Сибо Ариса Блейм : другие произведения.

Старая Карта [г.1, После грозы.]

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Эта история произошла на самом деле, мир забрал всех, кто её помнил кроме меня, но во мне она живет до сих пор, стоит закрыть глаза, и я вновь ощущаю эти деревянные ступени босыми ногами, и рука скользит по старому безжизненному дереву. Я снова с братом ступаю по мертвой земле, уходя в туман и мы пробираемся по утонувшему в нем лесу. Все так реально, словно случилось вчера. Память затерла старые слезы и унесла все в пропасть вечности, похоронив там навсегда. Осталось лишь затаенное желание прошлого, и позабытые чувства, но и они уйдут, когда спущусь в эту бездну и я.
  
  
  Эта история произошла на самом деле, мир забрал всех, кто её помнил кроме меня, но во мне она живет до сих пор, стоит закрыть глаза, и я вновь ощущаю эти деревянные ступени босыми ногами, и рука скользит по старому безжизненному дереву. Я снова с братом ступаю по мертвой земле, уходя в туман и мы пробираемся по утонувшему в нем лесу.
  Все так реально, словно случилось вчера. Память затерла старые слезы и унесла все в пропасть вечности, похоронив там навсегда. Осталось лишь затаенное желание прошлого, и позабытые чувства, но и они уйдут, когда спущусь в эту бездну и я.
  
  г.1, После грозы.
  
  Я раскачивалась на люстре, пока брат перебирал шкаф. Книги летели на пол, шелестя древними пыльными страницами.
  Я отталкиваюсь от потолка. Оборот, еще раз, приземляюсь ногами на потолок с другой стороны и отталкиваюсь снова. Люстра не выдерживает и я в обнимку с ней лечу вниз.
  Брат подходит и протягивает руку. Я вытягиваю свою и показываю на потолок. Он поднимает глаза и смотрит внимательно. Разворачивается и идет в кухню за стулом, приносит один и ставит как раз под сейфом, что я нашла.
  -Сможешь открыть? - Его лицо напряжено, я улыбаюсь и киваю головой. Запрыгиваю на стул и, балансируя на трухлявом дереве, дотрагиваюсь до металла сейфа. Закрываю глаза и отрешаюсь от звуков мира, что исходят не из меня. Начинаю стучать языком, чувствую разницу в ухе и в пальцах. Оторвавшись от металла кручу влево до предела, вправо чуть-чуть, еще влево совсем капельку и снова вправо почти до предела. Со щелчком дверца открывается. Я достаю сверток и кидаю брату. За ним лежит пистолет в сухой и на ощупь хрупкой кожаной кобуре. Бросаю его и две обоймы брату. Тот ловит и, достав пистолет из кобуры, отходит к столу. Буквально за пару секунд он словно распадается сам на составляющие части у него в руках.
  -Пернач, - говорит брат, - почти только с завода.
  Я открываю пакет и достаю пачки купюр.
  -Хрустят!
  Выкидываю их и достаю оттуда же золотой крестик. У него очень длинная цепочка и два камня ближе к середине. Они горят ярко-красным светом. Примериваю. Кладу руку поверх креста на грудь и чувствую, как разливается тепло по телу. С ним что-то очень хорошее было связано, вот только с тех пор прошли годы и он побывал у многих в руках, теперь и я не могу сказать что именно, но все равно это чувствую.
  -Нужно уходить, скоро придет стая. - Говорит мне брат и, побросав в сумку все, что нашли сегодня, мы покидаем этот безвестный, но оказавшийся очень гостеприимным дом.
  Поселок молчит в ожидании скорого утра. Кругом такая милая разруха, утопающая в желтовато-бурой с частыми зелеными просветами растительности. Калитка скрипит на ветру, в следующую бурю наверняка отвалится совсем и улетит. Тут часто бывают смерчи, в прошлом году северную часть поселка задел один из них, теперь там делать нечего. Содержимое десятков домов разметало по округе на многие километры.
  Я щурюсь поднимающемуся солнцу, и провожу рукой по дереву забора, ловя занозы вперемешку с вспыхивающими и так же быстро затухающими кусочками его прошлой жизни. Этот забор никогда не красили, с тех пор как хозяйская рука забила сворованные откуда-то разнокалиберные доски в него, про забор сразу забыли все, кроме местных мальчишек. Но он помнит, что чуть дальше есть две доски, которые до сих пор болтаются на одном ржавом гвозде каждая и если потянуть на себя и чуть повернуть, то можно пролезть.
  -Тут раньше был сад.
  -Уходим, скорее! - Лицо брата по-прежнему напряжено. Мне слегка дискомфортно, когда он такой, но ничего не поделаешь, на его ответственности я и он сам. На моей - все остальное.
  
  За окном гуляет буря, она, то приближается, срывая крыши с окрестных полупустых домов, то снова удаляется, разряжаясь раскатами грома у леса, тянущегося вдоль реки по холмам, перепрыгивая изрезавшие их овраги.
  Лиза сидит передо мной, поджав ноги, и смотрит на огонь свечей, рядом валяются книги, жадно открытые на случайных страницах, это сегодняшняя добыча, те, что мы приносили сюда раньше стоят в шкафах вдоль стен.
  Она не понимает, как я могу всякие безделушки любить больше чем книги. Я пытаюсь объяснить, хоть это и трудно.
  -У каждой вещи своя история Лиза. Бывают веселые и грустные, простые и сложные, есть те, которые надо обязательно помнить и те, что лучше никогда больше не вспоминать.
  -А у этого подсвечника? - Она протягивает мне кусочек меди, в форме двух дерущихся мишек в лесу, он весь залит расплавленным парафином. Видно часты тут перебои с генератором. Я верчу его в руках, закрыв глаза. Лиза, молча, смотрит на меня, даже сквозь прикрытые веки передо мной маячит её лицо, постепенно черты его меняются, волосы вьются и отрастают в длину, кожа бледнеет, на лице россыпью появляются крохотные веснушки. Я сжимаю губы, и Лиза видит, как в уголках моих глаз появляются сначала морщинки, а потом и слезы. Я тихо шепчу:
  "Мама летела, в воздухе пахло пожаром-огнем, мама бежала, быстрым весенним ненастным ручьем. Мама вошла ко мне в комнату рядом уселась и нежно рукой провела по лицу. Тихо нагнулась, губами целуя, я встрепенулась-проснулась и тихо спросила:
  -Мама, я сегодня умру?
  Нежности много и слезы по маминым темным глазам. Пальцы наполнены нервами, словно иголками, словно босою ногою ступать по колючим ежам. Крови так мало осталось, она уже пролита вся. Воли засохла веточка та, что когда-то весною цвела. Пальцы сжимаются в мамин несчастный бессильный кулак, губы пытаются что-то мне тихо сказать.
  -Мама, все так?"
  Лиза смотрит на меня и тихо спрашивает:
  -Все так?
  Я молчу. Отец Лизы хозяйничает в этом городе, спасая его от судьбы остальных городов, лежащих в округе, все они давно уже призраки.
  -Грустно. - Тихо произносит она и шелестит в полутьме страницами. Я из-под прикрытых век слышу говор внизу на первом этаже, пьяную тихую ленивую ругань и звон посуды, по лестнице стучат босые пятки, это Лена бежит сюда к нам, чтобы помешать.
  -Нас заставят спуститься в подвал, - шепчу я и задуваю по очереди свечи. Лиза хватает все книги в охапку и тащит их к двери. Та открывается, на пороге уставшая за ночную смену официантка. В общем, "официантка" она лишь условно, у неё более широкие обязанности в этом доме.
  -Сказали идти вниз, грядет настоящая буря, со смотровой видели два торнадо, прошли вдоль реки, как бы к нам не завернули! Быстрее!
  Голос у неё звонкий и уставший одновременно, это нонсенс, так говорить может только она, я гадаю, сколько ей пришлось тренироваться, чтобы после суточной смены в её голосе было столько теплоты. Улыбаюсь ей в полутьме сидя верхом на Лизиных подушках. Ленка садится на пороге и, говоря "фух", прикладывается, наконец, спиной к косяку.
  -Велено вас доставить, идете?
  Дом Лизы три этажа в высоту и пять в глубину. Он особенный по многим критериям. Ну, хотя бы, потому что это не только дом их семьи, это еще и трактир, гостиница, бордель и фабрика. А еще оружейный склад, ремонтный цех и лаборатория Глена. Глен живет на минус пятом, насколько я знаю, он уже больше года не поднимался на поверхность, и не потому что не пускают, он сам не хочет. Зато у него всегда есть для нас работа, просто у нас практически никогда нет на неё времени. Пока есть что съесть сегодня и оставить еще на завтра. Впрочем, завтра другой день, следующая жизнь, можно не оставлять ничего. Хорошо, что эти мысли не слышит мой брат, он ненавидит именно это во мне больше всего, не понимая, что так все-таки легче и даже в чем-то вернее.
  Этой ночью в доме гости, а может и послы, но не это главное. Самое важное, что сейчас занимает ум его владельца, Лизиного отца, Титуса, это наша встреча при возвращении с прогулки по окрестным разрушенным селам. Пройти куда-то действительно незаметно можем только мы с братом, если идет кто-то еще, легкая прогулка в десяток верст превращается в кровавую экспедицию с истреблением всего встреченного по пути. Хотя, в общем-то, места у нас довольно тихие, непогода регулярно подчищает окрестности от чужаков, как людей так и не только, а живность в таких условиях выживает в основном мелкая, и та, что умеет прятаться в землю. Другое дело земли за рекой, там идет нескончаемая война и фронт её слишком сложен, чтобы даже человеку с его природной хитростью и изворотливостью можно было просчитать все нюансы. Если только этот человек не решит подобно мелкой живности зарыться в землю, запечатав все выходы наружу. По тавернам бродит молва, что севернее так и поступили пару десятилетий назад, но проверять эти слухи никто не торопится. Титус сейчас внизу, в своем кабинете держит совет с братом и остальными и у них тот предмет, который я побоялась "прочесть", а дело было так.
  Мы вышли из деревни на дорогу, извивающуюся по болотам подобно ползущей змее. Успели пройти несколько километров, когда показалось из-за поворота старое высохшее дерево. Какая же у него была крона при жизни, если сейчас оно напоминало гигантского ежа, притаившегося на дереве, подумала я. С каждым шагом, чувство неправильности нарастало, и я остановилась, выставив руку перед братом.
  -Что-то заметила? - Спросил он, рванув из-за спины автомат, снял с предохранителя. Я указала на ствол дерева и произнесла:
  -Слишком много веток. - Чуть наклонила голову, прислушиваясь к местности. В сгоревшем доме за километр отсюда стая лорков готовилась к надвигавшейся буре, болота в долине были полны жизнью, но чувства опасности я оттуда не чувствовала, нас не заметили еще. Дерево передо мной слегка пульсировало, впрочем, как и многие казавшиеся мертвыми на первый взгляд, корни у него живы и тщетно пытаются дать новые ростки. В таком состоянии полусмерти деревья могут существовать десятилетиями, а то и веками и это нормально. Правда, веток сухих, черных с подпалинами, действительно слишком много для старого дуба.
  Брат закинул за спину автомат и достал пистолет, найденный в доме. Навинтил самодельный глушитель и всадил пулю в ветку, торчащую из ствола. Та дернулась и, перебирая менее крупными буроватыми отростками, сдвинулась на пару сантиметров левее. Снова замерла. Покачиваясь на крепчающем ветру, старый дуб еле слышно поскрипывал. Небо быстро темнело, надвигалась очередная гроза. Он рос на холме, с которого открывался изумительный вид на усыпанную болотами равнину и черный лес вдалеке.
  -Тянет, заметил? - Спросила шепотом я и брат покачал головой. Ему тоже хотелось сеть под этим деревом и, расслабившись хоть на мгновение отдохнуть. У меня мелькнуло видение - человек садится и, запрокинув голову, смотрит на небо сквозь мертвые ветки могучего древа. Достает фляжку и делает пару глотков. Медленно и абсолютно беззвучно ветви дерева, передвигая отростками, сползают на него и постепенно высасывают всю кровь. Лицо человека дергается и распрямляется в улыбке, когда уходит жизнь. Он не замечает что происходит, может гипноз, а возможно - они подобно летучим мышам вампирам впрыскивают сильный наркотик во время кормления. Когда встает новое солнце другого дня, под деревом сидит скелет, из его объеденной до костяшек пальцев кисти руки, выпала фляжка, рядом на земле мокрое пятно. Из глазницы свисает листок. Со следующим порывом ветра улетает и он. Я мотнула головой, отгоняя видение.
  - Даже не знаю, тянет совсем слегка, может место такое, может и эта гадость, что дерево облепила, заманивает, таким образом, жертву. Что будем делать?
  Брат посмотрел по сторонам, убрал пистолет, не снимая с него глушитель; достал из-за голенища сапога нож и начертил на земле длинную стрелу, указывающую на одиноко стоящий дуб. Рядом написал - "СМЕРТЬ!", и, очистив нож от земли, убрал обратно.
  -Смоет первым дождем, на завтра же ничего не будет видно, может выложить чем? Хотя, нет ничего такого поблизости.
  Камни и вправду были редкостью в этих местах, если не считать строительных кирпичей.
  -Я думаю, после грозы их здесь уже не будет, а на потолке какого-нибудь старого дома в деревне прибавится гнилых досок. - Ответил брат, посмотрев на меня улыбающимися благодарными глазами. Его лицо говорило - "все же спасибо тебе..."
  В эту ночь лагерь разбили на вершине холма, откуда уже видать было лес, из-за которого иногда поднимался тонкий дымок. Я, дотрагиваясь до коры, проверила все деревья, соприкасавшиеся кроной с нашим. Весь холм порос вереском и кислотными побегами ваиа-кустарника, брат сказал с улыбкой, что это мой холм.
  Я открыла глаза, разбуженная далеким шумом и странным мельтешением даже не мыслей - чувств. Со стороны реки по размытой дороге двигалась колонна машин. Ныряя в вязкие рытвины, они взревя мотором выбирались оттуда озлобленные и перепуганные, как и люди в них сидящие. Покрытые грязью и толстым налетом воспоминаний из агонии и боли, ощущаемым мной отсюда, эти такие знакомые и чужие одновременно монстры из прошлого искали подобно любому животному пред бурей - нору, чтобы укрыться.
  Хорошо хоть не ветку, чтобы заночевать. Насколько я помнила - машины не умеют лазить по деревьям. Приподнявшись с развилки веток, я села, свесив ноги вниз. По-привычке проверила местность вокруг, найдя две быстро менявшихся тьмы - на востоке и на северо-западе. Брат, словно почувствовав мое напряжение, проснулся моментально. Вся крона шумела, перепуганная ветром, сквозь капюшон из прорезиненной ткани по голове били разбуженные, как и мы среди ночи мокрые нервные ветки.
  Некогда выкрашенные в черные и зеленые цвета машины нашли, наконец, относительно сухое место; разворачиваясь в замкнутый круг, они глушили свой надрывный вой и замирали, придавленные общим для всей природы давлением с неба. Целиком черный с красноватыми подпалинами и отсюда заметными вмятинами на боках автомобиль, внезапно взревев вожаком, выпрыгнул на самый центр круга, высыпав из себя крохотных суетливых муравьев. Люди знали о грядущей буре, но все ли они видели?
  -Там, - я ткнула пальцем в сторону темнеющего горизонта, - что-то темное грядет. - Брат смотрел туда несколько секунд, потом шумно вздохнул и стал готовить ветви дерева к "обороне". На его лице было написано - ну грядет и грядет, я-то что поделаю. Первым делом он проверил прочность веток, затем - ремни нас страхующие. Вообще, если гроза перейдет в бурю и снова от небес к земле потянутся хоботки стихии, её регулярно опыляющие, это нам не поможет. Но нижние ветви дерева всегда безопаснее земли, тебя не видно ни снизу, ни сверху, главное чтобы не делить свой уют с неприятными соседями. Сейчас все живое, обитавшее до этого в ядовитых колючих кустарниках вдоль дороги и траве, перебиралось повыше, но вроде ничего опасного среди этой живности не было.
  Заурчало голодное небо и в стекла моего бинокля, прикрытого блендой, снайперски попала первая капля дождя. Суета сходила на нет в лагере из жавшихся друг к дружке бронированных ЗИЛов и УАЗиков. Люди, прибывшие явно издалека, растянули стальные тросы от машин до ближайших деревьев и утопавших в болотистой почве по обеим сторонам дороги огромных коряг. Выставив часовых, превратили центр лагеря в ремонтную мастерскую для черного "вожака" с бардовыми подпалинами, оказавшимися пятнами засохшей грязи и крови.
  -Они почти живые, когда двигаются, - шепнула брату, - я думала - будут медленными и неповоротливыми как караваны Титуса.
  Еще маленькими мы с братом перелопатили кучу литературы, книг и журналов, ища чертежи и статьи, правда искал и интересовался в основном он, а находила для него я. В результате мое знакомство с внутренним устройством автомобиля состоялось в раннем детстве, но вживую увидела их только сейчас! В руках моментально очутилось рулевое колесо, нога легла на педаль газа и, повернувшись к отдающему приказы по рации человеку в защитном костюме, я блаженно улыбнулась. Вся последовательность действий всплыла из глубин детской памяти легко; сцепление и рассерженный зверь припадает на свои резиновые упругие и такие тугие, готовые к прыжку вперед лапы. Медленно двигается вперед. А захочу - и рванет так, что не угонишься! Дрожь, вибрации от руля по рукам проникают в тело, заставляя сердце биться им вслед, я словно сливаюсь с этим искусственно созданным существом, приспосабливаясь и перетекая в него. Мне так хорошо...
  А потом на горизонте возникла тьма. Черное пятно, которое росло с невероятной скоростью, за секунду вымахав до грозового облака. Что-то пронеслось ко мне оттуда и ударило в голову, прилипнув как черная клякса к моему нутру. Я закричала и не услышала своего голоса. Дернулась и почувствовала, что не могу открыть рот. Когда открыла глаза, ладонь брата мне зажимала губы. Медленно приходя в себя, я чувствовала как холодно и мокро вокруг. Весь мир словно стал вдруг чужим и отдаленно противным, а не тем переменчивым интересным и таинственным как раньше.
  Потом сквозь глухоту и шум от крови в ушах я услышала отдаленную стрельбу. Тьма стала реальностью, небеса спустились к земле. В странном сухом воздухе носились искры, прилипая к волосам и щелкая в каплях воды на капюшоне.
  -Торнадо? - Спросила спросонья в каком-то забытье и оторванности от реальности я, сама уже зная, что это не так.
  -Нет, - ответил брат. - Хизер ты сможешь закрыть нас обоих от этого?
  Я кивнула. Черный ветер, вращавшийся столбом, распался на тысячи мелких созданий, двигающихся в абсолютном хаосе, роясь вокруг набухавшей тьмы, чтобы через мгновение вновь слиться в едином порыве, кружиться и летать по спирали, а затем снова смешаться в очередной хаос траекторий. Сквозь это мельтешение и треск беззвучных молний в черном бурлящем облаке что-то двигалось. Очень большое, если не сказать огромное; временами проступали контуры существ, а может и одного огромного чудовища. Грома не было, был треск и грохот автоматных очередей, и трассирующие огни Святого Эльма срывавшиеся с раскаленных стволов и улетавшие в сторону грядущего по болотам Роя.
  -Как думаешь, что это? - тихо спросил меня на ухо брат.
  -Смерть, - ответила я.
  Стихия существ ударила по машинам, приподнимая их и волоча по рыхлому грунту. Один из автомобилей вообще встал торчком, увязнув в луже, другой перевернулся, стекла вылетели, и очереди одна за другой смолкли. Чтобы возобновиться из еще целых укрепленных машин лагеря вновь через мгновение.
  "Перезарядили - огонь! Перезарядка и снова огонь!" Где-то глубоко во мне билось стремление стрелять, стрелять, пока можно, пальцы сжимались, ловя не существующий курок. Я пыталась не искать их мысли, тех, что сейчас умирали там внутри. И не искала, они сами меня находили. Они ничего не могли поделать, с собой и с тем, что их убивало. Только стрелять, вот и все! Я словно все еще сидела там, во сне, рядом с человеком в защитном костюме с рацией в левой и рукояткой автомата в правой руке; а не на ветках дерева обнимая брата и закрывая его и себя от внимания столь близкой тьмы.
  
  Рой разделился на две струи, словно извивающиеся руки, они не давали оставшимся машинам вырваться из этой мглы. В которой по-прежнему к месту побоища шли странные темные исполины. Похожие на свинку, живущую в пристройке у Старушки Ведьмы, только больше в тысячу раз. Их огромные тела висели высоко в небе, двигаясь на своих тонких, паучьих ногах, шаг за шагом, эти махины неумолимо приближались к ревущему визгу и пулеметному грохоту, то смолкавшему, то надрывно завывающему вновь. Уже было не понять, где стучат пулеметы, а где бьются об искореженные металлические броневые пластины тысячи визжащих существ. Как стая пираний, напав в воде на свою жертву, обгладывает её за считанные минуты до окровавленных костей, которые уже через час обмоют воды и они заблестят. Как туча саранчи, упав на посевы, превращает растительность в пустыню, так и они раздирали своим напором металл, стремясь добраться до зажатых в нем людей.
  Стрельба окончательно смолкла внезапно. Одно из существ размеренно вышагивая, подобралось вплотную и наступило своей длиннющей конечностью на залитый кровью автомобиль. Странная лапа ушла в грунт, и волна побежала по ней вверх, к туловищу, покачивающемуся на доброй сотне метров над землей.
  -Это щупальца?
  -Наверное, как рот использует, - ответила я, все еще сжимая брата в объятьях и закрывая от мира и "од" всех тех, кто и что в нем обитает. Нас ни одна живая тварь сейчас не могла обнаружить, ни по запаху, ни на слух, ни глазами или чем бы то ни было еще. Даже совокупностью всех чувств, их объединением с чем-то древним, с тем неимоверным опытом, который у любой твари таится в генах, с тем явлением, про которое люди говорят "интуиция".
  Брат отвернулся, все еще сжимая в руках автомат, закрыл глаза. Наверное, уснул. Я еще крепче прижалась к нему, смотря в сторону шагавшего Роя. Я не могла пока спать, но уже не видела всего опустошенными глазами.
  
  Только что небо было черным от неисчислимых роящихся монстров, теперь по нему опять только неслись серые облака. В той стороне куда ушел Рой, били в землю молнии, сотнями в минуту, небо там было черным настолько, что когда очередная вспышка озаряла небеса Той Стороны, становилось больно глазам. До восхода солнца оставалось еще долгих два часа.
  Вдалеке на востоке лежали руины города. Среди обгоревших и усыпанных радиоактивной бетонной крошкой зданий нам нечего было ловить, кроме Рад. Солнце поднималось именно оттуда, красное, как вареный речной рак, длиною в ногу взрослого человека. Над городом ходили свои, особенные смерчики из пыли, и висело летнее марево. Когда придет зима, его укроет снег, потом он растает, чтобы на следующий год выпасть заново. Но никто его не растопит, проверив дозиметром, чтобы вскипятить чай или сварить суп. Это мертвый город. Подобно остальным. Как и все города, про которые слышала, или видела своими собственными глазами. Они все умерли. Давно. И в один день. Так умирали по сказкам люди, прожив долгую и счастливую жизнь.
  Я открывала глаза постепенно, щурясь от ярко-красного диска. Руками все еще сжимала голову брата, чувствуя нутром по привычке всю местность вокруг.
  Никого.
  Рой, пройдя тут ночью, съел мимоходом все живое, а до чего он не успел добраться - разбежалось, и вернется нескоро.
  У нас есть в запасе больше суток. Брат проснулся моментально, и наскоро проверив свое оружие, протянул мне найденный в тайнике сельском пернач. Мы не завтракали как обычно, наверное, любой на нашем месте поступил так же.
  По дороге вниз идущей со склона поросшего бурьяном и колючими кустами, прозванными в народе за свой странный вид "кактус-травой", до уничтоженного лагеря было всего ничего. Но, несмотря на мои уверения, что ничего живого поблизости нет, брат шел осторожно, еле заметно смотря по сторонам, почти не вертя головой, он в то же время был готов в любую секунду прыгнуть в сторону, сбив с ног и меня.
  Его напружиненность меня забавляет, я улыбаюсь еле заметно. Брат замечает и улыбается тоже. Напряжение падает, мы подходим к лежащей в засохшей грязи машине. Из разбитого стекла на нас смотрит лицо человека. Наверное, все же когда-то человека. Теперь оно напоминает кровавую маску, вывернутую наизнанку. В нем длинные и глубокие борозды, но мух нет. Видимо даже их разогнала вчерашняя гроза, а может они тоже испугались Роя. Брат медленно, небольшими шагами подходит к выбитому стеклу и, просунув туда ствол автомата, дотрагивается до лица, голова заваливается набок. Человек не кричит от боли - он мертв. Брат переводит взгляд на приборную панель и быстрым движением достает оттуда окровавленный пистолет, кидает мне.
  "Зачем мне еще один?"
  Он показывает в сторону второго авто. Я киваю и иду туда. Но я же знаю - тут нет жизни! Даже насекомых нет. По пути размышляю - почему они не съели, или не прихватили с собой водителя.
  Передо мной перевернутый автомобиль, до днища ушедший в глубокую лужу у дороги. Обрывок крепежного фала идет оттуда и заканчивается у моих ног. Колеса словно оплавлены. Добраться до кабины невозможно, если не нырять, конечно.
  Брат уже в центре лагеря. Медленно открывается дверь и оттуда вываливается серая с коричневыми подпалинами мохнатая тварь. Делая бочки по засохшей грязи, пытается подняться. Брать короткими очередями всаживает в неё половину магазина. Бочки прекращаются, желтая жижа размягчает грязь, земля все стерпит.
  "Нет жизни?", я чувствую вопрос брата, но он молчит, продолжая исследовать лагерь. Улыбаюсь у него внутри и развожу руками, мол "эта тварь не то, что не думала, даже не умела этого делать, скорее всего, части роя сами по себе не отдельные особи даже..."
  Я рассматриваю это существо. Мордой напоминает бабочку, если ту увеличить в тысячу раз. Вообще бабочки жутковатые создания, какому из богов понадобились такие шутки?
  То, что раздается дальше, смущает меня еще сильнее. Это стон, вполне человечески стон.
  "Нет жизни да?"
  У человека, прислонившегося спиной к залитой кровью машине, живот словно взорвался, и все внутренности оказались снаружи и некоторые очень далеко, но он еще жив. Я открываю рюкзак и, вынув контейнер со шприцами бегу к брату. Тот стоит, закинув на плечо автомат, и смотрит на меня. Человеку уже ничем не поможешь, но я пытаюсь. Лечить я не обучена, но укол морфия делаю. Когда я достаю бинты и пытаюсь засунуть обратно его кишки, мужчина открывает глаза. На его лице, под подбородком огромная рана, как от удара клювом, видна кость, кусок мяса вырван напрочь. Он пытается говорить, но сначала из горла вырывается хрип пополам с бульканьем, он пробует дышать глубоко и ничего не получается.
  -Сколько он еще потянет? - Задает не нужный сейчас вопрос брат. Я, вытянув за спиной руку, показываю палец, потом два пальца.
  На моем обреченном пациенте защитный костюм серо-металлического цвета, голова выбрита наголо, кусок уха отсутствует. Изо рта человека течет кровь. Я зачем-то пытаюсь её бинтом стереть. Рядом валяется булл-пап, вроде Гроза какой-то из модификаций. Магазина в оружии нет. Видимо не успел перезарядить.
  Брат притаскивает один из раскиданных повсюду пустых контейнеров, пахнущих керосином, и садится. Я снова пингую брата улыбкой, на этот раз вялой и спрашиваю - "у них двигатели на керосине?" Но брат о чем-то напряженно размышляет и слишком занят этим, чтобы отвечать.
  Мой пациент очнулся. В глазах сквозь муть проступают первые мысли. Я ловлю крики и вой и стрельбу, и запах горелого. Снова пытаюсь от этого закрыться. Он открывает рот, с задержкой чеки гранаты шепчет:
  -Пить...
  Я, усевшись прям в сухую грязь перед ним, зажимаю между ног рюкзак и достаю оттуда пластиковую бутылку с фильтрованной дождевой водой, "чистого сбора", такие дожди идут раз в месяц. Придерживая голову, даю ему сделать глоток. Он хочет еще и еще, но при таких ранах это только ускорит исход. На силу отрываю бутылку из его ослабевших рук, надеясь что в водовороте, в котором сейчас пребывает его сознание, он поймет, что мне не воды жалко, а просто... просто, ну мой брат хочет поговорить с ним, прежде чем он умрет.
  Бритоголовый в броне костюме шарит рукой по земле надеясь отыскать там свое оружие, потом что-то щелкает в его голове, щелкает слишком громко, чтобы, даже закрывшись, я не услышала это, и окончательно придя в себя, он смотрит на нас. Руки его теперь безвольно повисли, как плети, мне кажется, он весь остаток своих сил собрал в этом взгляде. Он начинает говорить первый.
  -Вы... не наша подмога...
  Я киваю головой, брат смотрит внимательно на его лицо, но почему-то молчит.
  -Никто...
  Человек присматривается куда-то вдаль, потом расслабляется всем телом, мне на секунду начинает казаться, что он умер, но прикоснувшись мысленно, снова закрываюсь. В его голове по-прежнему все стреляет, кричит, болит, бьется и взрывается вспышками кроваво-красного цвета. Он снова открывает глаза и смотрит на нас, по его горлу гуляет ком, он хочет проглотить, но не может. Я подношу бутылку и даю ему напиться на этот раз вволю.
  -Мы не ваша спасательная группа, что здесь произошло и откуда вы? - спокойно медленно громко и четко произносит брат.
  Умирающий думает. Я чувствую, как вихрь в его голове замедляется, но силы не равны, скоро всю его личность унесет окончательно, он слишком много сил сейчас тратит на сопротивление этому вращающемуся торнадо из образов недавнего прошлого. В них проносятся и более ранние, но они где-то там, в глубине, в центре шторма из вспышек пламени, отдачи раскаленного металла и тянущихся пастей. Крылья, море крыльев и что-то огромное и жуткое за ними! Я снова, теперь уже окончательно закрываюсь от него, все это я и так прекрасно видела.
  -Хизер, у тебя есть пара кубиков адреналина? - Спрашивает спокойно мой брат. Я моргаю, потом киваю. - Верни его в форму, хоть на пару минут, я хочу поговорить.
  Лицо брата теперь как у взрослого, мне это не нравится, и вообще все не нравится. Но я машинально дергаю шприц и делаю все необходимые действия. Так же машинально.
  Кровь приливает к лицу бритоголового и лицо, дернувшись, кривится. Он часто моргает, теперь почти с интересом рассматривая тех, кто перед ним: девочку-подростка и паренька неопределенного возраста. Брат повторяет свои вопросы. Лицо военного, (наверное, он все же военный) дрожит, по нему текут капли ледяного пота, глаза слегка гуляют, но голос становится громким и таким же резко металлическим, каким наверняка он был раньше. Сбивчиво, хоть и громко он рассказывает нам про экспедицию, возвращавшуюся в Москву.
  Москва - Город Легенда. Это все практически, что я о ней знаю. Кто-то говорит, что она полностью уничтожена и там огромный кратер на месте города. Другие утверждают, что скоро её отстроят заново, и дословно - "Страна восстанет из пепла!"
  Причем все они не врут специально, я бы почувствовала это. Но никто не говорит со своих слов, все с чужих, щедро разбавляя мифы собственными фантазиями. Из чего я заключаю, что Москву в глаза не видел никто, и брат со мной солидарен.
  От лица бритоголового снова отливает кровь, оно бледнеет, бинты все теперь одна сплошная кровавая масса, сердце, разогнавшись, выплеснуло всю кровь из организма. Человека бьют конвульсии, голос сбивается, он, глотая слова, требует, почти кричит, тыча пальцем в сторону перевернутого автомобиля. Пытается встать и заваливается на бок. Мне не надо щупать, я знаю - пульса нет. Поворачиваюсь к брату и спрашиваю:
  -Ты доволен? Зачем это надо было?!
  Брат снова думает. Вскакивает и идет к автомобилю. Поворачивается ко мне:
  -Он хотел, чтобы мы забрали журнал и доставили его в Москву. "Мы сгинули, хоть не напрасно!" Я нырну, ты покарауль местность! - Кидает мне автомат. Раздевается до пояса, я кидаю ему дозиметр. Проверяет воду, похожую на грязь и, не скривив лицо, уходит в омут. Дверь автомобиля открывается под водой, поднимаются пузырьки и со скрежетом автомобиль кренится на бок, еще глубже уходя в трясину.
  Я смотрю на солнце, закинув на плечо автомат, пытаюсь прощупать местность и снова ничего не нахожу. В чем дело? Может это из-за вчерашней грозы или прошедшего тут Роя я временно перестала чувствовать местность? Наверное, меня тогда оглушило, если не контузило.
  Над водой появляются сначала глаза, а потом все лицо моего брата. Смотрят эти глаза так холодно на меня, словно чужие. Он выходит из грязи, держа в одной руке сумку, из которой льется вода, а в другой огромную пиявку. Та бьется в его руке. Брат сжимает ладонь, отправляя пиявку в пиявочный рай. На груди в него в районе солнечного сплетения два кровавых полукруга, из них смешиваясь с грязью, тонкими струйками течет кровь.
  -Тут точно нет жизни. - Говорит мне брат, и, выкинув пиявку обратно в воду, раскрывает сумку. Я вожу по телу брата дозиметром, достаю уже третий шприц за сегодня, на этот раз с антибиотиком и вкалываю ему в руку. На самом деле это не очень нужно, брат здоров как бык. Но теперь меня никто не упрекнет, что я не сделала все что могла.
  Мы разбиваем лагерь в двух километрах от места боя, так, чтобы вернись рой, мы его сразу заметили. Теперь Константин, мой брат, не доверяет моему чутью жизни, я и сама ему временно не верю. Спать будем по очереди с караулами, а потом как можно скорее пойдем в Дом Тито. По пути посетив Свалку.
  В сумке, которую брат вытащил из утонувшего авто, не было ничего похожего на журнал. Зато там был укороченный калашников, связка шприцов с мутноватым содержимым, металлический контейнер, остатки какой-то еды, слегка ржавая не вскрытая консервная банка и две гранаты.
  Я верчу контейнер в руках. Брат разбирает автомат и слегка разочарованно сваливает его детали в нашу, чистую сумку. Там же лежит гроза, винторез с погнутым прикладом, несколько полупустых обойм и пистолетов. Все остальное мы оставили там, на месте. На западе громыхают молнии, скоро снова будет гроза и скорее всего намного сильнее предыдущей. Вряд ли кто-то посетит место бойни раньше, чем ребята Тито.
  -Можешь прочесть историю этих вещей? - Спрашивает брат. Я с разочарованным видом качаю головой и выдаю первое пришедшее на ум объяснение.
  -Меня контузил Рой. Не знаю как, но знаю что сильно. Возможно надолго.
  -Понятно, - говорит брат и ложится спать первым, самолично сняв с предохранителя мой автомат.
  
  Я спускаюсь вниз по ступеням деревянным, ведя за собой Лизу. Она держит мою руку, другой изо всех сил прижимает к груди огромную стопку старых книг. Мы проходим мимо лакированных коричневых часов. Они все еще идут. Впрочем, остановись они, их два здоровенных амбала, выполняющих целую плеяду ролей, от вышибал до носильщиков, потащат вниз, а Глен что угодно сможет заставить работать. Маятник качается так медленно, отмеривая секунды этой уютной жизни. Его никто не слышит кроме меня, воздух переполнен криками и хохотом. На этом этаже вдоль стен расставлены аварийные столы с толстыми деревянными столешницами. Свободный центр огромного зала с очень низким потолком оставлен для барной стойки и кухонного закутка. Там, за стоящими рядом газовой и электрической плиткой спрятан люк, ведущий к винтовой лестнице, по которой можно подняться на крышу и пройдя по навесному мосту над воротами в город, еще по одной лестнице поднявшись вверх, оказаться в смотровой башне. Я это знаю, хоть никогда и не ходила этим путем туда. У нас с братом всегда были свои пути попасть туда, куда мы хотели, когда еще жили тут детьми.
  Мимо проносится бутылка и разбивается об крюк, ввинченный в стену. Раздаются вопли и веселый пьяный смех с особенным, "добрым" матом. Они попали! Я смотрю в ту сторону, откуда она прилетела. За столом раздвинув стулья в полукруг, сидят три человека с горящими глазами на небритых лицах, покрытых шрамами. Их автоматы стоят особняком в прихожей, я отсюда вижу, как бережно их ставил там Ян.
  Этим - можно. Даже в чужом доме, даже в ту ночь, когда в доме гости. И они это знают и веселятся.
  Повар моет посуду, меланхолично смотря на разбросанное по доскам пола стекло. К осколкам подходит Марья и, нагнувшись, собирает их в совок. На троицу так же весело смотрит охрана. Скоро будет драка. Но вышибалы не в счет, они не для таких случаев. Не для этих людей, они тоже все это прекрасно понимают и молча, пьют свое пойло о чем-то бурча в углу. О чем? Пока я иду через зал, смотря в ту сторону, до меня начинают доноситься отдельные слова. Стоит их расслышать, как вся беседы всплывает, словно тело из темного омута с черной водой того, что я не знаю. Датч, более рослый рассказывает Егору, более низкому и коренастому парню, с копной русых промасленных волос как третьего дня во время смерча в соседнем поселке видели в столбе вращающегося воздуха что-то неимоверно жуткое. Передо мной мелькает образ состоящий целиком из тьмы спустившегося с неба облака несущего в себе всевозможный мусор, и вот в этой бурлящей мгле проносятся огромные щупальца, и искажается в предсмертной агонии неимоверная пасть с тонкими иглами зубов и множеством желтых пустых глаз. Значит, Датч тоже это видел, но рассказывает как бы с чужих слов, думая, что друг ему не поверит. А может и видел только он, и нет у него свидетелей. Впрочем, теперь есть - я. Он думает, что смерч, идя сквозь болотистый лес, вместе со стволами вековых деревьев прихватил в каком-то омуте и "это". Передо мной проносится видение опять, черная непонятная масса, раскинувшая свои конечности на многие сотни метров, то появляющаяся, то снова исчезающая в этой быстро вращающейся мгле и танцующие вокруг неё щепки - вырванные с корнем стволы деревьев. Я открываю дверь и иду по коридору, впереди маячит свет единственной лампочки, спускаюсь по ступеням вниз и открываю еще одну дверь, она скрипит в надежде, что когда-нибудь кто-то задетый этим звуком все-таки смажет её. У этой двери это желание составляет весь смысл существования. Я аккуратно прикрываю её и подхожу по лежащим на полу старинным коврам к столу, за которым сгрудились люди, и один из них - мой брат.
  
  -Ты слышал, про мертвых людей? Пустые оболочки, которые уже никогда не станут снова полными. Оставшиеся в своих воспоминаниях. Зомби.
  -Зомби, - переспросил брат.
  -Да зомби. Они уже не могут жить, ведь мертвы. - Титус посмотрел в окно. - Они любят смотреть на капли дождя в бурю и плакать, когда этого никто не увидит.
  -Плакать, - улыбнулся брат.
  -Ага. Нежить. Вроде как еще двигаются, но не хотят думать о настоящем. Целиком в прошлом остались. И теперь пытаются перекинуть туда мост, чтобы вернуться. Твой отец был одним из них.
  -А, понятно, а я думал, это ты вдруг поплакаться решил.
  Титус улыбнулся, достал сигарету и, щелкая старой бензиновой зажигалкой, закурил. Посмотрел на кончик плохо разгоравшейся сигареты.
  -Мокрая... Завтра утром буря утихнет, я это знаю. Соберу всех и вооружу. И оставлю здесь. - Он помолчал, куря у дрожащего окна, передо мной вспыхнул образ разлетающихся стекол, они пробивают его старую высохшую кожу, под которой, наверное, никогда не было мяса и застревают в костях. - Не нравится мне это небо, кто его знает, что в такую погоду там летает. Все останутся в Доме, и будут развлекать наших гостей, окопавшись на случай завтрашней войны с ними же. Я соберу самых надежных людей и как только буря пойдет на убыль заберу там все под чистую. Чтобы никому не досталось! - Он ткнул пальцем в брата и улыбнулся. - Вы с сестрой молодцы, что так быстро в непогоду добрались сюда, и главное потянуло вас ко мне, а не на свою Свалку! Это Куш, и вам тоже причитается! - Его рука сжимается в кулак, сминая сигарету.
  "Отойди от окна", сказала я внутри у Тито и улыбнулась. Он посмотрел мне в глаза со слегка изменившимся лицом, и сделала шаг назад. "Еще, еще, пожалуйста!" В окно ударила тяжелая ветка и двойное витринное стекло треснуло. Ветка исчезла в темноте, по стеклу катились гигантские капли дождя. Проползла жирная секунда, и теперь уже целый ствол расколов бронированные стекла влетел в комнату, оставив мелко-мелко растрескавшееся стекло свисать на защитной пленке. Сбил кресло, превратил в щепки ножку стола и застрял в оконной раме, покачиваясь немного. Заскрипел натужно, наверное, вместо приветствия нам всем. С ярко-зеленой листвы на ковер стекала вода, в ветках что-то билось. Затихло. Маленькая скользкая много суставчатая лапка вытянулась, прям как щупальце, пытаясь нащупать ковер. Все кроме меня рванули оружие одновременно и комната наполнилась грохотом. Сказав "кругхе-кха" на ковер выкатилось изувеченное тело летучей мыши с удлиненной мордочкой.
  -Негостеприимно, однако, - заметил Михаил, можно сказать правая рука Титуса. Он почти с жалостью посмотрел на кровавые ошметки на теперь уже испорченном ковре и улыбнулся. Его руки в это время привычно вытряхнули в ладонь гильзы из револьвера.
  
  -Что это вдруг он стал о моем отце? - Спросил меня брат, когда мы спускались на минус четвертый этаж в мастерские Глена.
  -Хотел сказать, что ты не такой как он, - ответила я.
  -Да неужели. Я должен радоваться?
  -В смысле - ты думаешь о настоящем, крутишься, пытаешься чего-то добиться. Короче ты ему подходишь в деловые партнеры. - Сказала я, открывая еще одну дверь под крохотной мутноватой лампочкой, в почти таком же коридоре, что вел из таверны в кабинет Титуса.
  Вдоль стен в очень длинной и немного заворачивающей в самом конце вправо комнаты стояли стеллажи, шкафы с инструментами, верстаки; все помещение было перегородками разделено на две части, в дальней от входа располагалась химическая лаборатория и мини оранжерея. Основной павильон оранжереи был устроен на поверхности и освещался естественным светом, тут же росло то, что не желательно было показывать нашим "конкурентам" из еще живых окрестных городов и с Завода.
  Судя по тому, что в оранжереи ультрафиолетовые лампы горели не все, там сейчас был Глен, из-за своего отшельничества он очень плохо переносил ультрафиолет. А возможно не только поэтому.
  -Еще он говорил про отца, что тот застрял в паутине религий.
  -Ты в это веришь?
  -У религий одна путина на всех и когда там застревает очередная жертва, то появляются разные паучки и делят добычу, так он говорил. Я ни во что не верю, просто иногда хочу знать.
  -Ты не веришь Титусу?
  -Я доверяю его желанию укреплять всеми силами свой Дом. Только вот теперь это уже не наш дом, а ты как считаешь Хизер? Он был другом моего отца или просто, как и другие использовал его?
  -Я думаю быть другом и использовать это почти одно и то же. Вопрос, для чего он использовал и когда.
  -Грустно. Что ты так считаешь.
  -Наверно настроение такое. В другой момент считала бы иначе.
  -Понятно.
  Брат высыпал на стол детали автомата из сумки, рядом аккуратно разложил все остальное.
  -Ведь если ты учишься у человека, ты его тоже используешь. - Наверное, все же попыталась оправдаться я.
  -Да я понял уже. - Он достал из ящика лупу и внимательно теперь рассматривал каждую деталь. - Тут нет серийников, странно и следов заделки нет. Вообще все можно подогнать под единый критерий и оправдать перед кем угодно, было бы желание и мозги. Другое дело - нужно ли так извращаться. Дружба - это дружба и ничто иначе.
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"