Шуркин Василий : другие произведения.

Все, что ты Можешь оставить позади

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Shurkin наступил на горло своей песне и сделал это с небывалым изяществом. Чехов и Толстой сталкиваются здесь лбами с Дугласом Коуплэндом и Брет Истон Эллисом. Гиперреальная фантасмагория. Элегия всему наносному, преходящему.

  

Все, что ты можешь оставить позади

  
   Семен приоткрыл один глаз. "Пора!" - подумал он. Спрыгнул с печи, толкнув перед этим жену Евдокию в бок. Босыми ногами прошлепал до двери, открыл ее, даже не поморщившись от пронзительного скрипа, и пустил струю прямо с порога избы.
   В голове у Семена было пусто, глухо и плесневело, как в старой рассохшейся бочке. А на душе - тоска, словно кто-то постоянно топтался по ней в грязных валенках. Работа, как навалилась в детстве, подкравшись из-за угла, так и не отпускала всю жизнь. Поэтому и характер Семена игривый и улыбчивый от природы, огрубел, иссох, скукожился, порой даже выделял какой-то яд. Он попытался вспомнить, когда он отдыхал хоть немного... этак, сидя на полатях, выпить беленькой, закусить грибом да и пообжимать жену... Эх, куда там, вспомнить не удалось. Каждый день уже затемно приползал домой, молча хлебал остывшие уже щи да заваливался спать, как в прорубь нырял в черный беспросветный холод сна.
   Семен отрезал себе краюху хлеба, пожевал ее задумчиво, деловито запил молоком из крынки. Надел рубаху, порты, подвязал лапти и вышел на двор. По двору стелился туман, было сыро и промозгло. В ближнем лесу орало воронье. Семен передернул плечами. Зябко. Ну да ничего, сейчас работа начнется, он и рубаху скинет. В доме послышались шаги, затем шум, крики, звуки подзатыльников и всхлипывания. Опять, небось обеим досталось: Машке да Дашке. Евдокия всегда просыпалась в гневном настроении, да и вообще изменилась после того, что с Петром приключилось.
   Семен открыл хлев, на него уставились грустные блестящие глаза. "Ну, что, старушка, пахать пора!" Он неторопливо надел на клячу хомут и вывел во двор.
   День выдался жаркий. Вокруг разгоряченного потного тела Семена роились слепни, он их даже не отгонял. Ему почему-то вспомнилась зима. Как он говорит Петру принести из проруби воды... А затем он сам выскакивает из избы без тулупа, в одной рубахе, и бежит к реке.. Как Петя умудрился провалиться под лед? Морозы были лютые, из пушки по льду стреляй - не пробьешь...
   Барский дом был, как на ладони... там только просыпались. И уже тряслась по направлению к усадьбе залихватская рессорная бричка. "Павел Аркадьевич в гости, и как всегда уже пьян, небось!" - думает Семен. И точно. Бричка останавливается у крыльца и из нее, как чурбан, вываливается на дорожку, физиономией вниз, Пал Аркадьевич. Семен старается припомнить, когда видел Пал Аркадьевича в последний раз трезвым, хмурится, поглаживает бороду, но вспомнить ему это так и не удается.
  
  
   Сэмми выключил зажигание. Достал расческу, посмотрел на себя в зеркало, но поправлять прическу было не нужно: его набриалининый кок был идеален. Сэм достал сигареты из заднего кармана, мимолетно удовлетворившись видом своего выпирающего достоинства, обтянутого тугими джинсами. Вытряхнул одну и стильно прикурил, воспламенив зажигалку о рукав черной кожаной куртки с поднятым воротником. По радио пел его любимый Джерри Ли Льюис, ожесточенно долбя по клавишам рояля, до этого казавшегося столь не рок-н-рольным. "Да, детка, да!" Сэм постукивал пальцами по рулю.
   Это была его первая тачка, и он был в нее влюблен. ЕГО тачка! Не отцовская, не Стива, не родителей Дженифер, ЕГО! Теперь это его свобода, его дорога, его Америка! И в унисон его мыслям машина поблескивала хромированными деталями в свете вечерних уличных фонарей. Тихий квартал небольшого городка. Одинаковые белые домишки, одинаково подстриженные газоны, одинаковые белые заборчики, качели во дворах, мягкие кремовые шторы на окнах. Почти из каждого дома слышны звуки работающего телевизора.
   ОК, возможно тачка приобретена не самым честным путем, но ведь это того стоило? Правда? Итак, Сэмми, что у нас на совести? Удар бутылкой по голове на безлюдной улочке. Правда, у этого фрайера денег почти не было, все пропил, сука. И за это по справедливости получил ногами по ребрам. Далее. Угроза насилием с использованием холодного оружия. Ну, денег оказалось тоже немного, так что крошке пришлось отрабатывать натурой. Как она возбуждающе кричала! Вырванные у мамаш сумочки не в счет... Не будет же он, как, например, Стив, работать на заправке или в ремонтной мастерской, как Тед. Продолжать обучение? На хер надо! Пусть родители запихнут это обучение куда подальше... Сэмми уже все придумал. Он станет музыкантом, великим музыкантом! У него уже есть несколько клевых вещей. Скоро он заберет Джен из этого Богом забытого городка, и они укатят в Нью-Йорк, на встречу славе! Пора бросать эти детские игры. Быть заправилой банды тупиц и неудачников! Он уже давно перерос это. Все эти пьяные драки, разборки с полицией, да и вдруг кто-нибудь испортит его идеальную красоту, сломав, скажем, нос?
   Сэм вынимает из внутреннего кармана куртки фляжку, свинчивает крышку и делает пару больших глотков. Затем убирает ее на место, выключает радио, вылезает из машины, плавно захлопывает дверцу и направляется к дому, в котором живет Дженифер.
   Через неделю ему всадят нож в спину в пьяной драке.
  
   Проснулся в этот день Павел Аркадьевич в двенадцатом часу. Разлепил глаза, сел в постели и схватился руками за голову. Разбудили его привычные ненавистные звуки. Кудахтанье кур, переругивание дворовых баб, да и вообще вся та суматоха, которую так умело разводила челядь, не делая по сути ничего. Солнце ярко било в окно, раздражая Пал Аркадьевича. Насупившись, он сполз с кровати, неверным шагом подошел к окну и резко задернул портьеру. Клубы пыли вылетели из материи... Пал Аркадьич чихнул, в бешенстве сбил крупную вазу со столика и рухнул в кресло. Резкие движения, чихание и звон бьющегося фарфора негативно сказались на состоянии его головы. В окно деловито билась муха. "Быдло! Чертова деревня! Убожество! Сука Степан, ни хера не делает, когда ему еще сказал прибраться в доме, пыль выбить!" "Водочки что ль долбануть? Нет, не стоит. Лучше вина. Степан, вина неси!" - прокричал Пал Аркадьич громовым голосом, он прекрасно знал особенности своего организма.
   Пал Аркадьич родился в этом доме без малого сорок лет назад. Тогда усадьба была богата, прислуга выдрессирована... Его отец был крут нравом. Он пошел в него, но сила характера, дисциплина мысли отца трансформировалась в нем во вспыльчивость, ухарство и несобранность. Все знали, что он может накричать, погрозить, а через десять минут забыть о конфликте окончательно, чем и пользовался ушлый местный люд. Карьеру он с детства планировал военную, так что в восемнадцать лет Пал Аркадьич, попрощавшись с папенькой и маменькой, поехал в Санкт-Петербург служить. Годы, проведенные в гвардии, Пал Аркадьич всегда считал самыми счастливыми. В тамошний коллектив он влился идеально. Особой яркостью ума он не обладал, зато не дурак был выпить и потаскаться за юбками. А вот храбростью он обладал изрядной, так что прослыл даже бретером, на его счету была не одна дуэль. Он воевал, был ранен, получил несколько наград. Пал Аркадьич уже собирался жениться и осесть в Петербурге, как пришло письмо из родительского дома, в котором говорилось, что отец его умер. А так как сын в семье он был единственный, то пришлось ему отправиться домой и брать бразды правления усадьбой.
   Первые несколько месяцев он был подавлен до крайности. Мать постоянно была в слезах, как управлять усадьбой он понятия не имел, да и не хотел оставаться тут на всю жизнь. Нет, он любил отчий дом, но эдак из далека, из Петербурга. Этот город он любил до беспамятства, да и вообще любил свет, балы, общество... а здесь было всего несколько скучных соседей. Через три года умерла и мать. Деревня приносила все меньше дохода, Пал Аркадьич все больше пил и играл в карты... Зимой вообще никуда не вылезал из дому, все сидел в кресле, укрывшись пледом, и смотрел в окно, как снег падает крупными хлопьями. Всего то и событий, что сходить в баню раз в неделю, да на охоту изредка. Оглянуться Пал Аркадьич не успел, как волосы стали редеть, а на висках седеть, выросло брюшко, появилась отдышка. А что он за свою жизнь сделал? Ни жены, ни детей. Чинов и богатств не нажил, даже друга-то у него настоящего нет, разве что борзая Кусай!
   Пал Аркадич немного пришел в себя, позавтракал и решил поехать к своему хорошему знакомому Василию Алексеевичу...
  
   Билли стоял на крыльце полуразвалившейся деревянной хибары и смотрел вдаль, туда, где начинались горы. Вечерело. Ветер шевелил его длинные соломенные волосы, бросал пряди на лицо. Куртка Билли была чем-то похожа на индейскую, со странными рисунками и бахромой. На шее у него висели бусы, какие-то амулеты, а на запястьях позвякивали браслеты. Брюки были настолько расклешены, что обуви было невидно вообще. Он еще какое-то время постоял на крыльце, а затем скрылся в помещении. В хибаре практически ничего не было. Стол, стул и несколько полок, на которых располагалось две банки с какой-то крупой. В углу лежал набитый соломой тюфяк, рядом стояла канистра с водой. В сгущающейся темноте Билли подошел к очагу, чиркнул спичкой и развел небольшой костерок, затем налил воды в котел, сыпанул туда немного крупы и повесил его над огнем. Потом он сел на пол, сложив под себя ноги, и уставился в костер. Огненные блики играли на его лице в прятки. Билли вспоминал, вспоминал все. Вот ему десять лет, он живет с мамой , папой и младшим братом в маленьком городке, в чистом и уютном беленьком домике. Все как всегда. Папа уходит на работу, приходит с работы, они с братом ходят в школу, мама домохозяйка. Вечером после ужина все сидят на диване и смотрят развлекательные шоу по телевизору. Затем Бил вспоминает, как он стрижет во дворе газонокосилкой траву, и как по улице мимо него пролетает машина большая, черная, с хромированными бамперами и ручками, а в машине сидят модно прикинутые парни с девчонками, что-то пьют, курят... и еще из машины громко раздается рок, который ему не разрешают слушать по радио. Именно в эту минуту Бил понимает, что что-то в его жизни не так. Нет, он не хочет быть одним из этих тупоголовых парней, которые любят только бухнуть, с ветерком прокатиться и потискать подружек... Но он чувствует, что от этой компании исходит какой-то особый запах, запах свободы, которого никогда не было в их доме. С десяти лет он постоянно начинает испытывать давление пустоты. Ему не нравится смотреть теле-шоу, ему не нравятся наигранно веселые отношения у них в семье, ему не нравится современная Америка.
   Билли восемнадцать лет. Ясный летний день. Он в своей комнате собирает вещи в рюкзак. Играет пластинка Jefferson Airplane. У него длинные волосы и майка в оранжевых разводах. Наконец, рюкзак собран, и он спускается по лестнице на первый этаж. Мать что-то готовит на кухне, брат делает уроке в столовой. Отец на работе. Время выбрано правильно, скандалы с отцом надоели. Он подходит к матери, целует ее в щеку и говорит: "Пока, мам, я ухожу". Она молчит в ответ, только плечи у нее начинают сотрясаться. Бил идет в столовую и протягивает руку брату: "Пока, братишка!" Он протягивает руку в ответ с наигранной неохотой. Вот уж гордость отца. О его стрелки на брюках и пробор на голове можно порезаться, идеально чистая рубашка застегнута на все пуговицы, ботинки сияют. Собирается стать политиком.
   Бил проходит прихожую и открывает дверь. Дверь на улицу, в новый мир, на свободу.
   Два года веселой жизни, чувства, что они вот-вот уже победили, эйфория. Два года жизни в дороге, в коммунах, на фестивалях. Много свободного секса, травы, ЛСД, много музыки, живописи, литературы... И вот наступил этот день. Он был сродни тому дню, когда маленький Бил увидел быструю черную машину. Бил проснулся под открытым небом, в окружении своих друзей, с очередной подружкой под боком. Он сел и задумался. НЕ ТО, первое, что пришло ему в голову. Он посмотрел на атакующие его улыбающиеся лица. Они разрушили каноны, но что они создали взамен? Эти постоянно обдолбанные люди с химией в крови, жертвы собственной похоти. Что они видят за горизонтом? Псевдоинтеллектуалы. Он не обвинял их, но это был не его путь. Он перестал употреблять наркотики и спать со всеми подряд. Он перестал писать стихи, потому что понял, что они никудышные, то же произошло с живописью и музыкой. Хватит воспевать вселенскую гармонию, нужно найти путь к ней.
   В день, когда Билли ушел от людей, где-то в Америке местные гопники застрелили двух прекрасных парней на мотоциклах. В день, когда Бил нашел ничейную хибару на краю пустыни, в одном из аэропортов был застрелен парень, который угнал спортивный самолет, а на следующий день прилетел обратно, перед этим раскрасив его во все цвета радуги. Билли не видел людей уже около полугода. Все это время он размышлял. "Нет, мы не выигрываем, и не выиграем никогда. Нас задавят, мы вымрем, как динозавры. Нас кидают в мясорубку Вьетнама, в чужую гражданскую войну, и что мы можем с этим поделать? Махать плакатами на митингах протеста? Мы - катализатор, но реакции не будет. Лично я уезжаю в Тибет."
   Наступила ночь. Билли поел свою кашу, вышел на крыльцо и сел в хлипкое кресло. На небо он смотрел непрерывно несколько часов. Где-то там летал черный монолит. Изредка по небу пролетали летучие мыши, а кактусы в темноте напоминали томминокеров. "По ночам ко мне теперь стучится томминокер в дверь. Я из дома не кажусь, томминокера боюсь." Когда Рейган посмотрел в небо, то придумал СОИ. Занимался рассвет. Высоко в небе летел одинокий орел.
   Через двадцать лет Билли будет владеть сетью супермаркетов и крупной фирмой, специализирующейся на продаже замороженной птицы.
  
   "Степан, запрягай бричку! К Василию Алексеевичу поедем. Да вина еще принеси... а лучше, братец, принеси-ка водочки." Дорога к поместью Зеленских была недолгой, но тряской. И растрясло Пал Аркадьича на старых-то дрожжах. Бричка катила мимо реки, в которой купалась крестьянская детвора, в горку, кузнечики в траве подпевали жаворонку, прославляющему этот летний солнечный день... По прибытии в усадьбу Зеленских Пал Аркадич действительно выпал из брички, но, собрав всю свою военную волю в кулак, поддерживаемый Степаном и приосанившийся добрел таки до дверей, у которых его уже поджидал Василий Алексеевич.
  -- Здравствуй, Алексей Вас.. Василий Алексеевич! Какого нынче здоровье несравненной нашей.. иик!.. Аделаиды Филипповны?
  -- Хорошо, Пал Аркадьевич! А Вы к нам опять этаким пьяным свинтусом!
   Знали друг друга Пал Аркадьич с Василием Алексеевичем всю жизнь, а вот сошлись в последние несколько лет. Не то, чтобы они были закадычные друзья, но в здешних местах, не изобилующих хорошим обществом, поддерживать знакомство более было не с кем.
   Василий Алексеевич был на десять лет моложе Пал Аркадьевича, он был младшем сыном в семье, его старший брат Петр, так же, как и Пал Аркадьич, выбрал военную карьеру, и уехал в девятнадцать лет в Петербург, чем чрезвычайно облегчил жизнь Васе, мальчику чувствительному и ранимому. Пал Аркадьич дружил в детстве с Петром, они были очень похожи: оба озорные, вспыльчивые, нахрапистые. Маленькому Васе часто доставалось от них. Вообще Вася был натурой меланхолической, мнительной. Вместо того чтобы носиться по саду, играть, он почти безвылазно сидел у себя в комнате, читал книги, что-то записывал в свой дневник. Когда пришло время, он также отправился в Питер, но службу выбрал штатскую. Он снял квартиру на Гороховой и каждый день ходил в присутствие. Поначалу он верил, что сможет сделать для России что-то полезное, изменить общество к лучшему, просветить его, привить ему идеалы добра и справедливости, он постоянно создавал какие-то прожекты, планы переустройства, но сослуживцы над ним только смеялись. "Какой-то ты, Василий, не от мира сего!" - говорили они, улыбаясь. Прошло времени изрядно, пока, наконец, свалились у Василия с носа розовые очки, и не увидел он окружающую его действительность такой, какая она есть. "Варварская страна, дикие нравы, скотство и поголовное отупение.." Василий стал циничен и желчен. Единственным светлым пятном для него в этой жизни была Литература. Он обожал читать, он посвящал этому занятию все свободное время, и в один прекрасный день он понял, что ему необходимо самому написать роман, роман обо всем на свете, лучший роман в мире. "Раз уж мир нельзя изменить, так можно хотя бы создать что-нибудь красивое, притягивающее взоры и смертельно пугающее. Высокое и всеобъемлющее. Только ради искусства и стоит жить." Василий сел писать роман, но к его ужасу у него не получалось ровным счетом ничего! В литературе он прекрасно отличал книжку, написанную дурно от действительно хорошей, стиль от безвкусицы, великое от сиюминутного, но когда он сам брался за перо, то все эти знания как будто растворялись, и он со страхом взирал на исписанные какой-то глупостью листы, которые только что написал. Василий похудел, в глазах у него появился нездоровый блеск... От желтого дома его спасла новая знакомая, будущая его жена, Аделаида Филипповна. Это была не очень красивая, но чрезвычайно обаятельная и умная женщина. Только она смогла с присущим ей тактом постепенно объяснить Васе, что не у всех есть талант, что и без таланта можно прожить, быть умным, чутким и порядочным человеком. Василий постепенно успокоился, все также много читал, но что-то в нем перегорело, надломилось что-то. Он стал мягким спокойным, к жизни стал относиться философски, но в глазах у него навсегда осталась какая-то вековая грусть.
   Они обвенчались, переехали на Выборгскую сторону и зажили как все. На следующий год пришло известие, что Петр, проиграв очень большую сумму денег, застрелился. Прожив в одном городе более семи лет, они так ни разу и не встретились. После смерти отца Василий Алексеевич вместе с женой переехали в его родовое поместье. Переехали с радостью. Василий Алексеевич всегда недолюбливал Питер. "Город самоубийц" - говаривал он. Ненавидел он свое присутствие, где от глупости, казенщины, взяточничества, подхалимажа и кувшинных рыл воротило с души. Он полюбил природу. Ее неспешное постоянство, незамысловатая вечность успокаивала его, наводила на мысли о жизни другой. Без страстей, без тяжких дум, простой, но не пустой. В то время как Аделаида Филипповна весь день напролет крутилась по хозяйству, проверяла счета, отчитывала старосту за нерадение, а прислугу за лень, Василий Алексеевич часто гулял по саду, пропадал целыми днями в поле или в лесу... Лишь изредка что-то безумное проскальзывало у него в глазах, он запирался у себя в кабинете, из которого раздавался то рык, то звон разбитой посуды, то шорох пера по бумаге. Однако уже на следующий день он был все так же кроток, как обычно. Аделаида Филипповна ненавидела Пал Аркадьича, но в силу своей природной воспитанности не подавала виду. Пал Аркадьич и Василий Алексеевич, как казалось Аделаиде Филипповне, будили друг в друге самые темные стороны души, но при этом не могли прожить порознь и недели. Их встречи всегда заканчивались пьянками, после чего оба впадали в тоску.. И тем не менее это продолжалось из года в год.
  -- Не правда Ваша, Василий Алексеевич, всего пару рюмок и принял.
  -- Ну, да уж. А для меня у Вас ничего не осталось, любезнейший мой Пал Аркадьич?
  -- Еще спрашиваете, друг мой, уж припасли кое-чего! Степан!!!
  
   Джонни отвинтил пробку и начал пить прямо из горла. "Ты что, сдурел? А если мать зайдет?" "А мне по хуй!" "Зато мне нет!" "Дэйв, да не парься ты!" Они сидели в комнате Дэйва и слушали The Clash. "Кайфовый музон, бля!" - говорит Джонни, закуривая сигарету. "Да не матерись ты так громко. Ты что совсем охерел у меня в комнате курить!" "Ты меня уже заебал!" Джонни было реально все параллельно! Его выкинули из дома уже с полгода назад, на электрика он так и не выучился, забил. Он шатался по Лондону, выебывался на всех и каждого, часто за это получал, но ему было плевать. Ночевал он у знакомых, по сквотам или вообще на улице, хорошо, что еще лето было. На нем были очень рваные и очень грязные джинсы, майка Sex Pistols и рваные кеды. Ухо было проткнуто булавкой, а на выбритой голове красовался синий гребень. "Мать сказала, что если ты еще хоть раз сделаешь у нас какую-нибудь херню, она тебя больше не пустит!" "Да мне насрать!" "А мне нет! Слушай, может пойдешь помоешься, от тебя воняет!" "Не-а, я сейчас еще жопой сяду на твою беленькую наволочку, розовый ублюдок!" "Джон, почему ты меня постоянно обламываешь?" "Жизнь - сука, детка, и я стал ею!" Джонни залезает рукой в свой покоцанный рюкзак и достает оттуда какой-то грязный сверток. Он разворачивает его, там шприц и белый порошок. "Ну что, соска, хочешь стать животным на кайфах?" "Ты че, уже героином бахаешься, совсем охуел, ты ведь сдохнешь!" "Не ссы, лучше дверь запри. Так не хочешь? Я не жадный!" "Убивай себя сам, я лучше травки курну!". "Хиппи чертов!" - Джонни вмазывается, глаза его расширяются и затуманиваются. "Принес бы пожрать чего-нибудь, сучонок!" "Сейчас, Джон" . Они дружили с детства. Этот 1978 год обрушился на каждого из них по-своему. Джонни расплющило и кинуло в водоворот спускаемой в унитаз воды. Дэйву тоже нравился панк-рок и протест, он протестовал против того, что родители запрещают ему приходить домой после десяти. На нем тоже были джинсы с рваными коленями, но это были очень чистые новые джинсы с аккуратно прорезанными ножницами дырками. Также у него была новенькая косуха. Прическу же он трогать боялся.
   Вскоре Джонни свалил. Он шел по улице нетвердой походкой и мутным взглядом окидывал все кругом. Вот в поле его внимания попал худой паренек с длинными волосами и кожаным ремешком на голове. Джонни разбежался и со всей дури влепил ему поджопник. "Ну что, сраный хиппи, любовь говоришь, поимей сам себя в задницу!" Он заехал парню кулаком в лицо, брызнула кровь, парень упал на тротуар. "Итак, пенальти! Пробивает Джонни под девятым номером". Он отходит на пару шагов, разбегается и засаживает пареньку по ребрам.
   На следующий день пьяный Джонни натыкается на улице на группу бритоголовых жлобов. "Смерть фашистам!" - орет он. Парни озираются вокруг, видят, что на улице всего пара прохожих и бегут к Джонни. Раздается несколько ударов и громкий хруст, парни убегают. Джонни падает на колени, он насквозь пробит куском арматуры. Пришпиленная бабочка. Он заваливается набок, стукается головой об асфальт, изо рта вытекает кровь и слова: "Вот, бля!"
   В 1986 году Дэйв получил перстень, которым каждый год фирма презентовала лучшего менеджера по продажам.
  
   Городок был очень маленьким. Все знали друг друга. Все были очень скупы на эмоции. Ничего нового и интересного в городке за последние триста лет не происходило. Практически все мужчины в городе из поколения в поколение занимались рыболовством. Женщины работали в магазинчиках или сидели дома с детьми. Мартин, его жена Кетлин и их три дочери жили в ближайшем к пристани доме. Они сидели за обеденным столом и молились. Затем началась трапеза. "А ну-ка не балуйтесь!" - прикрикивает Мартин на дочерей. На первое - суп. Достаточно жидкий. На второе - спагетти. Мясо бывает только по выходным. Они всегда жили достаточно бедно. Все в этом городке жили достаточно бедно. Всегда. Мартин посмотрел в окно. На улице было пасмурно, но дождь пока не начался. Мартину было сорок семь лет. Кетлин на пару лет меньше. Девочкам было двенадцать, тринадцать и шестнадцать. Старшая уже года два гуляла с парнями. Иногда Мартину казалось, что она ненавидит родителей и только и думает о том, чтобы как можно скорее убежать из этого Богом забытого места. В Дублин. В Лондон. В чертову Америку. Если в этот город и попадало что-то новое, яркое, необычное, то очень быстро улетало или рассасывалось в тумане. Город тусклых традиций. В шестидесятые сюда каким-то чудом забрели несколько хиппи, но, почувствовав ненависть, сочащуюся из каждой трещинки каждого дома в городе, убрались восвояси. Единственный в городе диско-пижон в семидесятые утонул в бухте. А когда старший сын О'Саливанна сделал у себя на голове панковский гребень, он избил его до полусмерти. Старшая дочка слушала U2 "All that you can't leave behind". Пустая и усталая, как весь остров, музыка. Скорее альбом надо было назвать "All that you CAN leave behind". В 1972 Мартин купил и затер до дыр пластинку "The rise and fall of Ziggy Stardust and the spiders from Mars". Вот это была классная музыка. Недавно Мартин видел старика по телеку с какой-то веселой глупой песенкой в стиле Маккартни. Когда-то и он был молодым. Когда ему было - девятнадцать, а Кетлин - семнадцать, они тоже хотели свалить из города. И свалили. Они хотели заниматься музыкой, создать группу, играть сильные и нежные красивые песни. Кетлин, кстати, здорово пела. Они добрались до Лондона без гроша в кармане. Покрутились там пару месяцев. Мартин подрабатывал на стройке. Но они там были никому не нужны, их никто не оценил. В итоге они вернулись в свой родной городок. Была и другая попытка. Мартин поехал поступать в колледж. Уж если не рок-звезда, тогда хотя бы насыщенная жизнь в крупном городе. Но он не добрал баллы. Они остались в городке. Поженились. Мартин стал рыбаком. Понемногу сильный холодный ветер выдул из их головок всю романтику и жажду приключений. Он уже давно не жалеет о том, что остался, что он рыбак. Он полюбил то, что есть. Какая разница, где бодать телевизор вечерами, в очень большом городе или очень маленьком? Здесь воздух более свежий. А что касается детей, они вольны поступать, как им вздумается. В крайнем случае, они всегда будут знать, что им есть, куда вернуться.
  
   Брайан налил двойной скотч и поставил перед клиентом. "Пожалуйста, сэр!" Затем невозмутимо продолжил протирать бокалы. Дверь бара хлопнула. Человек подошел к стойке. Брайан, не поворачиваясь к новому посетителю, спросил: "Что будете пить?"
   - Пиво. Привет, Брайан! Брайан поднимает голову и обнаруживает за стойкой своего старшего брата Патрика.
  -- Привет. Как тебя сюда занесло?
  -- Ну, Калифорния - дивное местечко. Да и этот тихий городок в порядке.
  -- И все-таки?
  -- Я приехал повидаться со своим младшим братом, узнать, как он дошел до жизни такой? Работает сраным барменом за гроши, в каком-то захолустье?
  -- Да, пошел ты!
  -- Не обижайся! Мне действительно интересно! Мы же закончили один и тот же университет, оба стали делать карьеру. Ты же работал в крупном банке, зашибал кучу денег, и вот нате вам! Если бы ты, например, в Индию уехал, я бы понял, точнее, попытался бы. Но ты уехал в маленький городок и пиво, блядь, тут наливаешь!
   Вены на лбу Патрика вздулись.
  -- Это мое дело, Патрик, я устал от Нью-Йорка, от заколачивания бабок, от дорогого кокса и еще более дорогих костюмов. Да что я с тобой... ты все равно ни хрена не поймешь.
  -- Ну, где уж мне! По поводу одежды. Ты выглядишь, как бомж! Вся твоя одежда стоит 10$ . А где ты живешь?
  -- Мы снимаем с друзьями небольшой домик. А по поводу бомжей...
  -- А бомжей надо резать как свиней... маленький домик, ха!
  -- Какая кассета у тебя сейчас в плейере?
  -- Чего?
  -- Какая кассета у тебя сейчас в плейере?
  -- Фил Коллинз!
  -- Ну, теперь ты понимаешь, что нам не о чем друг с другом говорить?
  -- А что же ты слушаешь?
  -- The Cure, The Smiths, R.E.M.
  -- И что это за херня?
  -- Для тебя не важно.
  -- Действительно не важно. У меня дорогой плейер и хорошее качество звука. Вот это важно! И не тяни на Коллинза, он в порядке. Ну, и как вы тут развлекаетесь?
  -- Играем в шарады, ходим купаться, на блошиные рынки, пьем молочные коктейли, на пикники выезжаем.
  -- Да ты ебанько, брат!
  -- Да сам ты ебанько. Вали отсюда.
  -- Перестань дурить, поехали в Нью-Йорк. Блин, парень, у тебя был роскошный кабинет, секретарша с классной попкой, машина, почти такая же крутая как у меня. Чего еще тебе надо было?
  -- Я никуда не поеду.
  -- У меня через неделю день рождения!
  -- Поздравляю.
  -- Ну и черт с тобой, оставайся здесь гнить, жертва репрессий!
  -- Жертва лоботомии!
   Патрик хватает бокал с пивом, запускает в зеркало и уходит. "Психопат чертов!" - шепчет Брайан, убирая осколки.
   Через два года Брайан женится на официантке этого бара, у них будет двое детей, которые вырастут и уедут в Нью-Йорк. Брайан навсегда поселится в этом городке.
   Он полюбит Фила Коллинза.
   Патрик через год попадет в психиатрическую лечебницу. Он будет считать себя серийным убийцей. И будет слушать R.E.M. Он говорил так: "R.E.M. я открыл для себя в 1988 году, когда проходил курс реабилитации, это был альбом "Green". Красота грустных мелодий вкупе с драйвом покорили меня. Мне кажется правильным, что они перешли с независимого лейбла на Warner Bros., эксперименты сменил отточенный лоск".
  
   После обеда Мартин смотрел телек. Его любимая футбольная команда проиграла. Прогноз погоды не предвещал ничего хорошего. Кетлин гремела посудой на кухне. Со второго этажа из комнаты старшей доносилась какая-то нудятина. "По-моему, эта ерунда называется "Coldplay". И все же это лучше Britney Spears, которую постоянно заводили младшие. Мартин выключил телек, посидел минут десять, тупо уставившись в одну точку. Затем он встал с дивана, пошел в прихожую и натянул на себя куртку. "Я в паб. Ненадолго." "Хорошо" - ответила Кетлин из кухни.
   На улице было холодно и промозгло. Мартин поежился. Уже вечереет. Воскресенье. Значит завтра на работу. В море. Мартин любил море, но работа стала с возрастом даваться все тяжелее. Теперь, когда ты достаешь из воды ледяную рыбину, пальцы сводит судорогой. Наверное, у него начинается полиартрит. Нагибаться становится тоже все сложнее. Наверное, у него начинается радикулит. Сколько он еще выдержит в море? А ведь сбережений практически нет.
   В бухте поднялась волна. Огромные массы черной воды разбивались о берег. Траулеры кренились то на один, то на другой бок. Паб был недалеко, в пяти минутах ходьбы. Мартин подошел к стойке и сказал: "Виски для согрева и пиво, Ричи!"
  
   Стробоскопы в бешенстве рыскали по танцполу. Музыка. Сколько ударов в минуту? Сто? Двести? 300? 30000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000?? Обкислоченная молодежь была в танце. Каждый танцевал в своем собственном ритме, из которого его нельзя было выбить даже при помощи лома. Тысячи глаз изучали сейчас пространства других миров. Света тоже была под таблеткой и ей было кайфово. По жизни. Она совсем недавно поступила на юридический факультет МГУ. Папа пробашлял немеренно лавэ. Пять лет веселой жизни ей гарантировано. На следующий год папа обещал подарить тачку. Единственное, что ее напрягало на данный момент в жизни, так это то, что она поцарапала новенький оранжевый Гриндерс. Этой ночью Света отсосала кому-то в мужском туалете и вынюхала дорогу чего-то. Вроде бы героина.
   Сто лучших танцполов мира? Сто лучших ди-джеев? Сто лучших хитов танцевальной музыки? Сегодня после лекций Света курила траву с друзьями. Но никого не пробило. Может, им подсунули какую-то хуйню? А? На следующий день Света курила вроде бы гаш через бутылку, но раскуриваемый кусочек гаша упал на грязный пол. То, что они докуривали, вполне могло оказаться кусочком грязи.
   На этих выходных Света попробовала анальный секс. Было немного больно, но ей понравилось.
   На следующие выходные она попробовала групповушку. Очень понравилось.
   ЖИЗНЬ ПРЕКРАСНА. ЖИЗНЬ ПРЕКРАСНА. ЖИЗНЬ ПРЕКРАСНА.
   Через десять лет Света будет владеть рекламным агентством. Главная страсть ее жизни - унижать подчиненных. Остальные позиции ее хит-парада:
   2. Алкоголь/наркотики.
   3. СЕКС (желательно групповой)
   4. Комфорт.
  
  
   Рядом с Мартином в пабе сидело двое мужчин. Одному было лет тридцать, другому под сорок. Видно было, что они уже неплохо набрались. Заметив их, Мартин улыбнулся и пересел к ним за столик.
  -- Здравствуйте, Пал Аркадич! Здравствуйте, Василий Алексеевич!
  -- Здравствуйте, Мартин! Как поживаете? Как здоровье супруги Вашей?
  -- Да все в порядке! А вы, я вижу, опять уже этакими пьяными свинтусами?
  -- Никак нет-с. Всего по паре рюмок и выпили.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Москва. Ноябрь 2002 года.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"