Шульчева-Джарман Ольга : другие произведения.

Возложи на очи коллирий. Глава 25

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ГЛАВА 25. О ПЛАВТЕ, ИАКОВЕ, ИСАВЕ И БЕРЕМЕННОЙ КОРОВЕ
    Аканф вдруг замер, уставившись на своего спутника и повторил испуганно и растерянно:
    -Салом?!
    Кесарий, без хитона, обнаженный до пояса, с наслаждением выливал на себя большой кувшин воды. Струи в свете луны бежали по его мускулистым плечам, по спине.
    -Салом... - проговорил еще раз Аканф и онемел, падая на колени.
    - Хозяин... помилуйте... я давеча лишнего наговорил...
    Урания негромко зарычала. Кесарий вздрогнул, словно проснулся. Он медленно поставил сосуд на землю и спокойно протянул Аканфу руку, поднимая его.
    -Не бойся, - сказал он. - Ты меня спас сегодня ночью. И прости, что я тебя тогда ни за что ударил. Зол был очень.
    -Хозяин... вы что это... вы за Салома теперь? Вы в рабы к вашему батюшке подались? - бормотал Аканф.- Святые мученики, Кирион, Кандид, Домн... молодой хозяин... простите меня, дурака, - он начал целовать Кесарию руки. - То-то я смотрю, оспин не видно... да, думал, колдовством каким-то в Армении свели да Салома околдовали... Прямо испугался...
  Кесарий-Салом и Горгония сидели у постели отца: Кесарий на полу у изголовья, Горгония на стуле в ногах, удерживая огромный кодекс на коленях.
  - Сын же сказал ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим. А отец сказал рабам своим... - читала громко и с выражением Горгония.
  - Салом, где Феотим? - скрипуче спросил Григорий-старший.
  - Отец, Салом не сторож Феотиму, - вмешалась Горгония. - Откуда ему знать? Эй, рабы, позовите господина управляющего!
  - Какой он господин! - нахмурился Григорий-старший. - Это он так велит к себе обращаться?
  - Давно уже велит, - с деланным удивлением произнесла Горгония. - Его все и в глаза, и за глаза господином называют.
  - В отъезде господин Феотим, - проговорил, запыхавшись, рыжий Аканф.- Дальние виноградники проверяет.
  - А, ну-ну, - кивнул Григорий-старший. - Ступай. Салом, дай мне еще твоего сыра. Постарался, как я вижу, хорошо приготовил.
  Кесарий, смиренно склонив голову, подал отцу серебряное блюдо с козьим сыром, приготовленное Мирьям. Горгония, красная от волнения, начала обмахиваться пустым листом пергамена, лежащим рядом.
  - Это для купчей пергамен был приготовлен, положи-ка его на место, дочь, чай, дорогая вещь, - сказал старик. - Первую-то купчую потеряли... завалилась куда-то... Ну, Божий Промысел... а вторая-то и не понадобилась... Вольную на этом листе напишем завтра. Хорошо, что я тебя не продал, Саломушка, а то помирал бы теперь бездетным....
  Он потрепал Кесария по волосам.
  - И чего это глупости говорят, что вы с моим младшим блудным сыном похожи? У тебя волосы мягкие, а у него жесткие, словно у Иакова и Исава. Он косматый душой, непокорный сын, а ты - сын послушный... А, Рира! Как там Грига?
  - Очень плох, - сказал ритор, подавая епископу отвар из мелиссы. - Пора промывание вам сделать, господин Григорий...
  - Подождет твое промывание, я поел только что, - недовольно ответил Григорий-старший. - Нам еще надо тебя, Салом, латинскому начать учить. Горгония, подай сюда ту книгу, что я велел тебе утром найти!
  - Я должна признаться тебе, отец, - пролепетал Горгония, - я уже начала учить Салома латыни!
  - А, уже начала? Молодец! Буквы ты выучил?
  - Да, отец, - сдавленным голосом отвечал новоявленный Салом.
  - Вот, давай, читай, отсюда начиная, - ткнул пальцем епископ в книгу.
  - Муки Ахерона часто видел на картинах я:
   Ахерон - ничто, однако, пред каменоломнями,
   Где я был. Да, вот уж это место настоящее,
   Где телесную усталость надо выгонять трудом! - запинаясь, прочитал Кесарий-Салом.
  - Эх, молодец! - хлопнул его по спине епископ. - Читать неплохо научился. А разумеешь ли, что читаешь?
  - С великим трудом разумею речь латинскую, государь батюшка, - ответил Кесарий, отводя глаза.
  -Здравствуй, сын мой дорогой! - прочел епископ и добавил: - Горгония будет читать за Филократа, Салом - за сына-раба, Тиндара, хоть ты мало и понимаешь латинскую речь, а я - за Гигиона, отца счастливого. Очень это умилительно, когда отец сына в рабе узнает, и еще благородного такого, который, чтобы хозяина от рабства спасти, себя за него выдает.
  Они продолжили. Кесарий прочел по слогам:
  - Как так - сын?
  А! ты потому играешь в сына и отца со мной:
  Так же даровал увидеть свет мне, как родители!
  - Мой привет, Тиндар, - бодро прочла Горгония, заглядывая в кодекс брата.
  - Мой также. За тебя я мучусь тут, - прочел новый Тиндар и Салом.
  Рира отодвинул Горгонию и патетически зачитал:
  - Ты теперь свободен будешь и богат. Вот твой отец.
  Этот раб четырехлетним у отца украл тебя,
  За шесть мин потом он продал моему отцу, а он
  Подарил тебя, ребенка, мне, ребенку, в собственность.
  -Но скажи, однако, ты ли мой отец?
  -Да, я, мой сын.
  -То-то мне, как поразмыслю, правда вспоминается,
  Точно сквозь туман, что звался Гегионом мой отец.
  -Я и есть. Пойдемте ж в дом, за кузнецом пошлю
  Снять с тебя оковы эти!
  Григорий-старший пожевал губами.
  - Завтра, если Богу будет угодно, козленка мне приготовишь и благословлю тебя благословением отцовским, и вольную напишу, и о наследстве распоряжусь! А пока ступай.
  Горгония выскользнула вслед за Саломом-Кесарием, оставив Риру убеждать старика в необходимости промываний.
  - Что ты задумал? Ты рехнулся? - прошептала Горгония, убедившись, что никто не подслушивает.- Вас узнают! У тебя нет следов на правой щеке от лошадиной оспы, как у Салома! Впрочем, это мелочи, по сравнению с теми следами, что у Салома на спине... Вы отправитесь вдвоем с Саломом в каменоломни. Как Тиндар вот этот. Только вас батюшка не освободит, это у Плавта все хорошо кончается.
  - Грига оживет, и Салома батюшка с легкостью продаст Филиппу. Надо действовать, - одними губами ответил сестре Кесарий.
  - Вы спалите дом! - в отчаянии проговорила Горгония.
  - Ничего, в Александрии в эллинских храмах горят такие же лампады, а пожаров нет.
  - Святые мученики, мама была права, ты все-таки там таскался по эллинским храмам!
  - Ну, госпожа Горгония, я пошел, - громко произнес Кесарий и поклонился сестре. Та кивнула, а потом долго смотрела ему вслед, делая вид, словно любуется закатом.
  +++
  - Шлама, эни! - воскликнул Кесарий, заходя в хижину Мирьям. - Что это у тебя дверь на петлях болтается? Зашибить ведь может...
  - О-о, бари, ты пришел! А я твой хитон уж постирала и высушила! Дай я тебя обниму и расцелую и за себя, и за госпожу Нонну! - быстро говорила Мирьям по-сирийски. - Она боится, что не сможет себя в руках держать, поэтому с тобой видеться и избегает, только у себя в комнате, запершись, молится, чтобы Христос беду отвел... вот, покушай, а то сам-то и не поел, пока мар Григория кормил... боюсь я, что все наружу выйдет, он вас вдвоем с Саломом убьет...
  - Не волнуйся, Мирьям, все хорошо будет...- уверенно сказал Кесарий по-сирийски, целуя ее.
  - Ты бы, бари, может, мне бы дверь починил?- осторожно спросила Мирьям, когда он покончил с миской чечевичной похлебки. - А то заметят, что-де Салом приехал, а дверь так и болтается, это не в его правилах... Догадаться могут...
  Кесарий с помощью Мирьям быстро нашел столярный инструмент Салома, и, приставив табурет, стал у притолоки чинить дверь.
  Мирьям , довольная, ушла ставить тесто на завтра, но вскоре выбежала на грохот:
  -Ах, бари, ты совсем безрукий... как так можно! Не зашибся сам-то? Ты ее совсем доломал, теперь вовсе без двери жить будем... стой, Аканф сюда идет, он сразу тебя раскусит, что ты починить не можешь ничего, Салом-то рукастый... дай я тебе руку перевяжу, будто ты не владеешь ею..
  - Что, Дедал, не удалось полететь? - раздался голос веселый голос Аканфа. Он, несомненно, видел, как Кесарий рухнул вместе с добротной, сделанной Саломом, складывающейся дверью.
  - Привет, Аканф! - отозвался новоявленный Дедал и Салом. - Да, что-то рука дрогнула, долото сорвалось, еще утром. А с перевязанной рукой как-то не пошло.
  - Это плохо. Как бы гангрена не началась, давай, я конскую мазь принесу, приложишь?
  - Уже приложил, - хмуро ответил Кесарий, потирая ушибленные после падения вместе с дверью места.
  -Ну, как съездил в Армению? - осторожно спросил Аканф, присаживаясь рядом с ним.
  -Хорошо, - односложно отвечал Кесарий.
  "Святые мученики, что за нелегкая принесла этого конюха Аканфа! Да он же еще и близкий друг Салома..."
  -Да, я вижу, смурной ты такой, - сказал Аканф. - Тут хозяин Филиппу тебя чуть не продал, я уж так молится за тебя. Ты же у меня один такой друг. Ты же знаешь, я тебе с того самого времени благодарен, как ты за меня под плети лег, когда Пегас ногу подвернул, я тогда еще совсем мальчишкой был, от страха чуть не помер...
  - Да оставь, Аканф, - проронил Кесарий.
  -Ну как оставь, дело такое... Давай я дверь вашу починю, что-то ты точно не в себе....
  -Ох, Аканфушка, почини, голубчик, - заговорила Мирьям. - Салома моего точно сглазили в этой Армении, все у него из рук валится!
  - Да ты, поди, расстроен, что тебя Филиппу продать хотели? - сочувственно проговорил Аканф.
   - Еще бы не расстроен, - заметил Кесарий. - Ты бы тоже... расстроился.
  - Ох, не говори, я бы руки на себя наложил сразу, Саломушка! Страшно подумать, что за жизнь рабам у Филиппа! - согласился Аканф, ловко работая молотком и долотом. -- А тут у нас такое творилось! Тебе Мирьям еще не рассказала?
  -Нет, что?
  -Молодой хозяин проездом из Нового Рима был!
  -Сандрион? Кесарий? Он здесь? Шувха ламшиха! - младший сын епископа Григория вскочил на ноги.
  - Нет, уехал он уже... Ссора большая у них с хозяином, с батюшкой ихним, вышла. Хозяин вроде даже глаз ему выбил... повздорили они. Господин Кесарий начал порядок наводить, налог собирать, всех нас приструнил... ух, молодец, сильная рука! Жаль, что не он старший, а Грига, то есть господин Григорий, он-то прям размазня, скажу я тебе напрямую, всех распустил, а молодой господин Кесарий как пошел все проверять - и в конюшню, и на поле, и в виноградники, ух, только затрещины и оплеухи раздавал. Мне тоже досталось.
  Он показал подбитый цветущий глаз.
  -Тебе-то за что? - удивился Кесарий.
  - Да просто под руку подвернулся на конюшне... а рука-то у него тяжелая... да они с отцом своим, старым хозяином, из одного теста слеплены, только Кесарий человечнее, добрее. Но уж не увидим его больше, старый хозяин, вишь ты, его наследства лишил вроде как, и из дому насовсем изгнал...
  -Бедный Сандрион...- с горестным удивлением воскликнул Кесарий. - Теперь и не увидимся никогда с ним!
  -Ты вот за него заступался, как за брата молочного, а он даже тебя не дождался... - осуждающе проронил Аканф, стуча молотком.
  - Ты же говоришь, его выгнали? Как же он мог дождаться?
  -Ну, не захотел бы и не выгнали. Он отца нарочно злил, будто никогда и смолчать не мог. И все обещал тебя тогда-то гиппиатром придворным в Новый Рим забрать, а потом позабыл, видать, про это дело... эх, Саломушка, не надо нам, рабскому отродью, с господами дружбу водить, даже с братьями молочными. Наше дело - гривы, хвосты, копыта да навоз! Одно Кесарий хорошо сделал - Феотима розгами выпороть велел, жаль, мало розог дали! Ну сначала-то он вообще страсть какое судилище устроил, я думал, многих даже бичевать будут... Ой, прости-прости, не буду про это, - он коснулся плеча Салома.
  -Да, давай, Аканф, не будем, - мрачно отозвался младший сын епископа Григория.
  -Да ты какой-то смурной, да, и руку вот повредил, а в конюшне-то работать придется, когда господин Рира уедет... Он бы посмотрел твою руку, а? Хотя, какой он врач, я боюсь, что он погубит и старого хозяина, и господина Григу. А у тебя как бы гангрена не началась. Да ты, впрочем, сам в болезнях получше господина Риры разбираешься, сам себя вылечишь...А у меня что-то не то с глазом. Словно болезнь какая нехорошая начинается.
  - Думаешь, трахома? - тревожно спросил Кесарий. - Дай-ка взглянуть...Сейчас уже темновато, солнце почти зашло, завтра с утра посмотрю и коллирий приготовлю. Что ж ты не показал молодому хозяину, Сандриону, когда он здесь был?
  -Ну как ему покажешь? Если бы ты здесь был, тогда другое дело, ты бы меня к нему и привел, и попросил за меня. А тут... тем более, когда он мне такую оплеуху ни за что закатил... а я ведь к нему всегда с почтением относился, искренне, нравился он мне. И когда он домой вернулся, я его первым признал, а рабы, дурачье, его с тобой, Саломушка, перепутали, смеяться стали... Ладно, вот я вам дверь починил - дело-то плевое, если бы не рука твоя, ты бы и сам починил.
  - Аканф, а ты не видел мою Уранию? - задал Кесарий не дававший ему покоя весь день вопрос.
  - Она с пастухами, должно быть, - ответил конюх.
  Они посидели еще немного, и Аканф ушел.
  ...
  - Бари, ложился бы ты спать, что ты сидишь, - сказала Мирьям. - А еще лучше, помолился бы! Правильно госпожа Нонна волновалась, что ты молиться перестал. Нехорошо это.
  Она, высокая и крупная, тяжело опустилась на колени рядом с сидящим на половике Кесарием, обняла его. Он склонил голову ей на грудь, а сириянка изобразила крест, захватывая себя и молочного сына, словно он все еще был младенцем у ее груди, и начала молиться по-сирийски:
  -Ты, что у Вышнего под кровом живешь,
   под сенью крепкою вкушаешь покой,
   скажи Господу: "Оплот мой, сила моя,
   Ты - Бог мой, уповаю на Тебя!"
   Ибо Он избавит тебя от сети ловца
   и от язвы злой,
   Своими крылами осенит тебя,
   и под сенью перьев Его найдешь укром.
   Щит твой и доспех твой -
   верность Его!
   Не убоишься ни страхов ночных,
   ни стрелы, летящей во дни,
   ни язвы, крадущейся во мгле,
   ни мора, что в полдень мертвит.
   "Господь - упование мое!" - сказал ты,
   Вышнего избрал оплотом своим;
   не приключится с тобою зла,
   и не тронет бич шатра твоего.
   Ибо Ангелам Своим поручил Он тебя,
   чтоб хранили тебя на всех путях твоих;
   на руки поднимут они тебя,
   чтоб о камень не преткнулась твоя стопа;
   на аспида и змия наступишь ты,
   будешь льва и дракона попирать.
   Он приник ко Мне и избавлю его,
   возвышу его, ибо познал он имя Мое,
   воззовет ко Мне и отвечу ему,
   с ним буду в скорбях,
   избавлю и прославлю его,
   долготою дней насыщу его,
   и явлю ему спасение Мое.
  
  ...Помолившись, Мирьям и Кесарий легли спать. Кесарий не стал снимать хитон, так и лег в нем на широкую циновку Салома, укрывшись чиненным-перечинненым шерстяным покрывалом. Кормилица перекрестила много раз Кесария, его циновку, стены хижины, свою циновку, снова Кесария, легла и уснула сразу же, а Кесарий долго не мог заснуть и лежал на спине, всматриваясь в заполняющую хижину темноту. Наконец, луна взошла, и ее свет упал на стену прямо перед неспящим Кесарием.
  Бывший архиатр заставил себя закрыть глаза и попытался заснуть. Из надвигающейся дремы его вырвал крик Аканфа:
  - Салом, скорее, иди помогай! Кассандра рожает, родить не может!
  -Святые мученики! - воскликнула Мирьям, мгновенно просыпаясь. - Я иду с тобой, дитя мое!
  ...Корова уже не приседала, рожая, а бессильно легла на бок, протяжно мыча и глядя на обступивших ее людей умоляющими влажными глазами.
  Кесарий, стараясь сохранить хладнокровие, осмотрел ее и сказал:
  - Плохо дело - четыре копыта торчат, поперёк теленок встал... надо кесарево сечение делать, не родит она сама..
  -Не дам свою Кассандру на убой! - зарыдала рабыня, присматривающая за коровами.
  -Отойди, сынок, - решительно ответила названному сыну Мирьям, закатала рукава хитона, намаслила руку оливковым маслом и до локтя засунула ее в корову. Некоторое время она ощупывала что-то внутри, затем сказала:
  -Это двойня у нее, а не теленок поперек лег. Это копытца передние одного и второго, телята-близнецы.
  -Диоскуры! - засмеялся Аканф.
  Телята, такие же черные, как их мать, родились быстро. Мирьям, стуча пальцами по мискам, и то макая пальцы в молоко, то поднося к мордочкам телят, учила их пить, чтобы они не приникли к вымени Кассандры.
  -Иди, Саломушка, спать, - ласково, но строго сказала она, глядя на Кесария. - Ты со своей больной рукой мне тут не помощник. Да и не началась бы гангрена, сохрани Христос.
  Аканф тоже пошел с ним, но свернул к конюшням, а Кесарий продолжил путь к хижине Мирьям. Луна спряталась за облака, и его обступила тяжелая, душная ночь.
  Он обернулся за мгновение до удара.
  -Салом, там западня! - закричал Аканф. Черная мохнатая тень метнулась, загораживая на мгновение луну, повисла на одном из нападавших, и он завыл от боли.
  - Проклятая псина вырвалась! - крикнул кто-то.
  Кесарий сбил второго из нападавших с ног, Аканф бросился на третьего, но тот убежал, не вступая в схватку.
  -Что вы там копаетесь? - раздался скрипучий голос Феотима. - Свяжите его и задайте розог, чтобы неделю встать не мог, а я скажу, что он свести лошадь с конюшни с сообщниками хотел. Потравить бы собаку его бесовскую надо, хитрая она, не берет еду из рук, сама, верно, в поле питается...
  Он закашлялся - пальцы Кесария сжали его горло.
  -А-а, Феотим, - проговорил Кесарий, - Вот ты что задумал, мерзавец!
  -Саломушка, так это ты? А я-то думал, воры, конокрады,- захрипел испуганный Феотим, немного высвободился и истошно завопил: - Ребята! На помощь! Убивают!
  Но ему на помощь никто не бежал.
  Кесарий, обезумевший от ярости, прижал Феотима к стене конюшни и несколько раз сильно, с размаху, ударил. Феотим пытался кричать, но от страха потерял голос, потом как-то странно обмяк и только беззвучно открывал рот. Перед ним было искаженное гневом лицо Абсалома, так страшно похожее на лицо гневного Григория-старшего и он щурился, чтобы не видеть его, но удары возвращали его в реальность.
  -Помни, мне теперь терять нечего, убью тебя. Я ничего не боюсь, - говорил хозяйский сын.
  -Саломушка, помилуй, не убивай, - хриплым шепотом взмолился Феотим. В его выкатившихся глазах стоял животный страх смерти, в бороде пенилась слюна.
  Кесарий отшвырнул его на землю.
  -Пошел вон... да ты обгадился! - втянул он носом воздух. - Смрад какой! Ползи домой. А я мар Григорию завтра доложу, что воры ночью вдоль конюшен лазали и тебя прибили, а я тебя спас. А если ты что-то другое говорить будешь, то я тебя убью, уж найду возможность. Понял меня, Феотим?
  Тот кивнул, размазывая сопли и кровь по бороде и удалился прыгающей походкой, держась за расслабившийся от страха живот.
  -Ох, Салом, тебя накажут теперь... Да и меня, - сказал Аканф. Он стоял рядом с другом, обхватив себя руками, чтобы унять крупную дрожь. Кесарий обнял его за плечи:
  -Ты спас меня, Аканф. Спасибо тебе. Не накажут. Я тебя не выдам. Не бойся.
  -Ох, Феотим все равно меня видел. Ничего, переживу, - хорохорясь, произнес Аканф.
  -Пойдем, в пруду искупаемся? - предложил Кесарий, вытирая лоб. - Урания! Ах ты, моя любимая собачка! Ах ты, умный пес! - он трепал огромную мохнатую Уранию по холке, а та лизала его в лицо, по-щенячьи повизгивая. - Феотим тебя запереть приказал? Он тебя потравить хотел? Но ты умница, ты не берешь из чужих рук еду, ты и сама добыть себе обед можешь! Пойдем, Урания, в пруду поплаваем?
  -Да ты, Салом, совсем осмелел! Как так - в пруду? Нам же, рабам, в господский сад нельзя без разрешения, - заволновался Аканф. - Да еще и с собакой.
  Кесарий помолчал, потом сказал уже более осторожно:
  -Ну, тогда у колодца хоть умоемся и водой обольемся.
  - Заболеем! Вода-то холодная, прямо ледяная, а ты вон как разгорячился.
  -Мы умоемся той, которая на утро для кухни набрана, а потом наберем снова из колодца, - сказал Кесарий. - Идем, Урания!
  - Так запрещено же эту воду брать, - заколебался поначалу Аканф. - Да уж, сто бед - один ответ! Пошли.
  Они подошли к колодцу, где стояли наполненные кадушки и глиняные сосуды с водой, уже согретые от теплоты ночи.
  - Давай я полью на тебя, Аканф, - предложил Кесарий. Раб-конюший, не споря, скинул хитон, подставляя голову и спину под струи воды.
  - Да она совсем теплая! Эх, хорошо-то как... Надеюсь, никто не увидит, что мы у этого колодца ночью плещемся? Это запрещено, ты же помнишь, Салом?
  Он вдруг замер, уставившись на своего спутника и повторил испуганно и растерянно:
  -Салом?!
  Кесарий, без хитона, обнаженный до пояса, с наслаждением выливал на себя большой кувшин воды. Струи в свете луны бежали по его мускулистым плечам, по спине.
  -Салом... - проговорил еще раз Аканф и онемел, падая на колени.
  - Хозяин... помилуйте... я давеча лишнего наговорил...
  Урания негромко зарычала. Кесарий вздрогнул, словно проснулся. Он медленно поставил сосуд на землю и спокойно протянул Аканфу руку, поднимая его.
  -Не бойся, - сказал он. - Ты меня спас сегодня ночью. И прости, что я тебя тогда ни за что ударил. Зол был очень.
  -Хозяин... вы что это... вы за Салома теперь? Вы в рабы к вашему батюшке подались? - бормотал Аканф.- Святые мученики, Кирион, Кандид, Домн... молодой хозяин... простите меня, дурака, - он начал целовать Кесарию руки. - То-то я смотрю, оспин не видно... да, думал, колдовством каким-то в Армении свели да Салома околдовали... Прямо испугался...
  -Перестань, Аканф. Не надо меня бояться, ты же сам сказал, что я - добрый и справедливый, - засмеялся младший сын епископа Григория. - Если будешь мне помогать, и у меня все получится, ты получишь свободу,- негромко добавил он.
  -А что с Саломом, молодой хозяин? Где он? Да он умер, никак? - тут Аканф заплакал.
  -Нет, он жив, но больше я тебе ничего сказать про него пока не могу. Зови меня Саломом и обращайся со мной по-прежнему, если хочешь помочь ему. Бог даст, увидимся с Саломушкой. Давай лучше воды наберем, мы почти всю вылили, - и Кесарий, надев хитон, решительно взялся за ворот колодца.
   ...Потом они вместе, обнявшись, как старые друзья, пошли в хижину Мирьям.
  - Там есть достаточно места и для тебя, и для меня, успеем немного до рассвета поспать. Завтра тебе работать, - сказал Кесарий и добавил: - Да и мне тоже.
  Кесарию, однако, не спалось. Когда пришла уже и Мирьям, она не удивилась храпящему на циновке Аканфу, но была потрясена рассказом молочного сына.
  - Ох, горе... Ох, Феотим вас двоих с Саломом погубит... и Аканфушку бедного с вами... Он Салому лучший друг был, видишь, и оспины разглядел, он-то не выдаст, коли под пыткой его не растянут...
  Аканф забеспокоился, застонал во сне. Урания проснулась и по-матерински лизнула его в лицо, словно совсем маленького, еще слепого, щенка, заскулившего от ночных страхов.
  - Не бойся, матушка, никого не будут пытать, - твердо сказал Кесарий. - Пойду-ка я Григу проведаю.
  -Ох, ваше искусство врачебное до могилы его доведет... Да и я уж думаю, не надо тебе этим искусством заниматься. Не по руке оно тебе! Вот корову живую, Кассандру нашу, чуть не загубил, виданное ли дело - кесарево сечение корове! Про дверь я даже и не говорю... Тебя, поди, и выгнали из Нового Рима за то, что кого-то из придворных жен в родах загубил, они-то, верно, нежнее, чем коровы, да, право слово, и не мужское это дело - повивальное искусство, а ты ведь им тоже занимаешься. Грешно это! Лучше бы в судах выступал, как господин Рира и батюшка твой.
  Кесарий рассмеялся, поцеловал Мирьям и пошел через освещенный луной двор к господским комнатам. В спальню Григи он влез через окно, отодвинув разросшиеся лозы одичавшего винограда.Урания беззвучно прыгнула следом.
  Несчастный пресвитер дремал, постанывая, как ребенок с коликами в животе.
  Кесарий осторожно начал ощупывать ему живот, тот был мягкий и никаких опасных знаков не имел. Григорий прошептал во сне:
  - Брат, ты вернулся, чтобы быть со мной? Ты передумал? Бог услышал мои молитвы...
  Кесарий вздрогнул.
  - А, это ты, Салом! - громко сказал, зевнув, проснувшийся Грига. - Пришел меня проведать? Среди ночи? Я уж обиделся, что ты к мне не заглянул. А мне приснилось, что Кесарий вернулся и меня осматривает, прямо его руки почувствовал... я-то знаю, как он живот ощупывает, у него александрийская постановка руки... он почти так же силен в медицине, как я в филологии...
  -Мар Григорий меня весь день у себя продержал, - перебил Кесарий старшего брата. - Прости, хозяин, не мог я раньше прийти. А сейчас только заглянул, да и разбудил тебя, прости за неловкость.
  - Да я не спал, какой там сон! - вздохнул Григорий. - Ну да, ну да, отец заболел впервые в жизни и стал капризничать, как маленький. А меня, проведшего в непрестанных болезнях всю жизнь с раннего детства, он все время высмеивал. Такова его философия, и такова моя горькая судьба. А мне снилось, что брат мой, Кесарий, приехал, изменив свои мысли и желая скрасить мое одиночество, раба и узника нашего бесчеловечного отца. Горе, разделенное пополам, значительно легче, правда, Салом?
  Кесарий кивнул в темноте.
  -А еще патрицию Филиппу тебя отец продать хотел... наверное, дело отложилось... Купчая пропала куда-то, вот у них и заминка вышла. И еще, говорят, на днях Василий приезжал, а я болен был, меня и не позвали. Ко мне только Рира этот ходит со своими промываниями... но все лучше он, чем кто-то другой, раз Кесария рядом нет...
  -Я сварю тебе отвар из трав, как делал Кесарий, господин Григорий.
  -О нет, нет, не хватало мне только теперь у коновала-гиппиатра лечиться... - замахал Григорий своей кистью с тонкими пальцами. - Скажи мне, Салом, это правда, что Василий хочет тебя рукоположить в чтецы, и только отец препятствует этому? Я прямо скажу - я против. Тебе не надо становиться членом клира. Да, мы любим тебя, ты хороший, добрый христианин, но ты раб. А клир - это для место для свободных. Ты не должен нарушать чин, назначенный природой. Кто как призван, тот в том чине и должен оставаться. Надеюсь, ты не поверил сам в эти сплетни, которые ходят о твоем происхождении?
  Кесарий молчал.
  -Салом, Салом, - жалобно проговорил Грига, - скажи мне, что это не так, что ты - не мой брат. Это было бы ужасно!
  Луна скрылась. Кесарий молчал в темноте. Григорию показалось, что его нет рядом, и он окликнул его:
  -Салом!
  - Да, хозяин, - не сразу ответил Кесарий.Урания тихо, растерянно заскулила.
  - Это ужасно, Салом! Я и так все время терпел и продолжаю терпеть разнузданность и самодурство Кесария, он делает, что хочет, он плетет из меня веревки, его все время надо обелять перед отцом и паствой! Сколько у меня неприятностей от косых взглядов прихожан, от их шепотков и упреков, что он остается при дворе Юлиана! Ведь, как говорил Биант, большинство людей - злы, и они затоптали бы меня, подобно кентаврам, будь у них такая возможность! А про историю с Феклой я даже и говорить не хочу! Надеюсь, Кесарий уже насытил свою женонеистовость в развращенном Новом Риме и не будет уже потакать своим страстям в Каппадокии. Впрочем, он творит гораздо более худшие вещи, оставаясь при эллинском дворе императора Юлиана. Из-за этого нашего отца могут низвергнуть с епископской кафедры, нас обоих - изгнать, но что до этого Кесарию! Ему все мало, он купается в славе и роскоши! Ничего не поделаешь, наш Сандрион - самовлюбленный избалованный младший сынок! И тут еще - ты... нет, ты понимаешь Салом, что будет, что скажет паства, если окажется что у нашего епископа есть незаконный сын? Ты сам должен понимать, что все это ляжет бременем на мои больные усталые плечи... церковь не примет такого, я не смогу их уговорить, и епископа низвергнут... а с ним и меня! Я умру в изгнании, я не смогу слагать речи и стихи! А ведь в этом мое призвание, в этом мое служение и дар для строительства церкви! У одного дарование так, у другого иначе! Если ты нарушишь чин, если уйдешь от лошадей к алтарю, то мир в церкви пропадет! Ты хочешь, чтобы мир ушел из церкви, Салом? Чтобы кафедру захватили ариане, считающие Сына ниже Отца? Салом, ты не хочешь мира церкви? Ответь же мне! Отвечай! Ведь твое имя и означает "мир"...
  -Мое имя - Абсалом. Отец мира, - тяжело поправил Кесарий и добавил не сразу: - Нет, господин Григорий, я не брат тебе. Не волнуйся.
  И Кесарий встал и ушел в темную предрассветную ночь, в которой уже не было даже луны.
  Он не понял, как оказался перед дверью в комнату матери. Служанка не спала у порога, Нонна давно уже отказалась от рабынь-горничных. Он вошел, не стучась, бесшумно, думая, что она спит, и он только посмотрит на нее и уйдет прочь.
  Нонна вздрогнула, обернулась, загораживая собой тлеющий лист пергамена.
  - Мама! - сказал Кесарий, входя. - Это я.
  Она в безмолвных рыданиях упала ему на шею. Потом они долго сидели молча, обнявшись.
  - Вот, купчая на Салома, - проговорила Нонна, указывая на догорающий на медном блюде пергамен. - Святые мученики помогли тогда украсть ее, Филипп и Григорий не заметили...
  Он молча поцеловал ее. Нонна погладила его по пальцам левой руки. Урания прыгала рядом, похожая на языки пламени, порываясь лизать руки Кесария и Нонны.
  - Вот и следы от оспы лошадиной, вы тогда с Саломом вместе переболели... - проговорила она зачем-то. - Кто не знает, ни за что не догадается. Словно у тебя во время операции каутерион сорвался.
  - Я не люблю прижиганий, - сказал Кесарий.
  - Ближайшие каменоломни - в Понте, - проговорила отрешенно Нонна. - Или в Армению пошлют... Так и не узнаем, где тебя похоронят... и Салома...
  - Обещаю, матушка, что ни меня, ни Салома не похоронят в каменоломнях! - отвечал Кесарий.
  - Я написала в завещании, чтобы меня похоронили с тобой вместе, - сказала Нонна.
  - До этого еще далеко, - сказал ее младший сын. - Я сделаю все то, что задумал. Сын принял образ раба, вкусил смерть и вторично встретил жизнь, будучи Богом, чтобы избавить меня от рабства и от уз смерти. И я тоже смогу освободить моего брата от рабства. Сейчас самый подходящий случай.
  - Да, дитя мое, - проговорила Нонна. - Иди же! Я буду молиться за тебя.
  Кесарий поцеловал мать на прощанье, вышел, вытер набежавшие слезы и свернул в сад. Вдруг птичий хор запел, чувствуя неминуемый рассвет. Урания побежала вперед, обернулась, бросилась к хозяину, и остановилась рядом с ним, повернув острую умную морду в сторону востока. Кесарий-Салом упал на колени, воздел руки к светлеющему небу и громко, не думая о том, что его могут услышать, начал молиться:
  -Помилуй, Боже, помилуй меня, на Тебя уповает душа моя; укроюсь под сенью крыл Твоих, покуда не минула беда.К Богу Вышнему вопию, к Богу, вызволяющему меня; он пошлет с небес помощь ко мне, губителя смутит моего. Бог ниспошлет милость Свою, ниспошлет верность Свою.А моя душа - в кругу львов, хищники окрест нее, лютые человечьи сыны: копья и стрелы - зубы их, языки - острые мечи. Превыше небес, Боже, восстань, распростри над землей славу Твою!Для стопы моей уготовали сеть - и поникла душа моя; вырыли яму на пути моем - но сами пали в нее.Боже, готово сердце мое, готово сердце мое! Воспою, воспою Тебе хвалу; песнь моя, пробудись! Арфа, проснись, цитра, проснись, я разбужу зарю! Господи, средь народов скажу о Тебе, меж племен воспою Тебе хвалу, ибо до небес - милость Твоя, до облаков - верность Твоя. Превыше небес, Боже, восстань, распростри над землей славу Твою!
  
  ____
  (*) Григорий-старший, Горгония, Кесарий и Рира читают пьесу Плавта "Пленники"
  (**) Псалмы в переводе С.С. Аверинцева.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"