Вместо вступления, или разговор по душам.

Родиться мне довелось в уютном деревянном домике, когда по весне кудрявая сирень рвалась в окна и стрижи надрывались в лазоревой вышине.

Увидев меня, повитуха тихо ойкнула и дрожащими руками передала меня счастливому отцу. Тот пристально посмотрел на долгожданного младенца, икнул от неожиданности, процедив сквозь зубы "индустриализация, чтоб её", и передал меня матери. Та смотрела на меня глазами, полными нежности, и больше её ничего не волновало.

Отец же был весь день мрачен и только к вечеру, повертев в руках бутылку любимого пива, изрёк: "А ладно, пусть будет Афанасий, а там как Бог на душу положит". И с тех пор меня называли Афанасием, а по отчеству Прокопычем.

Фамилия же наша идёт от пра-уж-никто-не-помнит-сколько-пра-бабушки Лукерьи, которую в народе прозвали Видячей, поскольку говорили, будто бы она видела на семь вёрст под землю, а на земле и вовсе не знала преград. Про отца же говорили, что он на семьсот раз по семь вёрст прокопает.

Детство моё прошло замечательно, всё вокруг меня жило и дышало, а родители только посмеивались над моими рассказами, считая их ребячьей выдумкой. Правда, изредка отец хмурился, недоверчиво поглядывая на меня, но ничего не говорил, чтобы не расстраивать маму.

Когда мне пришло время идти в школу, соседний город так разросся, что захватил нашу деревню в свои каменные объятья, и нам пришлось переселиться в крохотную квартирку под самой крышей новостройки, где я живу и до сих пор.

К счастью, наш домик сочли исторической ценностью и потому оставили как есть, даже сирень не вырубили. Теперь там живёт школьный сторож и его восемь кошек, пять мольбертов и ряды невостребованных картин с разнообразными пасторальными мотивами.

На месте сельской школы выстроили белое четырёхэтажное "П", куда первого сентября 19.. года меня отправили с букетом метровых гладиолусов и простеньким дермантиновым портфелем.

Там пробежали десять светлых детских лет, а город всё больше разрастался, пока от прежнего селения ничего не осталось. Поредели ряды моих прежних друзей: кто-то просто переселился подальше в глубинку, кто-то освоился в новом индустриальном мире и носа на улицу не казал, а кто-то, увы, пропал без вести. Мне было очень грустно, зато отец немного успокоился и больше не хмурился.

После школы был университет, открывший мне множество новых возможностей. По учёбе мне удалось объездить все окрестные селения, а на старших курсах и вовсе пол-страны. Кое-где мне посчастливилось повстречать старых друзей, и почти в каждом месте находились новые. Только на этот раз отцу ничего об этом не было известно. Так нам двоим было спокойнее.

Я его очень хорошо понимаю, не каждому отцу доводиться столкнуться с тем, что его ребёнок унаследовал таинственные умения далёкого предка. Он думал о том, как мне придётся жить в мире нормальных людей, не имея возможности определить, мальчик я или девочка. И даже не это беспокоило его, особенно после того, как мне удалось более или менее убедительно вжиться в образ Афанасия, а то, как мир открывался моим "видячим" глазам.

Мои бесконечные рассказы о леших, домовых и прочих обитателях незримого ему мира приводили его в растерянное раздражение. Он неизменно садился за стол и осушал бутылку пива, после чего махал на всё рукой и шёл спать в умиротворяющие мамины объятья.

Моя мама была то ли прозорливее, то ли доверчивее, но уж точно намного спокойнее. Она с удовольствием слушала про все мои приключения и ни разу не упрекнула меня в том, что "реликтовые" обитатели нашего поселения были мне ближе, чем остальные дети.

Как бы то ни было, учёба закончилась, родителям посчастливилось получить другую квартиру в центре и родить ещё троих детей, а мне - получить долгожданную свободу.

Нет, семья у нас была замечательная, но любому человеку рано или поздно нужно пожить одному и понять своё предназначение в этом мире.

И вот с тех самых пор, как мои родители уехали и крошечная панельная квартирка опустела, началась моя настоящая жизнь.