Шуркин Василий
Акуа.film

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
Оценка: 3.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Первая часть трилогии о неамбициозных аутсайдерах. В жизни каждого из нас встречаются такие вещи, как любовь и море. К сожалению, в большинстве случаев они разбивают свой череп вдребезги о "Поверхности". Слэм закончен. Началось осмысление.

   АКУА.film
   1. stories from the city.

Когда ты перестаешь изменять мир,

Он начинает изменять тебя.

П. Акройд

  
   Ну, я всего-навсего хотел опубликовать его рассказ... Но сначала хочу рассказать, что это был за человек и все такое... Вы меня понимаете.
  
   Спереди у нее на майке было написано: Процветание Пол Поту, сзади: Майн Кампф - для новичков.
   Нравится?,- с вызовом спросила она.
   Ну, если это провокация, то безусловно, а если твоя правда, то пошла ты к такой-то матери, дорогая!.
   Лучше этого парня было не задевать.
  
   Однажды, проходя по коридору, Олег случайно услышал фразу, брошенную ему в спину какой-то телкой: Пидор мерзкий!. Он побледнел, но никак не отреагировал... сразу... но он умел мстить не хуже любой женщины. Понемногу он наладил с этой телкой отношения и как бы невзначай сказал, что ей чудненько было бы сделать короткую стрижку!. Она ответила, что пару лет назад пыталась, но ей не идут короткие волосы. Олег прекрасно понимал, что с короткой стрижкой она будет выглядеть по-идиотски и именно поэтому продолжал настаивать.
   Что ты, что ты!!! Уж поверь мне! Это будет восхитительно! Блистательно!.
   А так как он пользовался репутацией настоящего эстета и, к тому же, не отставал от нее с этой стрижкой в течение нескольких месяцев, она, наконец, сдалась. Олег даже пошел с ней в парикмахерскую. Затем он так об этом рассказывал...
   Сижу и жду эту дуру часа два. Но мне это сторицей воздалось. Наконец, выходит. Улыбается, ждет, какое она произвела впечатление. Я никогда не думал, что какая-либо стрижка может настолько не идти человеку. Ну, дура дурой! В парикмахерской народа уйма, как я и ожидал. Я начинаю громко хохотать, а затем говорю: Извини, я действительно ошибся. Ты была права. Короткая стрижка тебе абсолютно не идет!
  
   Но, все по порядку. Мы учились с ним в одной группе и он был моим Богом. Высокий рост, спортивная фигура. Изящен как Уайльд, умен как Боуи, внешность Джуда Лоу. Дорогие стильные костюмы, перстни, хорошие сигары, бриллиантовая булавка в галстуке. Если бы в нашем коллеже разрешали ходить с тростью и в цилиндре, мне кажется, он бы ходил. Более злой иронии я не встречал ни у кого. В крайнем случае он мог отстоять свои слова и кулаками. Идеал. Мой идеал. В него были влюблены почти все девчонки в коллеже, а все парни ненавидели, но побаивались. Его родители были богаты и обожали своего утонченного сынка. Олег говорил, что куча дерьма ему милей. Друзей у него не было. Телок он презирал, собственно, как и всех остальных, так казалось большинству.
  
   Ну, а я... и говорить не хочется... толстый, рыжий, прыщавый парень в очках, не блещущий интеллектом. По имени Петя. Я пытался подражать Олегу, но у меня ничего не получалось. Все, на что меня хватало, это позвонить одногруппнице и сказать: Я хочу трахнуть тебя в задницу, детка! и повесить трубку. Правда, через минуту раздавался звонок, и она разъяренным голосом говорила, что если я еще раз ей позвоню, она расскажет про меня своему парню, который, по ее словам, выбьет из меня все дерьмо. Дерьма мне было не жалко, но, конечно, встречаться с этим мускулистым ублюдком не хотелось.
  
   Как-то Олег вошел в аудиторию с белой розой в руке, опоздав минут на десять. На вопрос преподавателя, что послужило причиной опоздания, Олег ответил: Я задержался в магазине цветов, чтобы купить эту красоту!, и, показав розу, продефилировал, точно по подиуму в конец аудитории к своей последней парте. Но это не все. На его черном пиджаке, на спине, было написано белым: I am so modern that everything is pointless. Ну ни чудом ли он был! Я думал об этом, сидя в McDonald's и пожирая гамбургер за гамбургером, запивая все это дело большой колой. А вот Олег не питается в McDonald's. Он говорит, что его желудок слишком нежен для этой пищи, его от нее мутит. Сейчас он где-нибудь в Дориане Грее ест какую-нибудь форель, запивая ее белым вином. И приехал он туда на своем черном спортивном Порше. Внедорожники - для мудаков! Мне насрать на то, что наши дороги не приспособлены к таким красивым машинам, как моя! И вообще, для этого и существуют автосервисы! Черт, надо уезжать в какую-нибудь теплую страну с хорошими дорогами!.
  
   Олег однажды сказал мне: Все, кроме солнца, поцелуев и диких запахов, кажется нам пустым. Фраза Камю. Нравится? Я бы убил за такую фразу! Почему не я сказал это? Почему даже ЭТО уже произнес Уайльд? Что же они оставили мне? Похоже, ничего. Э... я не очень-то просек, в чем фишка.
  
   Мой приятель, мы обычно сидим с ним рядом на занятиях, разобрал Олега на составные части. Он хочет стать психологом или что-то типа того... Он говорит: Это все комплексы, сплошные комплексы! Этот его острый язычок, презрение ко всем, показное изящество и непризнание правил! Может, он даже гомосексуалист! Да, да! Он абсолютно не приспособлен к реальной жизни. Все, что он собой представляет - деньги родителей! Сам он не протянет в этом мире и недели. Блестящая пустышка!
  
   Алмаз, - думал я. Хотел бы я иметь ТАКИЕ комплексы! Гомосексуалист! Просто он не любит хвастаться победами! Однажды наши ребята, обсуждавшие с диким гоготом кто, кого, сколько раз и в каких позах поимел за лето, обратились к Олегу с этим вопросом. Он ответил: Фу, какие гадости вы обсуждаете. Лучше посмотрите, какое сегодня восхитительное небо!
  
   Олег говорил: В завещании распоряжусь, чтобы на моей могильной плите было написано: В душе - философ и поэт. По жизни - эстетствующий лентяй. Нераскрытый талант. А если мой талант к тому времени будет раскрыт, то последней строчкой будет: Заноза в вашей заднице. Гений, если он у меня есть, будет отдан творчеству, а не жизни. Не хочу повторять чужих ошибок!
  
   Что касается творчества, пожалуй, это была единственная вещь, из-за которой он переживал. Ни черта не получается! Сколько лет ни бьюсь. О поэзии я уже и не говорю! Хотя бы рассказ! Так нет же, все, что я могу - это банально, второсортно описывать красоту!
  
   А в разговоре про телок я облажался. Олег спросил меня, какие девочки мне нравятся. Я чуть не брякнул нежные, но в последний момент вспомнил, что мне тоже надо быть крутым и с каменным выражением лица сказал: С большими сиськами! Олег как-то печально взглянул на меня, вздохнул и сказал: Ну, а мне с глазами цвета моря! Поражаюсь, как кому-то могут нравиться кареглазые! Коричневый цвет - цвет дерева, ужас!
  
   В отличие от большинства в коллеже его снобизм не был материального характера. Это другие не стали бы разговаривать с человеком, если он одет меньше, чем на 1000$. Ротожопие его практически не коснулось. Его снобизм был интеллектуальным, эстетическим. Господи, сколько же журналов о моде он читал! Я не листал столько Penthouse, Hustler и Playboy, вместе взятые! Правда, иногда он с ужасом восклицал: Какая гадость! Я не стану это носить. Пусть это хоть трижды будет самым модным в этом сезоне! Да и был ли он снобом вообще? По-моему, имидж стильного злобного ублюдка был только имиджем.
  
   Ни Бози, ни Артюр, ни Евангелиста не идеальны! Идеальная любовь. Я знаю, что такое идеальная любовь! Это любовь к выдуманному фантому! Розе, идеальной женщине, идеальному мужчине, Будде, белому медведю, да к кому угодно! Твой фантом всегда будет тебе верен, не будет докучать и... он будет ИДЕАЛЬНЫМ, то есть таким, каким вы хотите, чтобы он был!.
  
   Последняя весна нашего обучения выдалась какой-то пришибленной. Вот и коллеж почти закончился, а я так и не трахнулся, да и в Half - life не мог пройти дальше ЭТОГО гребаного уровня... И Олег как-то изменился. Носил теперь только черное, даже волосы покрасил в черный цвет. Типа: I wear black outside, because I feel black inside. Вместо вечного Дэвида Сильвиана в плеере, который, по его словам, все говорил ему о его жизни, появилось что-то мрачное и агрессивное. Надписи на спине пиджака из игривых (вроде: Wilde is on my side!) превратились в злые (типа: HATE или Qualified for nothing). Он говорил: Ну, знаешь, это уже в общем-то яппи-панк. Видимо, мир все-таки начал его иметь, забивать как гвоздь. Эта долбаная планета спокойно может превратить Уилла Хантинга в Генри Фула или мистера Рипли! Но Олег боролся:
   Никакой симпатии дьяволу! Да, таких, как он, явно не собирались запускать в массовое производство... А потом все закончилось. Типа
   OFF/LINE.
  
   Почему я рассказываю вам об этом? Ну, потому что это было самое интересное в моей жизни. Этот человек... Мы закончили коллеж. Я стал работать в отцовской фирме, стал крупным бизнесменом, женился, еще больше потолстел... Но яркое, интересное, захватывающее ушло из моей жизни вместе с ним. Я пытался следить за модой, изысканно питаться, писать стихи, но у меня ничего не получилось. Любовь к порножурналам, гамбургерам, спортивным костюмам и внедорожникам пересилила. Перед вами кусочки творчества Олега. И еще какие-то критические статьи или эссе, черт его знает. Видимо, написали его знакомые. Я решил оставить, а то вдруг че не так... А по поводу рассказа... красиво, романтично, но нереально. На самом деле человек засрет любую красоту: помните, как в Пляже с Ди Каприо... Писателем Олег так и не стал. Видимо, на могильной плите будет все же: Нераскрытый талант. Что случилось с ним дальше? Толком не знаю. Одни говорят, что он умер от передозировки героина, другие, что навсегда уехал в Тибет, третьи, что он женился, завел 12 детей, стал мормоном и выращивает картофель в Айдахо.
  
   Стал ли он героем или разочаровался в своем стиле жизни? Не знаю. Наверное, лучше и не знать. Пусть это будет красивая история. Я навсегда запомнил его таким, каким он был тогда в коллеже: изящным, ироничным, нежным...
  
  
  
   2.STORIES FROM THE SEA.
  
   АКУА. FILM. BY OLEG S.
  
  
  
   Всё, кроме солнца, поцелуев и диких запахов, кажется нам пустым.
   CAMUS
  
   Летишь над облаками. Белые, пушистые, плотные - хочется положить на них свою усталую голову. Ниже облака превращаются в тучи и закрывают Землю от Солнца. Здесь Солнце светить будет всегда.
  
   Самолёт садится. Стюардесса, длинноногая, в короткой синей форменной юбке, с улыбкой сообщает, что полёт закончен, за бортом +45 градусов. "Приятного отдыха!" Подразумевается, что все прилетают сюда именно отдыхать - так и есть. Около взлётного поля пасутся коровы. Выходишь на расплавленный жарой асфальт. Пальмы. Голубое небо. Солнце. Всё как на открытках. Улыбки встречающих этот рейс. Они облепили заграждения, отделяющие взлётные поля от улиц.
   Вспоминаю, когда был на "курорте" последний раз. Археологические рас-копки в Северном Причерноморье. Руины греческих городов на берегу моря. Днём - ничего интересного. В лунном свете город кажется населённым древ-ними призраками, и твоя тень, тень от Луны, тоже один из них: молодой грек, сражённый варварской стрелой. Раскопки меня не интересовали. Помню празд-ник Нептуна. Молодой парень с длинными светлыми волосами. Это была театральная постановка. Нептун ска-зал, что возьмёт его в своё царство. Парень играл на свирели. На следующий день он утонул. Они тонули один за одним: кто плавал в шторм, кто - напившись, кто выебывался, не умея плавать вообще. Настала и моя очередь. Еле выплыл, теряя сознание. На берегу меня рвало. Смешно. Когда я тонул, о чём тут говорить: страшно, мокро, глупо, мои друзья стояли на берегу и кричали, чтобы я вылезал, а то им, видите ли, холодно, дул сильный ветер. Они не понимали, что я тону, а, всё равно они хреново плавали. Я думал: идиотская смерть. Но море меня не приняло, видно, ещё не время. Много пили. Кто-то блеванул на мозаику, которой был выложен пол одного из греческих домов, точнее, руин. Я усмехнулся, вспо-миная Бредбери. Стихия, развалины - ничего общего с человеком.
  
   Калитка увита крупными красными розами. Море в десяти шагах от коттеджа. Оно лениво плещется, ему тоже жарко. В центре сада гигантское дерево - метров 100 в вышину, оно даёт тень всему саду. Везде клумбы с цветами. Сам коттедж - небольшой белый двухэтажный домик, похожий на скворечник. Кроме цветов в саду только стол и две скамьи, над столом плетёт замысловатый узор виноградная ло-за. Виноградом увит весь сад. Тень. Тень и ветер с моря. В саду всегда прохладно, даже в самую жуткую жару. Отовсюду здесь видно море. Оно просто притягивает взор, от него не оторваться. Оно везде, оно - ты. Это наркотик: тебе нужно его видеть и постоянно слышать его шум. Северную сторону дома оплетает плющ, который должен принимать в свои объятия не южный домик, а какой-нибудь мрачный средневековый готический замок.
  
  
  
  
  
  
  
   Я проснулся, не как раньше - зомби: часами не можешь состыковаться с реальностью, легко и рано. Проснулся, наверное, из-за того, что её не было рядом. Погода была мрачная... Мы остановились в мотеле. Путешествие. Наши сумки валялись неразобранные на полу. Я перевернулся на живот и зарылся лицом в её подушку. Встал, пошёл в ванную: всё было по гостиничному: мило, приятно, чисто. Мне казалось, что это почти наш дом. Наверное, потому что здесь ощущалось её присутствие. Каждая вещь заставляла думать о ней. Я почис-тил зубы её зубной щеткой. В ванной сушились ее маленькие белые носочки, промоченные вчера на реке. Я прижался к ним лицом. Затем, наверное, часа два копался в ее сумке, просто так... В этот день я вообще никуда не выходил и не хотел вы-ходить. Очень крепкий кофе. Закурил. Водка. Лёг на кровать, закрыв глаза. В голове было пусто. Когда она вошла в номер, я сидел на кровати, поджав ноги, опустив голову, прижав её маленький ботинок Dr.Marten's, весь перепачканный в глине, к груди... Луна своей трупной желтоватой распухшей физиономией тупо уставилась в окно. Иногда я её просто ненавидел.
   Вечером темнеет быстро. Солнце на юге уходит с горизонта молниеносно. Вот этот кровавый шар, как мяч для гольфа в лунку проваливается в море. Оно мнгновенно чернеет. Дом на заливе. На противоположной стороне зали-ва раскинулся городок цепочкой огней. Местные горячие южные парни, наверное, сейчас снимают там девчонок; да, с ними случаются истории, для них всё воз-можно. Пожилые люди пьют кофе на пристани около белоснежных гостиниц. На конце залива маяк - постоянно мерцающая звезда. Вечером всегда слышно нето-ропливо чириканье цикад на деревьях, летают светлячки - маленькие лампочки. Иногда беззвучной тенью проносится летучая мышь.
   Лёг в кровать. Она , кажется ,уже спала. Я прижался к её горячему телу, она что-то пробубнила сквозь сон. Я поцеловал её: почувствовал слабый запах шампуня, ду-хов, дезодоранта, её тела. Она проснулась. Абсолютная тьма.
   - Что ты чувствуешь в темноте, не видя меня, а только слыша? Мне, на-пример, обязательно нужно видеть тебя, видеть выражение твоего лица, твои гла-за. А так это какая-то сказка. Очень красивая, но всё-таки сказка. Я хочу, чтобы поскорее наступил Новый Год. Ты будешь в красивом платье, приготовишь праздничный обед. Я буду восхищаться каждым блюдом очень долго; затем мы будем танцевать, а потом побежим на улицу, где не спрятаться от смеха и веселья. Будет не очень холодно. Будет идти снег: огромные ленивые редкие снежинки. Ты кинешь в ме-
  
   ня снежком и попадёшь в лоб, засмеёшься. Я упаду в снег, переведу дух, - так приятно лежать в снегу, когда ты разгорячённый. Я буду смотреть на яркие, свет-лые, холодные, чистые новогодние звёзды на чёрном небосклоне. Потом в поле зрения появишься ты . Ты будешь смеяться и кричать, чтобы я вставал, и ты будешь без шапки. На тебе будет длинная чёрная юбка, шерстяная, да, - шер-стяная и полушубок; ты будешь без перчаток, забудешь их дома. Я схвачу тебя за ноги, и ты упадёшь в снег рядом со мной, а затем я буду целовать тебя в хо-лодные заснеженные накрашенные губы...
   Она уже спала, крепко обняв меня и прижав к груди вместо подушки. Она была такая нежная во сне и так по-матерински любовно обнимала меня, что мне уже было совсем не обидно за пропущенный ею рассказ.
  
   Я не люблю первый этаж, он мрачноват, он для старых; я поднимаюсь по маленькой деревянной лестнице на второй. Там длинный коридор с книж-ными стеллажами и две комнаты. Одна, более тёмная, с видом на далёкий город, другая - моя, с видом на море, которое затекает чуть не в самое окно. В комнате только две кровати и письменный стол, и обычно я прихожу туда только на ночь.
   Мне уже 23. Как ты думаешь, я уже слишком стара? Поставь-ка этот CD
и хватит пить столько пива. У нас есть ещё деньги? Нет? Твою мать! Хорошо, хо-рошо, не ругаюсь, да, да, обещала. Как мне изменить свой облик, чтобы еще
больше тебе нравиться? Больше некуда? А что ты сделаешь, если я умру? Запрё-шься в комнате с ящиком водки и будешь пить, пока не отдашь концы? Интересно! Если ты умрёшь? Найду себе другого парня! Шучу!
Ну, выпить я столько не смогу, но я буду плакать, плакать, пока не умру. Это тебя
устраивает?
Я сексуальная? Не особенно? Ах ты свинья! Но уже поздно гулять, я
спать хочу. Да, полнолуние, тут не отвертишься. Если ты будешь постоянно цело-вать меня, я буду дольше собираться. _ .
   Южные ночи. Мои знакомые живут здесь круглый год в крохотном домике рядом с коттеджем. Они ухаживают за домом и садом. Семейная пара лет шестидесяти. Я часто ловлю рыбу со стариком. Мы берём с собой на берег шезлонги, бутерброды, ко-фе, удочки, разводим костёр. Я не очень люблю рыбалку, зато люблю вот так си-деть на остывшем берегу. Главная загадка юга в том, что там особенное небо. Оно чёрное - чёрное, близкое - близ-кое. Звёзды сверкают, они большие и налитые, как спелый виноград. А луна, лу-на - вот тут нужно становиться оборотнем. Только там я видел настоящее небо.
   Настала наконец весна. На деревьях появляются маленькие зелёные клей-кие листочки. Кафе. Он сидит в тени большого дерева за столиком и пьёт пиво. Он слушает ветер . Ветерок обдувает его вспотевшую спину, и ему становит-ся даже прохладно в этот жаркий, солнечный день. Он смотрит вверх на листья, ветки дерева и на солнце, которое постоянно проглядывает в листве. Ветви кача-лись, и тень от них бегала по земле как сумасшедшая. Пели птицы. Вообще было очень много разного шума: разговоры за соседним столиком, гудки автомобилей, ветер, птицы. Весна ведь - пробуждение жизни и всё такое... Он не делает ни од-ного лишнего движения - лень, жарко. Он был в полусонном состоянии. Он лю-бил носить солнцезащитные очки, а когда же их носить, если не весной и летом.
  
   Ему нравилось, что цвета не бьют в глаза, что его глаз никто не видит - он может
расслабиться. Сейчас он наблюдал за отражением собственного глаза на внут--
ренней стороне стёкол очков. Глаз был большой и смотрел загадочно. Было
очень спокойно, спокойствие было разлито, казалось, по всему миру. И вот он по--
чувствовал источник неконтролируемой энергии женского тела, он повернулся, -
это была она. Она подлетела к нему как маленький торнадо: улыбка, тёмные оч--
ки, короткая стрижка, короткая юбка... "Да!" - подумал он - "я ей наверное осто-
чертел, поэтому она поехала на пару деньков к родителям... Конечно надоест: мне
нравится, как ты спишь, ешь, пахнешь, улыбаешься, двигаешься, одеваешься,
раздеваешься..." Он спросил:
  -- Какого вкуса ты хочешь поцелуй? Может быть лимонный?
  -- Весна только начиналась и разгоралась, городок расцветал, просыпался. Все бы-ли веселы и хотели развлекаться, и весна улыбалась и давала безотказно всё, что только от неё желали.
   А что такое купаться в ночном море?
   Немного страшно, потому что ты погружаешься в непрозрачное чёрное чужое тело. При каждом твоём движении в глубине моря загораются фосфорические зелёные огоньки, как будто туда, под воду залетели светлячки...
   Коттедж. Просторный, деревянный, почти пустой. Запах сена. Второй этаж: просторная зала, по одному огромному окну в каждом конце. Начинает накрапывать дож-дик. Мы в разных концах комнаты. Я сижу на диване и смотрю в пол. Она только что пришла. Она в строгом деловом костюме. Раздаётся те-лефонный звонок.
   - Я подойду, - говорит она. - Что, что? О, Господи! Нет! - Она хватает те-лефон и бросает на пол, он разлетается на куски. Она стоит, как вкопанная, и смотрит в окно невидящим взглядом, затем переводит взгляд на меня. - Отец умер! - Затем падает на кровать и начинает рыдать.
   Я вскакиваю, подбегаю к ней. Она кричит:
   - Оставь меня! Затем добавляет:
   - Пожалуйста!
   Я не слушаю её, приподнимаю и прижимаю к себе. Она уткнулась лицом мне в плечо и рыдает. Я глажу её по голове. Мне плевать на этого ста-рого маразматика. Он всегда был полным мудаком и всегда недолюбливал меня. Хоро-шо, что он подох. Но мне плохо, потому что знаю, как она его любила . Чувствую себя нужным, моя майка белого цвета, и на плече до сих пор губная помада, тушь, по-токи слез, да всё плечо у меня было мокрое. За окном начался настоящий ливень. Дождь лил на меня, хотя это не дождь, - это её горе пропитало меня, её слезы, может быть и дождь - чьи-то слезы. Я не мог видеть её лица, и мы были поэтому одновременно так близки и так далеки друг от друга. Мы были одни в доме. Пах-ло сеном и её волосами.
  
   Днём тоже здорово.
   Вот я лежу на полу, на холодном полу в тёмной комнате второго этажа в одних плавках, на спине, раскинув руки. Слева еле шумит море, справа - лес. Южный лес тоже особый: дубы, папоротник , дорога, ведущая сквозь заросли. Дорога идёт постоянно по горным хребтам, слева и справа ущелья, дно которых ты не видишь - так они глубоки - наполнены голубым, свежим, чистым горным воз-духом. Иногда на дороге лежит и греется змея. Дорога глинистая. В глине много камней и прошлогодних жёлтых листьев. Но, к сожалению, я далеко никогда не ходил по этой дороге: мне было страшно...
   Было так плохо.
Очень плохо. Ночью я опять напился. А сейчас утро, и голова болит невы--
носимо. И всё болит. ]Й я устал блевать и спать в грязи на полу: окурки, плевки,
блевотина, скорлупа... Я выхожу на балкон и смотрю на улицу. Рабочий квартал.
Ещё одно серое утро. Всё видно так болезненно-похмельно-отчётливо. Холодно,
хочется думать о детях, собирающих цветы, о невинных красивых девушках, о заливах залитых солнцем, о пальмах, о далёких островах, и всё там спокойно, хо--
рошо, счастливо, но немножко тревожно; ничего, ничего, это всего-навсего ветер...
  
   Когда ты заплываешь в самую глубину залива, а затем поворачиваешь к берегу, дом кажется не больше спичечной головки.
  
   Волны накатывались и откатывались: прилив - отлив, прилив - отлив, мелодия успокаивающая, гармоничная. Море тихое. Волны еле-еле бьются о при-брежный песок. Белая пена. Жара и в глазах плавают розовые круги, хотя они и закрыты, и ещё одеты чёрные очки - солнце слишком яркое. Полное расслабление, не спит только слух: он улавливает волны, осыпающийся песок детских куличиков, ветерок, рёзкий, неожиданный крик дерущихся чаек. Наконец, мед-ленно открываю глаза: бездонное небо : изредка в кадре появляется птица. Пово-рот головы: море, от солнечных бликов рябит глаза. Вдалеке видно медленно продвигающееся по горизонту рыболовное судно. Весь залив как на ладони. Я знаю городок наизусть: белая красивая пристань, вон торчит чёртово колесо, а вон маяк и кипарисы, как зелёные гигантские свечи. На таких курортах всегда атмосфера радости и умиротворённости. За городом горы, есть просто холмики: туда мы часто ходим на прогулки, а есть настоящие гиганты со снежными вершинами: так чудно видеть снег в сорокаградусную жару. Снег, хочется моро-женого. Погода всегда отменная. И не знаешь когда лучше лежать на пляже: днём - загорать, или ночью - изучать астрономию. Рыбалка - великолепно: небольшая акула, бьющаяся в свете лунной дорожки. Так бы и пошёл по этому зыбкому следу. И неохота никуда никогда уезжать. Я профессионально бью баклуши. Другие устают от этого занятия, а я, странное дело, нет. Лежать, лежать целый день на пляже, смотреть на горы, море, небо. Кстати и на красивых девочек в бикини... Но иногда погода портится. Небо затягивает тучами. Море чернеет. Чайки начинают паниковать и переругиваться в воздухе: белое на сером фоне. Шторм. Господи, это придаёт большую энергию: огромные волны разбиваются о берег, брызги влетают в окно второго этажа, где
  
   я сижу в кресле - качалке, укрывшись пледом, с рюмкой коньяка в руке и зачаро-ванно смотрю на бурю. Это похоже на Бетховена. Серое, грозное, зыбкое, донель-зя реальное. Кафельный пол ресторанчика. Прохлада. Фонтан. Тишина и покой в про-тивовес жаре, шуму и веселью улицы. Пьёшь ледяной сок и уходишь, оставляешь оазис и погружаешься в пустыню. Рубашка липнет к спине. На пристани бриз, и ты стоишь в тени эвкалипта, весьма призрачной, и пытаешься разглядеть свой домик на той стороне залива. Из домика разглядываешь пристань - залив спелёнут твоими взглядами. Второй этаж здания рынка: прохлада, гул народа. Высоченный купол и кажется, что находишься в церкви. Там продаются приправы и специи, соусы, травы и запах стоит по всему рынку - божественный запах пряно-стей. Голуби летают в лучах света под куполом! Её рука коснулась моего плеча:
   - Задумался! Пойдем купаться, лентяй!
   - Нет, попозже.
   - Ну ладно, как хочешь, я иду одна.
   Она боязливо подходит к воде и погружает ногу в прозрачную прохладу. Быстро отдёргивает - холодно; стайка рыб разлетается во все стороны. Я смеюсь. Она сначала сердится немного наигранно, потом тоже разражается весёлым, лёг-ким и звонким смехом. Я так люблю её смех. Наконец, она решается и ныряет в воду, видно, как она уплывает всё дальше под водой. Брызги как жемчужины, солнце преломляется в них на лету. Рыбак рядом прикусывает ус: видно, она спугнула рыбу. Она выпрыгивает, отфыркивается как маленький дельфин. Вдо-воль наплававшись, она выходит и встаёт на кромке песка, подняв лицо к солнцу и закрыв глаза - обсохнуть. Она мокрая, капли воды стекают с неё. Мне вдруг в голову приходит реклама пива: холодная бутылка, с которой скатываются кап-ли... Я смеюсь, она оживает, поворачивается и смотрит на меня. Я смотрю на неё. Я очарован, как будто вижу её впервые. Она подходит и ложится на меня. У меня захватывает дух, она такая холодная. Она улыбается и прижимается ко мне ще-кой. Я осторожно счищаю с её лба прилипшие к нему песчинки. Целую её в мокрые, холодные губы. Её волосы пахнут водорослями , моя русалка , она сама пахнет морем, счастьем и энергией. Она закурила и я нахмурился. Я ненавидел то, что она курит.
   - Ну не надо, пожалуйста, я брошу, брошу, у меня просто сил не хватает!
   - Что мы будем делать вечером?
   - А чего хочешь ты?
   - Если честно, я не хочу никуда выходить.
   Половинки разбитого сердца встретились, это бывает так редко - так счи-тали романтики в девятнадцатом веке... Мы потихоньку собрались и пошли до-мой обедать. На небе появились белые тучки, но они скоро улетят. На них даже глаз приятно остановить в океане неба, пустом и.., и ...мы между океаном воды и океаном неба, под ярким солнцем. Раздался ра-достный вопль - это уже знакомый нам рыбак поймал наконец великолепную рыбину!
  
  

Д. КАЛИНИЧЕНКО

КРИТИЧЕСКАЯ СТАТЬЯ НА РАССКАЗ ОЛЕГА С. "АКУА. FILM."

   Каждый раз, когда меня просят написать статью по поводу только что увидавшего свет произведении, у меня возникает одна и та же проблема: а что, собственно говоря, хочет от меня услышать читатель. И обусловлено это не толь-ко тем, что меня, в общем-то, никогда ранее никаких статей писать не просили, но скорее тем, что сам я по духу и образу мыслей своему не отношусь к прослав-ленной армии критиков, так как принадлежу к прямо противоположной стороне - не менее многочисленной армии писателей. И создать достойную статью на лите-ратурное произведение, тем более написанное автором, которого я знаю на про-тяжении многих лет - дело, показавшееся мне трудным и даже невыполнимым с самого начала, ведь само название "критическая статья" обязывает вас бросить истерзанное и искромсанное тело писателя на кровавый алтарь, называемый Критикой, которая предполагает наличие у вас немалой доли цинизма, несосто-явшейся творческой жизни, а также, извините, цепляние к каждой нечаянной со-пле, упавшей на страницы книги с потного носа несчастного автора.
   Скажу также, что непосредственно участвуя в подготовке "Акуа. Film." к изданию, я стремился оставить каждое слово, написанное автором, в первоздан-ной чистоте, устремив свой хищный взор лишь на знаки пунктуации, которые ве-ли себя порой чересчур бессовестно, свидетельствуя конечно, как мы все понима-ем, о полной оторванности писателя от земных сует, что не может остаться без одобрительного замечания в его адрес.
   Таким образом, учитывая мою неспособность к профессиональной крити-ке, я решил переложить её на персонажа более талантливого в этом отношении и потому применил приём художественно - композиционной инверсии, смысла чего я сам не успел понять, поскольку, дописывая эти строки, обнаружил себя не за своим письменным столом, а сидящим в небольшом французском ресторанчике, каких имеется довольно много в современных прокуренных автомобилями евро-пейских городах, за столиком под номером двадцать семь, у самого окна, из кото-рого открывался вид на местность, в которой не было ничего примечательного, поэтому на этом мой взгляд остановился и угас. В ресторанчике было светло и пахло поджаренным хлебом, смешиваясь с запахами женского парфюма, сигарет и рок'н'ролла. О последнем меня заставил подумать молодого вида человек, только что открывший входную дверь заведения и теперь уверенным шагом на-правлявшийся именно к моему столику. Одет он был не броско, но со вкусом, о чём говорили его трещавшие по швам Levi's, помятый пиджак и пара потёртых ботинок, затерявшихся где-то в семидесятых, но родившихся лишь на этом худо-щавом сутулом парне, от которого пахло пивом и ещё больше пивом. Но панков он убивал, в этом я был уверен, хоть в кармане у него наверняка не было ни гро-ша.
   Он самоуверенно уселся напротив меня и выжидательно уставился мне в глаза. Чтоб я не подумал чего дурного, парень вытащил из кармана очки в коря-вой оправе и нацепил их на свой тонкий нос, после чего я понял, что лучше его мне не найти. Я заказал ему чашку кофе, ведь было ещё утро, а он брезгливо по-
  
   смотрел на лежащий передо мной экземпляр "Акуа. Film." и перевёл взгляд на молоденькую официантку.
   - Вы это читали? - спросил я и тут же пошел, что сказал глупость.
   - Читал? А иначе зачем я здесь сейчас сижу? - спросил он, и я поспешил перевести разговор в другое русло:
   - Ну и как? Понравилось?
   - А как вы думаете? Естественно, большей ерунды я в жизни не читал, кроме разве что когда в детстве пытался осилить том Руссо!
   - Почему как только в книге появляется описание природы и не в мрачных тонах урбанистически отравленных засохших ёлок, вы сразу записываете автора в руссоисты или ставите его на самую пыльную полку, рядом с Паустовским и "Жизнью Животных" Брэма? В ваших книгах нет Природы. Вы вытеснили её своими городами, офисами, деловыми центрами, супермаркетами на окраинах и дешёвой пиццой с доставкой на дом. Всё это вы сдобрили кучкой парней в кожа-ных куртках, мастурбирующих перед зеркалом на свою ненависть ко всему и всем, парочкой суицидов, сотней лозунгов - на это вы умельцы - и большой-пребольшой кучей говна, обмазавшись которым вы с гордостью и умным видом рассуждаете об...
   - У Вас есть ко мне претензии?- Перебил он меня, - да таких как вы уби-вать надо не глядя, старпёр!
   - Простите, но мы с вами одного возраста, кажется...
   - Да, но только я действительно молод.
   - Понимаю... Но обижаться не стоит, это было всего лишь художественное преувеличение, не более...
   - А чем вам, собственно, не нравятся лозунги? Без них вы бы прокисли в своих дерьмовых квартирах или в "котеджах", как там в этой книжонке... В ней нет ни одного лозунга, заметьте! Болше того, я не нашёл там ни одной умной фразы. Я прекрасно знаю, поймите, что тень от луны падает именно так, а не иначе, и что от неё на море образуется так называемая лунная дорожка, а в лесу... Но читать об этом на протяжении шести печатных страниц и видеть, как автор превращается в одну большую соплю - это, извините...!
   - Вот в том то ваша ошибка, что мечту человека вы принимаете за сла-бость. Ведь лозунг, как бы умён он ни был, он ничто не даст твоей опустошённой душе - он лишь посмеётся над ней, или разожжёт в ней ненависть, подтолкнёт к краю карниза или просто пройдёт мимо, поверьте, уж я-то знаю многие лозунги, вам такие и не снились! Мы слишком привыкли разрушать...И не пора ли отдох-нуть от мыслей и послушать свою израненную душу, ведь одеть маску с оскален-ным ртом мы всегда успеем, а успеем ли мы, валяясь пол жизни на полу, придав-ленные реализмом, задушенные асфальтом, со сорванными глотками понять, что нам на самом деле нужно, услышать себя в миллионе вопящих жертв или хотя бы просто не стремиться к счастью, а найти покой? Все живы мечтой, она внутри каждого и ограничена лишь пределами собственного "я", только никто не хочет казаться слабым, и каждый боится показаться романтичным, ведь это так глупо и безвольно, не правда ли? Нам нужно сворачивать горы во имя идеи, неважно, будь то нацизм или проповедь Христа - главное это не позволить себе упасть на песок, истекая кровью, и уставиться невидящими глазами в небо! А порой это лучше, чем принять за мечту то, что полагаешь осилить лет через пять - десять, стоит только вот поднапрячся... Неправда! Ведь и вы прекрасно знаете, что же-лаемое всегда стремится за пределы действительного...
  
   - Романтиков надо убивать. Их время кончилось ещё полтора века назад, и не глупо ли выглядит этот хренов рассказ, присмотритесь!? Ведь это путь в ме-щанство, дорога в чёртовы небеса к грёбаным ангелам. А где сюжет, мать вашу!? Это что, открытка тётушке Полли на Рождество? Да даже " В мире животных" -боевик по сравнению с этой дрянью. Глуло-о-о!
   - Да, романтизм умер. Его придавили железным башмаком научного про-гресса и при таких перспективах мечтать о чём-то кроме хорошей микроволновой печки и евроремонта к Новому Году стало по меньшей мере глупым. Да и не мод-но к тому же.
   -Да уж...
   - А почему, собственно, вы взяли, что этот рассказ - типичный романтизм. Этот жанр действительно умер, и рассказ - не более чем дань по отношению к нему. Это кинематограф, дорогой мой, и проник он за последние сто лет не толь-ко на экраны кинотеатров и кинескопы телевизоров, но и куда подальше... А по-чему бы и не в литературу. Не знаю, читали ли вы мой рассказ под названием "Снег"...
   -Гов...
   - Так вот, - перебил я его, - всё таки это не романтизм: ведь здесь нет бун-та. Где видите вы страсть, вонзающиеся в грудь ножи? Даже грусть уступает ме-сто спокойствию, или, может быть, вам надо перечитать Шиллера или Байрона? Читали? Ну тогда наверное читали и Камю, и знаете, что такое литература экзи-стенциализма. Нет, я не сторонник точных жанровых определений, просто кате-гория существования - центральная в этом рассказе, и на фоне её зарисованы все герои - сам автор, Она и, как ни странно, сама Природа, "лицом" которой в рас-сказе является море.
   - И что в этом умного?
   - Здесь нет движения, нет развития - ни прогресс, ни регресс - только хо-лодное существование, в центре которого и находится автор. Его позиция - пози-ция созерцателя и в этом нет ни умного, ни глупого - видеть жизнь как видит себя она сама. Рассказ - это калейдоскоп фотографий, вырвавшийся за пределы вре-мени, которое само по себе не имеет значения, так как зависит только от челове-ка, и именно человек заключил себя в его холодные цепи, сжимающиеся с посто-янной и неумолимой скоростью. Освободись от власти общества, ведь называя себя декадентом, ты плюёшь в лицо всем, но брызги ветром несёт на тебя; ты пы-таешься быть независимым, но попадаешь в рабство к самому себе. Нет ничего хорошего в пустоте, взгляни в свои тусклые глаза, и ты увидишь, что они всего лишь отражают небо - и это всё, что тебе надо.
   - ...Чушь! Вы хуже проповедника, а автору этого рассказа я бы на вашем месте подарил к дню рождения резиновую куклу с дыркой где надо, потому как та, что в его рассказе, её не имеет вообще! Принцессу, мать, вырисовал! Это больше похоже на пересыщение онанизмом, чем на идеальную любовь. Глупо и примитивно!
   - А вы, значит, из тех крутых ребят, которые считают, что наркотики в сто раз лучше алкоголя, а хорошая девчонка - где-то посередине, как хорошее допол-нение к сытному обеду. Вы хотите видеть в себе плэйбоев и трахаетесь .на все стороны, что, конечно, ваше личное дело, но вы забываете, что у нас и без того достаточно видов спорта. Делать из секса искусство - это одно, но не стоит пока-зывать пальцем на каждого, для кого секс слишком груб и кричать, что он - им-потент. Скорее вы настоящие импотенты, потому что забыли смысл слова
  
   "любовь", или никогда его и не знали и не пытались узнать, заменив его смазли-венькой глупой девочкой, которая никогда не станет вам дороже хорошей бутыл-ки, порнографией по вшс-эндам, и полной свободой нравов. Что, в рассказе нет горяченького? Или вам противны нежные чувства, которые в вас убили рекламой презервативов, предлагая очередной раз обвести глупую природу вокруг пальца и купить по умеренной цене ещё пол минуты оргазма. Но обманете вы лишь себя, потому что она внутри вас и не даст вам покоя, если, конечно, последние измене-ния курса доллара не отравили в вас оставшиеся граммы крови в сердце или вам не отрезало мозги на токарном станке. Она в рассказе - и есть тот образ, живущий в каждом из нас, только у кого-то он просто похож на обложку порножурнала.
   - Нет, это раз и навсегда глупо. В этом рассказе нет ничего нового! Такие рассказы пишет каждый прыщавый студент на семинаре по алгебре, так что ваш автор - просто Король лохов.
   - А вы - стало быть - король мира? Естественно ничего нового! Кто сказал, что может быть или должно быть новое? Можете сколько угодно мастурбировать литературу, резать слова бритвой, клеить прозу из обрывков газет - и может, вам повезёт! Но если это будет нужно хоть кому-нибудь, кроме выцветшей, дряхлею-щей науки - тогда я поцелую вам задницу, если вам действительно будет от этого легче.
   - Не думаю. Лучше застрелитесь вместе с вашим писателем! Потому как иначе ваш дряной рассказ заставит меня это сделать.
   - Так значит всё-таки задело!...
   - Послушайте, мать вашу, вы, оратор в защиту униженных! Вам так по-нравился этот рассказ - вы его себе в зад и засуньте, но жалко только, что одного вы понять никак не можете: В ЭТОМ ЖЕ НЕТ РОК'Н'РОЛЛА!
   - А кто вам сказал, что он здесь нужен?...
   Несмотря на то, что разговор не получился, и подружиться с этим парнем мне всё-таки не удалось, хоть он всегда и жил в моём мозгу и нередко претендо-вал на главную роль в моей жизни, всё-таки считаю, что трудную и опасную роль критика я со своих плечей скинул, пусть раздвоение личности считается и не-безопасным для психики. И пусть не все со мной будут согласны по поводу от-дельных мыслей, высказанных в этой статье, я всё же полагаю, что трактовал рассказ в единственно верном ключе. Кто считает по-другому - это ваши пробле-мы. Как говорится, лучше это... чем это.
   Перед нами - дверь в третье тысячелетие, и все мы откроем её по-разному: кто с гордо поднятой головой и горящим взглядом, кто-то вовсе не захо-чет её открывать, а некоторые просто эту дверь не заметят - всё равно мне всем хочется сказать: "Встречайте Миллениум, ребята!" Но перед этим не поленитесь всё-таки открыть рассказ Олега С. " Акуа. Film." и прочитать несколько строк, даже если после этого вам захочется засунуть себе два пальца в рот или наконец-то повеситься - всё равно эти строки останутся внутри вас и может когда-нибудь скажут вам что-нибудь о вашей жизни, только если мерзкие губы нашей обеспе-ченной цивилизованной жизни не отсосут из вашего сердца последние капли ал-коголя и не заставят свободно выбрать себе будущее по утверждённому Госстан-дартом образцу. Потому как если такое случится, вы будете уже мертвы. Вечно.
   Д. Калиниченко
  
  
  

Внутригородская грусть

  
   ЭССЕ. ИНСПИРИРОВАННОЕ "АКУА.ФИЛЬМ" Олега С. by Илья Миллер.
   Я шёл к зданию театра по грязным улицам, заполненным отбросами, мимо слепых аллей и катакомб, по скользким лужам, которые, казалось, всасывали моё отражение. Руки, покрытые струпьями, тянулись ко мне из дверных проёмов. Я увёртывался от свистевших в воздухе пуль и бритв. По скрипучей лестнице я забрался на балкон. Откуда-то снизу поднимался мягкий, зловещий треск пожара.
   Музыка распространялась по зданию, словно заразный парфюм. Я думал о своих компаньонах по пьянкам и о летних ночах где- то глу-боко на Юге, разбухавших от безумия и текилы. По какой-то причине я не мог выбросить их из головы . Не то что бы я хотел это сделать. Я чувствовал себя раздражённым, сдержанным, окружённым просачиваю-щейся опасностью.
   Жизнь как медленный поезд с конечной остановкой "Смерть". Верить этому? Ни на минуту. Если этому верить, то ты уже мёртв. Но о, вкус заменяющей это судьбы, как вкус крови в глубине твоего горла. Эти мифы о грехах и каре, угрюмая красота всего этого. В моих лихорадочных галлюцинациях мне казалось, что я видел, как языки пламе-ни ада лижут мои каблуки. Мне пришлось выйти глотнуть свежего воздуха.
   Где красивые закаты и ещё более красивые женщины? Люди на сце-не поют о них. Мрачный голос, словно ртуть на гравие, извивается и пропихивает своё жаркое дыхание в недовольные уши. Орган сверлит дорожку сквозь мрак.
   Меня не удивляет то, что эти люди были в костюмах.
   Следующая песня была про любовь, затасканную до смерти и зах-лебнувшуюся собственным криком. Вокруг меня начали собираться сгорбленные силуэты, покрытые тьмой, съёживающиеся и шепчущие стра-нные молитвы и заклинания до тех пор, пока один из них не сдался и не пошёл в бар.
   Я продолжал слушать симфонии о прекрасной жизни и серенады далёким женщинам неземной красоты. Я припал к земле, презренный и жалкий, и позволил им поглотить меня, словно червям. Пусть это вели-колепие проедется по мне. Я слабел перед этим баритоном, покуда музыка стреляла по балкону, достигнув апогея.
   Выйдя на улицу, укутавшись в воротник с носом, чтобы успеть донести в свою берлогу капли катарсиса, я смешался с тараторящим парадом неверных супру-гов и убийц, головорезов и воров, алкашей и демонов. Вокруг лишь кровь, воздух и запах жженых волос.
   Однажды настоящий дождь придет и смоет всех подонков с улиц. Как мы будем развлекаться т о г д а ?
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 3.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"