ни малейшего представления о том, что их всех ждёт в следующее мгновение, завтра. Люди, мечтающие только о том, как бы поскорее выбраться живыми из этого ада.
Для кого-то, это так и останется мечтой. Ещё одна несбывшаяся надежда.
Мне хотелось уснуть. Я с ужасом думал о наступающем дне. Когда взойдёт солнце и осветит весь этот кошмар. Мне казалось, что это никогда не кончится. Что всему этому не будет конца.
Сосед тяжело задышал и повернулся на другой бок. Я на мгновение прислушался к его дыханию, но мои веки тяжелеют, и я погружаюсь в сон.
Голос охранника прозвучал как удар кнута.
Нас выстраивают в одну линию, и я вижу, как несколько человек подхватив тело моего соседа, оттаскивают его в сторону.
Позже мы узнали, что он умер.
"Скорее всего, это обезвоживание" - думаю я.
Голод ничто по сравнению с жаждой, которая неотступно преследует тебя посреди этой раскалённой пустыни.Солнце обжигает твою кожу, и она начинает виснуть с тебя словно лохмотья. Всё твоё тело покрывается язвами, которые причиняют тебе нестерпимую боль.
Воздух становится, настолько раскалён, что тебе трудно дышать, и твои лёгкие готовы разорваться при каждом новом вздохе.
Вспоминаю, как маленьким я глядел на дождь из окна нашей московской квартиры. Холодная и дождливая московская осень. Дождь, казалось, которому не будет конца. Что эта осень, - она продлится вечно. В такие минуты я рисовал в своём воображении далёкие страны. Там где много солнца и нет никогда дождя.
Теперь этого солнца в моей жизни стало слишком много. Даже чересчур. Теперь мне нестерпимо хочется вернуться в моё далёкое детство, чтобы снова оказаться в нашей небольшой квартире, из окна которой я так беззаботно мог наблюдать за дождём, струйки которого, сбегая по стеклу, оставляли бы мокрый след, а в комнате было бы всё так же тепло и уютно.
Вода.
Ужасно хочется пить.
Целый день мы занимаемся рытьём бесконечных траншей. Причём инструментов на всех не хватает, и поэтому нас заставляют копать руками. Камни вперемежку с землёй и песком. К концу дня пальцы становятся кровавым месивом.
Нас возвращают в лагерь.
Небо начинает заволакиваться пылью, и от того оно становится неприятного красноватого оттенка. Воздух становится более жёстким и раскалённым.
Нам дали пить, но воды на всех не хватает. Люди, сбивая друг друга, бросаются к воде. Они разливают её.
Усиливается ветер и теперь перед нами возникает стена. Стена пыли вперемежку с песком.
Это пыльная буря.
"Дыхание пустыни".
"Проклятие пустыни".
"Дьявольская карусель"
Песок повсюду. В глазах. Он лезет в ноздри. Забивается под одежду. С каждым твоим вздохом он устремляется внутрь тебя. Воздух раскаляется так, словно ты угодил в самую сердцевину "адского пекла".
Мы сбиваемся в кучки, пытаясь хоть как-то укрыться.
... и вдруг всё стихает, словно бы по мановению невидимого волшебника. Всё заканчивается так же неожиданно, как и началось.
Ночь спускается на землю, и в небе снова засияют звёзды.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Я начал думать, что Али уже забыл обо мне, но это оказалось не так. Через несколько дней ко мне снова подошел охранник. Он жестами стал показывать, что бы я следовал за ним. Доведя до палатки, он оставил меня одного, а сам зашел внутрь, но через мгновение он появился и пригласил меня внутрь.
- Мархаба (добро пожаловать, араб.), - сказал он и отвёл в сторону полог.
Я последовал его приглашению, хотя к тому времени ещё недостаточно хорошо разбираясь в смысле этого слова.
Али встал и приветствовал меня. Он протянул мне руку, будто мы были старые и добрые друзья.
- Сейчас принесут кофе, - сказал он. - Ты любишь кофе?
- Вообще-то не очень, в Москве мы больше пили чай.
- Мы тоже, - сказал он, - но здесь я как-то незаметно быстро "пристрастился" к этому напитку. Думаю оттого, что здесь пьют его повсеместно.
Он улыбнулся.
- Ты сказал, что твоя мама была русской? - спросил я.
- Да. - Ответил он.
- Но почему ты сказал, что была? - спросил я.
- Мама погибла. - Ответил он.
Я увидел, как его лицо изменилось при этих словах.
- Прости, - сказал я.
- Ничего, - ответил он. - Я уже научился с этим мириться, если вообще можно смириться со смертью близкого для тебя человека.
- Как это случилось?
- Бомба. - Он произнёс это слово как-то обыденно, при этом его взгляд буквально вонзился в меня. - В наш дом попала бомба. Погибли все. Мама, отец, младшая сестра, родственники моего отца. Все кто в это время находился там. Я уцелел чудом. Меня спасло то, что в этот момент меня не было дома. Хотя я не думаю, что это было спасением.
Я видел, что это причиняет ему невероятное страдание. Мной охватило такое чувство, словно в гибели его родных была и моя вина.
Он попытался переменить тему.
- А ты давно из Москвы? - спросил он, когда нам принесли кофе.
- Два года. Почти. Год с небольшим... - уточнил я.
- Значит недавно.
- Это как сказать. Иногда мне кажется, что прошла уже целая вечность.
- В любом случае меньше чем мы. Мы с мамой переехали к отцу, когда мне было двенадцать. До этого мы жили с бабушкой, у нас была квартира в Москве, хотя она и до сих пор там, на улице Остоженка.
- Станция метро Крапоткинская!? - сказал я.
- Да. - Подтвердил он. - А ты откуда знаешь?
- Пречистенка. - сказал я. - Мы жили на улице Пречистенка.
- Не может быть!?
Я видел, как он снова удивился. Как, собственно говоря, и я.
- Невероятно! - мы сказали это почти хором.
Мы оба были поражены этому обстоятельству.
- Так мы были соседями? - сказал Али.
- Да. - Ответил я.
- А ты помнишь набережную?
- Да. Мы часто ходили туда с отцом удить рыбу. Он всегда был заядлым рыбаком и считал, что и меня стоит пристрастить к этому занятию.
- А мы с бабушкой выходили гулять на Пречистинскую набережную. А летом мы бегали с пацанами купаться на Москва - реку. Нас конечно ругали, но мы всё равно продолжали своё.
- Мы даже могли там встречаться?
- Возможно? Москва большой город.
- Да. Странная штука эта наша жизнь. Мы столько лет жили рядом и даже не подозревали о существовании друг друга.
Мы сидели молча, каждый, осознавая нелепость этого положения, в котором оказались волею странного случая.
- Расскажи мне о себе, - попросил Али.
- Что именно ты хочешь услышать? - спросил его я.
- Родился? Жил? Кто твои родители, где теперь твоя семья? Хотя, наверное, с этим всё понят
- Что именно - понятно?
- То, что теперь мы с тобой по разные стороны.
- Да, но разве в этом только моя вина?
- Нет, но и не моя.
Он замолчал.
- Твои родители, они живы? - спросил он.
- Да, - ответил я
- Где они живут?
- В Неционе.
- ..?
- Это, такой, небольшой город. Район Тель-Авива. Собственно говоря, это и есть Тель-Авив, только его пригородная часть.
- Мне это мало что говорит.
Я не знал, что должен ему рассказывать.
- У вас большая семья? - спросил он.
- Да. Кроме меня есть брат и маленькая сестра, только они младше меня.
Мне вдруг сделалось неловко, я понял, что не должен был говорить этого.
- Извини.
- Ладно. Я уже привык. Тем более что я не совсем один, теперь меня воспитывает дядя. Это брат моего отца. Он здесь главный.- Увидев моё удивление, он уточнил.
- Он старший в этом лагере.
- Твой дядя командир этого лагеря?
- Да. А что в этом удивительного?
Тогда я решил задать ему вопрос, который давно уже мучил меня.
- Скажи, что с нами будет?
Я понял, что мне не следовало делать этого. Он долго сидел что-то обдумывая. Видимо решая, а стоит ли вообще продолжать со мной беседу.
- Не знаю.
- Не знаешь?
- Ты спрашиваешь меня о вещах, о которых я не должен говорить с тобой.
Я понял, что он не ответит мне.
- Лучше давай поговорим о чём-то другом.
- О чём?
- Например о том, что ты делал до приезда... Одним слова до того, как вы уехали из Москвы?
- Я учился. Собирался стать токарем-фрезеровщиком. У меня даже была практика, но однажды все наши планы изменились.
Я вспомнил, как однажды вернулся отец и долго о чём-то говорил на кухне с мамой и бабушкой. Потом он вышел в комнату и сказал: "Дети мы все уезжаем". Единственные, кого это привело в восторг, это мои младшие брат и сестра. Им казалось, что это что-то наподобие очередной поездки за город.
Отец был очень импульсивным человеком и в его голове, вдруг могла возникнуть самая неожиданная идея.
ЧАСТЬЧЕТВЁРТАЯ
Мы собрались очень быстро.
Потом я рассказал ему, как мы долго сидели в Вене, дожидаясь своего рейса и нам, можно сказать повезло. Мы ждали всего несколько недель, тогда как другие ждали месяцами.
Я рассказал ему, как по приезду мы все устроились в маленькой комнатке, которую нам любезно предоставил дальний родственник отца.
Как по ночам, когда мы все ложились спать, тихо плакала мама, а папа причитал: " Что же я наделал. Я погубил вас" и тоже плакал. Мы спали все вместе на полу вповалку, потому что не было кроватей. В комнате кроме стола и нескольких стульев не было другой мебели.
В такие минуты я всё чаще вспоминал нашу небольшую, но очень уютную Московскую квартиру. Как до меня сквозь открытую форточку по утрам доносилось щебетание воробьёв.
- Отец был единственный, кто уцелел в той войне. - Говорил я.
Я вдруг поймал себя на мысли, что мне сейчас тяжело разделить ту и эту войну. Она вдруг стала для меня чем-то единым целым, нераздельным. Мной овладело странное чувство, будто это не он, а я вынужден скрываться, когда смерть следует за тобой по пятам неотступно.
- Ему было чуть больше четырнадцати, когда вся его семья погибла. Он долго скрывался, пока однажды его не подобрали совершенно обессилившего и голодного. Тогда его отправили в тыл. Он хотел добраться до своих родственников, которые к тому времени находились в эвакуации, но так и не смог. На одной из станций его высадили из вагона. Вши. Его буквально заели вши. Потом было училище, завод и снова война. Его забрали в самом конце. Вернувшись с фронта, он встретил мою маму и стой поры они вместе. Родных ему так и не удалось разыскать.
Он слушал меня молча, но вдруг спросил.
- Ты помнишь ВДНХ? Мне нравилось кататься в маленьких вагончиках, которые развозили посетителей по всей выставке.
- Помню.
- А мороженое - эскимо, на тонкой палочке. Мне казалось, что я могу его съесть сколько угодно.
- Помню. Только мне нравилось "Ленинградское", такое с вафлями.
- Мне так сейчас хотелось бы оказаться там. Пойти с бабушкой в парк Горького, там были аттракционы. Ты помнишь? Я помню, как однажды потерялся. Мы ходили с мамой в "Детский Мир" и я потерялся, это было под самый Новый Год. Мы ходили покупать подарки. Всё было так ярко и красочно. И вот среди всей этой пестроты я "смог потеряться". Я стоял и плакал посреди, как мне тогда казалось, огромного зала, а люди проходили мимо, но среди них не было моей мамы. Какая-то тётя взяла меня за руку и отвела в кабинет администратора. Потом пришла мама. Она меня ругала, а я был счастлив, что нашёл её.
- Мы однажды там купили огромную куклу. Это был подарок для моей сестры. У неё были белые волосы и закрывались глаза. Ещё она говорила "мама".
- Скажи мне, - спросил он. - Почему всё так? Почему наша жизнь складывается таким образом, что мы обязаны ненавидеть друг друга? Что эта ненависть толкает на то, что один из нас должен убить другого? Почему?
- Я не знаю и не думаю, что кто-то сможет ответить на этот вопрос.
Мы долго сидели, не говоря ни слова. Каждый, пытаясь разгадать необъяснимую природу человеческой ненависти к себе подобным. Той ненависти, которая толкает всех нас на убийство, какие бы оправдания мы не придумывали этому, но это было убийство.
- Возможно, что вас захотят обменять. - Вдруг сказал он.
- Как это? - не понял я.
- Как это обычно бывает: "ваших" на "наших".
Он на минуту замолчал.
- Но ты не должен об этом никому говорить. - Он сказал это очень жёстко. - Иначе у меня будут неприятности... и не только у меня.
- А если нас не обменяют?
- Я сказал, только - возможно.
- Если нас, возможно, не обменяют. Что тогда?
- Тогда, скорее всего, вас всех расстреляют.
От этих слов у меня похолодело в жилах.
- Тебе пора возвращаться, - сказал он.
В эту ночь мне снова снилась мама.
Я слышал её голос: "Саша, ты снова проспишь в школу". - Говорила она.
Она на минуту заглядывала в комнату. "Вставай соня".
Я слышу, как на кухне готовится завтрак.
Но это был всего лишь сон.
Через день в лагерь приехало много "важных" людей. Они внимательно осматривали каждого из нас. Как нам сказали, это были представители "красного креста", международной организации. А через месяц нас, тех, кто выжил, обменяли.
С того дня я больше не видел Али. Только спустя время я узнал, что машина, в которой он ехал, взорвалась на мине. Скорее всего, это была чистая случайность.
Всякий раз, вспоминая его, я ловил себя на мысли, что я так ничего и не знал о судьбе этого человека. Это было непродолжительное знакомство, но знакомство, которое оставило неизгладимый след в моей памяти.