Взвыла сигнализация, выстрелом хлопнула дверь и сразу несколько голосов, сопровождаемых собачьим лаем, вступили аккомпанементом ревущему двигателю. Магда открыла глаза и долго лежала неподвижно, вслушиваясь в звуки ночного города, впитывая энергию жизни, возвращаясь из анабиоза глубокого сна. Как восторженный театральный зритель, она наслаждалась сценой, когда повинуясь невидимому режиссеру, упал занавес: голоса внезапно смолкли, погасли уличные фонари, и тьма полностью завладела жилыми кварталами.
Тишина удушала. Магда спала почти весь день, но не чувствовала себя отдохнувшей. Когда-то она обожала ночь: как бы ни был труден день, как бы не предавало ее стареющее тело, - погружаясь в мир снов, она была здорова и счастлива, и она была королевой своего мира. Но пришел срок, когда и сны предали ее.
Она протянула руку и в слабом свете ночника нащупала рамку фотографии. Магда с горечью подумала, что в ее жизни было немало прекрасных моментов, которые она с удовольствием пережила бы заново, хотя бы во сне. Но уже много дней она видела одно и то же: окно в спальне, себя на подоконнике, и черную бездну внизу.
Последние годы не были безоблачными, но Магда умела находить радость в тех повседневных мелочах, которые люди обычно пренебрежительно пропускают, живя ожиданием большего. Каждый вечер она перебирала самые незначительные события и ощущения, как золотоискатель, просеивающий песок, выискивая и откладывая в копилку памяти драгоценные крупинки, жемчужинки прошедшего дня.
Магда поднесла фотографию к глазам. Задорно хохочущая рыжая девчонка с портрета излучала тепло и счастье, и даже сейчас, в полумраке, заполняла весь мир открытой и бескорыстной любовью, негаснущей надеждой, наивным оптимизмом юности.
Магда вернула рамку на место и, тяжело вздохнув, села. Босые ноги прикоснулись к прохладным плитам пола. Раньше ее ноги погрузились бы в ворс иранского ковра, привезенного в то время, когда деревья были выше, краски ярче, а жизнь струилась бурным потоком, мчалась вперед в неизвестное, не рассчитывая превращаться в медленную, уставшую реку, преодолевающую последние метры на пути к океану.
Ковер пришлось продать, когда Лиззи не хватило денег на очередной взнос за учебу. Магда никогда не жалела об этом. Она любила красивые вещи, но расставалась с ними легко. Да, Магда знала толк в расставаниях, уж в этом ей нельзя было отказать. Иной раз ей казалось, что вся ее жизнь и есть череда бесконечных расставаний, будто для того она и пришла в этот мир, чтобы научиться прощаться. И, черт возьми, если этот урок не выучен ею на "отлично"!
Она больше никогда не сможет помогать Лиззи. Теперь Магда стала грузом, бесполезной ношей. Пусть Лиззи так не считает, но Магда-то знает, как оно на самом деле. Старость и болезнь - вот всё, что она видела в зеркале.
Скоро для Лиззи придет время искать настоящую работу, и Магда хотела, чтоб в этот момент она была свободной. Конечно, человек не бывает свободным долго, но Магда могла подарить Лиззи еще несколько чудесных лет беззаботной молодости. Последнее, что она еще могла.
Она прошлась по комнате, оглядывая то немногое, что сопровождало ее в пути, создавало уют, будоражило память. Магда мягко прикасалась к вещам, словно возвращая им свои воспоминания. Она ничего не хотела брать с собой.
Тьма следила за ней снаружи, клубилась за окном, томилась, просила, скреблась по стеклу, как загулявший мартовский кот. Магда повернула ручку и рванула створку на себя, впуская ночь в дом.
Подоконник был низким, но она потратила десять минут, чтоб взобраться на него и встать в полный рост. Почему-то ей показалось важным обязательно стать в полный рост, как в её снах. Магда взялась обеими руками за раму и выпрямилась.
Сквозь черноту она вглядывалась туда, где городские огни сливались с мерцанием звезд, где скрытый густой темнотой лежал океан. Хотя Магда не видела его, но ясно ощущала его дыхание: сильное, размеренное, тяжелое, как у дремлющего в берлоге опасного зверя. С глухим урчанием он ворочался, настойчиво накатывая и отступая, притягивал, звал. Ее веки сомкнулись, сердце неровно затрепетало. Магда растворялась в океанском могуществе, таяла, как кристаллы сахара в кофейной чашке. Океан поглощал ее. И когда Магда стала его частью, она разжала ладони и сделала шаг.
---
Лиззи вернулась перед рассветом. Ночная прохлада еще блуждала портовыми улочками, выветривая запах лекарств из ее волос, и наполняя легкие свежестью утра. Впереди выходной и можно будет немного поспать, или просто валяться в постели, лениво перелистывая учебники.... Но сначала она позаботиться о бабушке.
Бабушка, конечно, уже проснулась и ожидает ее возвращения. Лиззи представила, как Магда встретит ее нежным, чуть обеспокоенным взглядом, и, притворно ворча, посетует на больничные порядки. А потом они будут завтракать и делиться мыслями о будущем, когда Лиззи станет профессиональным врачом.
Лиззи скинула туфли и тенью скользнула в комнату.
- Бабушка! Ба?
Она сразу поняла, что произошло. За полгода практики Лиззи повидала разные лица смерти, и сейчас перед ней было не самое страшное из них.
Девушка тихо присела на край кровати и накрыла ладонями холодную бабушкину руку. Сколько Лиззи себя помнила, бабушка всегда была рядом. Сначала это была не только бабушка, а потом только она. И Лиззи никогда ничего не боялась, потому что бабушкина рука, сейчас ледяная и безжизненная, крепко держала ее на земле.
Лиззи была уже интерном, когда прозвучал приговор врача: Магда больше не сможет ходить. Лиззи помнила их ожесточенный спор тогда, почти ссору, битву, которую ей не суждено было выиграть. Её график дежурств очень плотный, часто приходилось работать по двое суток, а она хотела быть с бабушкой, потому что она.... Но Магда отстояла свою независимость, она всегда умела добиваться своего.
Лиззи упрямо сдвинула брови: она не будет плакать. Не сейчас. Бабушке это не понравиться. Может быть потом, когда отшумят осенние дожди, цветы на кладбище увянут, и сердце невыносимо защемит от пустоты одиночества. Жизнь перелистнула свою страницу, и бабушка не одобрит, если Лиззи превратится в высохшую пожелтевшую закладку. Она пойдет дальше.
В такт мыслям, девушка медленно двинулась по комнате, мимоходом прикасаясь к вещам и подчас вздрагивая, ощущая, что они еще сохраняли тепло бабушкиных рук.
Вдруг она остановилась и с недоумением обернулась к неподвижному бледному телу, обрамленному кремовым оттенком одеяла. Она четко помнила, что вчера, уходя, закрыла в квартире все окна. Лиззи задумчиво провела пальцем по облупившейся краске рамы, смахнула непослушную прядку со лба и, решительно повернувшись навстречу восходящему солнцу, вдохнула полной грудью терпкий океанский воздух.