Лейтенант Сергей Авдеев исполнял обязанности участкового в Новосаратовке меньше года. В начале девяностых годов этот населёный пункт, расположенный на правом берегу Невы, у городской границы Петербурга, представлял собой деревушку, насчитывающую чуть более трехсот жителей. Это были, в основном, пожилые люди, которые поселились в бывшей немецкой колонии в послевоенное время и доживали здесь свой век. Они не доставляли особых хлопот Авдееву: правонарушения в Новосаратовке были редки, на бытовой почве и не носили уголовного характера.
В 1994 году здание бывшей лютеранской церкви в Новосаратовке, построенное в конце восемнадцатого века, передали Евангелическо-Лютеранской Церкви в России и странах СНГ. Её реставрация и строительство рядом с ней зданий для будущей здесь семинарии, привлекли внимание компании по продаже недвижемости к этой заброшенной деревушке. И жизнь в ней несколько оживилась: вместо ветких уже деревянных домов немцев-колонистов, появилось несколько каменных домов. Но строительный бум и превращение Новосаратовки в элитный и дорогой коттеджный посёлок был ещё впереди: с началом прокладки окружной кольцевой дороги и строительства нового вантового моста через Неву, которые обеспечат удобное и быстрое сообщение посёлка с центральными районами города.
А пока сообщение Новосаратовки с городом было плохим и проезд занимал много времени. Лишь один рейсовый автобус N476 от посёлка Свердлова следовал к станции метро "Ломоносовская" и его маршрут проходил через этот посёлок. Даже с районым центром Всеволожск, в административном подчинени которого была Новосаратовка, не было прямой транспортной связи.
И Новосаратовка жила своей обособленной деревенской жизнью, жители которой почти все знали друг друга в лицо. Чужие люди здесь появлялись редко и были на виду: слушатели семинарии, да рыбаки и туристы, которые направлялись через посёлок, в расположенный чуть выше по реке, Невский лесопарк. Лейтенант Авдеев, за время службы, познакомился со всеми жителями своего участка, с некоторыми из них - сошёлся близко. И практически всё, что происходило в Новосаратовке, становилось ему сразу известным.
Поэтому утренний звонок пожилой жительницы посёлка и её сообщение, что Епаничев Пётр Яковлевич убит в своём доме, воспринял Авдеев с недоверием. Но вдаваться в подробности и распрашивать Анну Ивановну, звонившей ему, он не стал: попросил её никуда не отлучаться, ничего не трогать руками, никому ничего не говорить и никого не пускать в дом до его приезда.
2.
Авдеев подьехал на мотоцикле с коляской, который выделило участковому районное отделение, к усадьбе Епаничева. Иначе этот двухэтажный дом, хотя и небольшого размера, не назовёшь: он выгодно отличался от соседних с ним почерневших деревянных, сохранившихся ещё с довоенного времени. Епаничев был в числе первых, кто приобрёл здесь участок и на месте старого, ветхого дома выстроил новый, каменный.
Не успел участковый подойти к калитке, как входная дверь дома открылась: на пороге стояла Анна Ивановна. Выглядела она намного спокойней, чем сам Сергей. Это его не так уж и удивило: он знал, что Анна Ивановна, пережившая блокаду подростком, видела людские смерти. В своей работе участкового, Авдееву предстояло впервые встретиться со смертью человека и он был взволнован.
Хозяин дома лежал в гостинной перед камином. Его голова была разбита, кровью был залит ковёр. Рядом с камином валялось чучело большой птицы, когти которой крепились к тяжёлой платформе. Лейтенант, стараясь ничего не нарушить, осторожно приблизился к лежащему телу. Откинутая в сторону рука была холодной и затвердевшей, пульса не было. Верхний угол подставки, лежащей на боку птицы, имел тёмный след: вероятно, это была кровь. Авдеев осмотрел камин: было маловероятным, что Епаничев ударился головой о камин и, падая, сбросил на пол, стоящую на нём птицу. Похоже, что действительно произошло убийство. И орудием для него послужила подставка чучела.
Авдеев, пользуясь носовым платком, поднял трубку телефона, стоящего на небольшом столике у дивана и сообщил о случившемся диспетчеру районного отделение милиции. Затем, немного поразмыслив, набрал номер телефона Виктора Николаевича Худобина, жителя Новосаратовки, бывшего сотрудника всеволожского угололовного розыска и его неофициального наставника.
Вместе с Анной Ивановной, Авдеев вышел во двор дома. Женщина присела на скамейку, а лейтенант, отойдя чуть в сторону, не совладев с искушением, закурил и с тлеющей сигаретой между пальцами, стал ожидать прибытия Худобина.
"Я закурил лишь для того, чтобы снять возбуждение",- мысленно оправдывал себя Сергей. Он носил с собой сигареты для коммуникабельности, угощая при доверительной беседе курящего собеседника. Сам же не курил со дня окончания училища. А вот сегодня - не удержался. И когда на велосипеде к дому подьехал Худобин и, войдя во двор, улыбнулся, глядя на курящего Сергея, он разозлился на себя и еле сдержался от того, чтобы не отшвырнуть её в сторону. Но уважение к убитому хозяину дома и вид цветущего полисадника, не позволили это сделать. Несколько растерявшись, лейтенант погасил её о каблук туфли и смятый окурок засунул обратно в сигаретную коробку.
Пожав руку Сергею, Худобин подошёл к Анне Сергеевне, поздоровался и присел с ней рядом. Женщина кивком головы подтвердила, что понимает необходимость дождаться приезда милиции из Всеволожска и стала отвечать на вопросы Худобина. Анна Ивановна сообщила, что два раза в неделю, в понедельник и пятницу, выполняла домашнюю работу у Епаничева: уборку, стирку и гладку белья. А также готовила для Петра Яковлевича так, чтобы тому хватало до следующего её прихода. И сегодня она явилась, как обычно, к восьми часам. Немного удивилась, что калитка была приоткрыта: обычно она была заперта на ключ. Необходимо было позвонить, нажав на кнопку и тогда раздавался в ответ тоже звонок: калитка отпиралась. Входную дверь к её приходу, хозяин, после звонка, держал уже открытой. Анна Ивановна прошла в дом, но Пётр Яковлевич не вышел ей навстречу, что тоже было необычно. Она ничего плохого не подумала: мало ли чем хозяин был занят в это время. Но в доме было тихо и это её насторожило. И когда Анна Ивановна прошла в гостинную, то увидела его лежащим на полу с разбитой головой. Она сразу поняла, что Епаничев мёртв и умер не своей смертью: позвонила участковому, телефон которого знала.
3.
Оставив Анну Ивановну сидеть на скамейке, Худобин и Авдеев прошли в дом. Они не задержались там долго: Виктор Николаевич подтвердил предположение Сергея, уточнив, что убийство совершено было вчерашним вечером, но не в позднее время. Как участковый, Авдеев всё исполнил правильно: установил факт и вероятность насильственной смерти, обеспечил сохранность места преступления в неприкосновенности и присутствие свидетеля, обнаружившего труп. Большего от участкового не требовалось: остальное возлагалось на следственную группу, которая должна была вскоре прибыть, получив сообщение от Авдеева. Вообщем-то, присутствие Худобина не требовалось. Но Виктор Николаевич понимал, что молодой участковый, который впервые, в своей ещё недолгой практике, столкнулся с убийством, хотел себя подстраховать. И он нуждался в моральной поддержке. За время назначения Авдеева участковым в Новосаратовке, между ним и капитаном в отставке Худобиным, сложились приятельские отношения, несмотря на разницу в возрасте. Сергей был симпатичен Виктору Николаевичу и он помогал ему в освоении практики работы не только потому, что об этом просил майор Сурнин, его бывший непосредственный начальник.
Когда они снова оказались во дворе усадьбы, то Худобин спросил Сергея о том, что ему известно о её владельце.
"Пётр Яковлевич Епаничев, сорок восьмого года родждения, художник, прописан во Всеволожске, где у него квартира. В этом году закончил строительство этого дома и живёт теперь здесь",- подумав немного, Авдеев добавил,- "Вероятно, богат, раз смог воздвигнуть такую усадьбу. И ещё: как только он закончил строительство дома, к нему приехал его племянник из Сибири. Епаничев прописал его в своей квартире во Всеволожске и помог там устроиться на работу. Кажется, это его единственный родственник. В моей картотеке, вероятно, есть ещё какие-то сведения. Это то, что я запомнил."
Участковый Авдеев, по совету Худобина, завёл картотеку на всех жителей Новосаратовки, постоянно дополняя её новыми сведениями о своих подопечных. Компьютеры в те годы уже появились в отделах внутренних дел, но участковые их ещё не имели.
"А ты захватил с собой карточку Епаничева с собой? Все её данные понадобяться следственной группе."
"Нет. Я не подумал об этом: спешил прибыть сюда. Да и, если честно, то не очень поверил, что совершенно в самом деле убийство."
"Сергей, сьезди в свой опорный пункт и привези карточку: ты должен ещё успеть до прибытия группы. А я подежурю здесь и настрою Анну Сергеевну на дачу показаний о Епаничеве."
Новосаратовка расположена вдоль Невы, занимая её излучину протяженностью пять километров. И такой участок требовал не только оснащение участкового мобильным транспортным средством, но и наличия опорного пункта. И только недавно, вблизи территории будущей семинарии, были построено несколько одноэтажных кирпичных зданий бытового назначения: магазин, почта, медпункт-аптека... В одном из таких зданий находился теперь опорный пункт ОВД. А до этих пор, с Авдеевым делил свой кабинет один из участковых Уткиной Заводи, которая соседствует с Новосаратовкой и расположена в городской черте. В Уткиной Заводи обещали выделить и квартиру молодому участковому в одной из её новостроек. А пока Сергей снимал комнату в Новосаратовке в доме у пожилой и одинокой женщины.
4.
Пётр Яковлевич Епаничев родился в Сибири и происходил из одной из двадцати семей казаков, которых переселили в 1717 году из Красноярска в Канск. Канский острожек-крепость оберегал близ лежащие земли от набегов енисейских кыргызов. И всё последующее мужское поколение Епаничевых были люди служивые. Дед Петра Яковлевича был участником Гражданской войны, отец - Отечественной. И все мужчины в их роду были прирождёнными охотниками. Яков Епаничев, вернувшись домой после окончания войны, стал работать на кожевенном заводе. И ещё у него было увлечение, помимо охоты: он был искуссным мастером по изготовлению чучел животных. В городском краеведческом музее, в зале флоры и фауны, почти все представленные там чучела животных и птиц, были изготовлены руками Якова Епаничева. Отец Петра Яковлевича принимал заказы на изготовление чучел и от частных лиц - тех, кто хотел запечетлеть свою охотничью удачу для себя и своих потомков. У Якова Епаничева было два сына: старший - Фёдор, сорок шестого года рождения и, на два года младше - Пётр. Фёдор, по окончании школы, поступил в Сибирский лесотехнический институт в Красноярске на факультет лесное дело. И по его окончании, вместе с молодой женой, отправился на место своего распределения: село Ермаковское, расположенное на территории Саяно-Шушенского заповедника. Его жена, Ирма Шох, была немкой, родители которой были депортированы в 1942 году из Новосаратовской колонии под Ленинградом в Красноярский край. Были здесь же мобилизованы в так называемую "Трудовую Армию" и так и остались, после войны и снятия с них комендатуры, в Сибири, в городе Канск. Ирма училась в одном классе с младшим братом Фёдора - Петром. Ирма Петру нравилась и он с ней был дружен. В доме Епаничевых Ирма и познакомилась ближе с Фёдором, которого знала только по школе как старшеклассника. И младший брат вынужден был уступить: между Фёдором и Ирмой возникло чувство, называемое любовью.
Петя Епаничев с детских лет интересовался тем, чем занимается его отец в свободное от работы время. Он охотно ему помогал и, со временем, овладел техникой изготовления чучел зверей и птиц. Он хорошо рисовал и однажды в краеведческом музее познакомился с художником, который вместе с его отцом оформлял зал флоры и фауны. Фамилия художника была Шмидт и он тоже во время войны был вместе с семьёй выслан из Ленинграда в Канск. Петя стал посещать художественную школу для детей, где работал этот художник. И после окончания средней школы, он по совету Шмидта, поехал поступать в Ленинградское Художественное училище имени В.А.Серова, где до войны учился сам.
Пётр Епаничев прошёл конкурс и в процесе обучения специализировался как художник-анималист. По окончании училища, желая остаться в полюбившемся ему городе, он отказался от распределения и решил проблему места своей работы самостоятельно. В Ленинграде существовало ограничение в прописке и Пётр стал работать в Дворце Культуры Всеволожска, где ему оформили не только прописку, но и вскоре предоставили однокомнатную ведомственную квартиру. Кроме основной работы, Епаничев проводил занятия изостудии в ДК и оформлял афиши в недалеко расположенном городском кинотеатре. Он был вполне доволен тем, как сложилась его жизнь: квартира в городе, расположенном всего в двадцати семи километрах от центра Ленинграда и возможность хорошо зарабатывать. Свои выходные дни Пётр проводил в Ленинграде, посещая музеи, выставки и театры. Нередко посещал и рестораны. Такая, как он считал "богемная ", жизнь ему нравилась. Он приучил себя много работать, но взамен желал получать то, что хотел.
5.
А вскоре, ему предоставилась возможность зарабатывать столько, сколько он и не мечтал. Ещё в студенческие годы, Епаничев желая иметь, помимо стипендии, побочный зароботок, обратился в зоологический музей города, в мастерскую, где изготавливали чучела зверей и птиц не только для этого музея, но и выполняли заказы краеведческих музеев всей Ленинградской области. Заведующий мастерской определил его в подручные к таксидермисту Свидерскому, уже довольно пожилому человеку. Тот был приятно удивлён качеством работы студента. И стех пор, Свидерский не раз приглашал Петра в мастерскую для выполнения разовых работ по договору. И вот, по прошествии двух лет, Петра разыскал Свидерский, уже пенсионер и предложил ему встретиться. Епаничев сьездил на Васильевский остров, где тот проживал в большой квартире, в доме, построенном в девятнадцатом веке. Свидерский показал гостю одну из комнат квартиры, которая была оборудована как мастерская таксидермиста: со специальным верстаком, приспособлениями и инструментом. И предложил Петру сотрудничество. Уже многие годы, Свидерский, помимо своей основной работы в зоологическом музее, выполнял частные заказы на изготовление чучел животных и птиц. Таксидермист - очень редкая профессия. А такого уровня мастера, как он, больше нет. Заказчики были у него только высокого уровня, вплоть до высших партийных чинов Ленинграда и области. Во времена правления Брежнева, любителя охоты, многие из высшего эшалона власти, ему подражали. Леса Ленинградской области и соседней с ней Карелии, предоставляли такую возможность. Здесь водились бурые медведи, зайцы, белки, волки, лисицы, лоси и кабаны. А из птиц: рябчик, тетерев, глухарь, куропатки, утки, гуси, ястреб и орёл. Было принято украшать дачи и охотничьи домики своими трофеями - чучелами зверей и птиц. Разумеется, что доход от этой деятельности, приносил Свидерскому многократно больше, чем зарплата музейного работника. Но, к сожалению, у него стали проявляться старческие болезни. Одна из них - артрит. Он уже не в состоянии выполнять такого рода заказы нужного качества, а терять заказчиков или вообще прекратить свою деятельность, он не желает: это то, что у него, одинокого человека, осталось. Да и привык он жить на широкую ногу, ни в чём не ограничивая себя. А на свою пенсию музейного работника, он себе, разумеется этого позволить не может. И если Пётр согласится с его условиями, то Свидерский предоставит ему возможность работать в этой его мастерской, под его руководством, передавая ему все знания своего мастерства. А главое, он сведёт его с высокопоставленными заказчиками, как своего доверенного и, со временем, передаст всё оборудование и заказчиков ему: Пётр будет его приемником. Условия их негласного договора, были, на взгляд Епаничева, грабительские: он уже имел представление, сколько стоила работа квалифицированного мастера-таксидермиста. Свидерский хотел получать пятьдесят процентов от всей будущей прибыли, ничего не делая сам: только предоставляя место работы Петру, свои связи и делясь своим опытом.
6.
Тем не менее, Епаничев дал согласие своего сотрудничества на этих условиях. И у него появились деньги. Его официальные заработки были незначительны в сравнении с тем, что он получал от своей деятельности таксидермиста. А времени основная работа забирала много. При первой возможности, Пётр купил двухкомнатную кооперативную квартиру во Всеволожске и теперь не зависил от дворца культуры. А вскоре, был в состоянии купить и подержанный автомобиль. Заниматься только своим подпольным бизнесом Епаничев не мог: ему нужна была официальная работа, ведь в те времена судили за тунеядство. И он, через бывших своих однокурсников по училищу, смог устроиться на киностудию "Ленфильм", в качестве художника-мультипликатора. Эта работа была договорной, что вполне устраивало Епаничева: он не зависил от официального заработка. Главным для него было: максимум свободного времени, необходимое для деятельности в качестве таксидермиста. Вскоре его высокопоставленные заказчики, обнаружив в Епаничеве не только талант чучельника, но и прирождённого охотника, стали брать его с собой на охоту. Он обзавёлся полезными знакомствами, которые облегчали ему повседневную жизнь. Смерть Брежнева напрямую сказалась на дальнейшей судьбе Епаничева: в стране поменялся не только стиль руководства с приходом Горбачёва, но и нравы новой партийно-государственной элиты. Многие бывшие клиенты Свидерского были отправлены на пенсию. А те, кто и остался на своих постах, потеряли интерес к охоте. В этом же году умер и сам Свидерский. Его квартира перешла во владение дальних родственников, которые тут же обьявились. На инструмент и приспособления таксидермиста они не претендовали и позволили вывезти из квартиры Епаничеву.
Пётр имел к этому времени уже довольно крупные сбережения, которые он, по совету одного из своих высокопоставленных клиентов, вовремя перевёл в материальные ценности. Проживать с таким трудом заработанное, он не хотел. Но и менять свой образ жизни зажиточного человека - тоже. И снова ему улыбнулась удача: в конце восьмидесятых годов, каким-то образом, о нём стало известно одному из крупных преступных авторитетов - большому любителю охоты. Епаничев сопровождал его на охоте и изготовлял для него чучела. Это знакомство сыграло важную роль в "лихие" девяностые годы, когда Пётр Яковлевич решил заняться частным бизнесом. Его криминальный знакомый посоветовал ему открыть охотничий магазин. Тот имел в этом свой интерес, но зато Епаничев мог не опасаться за безопасность своего бизнеса со стороны бандитских групперовок, наводнивших Петербург и его пригород в эти годы. А при помощи своих связей в городском ОВД и взяток, Пётр Якович без особых затруднений получил разрешение на такого рода коммерческую деятельность.
Но напряжение последних лет работы в квартире Свидерского, в малоприспособленной комнате-мастерской, с недостаточной вентиляцией, сказались на здоровье Петра Яковлевича: у него стала развиваться эфизема лёгких. Ещё в допризывный период, медицинская комиссия признала его негодным к военной службе в мирное время, обнаружив храническое заболевание органов дыхания, как следствие перенесённого в детстве крупозного воспаления лёгких. Когда умер его отец, на похороны он выехать не мог: сам находился в больнице. А через два года умерла и мать. На её похоронах Пётр, после долгого перерыва увиделся со своим братом, Ирмой и племянником Игорем. Пётр, за всё время учёбы в Ленинграде и жизни в Всеволожске, лишь дважды проведывал своих родителей в Канске и встечался с семьёй брата. И всего один раз, семья брата приезжала к нему во Всеволожск.
7.
Когда Игорь Епаничев, учился на последнем курсе лесохозяйственного техникума, он потерял отца: Фёдор Яковлевич был убит браконьерами. Мать решила похоронить его в Канске. Приехал его дядя, который задержался на этот раз в Канске несколько недель. Все расходы на похороны, на могильный памятник брату и новых памятников на могилы своих родителей и родителей Ирмы, он взял на себя. Пётр Яковлевич много времени проводил с Ирмой и, как позже узнал Игорь, уговаривал его мать уехать с ним во Всеволожск. Но Ирма осталась жить в Канске. Игорю пошли навстречу: дали направление на работу, по окончании техникума, в Канск на лесопильный завод на должность механика. Ирма регулярно получала письма от Петра, в которых он продолжал уговаривать её на переезд к нему, признавясь, что всегда любил и до сих пор любит её, что она ни в чём не будет нуждаться, что у неё будет совсем другая жизнь, чем в сибирском Канске. В одном из писем, Пётр сообщил, что побывал в Новосаратовке, где до войны проживали родители Ирмы. К сожалению, их дом не сохранился. Но он купил участок там и хочет построить дом для себя и Ирмы. И что Игорь тоже может переехать во Всеволожск, где у него своя квартира и которую он может предоставить в его распоряжение. Что Пётр поможет ему найти хорошую работу по специальности. Ирма уже подавалась на эти уговоры: жизнь в Канске была ей невыносима: ничто, кроме могил близких, её там не держало. Она даже решилась поговорить об этом с сыном. Не только ради себя, а ради Игоря, ради его будущего... Но случилась новая беда: у Ирмы обнаружили рак. Её прооперировали, подвергли химиотерапии. Но уже ни о каком переезде речи не могло быть: она теряла силы с каждым месяцом и через год после операции умерла. После её похорон, Игорь посчитал своим долгом сообщить своему дяде о смерти матери. И вскоре пришло от него письмо с соболезнованием и просьба обдумать его предложение: переехать к нему на постоянное жительство. Дядя сообщил Игорю, что ему предоставилась возможность приобрести небольшую пилораму во Всеволожске. И он хотел бы, чтобы Игорь руководил её работой. И спустя некоторое время, Игорь стал проживать в квартире своего дяди во Всеволожске, занимаясь хорошо знакомым ему делом. Отношения с дядей были скорее не родственные, а деловые. Кроме пилорамы, Петру Епаничеву принадлежал охотничий магазин во Всеволожске. Он строго контролировал своих служащих, имел тяжёлый характер и ладить с ним было довольно сложно. И к работе своего племянника, Пётр Яковлевич был так же требователен. Дядя платил Игорю довольно хорошо, но всё же несоизмеримо с тем, что тот вкладывал в развитие пилорамы, используя свои знания, опыт и время. Игорь оплачивал и своё проживание в квартире дяди.
8.
Единственным проявлением родственных чувст со стороны Петра Яковлевича было то, что он довольно часто приглашал племянника к себе в Новосаратовку. Но это не особенно радовало Игоря. У него, в связи с ненормированной работой, было мало свободного времени и проводить его с дядей ему не доставало особого удовольствия. Даже тяготило его. Пётр Яковлевич редко распрашивал Игоря о жизни бабушки и дедушки, брата, матери. Он больше любил делиться своими воспоминаниями. Его рассказы походили на повествования Хемингуэйя и Месснера: что в них правда, а что выдумка понять было сложно. Выходило, что дядя провёл жизнь полную охотничьих приключений в компании со знаменитыми и высокопоставленными особами бывшего Ленинграда. Он сетовал на состояние своего здоровья, которое не позволяет ему совершать охотничьи туры в разных странах. Хотя сейчас есть такая возможность и средств у него вполне достаточно даже для сафари в Африке. Все встречи с племянником сопровождались застольем, к которому Игорь был равнодушен, так как спиртное не употреблял. И как-то Пётр Яковлевич заявил племяннику, что является единственным достойным продолжателем славного казачьего рода Епаничевых - воинов и охотников и последним из них. И хотя дядя был не в трезвом состоянии, но Игоря эти слова, неожиданно для него самого, сильно обидели. За всё время, которое он находился здесь, ему лишь изредка удавалось бывать в Петербурге, несмотря на его близость. Игорь намного охотнее тратил бы своё личное время на прогулки по городу, посещение музеев, выставок, театров. А приходилось тратить это время на посещение дяди и развлекать его, выслушивая рассказы, которые уже начинали повторяться и утомлять. Но Игорь осознавал то, что его жизнь в Канске была бы ещё менее интересней. И был благодарен дяде за то, что тот предоставил ему возможность её изменить к лучшему. Поэтому Игорь продолжал посещать Петра Яковлевича и выслушивать его бесконечные рассказы, не высказывая никакого неудовольствия по этому поводу. Но, вероятно, от дяди не ускользнуло состояние Игоря и в один из вечеров Пётр Яковлевич, усмехнувшись, обратился к нему:
"Что, племянник, осточертел я тебе своими историями? Да и неверишь ты, наверное, им? Ну что ж, я покажу тебе кое-что."
Пётр Яковлевич повёл племянника в подвал дома. Они прошли в комнату, где на стеллажах находились виные бутылки, овощная и мясная консервация, другие сьестные припасы. В конце помещения, за стеллажами, находилась низкая деревянная дверь, которую Пётр Яковлевич открыл ключём. Он перешагнул порог, включил свет и жестом руки пригласил племянника последовать за собой. Игорю открылось большое, хорошо освещённое помещение: на стенах были развешены ружья, патронташи, рожки и другие атрибуты профессионального охотника. Они перемежевались с большими фотографиями, помещёнными в рамки: групповые снимки охотников на фоне своих трофеев. Среди них находился и Пётр Яковлевич. Ниже, на полках стояли чучела зверей и птиц. В конце помещения распологался большой стол и верстак, над которым нависал специальный светильник. Рядом был установлен стеллаж, заполненный инструментом такситермиста. Под потолком был различим кондиционер. Пётр Яковлевич с удовольствием отметил неподдельное восхищение племянника этой хорошо оборудованной мастерской, его интерес к атрибутам охотника, чучулам и снимкам.
9.
А вскоре, Игорь подружился с Верой. Познакомились они в центре Новосаратовки, на остановке автобуса. Игорь очередной раз посетил дядю и возвращался домой во Всеволожск, а девушка ехала в город (Петербург), где она проживала у дедушки. Как выяснилось позже, Вера заканчивала в этом году университет и готовила дипломную работу. Будущая её специальность была не совсем обычной - орнитолог. Но именно это и послужило, на первых порах, их интересу к друг другу. Игорь, родом из Сибири, из потомственной семьи охотников, так много знал о таёжном крае, о его флоре и фауне. А преодолев свою застенчивость, так интересно рассказывал о птицах: о их видах, внешнем виде, анатомии и образе жизни. Его практические знания птиц не уступали тому, что за годы учёбы приобрела Вера. А что-то она услышала от Игоря и впервые, дополняющее её познания. Молодые люди стали встречаться, хотя и не часто: Вера много времени проводила в библиотеке, работая над своей дипломной работой, а Игорь был занят делами пилорамы и необходимыми посещениями своего дяди. Но вскоре выяснилось, что Вера периодически приезжает в Овцыно, расположенную вблизи Новосаратовки. Эта бывшая немецкая колония, сохранила лишь несколько полуразрушенных построек. Одно из зданий было реставрировано обществовом защиты животных и в нём разместился приют для бездомных животных. Этот приют существовал за счёт пожертвованиям и небольших средств, выделяемых обществом. Кроме этого, были помещения так называемого пансионата временного проживания домашних животных, хозяева которых выезжали в отпуск и которым не на кого было оставить своих любимцев. Это приносило некоторый доход приюту и то, что добровольно вносили те люди, которые приобретали для себя в приюте кошек, собак и других животных. Но, основная возможность существования для приюта заключалась в пожертвованиях. Была целая сеть продуктовых магазинов, мясных и овощных, рынков, которые выделяли остатки своей продукции для животных приюта. Штат приюта был небольшой и состоял из людей, которые выполняли свою работу в нём из-за любви и сочувствия к животным. Средства для содержания помещений, ухода за животными, возможности иметь небольшой грузовик для разьездов и доставки кормов, тоже имелись за счёт нескольких спонсоров: крупной частной ветеринарной клиники и фирмы, производящей корма для домашних животных. Было несколько и частных лиц, преуспевающих бизнесменов, которые были неравнодушны к проблеме защиты животных.
Дедушка Веры, Андрей Андреевич Рогозин, в прошлом был известным ленинградским ветеринаром, проработавшим всю свою жизнь в специализированной клинике. Уже будучи на пенсии, он и стал одним из инициаторов создания приюта и являлся теперь его руководителем. Совмещая при этом и обязанности ветеринара. Кроме животных, проживающих в приюте, иногда, здесь появлялись и дикие животные и птицы: больные или травмированные, которых из Невского лесопарка доставляли сюда прогуливающие там люди или егерь, его смотритель. Андрей Андреевич имел хорошо оборудованный кабинет для оказания помощи пострадавшим животным и благодаря его большому опыту ветеринара, они вскоре возвращались в среду своего обитания.