Мухи над жопой жужжат, тепло, благодать... Лежу я, значит, на печи, самогончик попиваю. И тут слышу стук в хату. Комиссары пришли. Собирайся, говорят, война началась. Мол, эти, как там их, фашисты из Италии прилетели, детей русских живьем едят! Мне пообещали много водки - вот я взял и пошел в красную армию.
На фронте было страшно. Поступил приказ перейти в наступление. Мы писались и какались от ужаса прямо в окопах, но тут пришел добрый политрук и угостил каждого водочкой. Мы сразу осмелели и ринулись в атаку. Политрук объяснил, что да как надо кричать, чтоб получить бонусную порцию водки, и мы пуще прежнего загорланили: "ЗА РОДИНУ! ЗА СТАЛИНА!!! УРААА!!!". Какой-то Фриц в парадной ССовской форме, противостоявший нашей дивизии на этом участке фронта, выстрелил из своего Kar 98, и одним выстрелом убил несколько тысяч советских солдат. Зверь! Вот он какой - фашист! Свирепствует, нелюдь! Сейчас мы тебя, гада! Ураааа!!! И фашист побежал. Правда, очнувшись в санбате я узнал, что бежал Фриц вовсе не в ту сторону, что мы рассчитывали, и успел загубить еще пару тысяч молодых русских душ.
Я поправился и дошел до Берлина. В Германии мирное немецкое население встретило нас как настоящих освободителей Европы. Миллионы немецких женщин выстроились в ряд на Кенигштрассе и добровольно раздвинули ноги перед советскими победителями. Устоять было невозможно, но я предпочел того самого политрука, причем сделал это в активной форме. За что был награжден звездой героя союза и чекушкой водки.
И вот сейчас, умудренный фронтовой сединой, я иду по улице, и не встречаю в глазах молодежи уважение и благодарность. За то, что они сейчас живут. За подвиг советского народа. За мой подвиг!
Чья-то рука резко дернула меня за плечо. Я начал приходить в себя. - Слышь, ты обблевал вечный огонь! - раздался пронзительный голос. Передо мной стоял сам Никита Сергеевич Михалков. - Товарищ политрук? - бессвязно бормочу сквозь праздничный угар. - Какой нахуй товарищ политрук..., - дальше я ничего не расслышал, меня опять дико пучило. Краем глаза я заметил, что Бесогон был без штанов, а из его попки обильно стекала густая липкая субстанция. Пьяное сознание гасло, предвещая не самые приятные мгновения в трезвяке. Но глядя на судорожно отряхивающего мои старания Мигалкова, было без лишних слов ясно, что это лучший девятомай в моей жизни.