Аннотация: Жертва строительная - жертвоприношение, совершаемое в магических целях при закладке дома или другого крупного строения для обеспечения его прочности и долговечности, а также для благополучия хозяев. Кстати, этот ритуал иногда практикуется и в наши дни...
Стройка не заладилась с самого начала, но то, что произошло теперь, ни в какие ворота не лезло.
Серега нервно сплюнул и потер лоб грязной рукой.
-Этого еще не хватало!
Он оглядел остатки стены, вздохнул, и уныло побрел в теплушку, где ждали его злые, уставшие от неприятностей работяги.
-Видали?
Парни загудели:
-Валить надо отсюда к чертовой матери!
-Видали, делать-то что?
-Е**ть на х*й такой объект!
Каждый стремился переорать соседа, Серега почувствовал, как на него накатывает раздражение вкупе с головной болью.
Налив крепкого горького чая, высыпав туда четыре ложки сахара, он уселся на перевернутый ящик в самом дальнем углу теплушки и уставился в пол.
Три месяца назад его бригада подрядилась восстанавливать старую церковь, разрушенную в 1917 году ярыми большевиками, а ныне вновь переданную в ведомство патриархата. Получив такое предложение, Серега обрадовался - шутка ли, денег попы предложили много даже по столичным меркам, а уж в их захолустье-то это вообще, почитай, неслыханное богатство.
Его, правда, слегка удивило то, что за строителями церковники отправились в такую глушь.
-Неужто поближе желающих не нашлось? Или в Москве бригады перевелись? - спросил он у мужика, приехавшего к ним в Вичугу заключать договор.
Тот забегал глазками и промямлил:
-Ну видите ли, церковь все же, а у нас либо пьяницы на стройки подряжаются, либо гости из ближнего зарубежья. Пьяницы нам не нужны, а гостей из зарубежья нанимать не хотим - как-то нехорошо, православная церковь, а возводить нехристи будут. Есть, конечно, и нормальные бригады, но у них запросы такие, что никаких средств не хватит...
Поняв, что сболтнул лишнего, мужик захлопнул рот и замялся, втайне надеясь, что ушлый прораб не ухватится за его оговорку и не поднимет цену.
Серега хмыкнул - понятное дело, московским платить больше придется, а попики сэкономить желают, вот и подались в такую даль.
Обсудив с мужиками сроки строительства и деньги, он подписал договор подряда, и уже через две недели бригада, простившись с семьями, отбыла в столицу.
Объект оказался на окраине города, от жилых домов его отделял пустырь; с прежних времен сохранился только мрачный, растрескавшийся фундамент да кургузый обломок стены, сиротливо торчащий на фоне неба.
-Ну что, ребятушки, вздрогнули! - скомандовал Серега, и строительство началось.
И тут же посыпалось.
Сначала двое из его ребят чуть не погибли, когда разбирали древний фундамент - бадейка с обломками перевернулась буквально в трех сантиметрах от них, отделались синяками да царапинами; после никак не могли заложить новый фундамент - не схватывается раствор, хоть ты тресни; потом стали возводить стены, и даже достроили до середины, так один из каменщиков сорвался и сломал себе ногу. Дружная доселе бригада постоянно ссорилась, несколько раз вспыхивали драки, время строительства грозило растянуться на неопределенный срок.
И не успел Серега порадоваться тому, что стены наконец-то возвели, как вот тебе! Рухнули стены, в один миг рухнули, как будто подорвал их кто, хорошо, хоть парней не задело.
Бухтя и досадуя на неудачи, строители укладывались на спать. Серега тоже прилег, но ему не спалось - он злился на себя и думал, думал о том, что же теперь делать и как оправдать бригаду перед заказчиками. Не виноваты его парни, не первый год работают, не одну стену на своем веку возвели, делали все как нужно, по правилам.
-Чертовщина какая-то, - пробурчал Серега себе под нос.
Покрутившись еще с полчаса и поняв, что уснуть ему не удастся, он выбрался из-под одеяла и вышел на улицу.
Развалины церкви темнели в свете одинокого фонаря, казалось, что это какой-то зверь, затаившийся перед прыжком.
-Не спится? - голос раздался откуда-то слева, на плечо легла тяжелая рука. Серега вздрогнул и тут же расслабился - это оказался всего лишь Кузмич, старый каменщик из его бригады.
-Уснешь тут, - буркнул Серега, недовольный тем, что Кузмич нарушил его размышления, - эта, не побоюсь сказать, чертова церковь из меня все соки выпила.
-Это ты правильно говоришь, про соки-то. Знаешь, как в старину церкви или какие другие важные здания возводились?
Отчего-то Сереге стало жутко. Ночь, синий свет фонаря и бородатый, древний Кузмич, кажущийся то ли гоблином, то ли каким-то джинном.
Он разозлился сам на себя - нашел кого бояться.
-Как? -
-А вот так, как ты, а коли не шло строительство, так на крови - жертву строительную надобно сюда.
-Ты чего городишь-то? - зашикал Серега, - какую еще жертву?
-Строительную, - терпеливо, как неразумному, повторил Кузмич, - ты вот послушай меня да подумай как следует. Храм как в семнадцатом году снесли, так ничего и не построили на этом месте. А почему? А я вот поискал недавно, порыл, в интернете, в библиотеке местной - многое тут строили. И музей хотели сделать, и стадион поставить, когда Москва разрослась - школу хотели строить, только не выходило ничего. То денег не дадут, то материал гнилой закупят, то еще что. Плюнули градовладельцы, отдали обратно попам - стройте, мол, свою церковь, только и тут не выходит.
-Выйдет, куда оно денется, - процедил Серега сквозь зубы.
-А ты не перебивай, дальше слушай. Я на днях, вечерком, на соседнем объекте побывал, с тамошним бригадиром разговаривал - они тоже сюда подряжались, только ни с чем уехали, даже развалины расчистить за месяц не смогли: то света нет, то техника не работает, то вся бригада в дрова напилась, даром что никто в рот никогда не брал, то бадья парнишке на голову упала, умер парнишка. Разорвал тот прораб контракт, неустойку выплатил да отправился восвояси.
-И что ты предлагаешь?
-В старину жертвы строительные клали, в стену или в фундамент живьем вмуровывали. Коли дом строили аль сарай - так животное, а коли церковь или еще что значительное-так человека.
Серега поперхнулся.
-Ты что, из ума совсем выжил?
-Я, Сереженька, как раз в своем уме, не нами заложено, не нам и судить. Жертва тут нужно. Или платить нам неустойку и убираться подобру-поздорову, только вот денег-то у нас на неустойку нет. А дома семьи. Надо из своих выбрать или же выйти на перекресток и первого прохожего... Мы - люди приезжие, нездешние, трудовые да непьющие, к тому же - русские все. Если все сделать тихо, на нас никто и не помыслит. Думай, я все сказал.
С этими словами Кузмич пошаркал обратно в теплушку, а Серега еще долго курил, глядя на развалины.
Три дня ушло у них на разбор завалов, и все это время Серега думал. Правду говорил Кузмич - денег нет, но из своих кого живьем в бетон закатать он решиться не мог: с юности они все дружили, как потом жене его в глаза смотреть?
Оставался третий вариант.
На четвертый день Серега, удостоверившись, что все легли, потихоньку выбрался на улицу и побрел через пустырь по направлению к жилым домам.
-Только бы старик или бомж какой, - молился он про себя, - только бы старик...
Встал на перекрестке, прикурил.
И тут же увидел, что ему навстречу движется молодая женщина, на руках у нее был ребенок лет двух.
-Ну-ну, тише, сейчас уже придем домой, - говорила она ребенку, - тише, Ванечка, тише.
Серегу прошиб холодный пот.
"Нет, только не это", - пронеслось у него в голове, и тут же, следом, другая мысль, холодная, - "но у нас ведь тоже дети, и нам надо их кормить".
Женщина поравнялась с ним, опасливо стрельнула глазами - что делает тут этот рослый мужик?
И тут же ощутила нож у горла.
-Не дергайся!
От испуга женщина не смогла вымолвить не слова, лишь пискнула, когда он засовывал ей и ребенку в рот кляп и скручивал веревкой руки; она покорно побрела, подталкиваемая Серегой, в сторону стройки, мальчишку он подхватил подмышку и нес, словно кутенка, не обращая внимания на его похныкивания.
"Ничего, двое - даже лучше, вернее выйдет", - думал он про себя.
Через пятнадцать минут они оказались на стройке. Серега молча подтолкнул женщину к зданию, отдернул валяющийся на земле брезент и она с ужасом увидела глубокую узкую яму у самого края фундамента.
-Полезай! - Серега говорил нарочито грубо, пытаясь подбодрить себя, - в яму лезь, тварь!
Девушка замотала головой, глаза ее расширились от ужаса, она замычала, но Серега не ответил, лишь схватил ее в охапку и бросил вниз, туда же отправился и ребенок.
Несмотря на кляп, было слышно, как он взвизгнул, ударившись о землю.
О яме Серега позаботился заранее.
Бетономешалка стояла неподалеку, и через несколько минут все уже было кончено, на том месте, где еще недавно зияла яма, застывала бетонная масса.
Наутро все, случившееся ночью, стало казаться ему сном. Да и некогда было ему размышлять - стройка пошла полным ходом. Не было больше ни неприятностей, ни сложностей, и, спустя два месяца, бригада сдавала готовый объект.
Церковь получилась что надо - легкая, словно сотканная из кружева, белая, изящная, она невольно приковывала взор.
Серегина бригада получила расчет и отправилась восвояси. К тому времени Серега полностью успокоил свою совесть, убедив себя, что все ему приснилось, и лишь иногда, замечая на себе пристальный взгляд Кузмича, он ежился и вспоминал умоляющие глаза женщины, но тут же гнал от себя эти мысли, предпочитая не думать - что сделано, то сделано, кто старое помянет, тому глаз вон.
К тому же, тешила его мысль, что все к лучшему. Подумаешь, тетка какая-то, небось шалава, раз так поздно шлялась, да еще и ребенка таскала за собой, зато церковь возвели, богоугодное дело сделали, да и себя не обидели, вон сколько денег отвалили попы, года два теперь можно не работать...
Наверное, Серега так бы и выкинул этот эпизод из своей памяти, если бы одним воскресным утром не включил за завтраком телевизор:
-...сегодня, в недавно построенной церкви Великомученицы Екатерины случилось невероятное, - вещала с экрана блондинистая девчонка-дикторша, - на стене проступила икона божьей матери...
Камера отъехала в сторону, показав свежеокрашенную белую, как снег, стену, на которой четко проступала икона. Больше всего она походила даже не на икону, а на большую цветную фотографию.
Дева Мария стояла, воздев руки к небу, в каком-то то ли колодце, то ли земляном тоннеле, огромные, небесной синевы глаза, полные муки и ужаса, застилали крупные кровавые слезы, а возле нее жался, едва стоя на пухлых ногах, младенец с зареванным, испуганным личиком.
-...патриарх московский и Всея Руси еще не прокомментировал чудесной иконы, но не оставляет сомнений, что это - истинно божье чудо...
Дальше Серега не слышал, перед его глазами стояло лицо Девы Марии, точнее, той неизвестной, убитой им в качестве строительной жертвы.
Очнулся он уже в поезде на Москву.
Соседи сторонились подозрительного мужчину с всклокоченными волосами, талдычащаго, как заведенный:
-Прощения, прощения просить, прощения...
Когда Серега добрался до церкви, было уже темно. Дверь оказалась закрыта, но хлипкий замочек он без труда вскрыл гвоздем, подобранным тут же, у порога.
Внутри царила тьма. Продолжая бормотать на ходу сочиняемые молитвы, он на ощупь нашел лоток со свечами и, выбрав ту, что потолще, поджег ее. Руки тряслись, запах горящего воска казался удушливым и вызывал рвотные порывы, но Серега сдержался.
В тусклом пламени свечки он разглядел среди прочих икон, что украшали церковь, ту самую, подошел поближе - как есть та женщина! Упал перед ней на колени:
-Прости ты меня, не со зла, не со зла я! Не со зла!
Женщина все так же смотрела вверх, и тут Серега заметил, что красные слезы из ее глаз стекают по стене; на полу образовалась уже целая лужа, пахнущая землей и свежей кровью...
***
Дьячок Мефодий приходил в церковь всегда в одно и то же время - к пяти утра. Ему нравилось самому отпирать двери, нравилось в тишине раскладывать церковный инвентарь и думать в Боге, молиться и готовиться к службе. Вот и в это утро он без десяти пять уже стоял перед церковными дверями, нащупывал ключ и думал о том, пришлют ли им в скором времени звонаря, без звонаря ведь церковь как немая...
Ключ провернулся два раза, но щелчка не последовало. Мефодий потянул дверь - и та легко подалась вперед.
-Вот же батюшки, что же это - не запер я, что ли? - охнул он, вошел внутрь и застыл.
Пол церкви заливала кровь, на стенах тут и там виднелись кровавые отпечатки рук. Куски мяса, искромсанные и обгрызенные, валялись повсюду, а на люстре, как на новогодней елке, висели человеческие органы.
Венчали картину кишки, намотанные на алтарные двери, словно гирлянды.
Мефодий собрал все свое мужество и вышел (скорее, выполз) обратно за порог, сбиваясь, тыча не в те кнопки на стареньком мобильнике, вызвал полицию и через несколько минут в церкви было полно народу.
В поднявшейся суматохе никто не обратил внимания на икону.
Дева Мария больше не плакала, не тянула рук к небу. Сурово и страшно смотрела она на суетящихся по церкви полицейских из своего сырого тоннеля, и сидел у ее ног, сыто улыбаясь, ребенок с перепачканными кровью губами.