Аннотация: Перевод главы "Обряды возрождения Великой Матери" книги Гарольда Р. Виллоби/ Harold R. Willoughby "Языческое возрождение. Изучение инициаций в мистерии в греко-римском мире"
Оригинал:
http://www.sacred-texts.com/cla/pr/pr07.htm
С Востока, как и из эллинистического мира, пришли мистические религии, так что они своими призывами и со своими удовольствиями обратились к конкретному человеку. Подобно только что описанным греческим культам, в них были и частные религиозные братства, хотя в отдельных случаях они находились под опекой и контролем государства. Они пришли из греко-римского мира со всем авторитетом почтенного прошлого, с теологией, развитой в мифологических формах, с ритуалом, возможно, жестоким, но который можно толковать возвышенным духовным образом. Их призыв был в первую очередь эмоциональным, и в особенности они обращались к личности; они обращались ко всем классам и всем народам, как к грекам, так и к варварам, как к рабам, так и к свободным людям, они были рады всех приветствовать в воем сообществе.
I.
Первой из этих восточных мистических религий, которая вторглась на запад, был культ Великой Матери Богов, который пришел из Малой Азии. Божественной личностью в центре культа была Magna Mater Deum/Великая Мать богов, которая считалась как источником всей жизни, так и персонификацией всех сил природы. Эта сторона универсального материнства в полной совокупности черт ее характера чаще всего подчеркивалась в различных культовых наименованиях, относящихся к ней. Она была "Великой Матерью" не только "всех богов", но также и "всех людей". Она была "Госпожой Всех", "Питающей всех" и "Первопричиной Всего", "Могучей Матерью" и "Матерью Самого Зевса". "Ветра, море, земля, и снежный трон Олимпа принадлежали ей, и когда со своих гор она восходила на великие небеса, Сын Крона сам отступал перед ней, давая ей пройти, и так же другие бессмертные выказывали почтение ужасной богине". В Пессинунте, величайшем центре культа в Малой Азии, с древних времен ее изображал священный камень, о котором говорили, что он упал с небес. Действительно же сам город, как гласила легенда, получил свое имя при чрезвычайных обстоятельствах (pesein, "падать"). Здесь жизненные силы матери-земли были освящены в "небольшом камне, который без усилий мог быть унесен человеком--тусклого черного цвета - не гладкий, но с небольшими углами, на которых он стоял". Это был тот камень, который впоследствии, когда культ Великой Матери был официально введен на Западе, был перенесен в Рим. Укрытый в серебряной статуе там, где должно было быть лицо, он стал центром римского культа Великой Матери--всей жизни природы воплотившейся в маленьком грубоватом камне.
Magna Mater/Великая Мать всех живых существ в особенности была богиней всего дикого в природе. Ее почитали в глубине девственных лесов и на вершинах гор, ее культовым именем было "Горная Мать" и "Божество гор", даже не считая таких местных обращений как "Диндима" или "Идейская Матерь". А Кибела, известное литературное обращение к Великой Матери, согласно Страбону и Диодору происходило от горы или гряды гор. "Моя роща на гребне горы, где люди приносят мне подношения", говорила сама богиня, когда описывала одно из своих излюбленных мест пребывания, "сосновый лес, любимый ею много лет, полутемный от тени сосен стволов клена". Скиф Анахарсис был типичным почитателем Великой Матери, так как он поклонялся ей том месте, где было "множество деревьев". Она была также "Госпожой диких зверей", и львы были ее постоянными спутниками в литературе и искусстве. Автор четырнадцатого гомеровского гимна обращается к Великой Матери Богов как к той "кому приятен вой волоков и львов, со сверкающими пламенем очами, холмы, где бродит эхо и лесистые убежища". Так она являлась как богиня всей жизни природы, особенно в ее дикой и неприрученной ипостаси.
С ней был связан божественный герой по имени Аттис, который в особенности был воплощением жизни растительного мира. Сосна в первую очередь имела отношение к нему, и он играла важную роль в ежегодном ритуале. У его жрецов была татуировка в виде листа плюща. Статуи изображали его увенчанным плодами и держащим в руках колосья. К нему самому обращались как к "сжатому зеленому (или желтому) колосу" в гимне Ипполита, и миф о его страданиях толковался как то, что сжатое зерно снова дает урожай, или то, что весенние цветы снова увядают. Его почитатели во время своих празднеств, в то время как они могли есть стебли и верхние части растений, было запрещено есть семена и корни растений, так как там в первую очередь воплощалась священная жизнь бога. Прежде всего, великое празднество Аттиса, проводимое во время весеннего равноденствия, приняло вид мистериальной драмы, которая, очевидно, изображала то, как оживает растительный мир в это время года.
Вокруг этих двух божеств, Великой Матери и бога растительности, выросло огромное количество мифов для объяснения их культовых ритуалов. Различные писатели, языческие и христианские, предлагали разные объяснения связанных с Кибелой и Аттисом мифов. Павсаний рассказывает два разных переложения легенды. Одну из них повторяет христианский писатель Арнобий, ссылаясь на авторитет некого Тимофея. Последнее издание является более тщательно проработанным и подробным, чем ранний пересказ Павсания. Диодор также пересказывает миф о Кибеле и Аттисе с одним или двумя значительными упущениями, в то время как Фирмик Матерн приводит явно эвгемеристическую интерпретацию легенды. Рассказы Овидия, философа Саллюста и императора Юлиана, сходны в мелочах, но в важных моментах отличаются от других рассказов легенды
Особенные вариации в этих утверждениях нас не касаются, так как некоторые важные элементы являются общими в различных версиях. В каждом примере по сути отношения Кибелы и Аттиса те же самые, и их страдания были те ми же самыми. Согласно мифу богиня-мать любила юного, рожденного девственницей пастуха Аттиса чистой любовью. Но Аттис умер, убитый либо чужой рукой, либо своей собственной. В последнем случае он был неверен Великой Матери и, обезумев от сожалений, он оскопил себя и умер. Мать- богиня оплакала мертвого любовника, и, наконец, сделал так, что он воскрес. В итоге смертный Аттис был обожествлен и стал бессмертным. Таковы были основные элементы в полностью созданном мифе, которые приобрели огромное значение в умах верующих, участвующих в ритуалах культа.
Весь миф вполне очевиден. Аттис, бог плодородия, выросший в своей юной красоте, был любим Матерью-Змелей. Но весенние цветы увяли, а летние фрукты были собраны. Природа лишается плодородия. Аттис умирает. Мать оплакивает потом мертвое растение и пребывает в печали осень и зиму. Но когда приходит весна растительность оживает, и возвращается к жизни юный бог Аттис . Эти всем известные природные явления, которым придан характер драмы в культе Кибелы и Аттиса, стали основой, на которой почитатели Великой Матери развили свои личные религиозные переживания.
II.
Первобытным местом расположения этого природного культа были возвышенности Анатолии. В целом легенды приходили к согласию, когда располагали возникновение культа Кибелы и Аттиса в местности, занятой Галатией, Фригией и Лидией. Как уже подчеркивал М. Кумон, развитие культа, в высшей степени эмоционального, здесь было естественным. Климат в этом месте доходит до крайностей, холодный и суровый зимой, горячий и даже знойный летом. Эти климатические контрасты ощущались в характере местных жителей. Люди чувствительны к изменению настроений природы вместе с изменением времен года. Во время зимних месяцев они разделяют скорбь природы в связи с утратой плодородия; но с возвращением зелени весной они радостно приветствуют оживление природы. Таким образом, на возвышенностях к северу от места рождения Павла родился культ, отличающийся своей исключительной эмоциональностью.
Только когда религия имеет свою точку отсчета, ее можно определить с какой-либо точностью. Ясно, однако, что с шестого века до нашей эры культ Великой Матери господствовал в Малой Азии. Самые древние памятники культа, так называемая Ниоба горы Сипила и два рельефа недалеко от Примнесса, датируются, по меньшей мере, шестым веком. Геродот был знаком с некоторыми внешними чертами культа, и он знал, что Великая Мать принадлежала Сардам и как на престоле, восседала на горе Диндим. С начала пятого века Пессинунт стал центром ее культа, и сто лет спустя Малая Азия была в целом уже знакома с ней. Следовательно, гораздо более широко до периода Александра культ был уже представлен и распространен в Малой Азии--таких горах, как Диндима, Ида и Тмол, и городах Кизик, Сард и Пессинунт, бывших важными центрами культа.
Великая Мать рано покинула свой дом в Азии и направилась в Европу, сначала к Геллеспонту, потом к островам Эгейского моря. Пиндару был знаком ее культ в Фивах, а Аристофан высмеивал богиню из Афин. Хор вакханок Еврипида пришел с горы Тмол и прославлял как Великую Мать, так и Диониса. К концу четвертого века культ Великой Матери существовал частным образом в портовом городе Пирея, в то время как у императора Юлиана была история, которую должно было рассказать применительно к явлению культа Великой Матери в Афины, однако, культ Великой Матери, не стал очень популярным в Греции. Потребность в более возвышенном типе религиозного переживания уже была в достаточной степени удовлетворена эллинами. В оргиастических обрядах Диониса греки уже имели религиозную практику, очень похожую, которая дала им желаемую эмоциональную стимуляцию.
Приход Великой Матери в Рим и на Запад имел место более драматических обстоятельствах. Он произошел в 204 г до н.э., когда Ганнибал был еще в Италии, и Рим был полностью изнурен. Более того, люди были испуганы из-за частных камнепадов и других необычных явлений. В отчаянии они обратились за советом к Сивиллиным книгам, и они узнали, что враг может быть побежден, только если Идейская Матерь будет привезена из Пессинунта в Рим. Таким образом, к царю Пергама Атталу было направлено посольство, который отвел его в Пессинунт и дал священный камень, который и был Матерью богов. Когда она прибыла в Италию, богиню официально приветствовал "лучший человек" республики и главные матроны Рима. Событию сопутствовали чудеса, граждане устроили праздник, и также ежегодное празднество было учреждено в честь богини. Как результат так казалось - урожай зерновых в этом году был успешным, и Ганнибал был изгнан из Италии и побежден. Так Великая Мать с триумфом пришла на Запад в 204 г. до н.э.
Хотя культ Великой Матери официально приветствовали в Италии, кажется, по отношению к нему питали некоторые подозрения, и его считали иностранным, и подчинили государственной религии в течение двух последних веков республики. Однако во времена империи культ стал ее собственным. К первому веку нашей эры законодательные ограничения времен республики были сняты, и культ Великой Матери с легкостью стал одним из самых популярных и любимых религий времени. Archigallus, или верховный жрец культа, стал Attis populi Romani (прим.пер. - Аттис римского народа). Во время правления Клавдия ежегодные празднества проводились даже еще с более впечатляющими обрядами, чем исконно фригийские, и итоге приняли облик одного из величайших празднеств Римской империи. Литература первого века показывает высокую степень влияния, достигнутая культом во время этого периода. Ливий приводит рассказ о прибытии Великой Матери в Рим. Овидий в Фастах посвящает много места объяснению источника и значения ее ритуалов. Вергилий рассказывает, как Великая Мать защищала Энея, древнего предка римского народа. Гораций делает несколько ссылок на ритуалы Великой Матери, а Проперций пересказывает историю Клавдии, которая вела римских матрон, чтобы те приветствовали богиню в Италии. Даже Меценат сочинил поэму в честь Кибелы. Старики, с другой стороны, были беспощадны, когда делали жрецов Кибелы мишенью для грубых шуток. Так что в течение периода, когда христианство Павла всего лишь начало проявлять себя как миссионерское движение в Греко-римском мире, культ Великой Матери Богов уже получил выдающееся место в жизни римской империи. Поэтому важно рассмотреть феномен этой языческой религии по отношению к самому раннему христианству.
III.
Наш самый ясный указатель на личный религиозный опыт почитателей Великой Матери находится в изучении ритуала культа. Из-за его публичного характера мы обладаем исчерпывающей информацией, относящейся к ежегодному весеннему празднеству Аттиса и Тавроболию Великой Матери--церемоний, которые были официально санкционированы римским государством. При рассмотрении весеннего празднества, внедренного Клавдием в установленную религию империи, важно помнить, что в основном это была переработка ритуалов, которые практиковали в Малой Азии. Нас в особенности информируют о том, что римское празднество было во многом фригийским. Следовательно, разумно будет предположить, что римские церемонии не отличались существенно от азиатских оригиналов
Вступление к ежегодному празднеству имело место в мартовские Иды. Во второй день празднества, который был обозначен как Arbor intrat в календаре Филокала, гильдия dendrophori, носильщиков деревьев, которые были ответственны за ритуал. Обязанностью дендрофоров было срубить сосну в лесу и отнести ее с надлежащей помпезностью в храм Кибелы. Многолетняя сосна была природным воплощением Аттиса, духа плодородия. Согласно легенде, именно под сосной он изувечил себя и умер. Он превратился в сосну и в этом виде его отнесли в рощу Кибелы, где богиня возродила мертвого любовника; поэтому сосна, которую дендрофоры несли в храм Кибелы, считалась трупом Аттиса, и ей отдавали божественные почести. Она было закутано в шерстяные полотна, как то было с телом Аттиса. Ее ветки были украшены венками фиалок, цветов, которые выросли из его крови. Из середины ствола свисало изображение молодого человека, который, несомненно, был самим Аттисом. Сам ритуал представлял собой то, как мертвого бога с погребальными почестями несли к храму Великой Матери.
Следующий день был днем поста, когда почитатели Аттиса оплакивали своего бога. Однако это был особенный пост; Иероним называл его "воздержание, полное обжорства, когда люди ели фазанов, чтобы не есть злаки". В общем, мясо допускалось, но фрукты и овощи были запрещены. Этот запрет также распространялся и на вино. Воздержание от растительной пищи было естественным. Как то, что срубили сосну, символизировало то, что бог растительной жизни был мертв, так и растительный мир разделял мертвое состояние бога. Употреблять овощи и злаки в такое время было совершение насилия над избитым и израненным телом бога. Этот пост, видимо, начинался пятнадцатого марта, по-видимому, он влиял на физическое приготовление к исключительной эмоциональности ритуалов, которые отмечали кульминацию празднества
Ритуалы совершались двадцать четвертого марта, день, который назывался, достаточно показательно "Кровавым днем". В этот время Великая Мать богов вдохновляла своих почитателей с невероятным безумием, которое было знакомо поклонникам Диониса. Это было то безумие, которое вызвалось не только вином, но и грохотом громкой музыки, головокружительным водоворотом танца и видом крови. Музыка, которая сопровождала ритуалы, была дикой и варварской, создаваемой ударами кимвалов и вопящими рогами, пронзительными флейтами и ритмичными ударами барабанов. Это была сводящая с ума музыка, шумная и необузданная. Лукиан живо описывает дикую суету, вызванную жрецами Кибелы на горе Ида, которые дули в свои рога, стучали в барабаны и ударяли в кимвалы. Подобная музыка - анатолийский прототип современного джаза--была повсеместно известна как фригийская музыка.
И танец совершался под аккомпанемент этих варварских звуков. С покачивающимися головами и струящимися волосами, почитатели Великой Матери вращали телами в неистовом танце, крича и поя при том, как будто их что-то заставляет двигаться. Апулей изображает такой танец, исполненный в фессалийской деревне бродячими жрецами сирийской богини:
"Сами же, обнажив руки до плеч, несли огромные мечи и секиры и
прыгали с криками, возбуждаемые звуками флейты, в бешеном священном танце.
Миновали они немало хижин и, наконец, достигли дома зажиточного хозяина; как
только они вступили в него, сейчас же воздух огласился нестройными воплями,
и они в исступлении принялись носиться, опустив голову, стремительными
движениями поворачивая шею, так что свисающие волосы развевались, образуя
круг; некоторые на бегу кусали свои плечи и, наконец, двусторонними ножами,
которые при них были, руки себе начали полосовать. " (прим.пер.- пер. М.Кузмина, книга 8, 27).
Этот жестокий обычай разрывать собственную плоть во время безумного ритуала был отличительной чертой культа Великой Матери. В то время как почитатели секли руки ножами или резали свои тела, они кропили своей собственной кровью священное дерево, которое было Аттисом. Когда Марциал искал подходящее сравнение, чтобы более живо изобразить опасные привычки некоторых варваров, ему не могло придти на ум ничего, кроме этих кровавых ритуалов Великой Матери. "Тот, кто не желает снизойти к Стигийским теням, пусть он, будучи мудрым, избегнет варвара Антиоха. Белые руки искалечены ножами менее беспощадно, чем в бешеной неистовой толпе фригийцев",- заявляет он. Для ума современного человека эти ритуалы кажутся крайне жестокими. Однако, возможно, что почитатели, возбужденные, в крайней степени экзальтации от шума громкой музыки и неистовства дикого танцы, были совершенно нечувствительны к боли. Этот жуткий ритуал был частью оплакивания смерти Аттиса. Когда Великая Мать видела щедро проливаемую кровь своих почитателей, она не могла усомниться в том, что они разделяют ее скорбь. Также проливать кровь могли с намерением умилостивить манов мертвого Аттиса или придать ему силы для его воскресения. Целью кровавого ритуала было подражать Кибеле в скорби и призывать Аттиса вновь вернуться к жизни.
Но почитатели Великой Матери не останавливались на том, чтобы истекать кровью. Восходя к пику религиозного воодушевления, они следовали примеру Аттиса и оскопляли себя. С этим окончательным актом самопожертвования и освящения Dies sanguinis бог был коронован, и почитатель становился одним из жрецов, жрецом-евнухом азиатской богини. Такой обряд постоянно совершался во Фригии, и, возможно, что в Риме также следовали этой практике. В своем рассказе о сирийской богине, чей культ был подобен культу Кибелы, Лукиан приводит описание жреческой инициации. Это не только изображение самой по себе кровавой сцены, но также хороший пример психологического анализа, и он показывает странную зачарованность этими варварскими ритуалами и раскрывает свой гипнотическое воздействие на зрителей, которые созерцали высшее действо освящения. В сокращенном виде рассказ Лукиана таков:
"Во время этих дней они становились жрецами Кибелы. Как жрецы Кибелы они пели и совершали свои обряды, многими из них овладевало неистовство, и многие из тех, кто пришли просто как зрители, впоследствии обнаруживали, что они совершили великое действо. Один юноша совершил это так: разорвал свои одежды, с громким криком ринулся в середину толпы и вознес меч. Он сделал это, оскопил себя, и затем с диким видом пробежал по городу".
Для того, кто совершил это непоправимо жертвоприношение в момент высочайшего возбуждения, позднее было неизбежным испытать сильное изменение чувств. Эта эмоциональная реакция выразительно описана Катуллом в его знаменитой поэме, носящей название "Аттис".
Несомненно, для почитателей Кибелы ритуал самооскопления имел исключительную религиозную ценность. Посредством этого исключительного деяния сам почитатель становился Аттисом. Он совершал в служении богине то, что уже совершил Аттис. Аттис в поэме Катулла не был изначальным любовником Кибелы, но, скорее, он был одним из ее жрецов, который посредством жреческой инициации был отождествлен с богом. "Во сне мне показалось, что я стал Аттиком, это празднество, так называемое Хилурия, было посвящено мне Великой Матерью",- так писал Дамаскиос, последний из неоплатоников. Имя Аттис действительно традиционно используется в качестве титула жречества Великой Матери. Так как верили, что Аттис получил статус божества страстью самооскопления, так и жрец стал богом вместо смертного.
Это действие, которое превращало его из почитателя в Аттиса, помещало его в особенно сокровенное отношение с самой Матерью Богиней. Уничтоженный инструмент его мужественности трактовался как подношение богине. Возможно, их бросали на колени статуй, это предполагается в "Страданиях св. Симфориана". В случае с богиней плодородия, как и с Великой Матерью, это было знаменательным действием. Таким образом, служители Великой Матери, которые воплощали ее божественного любовника, делали возможным, исполнять благодетельную роль возрождения жизни природы. Как новый Аттис почитатель играл роль жениха богини. Были "свадебные помещения" в святилище Великой Матери в Лобриноне у Кизика. В таком помещении только что посвященный жрец после того проводил в бдении всю ночь, как жених в брачной комнате богини. Действительно, особенный культовым названием жреца Кибелы было "жених". Это указывает на то, что испытания Dies Sanguinus и последующей ночи толковались как процесс мистического единения с самой Великой Богиней, и посредством неких таинственных ритуальных создавалось чувство сокровенного божественного общения с почитателем. С другой стороны, вновь посвященный жрец мыслился как мужской двойник богини. Поэтому он звался Kubebos. Фактом оскопления он сливался с природой самой богини. Как указание на эту трансформацию ему надлежало носить женское платье и позволить волосам вырасти. В то же самое время в церемонии было также торжественное возведение на престол, и посвященный смертный короновался в знак своего обожествления. Ничто менее значительное, чем это, по мнению жреца Кибелы, не могло быть итогом такого акта поклонения. Это делало его реально и мистически единым с богиней.
День, следующий за "Днем Крови" приносил экстаз радости на смену экстазу скорби. Мертвый Аттис был похоронен, и вокруг его могилы почитатели оплакивали его смерть в течение ночи. Наутро, однако, во тьме брезжил великий свет, и провозглашалось воскрешение бога. Фирмик Матерн так описывает эту сцену: "Когда они были удовлетворены своей мнимой скорбью, проливался свет, и жрец, смазывая их губы, шептал: "Прибывай в добром здравии, ты участвующий в мистерии. Твой бог спасен, для нас также будет избавление от всех невзгод". Затем радость сменяла печаль, так как воскрешение бога означало уверенность в том, что также и все люди буду спасены, и главным образом включало обещание счастливого бессмертия. Двадцать пятого марта, первый день, когда свет дня превосходит тьму ночи, воскрешение бога праздновалось с всеобщей свободой. Этот день празднества был известен как Хилария, и характеризовался повсеместным хорошим настроением. Плакать не разрешалось; вместо этого были игры и пиры. Даже жрецы исцелялись от своих ран от радости в связи с воскрешением Аттиса.
Затем следовал день, когда боле всего нуждались в отдохновении Requiratio. Затем празднество завершалось Lavatio, или омовением богини в Альмоне, обряд, который породил презрение и сарказм Арнобия. Серебряную статую богини помещали в повозку, которую везли волы и влекли в торжественном шествии к Альмону, где ее омывали водами реки. Посреди ликования статую возвращали в храм, по пути осыпая весенними цветами. Возможно, это был ритуал очищения, который считался необходимым из-за испытаний, выпавших на долю богини во время Dies Sanguinis. После бракосочетания даже для богини считалось необходимым очищение. Из-за того, что Великая Мать находилась в мистическом единстве со своими служителями, такое очищение после заключения барка было в ее случае необходимо
Здесь в ежегодном весеннем празднестве в честь бога и богини, жрецы находили для себя начало новой жизни. Это был искусно созданный эмоциональнее переживание, вызванное постом дикой музыкой, безумными танцами и видом льющейся крови. Порождаемая таким образом грусть толковалась как симпатическое соучастие в скорби Великой Матери из-за смерти ее любимого. Оргиастический ритуал доходил до кульминации в окончательном жертвоприношении мужественности, посредством которого сам почитатель ассимилировался с божеством. Он сам становился Аттисом, богом, в мистическом союзе, который есть божественный любовник, с Великой Богиней. Он чувствовал, что сам лично участвует в воскресении своего бога, и он видел в этом подтверждение своей будущей счастливой жизни. Испытание были физически жестким и предельно натуралистичным. Но он имел странное очарование из-за исключительного реализма, и он поддерживался почитателями, которые намеревались совершить высшее жертвоприношение с обещанием обожествления человеческой природы и немедленного соединения с божеством.
К этому испытанию не будет неуместным применить образ нового рождения. Языческий писатель, Философ Саллюст, использует эту выразительную терминологию при описании воздействия празднества Аттиса на тех, кто в нем участвовал. Он пишет, что те, кто проходил через эту форму инициации, действительно считались новорожденными и некоторое время спустя сидели на диете, состоящей из молока. В точности его выражение звучало так: hosper anagennomenon, "один из тех, кто был рожден снова". Так в ежегодном весеннем празднестве служители Великой Матери испытывали религиозное переживание настолько фундаментальное, что оно им казалось началом новой жизни, существенно отличающейся от жизни, которую они знали до того. Это было возрождение, которое преображало их сущность, давало им в настоящем единение с богом и богиней, и давало им уверенность в личном бессмертии.
IV.
Другим кровавым ритуалом огромной важности, связанным с культом Великой Матери, был taurobolium, или жертвоприношение быка с его вариантом criobolium, или жертвоприношением барана. Происхождение taurobolium и его отношение к культу Великой Матери остаются загадкой. Однако определенно, происхождение он имеет восточное, а именно- из Анатолии, и, возможно, начало ему было положено древним обычаем омовения в крови животных, чтобы питаться их жизненной силой. Однако в культе Великой Матери первобытные идеи, соединившись с практикой, трансформировали обычай и спиритуализировали его. Когда ритуал стал приобретать известность в Италии в начале второго века нашей эры, в нем проявились две различные идеи, одна официальная, одна личная. Taurobolium официально проводился в качестве искупительного обряда для безопасности императора, империи или частного сообщества--pro salute imperatoris, pro salute imperii, pro salute urbis, etc. Таким образом, это было официальное и жреческое празднество, в главе с Archigallus, и в течение второго и третьего века такое его использование преобладало в римской религиозной практике.
Но taurobolium мог быть и частной церемонией, проводимой обычным человеком который брал издержки на себя--de suo, suo sumptu или sua pecunia. В этом случае цель была исключительно личной, движущими идеями были очищение и возрождение человека. Этот частный ритуал выполняли как миряне, так и жрецы, а также представители всех сословий и обоих полов. Это строго индивидуальная церемония. Возможно, что в течение третьего и четвертого века из-за соперничества с христианством частное празднование taurobolium продвинулось в личном значении. Однако в двух видах церемонии, государственной и частной, несомненно, имелась та, которая обладала над другой верховенством. По сути сам ритуал был частной и личной природы, и общественное, искупительное его использование было поздней адаптацией. Несомненно, почитатели Аттиса и Матери переживали его для своего собственного блага до того, как ритуал стал проводиться для блага всего сообщества. За века до того как taurobolium стал проводиться в Италии для безопасности государства, он проводился в Малой Азии ради личного блага каждого почитателя.
Сама по себе церемония была живописной. В "Перистефаноне" христианского поэта Пруденция содержится описание обряда, которое подразумевает, что оно было сделано очевидцем. Производит церемонию жрец. С золотой короной на голове, украшенный лентами, он спускается в глубокий ров, который покрыт платформой и
из досок, в которых проделаны отверстия. На платформу приводят большого быка, украшенного золотом и цветами. Здесь его закалывали священным копьем, и его кровь стекала на настил на покрытии рва и капала на почитателей, которые стояли внизу.
"Через тысячу щелей в дереве кровавая роса стекает в яму. Жрец принимает капли на голову, одежду и тело. Он наклоняется назад, чтобы щеки, шуб, губы и ноздри были смочены. Он льет жидкость на глаза и даже не щадит своего неба, так что он смачивает язык кровью и жадно пьет ее".
Когда быка покидала жизнь, его тело убирали, и неофит выходил изо рва, промокший насквозь, с него стекала кровь. Он являлся почитателям, которые выражали почтение ему как богу, как к тому, кто родился для божественной жизни.
Для того, кто испытал кровавое омовение в taurobolium, это и было значением ритуала. Он выходил изо рва возрожденный этим новым испытанием. Верили, что воздействие омовения в крови таково, что очищает его от всех грехов и зла его старой жизни и делает его новым человеком или, скорее, обожествленным человеком. Верили, что в некоторых случаях действие этого ритуала длилось двадцать лет, и затем милость бога снова возвращалась. В других примерах, были убеждены, что воздействие этого ритуала длилось вечно, и почитатель становился aeternum renatus, если процитировать формулировку надписей. В этом месте возникает сильно искушение спросить, не могла ли потрясающая фраза и вся концепция переживания нового рождения в ритуале культа Великой Матери возникнуть под влиянием христианства. Однако нет ни малейшего доказательство в пользу этого. Против этого свидетельствует исключительно языческий характер самого ритуала, также его несомненная древность, обстоятельство, которое естественным образом соотносит его с интерпретацией нового рождения. Проводимый всегда как обычно, хотя, не оставаясь неизменным, во время весеннего равноденствия Dies Saguinis, возрождение растительности и бога растительности естественным образом предполагает возрождение человека. Таким образом, сам ритуал становился представлением испытаний, включающем три части: бог, неофит и природа в едином круге явлений. Неофит спускался в яму; Аттис умирал; растительность увядала. Неофит выходил из ямы; Аттис воскресал из мертвых, растительность оживала. Следовательно, на весеннем празднестве Аттиса возрождение человека было воссоздано так, чтобы оно совпадало с возрождением природы
V.
Культ Кибелы и Аттиса включал в себя некоторые сугубо личные обряды, которые так же важны для того, кто изучает частную религию, как и общественные обряды, которые мы только что исследовали. Император Юлиан при обсуждении мартовского празднества четко разграничил две серии обрядов, следующих за срубкой священной сосны, одни - тайные и мистические, другие - открытые для публики. Возможно, следовательно, что тайные обряды были в большей или меньшей степени соотнесены с публичными церемониями. Августин пытается понять их священные ритуалы: "Что хорошего можно подумать об их священных обрядах, которые сокрыты во тьме, когда и те, что выставлены на свет, так неприглядны?" Вопрос, поставленный таким образом, сразу подчеркивает разницу между публичным и частным ритуалами культа Аттиса.
По сути дела же публичные ритуалы были открыты более или менее ограниченному числу участников. Жреческое освящение Dies Sanguinis было разновидностью инициации с ограничениями, доступной только мужчинам и только тем, кто чувствовал, что его побуждает нечто совершить высшее жертвоприношение. Это была мужская и жреческая инициация. Но культ Великой Матери приветствовал женщин так же, как и мужчин и включал мирян так же, как и жрецов. Даже благодатная сила taurobolium была доступна только тем, кто мог понести издержки, связанные с обрядом. Частные ритуалы культа, однако, были доступны гораздо большему количеству людей. Они представляли собой тот тип инициации, который контрастировал с жреческим. Поэтому они играли более важную роль, нежели обычно, с точки зрения личного религиозного опыта.
К несчастью, об этих частных ритуалах нам известно даже меньше, чем о тайных обрядах в мистериальных культах и по той же самой причине. Их тайну усердно стерегли. До нас дошла только лишь одна формула, в практически неотличимых вариантах, из эзотерического богослужения культа Аттиса. Согласно версии Климента Александрийского признание инициируемого было таково:
Я ел под барабан,
Я пил под кимвал,
Я нес Кернос,
Я вошел в брачный чертог.
Фирмик Матерн повторяет формулу короче:
Я ел под барабан,
Я пил под кимвал,
Я стал мистическим почитателем Аттиса.
В этой формуле отчетливо видны два основанных на опыте элемента. Один из них - единение с божеством посредством некого подобия мистического бракосочетания. "Я вошел в брачный чертог". Верующий, входя в святилище богини, шествует как жених. В тайном покое божественность и человечность сливаются в бракосочетании, и таким образом почитатель достигает единения с богиней. Таков был мирской эквивалент переживания, когда Gallus как новый Аттис становился женихом Кибелы
Вторым важным элементом этого мистического опыта, подчеркиваемый в этой формуле, был единение с божеством посредством еды и питья:
Я ел под барабан:
Я пил под кимвал.
Бесспорно, это признание подобно тайным словам Элевсина. Точно так же, как инициируемый в Элевсинские мистерии пил напиток из ячменя и ел священную пищу из ларца, так и почитатель Великой Матери пил из кимвала и ел из барабана. Упомянутые выше инструменты, барабан и кимвал, были любимыми музыкальными инструментами Великой Матери. Таким образом, было естественным, что во время церемонии их использовали как чашу и блюдо. Но по поводу священной пищи, которую вкушали верующие, у нас есть только намеки. Нам лишь известно, что она включала напиток и твердую пищу.
Намного важнее знания этих внешних деталей было понимание психологического эффекта этой совместной трапезы участвующих в ритуале. Было ли это обычным приемом пищи, которое давало им ощущение некого содружества, связывая их как братьев в большой семье? Это могло стать его второстепенным значением, но, определенно, это не было существенным значением ритуала для верующего. Это было скорее единение божеством, чем единение с другими почитателями. Фирмик Матерн при описании этого ритуала в особенности противопоставляет его христианскому таинству евхаристии. Его слова показывают, что изначально между христианским и языческим ритуалом существовала параллель. Верили, что оба они даруют божественную жизнь почитателю и уверяют его в спасении. Матерн завершает свою обличительную речь против языческого ритуала обращением: "Это есть другая пища, которая дает спасение и жизнь. Ищите хлеб Христа и чашу Христа!" Очевидно, следовательно, что священная трапеза в культе Семелы-Аттиса была изначально языческим таинством, которая даровала верующему возможность принять в себя божественность реалистичным образом. В богослужении культа к самому Аттису обращались как "сжатому колосу". Это не отличалось от колоса или другого растительной пищи, ведь верили, что исключительно в ней обитал Аттис, она формировала часть священной трапезы. При разделении трапезы почитатель был способен разделить в материалистической манере жизнь бога. Следовательно, общая трапеза культа Великой Матери была средством получения реалистического типа мистического единения с божеством.
Все эти различные ритуалы культа Великой Матери были достаточно грубы. Их характерной чертой были реализм и натурализм. Там была еда и питье. Там было омовение в крови. Там была оргия самопорожденной печали и радости, кульминацией которой стало самооскопление. Но эти ритуалы в своей первобытной грубости и жестокости превратились в средство действительно глубокого религиозного опыта. Акт еды и питья становился таинством единения, когда почитатель принимал божественную субстанцию и таким образом получал действительное единство с божеством. Сходство мистического бракосочетания, посредством которого инициируемый как божественный любовник соединялся с богиней, было другим средством достижения той же самой цели. Кровавое омовение taurobolium приносило с собой смывание всех грехов и зла старой жизни. Это был опыт рождения в новой жизни, посредством которого неофит возрождался для вечности. Драма страстей, изображающая смерть жизни природы и ее возрождение весной были аллегорией возрождения для жизни вечной. Даже акт самооскопления становился средством, посредством которого верующий, как сам Аттис, совершал свое собственное обожествление и сливался с Великой Матерью. В культе Mater Deum соединение еды и питья, подобия мистического бракосочетания, очищение омовением в крови и умерщвление плоти все было таинством духовного возрождения.
VI.
Для тех, кто изучает истоки христианства, знание обрядов воскресения Великой Матери важно вдвойне, потому что ее культ отчетливо как раз принадлежит к числу той группы культов, с которым Павел, христианский апостол, познакомился рано, отношения с ними он имел самые тесные. Это были местные культы земель Сирии и Киликии, куда пришлось придти Павлу, и где он испытал свой первый опыт миссионера. К несчастью, наше знание этих языческих культов фрагментарно и хаотично. У них не было ничего подобного сплоченности греческой и большинства восточных систем, и было практически невозможно воссоздать их историю или обрисовать в деталях их ритуал. Пока можно лишь выделить в них некоторые общие элементы, которые указывают на их сходство в общем с фригийским культом Великой Матери. Обычно центральное место в культе отдано матери-богине, которая воплощает силу жизни, а в подчиненном положении находится юное мужское божеству, подобное Аттису, которое умирает и возрождается снова.
Прототипом этих различных, но в какой-то степени объеденных в единый комплекс религиозных систем, был вавилонский культ Иштар, обожествленной персонификации материнства. Библейским писателям она была известна как Ашторет, а грекам- как Астарта или Афродита. С ней было связано юное и деятельное божество по имени Таммуз, который был убит, но впоследствии ожил. Как и в случае с Аттисом, оплакивание было важнейшей частью его культа. В дни Иезекииля эту практику использовали иудеи даже среди "мерзостей", которые некогда сверишись и которые видел пророк, у тех самых врат Иерусалимского храма, был плач женщин по Таммузу! В Финикии матери-богине поклонялись под именем Ашторет, еще в третьем веке до нашей эры ее культ был настолько влиятельным, что даже цари Сиодна служили ее жрецами. У нее также был супруг, по имени Эшмун. Их дома строили рядом, и их прославляли подобным образом.
Грекам эта бессмертная пара была известна как Адонис и Афродита, богиня любви и ее пылкий юный муж. "Четвертая Венера,- говорил Цицерон,- была сирийской . . . ее звали Астарта, говорили, что она замужем за Адонисом". Греческие и римские писатели получали удовольствие, пересказывая историю их любви и потери Афродиты. История гласила о том, что страстный юный охотник был слишком неосторожен, и его изранил вепрь так, что он умер. Так погиб юный Адонис; но скорбь его возлюбленной-богини вернула его к жизни. В культе этих божеств традиционные оплакивания были заметным элементом ритуала. Сафо ссылается неоднократно на оплакивание бога, в то время как Бион написал плач об Адонисе, хотя, будучи обыкновенным литературным произведением, а не настоящим культовым гимном, дает искренне точное впечатление о таких песнях скорби на празднествах Адониса
Ежегодное весеннее празднество в честь бога изображалось как драма страстей и бракосочетания. Вокруг ритуального брачного ложа праздновалось бракосочетание божественной пары. Затем следовало оплакивание мертвого Адониса, заканчивающееся прогнозом его воскрешения. Иногда этот радостный элемент действительно присутствовал. Важнейшими центрами культа Адониса были не только Сирия и Кипр, но также Афины и Александрия, а празднество в честь Адониса было одним из важнейших событий в религиозном календаре. Феокрит в одной из своих "Идиллий" описывал, как проходило празднество при дворе Птолемея в раннем эллин. Свадебная песнь, которую пели во время такого обряда, начиналась с описания брачной сцены и включала достоверный рассказ о празднестве Адониса в целом.
"Друга Адониса снова из вечных глубин Ахеронта
После двенадцати лун привели легконогие Горы...
Рядом с престолом твоим и красавца Адониса место.
127 Рядом с Кипридою сядет Адонис с румяною кожей.
Он девятнадцати лет или восемнадцати, твой новобрачный;
130 Мягки лобзанья его, на губах его пух золотится.
Нынче ликуй, о Киприда, дождавшись любимого мужа;
Завтра же ранней зарей по росе мы, собравшися вместе,
К волнам его понесем, заливающим пеною берег.
Волосы с плеч размечем и, с плеч одеянья спустивши,
135 Груди свои обнажив, мы зальемся пронзительной песней.
Милостив будь к нам, Адонис, в грядущем году
благосклонен!
Мил нам приход твой, Адонис, теперь, и всегда, и вовеки".(прим. пер.- пер. М.Е.Грабарь-Пассек, идиллия X, 127-135)
Другой сирийской богиней, которая пользовалась значительным влиянием в римском мире, была Атаргатис. Ее супругом был Хадад, в древности с ним была связана вера в бессмертие. В его ритуале, так же, как и в ритуале Адониса, характерной чертой было искусно поставленное представление скорби, и пророку Захарии было известно оплакивание Хадада. Но это была богиня, которая привлекала внимание римского мира. В глазах греков она была "сирийской богиней", и среди латинян Dea Syria стала известна как Iasura. Во время последних дней республики ее культ особенно широко распространился при посредничестве рабов, и во время Империи сирийские купцы действовали как ее миссионеры. Она была особенно популярна у простого народа, хотя и некоторые высокопоставленные люди увлекались ее культом. Марий был одним из ее почитателей, а Нерон "презирал все религиозные ритуалы, кроме ритуалов Великой Богини"-- хотя он недолго ее ценил. Великое восстание рабов в Сицилии в 134 г. возглавлял раб, который заявлял, что его вдохновляла сама богиня--откровенная иллюстрация того, насколько терпима она была по отношению к этому классу общества.
Ее ритуалы были тем, что могло быть обращено к простому народу, что могло сохранять для него религиозную ценность. Они были реалистичными, живописными, чувственными и зачаровывающими своей необычностью. Апулей при рассказе о миссионерстве странствующих жрецов приводит яркий рассказ об их методах в действительно имевшей место практике сельского населения Фессалии. Рассказ этот не очень лестен, и, несомненно, в нем множество преувеличений. Естественно, странствующими жрецами сирийской богини руководили в большей степени мирские мотивы, чем те, которые они пытались показать. Описание их религиозных испытаний было детально приведено Апулеем со всей живостью самой жизни, и оно может считаться истинным изображением применительно к празднествам. Лукиан, который сам был сирийцем, писал как тот, кто очень хорошо знаком с этой религией, также описывал кто ритуалы так, что они совпадали с рассказом Апулея и подтверждали его. Испытания были такими же, как те, что составляли кульминацию празднества в честь Великой и делали жрецов-евнухов из почитателей- мужчин. Под аккомпанемент дикой музыки люди доводили себя до экстаза и потом они не щадя себя, терзали и калечили свое тело. Здесь также ключевое испытание культа по своему характеру было экстатическим, с жестокой и грубой физической эмоциональностью. Но оно не исключало мистического содержания; таким образом, почитатели должны были слиться со своей безжалостной богиней.
Все вместе культы Киликии Сирии могут быть отнесены к той же разновидности, что и культ Кибелы. Они были религиями искупления, божества которых почитались как спасители лично каждого человека. В своих пропагандистских усилиях они были устремлены к универсализму через индивидуализм. В них все еще оставался оттенок грубости первобытного натурализма; но этот факт в глазах простого народа, который они очаровывали варварским призывом обряда, не был недостатком. Они были религиями душевного подъема, который вызывал страх, боль, надежду радость, кульминацией их был экстаз. Путем умерщвления, сопутствующей магии, самооскопления, и подобными способами эти сирийские зелоты стремились вознестись в более высокое состояние, чем состояние смертного, и соединиться с божеством. Это было их возрождение к новой жизни и бессмертию