Шувалов Сергей Владимирович : другие произведения.

Луна

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  Ранняя осень. Чуть заметный утренний туман бурым полотном висел над мокрым асфальтом, а чуть выше свежие холодные ветра бродили высоко над городом.
  В тот день, как обычно, я, Севрюгин и Дроздов (будущий математик) стояли у входа в школу. И я очень хорошо помню тот момент, когда тяжелая рука неожиданно легла мне на плечо. Обернувшись, я увидел девятиклассника Гудкова.
  - Курить охота! - сказал он мне, подмигнув.
  Севрюгин и Дроздов медленно потянулись в щель между дверью и косяком.
  - Сто-оять! - протяжно и негромко произнес Гудков.
  Лицо Дроздова неожиданно расплылось в улыбке.
  - Здравствуйте, Маргарита Степановна! - громко поздоровался он с пожилой учительницей, неожиданно появившейся между нами.
  - Что вы тут стоите, ребята? Заходите же: скоро уроки! - сказала она.
  - Да, Маргарита Степанова, сейчас зайдем, - промолвил Гудков. - Мелюзга меня спросила, чем можно помочь старшим. Сейчас объясню, и мы все вместе зайдем в школу.
  - Ну что ж... - И учительница внимательно посмотрела на известного всей школе хулигана и двоечника.
  Севрюгин открыл было рот, чтобы сказать правду. Но в выпученных глазах Гудкова быстро прочитал, что ему за это будет, и решил промолчать.
  За Маргаритой Степановной, скрипя, закрылась дверь. Тишину на крыльце, нарушил шорох кленового листа, который неспешно упал прямо перед Гудковым.
  - Тьфу ты! Ненавижу! - сказал он, плюнул на лист и втер его ногой в асфальт.
  Нам стало как-то не по себе.
  - Что нужно? - спросил я, понимая, что лучше смирится.
  - Идите бычки собирайте: хочу курить! - произнес Гудков недовольным голосом.
  Дроздов честно признался:
  - Я не умею. В смысле... не то что не умею - никогда не собирал.
  - Сможешь! Научишься! - заверил Гудков и подкрепил свои слова подзатыльником. Дроздов потрогал распухающий на лбу след от натренированного пальца и ему ничего не оставалось, как согласиться:
  - Ладно-ладно.
  - То-то же. Мокрых бычков мне не надо! - предупредил Гудков. - Ищите!
  - Пошли, ребята, - сказал я друзьям, обреченно вздохнув.
  - Я не буду, не буду собирать! - заистерил Дроздов, когда мы повернули за угол школьного забора и направились в ближайший сквер. - Я в школу хочу, учиться!
  - Ну ты еще заплачь! - предложил я.
  Дроздов так и сделал.
  - Нюня! Не ожидал от тебя! - произнес я, насупившись.
  Пока мы с Дроздовым припирались, Севрюгин обошел сквер. Бычков не было.
  "Скурил уже, гад!" - решил я про себя.
  - Севрюгин, проверь у подъездов! А ты, Дроздов, посмотри там, у ларьков.
  - Я - в школу! - упрямо сказал Дроздов и добавил по слогам: - Я-бы-чки-со-би-рать-не-бу-ду!
  - Как пройдешь мимо Гудкова?
  - Через буфет залезу.
  - Не упади, математик! - пожелал я ему и пошел к машинам.
  Через несколько минут Севрюгин радостно подбежал ко мне.
  - Нашел! - Он держал на ладони достаточно длинный, кривой и чуть влажный окурок.
  - Хорошо, положи вот тут.
  Вскоре мы нашли еще одиннадцать окурков. Я бережно взял их в руки, и мы понесли свой улов Гудкову.
  По дороге к школе нас нагнала опаздывающая на урок Смирнова.
  - Что это у вас? - спросила она, поравнявшись со мной.
  - Окурки.
  - Вы что, дураки, что ли?
  - Нет, Смирнова, это ты дура! - огрызнулся я автоматически. - Иди куда шла!
  Гудков ждал нас за школьными воротами.
  - Вот! - сказал я ему, протягивая тринадцать окурков.
  Он взял бычки и уже было пропустил нас в школу, но, подумав, снова преградил путь:
  - Что еще? - устало спросил Севрюгин.
  - Где ваш третий?
  - Ищет, наверное. Видно, много принесет. Жди его здесь, - ответил я.
  - Хорошо, - отозвался довольный Гудков. - Идите, учитесь, - милостиво разрешил он.
  "Дебил!" - подумал я, пройдя мимо него.
  Опоздали мы несильно: Раиса Матвеевна еще отмечала отсутствующих.
  После переклички Смирнова подняла руку и сказала:
  - Раиса Матвеевна! Эти двое, - она показала на нашу с Севрюгиным парту, - только что бычки перед школой собирали.
  По классу прокатились смешки.
  - Объяснись, Парфенов.
  В тишине стало слышно, как икает Сопрыкин.
  - Территорию убирали! - ответил я коротко. - Мусора много, мы носили его в контейнеры. Смирнова просто заметила нас с бычками.
  - Какие молодцы: напишу записку директору, пусть объявит вам благодарность на линейке.
  Смирнова растеряно села на место. Я заметил, как нахмурился Сопрыкин.
  - Тоже хочешь пособирать? - спросил я его угрожающим тоном.
  Он развел руками, делая вид, что не понимает, о чем я.
  - Дроздов тоже был с вами? - спросила тем временем Раиса Матвеевна.
  - Да. Видимо, на его участке было особенно много мусора. Скоро будет.
  - Хорошо, отметим и его. А ты, Катя, вместо того, чтобы жаловаться, помогла бы ребятам!
  - Милости просим в наше общество бычкособирателей! Завтра тебе корочку выдадим. Взнос только не забудь заплатить. А вот если бы у тебя еще фамилия не Смирнова была, а Бычкова... - произнес я выразительно и достаточно громко, даже не стесняясь учительницу, - тогда и без взноса бы приняли.
  Волна смеха некорректно наложилась на икоту Сопрыкина; вдобавок он громко чихнул, сметя со стола все вещи отличницы Лебедевой.
  - Лебедева, прости! - сказал я пострадавшей через весь класс. - Ты никак не участвовала в этой истории, а досталось тебе!..
  
  Мы встретили Дроздова после уроков, возвращаясь домой. Его белая осенняя куртка была испачкана в грязи, а один ботинок хлюпал, когда он наступал на ногу.
  - Что с тобой? - спросил я его.
  - Я попытался залезть через окно, но увидел Людмилу Ивановну, испугался и упал в лужу. Еще и куртку порвал... - угрюмо подытожил Дроздов.
  - Держись, друг! - Я похлопал его по плечу. - Зато ты не собирал бычки!
  Дроздов поднял глаза и улыбнулся:
  - А что, много собрали?
  - Да много, много! - отозвался я в задумчивости. - Дроздов, какой-то все-таки ты несуразный. Испугался, упал... Не обоссался от страха, когда училку увидел?
  Севрюгин гыгыкнул.
  - Да нет.
  - Точно? Не проверять?!
  - Да нет же!
  - А вообще, Дроздов, все у тебя не как у людей. А сейчас ты похож на грязную сосиску или еще кое на что... Так и с математикой.
  - А что с математикой? - напрягся Дроздов.
  - Ведь твой любимый предмет, а что ж одни трояки?
  - Не знаю... - засопел Дроздов.
  - Да что ты, как комар пролетит, сразу плакать начинаешь, а? Нет, ты ответь мне, как это так: любимый предмет - и трояки? - продолжил я, не обращая внимания на его нюни.
  - Слушай, хорош! - заступился за Дроздова Севрюгин.
  - А ты чего лезешь?! - крикнул я.
  Мы сцепились. Упали, крепко схватившись, начали мутузить друг друга.
  - Ребята, не надо! Ребята! - визжал Дроздов.
  Взобравшись на Севрюгина, я ударил что есть силы ему кулаком в нос. Он откинул голову: из носа потекла кровь.
  - Ну все, хватит! - произнес он.
  - Будешь еще меня упрекать? - спросил я, снова занеся кулак.
  - Нет, нет! Не буду!.. - повторил он слабым голосом.
  - Оставь его, пожалуйста. Что для тебя сделать, чтобы ты встал? - услышал я позади себя Дроздова.
  - Если бы я курил, ты пошел бы для меня бычки собирать, никчемный человечишка!
  - Так закури! - ответил Дроздов, опустив голову. - И пойду.
  Я глубоко вздохнул, почувствовав прилив сил, и отпустил Севрюгина. Дроздов тем временем прибился к стеклу и металлу телефонной будки. Я нарочно пошел на него, пристально глядя в глаза. Дроздов беспомощно поднял руки.
  
  На следующий день мы, как всегда, втроем пошли в школу.
  - Чего молчим? - спросил я друзей.
  А они - ни слова. Может быть, мне на зло. Я вполсилы поддал ногой портфель Севрюгина.
  - Ты чего?! - испугался он.
  А Дроздов промолчал, и я обратил на это внимание.
  Через минуту Дроздов спросил:
  - Да что с тобой опять?
  Не обращая внимания на эту реплику, я обратился к Севрюгину:
  - Севрюгин, ну-ка голову подними! - скомандовал я. - Чего такой натуженный? В школу же идем!
  Он внезапно остановился, и, нагнувшись, поднял смятую, грязную бумажку.
  - Три рубля! - констатировал Севрюгин.
  - Ну-ка дай! - Я вырвав у него находку.
  - Так я же нашел!
  - Нашел ты, правильно. А взял я.
  - Это несправедливо! - хрюкнул Севрюгин.
  Я подумал.
  - Согласен, несправедливо. А теперь идите в школу.
  Отстав от ребят, я решил спрятать трешку. Мало ли что. Закопал в саду, за школой. Рядом наполовину присыпал землей бумажную салфетку, оставшуюся у меня в кармане от вчерашнего завтрака.
  - Вот так. Хорошо, - решил я и огляделся, пытаясь на всякий случай запомнить место и по другим признакам.
  Во время урока литературы пошел дождь. Да какой! Настоящий ливень! Школьный двор затопило в считаные минуты. В окно я увидел Михаила Потаповича, местного дворника. Осознавая свою беспомощность, он, как маленький мальчик, опускал свою метлу в грязный поток, несший опавшие листья, потом вытаскивал ее и опускал снова.
  Громыхнуло. Казалось, школу затрясло.
  Мария Ивановна продолжала вести урок:
  - Кто-нибудь может вспомнить стихотворение, описывающее такую погоду.
  Вострякова подняла руку.
  - Кто бы сомневался, что она знает! - тихо сказал я Севрюгину.
  - А кроме Машеньки? Парфенов, может быть, ты?
  Я встал.
  - Нет, не знаю. Я только одно стихотворение знаю.
  Класс застыл в ожидании.
  Мария Ивановна, посмотрев на ребят, потом на меня, сказала:
  - Читай, Парфенов.
  - Предупредить можно?
  - Предупреждай.
  - Это мне папа рассказал. Но в школу его можете не вызывать: все равно не придет.
  Мария Ивановна глубокого вздохнула.
  - Да не волнуйтесь вы так, Марь Иванна, это по Пушкину.
  - Читай же!
  Я начал:
  
  Свет мой, зеркальце, скажи
  Да всю правду доложи,
  Я ль на свете всех глупее,
  Бесполезней и вреднее?
  Молвит зеркальце в ответ:
  - Дурачок ты, спору нет,
  Но живет на белом свете...
  Здесь таких, как ты, две трети.
  
  Класс зарыдал от смеха.
  - Самокритично... - подала голос Мария Ивановна. - Тройку тебе поставим. Один балл как раз за самокритику.
  Севрюгин похлопал меня по плечу:
  - Ну ты даешь! Вот это круто!
  - Да я сам от себя не ожидал. Расслабленный я сегодня какой-то.
  Смирнова оглянулась, и мы встретились с ней взглядами.
  - Ну чего зыришь, дура? - сказал я громко, насколько это было возможно.
  Наградив меня ехидным взглядом, она отвернулась.
  "Добрая она, Мария Ивановна", - подумал я, забирая дневник со стола учителя.
  На улице тем временем дробило водой все вокруг.
  "Трешник!.. - осенило меня. - Его же смыло!"
  Одернув Севрюгина, я шепнул:
  - Надо было разделить трешник на троих, по-честному.
  Он засиял:
  - Я знал, что ты хороший! Знал, что ты мой друг. Спасибо тебе! Значит, мне рубль?
  - Да, тебе и Дроздову. Но вот только теперь их найти надо, рубли эти... - И я поведал ему о своих опасениях.
  - Ну что же, найдем после школы, что еще остается?
  Унылые Дроздов и Севрюгин ходили после уроков по пришкольному саду. Земля здесь чмокала, не желая так просто расставаться с чистенькой школьной обувью.
  - У меня уже ноги промокли... - пожаловался Севрюгин. - Зачем же ты его тут закопал?
  Я окинул взглядом область поисков, и у меня закололо в груди оттого, что я понял: трешник мы не найдем никогда.
  - Вот она! - вдруг радостно закричал Севрюгин, показывая пальцем на торчащий из земли уголок купюры.
  Размокшая трешка была похожа на грязный лоскут.
  - Я поглажу ее! - сказал Дроздов.
  - Точно? - спросил я грозно, а про себя подумал: "Нет, этот не соврет".
  Возвращаясь домой, я думал, только о счастливой находке - больше ни о чем, все перебирал в уме, что куплю на этот заветный рубль...
  Как только вошел, сразу увидел маму; на фоне окна темнела ее фигура. Я понял, что она опять смотрит на небо. Беловато-желтые, холодные облака быстро исчезали за ближайшими высотками.
  - Ты что грязный такой? - удивилась мама, заметив меня.
  - Осень, - ответил я коротко.
  - Порошка нет... - сказала она грустно. - Мылом если только. Гречку будешь?
  - А котлет не осталось?
  - Ты с утра все съел.
  - Мам, а ты чего так рано с работы?
  - Отпустили нас... - Она отвела глаза в сторону.
  - А зарплату?
  - Не дали, опять обещают только.
  - Мам, может, другую работу?
  Кончики губ ее опустились, она закрыла глаза и заплакала.
  - Не умею я больше ничего... Кто же знал, что все так сложится?..
  - Мама, да что ты? Научишься! Разве это беда? И я скоро вырасту!
  Она обняла меня, крепко прижав к себе, и почти перестала плакать. Так мы с ней и остались, она сидела и смотрела в окно на бледные облака, и слабый сквозняк высушивал ее слезы; я стоял рядом и тоже смотрел вдаль.
  - Котлету хочется... - произнес я тихо.
  Мама улыбнулась.
  - Пойду к соседке, попрошу в долг немного фарша.
  Вечером я опять подошел к окну и посмотрел на небо. Луна, близкая, непривычно большая, с темнеющими кратерами, висела над миром. Туда бы мне и маме... Она такая огромная!.. И наверняка нет там Гудкова и этой надоедливой гречки и, наверное, там не нужны деньги, которых у нас нет. Она так близко...
  
  Утром Гудков опять отнял пятнадцать копеек. Не было сил сопротивляться - отдал, и все.
  Первым был урок физкультуры. Я присел на скамеечку возле зала и даже не стал переодеваться.
  - Ты что сидишь, Парфенов? Иди в раздевалку!
  - Да не пойду я, Владислав Николаевич.
  - В смысле - не пойдешь?
  - Ну а зачем? Зачем мне эта физкультура? Не люблю я ее и не буду никогда ей заниматься.
  Владислав Николаевич удивленно посмотрел на меня:
  - Ну-ка марш переодеваться! - повторил он угрожающе.
  - Не хочу... Не нужно мне это. И в жизни тоже. Улечу я скоро отсюда, а там тем более физкультура не нужна. Вы вот, Владислав Николаевич, в длину с разбега на сколько прыгнуть можете? Ну, метров на шесть, да? А там я буду на шестьдесят прыгать безо всяких ваших упражнений.
  - Ты, Парфенов, часом не болен?
  - Да не болен я, не болен. Вы вот живете в своей маленькой кирпичной коробке и делаете изо дня в день одно и то же. Подтянись - присядь - на канат залезь. Вот Козлов, например, никогда ведь на канат не залезет: толстый больно. Ну что он, виноват разве, что толстый? И вы ему пять никогда не поставите. А он же идеалист, круглый отличник. Ему больно, обидно... Эх вы, ничего вокруг себя не замечаете!
  - Все, хватит, Парфенов! Пошли к директору.
  Пришли. Сидит директор. Насупленный, толстый; очки закрывают верхнюю часть лица, а усы - нижнюю.
  - Вот, Сергей Валентинович, срывает мне урок! - Физрук поставил меня перед директорским столом.
  - Что наделал? - спросил директор, отвлекшись от бумаг.
  - Не хочу на физкультуру, - сказал я коротко. - Не нужна она мне.
  - Что еще тебе не нужно? Биология? Математика? - уточнил он.
  - Все нужно, а физкультура нет.
  - Почему?
  - Мы с мамой скоро улетаем, - ответил я.
  Директор поправил очки, посмотрев на меня более внимательно.
  - Куда?
  - Думаю, что на Луну.
  - Ты это серьезно?
  - Да, серьезнее не бывает. К черту эту планету, этот спортивный зал.
  - Еще что? - спросил директор.
  - Не знаю... - ответил я.
  - Выговор, родителей школу! - равнодушно произнес он, снова окунаясь в бумаги.
  - Пойдем! - Физрук похлопал меня по плечу. - Мама пусть завтра придет.
  Шли по длинным школьным коридорам. Физрук долго не решался нарушить молчание:
  - Да что с тобой случилось?
  - Ничего.
  - Может, это твой внутренний протест?
  Я промолчал. Но, конечно, это был никакой не внутренний протест.
  
  После физкультуры пришел Севрюгин.
  - Ты где был?
  - Гладил. Вчера родители дома были, не мог.
  - Удачно?
  - Еще как! - улыбнулся Севрюгин. - И разменять успел!
  - Молодец!
  - Вот твой рубль. - Он протянул мне новенькую бумажку.
  - Оставь себе. Тебе пятьдесят копеек и Дроздову столько же.
  - Да ну ты что?! Вот, возьми же! - возмутился Севрюгин, засовывая мне бумажку в карман пиджака.
  - Нет, говорю! Слышал? Не надо!
  - Почему?
  - Не знаю... Не могу сказать... Глупость эти бумажки. Да почти всё глупость.
  - Что? Не понимаю...
  - Давай после уроков.
  Я вышел на улицу. Неоттаявшие ветки яблонь покачивались на ветру, звеня набухшими ледяными каплями. Дождь вперемежку со снегом косо поливал темные деревья, постепенно погружая не остывшую от осеннего солнца землю в долгую и холодную зимнюю спячку.
  "Как все необычно и одновременно обычно", - подумал я.
  Там, между яблонями, стоял Гудков, огорашивая четвертый класс.
  - Вот мерзавец! В любую погоду работает.
  Я направился к другим воротам. Там меня ждали Севрюгин и Дроздов.
  - Слушай, мы хотим тебе вот что сказать... - начал Дроздов.
  - Вы уверены, что нас сейчас Гудков не заметит?
  - Да.
  - Ты деньги возьми, - продолжил Дроздов. - По-честному - на троих.
  - Слушай, Дроздов, что ты сделаешь с этим рублем?
  - Жвачку куплю, мороженое...
  - А ты, Севрюгин?
  - Я марки хотел купить. А на остаток - солдатиков у Степанова.
  - Понятно. Ну вот что: ты себе купи жвачки побольше, а ты - солдатиков, хорошо? Не надо мне ничего, - сказал я и пошел домой.
  Проходя через свой двор, я остановился среди высоких тополей. Стволы их, уставшие от городской грязи и копоти, прочно сидели в земле.
  "Если сделать запуск вот тут, скажем, или тут?.. Луна проходит вот здесь, нужно будет немного изменить угол старта", - подумал я про себя.
  Дома я сверху оценил намеченную площадку.
  - Да, годится! - решил я для себя.
  Скоро раздался звонок. На пороге стояла мама с двумя огромными пакетами, набитыми продуктами. Она улыбнулась и протянула их мне.
  - Вот теперь мы с тобой устроим пир горой! - воодушевленно сказала она.
  - Заплатили?
  - Заплатили, да. - Она сделала паузу. Лицо ее внезапно побледнело. - Уволили и заплатили. - И опустилась на стул.
  Я увидел ее взгляд - обреченный и потускневший.
  - Да что ты, мама! Ерунда! Сейчас это даже хорошо, что так. Мы уезжаем отсюда. Улетаем, то есть.
  - Куда же?
  - А вон туда! - Я показал на огромный, чуть продолговатый, изжелта-белый шар, висящий за окном.
  - И как же мы там будем жить? Там же нет кислорода, ты знаешь? Хотя... тут его тоже нет... - Ну что же, полетели. Ты вещи собрал?
  - Самое необходимое. Перегружать корабль нельзя. И ты собери.
  - А где же корабль?
  - Вот он, - сказал я, подведя маму ближе к окну и показав на небольшой свободный от деревьев пятачок в нашем дворе.
  - Где же?
  - Ты не видишь?
  - Нет...
  - Я тоже его раньше не видел. Присмотрись, вот же он! - сказал я, стараясь пронзить взглядом привычный пейзаж.
  Мама посмотрела туда еще раз и ответила, погладив меня по голове:
  - Вижу. Хорошо, полетели. Сколько времени на сборы?
  - Должны улететь сегодня.
  
  Через час мы с мамой вышли из подъезда. Промозглый осенний ветер, казалось, старался остановить нас. Перчатка выпала из маминых рук. Она хотела поднять ее, но я остановил:
  - Не надо. Она уже не понадобится: нам бы дойти до корабля.
  Бездушные огоньки в квартирах окружающих домов мерцали, проходя через сетку ветвей.
  - Долго еще идти? - спрашивает мама. - Я устала...
  - Скоро, скоро! - отвечаю я. - Уже вижу корабль. Осталось чуть-чуть.
  Вот так мы и идем навстречу кораблю. Прошло уже много лет, но путь не становится короче.
  А как же жить, если не продолжать идти?..
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"