Шульчева-Джарман Ольга : другие произведения.

Возложи на очи коллирий. Глава 16

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ГЛАВА 16. О ТОМ, КАК КАЛЛИСТ СЛУШАЛ ИСПОВЕДЬ.
    -Я... мы... - начала она, и снова покраснела.
    -Не надо говорить об этом подробно, - попросил Каллист. - Лучше подумаем, как теперь тебе помочь.
    -Нет, я скажу тебе, мне надо исповедовать этот грех, апостол же говорит - исповедуйтесь друг другу... - в отчаянии воскликнула Макрина.
  Несколько мелких белых камешков ударили о пол, влетев в окно. Макрина сначала подумала, что это крупные ночные мотыльки прилетели на свет, но потом вспомнила, что светильник погашен. Может быть, уже созрели каштаны, и падают к ней в окно и на подоконник, как в детстве? - подумалось ей сквозь сон. Но нет, еще рано созревать каштанам, они висят гроздями на ветках, зеленые, в острой, игольчатой кожице. Она встала и подошла к окну, сжимая рукоятку маленького кинжала, который всегда носила на поясе под одеждой. "Ныне да продашь ризу свою и купишь нож" , - сказал ей вольноотпущенник ее отца, Василия ритора, Агафон, когда она впервые надела покрывало диакониссы, и добавил: "А лучше я тебе его подарю. Это принадлежало твоей бабушке, Макрине-старшей. Когда она скиталась в лесах Каппадокии во время гонений, ох как он ей пригодился. А потом она подарила его мне - как знак того, что я больше не раб, а свободный человек. Теперь пришло время вернуть его тебе, раз ты идешь в диакониссы, в девы Христовы. Теперь для тебя то время, какое было для апостолов в Гефсимании. Нелегкое время".
  Ее комната на втором этаже была вровень с крепкими ветвями старого каштана. Какой-то шорох заставил ее встрепенуться и отступить.
  - Не пугайся, Феклион, - раздался такой знакомый шепот, от которого она затрепетала от кончика остренького веснушчатого носа до самых пальцев ног.
  - Кесарий! Александр! Ты... ты разобьешься! - в ужасе вскрикнула она.
  - Тише! - ответил каппадокиец, висящий между небом и землей. Он, очевидно, поднялся по стволу каштана, и теперь одной ногой опирался на мощный сук, покрытый ветками, полными разлапистых листьев и колючих зеленых гроздьев, а вторую ногу поставил на выступ в стене, снаружи от окна Макрины, и держался руками за подоконник.
  - Я пришел к тебе, Фекла! - проговорил Кесарий. - Видишь, оба глаза у меня целы? Это ты совершила чудо!
  - Кесарий, ты сломаешь себе шею! И здесь уже коллирием не поможешь!
  Макрина схватила его за руку, испугавшись, что он упадет. Но молодой человек держался крепко, словно его приклеило к стене аравийской смолой для коллириев. Сжимая в ответ руку девушки, он прошептал:
  - Фекла, я потерял все. Я изгнан, отправлен навсегда в ссылку. Я скрыл это от всех своих домашних, кроме Горгонии. Я нищ, но я несказанно свободен теперь. Теперь, когда ко мне вернулось зрение...
  Он говорил жарким шепотом, привлекая ее ближе к себе, и она, боясь, что он упадет вниз, сделала шаг вперед, а их руки теперь были крепко сплетены на мраморе окна.
  - Я думал и не мог заснуть, слышишь, Феклион? Думал о тебе... Не прогоняй меня! Я не войду к тебе в комнату, не бойся! Просто разреши мне все сказать и не сталкивай меня из окна вниз.
  - Нет, что ты, конечно, не столкну... - прошептала Фекла, и ей показалось, что она теряет сознание от приступа сердцебиения.
  - Теперь, когда у меня ничего нет, когда я больше не только не архиатр Нового Рима, но даже и не сын своего отца, теперь - я пришел, чтобы украсть тебя. Я люблю тебя, люблю больше жизни. Бежим со мной! Сегодня, на рассвете, в Армению!
  - В Армению? - прошептала Фекла, чувствуя, как сердце вырывается из ее груди.
  - Да!
  Кесарий обнял ее, и она не оттолкнула его. Их руки по-прежнему были сплетены.
  - Я никогда не целовал тебя, Фекла, - прошептал каппадокиец, припадая к ее губам, и она не стала противиться. Так, между небом и землей, между старым каштаном и мраморным окном второго этажа, среди стрекота ночных цикад, в темноте, они целовались так, как никогда и никто.
  - Твои волосы пахнут нардом, - прошептал опьяненный Кесарий. - Я никому не отдам тебя.
  - Я люблю тебя, мой Кесарион! Ты приходил ко мне во сне, и я согласилась бежать с тобой, помнишь? Ты помнишь? Да, я пойду с тобой, куда бы ты ни пошел.
  - Ты - моя невеста, и другой быть не может, - Кесарий отвел растрепанные пепельные волосы с лица девушки. - Я всегда был верен тебе, Фекла, знай это - всегда!
  - Я знаю, - эхом отозвалась она. - Иначе и быть не может.
  - Иначе и быть не может, - отвечал Кесарий, касаясь губами ее тонкой шеи. Он с трудом удерживался на стене, словно мгновенно опьянел, ноги его начали соскальзывать с камня, и Фекла, вскрикнув от страха, уцепилась в него, чтобы удержать.
  - Нет, - проговорил он, и глаза его были полны безумием дионисийского экстаза. - Нет! Я не упаду вниз... я всегда буду с тобой, Фекла, всегда!
  Они снова обнялись, соединяя губы и сплетая пряди, и девушка, забыв обо всем, целовала юношу, перебирая его жесткие темные волосы своими тонкими пальцами, и лунный свет отражался в колечке на ее тонком прозрачном мизинце.
  - Я схожу с ума, Феклион, я лишаюсь рассудка рядом с тобой... - прошептал Кесарий, с трудом разжимая объятья. - Мы бежим перед рассветом. Я буду ждать тебя у церкви Сорока мучеников, вместе с лошадьми. Мы помчимся в Армению, к Салому. Никто нас не найдет.
  - Никто нас не найдет... - эхом ответила Фекла, разжимая сомкнутые вокруг шеи Кесария руки. - Спеши же, Кесарион! Я приду туда до рассвета.
  +++
  Каллист не мог уснуть. Рира уступил ему свою спальню с множеством книг. Кодексы были аккуратно расставлены на полках, а свитки выглядывали из ящиков и корзин. Он взял первый попавшийся кодекс в новой обложке из крашеной бычьей кожи, и раскрыл наугад.
   "Лежала Каллироя безгласной и бездыханной, окружавшим являя собой картину смерти, а Молва обежала вестницей несчастия весь город, будя по всем улицам, вплоть до самого моря, вопли. Всюду слышался плач, и случившееся походило на взятие города. Продолжавший кипеть негодованием Херей заперся у себя... узнал он истину, и тогда его охватила жалость к умершей и страстно захотелось ему убить себя. Но от этого его удержал Полихарм, такой же исключительно преданный друг, каким изобразил Гомер и Ахиллесова друга, Патрокла".
  Каллист, сразу узнав знакомые строки романа о Херее и Каллирое, прочел их вслух и отложил книгу. Он вспомнил Финарету, ее слова, что она будет ждать его возвращения, даже если он вернется нескоро. "Я даже до старости буду тебя ждать!" Он грустно улыбнулся, вспомнив ее слова. "Почему ты не скажешь бабушке, что хочешь на мне жениться? Из-за того, что ты должен следовать за твоим Кесарием? Как я завидую вам, мужчинам! У вас бывает такая замечательная дружба, не то, что у женщин! Вот мы с Архедамией все время ссоримся, а она моя лучшая подруга. Когда я подумала, что она в Кесария влюбилась, я ее чуть не прогнала! Ужасно смешно, правда?"
  Сердце Каллиста заныло. Конечно, если бы Финарета могла выбирать, то не его, Каллиста, племянника благородного философа Феоктиста, погибшего в ссылке, выбрала бы она! Все девушки влюбляются в его друга, Кесария, стоит ему только появиться. Кому интересен нищий периодевт, странствующий врач, бывший помощник архиатров Никомедии и Нового Рима? Помощник архиатра - рабская должность, ну, в крайнем случае, для вольноотпущенников или для совсем юных дальних родственников... А ведь он, Каллист, был рад такой должности когда нет ни имения, ни денег, выбирать особенно не приходится. "Но ты же был счастлив, когда Кесарий предложил тебе эту должность? Ты же до потолка прыгал?" - подумалось Каллисту. Да, лишь бы быть рядом с ним, помогать ему, слышать его голос... Он и в самом деле очень привязан к Кесарию. После того ли, как каппадокиец не дал ему совершить самоубийство в Пергамском асклепейоне, когда Каллист, отвергнутый всеми друзьями умершего дяди, был в отчаянии? Да, и после этого. Но что-то привлекало его к Кесарию, и он ловил себя на мысли, что жалеет о том, что Кесарий - не его брат. А когда Кесарий умирал и бредил о Фекле? Каллист готов был умереть рядом, отдать свою душу взамен, чтобы только Кесарий выжил. И тогда он начал догадываться, насколько сложна была жизнь его друга, насколько много нерассказанного таилось в ней - начиная от этого непонятного шрама на бедре. Помнится, в банях мальчишки показывали с восхищением на Кесария, говоря, что это шрам от персидского копья. Конечно, это не копье - словно медведь ударил когтями. Уродливый большой шрам, примета, по которой Кесария искали в Никомедии и окрестностях. И отчего Диомид не стал ее проверять? Выходит, он покрывал Кесария с самого начала. А эти слова тяжело больного Кесария, перемешанные с бредом, о том, чтобы ему сразу бы дали смертоносной цикуты и не бичевали? Эти упоминания об его отце? Это упорство безумца, с которым он не пускал Каллиста одного к реке и брал с него клятвенное слово, что тот не будет купаться в Галисе... или Ирисе? И, наконец, эти стычки с отцом, епископом Григорием, после которого Кесарий чуть не лишился глаза? Может быть, правда, Кесарию не надо было возвращаться домой, уехать далеко-далеко, в Армению...
  Каллист не успел подумать о том, хочет ли он сам в Армению, как в его дверь бешено застучали. Он поднялся, кодекс с проповедями Оригена упал на пол, светильник закачался, отбрасывая неверные тени на занавеси.
  - Каллист врач! - в комнату ворвался Агафон, крепкий мужчина средних лет, вольноотпущенник Эммелии. - Бежим, скорее, спасите ее!
  - Госпоже плохо? - успел спросить на бегу Каллист, не успевший даже надеть сандалии. Перед ним промелькнуло доброе лицо Эммелии, мгновенно вспомнилось ее ласковое обращение с ним, ее хитрость, выручившая его перед Григорием-старшим, и сердце его сжалось.
  - Умирает! Это у нее приступ, как у Василия бывали! Ни разу таких у нее не было, вот теперь начались! Хорошо, что я услышал, ночью на молитву встал и слышу, что словно тело на пол упало... Святые мученики! Кирион, Кандид, Домн...
  Каллист вошел в спальню и увидел Эммелию, живую и невредимую, но бледную от ужаса. На коленях матери было распростерто тело Макрины, кажущееся теперь маленьким и безжизненным, словно сломанная кукла.
  - Каллист... спаси... - подняла полные боли глаза Эммелия на вифинца.
  Он заколебался, но Эммелия сама распахнула хитон на груди дочери, и Каллист приложил ухо к ее груди, одновременно ища пульс. Если бы здесь был Эрасистрат, то он сразу бы описал этот пульс в десяти характеристиках, а, может быть, и угадал причину, как угадал он болезнь сына царя. Но Каллист скорее почувствовал, чем подумал, что надо делать.
  - Нож, быстрее, - проговорил он.
  - На поясе... - прошептала Макрина, приоткрывая глаза. - Я всегда с собой... ношу... Кирион, Кандид, Домн, Исихий, Ираклий, Смарагд, Эвноик, Валент, Вивиан, Клавдий, Приск, Феодул, Эвтихий, Иоанн, Ксанфий, Илиан, Сисиний, Ангий, Аетий, Флавий, Акакий, Экдикий, Лисимах, Александр... Александр...
  Каллист увидел маленький острый нож, и уже не стесняясь, но действуя, как врач, спасающий больного, расстегнул пояс и быстро нанес четыре разреза - на руках и под коленями. Простыни окрасились кровью. Агафон подставил, как мог, кувшинчик для умывания и медный тазик. Каллист осторожно повернул голову девушки набок и сделал пятый надрез - за ухом.
  - Опий у вас есть? - проговорил он.
  - Да, - ответил Агафон и исчез, через мгновенье (так показалось Каллисту) принеся настойку из мака.
  Кровопускание быстро помогло. Макрина, тяжело дыша, лежала среди алых от крови простыней с перевязанными ногами и руками. Каллист прижимал к ее виску примочку.
  Каллист сидел рядом с Макриной, держал ее за запястье, видел, как вздымается ее худенькая грудная клетка с проступающими ребрами от ударов сердца, бьющегося тяжело и часто. Он положил руку на ее грудь. Она слегка вздрогнула, приоткрыла глаза, угол ее рта дернулся как в судороге. Сердце, казалось, билось под ладонью Каллиста - тонкие ребра удерживали ее, и сердце казалось большим, огромным, словно вся худенькая грудная клетка колыхалась от его биения. Каллист осторожно прощупал печень - пальцы соскользнули под правое ребро, касаясь эластичного края.
  Потом он перевел взгляд на ее ноги - кровь уже перестала сочиться из вен в подколенных ямках, он перетянул их повязками из изрезанной ножом простыни.
  Ему казалось, что уже все кругом залито кровью - темной, липкой, пачкающей.
  Эммелия тихо плакала, сжимая босые ступни старшей дочери, белые как мрамор, с синими просвечивающими через кожу венами.
  Агафон подал Каллисту воды с губкой, и тот стал медленно и осторожно отжимать холодную воду на лоб и виски девушки.
  - Как она, Каллист? - спросила Эммелия шепотом.
  Веки девушки дрогнули. На ее помертвевшем бледном лице были не видны уже даже веснушки. Она, делая усилие, чтобы приподнять голову, произнесла:
  - Мама, отойди, я хочу поговорить с Каллистом наедине.
  - Хорошо, доченька, хорошо, - пробормотала Эммелия.
  Макрина сделала жест, желая прикрыться, натянуть на грудь испачканную кровью простыню.
  - Доченька, оно же грязное... вот мое покрывало, - заторопилась Эммелия,
  - Нет, не надо твое... дайте мое... вот, оно там у окна... лежит.
  Каллист поднял тяжелое темное покрывало и укрыл Макрину.
  -Полихарм... - произнесла она, и ему показалось, что она бредит.
  - Ты прекрасный друг, Каллист, - произнесла она. - Спаси Кесария... Не дай ему убить себя...
  Она протянула руку в окровавленной повязке, слабо, но уверенно пригнула его шею и прошептала в самое ухо:
  - Это тайна, никому не открывай ее. Я верю тебе, Каллист. Мы с Кесарием хотели бежать сегодня на рассвете. Он ждет меня у церкви Сорока Мучеников. Не говори, что я тебе что-то рассказывала... не говори, что со мною было... ты ничего не знаешь... Прошу тебя!
  - Да, Макрина, да, - растерянно отвечал Каллист.
  - Пойди к Кесарию... останови его... он может убить себя... О, Полихарм, Полихарм, спаси Херея! - она печально улыбнулась. - А я теперь знаю, что такое сердечный приступ...
  - Тебе нельзя так много говорить, - сказал Каллист. - Не волнуйся, я остановлю его.
  - Мама! - Макрина приподнялась и снова упала. - Мама, спрячь меня в своей комнате... пусть никто не знает... скажи Кесарию, что я уехала... не говори ему, что у меня был приступ... слышишь?
  - Нет, нет, не скажу, конечно!
  - Мы на днях уедем вместе с Кесарием, - кивнул Каллист. - Я увезу его.
  Макрина сжала его ладонь с благодарностью.
  - Да... да, уезжайте... поскорее уезжайте... Каллист... возьми на память книгу... вот ту, что стоит на полке справа... возьми на память...
  Она обессилела и закрыла глаза.
  - Святые мученики Христовы, за что это...Кирион, Кандид...
  Агафон быстро собрал простыни в принесенный мешок.
   -Не волнуйтесь, госпожа Эммелия, я все здесь приберу, и закроем дверь на ключ. Нечего служанкам догадки строить. И юного хозяина, младшенького, Петриона, надо бы увезти. Он к Феклион уж очень привязан, прямо как к матери... - Агафон осекся.
  Эммелия молча кивала, вытирая слезы.
  Агафон, закрывая ставни, перегнулся через подоконник, внимательно поглядел на измятые от прыжка Кесария заросли фиалок и роз, вздохнул.
  -Пойдемте, господин Каллист, поможете мне Феклины книги забрать, вы простите, но больше мне некого позвать, а вы уже знаете, что произошло. Надо все это в тайне держать, вы же понимаете... чтобы языками ее имя-то не трепали. И так она много от этих сплетен пострадала, а сердечко у нее слабое, сами видели... Хорошо, что я услышал, как ей плохо стало, а то бы неизвестно, чем дело кончилось. Впервые у нее приступ такой. Мы уж с госпожой Эммелией подумывали, может, и нет никакого у нее порока, да и она говорила, что врач, наверное, ошибся и выдумал все... а вот поди ж ты, не выдумал... Это она парня-то этого... Кесария, Григориева брата... которому отец глаз выбил, снова увидела, да и разволновалась... любила она его, господин Каллист, друга-то вашего, очень любила... а отцу своему не говорила, вот он по ошибке и сосватал ее за другого, еще в детстве, а потом такая беда случилась, и Кесария даже в убийстве обвиняли... да что говорить, дело прошлое, почти детьми были тогда... Вы приезжий, вы, поди, ничего и не знаете, али друг ваш Кесарий вам говорил?
  - Нет, ничего не говорил, - кратко ответил Каллист, поднимая сундук с книгами.
   Каллист бросил взгляд на полки с книгами, на стол, на котором громоздились свитки и наброски на вощеных табличках. Надпись четким почерком на большом деревянном ящике, гласила: "черновики Василия, в работу".
  Агафон, склонившись над Макриной, поднял ее на руки, как пушинку, и с отцовской нежностью понес вон из спальни, осторожно ступая по лестнице. Эммелия и Каллист последовали за ним.
  - Девочка моя, Феклион, - говорил Агафон. - Бедное дитя мое...
  Эммелия трясущимися руками заперла дверь комнаты Макрины. Каллист молча потащил сундук вниз по лестнице. Дом уже начал пробуждаться.
  Они шли через предутренний сад. Издалека до Каллиста донеслось ржание коней, и он увидел, как затряслась от рыданий на плече Агафона юная диаконисса.
  +++
  Кесария Каллист увидел сразу - он стоял у церкви Сорока мучеников, на том месте, где заканчивалась усадьба Эммелии, держа в поводу двух лошадей и пристально вглядываясь в сад, из которого к церкви вела тропинка.
  - Что ты тут делаешь? - вскричал, объятый каким-то ужасом, Кесарий, увидев друга. - Что... что случилось?
  - Кесарий, - заговорил Каллист, стараясь казаться спокойным. - Фекла...
  - Что с Феклой? - закричал Кесарий, хватая Каллиста за плечи и тряся его. Каллист твердо стряхнул с себя его руки, и, вдохнув, сказал быстро, четко и ясно:
  - Фекла, то есть Макрина, послала меня передать тебе, что она уехала в Понт. Просила тебя не искать ее.
  Безумие темной пеленой застлало глаза Кесария, и Каллисту показалось, что они из синих обратились в черные, как морские воды.
  Он отскочил прыжком от Каллиста и выхватил из-под плаща короткий меч, но вифинец понял намерение друга - не разумом, а каким-то молниеносным наитием - и неожиданным ударом ноги выбил клинок из руки Кесария. Меч отлетел на плиты перед храмом мучеников, Каллист успел наступить на него.
  - Ты рехнулся? - закричал он. - Ты что, новый Антоний у нас, на меч бросаться вздумал?
  Кесарий стоял, оцепенев, словно не понимая, что произошло. Потом, обхватив руками голову, рухнул на колени и, закричав как безумный по-сирийски, страшно и гортанно, стал кататься по земле.
  Каллист бросился к нему, но на его плечо легла худая рука Риры:
  - Не подходи, не подходи к нему сейчас! - быстро заговорил ритор, немного заикаясь от волнения. - Он убить тебя может! Ты не видел, какие у него припадки бывают! Онки в голове застаиваются, и ничего тут не поделать, он, словно Аякс становится! Как тебе удалось у него меч выбить? Ну ты прямо олимпионик...
  Каллист медленно поднял меч и, держа его за рукоятку, растерянно смотрел, как огромные атлеты Крат и его молочный брат, вольноотпущенник Хрисаф, пытаются удержать Кесария, катающегося по земле, словно Геракл в смертельных муках от ядовитых одежд.
  - Вовремя мы подоспели, - прерывисто дыша, произнес Рира. - А что это за меч? Святые мученики, так это меч нашего отца покойного... в таблине на стене висел всегда... как он у Кесария оказался? Что тут вообще происходит? Почему лошади оседланы?
  На лбу ритора блестели мелкие капельки холодного пота.
  - Рира, отведи лошадей и меч забери, - проговорил Каллист. - Не знаю, что здесь было. Я его застал уже в этом припадке. У него после болезни иногда такое случается, я знаю.
  - Каллист! - в отчаянии позвал его Кесарий, еле стоящий на ногах, его с двух сторон держали Крат и Хрисаф. - Не оставляй меня, Каллист!
  Лицо его было перепачкано землей и соком зеленой травы, смешавшимися со слезами и кровью из разбитого носа. Он выглядел как совершенно обезумевший.
  Каллист поспешно всунул меч в руку Риры и подбежав к Кесарию, обнял его.
  - Идем, идем отсюда, идем, друг мой, идем со мной... - проговорил он. Кесарий застонал, словно раненый, роняя голову на его плечо.
  - Что с ним? Припадок? - сочувственно проговорил Крат.
  - Может, на руках его в дом перенести? - предложил Хрисаф.
  - Нет, в дом не надо, - энергично замотал головой Каллист. - На свежем воздухе ему быстрее станет лучше. У вас есть в саду беседка какая-нибудь... или что-то еще?
  - А, этого у нас сколько угодно, - ответил Крат. - Идем, Кесарий! Можешь идти? Ноги слушаются?
  - Д-да, м-могу, - проговорил бывший архиатр. Его трясло как в ознобе.
  - Вы с Кратом отведите его в баню, которая недалеко от пруда, это лучше, чем в беседку, - сказал Хрисаф, - а я вина принесу и лекарств каких-нибудь, - разумно добавил вольноотпущенник.
  - Да, Хрисаф, ты прав, - ответил Каллист, придерживая Кесария за плечи. - Идем же! Ты ведь можешь идти?
  Кесарий молча схватил его за руку, так, что вифинец еле сдержал крик боли.
  +++
  Кесарий и Каллист сидели рядом у пруда. Кесарий рыдал на плече Каллиста, тот его успокаивал.
  -Мой Полихарм... ты и веревками меня связать готов... - вымолвил бывший архиатр.
  -Как ты мог? Она же диаконисса... а если Юлиан начнет следить на ними, как за весталками... по древнему закону? Вас бы арестовали и судили, и казнили бы обоих...и еще ты же сам говорил, у нее порок сердца, - тихо и мягко проговорил Каллист. Кесарий разрыдался снова, закрывая лицо руками.
  -Вот я принес вино с опием, как вы просили, Каллист врач, прошептал Хрисаф уважительно.- Госпожа Келено дала, сказала, у нее приготовленный, она от болей когда не может уснуть, пьет.
  -Я тебе кровопускание хочу сделать. У тебя дискразия и прилив крови к мозгу, припадок может повториться, - твердо сказал Каллист.
  - Откуда у тебя инструменты с собой? - слабо удивился Кесарий, приподнимаясь.
  Каллист не ответил, и попросил Хрисафа придержать голову Кесария, так, чтобы сделать кровопускание из заушной вены. Кесарий послушно лежал на траве в тени дерева, не двигаясь, только одна щека его подрагивала.
  - Не закрывай глаза, - проговорил Каллист. - Вот тебе лекарство Полидамны , пей.
  -Мы завтра уедем, на юг, на юг, подальше от Понта... там люди в пещерах живут... - сказал Кесарий неожиданно.
  -Он заговаривается! - в отчаянии воскликнул Каллист.
  - Нет, это правда, ты разве не слышал про наши каппадокийские пещеры? - начал успокаивать его Крат.- Это у нас леса и медведи еще остались, а там голо все, деревьев нет. Строят дома-пещеры. И монахи там тоже живут. Только завтра не надо уезжать, завтра госпожа Нонна приедет, твоя мать, слышишь, Кесарий?
  Но Кесарий уже спал. Его перенесли на веранду у бани, под сень старых дубов. Хрисаф осторожно, чтобы не разбудить, снял с Кесария плащ, пояс, потом расстегнул и снял с его ног сандалии.
  -Как в дорогу снарядился... - проговорил он немного растерянно.
  -Вот его мешок и инструменты. Куда он собрался? Не иначе, обезумел после вчерашних переживаний, правда, - сказал Рира, вздыхая. - Отдых ему нужен.
  -Да-да, - очень охотно согласился Крат. - Отнеси в его комнату мешок, Хрисаф.
  - Сейчас, только плащом его укрою, здесь в тени свежо.
  Прибежал Агафон, говоря, что госпожа Эммелия недомогает и очень просила Каллиста врача подойти.
  -Беги, Каллист, спасать матушку, а мы тут твоего Херея постережем, - сказал Крат и обменялся с молочным братом понимающим взглядом.
  +++
  Макрина лежала в дальней комнате спальни Эммелии за пологом, - большая спальня вдовой госпожи состояла из двух комнат. Агафон провел Каллиста туда, постучал условным стуком - Эммелия отворила дверь и молча пропустила вперед. Он подошел к широкому ложу, на котором, с подушкой под головой и под ногами, лежала несчастная маленькая Фекла. Она улыбнулась ему, и, увидев ее заискрившиеся серые глаза, Каллист начал понимать, почему Кесарий так обезумел от своей давней юношеской любви к этой маленькой девушке с пепельными волосами и большим, красиво очерченным, ртом. Она не была похожа на Эммелию, высокую и темноволосую, взяв от матери только изящество и стройность фигуры. Пожалуй, они были очень похожи с Феозвой, младшей сестрой, но та, в отличие от старшей дочери Эммелии и Василий ритора, имела более мягкие черты лица, в то время как в чертах Феклы-Макрины даже в болезни была видна невероятная воля и сила духа.
  -Макрина выглядит лучше, госпожа Эммелия, вы не находите? - спросил Каллист, беря девушку за руку.
  - Да, мой дорогой Каллист, ей лучше. Мочегонный отвар мы сделали, и я ей давала, он помогает.
  Макрина слегка покраснела.
  -Вот и хорошо, вот и хорошо, - прервал Эммелию Каллист. - Тогда наперстянку не буду назначать, а просто легкую диэту и покой. Обязательно покой.
  -Каллист, я хочу с тобой поговорить...- вдруг сказала Макрина, приподнимаясь на подушке и делая знак матери отойти. Эммелия послушно отсупила за дверь и начала что-то вполголоса обсуждать с Агафоном. - Ты же будешь скоро пресвитером?
  -К-как? - переспросил, заикаясь, вифинец. -П-пресвитером?
  -Амфилохий хочет взять вас с Кесарием в Иконию, сделать его епископом, а тебя пресвитером, мне так Крат сказал. Но Василий сам хочет тебя крестить и тут же рукоположить, и Кесария тоже, он считает, что Кесарию рано быть епископом... - Макрина засмеялась и заплакала одновременно.
  Каллист решил ее не разубеждать, чтобы не волновать и не вызвать новый приступ.
  -Раз ты все равно станешь пресвитером скоро...- продолжила сероглазая девушка, беря своей тонкой рукой его руку, - я ведь не могу сказать больше никому, и маме, и Василию тем более, и даже Крату... я скажу тебе... я ведь согрешила... я виновата... я же хотела стать невестой Христовой... я скоро дам обеты... а я...
  Она сжала своими тонкими пальчиками ладонь Каллиста.
  Тот молчал, сочувственно наклонившись к ней. "А если она забеременела от Кесария? Как она выносит дитя? Как родит? Она обречена..." - сердце его сжалось. Дать ей отвар для выкидыша под видом успокоительного? Тогда она будет жить... а как же та Клятва, которую он давал на Косе , та самая, что в сборнике Гиппократа? Ничего не делать и убить Макрину ради соблюдения клятвы... Он побледнел, почувствовал головокружение.
  -Нет, не отвергай меня, Христос не отвергал грешников, - прошептала Макрина.
  -Да что ты, Макрина, у меня и в мыслях не было, все это по-человечески, вы же любите друг друга... - проговорил Каллист с чувством. - Наверное, злые языки всегда найдутся, но ваш Христос-то понимает, в чем дело...
  Она, к счастью, не заметила сорвавшегося с его языка выражения "ваш Христос" и продолжала:
  -Никто не будет говорить, только Агафон догадался, что ко мне Кесарий приходил. Он помятые цветы под окном видел, но он не скажет никому... и я только тебе говорю... ты ведь сохранишь мою тайну, я должна исповедать свой грех... ты же почти пресвитер.
  В голове Каллиста понеслась суматоха мыслей, сбивающих одна другую.
  "А если ей станет плохо от этого отвара? Да и как его готовить? Он никогда не готовил отвар для выкидыша, только примерно знал состав - там сплошные сильные яды, выдержит ли она его? Может быть, она еще не забеременела от Кесария? И что он скажет Кесарию, и как он сможет скрыть... а скрыть ведь будет надо! Что скрыть? Что он дал абортивный пессарий его возлюбленной? Хотя, погоди-ка, есть выход - ведь прошло еще совсем мало времени, и семя не успело попасть в матку... есть возможность изгнать его наружу до зачатия, если прыгнуть несколько раз, ударяя пятками по ягодицам... лакедемонский прыжок... но согласится ли Макрина? И самое главное, сможет ли так подпрыгнуть?
  Она побледнела, перевела дыхание, откинулась на подушки.
  "Нет, не сможет!" понял Каллист. Его последняя надежда рухнула и в его сердце вдруг закипела злость на Кесария, который не смог сдержать себя, зная, что его возлюбленная так больна. А еще философ! А еще христианин! Да он убийца... он станет убийцей этой маленькой сероглазой девочки с резко и твердо очерченным подбородком и завитками каштановых кудрей на высоком лбу.
  -Я... мы... - начала она, и снова покраснела.
  -Не надо говорить об этом подробно, - попросил Каллист. - Лучше подумаем, как теперь тебе помочь.
  -Нет, я скажу тебе, мне надо исповедовать этот грех, апостол же говорит - исповедуйтесь друг другу... - в отчаянии воскликнула Макрина.
  -Ну, хорошо, - обреченно произнес Каллист и приготовился не слушать, а делать вид, что слушает.
  -Мы с Кесарием целовались, - вымолвила Макрина и ее бледные щеки залились густой пунцовой краской. - Целовались! - повторила она упавшим голосом. - Я не должна была этого делать.
  -Как... целовались? - растерянно переспросил Каллист.
  -Ты не ожидал, что диаконисса будет целоваться с будущим епископом? - горько произнесла девушка. - Да, обычно все наоборот, пожилой супруг становится епископом, а его пожилая супруга - диакониссой, как мать Кесария... а у нас все не так, как у людей... Судьба такая...
  -Целовались, и все? - радостно переспросил Каллист, до которого начал доходить смысл слов Макрины. - И больше... больше ничего?
  -Какой ты, все-таки, испорченный, - с грустью проговорила Макрина. - Ты, наверное, привык в Новом Риме видеть доступных девиц. За кого ты меня принимаешь?
  -Я... да что ты, Макрина, я ничего не подумал... раз ты сказала, что грех... целоваться же не грех... - залепетал Каллист
  -Ты правда так думаешь? - вдруг рассмеялась Макрина, и ее глаза снова засветились золотистыми искорками. - А ты много целовал девушек?
  -Один раз, - ответил Каллист. - Я потом на ней женюсь... сейчас у меня ни кола ни двора... мы же в ссылке.
  Он растерялся, поняв, что выдал их с Кесарием тайну.
  -Я знаю, что Кесарий в ссылке... он сказал мне... - проговорила Макрина, снова беря каллиста за руку. Послушай, я пока не знаю, какой доход приносят нам наши пять имений, - ее голос был слабый, но приобрел деловитость. - Но, когда я сдам кесарский налог, я прикину... и постараюсь тебе помочь.
  -Мне? Помочь?
  -Да, чтобы ты мог посвататься к той девушке, с которой только один раз целовался, - ответила Макрина. - И еще мне кажется... не надо тебе становиться пресвитером...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"