Я смотрю на нее и думаю, каково это быть ею. Носить эту тряпку вокруг головы, эти тяжелые одежды. Зимой и летом. Скромно улыбаться. Слушаться родителей. Выходить замуж, потому что засватали. Слушаться мужа. Рожать детей. Вставать ни свет ни заря. Чтобы успеть. Успеть угодить всем. Успеть приготовить еду на всю семью. Накормить всех завтраком. Что у них на завтрак? Наверное питы с лабане и оливковым маслом...
Фарида образованна, она социальный работник. Она работает у ненавистных евреев в мэрии. Ненавидит ли она меня? Она рассказывает мне о тяжелой беременности, о страшных подозрениях, что ребенок может оказаться инвалидом. О группе женщин, которую она ведет. Женщин в таких же традиционных одеждах. Которые никогда не выходили из дома. Которые вдруг захотели сделать что-то не только для семьи, но и для своей деревни. Она рассказывает мне, как много это ей дало. Как тяжело ей было возвращаться на работу после пережитого, как она боялась черной ямы послеродовой депрессии. Она честно говорит, что не знает кто кому помог больше. Она этим женщинам, или они ей.
Я слушаю ее внимательно, и мое сердце переполняется сочувствием. Я говорю с ней и я не знаю, что она думает на самом деле обо мне. Сколько она мне открывает. Кто ее муж, кем станет этот ее выстраданный ребенок... Я говорю с ней. С человеком, с женщиной. И меня наполняет вселенская грусть... Я не понимаю. Честно. Не понимаю, откуда в мире столько ненависти. Откуда рождается желание убивать.
Я вспоминаю лица двух женщин, тети и племянницы. Молодых палестинок. Одна из них мама восьмерых, вторая четверых. Младшая чем-то неуловимо напоминает Фариду. Они не взорвались. Их остановили на кпп. Они должны были взорваться в центре страны, им просто не успели передать пояса смертниц.
Я смотрю на Фариду, и не верю себе. Она не смогла бы. Мы ведь так в сущности похожи. Две женщины, живущие в пупе земли Иерусалиме.
Или может смогла бы?
пы сы: Этот текст не левый и не правый. Я не стану спорить о политике.